Текст книги "Убей свою любовь"

Автор книги: Марина Крамер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Я встала из-за стола, подошла к мужу и забралась на колени, обхватила за шею здоровой рукой и уткнулась лбом в грудь. Акела обнял меня и прижался губами к макушке. Я чувствовала его дыхание, стук его сердца, и это успокаивало меня. Мне хотелось стать такой, как он хочет, такой, как он видит, – сию секунду, как по взмаху волшебной палочки. Но глубоко внутри себя я понимала, что так не будет. Мне предстоит трудная работа над собой – трудная и долгая. Но я должна справиться. Вот только разберусь с Семкой – и начну усиленно работать над собой, превращаться в идеальную жену. Думаю, что пара недель особой погоды не сделает.

* * *

Операцию по выбиванию из брата нужных сведений я решила провернуть при помощи охранника Никиты. Он моложе всех моих телохранителей, склонен к авантюрам, и я здраво рассудила, что с ним вполне можно договориться. Я вызвала его к себе утром, когда Саша и отец уже уехали в банк. Рыжеволосый широкоплечий Никита примчался буквально через пару минут и вопросительно замер в дверях.

– Проходи, не стесняйся.

Вообще в доме не было заведено, чтобы охрана шастала по комнатам, исключая только момент возвращения отца домой – тогда его телохранитель обходил все комнаты и помещения, проверяя каждый угол. В остальное же время телохранители «принимали» нас у машин во дворе, а отдыхали в нерабочее время в специально для этого построенном доме.

Никита прошел к креслу у балкона, сел и вопросительно уставился на меня.

– Тебе можно доверить кое-что? – напрямую спросила я, решив не крутить и сразу обрисовать ситуацию и перспективы.

Телохранитель пожал плечами:

– Вы мне каждый день жизнь доверяете.

– Тоже верно. Слушай, Никита... у меня тут возникло дело одно, о котором я не хочу пока сообщать ни отцу, ни мужу. Но мне непременно нужен помощник, потому что в одиночку я не справлюсь – все-таки состояние еще не прежнее.

Лицо телохранителя выразило заинтересованность: Никита почувствовал авантюру и явно проникся желанием поучаствовать.

– Что я должен сделать?

– Мне нужен карабин с оптикой.

– Что?!

– Ты слышал! – отрубила я. – Я прекрасно знаю, что такие карабины есть, но взять его мне никто не позволит – ты же понимаешь, да? А вот ты... ты же можешь под предлогом профилактики, например, взять его и отвезти оружейнику, да?

Никита, кажется, начал соображать, что к чему, и заулыбался:

– Не вопрос, Александра Ефимовна. Это запросто.

– Отлично. Ты берешь карабин, и мы с тобой дружно едем как бы сдавать его оружейнику. Но на самом деле меня интересует совершенно другое место в городе.

– А именно? – Никита даже подался вперед, чтобы не пропустить ни слова, – определенно я поставила на нужную лошадь...

– А именно квартира моего обожаемого братца Семена Ефимовича. Напротив его дома стоит совершенно шикарная пятиэтажка, и вот чердак-то меня как раз и привлекает. Да, совсем забыла, – я сделала многозначительную паузу. – Так вот... вечером накануне нашей поездки ты отправишься туда один и выберешь чердачное окно, из которого прекрасно видна квартира Семена – понятно объясняю?

Никита откинулся на спинку кресла и произнес тихо, но отчетливо:

– Хотите припугнуть его?

Я кивнула, внимательно следя за тем, как меняется выражение лица телохранителя.

– Хорошая идея. Но вы уверены, что он гарантированно будет в этот момент дома?

– Вполне. Он всегда дома до вечера – до того момента, как ему нужно снова в клуб.

– Хорошо. Тогда я подготовлю все пораньше – чтобы не возникло непредвиденных ситуаций. И еще... – Никита чуть смешался, но потом взял себя в руки и спросил: – Один момент. Если потом об этом узнает Акела – как вы ему объясните мое участие? Вы же понимаете, как он отреагирует.

– Не волнуйся, я тебя не подставлю.

– Надеюсь, – хмыкнул Никита и встал. – Если это все – я пойду?

– Да. Я планирую провернуть все в пятницу.

Сегодня вторник, так что времени на подготовку больше чем достаточно.

* * *

В пятницу ближе к обеду мы с Никитой отправились в город. Он якобы к оружейнику, а я – прошвырнуться по торговому центру. Последнее заявление озадачило и обрадовало моего супруга – любовь к магазинам никогда не числилась среди моих увлечений, а тут вдруг я собралась купить себе что-то новое.

– Ты меня заинтриговала, – Акела смотрел вопросительно, и я не смогла удержаться от легкого вранья, в душе кляня себя за болтливость:

– Хочу устроить романтический вечер с любимым мужем.

«Вот здорово! Теперь, отмыв руки от ружейной смазки, придется еще и в романтику удариться – чтобы уж наверняка никаких подозрений! Ладно, на обратном пути заскочим с Никиткой в ресторан, столик закажем – что поделаешь. Хотя... пожалуй, лучше приготовить что-то дома – например, японское что-нибудь, это совсем уж убойный аргумент. Да – и платье теперь точно придется купить. Вот же влипла...»

Акела умчался в банк в предвкушении приятного вечера, а я, чертыхнувшись, полезла в гардеробную за кожаными брюками и толстовкой с капюшоном.

Никита был собран и сосредоточен, помог мне забраться в машину и сам сел за руль.

– Все готово? – Я приоткрыла окно и закурила.

– Да. Окна Семена Ефимовича как на ладони, я специально вчера проверил. Кстати, с оружейником вы здорово придумали – можно будет особо карабин не полировать, скажу, что отстреливали.

– Мил друг, ты разве не в курсе, что оружие положено чистить после работы, а? Иначе оно долго не прослужит.

Никита рассмеялся:

– Вас не обманешь.

– Я приучена к этому с детства. У нас в клубе такие вещи строго карались – могли от тренировок отстранить, если вдруг замечали, что оружие неправильно обслуживается.

– Странное дело, Александра Ефимовна. Вот вроде вы такая молодая, да еще и девушка – а умеете такое, что не каждый мужик осилил бы. Зачем вам? – Никита не отрывал взгляда от дороги, но я чувствовала, с каким интересом задал он этот вопрос – нам нечасто удавалось поговорить, его место всегда было за рулем, для разговоров почти не имелось ни времени, ни тем, и сейчас он решил воспользоваться выпавшим шансом.

– Я с детства была не такая, как все дети. Мне просто не нравилось быть, как все. Папа не возражал, когда я захотела учиться стрелять. Не думаю, что он планировал связать мое будущее с оружием, но не запретил. Потом я на мотоцикл села – он опять смолчал. Знаешь, мне всегда казалось, что папа недоволен тем, что я не мальчик. – Окурок полетел на асфальт, стекло медленно поползло вверх. – Кстати, о девочках. Давай по-быстрому в торговый центр метнемся, мне платье нужно.

По тому, как фыркнул телохранитель, я четко уяснила себе расклад: моя охрана не воспринимала меня как женщину, способную на дамские штучки. Ну, еще бы – в платье меня видели в последний раз на похоронах Медеи, да и то потому лишь, что появляться на кладбище в брюках мне запретил отец. В остальное время я предпочитала джинсы, футболки и кожаные брюки с курткой-косухой. Хотя справедливости ради отмечу, ходить на каблуках я умела и до того, как пострадать в перестрелке, делала это не хуже любой другой девушки.

В торговом центре я забрела в первый же попавшийся бутик, но Никита вдруг удивил меня, сообщив, что здесь же, на втором этаже, недавно открылся новый салон местного модельера.

– Ты-то откуда это знаешь?

– Моя девушка там работает, – чуть покраснел Никита, и я улыбнулась:

– А ты шустрый парень. Два дела решил сделать?

– Нет, просто... там действительно красивые вещи, штучные – зачем вам одеваться как в инкубаторе, как у всех чтобы? И... Александра Ефимовна, если можно... – Он чуть запнулся, а потом вывернул: – Вы Тинке не говорите, что я телохранитель, хорошо? Она думает, что я водителем устроился – к чему в свою работу посвящать, лишнее это. Ладно?

Я окинула его взглядом и насмешливо протянула:

– А ты что же думал, что я ввалюсь в салон и с порога всем объявлю – мол, здрассьте, граждане, а я вот Саша Гельман, а это телохранитель мой, Никитка?

Он рассмеялся:

– Нет, конечно. Но вдруг...

– Все, успокойся, и пойдем. Времени мало.

Салон оказался небольшим и по-домашнему уютным. Судя по всему, модельер обладал изысканным вкусом, который чувствовался во всем – в обоях «под старину», в ретрофотографиях в нарочито состаренных рамках, в вычурной для современности, но удивительно вписывавшейся в этот интерьер кушетке, обтянутой гобеленом, в красиво задрапированных шторах с тяжелыми золотистыми шнурами, даже в огромной искусственной шкуре «под зебру», брошенной на пол посреди зала. Небольшой столик на изогнутых ножках, обтянутые таким же, как кушетка, гобеленом стулья, узкие высокие вазы с живыми цветами – все это создавало неуловимую атмосферу салона тридцатых годов. На стройной девушке, вышедшей нам навстречу из-за ширмы, было платье-матроска, перехваченное широким синим поясом на бедрах. У меня даже дух захватило – увиденное воскресило в памяти сцену моей свадьбы, на которой я была в винтажном кружевном платье, подаренном Акелой. Определенно Никита почувствовал, куда меня привести.

– Добрый день. Могу я вам быть полезной? – прожурчала девушка, и я встрепенулась:

– Да, если можно.

– Располагайтесь, – она указала рукой на стул, и несколько тонких браслетов на запястье издали чуть слышный звон. – Что бы вы хотели посмотреть? Платье, костюм, сарафан? Может быть, блузку с юбкой или брюками?

– Платье.

– Отлично. – Девушка хорошо владела собой и ничем не дала понять, что они с Никитой знакомы. А в том, что это Тина, я не сомневалась – уж очень ярко горели уши моего рыжеволосого телохранителя. – Могу я предложить вам чай или кофе?

– Спасибо, не нужно. А вот водителю моему вода не помешала бы.

Девушка легко повернулась и ушла за ширму, через минуту вернувшись с серебряным подносом, на котором возвышался тонкий стакан и запотевшая бутылочка минеральной воды. Никита благодарно взглянул на меня и принял из рук Тины поднос. Та сразу же переключила свое внимание на меня, и я даже удивилась, насколько профессионально она подходит к работе – сунуть поднос собственному молодому человеку с таким видом, словно они впервые видятся, и даже улыбкой не одарить! Однако...

– Что вы предпочитаете? Шелк, лен, крепдешин?

– Мне нужно простое вечернее платье без вычурной отделки, – решила я. – У меня проблемы со здоровьем, так что нужно что-то такое, что не будет акцентировать внимание посторонних.

Тина окинула меня цепким взглядом и изрекла:

– Боюсь, что с вашей фигурой на вас все равно будут оглядываться. И рост у вас как раз такой, что любому мужчине хочется, наверное, взять вас под опеку. Но, по-моему, стесняться вам совершенно нечего. Разве что прическа... к столь экстравагантной стрижке нужно что-то... сейчас. – Она шустро убежала к штанге, на которой были вывешены платья, и стала быстро перебирать их.

Эта девушка нравилась мне все больше, а уж когда она принесла три платья, которые мне немедленно захотелось купить даже без примерки, симпатии, что называется, переросли в восторг. Я не могла решить, какое именно из платьев хочу больше – прямое черное без рукавов с маленьким воротником-хомутиком, белое с красным ремешком а-ля Мэрилин Монро или жемчужно-серое, с воздушными рукавами-паутинками. Девушка с улыбкой наблюдала за моими душевными муками, и во взгляде скользило легкое сочувствие – видимо, я не первая замерла перед невозможностью выбора. Наконец я решила прекратить терзания:

– Я возьму все.

– Ну, я так и подумала, – удовлетворенно кивнула она. – Марат Валентинович тонко чувствует женщину, поэтому его модели всегда безошибочно находят своих хозяек. Эти платья – определенно ваши, и по размеру, и по ощущению. – Она принялась ловко упаковывать наряды в изумительные кремовые коробки, и это мне понравилось – было бы жалко и нелепо заталкивать такую красоту в полиэтиленовые пакеты с надписью «Спасибо за покупку». Кощунство... – Не сомневаюсь, что вы придете к нам еще. Все клиентки Марата Валентиновича возвращаются.

«Чувствую, это правда». – Я уловила в душе живой отклик на покупку, а потому уже решила, что непременно загляну сюда еще разок. Особенно если Сашка сегодня оценит мои старания.

Уже на улице, у машины, я чуть толкнула телохранителя в бок и протянула:

– А подружка твоя – класс... со вкусом девушка.

Никита снова покраснел и пробормотал:

– И с характером – не дай бог.

– Что – дрессирует? – с интересом спросила я, и Никита вздохнул:

– Не то слово...

– Ну, это заметно. Как она тебя проигнорировала! – ухмыльнувшись, я села в машину, а Никита аккуратно убрал покупки в багажник.

– Ну что? На место? – Он взглянул на часы. – Хотя... в это время Семен Ефимович еще спит, пожалуй.

Я тоже бросила взгляд на свои часы и со вздохом признала правоту телохранителя. В двенадцатом часу мой братец еще не сбрасывал тело с кровати. А что еще хуже – мог быть не один. Соответственно, у нас образовались лишние час-полтора, которые мы можем провести в ресторане, например, – очень хочется есть, а заодно я там спокойно обдумаю все мелочи предстоящей операции.

* * *

Обед не задался, и я сочла это плохим знаком. Сперва официант пять раз ошибся при приеме заказа, потом перепутал блюда и принес мне нечто мексиканское, перченое и неудобоваримое, и как апофеоз кошмара пролил сок мне на футболку. Никита вспылил, схватил безрукого юношу за шиворот и поволок к администратору. Пока я промокала салфетками пятно на груди, явилась администратор – дама лет пятидесяти с выбеленными до невозможности волосами, взбитыми, как сладкая вата на палочке, что продается в центральном парке на любой праздник. Высокомерно вздернув выщипанные в нитку брови, она поинтересовалась, чем конкретно я осталась недовольна, таким тоном, как будто я сама виновата в оплошностях официанта. Мне показалось, что я брежу – меня обвиняли в том, что я имею пятно на футболке, что я не получила заказанных блюд и потратила время на посещение этого заведеньица!

– Мадам, а вам не кажется, что вы слегка перебрали с тоном? – спросила я, еле сдерживая злость. – Посмотрите на мою футболку – я могу, по-вашему, продолжать заниматься делами? Гранатовый сок, между прочим, с белого весьма плохо отстирывается.

Администратор оглядела пятно и вынесла вердикт:

– Вполне можно отстирать.

– Ну, естественно! Есть же химчистки! Но как я должна выйти отсюда на улицу с таким пятном?

– А вы кофточку завяжите поверх – и видно не будет...

Я не успела ничего сказать, как Никита, не вынимая рук из карманов, пнул стол с такой силой, что тот отлетел метра на три. Рот администратора начал открываться в крике, но мой телохранитель нагнулся к ее уху и что-то прошептал, а потом, сунув в нагрудный карман ее пиджака какую-то визитку, подал мне руку и вывел из кафе.

– Что ты ей сказал? – полюбопытствовала я уже в машине, и Никита, выворачивая со стоянки, рассмеялся:

– Предложил попробовать получить штраф с Ефима Иосифовича, а для вящей убедительности визиточку с его телефонами дал.

Я расхохоталась – звонить папе не рискнет даже владелец кафе, уж что говорить о тетке-администраторше. Футболку только фирменную жалко...

* * *

Мы подъехали к дому, на чердаке которого я просила Никиту присмотреть место. Чердак оказался открыт, и мы без проблем заняли позицию у окошка, из которого квартира моего братца была как на ладони. Никита положил рядом со мной кофр с оружием, и я нетерпеливо махнула ему – мол, отойди отсюда, не мешай. Меня уже охватила дрожь, которую я всегда испытывала раньше на стенде во время тренировок или перед ответственными соревнованиями – это было хорошим знаком. Быстро достав карабин, я устроилась на предусмотрительно подстеленном Никитой одеяле и прижала глаз к резинке оптического прицела, ловя в фокус окно спальни Семена. Ну, как чувствовала – он был не один, а с каким-то крашеным гавриком, стоявшим сейчас перед зеркалом в узких красных плавках. Вот черт... Но ладно, тем лучше – при свидетеле обделается.

Семен полулежал в кровати, закинув одну руку за голову, а в другой держал сигарету. Я раздумывала, куда выстрелить – в картину над головой брата, в спинку кровати рядом с плечом или, может... Последнее победило, и я, сместив мушку прицела, положила палец на курок. Только бы Семка не пошевелился... только бы... Курок утопился плавно, я почти не почувствовала движения собственного пальца. Матрас ровно между раскинутых ног брата словно взорвался, полетели клочки набивки, а рот Семена искривился в крике, которого я, разумеется, не слышала. Сигарета выпала, крашеный гаврик забегал по комнате, отчаянно жестикулируя и поминутно вцепляясь в волосы, а Семен так и не шевелился, устремив взгляд туда, где едва не случилась крупная для мужчины трагедия, и, судя по открытому рту, продолжал вопить. Мне было смешно и одновременно противно – и это мой брат! Человек, которого я в детстве боготворила, с кем делилась самым сокровенным! Тьфу – до чего жалкими бывают люди...

Досматривать спектакль, мною же срежессированный и поставленный, я не стала, спокойно упаковала карабин и попросила Никиту найти гильзу. Когда все было сделано, мы неторопливо удалились с чердака и поехали домой.

Я не испытывала ни малейших угрызений совести по поводу того, что сделала сегодня с братом. В конце концов, почетное право разгребать очередные его неприятности явно достанется мне – так могу же я немного спустить пар и поразвлечься перед надвигающимися проблемами? А ведь они непременно будут – это даже не обсуждается.

По дороге мы остановились в лесочке и отрепетировали ответы на любые возможные, по моему мнению, вопросы отца и Акелы, чтобы не расходиться в «показаниях». И едва выехали снова на трассу, как мой мобильный зазвонил. Разумеется, это был Семен, хоть и несколько позже, чем я планировала. Видимо, приходил в себя и успокаивал своего истеричного друга. Голос Семена звучал растерянно и испуганно, мне даже казалось, что я вижу, как брат оглядывается по сторонам и прикрывает трубку ладонью:

– Сашура... слушай, Кнопка, проблемы у меня...

– Н-да? Какие? – лениво протянула я, вытаскивая сигарету и закуривая.

– Ты где сейчас? Не в городе?

– Нет.

– А где?

– Да что надо-то?

– Поговорить бы, Саня... – Семен почти умолял, и я сжалилась:

– Если срочно – приезжай, но на долгий разговор не рассчитывай, у меня сегодня романтик с мужем, знаешь ли.

– Я не могу, Сань...

– Ну, значит, так тебе и надо, – отрезала я.

– Да не могу я из дома выйти! – заорал он. – Пасут меня!

– Кто?

– Да хрен знает! В окно спальни выстрелили, чуть причиндалов не лишился! Пару сантиметров бы – и все...

Я расхохоталась:

– Ну, большое дело! Просто потом пел бы, как Фаринелли, – глядишь, прославился бы!

– Да перестань ты! Мне вообще ни фига не до смеха!

– Значит, так, – решительно оборвала я. – Сидишь дома, как зайчик, никуда не высовываешься – ни в клуб, ни в лавку за бухлом, понял? Задерни шторы, закрой дверь и замри до завтра. Сегодня не могу, а с утра подскакивай к нам – поговорим. И не трясись, – заверила, предвосхитив братский вопль по поводу безопасности мероприятия, – я за тобой свою охрану пришлю. Все.

Я отключила телефон и вздохнула. Все вышло именно так, как планировалось, – при малейшей опасности мой братец вновь не постеснялся перевалить свои проблемы на меня. Ну, что ж... Я помогу ему их решить – в обмен на информацию. А информацию потом вручу мужу – пусть разбирается. Хватит с меня.

* * *

Дома пришлось наскоро подлизаться к Галине и попросить помочь приготовить японский ужин. Обычно Галя возражала против такой кухни – считала, что есть сырую рыбу и прочие изыски нельзя, но я сказала, что планирую романтический ужин вдвоем с Сашей, и она, безмерно уважавшая моего мужа, согласилась.

– Ты молодец, Сашенька, что приятное хочешь сделать. А то ходит он уже сколько дней мрачнее тучи, – вынимая пакет с рисом для суши, посетовала Галя. – Такой человек хороший, а все время в заботах, все время в суете – лишнего не присядет. И с утра вон все шестом своим машет, прямо жуть...

– Ну, почему жуть? – Я ловко стянула у Гали из-под руки очищенную морковку и захрустела, забравшись на один из столов кухонного гарнитура. – Он себя в форме поддерживает, ты же знаешь – это вместо гимнастики.

– Все равно – страх божий глядеть, – Галя ловко шинковала морковь, одновременно поглядывая на закипающую в большой кастрюле воду. – А отец что – уезжает куда-то?

– Почему?

– Ну, раз вы вдвоем хотите.

– Да нам и в своих комнатах не тесно, – улыбнулась я. – Папа же к нам не заходит без приглашения. Ну, вот мы у себя тихонько посидим. Ты не волнуйся, я потом посуду всю вниз спущу и помою.

– Ой, да ладно тебе – помоет она! – отмахнулась Галя. – В машину поставь, а уж я утром сама включу, что ты будешь тут по ночи... Да и до того ли будет, – она лукаво улыбнулась. – А посуду ты ж будешь японскую брать, с тех тарелок, кроме вас, никто и не ест. Так что брось в машину – и все.

– Спасибо, Галочка! – Я слезла со стола, обняла Галю сзади за талию и прижалась к теплой спине, обтянутой трикотажной кофточкой в мелкий красный горох. – Давай, я буду пока салатом заниматься.

Галя выложила передо мной грецкие орехи и орехокол, и я принялась добывать ядрышки для салата со стручковой фасолью. Это было весьма непростое упражнение для моей руки, но я постепенно приспособилась и, прижимая орехокол к столу, довольно быстро начистила приличную горку. Буквально за два часа мы успели соорудить совершенно шикарный, почти ресторанный ужин из любимых Сашкиных блюд. Галя мастерски нарезала копченого угря, которого мы с Никитой привезли из города, украсила его натертым тонкими длинными полосками дайконом и красными листьями салата – сервировка ничем не уступала той, что обычно делается в японских ресторанах. Я ухитрилась даже достать мелких осьминогов, потому рис с ними тоже был приготовлен, как и роллы с семгой и сливочным сыром. В общем, с помощью Гали я вполне справилась. Осталось все красиво расставить и самой переодеться в новое платье. Я остановила выбор на белом – крайне редко носила этот цвет, потому решила попробовать.

Конечно, романтичный образ не вполне сложился – короткая, почти под ноль, стрижка не соответствовала платью с пышной легкой юбкой и бантиком на ремне, но уж что есть... Конечно, туфли бы тоже на каблуке, но увы... Да и не носила я их особенно никогда, предпочитая обувь удобную. Ну, ничего...

Когда Сашка вернулся с работы и поднялся в комнату, то на пороге замер и пару минут стоял молча, рассматривая меня. Я стояла у подоконника с сигаретой в пальцах и тоже не шевелилась, наблюдая, как его изуродованное лицо озаряется восхищенной улыбкой, а глаз наполняется влагой:

– Аленька... Какая же ты красивая...

– Ой, брось, – смущенно проговорила я, хотя внутри все заныло от восторга – ему понравилось!

Но он меня не слышал, в два шага преодолел расстояние от двери до окна и взял у меня сигарету. Затушив ее, не глядя, в пепельнице, Сашка осторожно поднял меня на руки и прижал к себе:

– Малышка моя, я еле дождался конца рабочего дня – все гадал, что за сюрприз меня ждет. И теперь вижу – самый лучший сюрприз на свете.

– Это еще не все, – я ухмыльнулась и указала пальцем в сторону соседней комнаты, которая у нас использовалась как гостиная и соединялась со спальней дверью-ширмой.

– А там что? – с любопытством спросил муж, направляясь в указанном направлении, и, открыв дверь, снова замер. – Алька, ну, ты даешь! Что же – Галя расстаралась?

– Обижаешь, парниша. Я тоже участвовала. – Я поцеловала его в щеку. – Отпусти меня, будем ужинать.

– Погоди, малышка, я только переоденусь быстро – не могу есть суши в костюме.

Он поставил меня на пол и скрылся в гардеробной, откуда вышел уже в домашних штанах-хакама и коротком кимоно. Мне очень нравился этот его наряд, Сашка становился совершенным таким японцем, возлежащим на матах перед столиком на низких ножках. Это я, кстати, тоже предусмотрела, благо и стол, и мат в доме имелись – муж привез откуда-то, и сегодня я решила воспроизвести самурайский ужин по всем правилам, заставив Никиту притащить все принадлежности в нашу комнату. Ну, разве что сама в кимоно не обрядилась, но это настолько не мое, что лучше и не пробовать.

Дождавшись, когда муж расположится удобно на мате, я опустилась на колени, прикусив изнутри щеку от боли в искалеченной ноге, и вынула из чаши с горячей водой небольшой глиняный кувшинчик с сакэ, подогретым по всем правилам:

– Желает ли мой господин расслабиться после трудного дня?

Очевидно, вид мой – коленопреклоненный и с опущенной головой – вдохновил мужа подыграть мне. Он медленно проговорил:

– Буду рад, – и протянул маленькую чашечку для напитка.

Я чувствовала себя настоящей гейшей, ублажающей любимого клиента, старалась изо всех сил и видела, что Сашка доволен моими ухищрениями.

И, как настоящая гейша, я должна была еще и развлечь моего господина пением или танцами. Увы – ни тем, ни другим я блеснуть не могла, зато в запасе у меня имелся большой запас стихотворений, написанных когда-то давно одним моим приятелем-байкером. А потому...

Лунный свет

Посеребрил дома,

Засиял гирляндой на березах,

Обнял,

Укрывая от мороза,

Потому что мир сошел с ума.

Потому что все

Наоборот.

Осмелевший лед

Ласкает пламя

И течет

Счастливыми слезами,

Умирая ночи напролет.

Потому что молния

Сама

Оказалась в сердце пораженной,

Замерла

Серебряной иконой,

Потому что я

Сошла с ума.

Подмигнула буря

Кораблю

И тихонечко

Взяла на руки,

Потому что не бывать

Разлуке.

Потому что

Я

Тебя

Люблю[1].

Я закончила читать и, переведя дыхание, посмотрела на мужа. Он сидел, откинувшись к стене и закрыв глаз, и, казалось, не дышал. Я даже испугалась – что это с ним? Но, едва я сделала движение к нему, как Сашка открыл глаз и проговорил:

– Алька... что ж ты делаешь-то со мной? Я ведь старый уже, нельзя мне так волноваться.

– А я волную тебя? – Я пересела к нему и обняла.

– Не стыдно спрашивать? – Его руки по-хозяйски расстегнули ремень, а затем и застежку на боку платья. – Ну-ка... – Я привстала, помогая ему, и платье было тут же отброшено в сторону. – Я никогда не видел женщины прекраснее тебя, Алька. Ты ведь исключительно красива...

Я не стала напоминать о своих ужасных шрамах на руках и животе – к чему? Он и так их видел, но это не мешало ему. В любви Сашка был настолько восхитителен, насколько может быть взрослый, опытный человек, относящийся к процессу как к священнодействию, а не к банальному совокуплению. Он прикасался ко мне так, словно мое тело – хрустальный сосуд, могущий в любую секунду выскользнуть и разбиться. Мне не с чем было сравнить – он был первым и единственным моим мужчиной – но, думаю, вряд ли с кем-то мне было бы так же хорошо, как с ним. Его пальцы казались то легкими перьями, нежно ласкавшими меня, то стальными прутьями, прожигавшими насквозь, – но и то, и другое заставляло меня замирать от восхитительных ощущений. Сегодня я впервые за долгое время плакала от счастья в его руках – таких сладких слез я не лила никогда в своей жизни. А главное, мне не приходилось скрывать и стыдиться их, потому что это не было проявлением слабости. Сашка понял это и оставил меня в покое на короткое время, давая всласть выплакаться и ощутить новый прилив желания. Мы занимались любовью всю ночь, не выпуская друг друга из объятий. Наверное, уже давно я не была так счастлива.

* * *

Утреннее солнце лучом щекотало нос и правый глаз – этот пучок света пробился через небольшую щель в сдвинутых шторах и теперь настойчиво мешал мне нежиться в постели. Я сонно пробурчала что-то о несправедливости жизни и зарылась головой под подушку. Даже не проверяя, я могла сказать – мужа рядом уже нет, он во дворе упражняется с шестом. Неуемный – мог бы хоть в субботу полежать на час подольше. Но нет – мой самурай не пропускал тренировок даже в дождь и снегопад, что уж говорить о таком прекрасном утре.

Я окончательно проснулась, досадуя на солнце за столь раннее и беспардонное пробуждение, села в постели и потянулась. В чуть приоткрытую дверь из кухни тянуло запахом свежей выпечки – блины, не иначе. Есть пока не хотелось, хотелось соку и еще поваляться. К счастью, вернулся муж – черная футболка в пятнах пота, на лбу тоже капли.

– Проснулась, малышка?

Я потянулась к нему руками, но Саша отрицательно покачал головой:

– Я мокрый, Аленька. Сейчас в душ схожу и приду. Подождешь?

– Нет. Иди, как есть – я хочу тебя, такого.

– С тобой стало опасно, – ухмыльнулся он, но подошел и присел на край кровати, а я тут же обхватила его за шею и притянула к себе.

– Я так люблю тебя, Саш, – уткнувшись в него, прошептала я. – Ты самый лучший – знаешь?

– Мне всегда было интересно – почему ты меня выбрала, а? Ты – молодая, с такими возможностями, вдруг обратила внимание на меня – я ж тебе в отцы годился.

– Я терпеть не могу, когда ты начинаешь кокетничать. Прекрасно знаешь – ты настолько привлекателен, что я не могла не заметить этого. И сейчас замечаю. И ревную, – неожиданно для себя призналась я и почувствовала, как напрягся Сашка. – Ты даже представить не можешь, как я ревную.

– Алька, это же глупо. Ревность – удел слабых и неуверенных в себе, уж кому-кому, а не тебе! – Он чуть отстранил меня и заглянул в глаза. – Я сто раз говорил тебе, что для меня ревность не является доказательством любви. Скорее – доказательством недоверия, а этого я не выношу. Я честен перед тобой, и мне неприятно слышать, что ты сомневаешься.

Я не могла объяснить ему, что ни в коем случае не сомневаюсь, нет – просто вижу, какими взглядами провожают его женщины на улице, как смотрят сотрудницы в банке. Это разрезало мое сердце надвое. Да, я не сомневалась в его верности – но куда деть это противное чувство сосущего холодка под ложечкой? Я никогда не смогу родить ему детей – а любая из этих женщин сможет. И кто может дать гарантию, что однажды Сашка не захочет наполнить свой дом детским смехом и топотом ножек? Что ему не осточертеет возиться со мной, вместо того чтобы учить сына, например, основам боя на шестах? Но поговорить с мужем об этом я не могла – тема считалась в нашей семье запретной и давно закрытой. Но это ведь только на словах – а кто может поручиться за то, что происходит в голове моего супруга? Никто...

* * *

Говорят, что дети не помнят себя до трех лет. Наверное, это правда – ведь я помню себя где-то с четырехлетнего возраста, а до этого – нет. Я отчетливо, как на фотографии, вижу себя, маму, папу, братьев – и мне лет пять, мы все вместе идем куда-то, и в волосах у меня большой синий бант в белый горошек, и я то и дело висну на руках отца и Семена, между которыми иду, а мама недовольно хмурится и требует, чтобы я прекратила баловство. Но до этого я не помню совершенно ничего, даже какого-то пятна вроде события или просто какого-то предмета, например любимой игрушки. Это почему-то пугает меня и вызывает ощущение пустоты. Как будто я не жила до четырех лет. Вот не было меня – и все тут. Но тогда откуда же я взялась? Не с Марса же, правда? Я не верю в инопланетный разум...