Текст книги "Все оттенки желаний"

Автор книги: Марина Крамер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Вот так… а то мешают все время. Ты обо мне совсем не думаешь, даже не подозреваешь, что мне тоже больно оттого, что больно тебе. Я же тебя люблю, бестолковую.

– Почему это бестолковую? – Я открываю глаза и прислушиваюсь к ощущению – прошло внутри или нет.

– Да бестолковую – какую же еще?

Он берет мои руки и долго рассматривает запястья. Я молчу. Понимаю я все прекрасно, но сделать с этим ничего не могу, хотя всякий раз испытываю угрызения совести, видя, как сильно он пугается моих обмороков от перенапряжения, моих периодически порванных зубами губ (кстати, вот это последнее его жутко заводит, у него прямо глаза вспыхивают, как у маньяка). Почему-то вдруг мне становится его жалко, и я беру в ладони его лицо, целую и шепчу:

– Прости меня… я постараюсь больше так не делать…

– Да не надо стараться, понимаешь? Надо просто голову включить и подумать хоть раз не только о себе. Все, проехали… Я же еще поэтому с Джеральдом замутил, что хочу понять, как мне научиться контролировать тебя полностью.

– Да не выйдет у тебя, как ты не понимаешь? – я глажу его по лицу руками, и он ловит их и целует.

– Почему?

– А ты не знаешь? Потому что тебе это не по силам, дорогой.

– Я тебя сейчас ударю, – шепчет он.

– Да бей – в чем проблема-то? Просто это правда, и ты из-за этого бесишься.

– Лор… я на самом деле ударю сейчас!

– Костя – ударь, ничего не изменится!

Он отпускает меня и садится за стол напротив.

– Дай руки, – ну, конечно, эстет несчастный! Наручники ему понадобились, сейчас вытащит свой фотоаппарат и начнет вокруг меня скакать – руки в металлических браслетах крупным планом.

Вы когда-нибудь пробовали есть со скованными руками? Забавное ощущение, между прочим. Я, мне кажется, даже в тюряге теперь не пропаду со своими навыками – я и маникюр могу сделать в таком положении.

– Винца не хочешь?

– Не хочу.

– Ну, скажи! – Он смотрит умоляюще, и я знаю, каких слов он ждет от меня сейчас.

– Нет…

– Сука! – Костя вскакивает, отшвыривает стул и обходит меня, чтобы не видеть лицо. Я не плачу – даже не знаю почему. – Зачем ты злишь меня?! Что я делаю не так, чтобы заслужить такое отношение, а?!

Я поворачиваюсь и смотрю в потемневшие от злости глаза Костика, виновато опускаю голову. Я не могу… ну, не умею я!

Он стягивает джинсы и за хвост притягивает мою голову. Я просто физически чувствую, как он зол…

– Сиди спокойно, я сам! – прекрасно знает, я не люблю, когда «он сам». – Я тебе сказал – не шевелись! Да… вот хорошо…

Меня переполняют злость и досада – он опять меня изнасиловал, и не столько физически, сколько морально, а этого я терпеть не могу.

Довольный, он вытягивается на кровати, а я так и сижу у стола и чуть не плачу. Костя дотягивается до фотоаппарата на тумбочке, лениво наводит на меня объектив:

– Ну, улыбнись, ты так красиво улыбаешься, когда злишься…

Значит, понимает, что я недовольна. И даже понимает, чем именно. Раздается звонок в дверь, я дергаюсь от неожиданности, а Костя вскакивает и натягивает джинсы:

– Джеральд пришел!

– Сними наручники.

– Зачем? – искренне изумляется он, и я просто визжу от гнева:

– Ты, сволочь!

Он дает мне пощечину и улыбается:

– Да ну? Погоди, я дверь открою…

– Костя! Ты не понимаешь, да?! – Он возвращается из коридора, отвешивает мне еще оплеуху:

– Ну ведь просил – не дерзи мне! Ты что орешь – стесняешься, что ли?

– Я тебя прошу – пожалуйста…

– Уже лучше, но все равно не то.

– Костя…

– Все, моя дорогая, не плачь. – Он целует меня, но руки не освобождает.

Уходит открывать дверь, и я в бессильной ярости ору во все горло. Это только Костя такой извращенец или есть еще придурки? Но если он ждет, что я тут рыдать буду, – хрен, не дождется!

В комнату он возвращается не один – с ним высокий мужик таких габаритов, что у меня резко поубавляется прыти… Если это тот, о ком я думаю, то все – я ни за что не вынесу… У него ручищи – как у рубщика мяса на Центральном рынке… И вид как раз для съемок в жестком порно.

– Вот знакомься, Джеральд. – Костя кивает в мою сторону, и в меня упирается тяжелый взгляд карих глаз.

– Хорошая девочка… молодая? – хриплым голосом спрашивает он, и Костя усмехается:

– Нет, Джер, ровесница моя.

– На три года моложе, значит… Отлично сохранилась. Может, отпустишь пока – что за разговор из такой позиции?

Костя снимает наручники. Не говоря ни слова, я ухожу в ванную и там долго реву, сидя на бортике и глядя на свое отражение в зеркале. Как мне выпутаться? Что теперь делать? С помощью этих снимков Костя может заставить меня делать все, что угодно. Мне очень страшно. Но почему-то в прямом взгляде Джера я не уловила никакой угрозы. Он смотрел с любопытством и в какой-то момент даже с жалостью – или мне просто так показалось?

Я успеваю принять душ и, когда возвращаюсь, застаю мужчин за столом. Замечаю бутылку водки и перевожу дух – значит, сегодня ничего не произойдет, – не занимаются этим на пьяную голову.

– Садись сюда, – Костя хлопает по подлокотнику своего кресла.

Я сажусь, и он тут же обхватывает меня за талию, а свободной рукой протягивает фужер с вином:

– Держи… – Он обмакивает палец в вино и проводит по моим губам. Я еле сдерживаюсь, чтобы не тяпнуть его зубами. – Ну что, Джер, – нравится?

Я чувствую себя куском мяса на базаре, потому что Джеральд рассматривает меня в упор и, кажется, даже видит то, что скрыто под белым обтягивающим платьем. Хотя оно мало что закрывает…

Что-то мне уже не кажется, что он нормальный… какой-то он странный, и чем дальше, тем сильнее я его боюсь. Как мне уговорить Костю отказаться от этой безумной затеи, я не знаю… Но и то, что испытать на себе его руку я не хочу – факт (кстати – он реально рубщик мяса… ну и интуиция у меня…).

Ночь, такая темная и как будто липкая на ощупь. Такая же липкая, как кровь на ладонях. Как чужой страх, которым он пропитался насквозь. Но именно это ощущение чужого страха, власти над чужим телом так заводит. Как же прекрасны эти широко распахнутые от ужаса глаза, как прекрасны эти губы, с которых срываются мольбы о пощаде… Это позволяет ему чувствовать себя вершителем чужой судьбы: захочет – и оставит жить. А может ведь и не захотеть. Ему хочется прошептать ей на ухо: «Прости меня, милая, я ничего не имею против тебя», но нельзя. Нельзя, чтобы она слышала его голос. Она и так никогда не сможет его забыть, потому что как забыть то, что произошло между ними только что? Он ведь почти любил ее… как ту, что нужна ему постоянно. Как ту, что не отвечает взаимностью…

* * *

Джеральд меня то пугает, то удивляет до онемения. Он постоянно рядом, все время. Нет, ну я понимаю – они с Костей друзья и все такое, но я-то при чем? Почему я должна постоянно находиться вместе с ними? Я бы в салон съездила, маникюр поправила, например. Но нет – я даже домой заскакиваю только переодеться. Хорошо еще, клуб работает как часы – старший тренер с тремя молодыми вполне справляются со всем. А то было бы мне счастье…

Костя обалдел совершенно – корчит из себя крутого, в связи с чем под верхней одеждой на мне никогда нет белья (а октябрь за Уралом – это вам не в средней полосе России и тем более не в южной ее части, кстати). Я не могу понять смысла этой нелепой акции. Неужели Костя думает, что все это как-то поднимет его вес в моих глазах? Да ни в жизнь. Джеральду, кажется, это тоже не особо нравится, потому что вчера в ночном клубе он задержал меня в темном углу и обнял, зажав ладонью рот:

– Тихо… я ничего тебе не сделаю… Ух ты… какая нежная… Ну-ка, посмотри на меня… Испугалась? Все? Прошло? – Он легонько шлепает меня по щекам, дует в лицо. – Что же за игры у вас такие?

– Нормальные, – бурчу я, отталкивая его руки, но Джеральд настойчивый:

– Я тебе что, совсем не нравлюсь?

– А должен?

– Я так понял, что по сюжету мы с тобой… ха-ха-ха… Посмотри на меня. – Он поднимает мою голову за подбородок.

Ну, что я могу сказать… Не знай я, кто он есть, вполне возможно, что он привлек бы мое внимание. Я люблю таких – больше похожих на животных, чем на мужчин. Что за первобытные привычки у меня…

Так вот, о Джеральде. Он, конечно, страхолюдный, и шрам во всю щеку – безобразный рубец от пореза… но что-то есть в нем такое… притягательное. Я бы с удовольствием оказалась с ним наедине на пару часиков – думаю, что мы нашли бы чем заняться…

– Ну, что молчишь? – Он перемещает руку на мою шею, поглаживает пальцами.

– А что я должна сказать? Да, по сюжету мы с тобой «ха-ха-ха».

– Костя идиот, – качает он головой. – Зачем он делает это с тобой? Не нашел никого другого? Тебя ведь тошнит от этого.

– Тебе не понять, – хрипло говорю я, хотя он не сжимает пальцев и дышать я могу свободно.

Господи, какая я… я ведь его хочу, оказывается…

– Джер… не надо…

– Да, пока рановато, – соглашается он и отпускает меня. – Идем.

Костя сидит за столиком и напряженно смотрит в сторону выхода – именно туда я ушла минут двадцать назад. Увидев нас вдвоем, расслабляется. Дурак, знал бы ты… Он берет меня за руку, усаживает к себе на колени и гладит по щеке, и я вдруг замечаю, как кривится при этом лицо Джера. Я вздрагиваю и убираю руку Кости. Он недоволен, но виду не подает. Он не пьет, зато почему-то вдрызг напиваюсь я, даже не понимаю зачем. Мы едем домой, и я почти лежу на заднем сиденье, чувствуя, как голова улетает куда-то, а под моим пальто вовсю хозяйничает рука Джеральда, хотя сам он старается сохранить невозмутимый вид, насколько я могу понять. Какой кошмар… Но мне так отлично, что я даже не возмущаюсь.

– Да… Заинька, обалдеть… Ну ты молодец… – Костя стоит на коленях перед кроватью, на которой, свесив вниз голову, на спине лежу я. Щелчки фотоаппарата раздражают, свет лупит в глаза, но я терплю.

Я уже устала – он снимает с самого утра, как только можно, не давая отдохнуть – своего рода наказание за вчерашние проказы с Джеральдом. Разумеется, я ему все рассказала – когда пьяная, меня несет.

– Завтра… – вдруг говорит Костя, вытягиваясь рядом со мной на кровати.

– Что?

– Завтра сюда приедет Джеральд… – Что-то в его голосе заставляет меня вскочить и стряхнуть с себя усталость и расслабленность.

– И?..

– Ну, ты же знаешь – зачем спрашиваешь? К тому же вы друг другу, кажется, понравились чуть больше, чем следует.

– Я не буду делать этого.

– Будешь, заинька, куда ты денешься!

Не знаю, что на меня наваливается, но я ложусь на Костю сверху, лихорадочно целую его лицо и почти плачу:

– Костя… ну пожалуйста… я тебя прошу – не надо… я его боюсь… Пожалуйста… я все сделаю, что ты скажешь, но не это…

Он целует меня в ответ и отрицательно качает головой:

– Не проси, Лор… я так решил.

– Сволочь…

Он бьет меня по ягодице и стряхивает с себя, нависает со злым лицом:

– Я же тебе сказал – будет! И хватит об этом! Ночевать у меня останешься сегодня, а то свалишь еще, передумав. Мне нужно съездить домой, но к ночи я вернусь. Одевайся.

– Зачем?

– Что – предпочитаешь сидеть голой? И заметь – я тебя не лишу возможности чем-нибудь себя занять.

Я одеваюсь и сажусь в кресло, Костя пристегивает мои ноги к ножкам, а руки сковывает между собой, но берет наручники с длинной цепью. Он бросает мне на колени книжку, рядом с креслом ставит бутылку с минералкой. Чмокает меня в макушку:

– Ну все, я побежал. К ночи буду, не скучай.

Тут соскучишься, пожалуй… Что мы имеем почитать… Черт! «Жюстина» – он дурак, что ли?! Эту муть голубую только с перепоя читать! А что, собственно, я ждала от человека, который истории болезни с ошибками пишет?! Уж не собрание же сочинений Гумилева, да?

Я швыряю книжку в угол. Ладно, раз так – посплю.

Небольшой номер гостиницы. Пепельница полна окурков, на столе – пустая бутылка и стакан с остатками коньяка. Несколько фотографий рядом. Мужчина долго вглядывается в изображения, перебирает снимки. Внутри все клокочет, он машинально растирает рукой грудь с левой стороны, там, где сердце, – ему почти физически больно.

– Я должен положить этому конец, – бормочет он, допивая коньяк и отставляя пустой стакан.

Из шкафа он достает небольшой чемодан, открывает и с самого дна, из-под аккуратно сложенного свитера, вынимает пакет, небрежно вытряхивает его содержимое на кровать. Пачки денег. Несколько пачек в банковских упаковках. Плата за прихоть. Нет, не так. Это – плата за будущее. За их общее будущее, если только она захочет. Если примет помощь, если вложит свою тонкую руку в его, протянутую, чтобы помочь и поддержать. Удержать. Не дать упасть в пропасть. Если только она захочет…

* * *

Меня всю колотит с самого утра, я уронила кофейную чашку, пролила молоко, когда добавляла себе в кофе. Костя только похохатывает:

– Ты так боишься, как будто девственности лишаешься!

– Отстань!

– Не груби, накажу!

У меня с языка рвется: «Накажи меня, вот накажи так, как захочешь, только не впускай в квартиру этого мутанта, потому что я не вынесу», – но я знаю, что это уже не поможет – Костя никогда не останавливается на полпути.

– Ты бы расслабилась хоть чуть-чуть, прямо смотреть на тебя не могу.

Я не могу расслабиться, потому что уже перенапряглась. Костя целует меня в щеку, потом в губы и предлагает позаниматься любовью, пока время есть. Что-то мне не до любви, если честно… но вдруг поможет?

В постели пытаюсь еще раз уговорить Костю отказаться от его бредовой затеи. Подловив момент, когда Костенька расслабился и совершенно поплыл, я ложусь рядом и начинаю шептать ему на ухо:

– Костя… ты ведь знаешь, что я хочу быть только с тобой? Ты знаешь, что мне никто не нужен больше, потому что у меня есть ты? Скажи, что я должна сделать, чтобы тебе было хорошо? Мне ведь ничего не надо, кроме этого…

– Зря стараешься, – вдруг говорит он совершенно спокойно и четко. – Если решила убить меня словесно, то зря. Зачем отыгрывать назад, когда все уже завертелось? Чего ты боишься, скажи? Я ведь не оставлю тебя с ним наедине, я буду рядом. Не захочешь, так и секса никакого не будет.

Господи, как объяснить ему?! Я боюсь прикосновений к себе незнакомого человека, к тому же с явными садистскими наклонностями – ну а как иначе? Ведь с кровью работает… Я только этого боюсь… И неважно, будет Костя со мной или нет.

– Скажи, ты для чего это делаешь?

– Я же сказал: мне нужны деньги. За эту работу хорошо заплатят.

– Неужели деньги для тебя важнее, чем я? Почему ты заставляешь меня делать то, чего я не хочу?

Он окидывает меня долгим взглядом, но ничего не отвечает. Неужели он не чувствует, как каждую секунду убывает мое доверие к нему, моя любовь? Каждую секунду, как песчинки в огромных песочных часах…

Джеральд приезжает около шести вечера, мне становится дурно от одного его вида, а надо изображать, что я до смерти рада его видеть. Костя старался к приезду друга, выбирал мне соответствующий нарядец. Я похожа сейчас на ведьму из современных комиксов – черные шорты, черный топ в обтяжку, черные волосы, собранные в хвост на макушке, босоножки на платформе и чулки в крупную сетку (последнее меня раздражает, но Косте нравится).

Джеральд как-то по-хозяйски притягивает меня за руку к себе, лезет рукой под топ и ухмыляется:

– Можешь звать меня сэнсэй.

Меня очень подмывает фыркнуть, и я так и сделала бы, если бы разговор происходил между мной и Костей – мы не даем друг другу прозвищ и других имен. Но сейчас что-то мне подсказывает, что не стоит дразнить это чудовище, и от слова «сэнсэй» у меня язык не отсохнет, а вот задница останется в относительном порядке.

Я вхожу следом за ним в комнату и вижу: у Кости лицо совсем бледное, напряженное какое-то. И тут я понимаю, что опять выиграла – он уже боится и не хочет никакой фотосессии, потому что страшно ему отдать меня кому-то. И эта догадка делает меня вдруг совершенно свободной от всего и от всех. Раз так – то я получу сейчас все, что нужно мне, и пусть Костя потом думает, что хочет, – ведь это он замутил, не я.

– Я переоденусь, – заявляет Джеральд и скрывается в ванной, а Костя, молча покусывая ноготь, смотрит на меня.

Я уже спокойно сажусь в кресло, беру сигару, раскуриваю ее и стараюсь не встречаться с ним глазами. Я дымлю толстой «гаваной», покачиваю ногой в босоножке, а Костя по-прежнему молчит. Потом вдруг срывается из своего кресла, садится передо мной на корточки и утыкается лицом в мои колени:

– Лор… если ты сейчас скажешь, я все отменю.

– Да? Поздно. Теперь уже я сама хочу.

– Я тебя прошу – не доказывай мне ничего, я люблю тебя и такую. Я ведь столько лет с тобой…

– Тогда как ты посмел усомниться? – Я выпускаю облако дыма прямо ему в лицо. – Ты опускал меня при нем почти пять дней – и теперь говоришь – все, ничего не будет? Нет, родной. Да и деньги тебе нужны – ты сам сказал. Я не могу лишить тебя шанса их заработать.

– Ты с ума сошла?! – шипит Костя, вцепляясь мне в плечи. – Я же пошутил!

– А я вот, может, не пошутила. И прекрати истерику – у тебя такой вид, как будто это ты сейчас окажешься перед камерой в объятиях этого….

– Ты! Ты сейчас там с ним окажешься, и мне от этого еще хуже!

– Все, я сказала – хватит! Есть чего выпить?

– Спятила?! – рявкает Костя.

– Я немножко.

Что-то в моем голосе и во взгляде заставляет Костю встать и вынуть из шкафа бутылку коньяка. Совсем немного в рюмку, буквально на донышко – просто чтобы не трясло…

О, а вот и Джеральд… Коньяк на голодный желудок – вещь ужасная…

Мне становится смешно: «сэнсэй» одет, как в дешевом порно, – в кожаных шортах, в каких-то напульсниках и в маске, закрывающей лицо. Меня так тянет поржать, что я едва сдерживаюсь. Он садится в кресло и недовольно смотрит на пустую рюмку:

– Ты пьешь?

– Пью.

– Пью, сэнсэй, – с упором на последнее слово поправляет он.

Я пропускаю мимо ушей, но глаза опускаю.

– Давай так: я не пытаюсь тебя сломать под корень, как я умею, а ты не корчишь из себя крутую – так всем будет намного приятнее, – предлагает Джеральд. – Обговорим сразу, чего ты не хочешь или не можешь.

На это уходит минут пятнадцать, я излагаю, Джеральд внимательно слушает, Костя с тоской поглядывает на бутылку коньяка.

– Да-а, – тянет Джеральд по окончании моего монолога. – Забавная зверушка… Давай сделаем вот что: если я начну делать что-то, что тебе будет совсем уж не в кайф, ты просто называешь стоп-слово – и все счастливы.

– О, дохлый номер, – подает голос Костя. – Она никогда не говорит таких слов, в этом и проблема, Джер…

У того в глазах удивление:

– Что – никто не рассказал девочке про «светофор»? Ты столько времени работаешь, а прописных истин не знаешь?

– Рассказал. А толку?

– Ну-ка, иди сюда. – Джеральд манит меня пальцем, и я подчиняюсь. – Садись, – усаживает он меня к себе на колено и крепко обхватывает за талию. – Пойми одну простую вещь. Я отвечаю за тебя, все, что случится с тобой, случится по моей вине. И если ты помешаешь мне – я буду виноват. Это тебе не игрушки, не имитация. Это серьезная работа. Ты не хочешь, надеюсь, упечь меня в тюрьму за издевательства?

– Нет.

– Нет, сэнсэй.

Игнорирую. А он серьезный мужик… так подходит грамотно… Мне становится немного стыдно.

– Ну, услышала?

– Да. Сэнсэй… – запинаясь, добавляю я нужное слово, и он кивает одобрительно.

– Тогда раздевайся.

Я встаю и начинаю стягивать сначала топ, потом шорты. Поворачиваюсь лицом:

– Хватит? Или дальше?

– Нет, оставь. Костя, что сел? Где все?

У Кости вид что-то бледный совсем. Бедный мальчик – уже сам не рад тому, что затеял.

А Джеральд развалился в кресле и командует:

– Ошейник пошире есть? Дай сюда… так… ну-ка, на колени, – это уже мне. Я подчиняюсь – ошейник застегивается сзади, Джеральд проверяет, надежно ли. Мне дико неудобно, голова не поворачивается.

– Отлично… руки давай. А чего кожаные-то не купите? – недовольно кивает он на настоящие милицейские наручники.

– Я не люблю.

– Я не люблю – сэнсэй! – повышает он голос.

Ну, хорошо-хорошо, я запомнила! Просто язык не поворачивается, да и трясет меня, хоть и коньяк выпила.

– Костя, ты участвуешь или снимаешь?

На Костю уже просто больно смотреть. Но он отыгрывает до победного:

– Участвую. На автоспуск поставлю, потом разберемся.

Так, стоп, дорогие ребята, а мы так не договаривались! Но мяукнуть я уже не успеваю – Джеральд поднимает меня одной рукой за наручники, которые врезаются в кожу запястий, встряхивает и опускает на колени у стены. Просовывает веревку, закрепляет и тянет к кольцу в потолке. Краем глаза я вижу Костю, он трясет плетью и смотрит на Джеральда.

– Я первый или ты?

– Смотри сам, – ухмыляется Джеральд. – Давай ты, только в полную силу не начинай…

Я никогда прежде не сталкивалась с подобным и, не будь Кости, вряд ли бы столкнулась… От шока я теряю сознание, не успев ничего ни сказать, ни сделать. В себя прихожу после того, как на голову начинает литься холодная вода. Отфыркиваюсь, сажусь, не совсем понимая, где я и кто со мной.

– Ты нормальная вообще? – грохочет Джер. – Я для чего распинался почти тридцать минут? Чтобы потом вот так вокруг тебя скакать? Я что тебе – шаман с бубном? Я этого не люблю. У меня визжат, матерятся, плачут, умоляют – но в обморок не падают.

«Ну, занеси меня в свою книжечку под номером один».

Расстегивает шорты… о, твою мать, мы так не договаривались… Поздно. Я ничего не чувствую, не вижу – кроме бледного лица Кости, который сел в кресло рядом. Я смотрю на него и чувствую, как по щекам текут слезы. Костя отворачивается.

Все… Сэнсэй доволен, дошел до конца почти – и остановился, оттолкнул меня.

– Ну, готова? Будем продолжать?

– Да, сэнсэй.

– Ты уверена?

– Да, сэнсэй.

– Костя, свяжи ей руки веревкой, а то от браслетов вон запястья красные.

Костя берет меня за руки, и я чувствую, как подрагивают его пальцы, когда он начинает обматывать запястья веревкой.

– Ты расстроен? – шепчу я тихо, чтобы не слышал отвлекшийся на что-то Джеральд.

– Я уже не уверен, что стоит продолжать. Тебе очень больно? Хочешь, прекратим?

– Нет.

– Костя, очень долго, очень долго, – произносит Джеральд недовольным тоном.

– Торопишься куда-то? – огрызается Костя, проверяя узел. – Вся ночь впереди.

– Да не хватит ее на всю ночь, не видишь, что ли?

«Меня – хватит, ты просто не знаешь»…

– Может, ляжешь? – спрашивает Джеральд, оглядывая стену с кольцами.

– Нет, сэнсэй.

– Тогда так сделаем – Костя, ты как-нибудь так встань, чтобы лицо ее видеть – начнет глаза закатывать, сразу мне говори.

Костя недоволен – подобная позиция его выключает из игры, и ему остается только камера.

– Лора… Лора, очнись, все…

– Хватит, Костя, она что-то больно часто уплывает. Я уже боюсь. Ну, ты первый или я?

Однако… Ребята, вы не сдурели ли, а? Не помню, чтобы я соглашалась… Но у меня такое состояние, что все мысли улетучиваются моментально…

– Костя, кляп дай – это ж невыносимо, как она орет… Соседи ведь вокруг, нам ментов только не хватало.

Костя злой как черт – видимо, надеялся, что я взбрыкну и откажусь от секса. Но тогда к чему все было?

– У-у-уф! На, забирай. – Джеральд отходит.

Костя отцепляет мои ноги, поворачивает карабин, и я оказываюсь лицом к нему. Он прижимается щекой к груди, забрасывает мои ноги себе за спину. Двигается медленно… так медленно, что я начинаю стонать, и даже кляп не спасает. Это продолжается еще долго – почти до утра. В полуобмороке я слышу, как Джер говорит что-то насчет «вдвоем», но Костя грубо его прерывает. В итоге я даже не понимаю уже, кто и где, что происходит… Никакого душа, ничего – спать. Втроем на кровати. Сквозь сон я чувствую, как Костя притягивает меня к себе, обнимает и бормочет в ухо:

– Я тебя люблю… ты слышишь…

* * *

Я приходила в себя дня три, наверное. Первые сутки спала, замкнувшись в темной из-за опущенных штор спальне, не ела, не вставала – спала. На телефонные звонки не отвечала, никого не хотела видеть. Никогда прежде мы с Костей не делали такого, не снимали. В первые сутки я совсем ничего не соображала, потом начали всплывать кадры – и стало так противно от себя самой, что захотелось умереть. К концу третьего дня прошло и это. Ко всему можно привыкнуть.

Казалось бы, после такого можно и с ума сойти… Но я смогла уговорить себя, что это не я, не со мной, что это просто был дурной сон, а теперь я проснулась – и все, ничего не происходило, ничего не было. Я вообще экстремалка по жизни, люблю все доводить до крайности. Со мной всегда сложно – такой характер. Костя постоянно оглядывается – не сделал ли чего-то не того, не сказал ли чего-то этакого… Ну кому это надо? А он вот терпит. А я пользуюсь.

Я помню момент, когда ему впервые предложили хороший побочный заработок. Его любовь к рисованию и фотографии нашла отклик в сердце одного местного олигарха, и тот возжелал иметь календарь с работами Кости. Поскольку моделью служу всегда я, мне тоже причиталось кое-что. Причем в весьма ощутимой сумме в твердой валюте. Однако этот деятель не знал и потому не учел одного: я категорически отказывалась иметь дело с заказчиками из местных и подняла такой крик, что Костя был не рад, что рассказал мне.

– Да я сделаю, чтобы лица не было видно! – убеждал Костя, которому не деньги даже были нужны в тот момент, а возможность реализовать себя. – Ты посмотри, сколько у нас снимков, где вообще лица нет, и это никакой роли не играет!

– Я тебе ясно сказала – только попробуй! – я шипела, как раскаленная сковорода, на которую случайно брызнули водой. – Не дай бог, я узнаю!

– Успокойся! Я же сказал – не буду, раз ты не хочешь, – раздраженно бросил Костя, и я в тот момент даже не поняла, что своей истерикой заставила его отказаться от возможного осуществления какой-то его тайной мечты.

Он вздохнул и перевел разговор на другую тему, потом велел мне переодеться в комбинезон и сесть в кресло. Сам же взялся за фотоаппарат и решил вдруг заняться крупными планами – снимать только глаза.

– Мне надо, чтобы ты плакала, – заявил он, и я фыркнула:

– Я же тебе не резиновая баба! Я не могу плакать просто потому, что тебе надо!

– Да? Я помогу… Обижаться не будешь?

Мой взгляд красноречиво объясняет гению эротической фотосъемки всю абсурдность его вопроса. В моем лексиконе слова «обида» нет, точно так же как и слова «хватит».

Костя приближается ко мне и хлестко бьет по щеке. Я поднимаю глаза – ничего, слез нет, только на щеке красное пятно. Костя недоволен:

– Ну, вспомни что-нибудь печальное, неужели нечего?

– Если только вспомнить день нашего знакомства.

Еще пощечина – теперь уже не игровая ни фига. Вот вечно я так – нарываюсь, нарываюсь… А зачем? Да кто знает?

– Больно? – с каким-то садистским любопытством спрашивает Костя, глядя на мой неестественный румянец.

– Нет!

– А так? – добавляет еще по разу.

– Нет! И вообще – отстань от меня! Я не хочу фотографироваться! – Я пытаюсь встать из кресла, но Костя толкает меня обратно:

– Куда?! Я тебе не разрешал вставать!

Сейчас мне очень хочется ударить его по лицу, примерно так же сильно, как он только что бил меня. Но я не могу…

Закусываю губу, но не плачу. Я прекрасно знаю, как это все называется – во мне проснулся дух противоречия, который и заставляет меня так вести себя. В любой другой момент я могла бы легко заплакать, только вспомнив о своем диагнозе, но не сегодня. Просто не тот день, и Костя не виноват в этом. Просто не повезло.

И вдруг я вижу, каким отчаянием наполняются его глаза… Такое ощущение, что он сам сейчас заплачет. Неужели ему так нужен снимок моих страдающих глаз? Зачем?

– Костя…

– Молчать! – орет он, отворачиваясь от меня. – Ты делаешь это специально – чтобы меня разозлить? Неужели так тяжело? Тяжело просто закрыть глаза и подумать о чем-то неприятном?!

«Тяжело, да. Мне – тяжело, особенно когда ты себя так ведешь». Он вдруг хватает ремень и начинает хлестать меня, не глядя даже, куда именно попадает. Я поднимаю руки, защищая лицо – по ним прилетает так, что слезы сами выкатываются на щеки. Можно сказать – стоп, и все закончится, но я не могу произнести ни слова. Костя, заметив, что достиг желаемого, бросает ремень и хватается за фотоаппарат, щелкает быстро-быстро… Руки у меня горят, как ошпаренные, на них красные полосы. Это означает, что придется носить одежду с длинными рукавами какое-то время. Муж, к счастью, в отъезде. Мне с этим вообще везет – он часто уезжает, не бывает дома неделями, а то и месяцами, в связи с чем я ухитряюсь жить так, как живу.

Костя закончил, убирает камеру и садится на корточки передо мной:

– Прости… Тебе больно?

Я никогда не отвечаю на этот вопрос утвердительно – неужели трудно это запомнить и не переспрашивать постоянно, в надежде услышать что-то новое?!

– Ты зачем в медицинский пошел, а? Хотел иметь возможность безнаказанно резать людей? – Я не могу удержаться, чтобы не сказать гадость, это вообще всегда сильнее меня. – Ведь тебе надо было идти в академию искусств.

– Мне хорошо и так. – Костя закрыл глаза и водит губами по моей груди, заставляя меня покрываться мурашками. – Ты знаешь, я вот всегда думаю – а как так вышло, что мы с тобой друг друга нашли, а?

– Не знаю… Я лично тебя не искала.

– Ну, можно подумать, я искал тебя! – фыркает он. – Особенно после того, как ты замуж выскочила! Я тебе никогда этого не говорил, но вот тогда я понял, что хочу тебя увидеть беспомощной, зависимой от меня, и чтобы я мог все, что угодно, с тобой сделать. Я так хотел этого, что у меня крышу рвало – ночами видел, как ты извиваешься, плачешь и просишь прекратить… Лорка, ты самая лучшая – знаешь?

– Конечно – я вообще богиня, ты разве не понял?

Он смеется, не догадываясь, что я не шучу. Я с ним себя такой и ощущаю, потому что могу выполнить любое его желание. Костя – фотограф тонкий, со вкусом и своеобразным восприятием фетиша. Ему хочется, чтобы все выглядело утонченно-красиво и порочно, именно поэтому все наши фотосессии непременно костюмированные, как спектакли. Ему нужно видеть мои слезы и выражение лица, поэтому маски мы используем крайне редко – все равно в процессе обработки Костя обрезает снимки или ретуширует лицо так, что его не узнать. Ему нужно, чтобы девайсы подчеркивали несоответствие – и поэтому наручники строго «полицейские», в которых мои тонкие руки выглядят особенно эротично. Каждая мелочь, каждая незначительная деталь имеет для Кости огромное значение, и он обстоятельно подходит ко всему.

…Календарь для олигарха мы так и не сделали, но вскоре стали появляться другие заказы, и я в конце концов согласилась…

– Я тебя очень жду.

– Что – опять?! Братец, да тебе лечиться пора!

– Помоги мне, пожалуйста!

– Ты не думаешь, что в моей жизни есть кое-что, кроме тебя?

– Я знаю, но… мне просто не к кому больше обратиться…

– Хорошо. Но у меня условие.

– Я согласен.

– Ты даже не спросишь какое?

– Мне безразлично, я готов на все.

* * *

Есть выражение «сон в руку». Ну, кому сон, а кому – воспоминания. Пока я вспоминала знакомство с Джеральдом, он объявился сам. Костя вчера весь день держал меня в легкой панике намеками. А потом открытым текстом сказал. Даже не могу понять, что именно я испытала в большей степени – любопытство, страх или… не знаю. Кажется, все-таки страха было больше, потому что я полночи доставала Геллу в аське нытьем. Мне опять так же страшно, как тогда, хотя я прекрасно знаю, что ничего ужасного не произойдет. Пугает ожидание, наверное. Первый этап – ожидание боли – страшнее самой боли.