Текст книги "Карающая богиня, или Выстрел в горячее сердце"

Автор книги: Марина Крамер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Да отпусти ты меня! – Марина со всей силы вцепилась зубами в его плечо, которое, кажется, никогда не заживало – то его зубами, то ногтями… Женька зашипел от боли, но хватку ослабил, и Марина вырвалась, столкнув его с себя.

Поддерживая на груди лохмотья майки, она пошла в баню, где, к счастью, еще не совсем остыла вода, а то со стороны Коваль походила на огородное пугало, вся в земле и в разодранных тряпках. Могла запросто подработать, охраняя клубнику от сорок…

– Дурак ты, Женька! – стоя в бане и смывая с себя жирную землю, бросила Марина.

Он подошел к ней сзади, обнял, прижимаясь губами к затылку, потом отнял мочалку и стал сам мыть ее, попутно покрывая поцелуями все тело.

– Хватит! – отбивалась Коваль. – Что ты пил вчера, что сегодня так возбудился? Местный ветеринар чем-то угостил?

Хохол заржал и потянулся за полотенцем, укутал ее и поднял на руки:

– Не сердишься?

– Господи, да когда ж я на тебя сердилась-то? – вздохнула Марина, держась за его шею. – Болит плечо?

– Нормально, привык уже.

– Давай подую. – Она стала осторожно дуть на разодранное плечо, целовать его, едва касаясь губами. – Прости меня, мой мальчик… Пойдем, я там щи сварила, с похмелья хорошо пойдут.

– Спасибо, родная, – искренне сказал Женька. – Мне всегда так приятно, когда ты обо мне заботишься, аж сердце щемит. Ты одевайся пока, я тоже пойду рожу в порядок приведу, а то мухи и те мимо не летают.

Накинув футболку Хохла, вполне заменившую платье, Коваль пошла в кухню, накрыла на стол и уселась на табуретку, поджав ноги и взяв сигарету. Нет, все, пора домой, она не могла здесь больше, хватит деревенской экзотики. Так и заявила вернувшемуся из бани Хохлу, на что тот только фыркнул:

– Это не тебе решать.

– Да? А кому же, интересно? Тебе?

– Да, – кивнул он, дуя на горячие щи в тарелке. – И как только я решу, что пора, так мы и поедем, ни секунды не задержимся. Ты пойми – об этом доме никто не знает, только Игореха, что нас привез, но он – могила, не сдаст ни за что, он мне жизнью обязан. И здесь никто тебя не найдет – ни свои, ни менты. А тебе срочно понадобилась дыра в голове, как я погляжу? Ведь кто-то заказал тебя, а это значит, что еще не все закончилось, и Бес мутит там что-то, и Ромашин твой… Не лезь ты на пику, Коваль, что за привычка у тебя? О чем печалишься – дело налажено, команда под родным племянником, все отлично, отдыхай!

– Тебе легко говорить, – вздохнула Марина, прекрасно понимая, что он прав во всем, – а я привыкла все сама контролировать…

– Отвыкай! – отрезал Женька. – Вон, щи вари лучше – клёво выходит.

– Помечтай! – огрызнулась она, вставая и отшвыривая табуретку. – Я тебе не домохозяйка!

– И зря, кстати, – заметил спокойно Хохол, доедая щи и отставляя тарелку. – Иногда можно и побаловать любимого охранника.

– Кто сказал – любимого? – Марина подперла кулаком щеку и посмотрела на Хохла из-под челки, едва сдерживая улыбку.

– А я знаю, что глубоко в душе ты меня любишь, киска, только боишься признаться в этом даже самой себе, – улыбнулся он, вставая и приближаясь к ней. – Спасибо, родная, мне полегчало. – Он подхватил ее на руки, целуя в губы. – Хочешь, на речку тебя отвезу?

– То орешь, чтобы к воротам не подходила, а то на речку…

– Я место знаю, где никто не бывает, там обрыв и купаться страшно, потому что очень глубоко, но ты ведь хорошо плаваешь.

– Замечательно! – с сарказмом проговорила Коваль, пытаясь освободиться от его рук. – Место, значит, гиблое, но мне можно! И еще – как ты, может быть, заметил, мне надеть нечего – майку мою ты разодрал в порыве страсти, а купальник мы почему-то не захватили. Забыли, да?

Женька захохотал, поставил ее на пол, чмокнув в макушку:

– Ох, и язва же ты, киска! Доеду сейчас до рынка, там каким-то шмотьем торгуют.

– Ага, могу представить! – усмехнулась она. – Давненько я не выглядела, как дешевка с трассы, – давай, Женечка, наряди меня во чтонибудь эдакое!

– Киска, там, конечно, не Диор и не Шанель, но уж наверняка можно что-то найти, ходят же тут люди в чем-то.

– Ой, забодал ты, езжай уже, а то опять до ночи прособираемся, – отмахнулась Марина, уходя в комнату.

Хохол вернулся часа через полтора, привезя, к Марининому искреннему удивлению, вполне приличный сарафан и купальник.

– Давай, переодевайся, да поехали, а то и правда до ночи проваландаемся.

Как же давно Марина не была за пределами двора, просто на улице, по которой ходят люди… Деревенька оказалась небольшая, всего две длинные улицы, старые в основном домишки, возле некоторых на лавках восседали старушки, выставив поближе к дороге банки с молоком и первую огородную зелень в пучках.

– Молочка не хочешь? – спросил Хохол, перекидывая в зубах спичку, и Коваль засмеялась:

– У меня теперь на всю жизнь к нему стойкое отвращение!

Он завез ее в какую-то глухомань, где летали огромнейшие комары и было так тихо, что даже в ушах звенело. Пахло свежей травой, какими-то цветами и рекой, медленно текущей внизу под обрывом. Хохол кинул прямо на траву одеяло, прихваченное из дома, разделся и вопросительно посмотрел на Марину:

– Ждешь кого-то?

– Нет… Женька, я так давно не была в таком месте, здесь так хорошо…

– Пойдем, искупаемся, потом будешь дальше восхищаться.

Она послушно сбросила сарафан, шагнула к нему:

– Только ты первый, а то я боюсь незнакомых водоемов.

Хохол без слов сиганул с обрыва ласточкой, взметнув вверх целый фонтан брызг, вынырнул далеко от берега и растянулся на воде:

– Иди ко мне!

Коваль с некоторой опаской приблизилась к краю обрыва, посмотрела вниз – высоковато… Но в воде был Женька, и она решительно шагнула вперед, закрыв глаза и погружаясь в холодную воду. Дна действительно не было, Марина опускалась все ниже, а почвы под ногами не чувствовала, запаниковала и начала судорожно выталкиваться вверх. Когда же ей это удалось и она вынырнула, рядом оказался Хохол, моментально прижавший ее к себе:

– Испугалась, киска? Глубоко?

– Ужас какой-то…

– Ну, все, я же с тобой.

Они долго плавали в голубоватой, прозрачной воде, Коваль устала с непривычки, и Женька то и дело подплывал и укладывал ее на спину, поддерживая.

– Хватит уже, давай выбираться отсюда, – сказал он решительно, когда увидел ее посиневшие губы.

Выбраться оказалось намного сложнее – склон обрыва был очень крутой, и Марина еле-еле поднялась наверх, цепляясь за Женькину руку. Растянувшись на одеяле, она закрыла глаза и мечтательно проговорила:

– Знаешь, вот так можно всю жизнь лежать – солнышко, трава, река рядом… Хорошо…

Она валялась на одеяле, сбросив мокрый купальник, а Женька отошел куда-то и вскоре вернулся с букетом синих ирисов, пахнущих медом, положил их ей на живот, сам тоже прилег на одеяло. Марина поднесла цветы к лицу, вдыхая их сладкий, пьянящий запах, посмотрела на улыбающегося какой-то виноватой улыбкой Хохла и вдруг заплакала от душившего чувства вины перед ним.

– Киска, ну что ты, маленькая моя? – Он уткнулся лицом ей в шею, сбросив ирисы на одеяло. – Не плачь, любимая, все у нас с тобой хорошо будет…

– Женька… почему ты всегда прощаешь меня?

– Потому что люблю больше жизни, киска, – мне ничего не надо, только ты. – Он шептал на ухо какую-то ласковую чушь, и Марина успокаивалась, прижимаясь к нему.

Точно говорят – все бабы в душе кошки, ласкаются к тому, кто по шерстке погладил, вот и Коваль не исключение.

Она встала во весь рост, потянулась, зажмурившись от пробивающегося через листву уже заходящего, но все еще яркого солнца. Хохол рукой дотянулся до ее ног, поглаживая их и восхищенными глазами глядя на Марину снизу вверх:

– Слушай, а ведь я совсем тебя не знаю, киска… ты все время разная, я следить не успеваю за твоими превращениями. Вот сейчас ты совсем простая, как девчонка деревенская – стоишь тут передо мной, дразнишь… а ночью можешь вдруг превратиться в фурию какую-нибудь, и я не буду знать, чего от тебя ждать…

– И какую меня ты любишь больше?

– Всю, киска, всякую – лишь бы со мной… – Хохол сел, притянув ее к себе и прислоняясь лицом к бедрам.

– Женя… – начала она предостерегающе, но было уже поздно – он потянул ее за руку вниз, на старое одеяло, лаская и целуя…

Возвратились в деревню за полночь, сразу завалились спать на матрас, обнявшись. Марина уткнулась носом в Женькину грудь, пахнущую рекой, он запустил руку ей в волосы, и так они и отрешились от мира, накрывшись махровой простыней.

Ощущение счастья и покоя, охватившее Марину в ту ночь, не оставляло потом долгое время, заставляло вспоминать все снова и снова. Они словно по-новому взглянули друг на друга, поняли, как и что делать, чтобы уже не расставаться, не причинять друг другу боли. Женька привез-таки свою бабульку.

Маленькая, совершенно седая, сухонькая старушка, кажется, осталась довольна Мариной – они много разговаривали, так как делать особо было нечего. Хохла вдруг неудержимо потянуло к земле, и он не выходил из огорода, ковыряясь то в картошке, то на грядках. Марина с бабой Настей часто сидели на лавке во дворе, под ноги к ним моментально укладывались собаки, проникшиеся к Коваль неземной любовью, хотя она и побаивалась проявлений их любви – их вес превышал ее собственный раза в два.

– Ты, дочка, с Женькой-то построже, – учила Марину жить баба Настя, разглаживая морщинистыми руками пеструю юбку на коленях. – Он ведь неплохой, только верченый, но это мать виновата, сдернула парня с тихой жизни в суетный город, вот он со шпаной и связался. А так-то он для жизни подходящий, да и любит тебя, я-то вижу. В кулак зажми его – все для тебя сделает… Ты, я гляжу, девка спокойная, не шалавая, как иные-прочие сейчас, вот и сладится у вас все с Женькой-то.

Марине становилось смешно от этих разговоров – знала бы наивная старушка, кто сидит рядом с ней в простом сатиновом сарафане, внимательно выслушивая ее наставления! Но посвящать бабульку в свою жизнь они с Женькой не собирались. Пусть живет спокойно, считая, что внучок влюбился в какуюто приличную деваху с деньгами.

– Я обожаю тебя, киска, – шептал по ночам Женька. – Ты умница, все как надо делаешь…

– Жень, зачем старому человеку лишние проблемы? Она и так за тебя достаточно напереживалась в своей жизни, пусть хоть сейчас поживет по-человечески.

– Люблю тебя, киска, так люблю, что сам удивляюсь – неужели это я? Ни с кем не было так, как с тобой. – Он бродил губами по ее телу, словно изучая его на вкус. – Моя девочка любимая, родная моя…

– Жень… остановись, пожалуйста, иначе я не выдержу…

– Но ты ведь любишь, когда я тебя целую…

– Конечно, родной, но давай поспим для разнообразия, хорошо? – Марина легонько поцеловала его в губы. – А утром я тебя сама разбужу, хочешь?

– Хочу… поцелуй меня еще раз, – попросил он, закрывая глаза.

…Теперь Коваль и сама уже не рвалась домой, в город, привыкнув понемногу к размеренной и спокойной деревенской жизни. Давно ее голова не была такой пустой и не обремененной дурацкими мыслями и проблемами, да и сама она чувствовала себя на удивление отлично, даже поправилась немного, чему особенно был рад Женька, то и дело украдкой поглаживая по разным местам.

– Хоть на бабу походить стала, а то все как малолеточка.

– Жень, я скоро круглая совсем буду, если твоя бабуля не прекратит печь пирожки с капустой каждое утро, – ласкаясь к нему, сказала Коваль, и Женька засмеялся, шлепнув ее пониже спины:

– Ешь, а то совсем со своей Японией дошла.

Пирожки баба Настя пекла такие, что Марина не в силах была ограничить себя или отказаться от добавки. Мать Марины не утруждала себя такими непосильными действиями, как выпечка или варка обедов, ей и ее собутыльникам вполне хватало соленых огурцов, купленных у соседки, да пары кусков хлеба, а о том, чем же питается ее единственная дочь, она не слишком волновалась – не маленькая, сама найдет. Так что сейчас Марина вознаграждала себя за свое взрослое детство и наслаждалась заботами бабы Насти, которая, несмотря на возраст, была еще очень шустрой и подвижной.

Хохол, к Марининому глубочайшему удивлению, оказался парнем с руками, за время их проживания здесь он починил все, что успело развалиться во дворе и огороде, поправил стену у хлева с поросятами, забор палисадника, еще что-то…

– Ну, ты даешь, Женька! Вот не думала, что ты своими ручищами что-то умеешь делать, кроме как кости ломать, – смеялась Коваль, и он, вытирая со лба пот татуированным запястьем, улыбался в ответ:

– Не говори никому, котенок, а то пацаны засмеют. Кроме меня, бабке помочь-то некому.

– Жень, я же шучу.

Она подошла к нему вплотную, обняла за шею и поцеловала в губы, потерлась носом о щетину на щеке:

– Поедем на речку вечером?

– Искупаться хочешь? – подхватывая ее одной рукой под колени и поднимая, спросил Хохол. – Конечно, поедем, котенок, как скажешь.

– А что случилось с киской?

– Она убежала – такая стерва была! – засмеялся он, унося Марину в дом. – И остался только мой котенок.

Баба Настя сидела в кресле с вязаньем перед включенным телевизором, смотрела одним глазом какой-то сериал и шустро работала спицами.

– Куда наладились-то по жаре? – не отрываясь от своего занятия, спросила она, и Женька, аккуратно поставив свою ношу на пол, поцеловал бабку в морщинистую щеку и весело сказал:

– Купаться поедем, бабуль, на обрыв.

– Вечно тебя, беспутного, несет туда, где люди не ходят! – покачала головой старушка. – И девку тащишь с собой на гиблое место.

– Не каркай! – вспылил вдруг Женька.

– Чего каркать? – спокойно отозвалась она. – Отец твой тоже такой был – упрется, не сдвинешь.

– Все, хватит! – отрезал Женька. – Собралась, Маринка?

– Да.

– Поехали, а то ее не переслушаешь.

Уже в машине Коваль удивленно спросила у обозлившегося вдруг так странно и непонятно Хохла:

– Ты чего?

– Ничего!

– Женя, в чем дело? – Марина положила руку на его кулак, сжавший ручку переключения скоростей. – Что-то не так?

– Терпеть не могу, когда она начинает учить меня жить! И отца еще приплела!

– А с отцом-то что?

– Зачем тебе, котенок?

– Ты все знаешь обо мне, а я о тебе – почти ничего, ты не находишь, что это странно? Мы с тобой вместе уже много лет, и вот только теперь я выяснила, что ты не совсем одинок, – заметила она, закрывая окно, в которое летела уличная пыль. – Конечно, если ты не хочешь…

– Да не в этом дело, – с досадой проговорил Хохол, сворачивая на лесную дорогу. – Зачем тебе знать, что папашка мой был знатным "медвежатником" и любой сейф мог щелкнуть, как ты семечку? Тебе жить от этого веселее станет? И что расстреляли его еще в семьдесят девятом?

– И не пойму я, в чем проблема? Родителей не выбирают. У тебя отец, а у меня маманька за стакан портвейна готова была с первым встречным – что же мне теперь, удавиться от воспоминаний? Ведь мы с тобой другие.

– Это ты другая, а я точно такой же – по папкиным стопам рванул.

– Прекрати, зачем ты? Такой день хороший, а ты сейчас все испортишь, – попросила Марина.

Женька замолчал, выезжая на ту самую полянку, где купались в первый раз. Коваль вышла из машины, на ходу скидывая сарафан и закручивая в узел на затылке волосы, посмотрела, прищурившись, на яркое солнце, на чуть шевелящуюся под легким ветерком листву огромных старых берез. Сказочное место, что и говорить…

– Не лезь в воду без меня, – попросил Хохол, наблюдая, как она пошла к обрыву. – Там глубоко и много холодных воронок, затянет – не вынырнешь.

– А ты кого-то ждешь?

– Да. Сейчас Игореха приедет.

– Кто? – не поняла Марина, и он объяснил:

– Человек, который сюда нас привез, кентуха мой. Я ему звонил, он должен нам с тобой весь расклад дать, что в городе творится.

– Он кто?

– Возит Беса.

– И ты думаешь, что Бесу он расклад не дал о том, где мы с тобой осели? – с иронией спросила она. – Удивляюсь твоей вере в людей!

– Котенок, ты ведь не в теме – это мой лучший друг, кровный, подельник мой по первой ходке. А это святое. Да и помог я ему как-то, вместо него на пику залетел, так что он лучше себе что сделает, чем меня комуто сдаст, – заключил Хохол, но ей это заявление уверенности что-то не внушило:

– Это ты. А я-то кто ему?

– А ты – моя женщина, и этим все сказано. Котенок, расслабься, все ништяк будет. – Женька подошел к ней, обнял одной рукой, а другой убрал с лица челку. – Красивая ты… знаешь, ты мне сегодня снилась – стоишь будто в воде по колено, а платье на тебе вечернее, черное, вся спина открытая… А я смотрю на тебя, и мне так хорошо, так клёво, что дыхание перехватывает. И ты меня зовешь, руки протягиваешь, и я к тебе прыгаю, а там глубоко почему-то, хотя ты-то по колено только в воде стоишь.

Марина внимательно слушала его, глядя прямо в серые, слегка прищуренные глаза, потом медленно подняла руки и взяла в ладони его лицо, встала на цыпочки и прижалась губами к его губам, моментально оказываясь у него на руках. Они так и стояли посреди поляны, вернее, стоял Женька, а Марина лежала у него на руках и, обняв за шею, самозабвенно целовала его, чувствуя, как подрагивают его руки и сильно стучит сердце. Прервал их звук подъезжающей машины. Коваль с неохотой оторвалась от губ Хохла и взглянула ему за плечо – рядом со стареньким "жигулем" парковалась темно-синяя "девятка".

– Женька, приехал твой друг, кажется, – пробормотала она на ухо Хохлу. – Отпусти меня, я ж голая…

– А я не стесняюсь, – усмехнулся он, не выпуская ее из своих рук, и наклонился за сарафаном. – Я люблю самую красивую женщину, разве это нужно скрывать от кого-то?

– Ты прав, братан, – раздалось рядом с ними – оказывается, хозяин "девятки" уже подошел и наблюдает за происходящим. – Такую женщину только на руках носить.

Хохол засмеялся и поставил Марину на землю, загораживая ее от мужчины и давая возможность одеться. Когда она накинула сарафан, Хохол шагнул к приехавшему.

– Ну, здоров, что ли, братан? – Они обнялись, а потом Женька, обхватив одной рукой за плечи Марину, сказал: – А это, Игореха, и есть моя Марина. Ради нее я сдохну, не задумываясь, не побоюсь ничего и никого.

– Рад познакомиться, Марина Викторовна, – склонил голову высокий рыжеватый мужчина в серых джинсах и голубой майке. – Много слышал, а вижу так близко второй раз.

– А давай на "ты" сразу? – предложила она. – Не люблю Версаль разводить. И потом, Женькин друг – мой друг.

– Годится, – согласился Игорь. – Здесь разговаривать будем или к бабе Насте пригласишь? – повернулся он к Хохлу, и тот помотал головой:

– Здесь, Игореха. Бабка не в теме, думает, что Маринка просто моя подруга, понятия не имеет, кто она на самом деле.

– Ну, как знаешь, – спокойно отозвался Игорь, усаживаясь на одеяло. – Дела ваши, господа хорошие, обстоят следующим образом. Мент ни в какую на сделку не идет, Бес в гневе. Все думает, как бы на него надавить. Если хотите знать мое мнение, Жека, то вам пока бы свалить отсюда подальше. Бес сволочь еще та и за свой интерес никого не пожалеет. Да и с этим Кадетом у него дела какие-то, а он не признает женщин как класс, говорят, его жена кинула, пока он первый срок мотал, с его другом спуталась. Так что Марине тяжеловато придется, если вдруг он окажется в городе.

– Мне не привыкать, – бросила Коваль, доставая сигарету. – Думаешь, только этот Кадет баб не любит? Ошибаешься – и Строгач, и Бурый, да и сам Бес предпочли бы видеть меня несколько в другой плоскости, чем сейчас.

При этих словах Хохол передернулся и помрачнел, Марина погладила его по щеке и успокаивающе проговорила:

– Женечка, не бери в голову, так всегда было и будет. Мужики одинаковы до противного: место бабы в койке и на кухне, а не там, где нахожусь я. Но так уж сложилась моя жизнь, и отступать я не хочу и не буду – слишком много людей погибло, чтобы помочь мне удержаться на этой мусорной куче, и я не имею права предать их.

– Видишь, братуха, какая мне женщина досталась, – невесело усмехнулся Хохол, глядя на Игоря, внимательно наблюдавшего за ними. – Один сплошной головняк. Сказала – отрезала, попробуй переубеди ее.

– Я слышал краем уха, что Бес грозился мента убрать, даже спеца какого-то вроде вызвал для инсценировки, – закурив, сказал Игорь, и Марина почувствовала, что сейчас упадет в обморок. – И, мол, только если Наковальня уговорит мента помочь, то не будет ничего.

– …твою мать! – тихо протянул Хохол, прижимая ее к себе. – Котенок, ты попала…

– Да мне-то наплевать, а вот Ромашину точно кирдык, если Бес всерьез взялся. Жалко мужика.

– Нечего было рот разевать не на свое!

– Дурак ты, Женька. Он хоть и мент, а человек все же. А может… – Тут Марина внимательно взглянула в глаза Хохла, и тот сразу понял, о чем она подумала, заорал так, что она отшатнулась:

– И думать не смей! Я тебя в погреб запру, сверху бочку с капустой поставлю, чтоб не выбралась! Нельзя тебе в город, Бес такое западло выдумает, что ахнешь!

– Что ты орешь? – поморщилась Коваль. – Знаешь ведь, что бесполезно меня переубеждать, если я решила что-то сделать.

– Да я… я… я тебя… – давился гневом и словами Хохол, готовый порвать ее пополам за упрямство. – Неужели ради мента ты готова свою голову подставить?! Ты вообще хоть о ком-нибудь, кроме себя, думаешь?!

– Если ты о себе, то да, думаю. И думаю, что сейчас ты полез не туда, – спокойно ответила Марина. – Ты ведь не первый день рядом со мной, знаешь, что повлиять на меня сложно, а уж попытки что-то мне запретить – вообще дело гиблое. Игорь, ты сейчас в город поедешь? – повернулась она к Женькиному другу, и тот кивнул. – Отлично, я с тобой. Поехали, мне надо кое-что дома прихватить.

Она встала с одеяла, за ней рванулся Хохол, хватая за плечи и разворачивая к себе лицом:

– Ты что, Коваль?! Рехнулась?! Зачем тебе это надо, скажи?

– Затем, что в любой ситуации нужно оставаться человеком, Женя. Если бы я не позволила Ромашину настолько приблизиться ко мне, то ничего бы с ним не произошло. И теперь только я могу помочь.

Хохол отшвырнул ее от себя так, что она едва не свалилась:

– Дура-а-а! Какая же ты дура, Маринка! – простонал он, хватаясь за голову. – Как я могу спасти тебя, если ты сама, добровольно, подставляешься?

– Видимо, никак, – согласилась она. – А тебе не приходило в голову, что есть люди, которые просто не хотят, чтобы их спасали? Просто тупо не хотят?

– Маринка, одумайся, я прошу тебя, ведь у нас толькотолько все наладилось… Зачем ты опять заставляешь меня переживать и мучиться?

– Прекрати сериал! – приказала Марина, устав от его истерики. – Я все решила. Ты можешь не ехать, остаться здесь и подождать меня. Я вернусь сразу, как только все закончу, и мы еще поживем тут.

– Думать забудь! – мрачно отрезал Женька. – Иди в машину.

– За что тебя люблю, так за понятливость, дорогой мой, – улыбнулась она.

Баба Настя никак не могла взять в толк, с чего бы это они так резко собрались уезжать, все выспрашивала у Женьки:

– Ты что же, внучек, обиделся на старую ворону? Я ж ничего такого не имела…

– Бабуля, да ты ни при чем тут – дела у меня в городе, – отмахивался он.

– Мы еще приедем, баба Настя, – обняв ее за плечи, пообещала Марина. – Здесь так хорошо, что и курортов никаких не надо.

– Да, – поддержал ее Женька. – Сейчас разгребусь со своим, да и вернемся, помогу тут, чего не успел.

– Изменился ты, внучек, – всхлипнула та. – Раньше-то никогда и не спрашивал, не надо ли чего, а тут вдруг… Это тебе, дочка, спасибо, из-за тебя он…

– Так, все, хорош причитать! – пресек наконец их слезы Хохол. – Поехали, котенок, а то Игорехе пора возвращаться.

Они решили ехать на одной машине, чтобы потом в случае чего здесь тоже были хоть какие-то колеса. Но Марина в душе уже решила, что машину нужно купить другую, уж больно стар и ненадежен Женькин "жигуль". Хохол с Игорем о чем-то вполголоса разговаривали впереди, она отрешенно смотрела в окно и курила. Опять начиналась пьеса, в которой ее участие являлось неотъемлемой и обязательной частью…

– …Черт побери, уже неделю тут торчу, и ничего не происхдит, – пожаловалась Коваль как-то утром, потягиваясь в постели и глядя на вытирающегося после душа Хохла.

– А тебе непременно движуха нужна? Не можешь спокойно жить, так и тянет на приключения! – отозвался он из-под полотенца, которым полировал бритую наголо голову.

– Дело в другом – мне интересно, Бес уже в курсе, что я дома, или еще нет?

– Думаю, что нет, ты же никуда не выходишь, все время сидишь в "Парадизе" – откуда ему знать?

Он несколько раз энергично взмахнул руками, лег на пол и стал отжиматься, это было уже по второму кругу, потом снова пойдет принимать душ, на сей раз абсолютно ледяной и невыносимый. Марину всегда удивляла эта его страсть к спорту, казалось бы, зачем, но Хохол всегда поддерживал себя в тонусе, напоминая этим ее погибшего мужа. Егор тоже в любую погоду и в любом состоянии пробегал с утра десять километров…

– Сегодня футбол, – вспомнила вдруг Марина, взглянув на висевший на стене календарь игр "Строителя".

– И что? – не понял Хохол, продолжая отжиматься.

– Как что? Я президент клуба или нет? Ни на одной игре не была в этом сезоне, первый круг сегодня заканчивается, а я даже место команды не знаю!

– Понятно, – вставая с пола, произнес Женька. – Проблем на свою задницу мы уже нашли, а то жить стало скучно.

– Прекрати! Я ведь тоже не совсем больная на голову, приму меры. План такой – сейчас мы с тобой едем в соседний город по автосалонам искать машину, – начала Коваль, вставая с постели. – Потом быстро ставим на нее номера, регистрируем на тебя, чтобы мне не светиться. Звоним любимому племяннику и просим, чтобы он афиш по поводу моего появления на стадионе не развешивал, как он это любит. Затем едем с тобой в "Шар" – я тоже человек и хочу себя побаловать. Вечером – футбол, и быстренько в норку. Так пойдет?

Хохол только посмеялся в ответ:

– Ты такая незаметная, что никто и не догадается!

– Это тоже поправимо, дорогой – ты видел мою коллекцию париков? Выбери любой – и через час меня даже ты не узнаешь, – предложила она, направляясь в душ.

Женька выбрал рыжий, завитый мелкими кудряшками, Марина покрутила его в руках, прикидывая, как накраситься и одеться, потом выгнала Хохла из спальни, велев подождать внизу, а сама уселась к зеркалу. Через час изумленный Хохол вертел ее и так, и эдак, пытаясь понять, что же именно она с собой сделала – зеленые глаза, чуть удлиненные стрелками, оранжевая помада, умело наложенный макияж изменили Марину до неузнаваемости.

– Обалдеть, котенок! Действительно не узнал, – признался Женька, выпуская ее из своих рук.

– Значит, так, родной мой – чтобы не ломать легенду, ты хозяин, а я твоя любовница. Поскольку твое миловидное личико в этом городе только ленивый не знает, выдумывать что-либо смысла нет, – сказала Марина, беря чашку с чаем и усаживаясь в кресло. – Если что, ты запоминай: я пропала, ты погоревал немного, попил водочки, потом понял, что пора жить дальше. Нашел себе телочку, чтобы одному не скучать, решил тачку новую прикупить – не пешком же разгуливать, и Машку свою заодно удивить широтой натуры.

– Почему Машку? – не понял Хохол, и она объяснила:

– А паспорт мой помнишь? Тот, что сам мне и сделал? Так по нему я Мария Васильевна Кузнецова.

– А-а! Только не нравится мне это все, котенок, – а ну как менты присватаются? Мол, где был да что делал?

– Блин, достал! Даша! – заорала Марина, и та прибежала буквально через несколько секунд. – К нам кто-нибудь приезжал за время отсутствия? В смысле, менты были?

– Нет, Марина Викторовна, не было никого, – ответила она.

– Значит, так: меня нет и не было, а Женька все это время бухал, не просыхая, лежал в доме и на улицу носа не показывал, а потом ты доктора вызвала, Валерия Михайловича, он Хохла из запоя вывел. Понятно?

– Понятно, – совершенно не удивившись, отозвалась Даша.

– Умница, – похвалила хозяйка. – А теперь иди, занимайся своими делами.

– Ну, ты сочинила! – протянул Хохол, когда Даша вышла.

– Зато все просто и предельно ясно. Поехали, дорогой.

В автосалоне Коваль не удержалась и принципам своим не изменила, выбрав огромный "Линкольн-Навигатор", темно-синий, с кожаным салоном. Толкнув Хохла, прошептала:

– Бери вот этот.

– На фига такая дура? – удивился Женька, но, получив чувствительный удар в бок, сморщился и небрежно кинул мальчику-администратору: – Прокатиться дадите?

– Конечно, на тест-драйве есть такая машина, сейчас я распоряжусь, чтобы выгнали на улицу.

Парнишка убежал, а Марина укоризненно посмотрела на Хохла:

– Совсем головы нет? Как будто не знаешь, что я в жизни никогда не ездила ни на чем, кроме джипов! Да и для деревни лучше не придумаешь.

– На том и погореть недолго, на твоей неземной страсти к таким монстрам.

– Ой, да ладно! Я ж не сама за руль сяду, – отмахнулась она.

Покатавшись по двору на "Линкольне", они утвердились в выборе, и Женька пошел с администратором оформлять покупку, а Марина позвонила племяннику. Тот пришел в легкий ступор, но быстро овладел собой:

– Тетка, где ж ты пропадала? Нельзя ведь так.

– Коля, по официальной версии, меня и сейчас нет в городе, да и выгляжу я несколько иначе, чем раньше. Ты ведь понимаешь… но сегодня я приеду на футбол, и мне не хотелось бы, чтобы об этом кто-то узнал. Я очень тебя прошу – увидишь на игре Женьку, просто поздоровайся и не закатывай скандалов по поводу того, что он ломится в мою ложу с чужой бабой, понял?

– Ты в своем репертуаре! – засмеялся племянник. – Я потом смогу к тебе приехать?

– Да, вечером буду ждать, и Ветку прихвати, я соскучилась.

– Да, конечно.

Наконец появился Хохол на новом джипе, Коваль села на переднее сиденье и, жеманно поцеловав его в щеку, противным голоском мяукнула:

– Вау, какая тачка! Ты, оказывается, крутой мужик!

– Прекрати! – попросил Женька, морщась. – Терпеть не могу таких телок.

– А я не такая – я на сто баксов дороже! – захохотала Марина, отодвигаясь от него и закидывая ноги на приборную доску. – Поехали в ресторан – есть хочу, аж тошнит.

Да, это не то, что на "Хаммере" подкатить к любимому ресторану – никто и ухом не повел, а Коваль осекла Хохла, попытавшегося припарковаться на ее излюбленном месте:

– Спятил?!

– Тьфу, черт, забыл. – Он лихо развернул машину, вклиниваясь между "Фольксвагеном" и "девяткой".

В ресторане никто не кинулся навстречу, но Кирилыч Хохла узнал сразу, кивнул, давая понять, что подойдет позже.

– Ты смотри, как хреново быть не собой, – заметила Марина, садясь за самый дальний столик в углу зала. – И в татами-рум не попадешь – заказывать надо.

Кирилыч пришел минут через пять, бегло оглядел Коваль с ног до головы и повернулся к Хохлу:

– День добрый, Евгений Петрович, давно не были у нас.

– Пил, как сволочь, – тихо и проникновенно признался Женька. – Знаешь ведь, что случилось…

– Да, – вздохнул мэтр. – Жаль Марину Викторовну, такая женщина была!

– Женя, мы заказ будем делать? – нетерпеливо перебила Марина тем же противным голосом, и Хохол глянул на нее неприязненно: