Текст книги "Привилегия женщин (сборник)"
Автор книги: Марина Крамер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Баба Сима сокрушенно вздохнула, явно сожалея об утраченном полтиннике, а Леля тихо спросила:
– А… Динка? Динка Самарина?
– Динка? Это которая же? Из Сахаровского которая?
– Да…
– У-у, девка! Ты от нее подальше держись, та еще стервь… – Баба Сима озабоченно посмотрела на Лелю и поманила пальцем: – Иди, чего скажу-то. – И когда девушка наклонилась к ней, зашептала: – Серьгу-то Ряшенцева напрасно обвинили… не трогал он Наталку вашу.
– А… ты откуда знаешь? – задохнулась Леля, вцепившись в руку старухи.
– А знаю вот, – буркнула та. – Да только говорить больше все одно ничо не буду. Я хоть и старая, а жить хочется. А ты беги отсюдова, девка. Место гиблое тут, грязное. Наталка ваша ни за что пропала – и ты пропадешь.
Сказав это, старуха встала и, оттолкнув от себя испуганную и совершенно убитую ее словами Лельку, заковыляла к двери.
Кое-как домыв все, что полагалось, девушка отправилась восвояси. Ей предстояло еще заехать к матери в больницу, но моральных сил не осталось, и Лелька побрела сразу домой. Всю ночь она ворочалась в постели, стараясь выбросить из головы все, что наговорила похмельная старуха, однако это никак не удавалось. Измучившись, Лелька решила, что должна завтра же встретиться со Щепкиной и попытаться поговорить начистоту. Безвинно арестованного Сергея ей было жалко до слез, в то, что он не мог убить Наташу, Леля верила свято, а потому ничего не оставалось, кроме как найти истинного убийцу.
Еще подходя к старенькому домику, в котором жили Юлька и ее мать, Леля услышала нечеловеческий крик. «Что у них стряслось?» – подумала девушка, толкая калитку. То, что она увидела во дворе, повергло ее в такой ужас, какого прежде испытывать не доводилось. Под большой старой ветлой у гаража прямо на земле ничком лежала мать Юльки и истошно выла, мотая туда-сюда разлохмаченной седой головой. Сама же Юлька, свесив набок голову и вывалив распухший посиневший язык, висела на черном кожаном ремне, едва не касаясь пальцами босых ног утрамбованной песком дорожки.
– Тетя Настя… тетечка Настя… – забормотала Лелька, в испуге глядя на труп одноклассницы.
Юлькина мать подняла на девушку ничего не видящие глаза и, кажется, даже не узнала ее, снова упала на дорожку и закричала еще страшнее. Дворик постепенно заполнялся соседями, появились фельдшер и участковый милиционер, чуть позже подъехала опергруппа из райцентра…
Леля не могла поверить своим глазам – только вчера в это время Юлька была жива, а теперь – вот… Как, из-за чего она могла таким диким способом уйти из жизни? Неужели тетя Настя каким-то образом узнала о ее лжи? И тут до нее донеслись слова участкового Геннадия Павловича:
– …и что за утро такое! Только час назад как с трупа – и на тебе, еще один, сговорились они, что ли?
– А еще что случилось? – осматривая снятое уже с ветки тело Юли, поинтересовался эксперт.
– Да старуха угорела наша местная. Баню топила да и уснула там, пьяненькая. Вот и задохнулась.
Лелька почувствовала, как из-под ног уходит земля – это могла быть только баба Сима… Она собралась с силами и подошла к участковому, тронула за рукав и прошептала:
– Дядя Гена… это… баба Сима угорела?
Он посмотрел удивленно, вздохнул и подтвердил:
– Она, кому еще-то. Ведь как говорил – прекрати, мол, пить, Серафима Ивановна, остепенись, не молодка уже. А она ни в какую. И вишь, чего получилось. Да и вот теперь горе еще, – кивнул он в сторону Юлькиной матери, которую соседки успели усадить на лавку, и теперь фельдшер пытался сделать ей укол, но женщина отпихивала его руки и только кричала по-прежнему. – Как бы умом-то не тронулась Настасья Петровна.
Лелька не стала слушать дальше, сорвалась с места и убежала к себе, заперла дверь изнутри и забилась на диван с ногами, прихватив плед. На улице было тепло, однако девушку колотило как в лихорадке, она никак не могла согреться. Что-то странное происходило в кемпинге: с чего бы люди, работавшие там, погибали? Вечером ей предстояло ехать туда – сегодня она работала с пяти вечера, в ночную смену, но девушку охватил страх. Она сопоставляла в уме то, что ей рассказала старая Сима, с тем, что видела в кемпинге сама, и картина вырисовывалась неприятная.
Время неумолимо двигалось к четырем, нужно было собираться, чтобы успеть на автобус и не опоздать на работу. Лелька нехотя встала с дивана, побрела в свою комнату, которую теперь занимала одна. Наташин диванчик был застелен клетчатым покрывалом, на подушке все так же сидел ее любимый серый медвежонок – такое впечатление, что сестра просто вышла куда-то и вот-вот вернется. Лелька присела на край, поправила свалившегося набок медведя, и он вдруг издал какой-то звук – вроде хруста. Девушка взяла игрушку, покрутила, помяла – звук повторился.
– Странно, – пробормотала Лелька, крутя медведя в руках. – Я точно знаю, что он набит синтепоном, не может так шуршать.
Неожиданно пальцы девушки нащупали небольшое отверстие – шов на боку игрушки разошелся. Лелька просунула в дырку палец и, к своему удивлению, нащупала вместо синтепона бумагу. Разорвав шов посильнее, она просто оторопела – медведь был туго набит денежными купюрами. Выпотрошив несчастного Топтыгина, Лелька ахнула – перед ней на диване лежало целое богатство. Купюры достоинством в пятьсот, тысячу и даже пять тысяч рублей. Девушка начала пересчитывать и обнаружила, что медведь хранил в себе ни много ни мало – сорок тысяч.
– Кошма-а-ар… – протянула Лелька вслух. – Это что же такое-то, мамочки… Откуда? И что мне с этим делать?
Бросив взгляд на часы, Лелька поняла, что вот-вот опоздает на автобус, а потому наскоро собрала купюры, сунула их в свой рюкзачок и убрала на антресоли старого платяного шкафа.
Матвей прохаживался по своим владениям и выглядел злым и озабоченным. Едва только Леля, переодевшись в подсобке в рабочую одежду, вышла во двор, чтобы спросить, нужно ли убирать его кабинет, как он вдруг схватил ее за локоть и повел в дальний угол территории, туда, где были свалены старые шины и еще какой-то крупный мусор.
– Слушай, красавица. Ты мне вот какую вещь скажи – вчера утром ничего странного не замечала?
– В смысле? – Лелька слегка испугалась, но потом взяла себя в руки.
– Ну, когда номера утром убирала – никого не видела, кроме Юльки?
– Бабу Симу видела… вас видела… постояльца из третьего номера, но вы его тоже видели, еще в кабинет к себе повели…
– Черт… – пробормотал Матвей, отпуская локоть девушки. – Ладно, иди убирай, только начни с кабинета моего. – Он отдал ей ключ и сказал, что уезжает в райцентр: – Меня в милицию вызвали по поводу Юльки.
Когда красная иномарка Матвея скрылась за углом, Лелька, не понимая, зачем делает это, начала дергать ящики стола. Ничего интересного. Да и что она хотела найти? Но вдруг взгляд упал на корзину для бумаг – там, чуть присыпанный пеплом и окурками, лежал небольшой черный блокнот в кожаной обложке. Вытащив его двумя пальцами, Лелька начала перелистывать странички. Женские имена, столбики цифр… ничего не понятно. И два имени перечеркнуты красным – Натка и Юляха. В коридоре раздались шаги, Лелька мгновенно сунула блокнот в карман и принялась вытирать пыль с подоконника, стараясь восстановить дыхание и ничем не выдать волнения. Дверь распахнулась, и на пороге возник Матвей.
– Ты тут давно?
– Как вы уехали.
Матвей метнулся к столу, принялся лихорадочно перебирать бумаги и какие-то папки, заглянул во все ящики:
– Ты тут ничего не трогала?
– Я еще на столе не убирала, – как можно равнодушнее сказала Лелька, мгновенно поняв, что Матвей ищет тот самый блокнот, что сейчас лежал в ее кармане.
– Куда я его сунул… – пробормотал Матвей, роясь в небольшой тумбочке, стоявшей в углу кабинета.
– Вы потеряли что-то?
– А? Н-нет… наверное, в машине. Ты тут как следует убери. А ключ отдай Ивану, ну, тому, что на вышке сегодня.
С этими словами Матвей выскочил из кабинета, и Лелька перевела дух.
Наскоро закончив уборку, она спряталась во дворе за теми самыми шинами и снова взяла блокнот. До утра оставалось достаточно времени, и Леля, вместо того чтобы уйти в подсобку на диван и подремать хоть немного, принялась сопоставлять цифры в блокноте. Особенно ее интересовала та колонка, над которой значилось «Натка». Когда Леля сложила все цифры, у нее получилась совершенно астрономическая сумма – около полутора сотен тысяч. Вдруг она услышала быстрые шаги и затаилась, стараясь не выдать своего присутствия.
– Принесла? Давай сюда, – голос принадлежал Матвею. – Сколько?
– Десять. – Ага, это он с Динкой Самариной разговаривает.
– Почему только десять?
– Матвей… там всего двадцать пять было…
Раздался звук пощечины.
– Совсем оборзели, твари? Хочешь вслед за подружками отправиться? Могу помочь!
Динка заплакала:
– Матвей… ну, не надо… я отдам… вот, возьми…
– Вот так-то! И давай ищи замену девкам по-быстрому. И помни, если что – ты следующая. Мне проще из города шалав сюда привезти или вон из районного детдома набрать, их вообще никто не хватится.
Матвей ушел, а Динка, всхлипывая, щелкнула зажигалкой. Леля чувствовала себя ужасно – она стала невольной свидетельницей разговора, который лучше бы не слышать. Она поняла, что нужно спасаться самой и по возможности выручать Динку – потому что только она может доказать в милиции, что Наташу убил не Сергей, а хозяин автокемпинга. Девушка решительно вышла из-за сложенных в горку шин и крепко схватила онемевшую от неожиданности и страха Динку за руку:
– Диночка, идем скорее отсюда. Поедем ко мне, пожалуйста.
– Лелька, ты? – выдохнула та с облегчением. – Напугала, черт…
– Динка, надо делать ноги. Я слышала, о чем вы говорили. Ведь это Матвей – Наташу, да? – Лелька просительно заглядывала в глаза Динки, но та старательно их прятала. – Дина… помоги мне, пожалуйста. Ты ведь знаешь, что это не Сережа Наташу убил! Так почему он должен полжизни в тюрьме провести?! За что?! Неужели тебе все равно?
Динка вдруг подняла глаза и зло выговорила:
– А меня пожалел кто-то?! Хоть раз, хоть кто-нибудь?! Да я с девятого класса на Матвея ишачу, такое повидала – ужас! Думаешь, мне здесь нравится?! А теперь Матвей грозит вообще убить!
– Ну так пойдем к дяде Гене, он поможет.
– Да кто мне поверит, Лелька?! Кто я – и кто Матвей? У него вся милиция куплена!
– Поверят. Я тебе помогу. – Лелька решительно двинулась в сторону дороги, увлекая за собой переставшую плакать Динку.
До дома участкового девушки добрались часа через два – пришлось идти пешком, и они, преодолевая страх, почти бегом двигались по темной обочине трассы. Дядя Гена почему-то не спал – в его доме горело окошко, с улицы виднелся силуэт хозяина, сидевшего за столом с какими-то бумагами в руках. Лелька решительно застучала в ворота. Во дворе зашелся лаем цепной пес, потом послышался звук открывшейся двери и голос участкового:
– Кого там по ночи носит?
– Дядя Гена, это я… Леля Горожанкина. Откройте, у меня дело срочное.
Участковый отогнал собаку и открыл ворота:
– Вы откуда это в такое время?
– Дядя Гена, мы знаем, кто убил Наташу и Юлю, – выпалила Лелька, не дав ему опомниться, и вытолкнула Динку вперед: – Рассказывай!
– Погодите, девчонки, пошли в дом.
Пока грелся чайник, Динка, постукивая зубами от холода и волнения, рассказала все, что знала.
В кемпинге Матвея давно творились криминальные вещи. Он набирал в горничные девчонок, которые, попытав счастья в городе, вынуждены были возвращаться домой несолоно хлебавши. Признаваться в поражении им было стыдно, а создавать видимость благополучной жизни в городе приходилось. Но для этого нужны деньги. И Матвей под угрозой разоблачения заставлял своих работниц обслуживать останавливавшихся в кемпинге дальнобойщиков, а заодно, если получится, выуживать у них деньги. Большую часть девушки отдавали Матвею, а он за это ухитрялся разруливать проблемы с обворованными клиентами без помощи милиции. Но Наташа взбунтовалась и научилась обманывать Матвея, говоря, что у клиента не было денег или он не был настолько пьян. Когда Матвей узнал об этом, то потребовал, чтобы Наталья отдала накопленное, но та уперлась и пообещала пойти в милицию. Тогда Матвей подкараулил Наташу, когда та возвращалась рано утром из кемпинга домой. Перед этим за ней заезжал ее парень Сергей, и они сильно поссорились на глазах у нескольких водителей и работников кемпинга. Сергей уехал домой один, и Матвей воспользовался этим, обставив все так, что улики указывали на Ряшенцева. И все бы ничего – если бы не попавшаяся на воровстве Юлька. Договориться с потерпевшим водителем Матвей не смог, и тот написал заявление в милицию. Динка сама помогала Матвею убрать Щепкину – именно она вызвала Юлю ночью во двор, а Матвей сделал все остальное, инсценировав самоубийство. Старую бабу Симу тоже убил он – чтобы не болтала лишнего. Со старухой оказалось куда проще – напоить ее и открыть печную задвижку…
Вывалив все это, Динка упала головой на стол и разрыдалась:
– Дядя Гена… меня теперь что – посадят, да?
Участковый молчал. Лелька вынула из кармана блокнот Матвея и положила на стол:
– Вот… тут все написано… а дома у нас деньги в медведе. Сорок тысяч. Видимо, те самые, что Наташа не отдала…
Назавтра прямо с утра Лелька кинулась в город, в СИЗО – участковый пообещал посодействовать, чтобы ей разрешили свидание с Сергеем.
Сидя в небольшой комнате перед стеклянной стеной, за которой виднелся стул и телефонная трубка, Лелька дрожала от нетерпения – ей очень хотелось поскорее сообщить Сергею, что скоро он выйдет отсюда. Дверь открылась, и появился Сергей в сопровождении конвоира. Девушка сразу отметила, что он еще сильнее похудел, осунулся, казалось, даже рыжие волосы сделались тусклыми и не напоминали яркую шапочку жарка, что так нравилось Наташе.
Сергей сел, взял трубку, то же проделала и Лелька.
– Как ты оказалась тут? – не поздоровавшись, спросил он.
– Я приехала специально. Сережа, тебя скоро выпустят.
– Сказки пришла рассказывать? – почти враждебно бросил он, сжав пальцами трубку так, что они побелели.
– Сережа… не сердись, не надо. Так получилось, что я нашла того, кто Наташу… – она запнулась, не сумев выговорить слово «убил».
– Нашла? Ты? – удивление Ряшенцева росло с каждой секундой.
Сбиваясь и путаясь, краснея от волнения, Лелька наскоро пересказала ему все, что произошло вчера. С каждым словом Сергей мрачнел, а потом вдруг сказал:
– А ведь я знал это, Лелька. Знал… я просил ее, уговаривал – а она только фыркала – мол, разве ты можешь мне такие деньги давать? Нет? Ну и не лезь тогда. Мы ведь и в тот день поругались из-за этого. Я условие ей поставил – прекращай это, уходи от Матвея, уедем в город, работу найдем. А она… Она опять рассмеялась и сказала, что работать за копейки не собирается, а я, если чем недоволен, могу катиться. И ушла. Но я не трогал ее, Леля. Знал, какая она – а не трогал…
Он замолчал, глядя прямо в лицо отгороженной от него стеклом Лельки, – та молчала, раздавленная его словами. «Надо же – знал все, а не бросал… Зря Наташка с ним так…» – подумала она.
– Ну… теперь тебя выпустят. И еще… Сережа… просто чтобы ты знал – я никогда не верила, что ты мог… никогда…
Неожиданно для себя Лелька заплакала, бросила трубку и выбежала из здания СИЗО. Сердце колотилось, из глаз текли слезы, но в душе поселилось какое-то совсем новое чувство. «Он так на меня смотрел… так не смотрят на девушку, если только… Ой, нет! Нечего выдумывать! Зачем я ему?» – одернула себя девушка и решительно зашагала к автобусной остановке, на ходу вытирая платком мокрые глаза и разгоряченное лицо.
Эпилог
Матвея арестовали и осудили на пятнадцать лет. Суд учел показания Дины, но девушка все равно попала в колонию на три года. Сергея Ряшенцева отпустили, и он начал ухаживать за Лелей. Ее мама поправилась, и уже через полгода Леля Горожанкина смогла восстановиться в институте. Они с Сергеем подумывают о свадьбе.
Румба
– Я лечу, Кира-а-а! Смотри – я ле-чу-у-у!
Она боялась даже дышать, чтобы неосторожным дуновением воздуха не подтолкнуть его, стоявшего на обшитых деревом перилах балкона седьмого этажа. Все ее тело парализовал ужас, животный страх смерти – не своей смерти – его. «Не надо, Стасик… ну, пожалуйста, не надо!» – билось в голове, но вслух она не могла этого произнести.
На улице бушевало лето, в тихом ухоженном дворике цвели цветы, бережно высаженные местными старушками в разукрашенные автомобильные покрышки, листва дичек под балконами чуть пожухла от зноя, а давно отцветшая сирень уже не выглядела такой нарядной и праздничной.
А Стас все стоял на перилах, балансируя руками, как крыльями… и вдруг начал двигаться по перекладине – бэк-бейзик… спиральный поворот влево… кукарача вправо… «Господи, это же румба… наша коронная дорожка… что же это, мамочки?» – помертвевшими губами прошептала Кира, а он продолжал исполнять вариацию под ему одному слышную музыку – недовернутый спиральный поворот вправо… и неожиданно оступился, оторвался и полетел, полетел вниз, навстречу мокрому серому асфальту…
Крик застрял в горле сухой коркой, и единственное, что смогла Кира, – это заставить себя шагнуть на балкон и посмотреть вниз, туда, где в центре моментально собравшейся толпы лежало то, что буквально секунду назад было родным ей человеком…
Собравшись с силами, Кира вышла из квартиры и медленно пошла вниз. Она понимала – все, торопиться некуда, Стас мертв – ведь не может выжить человек, упавший головой на бетонный бордюр тротуара. И еще почему-то из глубины подсознания выскочила юркой мышкой предательская и чудовищная в своей правдивости мысль: «А ведь так, наверное, лучше…»
Толпа во дворе гудела и перекатывалась, как небольшое озерцо. Молодые мамочки, старушки, проводившие все лето на скамейках у подъездов, бригада дорожных рабочих, перекладывающих во дворе асфальт, – все столпились вокруг распластанного тела худого длинноволосого юноши в стареньких джинсах и несвежей свободной футболке. Вокруг головы его расплылось темное пятно, руки неестественно вывернулись… И только глаза, остекленевшие голубые глаза на изможденном бледном лице казались еще живыми.
– «Скорую» бы надо… – нерешительно произнес кто-то из дорожников, но стоявшая ближе всех к голове парня маленькая старушка перекрестилась и проговорила:
– Нет, сынок, не поможет ему врач. Насмерть разбился парнишка…
– Парнишка! – фыркнула ее соседка, интеллигентного вида бабулька в старой потертой шляпке с маленькой вуалеткой и в кружевных митенках. – Наркоман проклятый! Вся нечисть с района к нему захаживала, притон устроили!
– Тс-с, тихо! Вон девица его идет, – шепнула ей на ухо худенькая девушка с розовощеким карапузом на руках.
Все как по команде повернулись в сторону вышедшей из подъезда Киры. Она брела к месту, куда упал Стас, не видя ничего вокруг себя, кроме темного пятна вокруг светловолосой головы. Толпа зевак расступилась, пропуская ее, Кира медленно опустилась на колени, словно подломилась, не вынеся тяжелого груза. Постояв так пару минут, она упала на спину Стаса и, закрыв глаза, обхватила его руками. Она не издала ни единого звука, не подавала признаков жизни – просто лежала, обняв мертвое тело. Вокруг тоже молчали. Даже та старушка в шляпке и перчатках, что всего пару минут назад с осуждением говорила о Стасе, замолчала и, вынув из потрескавшегося от времени лакового ридикюльчика платочек, поднесла его к заслезившимся глазам.
Дальнейшее Кира помнила плохо – то, как подъехали милиция и «Скорая», а за ней и перевозка. Тело Стаса упаковали в целлофан и положили в салон серой «таблетки», словно толкнули в раскрытый голодный рот злобного чудовища. Дверцы машины захлопнулись, отрезав Киру от Стаса навсегда. Она даже не почувствовала, как врач сделал ей укол, как соседки под руки увели ее в квартиру, не отреагировала на то, что сотрудник милиции взял со стола паспорт Стаса. Ее охватило безразличие, а внутри появилось единственное желание – лечь и уснуть. Уснуть надолго, а еще лучше – навсегда. Потому что завтрашний день не принесет облегчения, а добавит новых проблем с похоронами. А потом придут люди, которым Стас должен деньги… Был должен. Но их вряд ли удовлетворит известие о его смерти – деньги все равно придется отдать, но сделать это теперь вынуждена будет она, Кира. Потому что иначе они ее убьют.
Кира Глазунова и Стас Стахновский переехали в Москву три года назад из небольшого сибирского города. Они не были мужем и женой, не были даже любовниками. Молодых людей связывало нечто более значимое, по их мнению, – партнерство в бальных танцах. Сильные «латинисты», которым уже нечему было научиться у своего тренера, они приняли обоюдное решение перебраться в столицу и продолжить занятия там. Двое восемнадцатилетних танцоров сперва растерялись в большом городе, однако постепенно сумели найти и жилье, и клуб, в который их согласились взять на работу, чтобы не просить денег у родителей и иметь возможность самим оплачивать свои тренировки и проживание. Стас танцевал в ночном клубе, а Кира…
Кира сначала тренировала пару малышей в том же ансамбле, где занимались они со Стасом, но потом руководитель предложила ей другое.
– Знаешь, Кирочка, я хочу тебя кое с кем познакомить, – сказала Алла Петровна как-то после занятий, когда Кира обессиленно сидела в раздевалке, не в состоянии даже снять гетры.
– С кем? – равнодушно спросила девушка, прикидывая в уме, сколько денег у нее осталось до понедельника, когда на занятия придут ее ученики.
– Понимаешь, Кирочка… есть один юноша… Он очень хочет танцевать, более того, он танцевал раньше, но потом… Словом, это долго рассказывать. Но если ты согласна с ним поработать, его отец готов платить тебе в три раза больше того, что ты берешь со своих учеников сейчас.
«Интересно, а сколько я должна буду отдавать Алле за услугу?» – машинально прикинула в уме Кира. Обычно «аренда», как здесь это называли, составляла шестьдесят процентов. «Ай, да какая разница! Разве помешают лишние деньги? Стасу нужна новая рубашка, мне бы платье подновить, да и камни Сваровски стоят почти сорок рублей штука – а нужно их на платье целую гору…»
– Хорошо, Алла Петровна. Когда он сможет прийти?
– Вот и умница! – заворковала руководительница. – Я сейчас позвоню и договорюсь на завтрашний вечер – хорошо? Тебе ведь удобно?
– Да, я работаю днем, а вечером свободна.
Эту встречу Кира потом вспоминала часто – настолько сильным оказалось потрясение. Она приехала в клуб ровно к семи часам, как и было уговорено. Малый паркетный зал оказался пуст, а из-за закрытой двери большого доносились звуки детской «латины» – работала младшая группа. Кира поднялась по лестнице в кабинет Аллы Петровны, подергала дверь, но та не поддалась.
– Кирочка, это ты? – раздался голос руководительницы из малого зала.
– Да, я.
«Странно, как я ее там не увидела – за зеркалами, что ли, была?» – подумала Кира.
– Спускайся к нам.
Кира легко и грациозно сбежала вниз, толкнула дверь малого зала и остолбенела прямо на пороге. Рядом с улыбающейся Аллой Петровной стоял высокий хмурый мужчина с короткими седыми волосами, облаченный в черный костюм и серую рубашку, а чуть в стороне от них в инвалидном кресле сидел невероятно красивый парень лет двадцати. Ног у парня не было…
– Ну, что ты замерла там, Кирочка? Иди к нам! – позвала Алла, и Кира с трудом заставила себя подойти и пробормотать приветствие. – Вот, познакомься. Это Николай Иванович, твой, так сказать, работодатель. А это Вадим, его сын. Ну а это, – она обняла Киру за плечи и развернула лицом к мужчинам, – это наша Кирочка Глазунова, чемпионка Сибирского округа по латиноамериканской программе, да и вообще замечательно способная девушка.
– По «латине»? – раздраженно переспросил глуховатым голосом Николай Иванович. – Но ведь мы обговаривали, Алла Петровна, что нужна стандартистка.
– Ну, Кирочка и стандарт танцует, так что проблем нет.
– А я, может, «латину» хочу, – раздался голос молчавшего до сих пор Вадима. Он уперся руками в колеса, оттолкнулся и подъехал к Кире. – Ведь можно же и «латину» танцевать в коляске, правда? Румбу?
Кира совсем растерялась. Она не ожидала, что ее партнером станет парень без ног, Глазунову смущал этот видимый дефект, да и суховатый и недовольный тон отца тоже пугал.
– Д-да, – с запинкой проговорила она, стараясь не фокусировать взгляд на пустых брючинах Вадима, подвернутых под культи. – Разумеется… но только…
– Что? – Вадим осторожно взял ее за руку и сжал. – Ты думаешь, что раз я без ног, то ритма не чувствую, что ли? Я в свое время до «зондера» [1]1
Sonder-class, или класс S – второй по высоте класс в латиноамериканской программе.
[Закрыть] по «латине» дотанцевал.
– Дело не в этом… просто я не уверена, что смогу… я никогда…
– Да понял я, понял! – перебил Вадим. – Ты прежде никогда не танцевала с колясочником и боишься, что потратишь время зря. Не переживай, я не готовлюсь к чемпионату мира, я просто хочу продолжать танцевать – пусть и так, в коляске. А время твое отец оплатит – да, пап?
– Разумеется, – уже более спокойно отозвался Николай Иванович. – Лишь бы ты был доволен.
– А я уже доволен, – бодро заявил Вадим, взяв совершенно растерявшуюся от такого напора Киру за вторую руку и начиная кружиться вокруг нее, ловко управляясь с креслом. – Так как? Будем румбу танцевать?
Кира заставила себя взглянуть ему в лицо и увидела, с какой надеждой смотрят на нее карие глаза и какая улыбка трогает тонкие, твердо очерченные губы Вадима.
– Да, будем, – сказала она, решившись, и новый партнер вскинул в победном жесте обе руки:
– Есть! Согласилась! Значит, так – давай прямо сегодня начнем, раз уж я все равно здесь, а потом мы тебя повезем домой, и по дороге папан тебе все объявит – расценки там, периодичность оплаты – годится? Или у тебя какие-то свои пожелания есть?
– Да, в общем, нет. Мне только нужно переодеться.
С того дня прошло почти четыре с половиной года, но Кира ни разу не пожалела о своем решении. Заниматься с Вадимом оказалось легко, сложнее – привыкнуть к тому, что не все фигуры можно исполнить, танцуя с колясочником. Однако жизнерадостность и чувство юмора Вадима компенсировали все. Кира порой удивлялась – насколько нужно быть сильным человеком, чтобы не стать моральным инвалидом и не замечать своего физического увечья. Кроме того, Кира видела, что небезразлична Вадиму и как девушка, а не только как партнерша. Он иногда приглашал ее в кафе после тренировки, и Кира соглашалась. Вадим мог увлекательно рассказывать о чем угодно – от прочитанной недавно книги до новой компьютерной игры. Иногда он делал ей какие-то милые подарки вроде хрустальной балеринки или букетика первых подснежников, и Кира долго хранила цветы засушенными в книжке. С каждым днем она проникалась к своему удивительному партнеру все более глубоким чувством.
Сколько раз Вадим давал Кире советы по каким-то мелким вопросам, связанным с жизнью в столице, помогал разбираться во все чаще возникавших проблемах со Стасом… Да, Стас…
С ним происходило что-то неладное, чего Кира никак не могла объяснить. Сперва она решила, что Стасик завел себе девушку, а потому стал прохладнее относиться к работе, мог прогулять тренировку, возвращался из ночного клуба какой-то взбудораженный и сразу уходил в свою комнату, запирался там. К нему стали захаживать какие-то странноватые люди, а в квартире после их визитов оставался непривычный запах медикаментов. Однажды Кира, убирая кухню, нашла за мусорным ведром шприц.
– А, это Венька себе инсулин колол, – объяснил Стас, сидевший тут же за столом. – Он диабетик, сам себе уколы делает.
Венька, или Веник, как звали его приятели, был танцором в том же ночном клубе, где работал и Стас. Кира даже пожалела больного парня, но когда вечером рассказала об этом Вадиму, тот как-то напрягся:
– Шприц? Инсулиновый?
– Да, а что?
– А Стас ходит странный, разбитый и зрачки узкие?
– Ну, бывает… да в чем дело-то?
– Слушай, Кира, а тебе есть куда переехать? – неожиданно спросил Вадим.
– Переехать? Да зачем? – не могла понять девушка.
Вадим подкатился к ней вплотную, взял ее руку в свои и уставился в лицо:
– Кира… неужели ты не понимаешь? Ведь твой Стас – наркоман. И Веник этот, и все остальные – наркоманы они, и к вам в квартиру ходят, чтобы дозу принять. Тебе нужно оттуда уходить.
– Вадим, ты говоришь ерунду! – вспыхнула Кира, вырывая руку. – Я Стаса знаю с шести лет, мы с ним с первого дня в паре стоим, мы уже роднее, чем брат с сестрой! Не может он!
– Ну да, конечно, – грустно усмехнулся Вадим, поглаживая обод колеса. – Я вот тоже всегда говорил – мой папа не такой… – И он осекся, быстро взглянул на Киру исподлобья, но та не обратила на это внимания, погруженная в свои мысли и немного рассерженная на него за Стаса.
Однако мысль, высказанная Вадимом, заставила ее присматриваться к Стасу и его друзьям чуть внимательнее, чем прежде. Они с партнером договорились сразу, что не лезут в жизнь друг друга, живут в свободное время так, как хотят, совместные расходы записывают и в конце месяца делят пополам, убирают кухню, санузел и коридор по очереди, а в своей комнате каждый наводит порядок сам. Ну и, разумеется, никаких комментариев по поводу гостей и приятелей. До сих пор все шло нормально, и совместное проживание устраивало обоих, но теперь Кира начала сопоставлять кое-какие свои наблюдения и пришла к выводу, что Вадим, скорее всего, прав. Но верить в это не хотелось.
«А я вот возьму и спрошу у Стаса напрямик, – решила Кира. – Мы ведь с детства вместе, он должен мне все рассказать!»
Оказалось, что предвидеть реакцию Стаса она не смогла… Молодой человек метался по кухне и кричал так, что закладывало уши.
– Да как тебе такое в голову пришло?! Как ты только могла… да кто ты мне?! И вообще… не нравится что-то – так вали отсюда, я тебя не держу!
– Стас, Стасик, успокойся, я же только спросила… – лепетала Кира, удивленная и испуганная его поведением.
– Спросила! А кто тебе дал право спрашивать?! Не лезь в мою жизнь, поняла?! – с этими словами Стас схватил свою куртку, задержался буквально на пару мгновений в коридоре и выбежал из квартиры.
Ночевать он не пришел, и Кира всю ночь чувствовала себя виноватой. Утром, собравшись на тренировку, она полезла в сумку и не обнаружила кошелька. «Странно, я же хорошо помню, как вчера его убирала. Николай Иванович отдал мне деньги за пять уроков, я сложила их в отделение на замке, застегнула и убрала в сумку. Потом в магазине я рассчиталась за продукты и снова положила кошелек вот в этот кармашек…»
Расстроенная пропажей денег Кира достала несколько купюр из конверта, где хранила основные сбережения и который держала под бельем в комоде, сунула их в карман и поехала в клуб.
Стас был уже там, разминался, пробуя шаги. Вид его Кире не понравился – черные круги вокруг глаз, напряженные пальцы взлетающих над головой в пируэте рук ощутимо дрожат, лоб покрыт испариной, а темно-синяя футболка с длинными рукавами взмокла на спине от пота, да и вообще она не первой свежести, чего прежде аккуратный Стас себе не позволял.
