Текст книги "Все оттенки желаний"

Автор книги: Марина Крамер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ужинать будешь?

– Не хочу. Перед глазами стоит ужас этот.

– Фантазия у тебя богатая. Девушка жива, что ли?

– Да.

– Ну, и какой же это маньяк?

– Обыкновенный – в черной маске и перчатках. В общем, я тебе все сказал, будь аккуратнее, Лора.

Муж тяжело встал со стула и побрел в спальню, а я, облокотившись на подоконник, задумалась.

Мы много лет живем вместе, но детей у нас нет. Сейчас я уже перестала страдать по этому поводу, свыклась, хотя, не скрою, до сих пор в каких-то компаниях вопрос «Ну а вы когда же?» выбивает меня из равновесия. Мне нельзя иметь детей, это выяснилось случайно и не так давно, и, наверное, даже хорошо, что все наши попытки не увенчались успехом. Саша сперва сильно переживал по этому поводу, но потом как-то успокоился, забылся, ушел в работу. Наверное, отсутствие детей и сделало возможным тот образ жизни, который мы ведем вот уже несколько лет. Мне не к кому спешить домой, нет нужды проверять уроки или собирать ребенка в детский сад. Казалось бы, при таком раскладе мы давно могли развестись и пойти по жизни дальше отдельно друг от друга. Но нет! Для меня Саша – как островок спокойствия, место, куда я скрываюсь, устав от неадекватности жизни, он – мой поплавок, не позволяющий утонуть.

Ему же просто удобно жить со мной – я ничего не требую, обеспечиваю покой и уют в доме, вкусные обеды и ужины и гарантированные встречи из командировок, в которые он уезжает довольно часто. Саша не раз говорил, что для него очень важно знать, что по возвращении его кто-то ждет. И я его отчасти понимаю – он вырос в детском доме. Поэтому мне не сложно встретить его из поездки с накрытым столом, теплой ванной и чистым постельным бельем – не такая уж великая забота. Зато я знаю, что всегда могу рассчитывать на мужа, если будет нужно.

* * *

Нет, все-таки лучший способ снять стресс – это танцы, и меня никто не убедит в обратном. После двухдневных разборок, раздрая и, наконец, разрыва я, отчаявшись прийти в норму при помощи коньяка и сигар, побрела на работу. Отработали группу, и меня понесло:

– Славочка, ты не хочешь потанцевать часик?

– С вами – хоть до ночи, – ну, я сильно сомневаюсь, что ему в такой уж кайф танцевать не с денежной партнершей, а со мной, но хотя бы вид делает, что это именно так – уже приятно…

Чем еще хороша моя нынешняя работа: у нас полный шкаф обалденно красивых бальных костюмов – от стандартных платьев до развратных латинских. Одна проблемка – я сильно ударила ногу, косточка распухла и каблука просто не терпит.

Славик предложил самый простой выход – танцевать босиком:

– Вы не представляете, насколько эротично выглядит босая женщина в платье для пасодобля!

Ага – представляю, а как же… И платье развратное само по себе, и вид у меня в нем соответствующий, и еще длиннющий черный шиньон… короче, та еще испанка из меня…

Пасодобль я танцую не очень, признаюсь в этом совершенно откровенно – у меня темперамента не хватает. Но Славка, зараза такая, просто суперпартнер – с ним и бревно затанцует так, как надо…

Мы повспоминали основные движения, а потом началось ТАКОЕ… просто жуть! Я даже не думала, что так быстро смогу вспомнить все, что нужно. Я не люблю свое отражение в зеркале, не люблю свои фотографии – это ни для кого не секрет, но сегодня я впервые пожалела, что под рукой нет фотоаппарата, – мы смотрелись слишком красиво, чтобы не запечатлеть это. Я очень давно не ношу ярких вещей, и это красно-черное платье взбодрило меня так, как уже давно не возбуждали тряпки. Ровно два часа мы танцевали в пустом зале, и меня уже совесть начала мучить, что я задержала Славика так надолго. Но он уже сам никуда не торопился, придумал совершенно потрясающую вариацию с такими позами, что я даже не думала, что способна еще так выгибаться. В смысле – выгибаться, не подчиняясь рукам Кости…

Потом, упав на пол с последним аккордом, я почувствовала, что меня отпустило – все отпустило. Но, как все хорошее, это тоже закончилось – от дверей зала раздались хлопки, и хлопающим придурком оказался, разумеется, Костя…

– О-фи-гительно лежишь, дорогая, просто блеск!

Как вы думаете, я заехала ему по морде? Если «да», отсылайте эсэмэску с цифрой один, если «нет» – с цифрой два. Шутка!

Пришлось захлопнуть дверь прямо перед его наглой рожей и пожалеть, что дверь закрывается внутрь, а не наружу, иначе уж совсем бы хорошо припечаталась.

Настроение испортилось совершенно – так все хорошо шло, и на тебе! Явился…

* * *

Я вернулась домой за полночь, надеясь, что Саша уже лег и мне не придется пить с ним чай и разговаривать – совсем не было сил. Но он сидел за компьютером и, кажется, даже не слышал, как я вошла. Приблизившись, я заглянула через плечо, чтобы поинтересоваться, во что так погружен мой супруг, и едва не закричала от ужаса. На экране монитора Сашка прокручивал фотографии, на доброй части которых была я… Я, черт возьми, это же мои снимки, сделанные Костиком! Как он узнал, откуда?!

– А, это ты? – заметил мое присутствие Саша, и я даже не сразу поняла, что он не имеет в виду фотографии, так как быстро свернул окно.

– Д-да…

– А поздно так чего?

– Работали… а… – Я вопросительно кивнула на монитор, и муж рассмеялся:

– Ну, не будь ханжой, Лора! Подумаешь – порнушку глянул, делов-то!

Ни в тоне, ни в выражении лица я не усмотрела ни намека на то, что он меня узнал, и почувствовала облегчение.

– Ты ужинал? – перевела я разговор на более безопасную тему.

– Да, спасибо. Может, чаю?

– Нет, я хочу в душ и спать. Очень устала.

– Жаль-жаль… я хотел поговорить, в голове сумбур какой-то.

Я почувствовала себя обязанной выслушать его – в конце концов, мы не так часто стали проводить вместе время.

– Ну, наливай пока, я быстренько ополоснусь и вернусь.

Разговор оказался довольно странным. И предыдущий разговор о маньяке имел к нему непосредственное отношение. Оказывается, в Сашкино агентство обратилась одна из потерпевших с просьбой помочь ей отыскать насильника.

– И ты взялся?

– Я пока думаю. У меня нет специалистов, работавших или сталкивавшихся когда-либо с такими психотипами.

– А сам?

– А сам я не могу. Понимаешь, Лора, не могу больше в грязи рыться, за время работы в органах наелся этого – во! – Он провел рукой по шее.

В принципе я его понимала. Работа в розыске в свое время очень тяготила Сашу, и, как только он окончил университет, сразу же уволился, благо к тому моменту адвокатская контора уже приносила стабильные деньги и имела клиентуру. Я тогда почувствовала, как ему физически стало легче жить. Так что и сейчас я прекрасно понимала его нежелание связываться с делом о маньяке.

– Но ведь дело же завели в уголовке? Так пусть они и ищут.

– Да я так ей и сказал. Но она настаивает, сказала, что в уголовке не преуспеют, а в частном порядке вполне можно.

– Слушай, я не думаю, что это вообще в компетенции частных сыщиков. Тем более что случай уже не единичный.

– Вот я на это и сослался. Но что-то мне подсказывает, что она так и будет ходить к нам как на работу.

Я поднялась и обняла мужа за шею:

– Саш… ну, походит – и перестанет.

– Надеюсь. – Он чмокнул меня в запястье. – Пойдем спать, а то я завтра рано уеду.

* * *

Как легко оказаться заложницей собственной жалости… Я его жалею – и всегда в ущерб себе.

Костю осенила очередная мысль.

– А давай мы ангела сделаем? Крылья черные есть, белый латекс, сапоги – и я тебя вон на том крюке зафиксирую, чтобы как будто в полете.

У меня проскользнула мысль, что надо отказаться, но потом, когда я взглянула в горящие азартом глаза Кости, поняла, что не могу убить его идею. И согласилась. И в итоге через десять минут съемки оказалась на полу с вывихнутым плечом.

– Что ты, придурок, даже ремень нормально затянуть не можешь?!

«Отличный» хирург испугался так, что мне стало уже не больно, а его жалко. Костя забыл начисто, что надо делать, – вот тебе и безопасный секс с врачом! Потом стало еще смешнее: он позвонил приятелю-травматологу, который приехал с обезболивающим и огромной иглой-трехгранкой. Когда врач стал мне колоть в сустав лекарство, Костя едва не вырубился. А кололи-то мне, между прочим! Причем еще и мизансцена была та…

Я в белом латексном комбинезоне и с черными крыльями за спиной, рука отдельно от туловища, на запястьях следы, а в комнате… кошмар – бардак садиста, какие-то ремни валяются, маски – черт-те что! (До сих пор не знаю, что подумал о нас Владик.)

Самое неприятное заключалось в том, что прийти домой в повязке я не смогу, придется терпеть сумасшедшую боль и быстро лечь в кровать, сославшись на недомогание. Костя, разумеется, будет присылать эсэмэски всю ночь, телефон чуть не взорвется… как всегда.

– Я тебя люблю, ты знаешь?

– Не выдумывай.

– Я не выдумываю.

– Ты придумал меня, и это тебе нравится. Ты не меня любишь, а воплощение своих фантазий, то, что по другую сторону объектива. Я не такая, Костя, и ты это знаешь.

(Черт, я ненавижу это, меня не заводят вербальные выражения эмоций, красивая болтовня, я люблю действие, а не слова, потому что переговорить меня ему не удается – не та подготовка.)

– Иди сюда, – он тянет меня с пола на кровать, забрасывает мои руки себе на шею. – Духи новые?

– Старые.

– Нет – они не так пахли раньше.

– Ты просто редко на это обращаешь внимание.

Я знаю, что теперь уже ничего не будет – никакого секса, ничего. Он просто ляжет на кровать, уложит меня сверху так, как есть – в наручниках, – и будет смотреть мне в лицо. Я его ненавижу за это, хотя должна бы, наверное, любить. Поэтому я и не впускаю его в мою эмоциональную сферу – чтобы не поехала крыша у меня. Равновесие удерживаю, так сказать.

– Скажи мне, чего ты хочешь сейчас?

Да ничего уже не хочу, неужели этого не видно?! Вообще – ничего!

– Не молчи – я ведь вижу…

У меня болит голова от его вопросов, все раздражает.

– Сними наручники!

– Нет! – моментально реагирует он, поняв, что непростительно расслабился. Знает, что стоит только ему снять «браслеты», я встану и уйду. Для вящей убедительности второй парой он пристегивает меня к спинке кровати. Неудобно, черт, и плечо начинает болеть… Он больно целует меня в губы – вот, опять придется пользоваться красной помадой, иначе будет видно… В глазах Кости что-то такое светится, чего я никак не могу понять. Я его не боюсь – и никогда не боялась, что угодно – но только не это. Я знаю, что его это жутко злит, просто вымораживает. Ну, я уже все сделала, чтобы его из себя вывести! Бесполезно… Человек-кремень, елки зеленые… Ну не могу я открытым текстом сказать: ну, вот такая я дура!

– Мне так нравится смотреть на тебя, когда ты вот так лежишь… Так бы сидел и смотрел… – «Фуууу, да что ж такое-то?!»

Глаза у него такие темные становятся, когда он начинает бормотать вот это «пра лубофф»…

(Господи, какая же я циничная! Ну, как так можно, а?! А все просто: мне уже не нужны его слова, его чувства – это все я хотела иметь раньше, а получила – что? – правильно, свадьбу через месяц после разрыва со мной. Отлично!)

Он берет плеть и раскладывает ее на моем теле – рукоять на груди, как раз по центру, хвосты – вниз, веером. Эстет, елки…

Достает фотоаппарат… Тьфу ты – опять прибавление в архиве!!! Ненавижу фотографии, просто ненавижу!!!

– Ну, ты хоть притворись, что тебе в кайф…

Да как я могу притвориться, если я просто в гневе уже?! Нет, чувствую, скоро я изменю своим привычкам.

Он уходил от автобусной остановки быстрыми шагами, но не особенно опасался погони. Оставленная им в канаве за кирпичной беседкой девушка была так напугана, что вряд ли вообще сейчас соображала, что делать. И уж точно не думала о том, как его догнать.

Он отдавал себе отчет в том, что снова сорвался. Что долгие годы жесточайшего контроля пошли прахом. Но в этот раз у него не оказалось сил, чтобы совладать со рвущимся изнутри зверем. ЭТО всегда было сильнее его. Если бы он мог довольствоваться проститутками, готовыми на любые безумства за деньги… все было бы легче и проще. Но нет! Вид продажных жриц любви выводил его из себя, он не мог без брезгливости думать о том, сколько людей до него покупали это тело и что делали с ним. Грязь он не любил. Нет, проститутки решительно не годились!

Он оправдывал себя тем, что не убивает и не калечит своих жертв – как будто то, что он делал с ними, не уродовало душу и психику. Но раз он не мог получить это от той, что была нужна по-настоящему, то – какой выход?

* * *

Летом в прошлом году.

– В лес поедем сегодня.

Это говорится таким тоном, словно я обязана подпрыгнуть от счастья. Я ненавижу все эти природные ландшафты. Меня не заводит процесс под кустами, в лесу или где-то еще. Но выбора-то нет, разумеется.

– Тебе будет хорошо, не переживай!

Я уже давно ни за что не переживаю – смысл? Все равно он сделает так, как хочет.

Жарища под тридцать с лишним, все липнет к телу – июль просто кошмарный. Я в шортах и короткой майке, в босоножках на пробковой танкетке. Волосы отравляют всю жизнь, приходится их собрать и заколоть на макушке.

– Меня посадят, – замечает Костя, имея в виду, что в таком виде мне совсем мало лет на первый взгляд.

– За все остальное не сажают? – я намекаю на арсенал в багажнике его старой «Висты», и он смеется.

– Задери ноги на панель, – требует он, проехав пост ГИБДД.

– Зачем?

– Оглохла?! – орет он так, что я и правда глохну на секунду и вскидываю ноги на переднюю панель.

– Надо было юбку надевать, – ворчит он, пытаясь расстегнуть «молнию» шортов. – Что у тебя за стиль – как пацанка какая-то? Надела бы юбочку…

– Ага – и лучше без белья, да? Вот бы ты торчал…

Через час я лежу на капоте, от которого исходит такой жар, что я чувствую себя шашлыком или чем-то запеченным на листе. А Костя сидит в шезлонге с банкой безалкогольного пива и наблюдает. Интересно ему, как скоро я зажарюсь, что ли?

– Мне жжет спину…

– Замолчи! Ты мне мешаешь!

Я замолкаю, разумеется. Он подходит и выливает пиво прямо на меня – черт, оно едва не шипит на капоте, стекая струями под спину. Запах… фууу, я теперь как вяленая вобла…

Сейчас достанет свой мольберт и начнет наброски делать – вот как пить дать! И это значит, что еще пару часов я в таком виде пролежу на жаре. А мне нельзя, между прочим. Но он это помнит, поэтому прихватил огромную простыню, которую периодически смачивает водой из канистры и накидывает на меня. Я знаю, что больше всего ему нравится, как мокрая ткань облепляет тело – это его всегда заводило. Но мне вообще-то жарко, и дышать уже тяжело. В очередной «подход» он вдруг берет кисть и начинает рисовать прямо на мне – знает, что я терпеть не могу таких прикосновений. Я ору на весь лес, кажется, но он не обращает внимания. Через двадцать минут вместо груди и живота у меня – черная кошачья морда, я это вижу в протянутом зеркале. Ну почему я не могу его любить – такого талантливого и способного? Ведь он во всем такой – и врач он просто классный, да и вообще…

Потом мы… черт, даже словом таким называть как-то неудобно – это не секс даже, а что-то…

– Ну, скажи мне хоть раз… – стонет он, одной рукой держа меня за шею, а другой прижимая к себе снизу. – Неужели так тяжело? Просто возьми и скажи…

Чувство идиотского противоречия заставляет меня промычать что-то типа «я тебя, сука, ненавижу». Он идет ва-банк, благо руки мои надежно зафиксированы и ничего я ими не смогу сделать – ненавижу, когда меня целуют в лицо, едва прикасаясь губами к коже, никому не позволяю… Господи, да за что же мне это все?!

Кстати, о рисунках: он иной раз делает такие сумасшедшие коллажи из фоток… И вот я как-то сдуру выложила в ЖЖ такой… И что я вижу через месяц, гуляя по форумам? Правильно – фотку, на которой я действительно в объятиях Кости, в качестве аватарки у какой-то малолетки! Я почувствовала себя так, словно с меня кожу содрали, честное слово! Поэтому теперь мой ЖЖ в режиме «френд онли». Хотя это странно для человека, чьими фотографиями Интернет полон под завязку. Или дело в том, что с теми снимками я себя не ассоциирую? Мол, лица нет – так и говорить не о чем? А здесь были мы – такие, как в жизни, целующиеся под дождем на фоне серого города. И мне стало жаль этих искренних эмоций. Они принадлежали только нам двоим, мне и Косте, а кто-то взял и воспользовался. Да, я иногда до глупого сентиментальна.

* * *

Костя пропал. Просто взял и исчез, не объясняя причины. Телефон молчал, на работе сказали – взял отпуск на неделю. Да, он и раньше вот так исчезал, потом появлялся. Я никогда ни о чем не спрашивала – считала ниже своего достоинства опускаться до кухонных разборок с любовником. Меня даже никогда не интересовало, есть ли у него еще кто-то. Но почему-то именно в этот раз я почувствовала, что скучаю. И решилась на то, чего обычно не делаю. Я поехала на съемную квартиру, которую Костя арендовал специально для наших с ним встреч. Это была большая «двушка», в маленькой комнате оборудована спальня, а в гостиной мы обычно проводили фотосессии.

Я бродила среди привычных уже вещей вроде старинной кованой спинки кровати, которую Костя притащил откуда-то, ошкурил и заново выкрасил серебряной краской. Каждая такая вещь помнит мое прикосновение, хранит энергию моего тела… Вот валяется рубашка Кости – желтоватая льняная рубашка, в которой он обычно работает. Хотя я предпочитаю видеть его по пояс обнаженным – у него хорошая фигура, над которой он постоянно трудится в качалке.

Присев, чтобы поднять рубашку, я увидела, что из тумбы, где хранится фотооборудование, торчит какой-то светлый клок. Любопытство или природная аккуратность взяли верх, и я распахнула дверцы, через секунду с визгом отпрянув к стене. Мне под ноги выпал свитер, все рукава и грудь которого были в кровавых пятнах. Свитер принадлежал не Косте…

От ужаса я перестала соображать. Вот не его свитер, на нем кровь… Он сам уже три дня не звонит и не присылает мне эсэмэсок, на которые обычно не скупится, что, ну вот что я должна теперь думать?! Идти в полицию? Что я там скажу? Что любовник пропал? А если до Сашки дойдет? То-то радости у мужа будет…

Черт, как мне быть?!

И тут в кармане зазвонил мобильный, от звука которого я вообще едва сознание не потеряла. Трясущимися руками я вывернула аппарат из кармана и глянула на дисплей – номер оказался мало что незнакомым, так еще и не местным. Кто это?!

– Алло…

– Заинька, как ты там, любимая?

Я еле удержала рвущиеся из груди экспрессивные выражения.

– Какого черта…

– Погоди, родная, я все объясню. Я тут у приятеля, скоро вернусь.

– Ты что – идиот?! Ты не мог мне сказать, что уехал?!

– О, заинька, а ты все-таки не настолько бесчувственна, как пытаешься выглядеть, – радостно заявил Костя, довольный тем, что сумел вывести меня на эмоции. – Ты не переживай, со мной все в порядке, я вернусь через три дня. Целую тебя.

Все, в трубке тишина. Попытка набрать номер заново не увенчалась успехом – телефон был отключен. И я поняла, что не успела сказать Косте про свитер…

* * *

За три часа можно успеть все. Можно поругаться, помириться, заняться умопомрачительным сексом. Снова поругаться.

Ненавижу разборки! Особенно в том виде, как их любит проводить Костя. Вот честно – в этом малодушие и несостоятельность всей мужской половины человечества. Костя – слишком мужчина, чтобы вести себя как-то по-другому. В результате этого мы имеем следующую мизансцену: он сидит в кресле, я – перед ним, растянутая по стене за четыре конечности. Это мы собирались, видите ли, «Муху-Цокотуху» в варианте «фетиш» изображать! Да вот только Костя передумал. И он тоном, не допускающим никаких возражений, выговаривает мне за всю неделю, что я посмела его игнорировать после возвращения, и за то самое воскресенье в «Панчо», когда он сам так упал в моих глазах. Я вижу, как ему хочется сейчас меня ударить – по-настоящему, со всей дури и желательно по лицу. Но он сдерживается. За годы отношений он стал практически виртуозом – если бьет, то так, чтобы синяков не было, потому что мне нельзя. Так что в этом деле он превзошел все и вся.

– Не смотри на меня так, – требует он, потому что я опять забылась и подняла глаза – и какой уж тут вообще разговор о покорности, ага, сейчас!

– Я больше не буду…

– Прекрати детсад! Ну, так и о чем и с кем ты разговаривала в субботу?

Во-первых, ненавижу этот еврейский заход «так и о чем», во-вторых, да, разговаривала, а если скажу с кем, ты не обрадуешься. Молчу.

– Слушай, ну хватит уже! Я не люблю эти партизанские игры, ты ведь знаешь! – Он встает и подходит ко мне, щупает пальцами вывихнутое раньше плечо. – Не вышло, нормально все? Может, ослабить чуть-чуть?

Да что ж за мода-то? Или не делай, или потом не спрашивай и не оправдывайся! И с поцелуями тоже перебор, если честно…

Садится обратно, закуривает – снова начал курить совсем недавно, хотя успешно бросал и не терпел около двух лет, постоянно ругая меня за вредную привычку.

– Хочешь? – Он показывает сигарету, и я киваю. Затягиваюсь так, что в голове мутится. – Ну, продолжаем разговор. И с кем?

Ой, да на ты, получи! Вываливаю ему всю информацию и с интересом наблюдаю за реакцией. Мальчик в бешенстве – не подозревал о моих знакомствах, наивный…

– И давно это у вас?

– Что?

– Общение такое тесное.

– Что ты имеешь в виду? Она вообще в Москве!

– Да при чем тут… Что – в расстоянии дело?

– Костя, ты все границы переходишь…

– Молчать! – Ох, елки… всерьез разозлился… – Можно подумать, задурить тебе мозги она не может на расстоянии!

Такая глупость – ревновать меня к виртуальным приятельницам, которым несть числа! Да, болтаю в аське с девушкой, зацепившей меня схожим мировоззрением, – и что тут такого? Имею право, кстати.

Костя отвязывает меня, сказав, что работать передумал. Я падаю на пол лицом вниз. Поворачиваю голову и смотрю на часы, пытаюсь подняться, и вдруг спину обжигает резкий удар.

– …твою мать!!! – Господи, откуда у него эта чертовщина – там грузило на конце, что ли? Что он вообще себе позволяет?!

– Ой, итить… больно? – Он дует мне на спину, и я чувствую, что там кровь, потому что течет что-то. – Ни фига себе… Лорка, я ведь распорол прилично… Сейчас…

– Только йодом не заливай, у меня аллергия! – Я встаю и пытаюсь рассмотреть, что же именно у меня на спине.

Черт… вот это да… рассек кожу от лопатки до поясницы наискосок… твою мать… Не то чтобы больно, но что я дома-то говорить буду?! В партизан играли, под «колючкой» лезли?

– Давай «пантенолом» зальем?

– Ты посмотри, урод, что ты наделал! Как ты вообще посмел?! Что я теперь буду дома врать, а?!

– Ладно, не ори, сейчас… да дай ты мне посмотреть нормально! – Он шлепает меня ладонью по заду и толкает на кровать лицом вниз. – Черт, а… я тебя сейчас расстрою…

– Только не говори, что там шить надо!

– Нет, шить не надо, к счастью. И шрама не будет – у тебя жира нет, нечему долго зарастать. Просто кровит очень сильно… Больно? – Я чувствую, как он касается губами. Щиплет, елки… – Лор, ну ты бы хоть заплакала, что ли… Хоть чуть-чуть, а?

Я не хочу плакать, вообще ничего уже не хочу. Да, секса тоже не хочу, но ему все равно. Странно, что хирурга так возбуждает вид крови…

Десять минут… все в крови – простыня, я, Костя… ужас, как на бойне…

– Пойдем в душ…

Стоим под водой, обнявшись, – это уже вообще как-то неправильно…

– Почему ты такая, а? Ты действительно меня не любишь? Или тебе просто нравится меня доводить?

Я опускаюсь на колени и смотрю снизу вверх – знаю, насколько сильно его это заводит. Он вцепляется пальцами в волосы, притягивает голову к себе.

Ну не могу я ему сказать! И не люблю я его – я вообще никого не люблю. Вот такая я сука… Я могу любить только себя. Больше – никого. И Костя – не исключение. Мне с ним хорошо, да… Но какое отношение это имеет к любви? Никакого. И чем больше он говорит об этом, тем сильнее я понимаю, что вообще нет никакой любви. Раньше, когда мне было семнадцать, я его любила. Он все жалел, что учиться будем в разных вузах – он поступал в медицинский, а я на юридический, однако половину пути мы могли ездить вместе. Утром встречались на остановке, забивались в переполненный автобус, тесно прижавшись друг к другу, и украдкой целовались. Мне казалось, что это будет длиться вечно. Мы не заговаривали о женитьбе, нам и так было отлично. И все шло хорошо, так хорошо, что все сказки мира казались недостаточно романтичными.

А потом я влюбилась. Влюбилась, как дура, ослепла, оглохла… И вышла замуж. Ненадолго, на полтора года всего. Ходила с синяками на лице, с вечными кровоподтеками на запястьях и на шее – муж быстро начал пить и в таком состоянии крепко поколачивал меня. Я терпела, думала, что исправлю, вылечу. Потом устала и развелась.

Костя ничего не сказал по этому поводу. Простил…

Из-за чего мы сильно поссорились, я уже не помню. А через месяц я узнала, что он как-то очень уж поспешно женился. Даже не помню уже, было ли мне больно. Я просто знала, что он вернется рано или поздно, потому что так, как со мной, уже не будет.

Он вернулся пять лет назад… Вернулся очень оригинально – именно так, как должен был. Поймал меня в больнице, когда я шла с консультации – лечила тяжелый бронхит. В больничном подвале-переходе полно таких закутков, где никто не увидит и не услышит…

Я не успела ни сказать, ни крикнуть – вообще ничего не успела, только получить ни с чем не сравнимый оргазм, фантастически быстрый и сильный. И меня это даже не шокировало в тот момент, хотя должно было, наверное… Я тогда спросила Костю – зачем? И он не стал выдумывать:

– Потому что ни с кем не могу уже. Даже с женой все не так.

Мне это совсем не понравилось, если честно – я не хочу быть причиной чьего-то несчастья (вот такая я лицемерная тварь).

А потом я оказалась в его съемной квартире и ни на секунду не усомнилась в том, что Костя снял ее для нас. Просто я привыкла ему верить.

Костя развернулся в этой квартире во всю силу таланта и фантазии… Решетка на окне – изнутри, кованая, стоит, как полквартиры. Стены вручную расписаны под подвал – кирпичами… Ну и все остальное-прочее… Короче, парень он с фантазией, чего уж там! И антураж любит еще сильнее, чем я…

Вот так… он меня простил, а я его – нет. Думаю, как раз за это – за то, что простил, забыл, не упрекнул… И никогда не прощу, наверное…

* * *

Я не знаю, как бы мы жили, если бы поженились. Скорее всего – никак. Потому что какой интерес жить вместе людям, которые угадывают желания друг друга? Когда один подчиняет, а другой подчиняется, не раздумывая? Это быстро приедается, наверное. Ну, в чем кайф, если я буду точно знать, как именно пройдет ночь? А так всякий раз что-то новое…

Летом на озерах встретились. Он с семьей, я одна. Столкнулись на пляже, я прямо озверела – отдохнуть приехала, а тут он, да еще с ребенком… Как будто забыла, что в это время он всегда там отдыхает. В позапрошлом году славно мы время провели… Костя снял номер в пансионате, а я жила на турбазе – всегда там живу, много лет уже из года в год. Такого блаженного кайфа у меня уже давно не было. Вдвоем, три дня, не расставаясь ни на секунду. Никогда прежде мы не проводили столько времени вместе, в одной кровати, когда засыпаешь, даже не успев толком оторваться друг от друга. И с утра – по новой… на пляж за ручку, как подростки, на обед – за ручку… и так все три дня.

Он меня рисовал на балконе, усадив с раздвинутыми ногами в кресло, а в этот момент на соседний балкон вышел какой-то дедулька и завопил – мол, устроили тут разврат… Костя только посмеялся:

– Дед, зависть – хреновая вещь.

И дед уморил нас, заявив:

– Эх, мне бы твои годы – отодрал бы твою козу валдайскую за милый мой!

Потом, когда дед ушел с балкона, Костя сел на пол перед креслом и долго меня целовал, заставив зажать зубами карандаш, иначе я перебудила бы весь пансионат своими воплями.

Когда на него находит вдохновение, он заставляет меня часами стоять или лежать в какой-нибудь дикой позе, а сам рисует, рисует… Меня очень удивляет – почему он не пошел в институт искусств, а рванул в медицинский? Он по-настоящему талантлив, насколько я в этом разбираюсь. И в медицине, и в рисовании, и в фотографии. В последнее время увлекся всякими фотошопами – вставляет мои снимки в разные фоны и интерьеры, делает из меня что угодно – от демонов до ангелов. Правда, все в темных тонах – он меня только так видит. Этими снимками и картинками завешана вся стена в комнате, и у меня порой крыша съезжает, когда я болтаюсь на стене напротив и вижу вокруг себя.

Я думаю, Косте нравится не столько процесс, сколько антураж и то, что я, когда надежно зафиксирована, теряю часть своей обычной стервозности и самоуверенности. И он может сделать все, что захочет. Может скроить страшную мину и изобразить злого демона, готового растерзать жертву, а может обнять двумя руками и так стоять долго-долго, пока я не взвою и не начну материться.

Я не боюсь боли… и это скорее плюс, чем минус. В больнице доктор, делая мне пункцию, пришел в ужас, когда увидел, как я внимательно смотрю на иглу, которая входит в мой сустав почти на всю длину, и улыбаюсь.

– У тебя такое лицо, как будто ты сейчас кончишь… (ну, мы с доктором старые приятели, давно знакомы, и он говорит мне все, что ему хочется).

– Представляешь – почти…

– Лорка, ты идиотка…

– Ты не представляешь, насколько прав!

* * *

Но больше всего, разумеется, Косте нравится видеть меня в постели – там его любимое место. Он целует меня, сначала вроде как нежно, потом уже больно, потом так, что вздуваются губы… потом ложится сверху и все смотрит, смотрит… когда я уже готова вот-вот заорать, зажимает мне рот ладонью.

– Тихо… что ты орешь, спятила? Подними руки…

Все, конец свободе… Руки привязаны к изголовью кровати, ноги – к противоположной спинке. Он сам эту кровать выбирал, еще смеялся в магазине: «Может, попробуем, вдруг неудобно?» Представляю…

– Отлично… просто отлично… Слушай, почему в таком виде ты мне нравишься больше, а? – Он отходит и любуется картиной. – Ты даже не представляешь, как это классно смотрится…

Отчего же, очень даже хорошо представляю – я вернулась из Греции, у меня потрясающей красоты ровный загар… Я недавно заново покрасилась в иссиня-черный цвет, и это в сочетании с «мокрой» химией – просто полный кайф, я даже сама себе нравлюсь.

Один минус – в спальне сегодня обитает любимый дядя Кости, запойный алкаш Серега, которого племянник иногда выводит из запоя при помощи капельниц. Обычно Серега не покидает пределов комнаты, если я здесь, но сегодня у него, видимо, форс-мажор. А Костя только установил свет, настроился на работу, и в этот момент распахивается дверь, и на пороге возникает… Серега, пьяным голосом произносящий:

– Котя, племяш, на бутылку бы… – и осекается, увидев мизансцену – на кровати почти голая я, прикованная за руки, а рядом – дорогой племянник, в руках у которого фотоаппарат… – Итить твою мать! Вы что тут устроили, а?! – трезвеет Серега безо всякой опохмелки.