Текст книги "Убей свою любовь"

Автор книги: Марина Крамер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Приняв решение, я почувствовала себя намного лучше и увереннее. В конце концов, Сашка – адекватный взрослый человек, а не молодой стрекозел, которого волнует в женщине только внешность.

Когда я вошла в разъехавшиеся передо мной стеклянные двери, муж уже спустился по лестнице и быстрыми шагами пересек холл:

– Аленька! Что-то случилось? – По лицу мелькнула тень беспокойства, но я отрицательно покачала головой:

– Нет. Просто захотелось тебя увидеть.

Муж растерянно заморгал единственным глазом, а я в который раз удивилась тому превращению, что происходило с ним после облачения в строгий костюм, никак, по моему мнению, не вязавшийся с его обликом. Этот диссонанс между безукоризненно отглаженными брюками, пиджаком, белой рубашкой с черным галстуком и бритой головой с длинной косой на макушке и кожаной повязкой на левом глазу смущал не только меня. Папа тоже иной раз ворчал, что начальник службы безопасности серьезного учреждения не должен выглядеть таким образом. Однако Саша невозмутимо отвечал, что его брали на работу не за внешнее соответствие, а за деловые качества, а их во что ни упакуй – не изменятся.

Кабинет мужа находился на втором этаже, и Саша никогда не пользовался лифтом, но сегодня ему пришлось изменить своему правилу – я не поднялась бы без посторонней помощи по гладким мраморным ступеням, да еще и под прицелами любопытных взглядов сотрудниц. Определенно мой муж тут пользовался успехом...

Не скажу, что меня уколола ревность – скорее я сделала для себя вывод о правильно принятом решении. Нужно заняться собой, обязательно приблизить свое состояние к максимально нормальному. Я понимала, что прежней уже не буду, но свести последствия ранения к минимуму вполне могу.

– Ты что такая сосредоточенная? – с улыбкой спросил муж, усаживая меня в большое кресло в кабинете.

– Думаю, – коротко бросила я. – У тебя курить можно?

– Тебе можно.

– Есть преимущество быть инвалидом, – ухмыльнулась я криво и достала сигареты и зажигалку.

– Перестань, Аля.

– Да, хорошо. Саш... надо поговорить.

– Ну, я так и догадался, – улыбнулся муж, усаживаясь напротив. – Иначе что могло заставить тебя встать с кровати и приехать? Что случилось?

Я помолчала, сделала еще пару затяжек и, решительно ткнув окурок в пепельницу, заговорила. Я выложила все, что услышала сегодня утром дома, опустив, однако, тот факт, что наш Семен полгода назад тоже был связан с какими-то наркодилерами. Я не могла сказать об этом – иначе пришлось бы выложить и правду про личную жизнь брата, а говорить об этом даже мужу было чревато. Чужая тайна постепенно становилась непосильной ношей, которую никак нельзя бросить, а потому приходится тащить.

– Не понимаю, что тебя так обеспокоило, – Саша сложил руки перед собой и пристально посмотрел мне в глаза. – Это разборки Фимы и Бесо. Зачем тебе это?

Действительно, зачем? Вот этот момент я и не продумала, когда ехала сюда. С чего бы мне лезть в папины дела?

– Аля, я жду.

– Саш... ну, он же мой отец! У него инфаркт был, сердце совсем никудышное...

– Так, прекрати эту богадельню! – чуть повысил голос муж, и я уловила в нем те самые нотки, появление которых ничего хорошего не обещало. – Твой отец, если ему будет нужно, переживет любого столетнего кавказца. И нечего мне здесь разыгрывать сцену «любящая дочь у смертного одра папеньки»!

Замечательно! Если я сейчас же, на ходу не изобрету что-то, мне придется сказать ему правду. А это означает – нарушить данное много лет назад Семену обещание молчать. Акела по своим взглядам был схож с отцом и ни за что не понял бы Семкиного пристрастия к парням. Удивительно еще, как старый Бесо, давно догадавшийся об этом, молчал. Я всякий раз замирала в ужасе, когда им с Семеном выпадало столкнуться в доме отца. Но Бесо, верный данному мне слову, молчал.

– Аля! – напомнил муж, и я отвлеклась от мыслей о брате.

– Саш... я действительно волнуюсь за отца. Мне кажется, опять что-то происходит – что-то такое, из-за чего в прошлый раз все пошло кувырком. Ты же видишь, какой он в последнее время? – горячо заговорила я, глядя мужу в глаза как можно более честно и открыто. – Да и ты... Ты ведь тоже что-то знаешь?

Саша помолчал, а потом, наклонившись ко мне через стол, прошептал:

– А ведь ты совершенно права, Алька. Ты знаешь, где нашлись деньги, уведенные со счетов одной из фирм? На счету небольшой фирмочки, совладельцем которой является Бесо. Небольшая такая конторка – туристическое агентство.

– Что?!

– Т-с-с! – муж сжал мою руку и продолжил: – Я приставил к Бесо человека, но это ничего не дало. Старый черт ведет себя так, словно вообще не в курсе. А деньги – там. Лежат себе. Чувствуешь, чем пахнет?

– А то...

Но в голове у меня никак не укладывалось – чтобы Бесо, старый Бесо, который прошел с отцом бок о бок почти всю жизнь! Бесо, спасший отца в лагере, когда на него совершили нападение ночью в бараке, Бесо, подставивший собственную грудь под финку наемника! Он едва не умер потом в санчасти от потери крови, и уже отец вытаскивал его с того света – у них оказалась одна группа. Нет, этого просто не могло быть – чтобы после такого человек взял и отмел все за не такую уж заоблачную сумму. И кому, как не Акеле, это понимать.

– Саша... этого просто не может быть! – Я вырвала свою руку из его ладони и сжала пальцами переносицу. – Ты понимаешь? Кто угодно – но не Бесо!

– Да? Не Бесо? Ты считаешь, что я оговариваю его?

Саша встал и подошел к большому сейфу, укрепленному в простенке окон. Набрал код и вытащил тонкую зеленую папку, которую швырнул на стол, и она скользнула ко мне.

– Мне нужно отойти по делам, человек ждет. А ты посиди пока и почитай.

Хлопнула дверь. Я поежилась – тон мужа был таким, что не оставалось сомнений: Сашка разозлился, я обидела его недоверием.

Вздохнув, я потянула к себе папку и открыла. Документы, счета какие-то, ряды и колонки цифр... Я ничего в этом не понимаю. Но название турфирмы «Ковчег» увидела на нескольких бумагах, а это значило, что Бесо действительно причастен к махинациям. Как же мне не хотелось верить в это, как же было страшно, что сказанное мужем окажется правдой – и вот я держу в руках документальное свидетельство.

Сигарета показалась отвратительной, как будто имела вкус предательства. Что будет с отцом, когда все откроется? Самое страшное – разочароваться в человеке, с которым тебя объединяет кровь. Папа еле пережил то, что сделал мой старший брат...

И тут до меня дошло. А что, если я сама поеду к Бесо и поговорю с ним? Вот прямо сейчас сниму копии со всех документов, благо в углу стоит ксерокс, и отправлюсь?

Быстро сняв копии, я сунула полученные листы в сумку и уселась на прежнее место – мне нужно было дождаться мужа, чтобы попрощаться и не вызвать подозрений. Понятное дело, говорить Сашке о визите к Бесо я не собиралась.

* * *

Почему я совсем не помню себя ни в возрасте трех-четырех лет, ни в возрасте четырнадцати? Какая-то странная амнезия. Обычно люди помнят яркие моменты даже раннего детства, хотя бы игрушку, какое-то помещение, деталь одежды, да хоть воздушный шар, а я – ничего. Как будто появилась на свет пятилетней. А в четырнадцать – что случилось? Куда выпал год моей жизни? Папа утверждает, что не было никаких значительных событий, мы уже жили втроем – он, Семен и я, Слава к тому времени женился. Но я не помню этого. Свадьбу Славкину помню, а что было потом – нет. Так ведь не бывает, правда?

* * *

Дом Бесо был выстроен в лучших традициях грузинской архитектуры и напоминал замок старинного княжеского рода. Острые башенки, кирпичный забор с плитами из речного камня, изготовленными явно вручную. Узкие окна арочного типа, а сам дом выложен из белого кирпича и кое-где облицован песочного цвета мрамором. У Медеи собственная здоровенная оранжерея в глубине двора, и там она выращивает совершенно нереальные розы, каждая из которых расцветает величиной с огромный мужской кулак. Я помнила, как любила гулять в этой оранжерее по выложенным плиткой дорожкам, вдыхать цветочный аромат, от которого сладко кружилась голова, а вокруг постоянно вились пчелы. Помнила восхитительное лобио и мацони, которые Медея готовила только сама, не доверяя повару. Она была идеальной хозяйкой, вполне могла обходиться без домработницы и повара, но Бесо настаивал. Говорили, что в молодости Медея была настоящей красавицей, но после рождения трех дочерей расплылась вширь, а черты лица с возрастом стали грубее и резче. Но от нее, сколько я помню, всегда веяло таким спокойствием и добротой, что никакие недостатки внешности не могли этого скрыть. Медея была настоящей грузинской матерью, готовой обогреть и обласкать всех.

Сегодня я меньше всего хотела видеть Медею – это расхолодило бы, сбило с воинственного настроя, потому что как можно разбираться с делами, будучи погруженной в океан любви и заботы? Медея всегда жалела меня – ведь я росла без матери. Ее собственные дочери давно были замужем и жили кто где – одна в Грузии, одна в Москве, а младшая и вовсе в Америке, и всю свою любовь и заботу Медея в свое время перекинула на меня и многочисленных племянников.

К счастью, дома ее не оказалось, Бесо был один и страшно удивился моему появлению.

– Ты чего это, Санька? Виделись ведь утром. Или дело какое? – помогая мне подняться по крутым ступеням, спрашивал Бесо, но я не чувствовала никакого напряжения ни в его голосе, ни в поведении: он вел себя как всегда – гостеприимно и приветливо.

– Разговор есть, Бесо.

– Раз есть – поговорим. Только сначала давай сядем, покушаем. Медея с утра лобио готовила, – вот же черт! Как подслушал мои воспоминания, я ж буквально только что...

– От лобио не откажусь, – улыбнулась я.

– Вах, можно подумать, от сациви и шашлыка откажешься! – хохотнул Бесо, усаживая меня за длинный «деревенский» стол в просторной кухне.

Мне вдруг стало почему-то весело – рядом с Бесо вообще невозможно соблюдать серьезность. И даже причина, приведшая меня в его дом, не могла омрачить обеда. Я почувствовала, что на самом деле сильно проголодалась, а потому с аппетитом накинулась и на лобио, и на сациви с шашлыком. Бесо потягивал красное вино и с улыбкой наблюдал за мной.

– Ты совсем как мальчишка выглядишь, Саня, – произнес он. – Вроде взрослая женщина, замужем – а все сорванец.

– Хорош сорванец! – хмыкнула я, вытирая лоснящиеся после шашлыка губы салфеткой. – Никакой маневренности! Ты только представь – байк пылится в гараже столько времени!

– Зато Фиме так спокойнее! – отрезал Бесо. – Как вспомню, сколько седых волос ты ему добавила своим пристрастием...

– Ты что, Бесо? Папа лыс, как мое колено! – захохотала я.

– Ты ведь понимаешь, что я имею в виду – точно не Фимины волосы. Думаешь, легко отцу? А ты ж ненормальная, Санька – с такой кодлой связаться! Немытые, небритые... тьфу, срамота!

– Ты что-то совсем в дебри полез, – мне почему-то было неприятно слушать упреки Бесо. – Это когда же было!

– Да когда бы ни было, – Бесо подавил вздох и взялся за сигареты. – Фима переживал, что с тобой случится что-то... Хорошо еще, Акела вовремя подвернулся.

– «Подвернулся»! Ты вообще-то выбирал бы выражения, он мой муж все-таки, – обиделась я. – И не подвернулся он – а пришел именно тогда, когда было надо. Думаешь, ему сладко со мной было?

– Подозреваю, что и сейчас не особо, – поддел Бесо, дымя сигаретой. – Ты ж у нас не девка – уксус.

– Был уксус, да весь вышел. Посмотри на меня – кто, кроме Акелы, способен жить вот с этим, а?

– Дура! Подумаешь – нога-рука! Ходишь ведь, не в кресле сидишь! Наладится. Хочешь, расскажу вот, как папку твоего на первой ходке в «прессуху» закрыли?

Эту историю я знала наизусть – всякий раз, едва я ушибала колено или обдирала локти, проехавшись по асфальту, Бесо, если оказывался рядом, рассказывал мне, как папу сунули в камеру к отмороженным уголовникам, и там он один против троих ухитрился выжить и отделаться только отбитой почкой и сломанными семью ребрами. Ну, выбитые зубы никто за травму не считал. Бесо никогда не приходило в голову, что от ребенка, а тем более – девочки, такие подробности, да еще приправленные жаргоном и тюремными тонкостями, лучше бы скрывать. Сильно сомневаюсь, что такие истории он рассказывал своим дочерям.

– Не хочу, надоело. Папа – мужчина. А я все-таки женщина.

– Ах, женщина?! – подхватил Бесо. – Ну а какого тогда черта обрилась, как завшивевший новобранец? Такие волосы были!

– Нашел, чего жалеть. – Я полезла в висевшую на спинке стула сумку – пора уже вспомнить об истинной причине моего визита. Не пообедать, чай, зашла и не о жизни потрепаться. – Ты мне лучше вот что скажи... – я выложила перед ним на столе несколько отснятых копий. – Вот это – что?

Бесо вынул из кармана шелковой домашней куртки очки, нацепил на нос и углубился в чтение. Я же, покуривая, наблюдала за реакцией. А она последовала почти сразу – лицо и шея Бесо начали покрываться красными пятнами, на щеках заходили желваки, а свободная рука сжалась в кулак.

– Где ты взяла эту липу? – грозно спросил Бесо, отбросив от себя листы, как будто это были грязные тряпки.

– Угадай.

– Тут тебе не «Угадай мелодию»! Отвечай, когда спрашивают!

– Я бы на твоем месте поостереглась так со мной разговаривать, Бесо.

– А ты сперва влезь на него, на место это, соплячка! – загремел он, взбешенный уже не на шутку. – Ишь, выискалась – учить меня, допросы устраивать!

– И что ты сделаешь? – поинтересовалась я, совершенно не испугавшись. – Отцу позвонишь? А вот тебе трубочка, – я вынула мобильный и протянула Бесо. – Набрать номер? Или сам справишься?

Бесо выскочил из-за стола и заметался по кухне, сшибая на ходу все, что попадалось. Я видела, что он взбешен так, что еле сдерживается, но звонить отцу не станет. Как он объяснит появление документов его фирмы и особенно – наличие на своих счетах пропавших у отца денег?

– Это твой... одноглазый паленый черт! – выпалил Бесо, останавливаясь напротив меня и опираясь руками о столешницу. – Это только он мог такое состряпать – некому больше-то!

– Думай, что говоришь! Это копии финансовых документов твоей турфирмы! Своих подписей не узнаешь?!

Бесо тяжело опустился на стул и потянулся к бутылке минеральной воды. Не прибегая к помощи стакана, прямо из горлышка глотал пузырящуюся жидкость, не замечая, что она льется и на куртку, и на грудь в вырезе воротника. Отшвырнув пустую бутылку, заговорил громким шепотом:

– А ведь я не при делах, Санька! Вообще не в теме – здоровьем Медеи клянусь!

– Но подпись твоя?

– Моя! Но бог свидетель – я этих денег не видел и не брал!

– Бесо, я что, по-твоему, – слепая? Нет, я только хромая и безрукая, а с головой у меня все в порядке! Подпись твоя – а денег не видел? Очень смешно.

Я умолкла, продолжая наблюдать за Бесо. Хотелось курить, но в пачке, увы, уже не осталось сигарет, а курить крепкие я не могу. Пришлось терпеть. Бесо же тер виски и шею, хрустел пальцами и все думал, думал... Мне казалось, что я даже вижу, как мысли в панике мечутся в его голове. Он бормотал что-то по-грузински, поднимая к потолку глаза, как будто там мог быть либо ответ, либо невидимый советчик, готовый ему этот ответ подсказать.

– Саня! Каюсь, был грех – подмахнул два пустых листа по пьяни, но это было для другого! – вдруг нормальным голосом сказал Бесо. – Точно, да – подписывал, но это на самом деле было не для «Ковчега»!

– Кто дал тебе подписать? – Я почувствовала зуд в ладони левой руки и мурашки, бегущие по спине.

– Медея.

– Кто?!

– Оглохла? Медея, жена моя. Дочке младшей что-то было нужно, я даже не понял.

– То есть ты подписал два пустых листа? И все? – Это была такая дурацкая и в то же время эффективная в своей глупости «разводка», что мне показалось, будто я ослышалась.

– Все! Мне и в голову не пришло... Сууука! – взревел Бесо, вскакивая из-за стола и хватая нож. – Зарежу падлу!

Я встала, опираясь рукой о стул, и попыталась как-то урезонить Бесо словами, но он не слушал и рвался из кухни.

Хорошо, что Медеи в этот момент не оказалось дома, а вмешательство Ираклия – личного охранника Бесо – помогло мне утихомирить разбушевавшегося хозяина, причем в буквальном смысле. Ираклий, особенно не церемонясь, связал ему руки за спиной поясом от его же куртки, усадил на стул и поднес к его губам стакан воды, в который перед этим накапал какое-то лекарство из темного аптечного флакона:

– Выпейте.

– ...к такой-то... вашу мать... всех! – прорычал, задыхаясь, Бесо, но выпил.

– Бесо, ты погоди, не кричи. Давай спокойно поговорим, – предложила я, снова усаживаясь за стол.

– Санька... в кого ты выросла такая ушлая? – пробормотал уже почти успокоившийся Бесо. – Как раскопала?

– Это не я, ты ведь знаешь.

– Одноглазый паленый черт... – процедил он, дергая связанными за спиной руками. – Ираклий, развяжи.

Тот вопросительно посмотрел на меня, и я кивнула – не опасно, мол. Пояс от куртки упал на пол, и Бесо принялся растирать запястья. Ираклий молча замер у стены. Где-то в доме хлопнула дверь, и Бесо напрягся, вслушиваясь.

– Явилась. Сюда ее позови, – бросил он охраннику, и тот удалился.

– Бесо... ты не кричи только сразу, ладно? – попросила я. Мне было жаль толстую добрую Медею, а в душе шевелилось предчувствие – она ни при чем, она сделала это не для себя, не ради собственной выгоды. Какая ей выгода? Она доступа к счетам не имеет, деньги снять не сможет. А провернуть какую-то хитрую многоходовую комбинацию у Медеи вряд ли хватит сообразительности.

Она вошла в кухню – большая, мягкая, вся в черном и в черной же косынке, завязанной вокруг головы концами назад. Тонкие губы расплылись в улыбке, когда Медея увидела меня. Пухлые руки разлетелись в стороны, как крылья, сделав ее похожей на огромную черную наседку, призывающую цыплят укрыться от неприятностей.

– Сашенька, девочка! Приехала к старикам! Иди же, обниму тебя!

Я встала, неловко шагнула в ее сторону, и Медея, глядя на то, как я прихрамываю, всхлипнула, метнулась ко мне сама с необычайной для ее комплекции прытью, обхватила руками, прижала мое лицо к пахнущей какими-то мягкими духами груди:

– Деточка! Похудела совсем...

У меня щипало в носу, но я держалась. Больше всего мне сейчас хотелось заплакать и почувствовать: мне сопереживают, меня жалеют. Но я не могу позволить себе слабости. Не могу! Я – папина дочь, я должна вести себя так, как вел бы он, а уж мой-то папенька ни за что не показал бы слабины даже другу.

Бесо все это время курил и шумно прихлебывал услужливо налитый Ираклием чай. Наконец решил, что пришел финал душещипательной сцены, и крякнул в кулак. Медея вздрогнула всем телом и выпустила меня. Я отошла к столу и села, подвинула к себе чашку с остывшим чаем и сделала большой глоток. Почему-то так трудно дышать, трудно повернуть голову и посмотреть на так и оставшуюся на прежнем месте Медею.

– Где шлялась? – начал Бесо спокойно, но я видела, как вздулись вены на висках от ярости, которую он с трудом сдерживал.

– Зачем – шлялась? На рынок ездила, – Медея явно не понимала, чем вызвала гнев мужа.

– На рынок? Одна?

– Нет, с водителем. Ты нездоров?

– Я-то? Я-то здоров, а вот ты сейчас будешь крепко больна! – взревел Бесо и устремился к жене, но бывший начеку Ираклий вовремя успел перегородить ему дорогу и спиной оттеснить растерявшуюся Медею к стене. – Пусти! – ревел Бесо, стараясь вырваться и дотянуться до горла жены, но молодой крепкий Ираклий держал его надежно. – Курва... подставила... сука, подставила меня... перед Фимой... измарала!

– Какой Фима... – визжала перепуганная до полусмерти Медея, вжимаясь в стену спиной. – Не знаю ничего... ничего не знаю... – Она вдруг захрипела, схватилась за грудь и стала тихо оседать по стене, страшно закатив глаза и открыв рот.

– Бесо, Бесо, ей же плохо! – заорала я, мигом поняв, что у Медеи сердечный приступ. Метнувшись так скоро, как только позволяла мне нога, к завалившейся набок женщине, я положила два пальца на сонную артерию. Пульса не было. – Бесо, «Скорую»! – еще громче заорала я, оборачиваясь, но выпущенный из железных объятий Ираклия Бесо сам опустился на пол и закрыл руками голову. – Ну, что встал?! – это адресовалось уже охраннику, но тот как раз не бездействовал, набирая номер на мобильном.

Вызвав «Скорую», Ираклий присоединился ко мне, и мы вдвоем попытались хоть как-то имитировать непрямой массаж сердца и искусственное дыхание. Однако даже наши объединенные усилия ни к чему не привели, и к моменту приезда бригады Медея была мертва, а Бесо – совершенно невменяем от горя.

Я проводила врачей, сделавших хозяину пару уколов, дождалась приезда ритуальщиков, которые забрали тело, выслушала их предложения по организации похорон, обзвонила дочерей Бесо, застав только младшую, Нистан, и, выслушав ее причитания, вой и обещания дозвониться сестрам, выпила чашку чая с Ираклием, чтобы хоть немного прийти в себя. Больше делать мне тут было нечего, и я, свистнув своим охранникам, увлеченно беседовавшим с парнями из охраны Бесо, пошла к машине.

– Ефим Иосифович звонил, – сообщил мне Никита. – У вас телефон выключен.

– Странно. Я не трогала. – Я полезла в карман и, вынув мобильный, увидела, что батарея разряжена. – Черт... и Акела явно звонил...

Я взяла трубку у Никиты и набрала номер мужа:

– Саша, ты еще в офисе?

– Да. А ты где? – В тоне мужа ничего не настораживало, и я с облегчением выдохнула – значит, был занят и не искал меня. Хорошо...

– Я еще катаюсь. Но мы уже на полпути к дому.

– Ты меня не жди, ложись. Я задержусь.

О-па... Что-то новое...

– А куда ты? – Я вдруг поймала себя на том, что в моем голосе прозвучали ревнивые нотки, и это меня разозлило.

– У меня дела, Аленька, – спокойно ответил муж. – Я постараюсь закончить как можно быстрее, но ты все-таки ложись.

Меня почему-то до боли в сердце задел этот разговор. Я никогда не думала, что буду испытывать такое чувство, как ревность, по отношению к Саше, который старше меня на двадцать лет.

* * *

Дома ждал отец, и выражение его лица дало мне понять – сейчас состоится разговор из серии неприятных. Так и вышло.

– Ну, и где тебя носило? – сложив на груди руки, начал он, буравя меня глазами.

– Гуляла... у Сашки в офисе была...

– А потом?

Мне не очень хотелось признаваться в том, что я была у Бесо – иначе придется рассказывать и о причинах визита, а уж это точно не входило в мои планы, поэтому нужно было срочно придумывать правдоподобную историю. Но времени уже не осталось...

– К Бесо заскочила, – честно призналась я и тут же перешла в атаку: – Ты не представляешь! Идем-ка присядем. – Я решительно ухватила родителя за руку и потащила за собой в гостиную. Расположившись на белом диване, я взяла обеими руками отцовскую, прижала к груди и проговорила: – Пап, Медея умерла сегодня...

Рука отца дернулась, но я удержала ее, поглаживая по тыльной стороне.

– Представляешь, прямо у меня на глазах... мы с Бесо чай пили, она приехала с рынка... и вдруг... врачи сказали – сердце, да я и сама все видела...

Папа слушал меня внимательно, как будто боялся пропустить что-то, а я пальцами осторожно нащупала его пульс и теперь про себя подсчитывала удары. Не хватало еще у него приступ вызвать...

– Остался Бесо один... – проговорил отец, хмурясь.

– Ужасно... – откликнулась я эхом. – Ну, может, кто-то из дочерей с ним поживет.

– Старики не нужны никому.

– Нашлись старики!

– Старики, Сашка, чего уж, – со вздохом перебил папа, прижимая меня к себе и целуя в висок. – Вот и я тебе скоро совсем не буду нужен, ты и так вечно со своим Акелой пропадаешь.

– Пап! Ну, он муж мне, – с укоризной проговорила я и потерлась носом о его плечо. – Ты ведь не хотел бы, чтобы я так и осталась старой девой, зато рядом с тобой?

– Тебя удержишь! Сама все решила.

Несмотря ни на что, папа никак не мог смириться с моим экзотическим выбором супруга. Он уважал Акелу за деловые качества, но для меня всегда хотел другого мужа. Уж не знаю, каким был в его мечтах мой избранник, но точно не мрачным бритым самураем с длинной косой на макушке.

– Кстати, где он? – вдруг, словно услышав мои мысли, спросил папа.

– Звонил, сказал – задержится, дела у него какие-то.

По тому, как подозрительно глянул в мою сторону родитель и как поспешно отвел взгляд, я поняла – не верит. Или что-то знает, но мне ни за что не скажет.

– Ужинать будешь? Я Гале скажу.

– Не хочется. Я пойду лучше и прилягу – набродилась за день, нога болит.

Отец помог мне подняться, проводил до лестницы, постоял внизу до тех пор, пока я не поднялась на второй этаж, и только после этого ушел к себе.

* * *

Я совсем расслабилась под струями гидромассажа и почувствовала себя почти в добром здравии. Аппетит, однако, не появился, и я решила, что можно лечь и так. Сна не было. Я то хватала с тумбочки какую-то книгу и пыталась сложить буквы в слова, но они расползались по странице, как мухи, никак не желая открывать мне смысла написанного, то включала небольшой телевизор, но звуки раздражали еще сильнее, чем тишина. Какое-то непонятное волнение овладело мной, и я не находила себе места в собственной комнате, в собственной постели. Несколько раз я брала мобильный, но набрать номер так и не решилась. Во-первых, это унизительно – проверять, шпионить, а, во-вторых, глубоко внутри я очень боялась получить подтверждение своим подозрениям. Вдруг Сашка у женщины? И я услышу ее, почувствую? Что мне тогда делать?

Окно комнаты выходило во двор, и, когда он осветился фарами въезжающей машины, я встала с кровати, отдернула штору и увидела выбирающегося с заднего сиденья мужа. Значит, ездил с водителем. Мне почему-то стало легче – хотя что мешало ему ездить к любовнице не за рулем? Тоже мне – гарантия...

Акела появился на пороге спальни совершенно спокойный, без тени напряжения или вины на лице. Это меня не удивило – муж всегда отлично владел собой и умел управлять своими эмоциями.

– Ты не спишь, Аленька? – Его руки обняли меня, и я почему-то сразу растеряла весь свой настрой, всю нервозность и неуверенность. Ну, разве может так обнимать человек, только что вернувшийся от другой? Нет.

– Не сплю. День тяжелый был.

– Да, досталось тебе сегодня.

У меня по спине побежали мурашки – откуда он мог знать? Неужели папа позвонил? Я вопросительно уставилась на мужа, и тот подтвердил мои подозрения:

– Фима звонил, сказал про Медею.

«Только бы не спросил, как я там оказалась. Он – не папа, его не отвлечешь рассказами о горюющем Бесо».

Я постаралась придать лицу постное выражение, чтобы избежать лишних вопросов.

– Ты устал? – я погладила Сашу по щеке.

– Да, немного. Тоже тяжелый день был.

Он встал и отошел к двери в гардеробную, открыл ее и начал раздеваться. Я села на кровати, поджав под себя здоровую ногу, и наблюдала за его движениями, закусив нижнюю губу. Как же идеально он сложен, мамочки... У него идеальная фигура, совершенно канонические пропорции. Даже неважно, сколько ему лет – он в прекрасной форме. Конечно, за ним увиваются женщины...

– Ты... изменял мне когда-нибудь? – совершенно неожиданно для себя я охрипла от волнения.

Муж на секунду замер с только что снятой рубашкой в руке, повернулся и чуть удивленно спросил:

– К чему вопрос?

– Ты не ответил.

– Нет.

– Что – нет?

– Это ответ на твой вопрос.

Он вернулся в гардеробную, а я замерла в той же позе, словно замерзла от его тона. Какое-то странное ощущение – вроде ответил, но так, что я чувствую теперь еще большую неуверенность.

Саша вернулся, плотно закрыв дверь гардеробной, присел на край кровати и спокойным тоном спросил:

– Не хочешь объясниться?

– В каком смысле?

– В прямом. С какой стати ты вдруг задала мне такой унизительный вопрос?

– Что унизительного в том, что я хочу знать, есть ли у тебя другая женщина? – Я вскинула подбородок и чуть прикусила губу. – Мне кажется, это более унизительно для меня.

– Аля. Ты никогда не была мелочной, никогда не унижала меня недоверием. Что случилось?

Его ровный тон бесил меня – я никак не могла разобраться, говорит ли муж сейчас правду, зол ли на меня, пытается ли что-то скрыть. Это его спокойствие, взвешенные фразы, интонация... Черт бы побрал это пресловутое умение владеть собой!

– Аля.

– Ну, что, что?! – взорвалась я и ударила кулаком по кровати. – Что такого я спросила?! Да, хочу знать, как ты обходишься все время, что я не в состоянии быть нормальной женой! Да, хочу, и что в этом криминального?! Неужели тебе было бы проще, чтобы я молчала и делала вид, что ничего не происходит?!

Его руки, опустившиеся мне на плечи, придавили меня, как две гранитные плиты, но это оказалась приятная тяжесть, успокоившая меня:

– Аленька, ты говоришь глупости. Разве мне нужен кто-то? Разве я хотел бы видеть на твоем месте другую женщину – если женился на тебе?

Мне захотелось заплакать, но я хорошо помнила данное себе обещание никогда не делать этого в присутствии мужа. А он гладил меня по спине горячими ладонями и продолжал:

– Я никогда не считал тебя дурочкой, Аленька. И никогда не позволил бы себе обманывать тебя – зачем? Разве можно унижать любимую женщину враньем?

Я обхватила его за шею левой рукой и зарылась носом в ямку над ключицей. Запах его тела успокаивал, я терлась носом о рисунок татуировки и думала о том, что, возможно, на самом деле не права. Человек, который обманывает, не может быть настолько искренним в прикосновениях. Можно обмануть словами – но как обмануть жестами, руками, губами? Нет, это вряд ли возможно.

В эту ночь впервые за долгое время между нами произошло нечто. Нечто – в самом восхитительном смысле, потому что раньше никогда наша близость не была такой нежной и неторопливой. Раньше мы вели себя в постели как агрессивные волки, состязавшиеся друг с другом в выносливости. А в эту ночь все было совсем иначе. И дело не в моей неработающей руке, не в том, что я ощущала себя почти недвижимым бревном, нет. Дело в Саше. Он перестал чувствовать во мне свою «волчицу», как он называл меня раньше в минуты близости. Я вдруг стала для него любимым больным волчонком, которого он старался приласкать и не обидеть, не сделать больно. И мне почему-то это неожиданно понравилось – хотя прежде я, почувствовав такое, скорее всего, просто вцепилась бы ему зубами в руку. Но сегодня я отдалась новому ощущению и получила удовольствие от собственной слабости. Может быть, не стоит все время корчить из себя независимую и несгибаемую? Судя по выражению лица мужа, ему эта новая я тоже пришлась по вкусу...

* * *

Провожать Медею мы поехали вчетвером, но с охраной. Все-таки похороны жены такого человека, как Бесо, могли оказаться не совсем безопасным мероприятием – слишком много там будет народа, и далеко не все настроены друг к другу благодушно. Папа сперва вообще хотел оставить меня дома, считая, что мне в моем состоянии нечего делать на кладбище, но я разозлилась и заявила, что, если он не разрешит мне ехать с ними, я поеду отдельно.