Текст книги "Ушедшие в никуда"

Автор книги: Марина Лазарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Наконец все было окончено. Ряды приближенных, сопровождавших кагана Истани к его новому жилищу, заметно поредели. На земле остались лишь те, кому не выпала честь служить своему господину в загробном мире. Поднявшись из глубины котлована на ровную землю, они смотрели на его обиталище последний раз.

Двое рабов разбирали запруду. Вот последний ком береговой земли дрогнул под их крепкими руками, и река устремила свои сильные воды к усыпальнице. Вот она покрыла ее на треть, вот и вход в обиталище скрылся под водой, вот она коснулась купола, но… сровнявшись уровнями с рекой, остановилась, оставив на поверхности лишь свод, в память о том, что отныне здесь покоятся останки кагана Истани.

VI

Удивительно время! Для кого-то оно течет быстро, для кого-то не очень. Кому-то отпущено много, а кто-то с трудом собирает его по крупицам. То, что для одного срок, другому дано как мгновение. И жизнь человеческая коротка, в сравнении с жизнью целого народа. Но судьбы народов сотканы из судеб людских и зависимы от них всецело.

В те времена, когда Хазария уже прочно стояла на ногах и мечом покоряла многие народы, ширя границы своей земли, о русском народе никто еще не знал, ибо не был еще он рожден на земле.

Во времена величия Хазарского каганата слабые славянские племена в разобщенности своей не могли явить собой даже незначительного подобия народа, ибо не были они еще народом. Но в те времена мудрейший из старейшин Новгородских Гостомысл словом убедил славян, чтобы разрушили они свое прежнее древнее правление. Послушали славяне Гостомысла и отправили за море великое послов к Варягам – Руси. И поклонились послы Варягам в пояс, и просили Варягов – Руси править их разобщенными племенами. И были теми Варягами – Руси братья иноземцы Рюрик, Синеус и Трувор. И вручили им власть над собой не умевшие править судьбами своими и новгородские славяне, и весь, и чуди, и кривичи. Тогда покинули навсегда братья отечество свое. Поделили меж собой врученные им во владение земли. Рюрик взял под свою волю Новгород, Синеус – Белоозеро, Трувор же взял Изборг. А Псковские, Новгородские и Эстляндские[8]8
  Эстляндия – историческое название севера Эстонии.


[Закрыть] земли, что расстелились до самого Варяжского[9]9
  Варяжское море – Балтийское море.


[Закрыть] моря, в честь Варяго-Русских князей нарекли Русью. Но это еще не была Русь и не был еще народ русским!

Через два года скончались Синеус и Трувор. Старший же брат Рюрик присоединил их земли к своим и стал править ими едино. Так стала быть Монархия Российская.

Удивительное время! Многие народы в едином времени сходятся в жизненных путях своих. Многие люди разные судьбы свои проживают в общих рамках единого для них времени.

В ту единую пору единоземцы Рюриковы – Аскольд и Дир, отправились из Новогорода в Царьград, как други греческие, да повстречали на пути маленький городок. Миролюбивые жители, встретившие их, рассказали, что ранее правили этим городом три брата, но они давно почивают во сырой земле, и что город тот ныне стоит ничей, но платят жители дань козарам. А наречен сей городок Киевом.

Остались Аскольд и Дир в Киеве, присоединили себе Новгородских Варягов и стали величать себя Киевскими Государями. Быстро забыли они о дружбе с греками и назвали себя их ворогами. Совсем скоро вошли Аскольд и Дир в самый Воспор Фракийский с огнем и мечом. Тогда содрогнулся от ужаса Царьград, впервые с трепетом произнося слово «Русь». Но и это еще не был русский народ. И славяне были совсем не те, кого мы привыкли считать славянами, и даже вовсе не славяне, а пришлые варяги – «поляне, иже ныне зовомые “русь”».

Варяги – вооруженные купцы, которые шли через Русь в Византию, дабы повести богатый торг. Варяги – мелкие торговцы. Но те разбойники, что шли вооруженными на вожделенные земли Византии, лишь надевали на себя личину варяга – торговца, идущего на Русь либо из Руси. Часто такие варяги, приходя в города Руси, соединялись с вооруженными купцами, нанимаясь конвоирами в русские торговые караваны.

Варяги – заморские пришельцы… Варяжские княжества… Викинги, коннинги, или, по-иному, – витязи, князья…

Княжеская дружина… – орудие управления в руках киевского князя, соединенная торговыми связями с купечеством больших городов. Это несовместимо-опасная смесь меча и мирного торга и носила название – «русь», название высшего смешанного класса, от которого так отличалось низшее славянское простонародье, что платило этой руси дань.

Именно эта русь, именно эти русы, не имевшие ничего общего с будущей Русью, и тревожили в те времена сердце малик-хазара Вениамина.

До поры, пока Князь Игорь составит договор с греками, где впервые Киевскую область официально назовет Русской землей или Русью, на этих страницах речь будет идти именно о той руси, что начинает написание свое с малой буквицы.

И как бы не было неловко глазу, как бы неприятно не ежилось сердце и не противилась душа, стоит воспринимать бытие руси, даже не как деяния самого раннего младенчества, а вернее, как необходимые предпосылки к зарождению Великого Русского Народа…

VII

В те времена, когда одни народы переживают свою младость, другие, познав в зрелости могущество и величие свое, приходят к неизбежному упадку собственной мощи, дозволяя другим народам пользоваться их знаниями, селиться на их землях. Из праха в прах приходит и уходит жизнь на Земле.

Хазария к десятому веку стала уже не столь сильна, как в века расцвета Тюркютского ханства, когда господствовала она над племенами, вела Закавказские войны и в страхе держала арабов-мусульман – злейших врагов всей Восточной Европы. Сильно было ее оружие, но после позорного поражения, нанесенного хазарам в далеком 6245 году[10]10
  736 год н. э.


[Закрыть] арабским полководцем Мерваном, престиж и авторитет тюркютской династии пали. Хазария уже не стремилась завоевывать Закавказье, а искала с халифатом экономического мира.

Страны, что люди. Как силы людские тают незаметно, так и могущество Тюркютского ханства незаметно приходило в упадок. Хотя малик Вениамин и его народ жили еще в богатстве и благополучии, Хазария уже не была страной, имеющей столицу, а умалилась до торгового города с тянущейся на много фарсахов вокруг него провинцией…

В междуречье Оакса[11]11
  Река Оакс (Окс) – Амударья.


[Закрыть] и Яксарта[12]12
  Река Яксарт – Сырдарья.


[Закрыть] под восточным солнцем на много фарсахов окрест расстелило свои земли арабское государство династии Саманидов – Мавераннахр. Сейчас былое величие этой цитадели ислама на востоке, объединившей под своей властью Среднюю Азию и восточный Иран, постепенно меркло, хотя правители ее всеми силами пытались удержать свое влияние на соседние с Мавераннахром страны.

Во дворце эмира Мавераннахра собрались его приближенные. Пытаясь развеять летнюю жару, над головами князей вверх-вниз двигались собранные из страусиных перьев опахала. На серебряных подносах рабы подносили экзотические фрукты, щербеты, лукум. Словно ниоткуда лилась тихая умиротворяющая музыка. Наложницы в полупрозрачных, китайского шелка одеждах, умащенные дорогими благовониями, ласкали взоры и тела возлежащих на атласных подушках князей, то припадали к ногам, едва касаясь их молодыми телами, то с грацией юных серн уносились в танце.

Правитель Мавераннахра, потомок великой династии Саманидов, собрал своих подданных, чтобы услышать их мнения о дальнейших путях страны. Значительные территории находились во власти Мавераннахра. Исмаил Самани покорил Талас, остановил тюркские набеги. Он оставил потомкам мусульманское государство с сильной волей и оружием. Но Византия продвинула свои границы до Евфрата и Оронта. На западе поднимали голову многочисленные племена, среди них полудикие гузы и молодые русы. Пока их в счет можно было не брать. Хазария… Она была уже не столь могущественна как прежде, но с ней по-прежнему приходилось считаться. Кровососущим клещом, тянущим жизненные соки из своих соседей, сидела она на золотоносной жиле своей земли. Все торговые пути сходились в дельте Итили. С хазарских земель расходились по всему свету товары. Довольно хазарам почивать на лаврах! Мавераннахру, впрочем, как и многим соседям Хазарии, нужны были ее земли, но только земли!

Поймав рукой хрупкую наложницу, повелитель привлек ее к себе. Девушка, хорошо обученная искусству любовных утех, с покорной легкостью повиновалась прихоти господина.

– Во имя Саман-худата мы обязаны удержать власть. – Эмир оттолкнул наложницу, насладившись ее мимолетной лаской.

Мавераннахру, этой цитадели ислама, необходим был выход на реку Итиль. Но сила оружия – всего лишь грубая сила насилия, подчинения и страха. Эмир Мавераннахра хорошо понимал, что этого недостаточно. В политике нужны хитрость и лукавство. Мавераннахру была необходима великая сила ислама, и он давно с успехом пользовался этой силой, обращая в мусульманскую веру племена язычников. Проповедники Мавераннахра уже проникли в тюркские кочевья. Благодаря ним племена чигиль и ягма давно уже приняли мусульманство. Непредсказуемые и несказанно дикие гузы и те не устояли перед исламскими проповедниками Мавераннахра. Приняли Ислам и камские булгары. Хазария с востока оказалась в сильном полукольце враждебных ей соседей. Необходимо было это кольцо сомкнуть на ней самой. От этого зависело дальнейшее могущество Мавераннахра.

Махмуд Мурани был подданным эмира. Правитель Мавераннахра ценил остроту его ума, знания, основанные на прочтении многих книг, и, как казалось эмиру, преданность. Он был силен в политических интригах, хитростью выправив немало безнадежных дел. Сейчас, откинувшись на бежевый атлас пуховых подушек, эмир ждал от подданного свежего слова.

Махмуд, лукаво сощурив глаза, склонился над своим господином. Все присутствующие заметили, как с неподдельным интересом слушал эмир предназначенные лишь для его ушей речи. Опасался Махмуд говорить во всеуслышание о совете в летней резиденции правителя Хазарии, опасался назвать тайно вызнанное имя приемника почившего кагана, что проведали его люди, посланные туда, оставаясь невидимыми, зрить и слышать. Опасался, ибо знал, и в стане эмира Мавераннахра были такие же невидимки.

Пока продолжалась эта прилюдная аудиенция, глаза эмира то зажигались алчностью, то отяжелялись озабоченностью.

Шептун словно сросся устами с ухом своего повелителя. Махмуд давно вынашивал в мыслях выгодные ему планы. Теперь представился удобный случай эти планы осуществить. Нужно было лишь проявить лукавство и смекалку, коих Махмуду было не занимать, и тогда неделимость Верховного кагана и бека Хазарии рухнет. Он предлагал сделать это немедля, пока позволяют удачно сложившиеся обстоятельства. Один каган уже пребывал на Небесах, а его преемник еще не знал о будущем престоле.

Эмир, внимая своему подданному, разделял его взгляды. Если задуманному суждено осуществиться, это принесет свои плоды и ослабит веру хазарского народа в непорочность династии Ашина.

Махмуд смолк. Их взгляды встретились. Еле заметный кивок одобрения побудил Махмуда к действию.

VIII

Дни стояли нестерпимо жаркие, солнце пекло нещадно, превращая зеленое покрывало хазарской степи в соломенно-рыжую рогожу, сотканную из огрубевшей травы и ссохшейся глины. Суховейный ветер, разгуливая по пустыне, клонил к земле сочную колючку, поднимая в воздух клубы колкого песка.

Сегодня природа испытывала человека как могла. С утра дул сильный горячий ветер, занавесив горизонт плотным муаром степной пыли. Юнус с младшими сестрами расположился на родовых землях в десяти фарсахах от города вниз по Итили. В этом году Юнус засадил часть пашен зерном, а часть своих родовых земель – рисом. Эти злаки давали неплохой урожай и по осени могли принести немалый доход для их знатной, но весьма небогатой семьи.

Юнус с сестрами выходил из юрты лишь по необходимости. За войлочными стенами заунывно подвывал ветер, задувая песок внутрь постройки. Юнус думал о доме, о заболевшей матери. Когда они уезжали, она немного передвигалась по юрте, но голос ее словно надломился и заметно ослабел. Что с ней сейчас?

За войлочными стенами юрты послышалось ржание коней. Юнус выглянул посмотреть. Кони, привязанные рядом с жилищем, немного волновались. Юнус огляделся. Сквозь завесу поднятой в воздух пыли, недалеко от становища он увидел спешившихся с верблюдов путников. Их было двое.

– Кто такие? – возвысив голос, строго бросил Юнус, когда путники поравнялись с его юртой.

– От торгового каравана отбились, мил человек, – ответил один из путников, – пусти к себе суховей переждать, хоть до утра пусти, – попросились они на постой.

Юнус, как и водилось гостеприимному хозяину, напоив и накормив уставших верблюдов, пригласил путников в дом.

Сестры Юнуса, завидев вошедших незнакомых мужчин, тихо устроились в дальнем окружье юрты и с интересом исподволь наблюдали за потерявшими дорогу странниками. Юнус пригласил гостей к очагу.

За пиалой кумыса Юнус узнал, что Исраил и Муса, так назвали себя заблудившиеся странники, – хазарские торговцы. Их большой караван с рыбьим клеем направлялся в Джурджанию. В обмен на клей в Хазарию собирались взять они ткани и в большом количестве серебряную монету.

– Как получилось, что отстали, сами не уразумеем, – вздохнул Исраил. Он был более разговорчив, впрочем, и Муса держался просто. От этого Юнус очень скоро почувствовал к ним некоторое доверие. – Решили спуститься к реке, напоить верблюдов, оглянулись, а караван уже снялся с места, – откусывая лаваш, посетовал торговец. – Тут вскоре начался буран. Следы замело. Так и сбились с пути.

Суховейный ветер нещадно трепал войлок юрты, заметая ее колючим всепроницающим песком. За пиалой кумыса, расположившись вокруг горящего очага, Юнус и его гости засиделись глубоко за полночь. Спать не хотелось. Юноше были интересны его случайные собеседники. Их души казались ему чистыми и открытыми.

В неспешной беседе, под заунывное подвывание ветра Юнус поведал им о своей жизни, о том, что он из знатного рода Ашина, а значит, все его предки и он – иудеи, что в Итиле осталась больная мать с младшим братом, а сам он отправился с младшими сестрами на дальние родовые земли, чтобы вырастить урожай. Если зерно уродится, то это поможет их семье зимой сводить концы с концами. Юнус признался собеседникам, что не хочет испытывать бедность, а мечтает стать богатым торговцем.

Никогда прежде не увлекали его так беседы со случайными постояльцами. Бывало не раз, что в его юрте останавливались на ночлег запоздалые путники, но Юнус в разговоре с ними лишь исполнял долг гостеприимного хозяина. Сегодня юноша забыл о долге и беседовал с Мусой и Исраилом, как со старыми добрыми знакомыми. Поговорив о будущем урожае, незаметно перевели разговор на хазарские обычаи, потом затронули праздники, вспомнили иудеев, мусульман, не обошли христиан и язычников.

– Хазария великая страна, – подытожил Муса, – всяк волен любую веру иметь.

– Но только иудеи могут занимать посты государственной власти, – посетовал Исраил, поглядывая на Юнуса, – а разве это справедливо?

– Что вы хотите этим сказать? – насторожился Юнус.

– Нет, ничего, – отозвался Исраил, – только иудейство – навязанная хазарам религия. Испокон веков хазары другим тюркским богам поклонялись.

– Может, и поклонялись, – снова возразил Юнус, – только теперь хазары познали истинную веру.

– Что ж, ты прав, хозяин, – Муса отпил из пиалы кумыс, – каждому свое. Я мусульманин, видно, поэтому моя религия мне кажется справедливей и лучше. Она основана на любви к ближнему, на ответственности перед детьми, младшими, на почитании старших, особенно матери. У мужчины две руки. Одну он протягивает своим детям, чтобы поставить их на ноги перед взрослой жизнью, другую подает родителям, чтоб в старости быть им опорой. Таковы законы ислама.

Ветер гудел за войлоком юрты, не обещая скорого конца своему разудалому гулянью по степи. Под его длинную монотонную песню беседа в юрте все лилась и лилась. Путники, согретые гостеприимством Юнуса, чувствовали себя в его юрте как дома.

Исраил и Муса рассказывали о своих торговых делах, о том, что хазарский рыбий клей, которым они торговали, особо славился у иноземных покупателей, что отправляли его не только в Джурджанию и Багдад, но и на судах в Константинополь. А как красивы Бухара и Александрия! Юнус слушал невесть откуда взявшихся собеседников. Он внимал, как ценились в мире хазарский скот, кожа и рыба, как везли эти товары на рынки Азербайджана, Армении, Персии. Его лишь раздражали неприятные разговоры путников о различии их религий.

– Аллах велит вести жизнь праведную и готовить себя к грядущему Божьему суду, – опять повел разговор о Всевышнем Исраил.

– Патриарх Авраам авину[13]13
  Авину – «отец наш».


[Закрыть] заключил брит[14]14
  Брит – священный союз, завет.


[Закрыть] с Богом, по которому евреи должны исполнять мицвот[15]15
  Мицвот – заповеди.


[Закрыть], а Бог обещал умножить и защитить потомство Авраама и дать ему во владение страну Израиль, обетованную землю, – старался защитить иудейство Юнус.

– Да, но при чем здесь хазары? – переспросил его Муса.

– Здесь сказано об иудеях, а я – иудей, – возразил Юнус.

– Об иудеях-евреях, но не хазарах, так что подумай, хозяин, твоя ли это религия?

– Аллах принимает всех: и хазар, и арабов, и русов. Он обещает бессмертие Душе на Небесах. А твоя религия разве приемлет загробную жизнь и воскресение из мертвых? И относится ли она вообще к хазарам?

Юнус молчал.

В степи царила ночь. Все давно уснули, не спал лишь Юнус, зарывшись в густой длинный мех расстеленной овчины. Он думал. Что видел он в своем Итиле? Да, его отец – каган. Но что это ему дает? Власть? Нет! Только затворничество, почести и богатство! Но богатство только ему! А его сестры, больная мать, Микаэль, наконец. Им остается только знатность рода и право потомков быть каганами – марионетками в руках бека – малик-хазара. Они так и будут в поте лица возделывать землю и продавать на рынке хлеб, чтобы заработать на пропитание. Сам Юнус очень хочет стать богатым купцом и увидеть другие страны, как эти случайные путники, что забрели к нему в юрту на ночлег! И может быть, правы они, убеждающие его, что иудаизм для евреев и только для них? В полудреме ему грезились далекие города, караваны бредущих в песках верблюдов. Он то тревожно вздрагивал, то беспокойно метался во сне. Видения исчезали. В следующее мгновение перед его туманным взором представала мать. Она манила его к себе, но сама уходила куда-то во тьму…

Утро выдалось добрым. Ветер утих. Степь звенела щебетом птиц, вызывая из-за горизонта заспанное оранжевое солнце. Юнус откинул войлок юрты и вышел на утренний степной простор. Глубоко вдохнув полной грудью горьковатый полынный воздух, он ощутил, как наполняется силой его молодое тело. Жить! Так хочется жить! Это то, о чем говорили вчера Исраил и Муса. Он хочет быть свободным.

Путники стали собираться в дорогу. Юнус как гостеприимный хозяин накормил и напоил верблюдов, помог надеть упряжь. Все вместе выпили кумыс с пресными лепешками. Исраил и Муса сели на верблюдов.

Юнус смотрел на торговцев с нескрываемой завистью. Его манила свобода, воображаемые образы незнакомых городов и желанное недосягаемое богатство.

– Трогай, – скомандовал Исраил.

Неожиданно Юнус дернул упряжь, останавливая тронувшихся было путников:

– Возьмите меня с собой в Бухару, в Александрию, куда-нибудь. Я хочу стать купцом.

Неутолимое желание и мольба в его глазах были заметны Исраилу даже с высоты верблюжьих горбов. Но с ответом он медлил. Пауза затягивалась, и это приводило Юнуса в отчаяние.

– Мы подумаем, – прервал молчание Муса, словно пролил каплю живительной влаги на пересохшие от волнения уста юноши.

– Мы найдем тебя, – добавил Исраил.

– Я живу в западном городе, недалеко от синагоги, – сбивчиво пояснял Юнус вслед удаляющимся путникам, боясь, что не увидит больше своих ночных постояльцев.

Он еще долго смотрел им вслед, пока их силуэты не растворились в неведомых просторах вечно недостижимого горизонта. В его голове роились обрывки ночного разговора, а на сердце холодом осел неприятный осадок от того, что кто-то сомневается в его вере. От этого становилось еще неспокойней и неприятней. Но сладкий дурман вожделения будущего богатства окутывал Юнуса. Его неудержимо влекло к странникам, только что скрывшимся за горизонтом. Он всей душой надеялся, что Муса и Исраил возьмут его с собой с торговым караваном в дальние, почти сказочные страны.

IX

Ранняя осень золотила деревья. Кочевой лагерь свиты малик-хазара стоял на берегу Итили. Теперь, вплоть до конца кочевья, они будут идти вдоль ее берегов вверх по течению до самой столицы Хазарии.

Вениамин сидел под сенью раскидистой ветлы. Он смотрел на сильное течение реки, думая о Хазарии, которая сейчас пребывала в трауре, о ее борьбе с Византией. Его мыслям не давала покоя молодая Русь, настолько молодая, что совсем недавно никто не считался с ее народом, униженным и бедным. Напротив, его ставили в один ряд с рабами. Но молодость нельзя считать недостатком. Это, скорее, достоинство, потому как слабость юности очень скоро может обернуться непомерной силой зрелости. Жалок тот, кто не видит той спящей до времени силы! Князь Олег своим походом на Константинополь открыл глаза невидящим. Молодая Русь поднимала голову. Теперь с ней стоило считаться. Под ее рукой ходили северяне и радимичи, что прежде платили дань ему, Вениамину. Русы обложили данью древлян, воевали с тиверцами и уличами. Варяги, чуди, веси, кривичи – все подчинились Руси. Русское войско равнялось двум тысячам кораблей. Вряд ли страшны были теперь русскому государству хазары. Напротив, Вениамин должен был опасаться Руси…

Малик-хазар отломил от дерева ветку и, задумчиво глядя перед собой, отрывал от нее листья.

Его потаенные мысли нарушил прислужник, принесший ему сообщение о том, что прибыли русские послы и просят их принять.

Он принял их, как и полагалось, с подобающими почестями в кочевом шатре, в окружении рабов, с выставленными перед гостями яствами.

После взаимных приветствий и требуемых этикетом любезностей русские послы вручили беку Вениамину письмо.

Вениамин развернул поданный ему свиток и стал внимательно читать: «О, великий бек Вениамин, ты славен своей справедливостью и снисходительностью. Я, предводитель русского войска, что стоит в Румском проливе у крепости на прибрежных землях Хазарии, прошу твоего дозволения пройти через хазарские земли к берегам Гирканского моря. В благодарность, обещаю по возвращении отдать тебе треть добычи».

Вениамин опустил свиток. Он хорошо понимал, что тот, кто выдает себя за предводителя русского войска, вероятнее всего, лишь главарь распущенной и не нужной Руси дружины, ставшей шайкой разбойников, чье неуемное желание сводилось к тому, чтоб опустошать и грабить. От этих многочисленных банд страдали и Гилян, и Ширван, и Табаристан. Вениамин знал и то, что не стоит перечить этим примитивным воякам, способным лишь убивать. Лучше уступить, лучше пойти на поводу. Не первый раз дозволял он таким вот дружинам проходить через свою страну. Не время было противиться домогательствам алчных разбойников. Хазарии угрожала Византия, создав коалицию из соседних с ней племен гузов, печенегов и асиев. И лучше было сейчас уступить русам, нежели вести с этими бандами бесполезную борьбу. Не сегодня, а уже давно решил Вениамин не связываться с ними, но сейчас малик-хазар молчал. Он не мог показать посыльным предводителя русской дружины, что опасается его.

Пауза затягивалась, наполняя пространство шатра правителя Хазарии, заметно возросшей нервозностью русов.

– Что ж, – наконец, тихо произнес Вениамин, слегка сощурив глаза, – я дозволяю вам пройти через мои земли.

– Мы всегда верили в твое благородство, малик-хазар, – удовлетворенно откликнулись русские послы. Их слегка смутило молчание Вениамина, но привыкшие ходить через хазарские земли, они не сомневались, что получат разрешение и на этот поход. – Благодарим тебя за милость.

Удовлетворенные полученным разрешением посланцы откланялись и вышли. В приоткрывшийся проход шатра проник свежий, чуть сладковатый воздух, дышащий теплотой южной осени.

Вениамин задумался. Обремененному борьбой с Византией, ему проще было закрыть глаза на похождение русов, нежели нажить себе еще одного врага. Да, последнее время он часто разрешал им проходить к Гирканскому морю через свои земли. Вениамин ведал, что и русские торговцы плавали не только по Румскому[16]16
  Румское море – Черное море.


[Закрыть] морю, но и по Гирканскому. Они хорошо знали его прибрежные территории и выходили на любой берег. Они свободно перемещались по Хазарии, провозя на верблюдах товары из Джурджана в Багдад. Иногда русские купеческие караваны превращались в разбойников. Вениамин об этом хорошо знал. Но что он мог сделать? Его Хазария теряла могущество, она была в кольце враждебных племен. Ее теснили Византия и Халифат. Вениамин не мог противиться требованиям русов. Он стал уступчивым к этому опасному для него явлению жизни.

X

Русское войско о пятистах кораблях по сорок человеческих душ на каждом стояло в Румском проливе, в ожидании разрешения хазарского правителя пройти через земли его страны к Гирканскому морю. Влажные морские ветры становились с каждым днем все порывистей и холодней. Горизонт все чаще хмурился серыми тяжелыми тучами.

Русы ждали. Они знали: ни по воде, ни по льду, если вдруг застигнет их здесь зима, не пройти им на вожделенные для них земли Ширвана. На том берегу грозным стражем спокойствия возвышалась над заливом хорошо укрепленная каменная крепость хазар. Охраняло ее сильное войско вооруженных копьями и стрелами арсиев[17]17
  Арсии (ларисии, аларисии) – Хазарское войско. Состав войска был разноплеменный, но главным образом оно состояло из тюрок-мусульман.


[Закрыть].

Эту окраину Хазарского царства Вениамин берег как зеницу ока. Именно здесь пытались русы всеми правдами и неправдами ступить на его земли. Именно здесь Вениамину нужна была сильная защита. Правитель Хазарии знал это и платил своим воинам за службу, тогда как остальная часть его арсиев, как и в прежние времена, довольствовалась лишь военной добычей.

Русы опасались хорошо укрепленной крепости хазар, но норов необузданных княжьей властью и распущенных за ненадобностью вояк делал их непредсказуемыми. Потому-то и днем и ночью на расстоянии взгляда хазарские арсии неусыпно следили за тем, что делалось окрест.

Вечерами, едва вечер зажигал звезды, по берегу пролива всюду рассыпанным бисером завиднелись зажженные костры. Их многочисленные огни, состязаясь с темнотой наступающей ночи, бросали в небо мерцающие сонмы искр. Они отражались на загрубелых, поросших густой щетиной лицах замысловатой игрой находящихся в вечном противостоянии теней и света. Русы сидели вокруг жарко горящих поленьев небольшими группами и вели неспешные беседы, ленно вплетая в них байки да пересуды.

– Эх, домой бы сейчас, – протяжно тянул кто-то, зевая, – к бабе своей.

Другой, шутейно отвесив ему подзатыльник, задиристо подначивал:

– Сидел бы на печи. Неча в походы-то ходить, коль под бабьину юбку да под каблук охота, – съязвил и вкруг костра посеял гогот десятка мужицких глоток, обросших выцветшими на солнце бородами.

– Да, что, – отсмеявшись, уже серьезно отозвался кто-то, – надоело сиднем сидеть. Почитай, уж сколь ден дожидаемся разрешения козар пройти через пролив.

– Скорей бы, – громко вздыхая, сетовали воины, лениво разминая затекшие суставы.

Затянули песню, старую, грустную, сотканную из низких, хриплых и нестройных мужицких голосов. Потрескивали смолистые сучья, сгорая в золотом, жарко-жадном пламени костров, неспешно превращаясь в красные затухающие уголья. Байки стихли. Ночь покрыла воинов палантином снов. Однако не всем ночь послана для забвения. Иная птица, иной зверь ночью в дозоре. Ночью самая охота. Обманна темнота вуали богини Ночены. Ночью прибыли и посыльные русов, привезли разрешение хазарского правителя пройти через его земли к Гирканскому морю, чтобы на утро в лагере русов воцарилось заметное оживление.

Разбирали полевую кухню, скатывали полотняные палатки, оставляя на берегу пролива серые проплешины еще не остывших пепелищ ночных костров. Еще вчера вечером хазарская крепость была для русов неприступной. Сегодня утром, заручившись письмом хазарского правителя, они переправлялись через пролив, спокойно разглядывая стоящих на крепостных стенах в нагрудниках, кольчугах и шлемах, вооруженных стрелами и копьями хазарских арсиев.

Ступив на хазарские земли, русам оставалось лишь подняться по Дону до переволоки, а там, перетащив свои корабли на Волгу, спуститься вниз по течению к Гирканскому морю. Не морские просторы манили русов – земли, земли Гиляна и Ширвана, земли, где ждала их верная легкая пожива.

XI

Офа вставала до рассвета. Растапливала стоящую во дворе печку, чтобы напечь лавашей. Каждое утро завязывала она в полотняный узелок лаваш и айран[18]18
  Айран – подсоленный напиток из кефира с зеленью.


[Закрыть] – еду для мужа. Азер зарабатывал на жизнь рыбной ловлей, и каждый день, едва небо розовело рассветом, уходил вместе с другими мужчинами-рыбаками на небольших рыбачьих лодках в море. Офа на целый день оставалась дома одна с маленькими детьми, которых Господь посылал им исправно каждый год все пять лет, что жили они с Азером вместе.

Офа была чуть полновата, но ростом невысока. Густые смоляные волосы, заплетая в косу, плотно укладывала она на затылке и подвязывала темной полотняной косынкой, отчего ее большие карие глаза становились еще выразительнее.

Азер уходил на берег, а Офа, дождавшись идущего на пастбище пастуха с отарой овец, выводила со двора и свою немногочисленную скотину. Потом целый день до темноты кружилась она в суете от печи к столу, от стола к детям, от детей к огороду. Так жили многие в их Шабране, прибрежном городке Ширвана, добывая себе хлеб в трудах и заботах, – мужчины ловили рыбу, женщины хлопотали по хозяйству.

Исстари привычен был взгляду местных жителей серо-синий простор Гирканского моря с мелкими островками и разбросанными по глади морской рыбачьими лодками. Привычны и торговые корабли, подходящие к берегу, и мирная суета, когда несли с кораблей и на корабли, обмениваясь товарами, рыбий клей, ткани, серебряную монету, выделанные шкуры и кожи.

Офа и Фирангиз жили по соседству. Жили дружно – в мире и согласии. Их мужья вместе выходили в открытое море на промыслы, стараясь ставить свои рыбачьи лодки неподалеку друг от друга. Фирангиз была еще очень юна. Не так давно отгуляла в Шабране их с Арчилом свадьба. А потому испросили они у Всевышнего пока только одну дочку. Но жизнь молодых лишь начиналась. И проходили в каждодневных заботах их дни. Мужчины зарабатывали на хлеб насущный, женщины – управлялись по дому. Порой, когда судачили они друг с другом на чьем-нибудь подворье, около них собирался целый выводок ребятни.

День начался как обычно: Офа покормила детей и теперь убирала посуду.

– Офа, Офа! – услышала она со двора звонкий голос соседки. Офа вышла на крыльцо. Фирангиз стояла за ивовым плетнем с ребенком на руках. Увидев подругу, Фирангиз приветливо улыбнулась, обнажив ряд крепких ровных зубов. – Офа, идем на берег, говорят, ночью к островам много торговых кораблей подошло. Большой, видно, караван. Ох, и богатая ярмарка будет!