Текст книги "Нежная стерва, или Исход великой любви"

Автор книги: Марина Крамер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Йоши просто в ярости, Марина Викторовна, – заключил свою речь администратор.

Йоши – коренной японец, которого Марина переманила к себе из Питера, – совершенно не понимал, как можно готовить что-то из продуктов, не отвечающих его представлениям о качестве и свежести.

– Та-ак! – зловеще протянула Коваль, пристально глядя на заместителя. – Страшная я, говоришь? Отлично! Звони дроздовским и своим, едем на склад к этому олуху!

– Зачем? – не сразу сумел переключиться на нелегальный вид деятельности Серега, и Марина отрубила:

– Креветками хозяина будем угощать! На сборы – два часа. Хватит, надеюсь?

– Не вопрос. Ты с нами?

– А то ж! – вздохнула Коваль. – Вы без меня вообще ничего не можете.

Розан уехал к Дрозду сам, а Коваль направилась в "Бэлль", поправить прическу, концы чуть срезать, маникюр подкорректировать… Пока она расслаблялась на кушетке у массажиста, позвонил Серега и сообщил, что пацаны готовы и ждут ее на выезде из города.

– Хорошо, я буду через десять минут, – отозвалась Марина, жестом велев массажисту заканчивать.

– Куда едем, Марина Викторовна? – поинтересовался водитель, когда она уселась на заднее сиденье.

– За город, там склады есть, знаешь? Вот туда и едем, а на выезде, за постом, еще пацаны подтянутся.

Водитель понял, что предстоит поездка "по делам", спрашивать о которых подробнее просто нельзя, а потому и вопросов больше не задал.

Сразу за постом ГАИ, буквально метрах в ста, на обочине стояли пять машин с затемненными стеклами. Возле первой прогуливался Розан, то и дело оглядывающийся на проносящиеся автомобили.

– Проезжай мимо, – велела Марина водителю. – Макс, махни Сереге, пусть вперед едет.

"Чероки" Розана обогнал "Хаммер", остальные пристроились в хвост. Перед воротами большой торговой базы Розан притормозил, посигналил, чтобы охрана открыла, но парень, стоявший на въезде, не торопился впускать незваных гостей, и тогда Серега рванул джип вперед, разрывая натянутый вместо шлагбаума трос. Выскочив из машины, Розан в два прыжка оказался возле обалдевшего охранника и несколькими ударами уложил того на землю:

– Ты что, урод, твою мать?! Ты не видишь, кто приехал?!

Парень закрывал руками голову и бормотал что-то несвязное. На территории базы было удивительно тихо, словно никакой работы тут не ведется, в самом углу двора сиротливо стояли два автопогрузчика, возле них валялись какие-то ящики, но людей нигде не было, только этот корчащийся на земле охранник.

– Где твой хозяин? – Марина, сидя в джипе, слушала, как Розан трясет бедолагу, а тот все мычит и не произносит ничего внятного. – Не молчи, придурок, искалечу!

– Серега, да он немой, – высказался, сплевывая, стоящий рядом Дрозд. – Ты глянь – у него и рожа дебильная.

Розан выматерился и оставил парня в покое, подошел к "Хаммеру" и проговорил в приоткрытое окно:

– Слыхала? Вот это финт! Похоже, кинул нас господин рыбный фабрикант.

Коваль помолчала, прикидывая что-то, потом осмотрела стоящие прямо перед ней склады и велела:

– А поджигай-ка здесь все, и поехали домой. Если даже на складах пусто, то восстанавливать холодильники заколебается.

– А мы проверим сейчас, – решил Серега, подзывая двух молодых парней. – Ну-ка, вскройте дверь какую-нибудь, посмотрим, есть что стоящее или нет.

Пацаны ловко вскрыли один из складов и выяснили, что холодильники забиты свежемороженой рыбой.

– Отлично. Поджигайте! – приказала Коваль. – Спец– операция городской СЭС.

Пока братва сливала бензин, Розан хмуро глядел на перепуганного охранника, по-прежнему лежащего на земле:

– С этим что делать? Может, грохнуть – и в склад?

– Не надо, – остановила Марина. – Он и так ничего не расскажет, да и рассказал бы – не велика угроза.

– Жалостливая стала? – поддел Серега. – А ну, как в ментовской ему фотки покажут? А он ведь немой, а не слепой – ткнет пальцем и опознает.

– Тебя – вполне, – засмеялась Коваль. – А меня он даже не видел. Что там твои возятся? Долго спичку поджечь?

Наконец склады вспыхнули с двух сторон, огонь моментально охватил деревянные перекрытия, рубероид на крышах занялся, источая неприятный, удушливый запах.

– Все, вечер перестал мне нравиться, – сообщила Коваль, закрывая окно. – Юрец, мы покидаем это приятное место.

Юрка улыбнулся ей в зеркало заднего вида и завел мотор. Когда машины выехали на трассу, дым от горящей базы уже было видно издалека, а потому следовало поторопиться, чтобы не встретить пожарных и милицию. В уме Марина прикидывала сумму ущерба, который понес посмевший кинуть ее "рыбник", и выходило, что наказан он прилично. Но в планах Коваль еще значился такой пункт, как штраф, а потому она позвонила Розану и велела найти коммерсанта и сообщить ему об этом.

– Ты домой? – спросил Серега, явно напрашиваясь на приглашение в гости, но Коваль хотела побыть одна, полежать в джакузи с книжкой японских танка и стаканом текилы, подумать о жизни. Она так честно и заявила своему заместителю, попросила не обижаться, и тот понял, пообещав позвонить и рассказать, о чем договорится с "рыбником".

Дома горел камин – охранник Костя, или просто Кот, прекрасно знал, что хозяйка любит коротать вечера у огня, и потому без напоминаний разжигал его, чтобы она была довольна. Кроме всего, окружающие прекрасно понимали, что Марине и так несладко из-за ухода Малыша, и старались сделать все возможное, чтобы она не грустила.

– Даша, ты еще здесь? – с порога закричала Марина, сбрасывая куртку на руки Макса и направляясь в спальню. – Включи джакузи!

– Да, Марина Викторовна! – отозвалась из гостевой спальни домработница, решившая устроить генеральную уборку на втором этаже.

Через час, когда Коваль нежилась в теплой воде, позвонил Серега и сообщил, что убитый горем "рыбник" приглашает ее в ресторан на ужин.

– С чего бы? – удивилась Марина.

– Ну, не со мной же ему ужинать! – заржал Серега. – Завтра в девять, в "Шаре".

– Обалдеть! Этот наглец ведет меня в мой же ресторан? На скидку рассчитывает? – возмутилась она до глубины души. – Что за мужики, так и норовят за счет женщины выехать!

– А ты обломай его, у тебя классно выходит! – продолжал гоготать Розан. – И потом – он и так тебе столько должен, что от одного ужина уже ничего не изменится!

– Спасибо за совет.

Назавтра, стоя перед зеркалом в черном (опять!) платье, завязывающемся на плечах и облегающем грудь и талию, как вторая кожа, Марина позвала Макса и попросила не спускать с нее в ресторане глаз.

– Я не шучу, Макс, мне надоело, что вы постоянно отвлекаетесь, а у меня потом проблемы.

Он послушно склонил голову и подал хозяйке руку, провожая к машине.

"Рыбник", молодой мужичок в ярко-красном пиджаке и с озабоченным лицом, томился в ожидании за центральным столом общего зала, ну, еще бы – о татами-рум он и слыхом не слыхивал! Коваль улыбнулась, протянув ему руку, и он поцеловал ее, встав и пугливо оглянувшись.

– Я рад, что вы нашли время поужинать со мной, Марина Викторовна! – начал он, убедившись, что, кроме двух здоровенных телохранителей, больше никого нет. И ни слова о сгоревшей дотла базе…

– К сожалению, Валерий Дмитриевич, наше общение омрачает ваша попытка кинуть меня, – сощурилась Марина, усаживаясь за стол.

– Это недоразумение, уверяю, поэтому и пригласил вас сюда, чтобы лично доказать, что моя продукция имеет высокое качество.

– Сырые креветки есть собираетесь? – полюбопытствовала она, махнув мэтру и небрежно бросив, не глядя в меню: – Якитори, сякэ маки, сашими унаги и саке, Кирилыч. – Марина собиралась есть любимые блюда – шашлычки из курицы, роллы с охлажденной семгой, филе угря.

– Сию минуточку, Марина Викторовна! – почтительно склонился тот, раскрывая перед Мариной небольшой футлярчик, в котором лежали ее персональные лакированные хаси, оставшиеся на память от Черепа – настоящие японские хаси, сделанные из сакуры и инкрустированные бирюзой.

– Так что там с креветками? – снова обернулась к "рыбнику" Марина.

– Если вы пожелаете – да! – твердо пообещал он.

Она в этом и не сомневалась, как и в том, что, захоти она, этот коммерс землю жрать будет, не то что креветки.

– Интересно… – Хотя у нее возникло ощущение, что это не что иное, как дешевый понт, но фирмач в самом деле велел официанту принести поднос сырых креветок. Марина молча наблюдала за ним, пощелкивая лакированными хаси, а он, глядя ей в глаза, принялся глотать сырые креветки, чуть сбрызнув соевым соусом.

– И что – вы надеялись поразить мое воображение? – спросила Коваль, отпивая саке. – Спешу огорчить – кроме расстройства желудка, вы ничего не добьетесь. А я пересмотрю условия контракта и еще штраф наложу приличный, чтобы неповадно было в следующий раз.

– А вы жестоки, Марина Викторовна! – заметил он, отодвигая поднос. – Я и так по вашей милости по миру пойду, а вы еще про штраф…

– Что есть, то есть! – согласилась она. – Но не советую разговаривать в подобном тоне – иначе не только деньги, здоровье можно потерять. Я очень не люблю, когда меня пытаются кинуть, а потому настоятельно рекомендую вам подумать о своем будущем и о будущем вашей семьи, Валерий Дмитриевич.

– Угрожаете? – мрачно предположил покрасневший коммерсант, и Марина очаровательно улыбнулась:

– Да бог с вами! Предупреждаю. И потом – кроме сгоревшей базы, у вас еще есть неплохой коттедж… думаю, он тоже будет неплохо гореть.

– Я сдаюсь! – поднял руки фирмач. – Готов выплатить штраф в любой сумме! Что еще могу сделать, чтобы загладить вину перед вами лично?

Коваль рассмеялась, вертя палочки в пальцах:

– Разве что не пытайтесь больше испытывать мое терпение!

Дальше все пошло в обычном русле – треп ни о чем, комплименты и явное желание понравиться своей "крышевой" настолько, чтобы она забыла о своих угрозах. Коваль подавила в себе очередной зевок и вдруг увидела Егора с его блондинкой, они сидели за столиком наискосок, и Малыш учил девицу держать в руках хаси, совсем как когда-то Марина делала с ним… "Какой паскудный, тесный город, чтоб ему провалиться! Даже в собственном ресторане я не могу посидеть спокойно! И в этом сама же и виновата, кстати, я приучила Егора к японской кухне!" – с тоской подумала Коваль, отворачиваясь.

"Рыбник" тем временем сморозил какую-то глупость, и она делано захохотала, откинувшись на спинку стула. Ее нарочитый смех достиг ушей Малыша, он резко обернулся, оторвавшись от увлекательного процесса. Поморщившись, встал и подошел к столику.

– Добрый вечер, – произнес он, кладя руку на спинку Марининого стула и касаясь обнаженной спины. – Не ожидал встретить тебя здесь.

– Да что ты? – притворно удивилась она. – Ты забыл, что, во-первых, это мой ресторан, а, во-вторых, это единственное в городе место, где готовят японскую еду и где я могу расслабиться и получить удовольствие? Короткая у тебя память, дорогой!

– Может, ты познакомишь меня со своим спутником?

– Нет необходимости! – бросила Коваль, заметив, как напряженно и с интересом прислушивается к разговору притихший коммерсант.

– Не груби, девочка моя! – предостерег Егор.

– Ты путаешь – твоя девочка сидит за столиком одна и жутко переживает, куда это ты опять от нее наладился. И ресторан этот ей неинтересен, и в еде этой она не смыслит ничего, и не нравится она ей. Не понимает, бедная, зачем ты притащил ее сюда, лучше бы в пиццерию сходили! – небрежно отозвалась она, наблюдая с удовольствием, как звереет от ее слов Малыш.

– А можно тебя на пару слов, дорогая? – Он сильно сжал ее локоть, заставив встать, и повел к выходу.

Макс, сидевший за столом позади Марины, подскочил и рванул следом. В холле Егор развернул жену лицом к себе и зашипел:

– Скажи ему, пусть отойдет!

– Ты собираешься заняться этим прямо здесь, дорогой? – вполголоса спросила она. – Извини, но даже для меня это слишком!

– Я сказал – пусть отойдет!

– Макс, свободен, – бросила Марина и, когда он ушел, спросила: – Это все?

– Что у тебя с этим коммерсом?

– А что?

– Я задал вопрос!

– А мы не в ментовке, чтобы я отвечала!

Малыш сильно встряхнул ее за плечи:

– Прекрати!

– Отстань от меня, Малыш, я не обязана тебе отвечать! Ты решил, что можешь вопросы какие-то задавать? Не слишком нагрузил себя, а?

– Ерунды не говори! – поморщился он. – Я тебя насквозь вижу – ты притащила сюда какого-то коммерса и уже прикидываешь, как бы с ним уединиться! Но предложить самой как-то неудобно, и ты ждешь, когда же он решится. Ты ведь не та женщина, что говорит "нет" на подобное предложение! И я, если захочу, тоже не услышу отказа, даже если снова потащу тебя на лестницу или в подвал! – Муж кипел праведным гневом и нес такую околесицу, что было стыдно слушать. А главное, в этом не было ни слова правды…

– Попробуй! – предложила Коваль, вырываясь из его рук. – Советую больше не приходить сюда, иначе опозоришься, когда охрана с крыльца спустит!

Она развернулась на каблуке и пошла обратно, думая с горечью, что назло Малышу в самый раз теперь предложить заждавшемуся фирмачу разделить с ней постель, логично вполне для женщины, не говорящей "нет". Но ее воротило от этого самовлюбленного коммерса, она даже представить не могла, что он коснется ее хоть пальцем. Поэтому, передумав, ушла по-английски, просто позвонила Максу и велела спускаться к машине.

Дома, упав на постель в темной спальне, Коваль разрыдалась от невыносимого ощущения одиночества, навалившегося на нее после неприятного разговора с мужем. За что он так обошелся с ней, почему ему непременно нужно было оскорбить ее словами – Марина не понимала. Всю ночь она проплакала, а назавтра с самого утра вдруг решила – все, хватит! И, не сказав никому из близких ни слова и за сутки оформив все документы через знакомых в Москве, улетела в Венецию.

Одинокая женщина в городе влюбленных – это что-то неприличное, но Коваль это не заботило. Она подолгу сидела в открытых уличных кафе, заказав себе кофе с корицей, и любовалась старыми домами, каналами, рябью воды. Черные очки, черная, несмотря на жару, одежда – Коваль смахивала на вдову сицилийского мафиози, зато это была непробиваемая защита от желающих скрасить ее одиночество. А таковых, увы, хватало. Но ей не нужно было это, неинтересно, ее тело не просило больше мужской ласки, словно впав в спячку. Марина думать забыла обо всем и обо всех, просто жила – и все. На досуге освежила в памяти подзабытый английский. Так прошел месяц, потом второй, благо, средства позволяли ей жить здесь, ни в чем себе не отказывая, хотя и запросы ее никогда не отличались высоким уровнем. Коваль просто тихо жила в отеле, стараясь не думать о прошлом. И только один раз позвонила Розану. Тот ошалел, орал в трубку, чтобы немедленно возвращалась, пытался выяснить, где она, но Марина только посмеялась в ответ:

– Меня нет, Серега, меня больше нет! – и положила трубку, напившись вечером в дым, совсем как раньше.

В один прекрасный день Венеция надоела ей хуже горькой редьки – все приедается рано или поздно. Марина прилетела домой рано утром, взяла такси и, никем не узнанная, вернулась в "Парадиз". Там все было как и раньше, словно и не прошло трех месяцев со дня ее отъезда. Выбежавшая навстречу Даша не сразу узнала хозяйку – та выкрасила волосы в черный цвет и сделала "французское" удлиненное каре до плеч, с густой длинной челкой, стала вызывающе красить глаза и вставила ярко-синие линзы. Все это сделало Марину практически неузнаваемой.

– Господи, Марина Викторовна! – ахнула домработница. – Вы так похорошели, честное слово! Вам это все очень идет!

– Спасибо, Даша, – улыбнулась Коваль, обнимая и целуя ее в щеку.

Даша захлопотала, накрывая стол в гостиной, сварила кофе, приготовила джакузи. Марина попросила ее не сообщать никому о возвращении, никого не хотелось видеть пока…

Так прошло еще три недели, даже Розан не знал, что Коваль вернулась и живет дома. В день своего рождения Марина совершила первую вылазку в город, отправилась в "Стеклянный шар", где ее не узнали. Она сидела в темном углу, курила, пила саке, празднуя сама с собой подкравшийся тридцатый год жизни. Был выходной день, зал битком, но Коваль велела мэтру не подсаживать к ней никого, и не сдержалась – по звякнувшему в голосе металлу Кирилыч опознал хозяйку, тихо охнув:

– Марина Викторовна… – но Коваль прижала к губам палец, покачав головой:

– Не говори никому, не надо!

– Да, я понял, но – как же… говорили, что убили вас…

– Посмотри на меня, Кирилыч, разве я похожа на труп?

Он облегченно засмеялся:

– Вы не меняетесь, Марина Викторовна!

– А зачем, если и так все хорошо? – пожала плечами Марина, про себя отметив, что в ресторане царит хаос и безвкусица – зачем-то крутят какие-то бразильские медленные песни, чего не делали при ней. Бардак…

Коваль пошла в туалет и, возвращаясь, увидела Егора, одиноко сидящего за столиком перед горящей черной свечой в тонком подсвечнике. Он пил текилу и смотрел, не отрываясь, на дрожащее пламя. И до нее дошло вдруг, что это он отмечает ее день рождения…

В горле встал ком, но Коваль справилась с собой и пошла к своему столу. Минут через десять Егор встал и направился прямо к ней. Марина опустила глаза.

– Разрешите пригласить вас на танец? – Малыш был пьян, язык заплетался, а глаза странно блестели.

Коваль кивнула и встала, по-прежнему стараясь не встретиться с ним взглядом. Он обнял ее и под льющегося из колонок Луиса Мигеля медленно повел в танце.

– Не удивляйтесь, что в японском ресторане – латинская музыка, – попросил он. – Обычно здесь такого не услышишь, всегда и все соответствует национальной тематике, и музыка тоже, но сегодня – день рождения моей жены, моей сладкой девочки, любимой моей малышки. А она очень любила японскую кухню, латинские танцы, текилу и огромные джипы… Сегодня это все – для нее.

Коваль чувствовала, как каменеет у нее все внутри, физически ощущала его боль и страдания, даже дышать стало тяжело, и вообще – еще секунда, и она упадет в обморок, а Егор продолжал облегчать душу перед незнакомой женщиной:

– Я любил ее, очень любил, понимаете? Она была удивительная… Ее не стало четыре месяца назад, никто не знает, что случилось, она просто исчезла. У меня есть другая, давно, при жене еще была, но это все не то… Таких, как моя девочка, нет больше. Эта, нынешняя, вызывает только сожаление и раздражение. В ней нет взбалмошности, непредсказуемости, я не люблю ее и никогда не любил. Да и не смогу уже. Она ждет ребенка, а мне не надо от нее ничего и никого. Если бы я мог вернуть все назад, я никогда не обидел бы мою девочку, не упрекнул бы ее за то, что она заплатила за мою свободу своим телом. Я не ушел бы от нее, носил бы на руках, ветру дунуть не дал бы… Простите меня, что гружу вас этим, мне показалось, что вы поймете.

– Я понимаю… простите… – севшим, чужим голосом сказала она, повернувшись и направляясь к столику, но тут в спину ей Егор тихо позвал:

– Вернись, Коваль, ведь это же ты…

Марина остановилась, боясь оглянуться, сдвинуться с места. Малыш шагнул к ней, обнял за плечи, разворачивая и глядя в лицо:

– Это ты… это ты, девочка моя…

– Да, Егор, я…

Он прижал ее к себе с такой силой, что дышать стало невозможно, целовал волосы, глаза, губы и бормотал:

– Я знал, что ты вернешься, я всегда это знал, я почувствовал, что ты здесь… девочка моя любимая, ты со мной, я никуда не пущу тебя, не отдам никому, родная моя… слава богу, ты жива…

– Ведь ты не хоронил меня, Егор, как я могу быть не жива?

– Все, молчи, малыш, не надо слов. Поедем домой, – попросил он, и Коваль не смогла сказать ему, что нет у них общего дома и вряд ли будет теперь, после того, что он сказал.

Они приехали в "Парадиз", оказались в спальне, и любовь была странная какая-то – осторожная, точно боялся он, что Марина опять исчезнет. Брал ее бережно, едва касаясь руками, нежно прижимал к себе, двигаясь неторопливо. И долго-долго это продолжалось, Коваль и забыла уже, как это у них бывало…

Потом они курили одну сигарету, и Маринина голова лежала на его животе, и Коваль охватило спокойствие и безмятежность.

– Детка, где же ты была все время?

– Зачем тебе? – откликнулась она. – Мне просто нужно было подумать, разобраться в себе, в тебе, многое решить.

– Я не хочу знать, что ты решила, – тихо произнес Егор. – Знай только, что я не уйду, даже если твои быки будут рвать меня на куски. Ты – моя жена.

– Зачем крайности, дорогой? Многое изменилось – у тебя будет ребенок, которого я, к сожалению, не смогу родить тебе. Появится наследник, будет нормальная семья, где место жены – дома, а не в бандитском джипе, полном оружия.

– Детка, не говори глупостей! Что такое эта нормальная семья, кто может ответить? Какой наследник от торчащей на коксе малолетки? – взмолился Егор, прижимая жену к себе.

– Я что-то пропустила? При чем тут…

– А при том – она нанюхивается кокаином так, что не соображает, что делает! Я знал об этом сразу, но думал, что справлюсь, ведь смог же я тебя ссадить с героина, помнишь? Но ты – это ты, ты сама хотела жить, сама боролась, сама справилась. А эта бестолочь всякий раз, сбежав из больницы, только плачет и клянется бросить. И от кого она ждет ребенка, еще очень большой вопрос, дорогая, – Егор нервно вырвал сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой. – Я так виноват перед тобой, малышка, если б ты знала! Ко мне приезжал Строгач, мы тут поговорили с ним, объяснил он мне, как все было. Детка, прости меня за то, что тебе пришлось пережить из-за меня, мне никогда не загладить этой вины…

Коваль закрыла его рот поцелуем, впиваясь в губы. Малыш напрягся, отвечая. Его руки скользили по ней, воскрешая в памяти все, что было у нее с этим человеком, напоминая, что нет и не было никого ближе и дороже.

– Родной мой… – простонала Коваль. – Любимый… не говори никогда об этом, прошу тебя… даже если ты не вернешься, я буду только твоей, мне никто не нужен, только ты. Я согласна быть кем угодно, только чтобы с тобой…

– Девочка моя, да кем ты можешь быть, ведь ты жена моя, единственная, не будет другой! – Малыш взял ее лицо в ладони и нежно поцеловал в губы.

Они так и проговорили всю ночь, а утром Коваль заставила его все же уехать к себе, взяв слово не говорить пока никому о ней и сократить общение до звонков по мобильному. Егор согласился с огромным трудом, не понимая, что происходит. Она и сама не понимала, но почему-то его рассказы о блондинке не убедили, осталось какое-то неприятное чувство… Марине нужно было время, чтобы подумать.

Примерно через неделю она поехала на встречу с Веткой, которой позвонила накануне, не утерпев. Ведьма обрадовалась, но не удивилась, сказав, что и так не сомневалась в том, что Коваль жива-здорова. Проезжая по центру, Марина увидела картину, заставившую ее притормозить немного – на крыльце магазина трое мужиков окружили девицу в длинной светлой дубленке и белой шапочке и тянут ее в стоящую рядом "девятку". Девица упиралась и звала на помощь, но шансов у нее не было почти – люди спешили мимо, стараясь не смотреть даже в сторону творящегося. Не понимая, зачем ей все это нужно, Коваль остановила "Хаммер", оглянувшись на кафе, где должна ждать Ветка, но не обнаружила ее машины на парковке. Вдруг девица на крыльце оказалась лицом к "Хаммеру", и Марина узнала в ней Егорову блондинку. Не зря затормозила, как выяснилось… Коваль сунула в карман шубки "вальтер", который хранила в память о Черепе и всегда возила в бардачке, и, выпрыгнув из машины, подошла к веселой компании.

– Алло, чапаевцы! Вас не многовато на одну?

– Вали-ка отсюда, а то и тебя прихватим! – пообещали ей, и самый низкорослый из троих угрожающе двинулся навстречу.

"Ой, зря он так!" – пронеслось у Марины в голове, и она прямо через карман выстрелила ему в ногу. Он взвыл и упал, и тут оставшиеся, оглянувшись на звук выстрела, узнали нахальную красотку:

– О, да это ж Наковальня, и без охраны даже, сука оборзевшая! Вот это подарок! За ней Малыш на брюхе приползет, он же без этой лярвы жить не может! – заорал один. – А ну-ка, Толян, грузи ее, одна она, без быков своих, как пить дать!

– Попробуй! – пригласила Коваль, вырывая пистолет и целясь Толяну в живот. Тот притормозил, понимая, что ей особого труда не составит выстрелить. – Девчонку отпусти!

Сию же минуту блондинку скинули с крыльца, она поднялась и, прихрамывая, побежала за угол. Марина начала отходить к джипу. Толян рванул к ней, и она, нажав на курок, выматерилась – по роковой случайности пистолет не был заряжен, был в нем всего один патрон… "Лохушка ты, Коваль… Как говорится, ноль – один, не в нашу…"

Она спокойно дала посадить себя в "девятку", не сомневаясь уже, куда и к кому ее повезут эти разъяренные козлики, молотящие свою жертву по ребрам с двух сторон. Марина даже не уворачивалась от ударов, сознавая, что только она могла влезть в разборки, не проверив обойму в пистолете. Ее привезли на дачу к Самсону, и он сам предстал перед Коваль, сидя в кресле с толстой сигарой в зубах, потолстевший, обрюзгший, отрастивший бородищу в пол-лица. Этой самой сигарой он чуть не подавился, увидев, кого привезли его архаровцы:

– Оба-на! Сюрприз! Вот и свиделись, Наковальня! А говорили, пропала ты?

– Нет, как видишь.

– Ну, парни мои, удружили! – радовался Самсон, потирая руки. – Не был я уверен, что Малыш за той соплячкой придет ко мне, но теперь-то верняк, не сорвется! Он же за тебя все мне отдаст, все, что скажу, лишь бы тебя забрать! А с тобой, сука, я посчитаюсь пока – за жену, за дочь, за бегство мое. Умирать будешь долго и мучительно, – пообещал он и, не сдержавшись, ударил Марину по щеке.

– Дурак ты, Самсон, – вздохнула она, мотнув головой. – Если ты хоть пальцем меня коснешься еще раз, от тебя и воспоминаний не останется – Малыш не простит, ты ж его знаешь. Да и пацаны мои не спустят, на твоих же кишках и подвесят то, что останется. Не советую.

– Умная очень, да? Советы мне даешь? Плевал я на твою кодлу уголовную, я свое сделаю и отвалю – не найдут! И корпорацию Малыш мне отдаст, не вышло тогда, сейчас наверстаю! А ну, на колени, сука! – взревел он, хватая ее за руку и швыряя на ковер. Вцепившись в волосы, он наотмашь ударил Коваль еще несколько раз, а потом подтянул к себе и стал расстегивать брюки. Марина вырывалась, пытаясь освободиться, но Самсон схватил со стола пистолет и, сняв с предохранителя, приставил к ее голове сверху, уперев дулом в макушку:

– Не дергайся, сказал, а то мозги вышибу! И не дай бог замутить что-то – успею на курок нажать!

Выстрел грохнул неожиданно, а за ним – другой, и Коваль почувствовала жгучую боль в затылке. Падая, увидела в дверях Ветку с пистолетом в опущенной руке. "Вот и все, – пронеслось в затухающем сознании. – Вот и все, Коваль, все кончилось, уходишь отсюда совсем…"

…Она дрейфовала в потемках, то видя яркий свет, то снова оказываясь в полной темноте. Слышала какие-то звуки, но не понимала, что они значат, откуда исходят. Сколько времени это продолжалось, неизвестно, постоянный шум в ушах и голове мешал и выматывал. И еще веки были тяжелыми, просто неподъемными. А так хотелось открыть глаза…

И ей это удалось в конце концов. Перед ней сидела Ветка в домашнем халате. Увидев открытые глаза, она заорала диким голосом и выбежала из палаты. Через какое-то время вокруг Коваль образовалась толпа людей в белых халатах, они щупали ее голову, давили на глазные яблоки, поднимали веки.

– Ты меня слышишь, красотуля? – наклонился над ней пожилой человек с бородкой. – Закрой глазки, если слышишь.

Марина облизнула сухие, спекшиеся губы и просипела чуть слышно:

– Пить…

– О боже! – отпрянул доктор. – И речь, кажется, не пострадала…

Ветка осторожно, с ложечки, вливала подруге в рот воду, и этот процесс злил Марину ужасно – она пить хотела, а не промочить горло.

– Господи, – бормотала Ветка. – Господи, спасибо, ты услышал меня…

– Позвоните мужу, – негромко сказал доктор. – Он должен узнать, пусть приедет.

– Да, конечно, – и Ветка отошла к окну, достав мобильный.

Доктор все разглядывал Марину, словно она была новым словом в медицине.

– Просто поразительно, – бормотал он под нос. – Глубочайшая кома, пулевое ранение в затылочную область, почти месяц лежала как растение, и вдруг… Не понимаю. Голуба моя, да ты в рубашке родилась, вот что! Ведь, сместись ствол пистолета чуть в сторону, и все – нет тебя! А так – навылет, две дыры в голове… А волосы вырастут, не переживай! – он ободряюще похлопал ее по руке и вышел вместе с остальными.

Что-то в его словах не понравилось Коваль, она не сразу поняла, что именно, и только когда Ветка села рядом, взяв за руку, до Марины дошло.

– Зеркало… – прошептала она. – Дай… зеркало…

– Не надо тебе зеркала никакого, – вдруг воспротивилась подруга. – Поверь, ты чертовски красива, как и раньше!

– Ну?! – чуть громче произнесла Коваль, и Ветка, всхлипнув, подала зеркало.

"Господи, кто это? – удивилась Марина, глядя в круглое стекло – обритая голова, рубцы швов на затылке, скулы, обтянутые землистой кожей, провалившиеся глаза, обведенные синевой, нет, даже чернотой какой-то. – Нет, это не я, я же не такая совсем…"

Она шарахнула зеркало о раму кровати, и оно разлетелось вдребезги, а Коваль заплакала. Ветка кинулась к ней, обняла:

– Не плачь, Маринка, это пройдет, волосы вырастут, а пока парик купим – это же классно, можно хоть каждый день новый цвет выбирать! Ведь главное, что ты живая, солнце мое! Сейчас Малыш приедет, он только утром ушел, мы с ним по очереди сидим, и Розан приезжает. Как ты напугала всех, если бы только знала!

Она заметалась по палате, схватила свой шифоновый шарфик, повязала Марине на голову:

– Балда, зачем зеркало разбила, даже не увидишь, как тебе хорошо! Блин, да где чертов Малыш, сказал – еду, и пропал!

– Вот он, – произнесла Коваль, услышав в коридоре быстрые твердые шаги.

Это действительно был он – ворвался в палату с охапкой желтых хризантем, бросил их на постель и прижался лицом к груди жены, рухнув на колени. Ветка, опять заплакав, вышла.

– Детка моя, как ты напугала меня, – шептал Егор сквозь слезы. Это было так дико, так неправильно – Малышев, несгибаемый, упертый Малыш плакал…

– Не надо, все уже кончилось, – прошептала Коваль. – Я поправлюсь, я же живучая.

– Я заберу тебя отсюда сразу, как только будет можно, не желаю видеть эти стены, хочу, чтобы тебя окружало только все родное. А потом мы уедем с тобой, на год, на два – сколько потребуется, чтобы ты забыла обо всем, родная моя, – пообещал он.

– Поцелуй меня, – попросила она, и он завладел ее губами. Как давно это было, где-то в другой жизни…

– Счастье мое, – выдохнул он. – Моя девочка…

– Егор, я очень страшная теперь? – спросила Коваль, поднеся к голове, повязанной Веткиным шарфом, руки.

– Ерунды не говори! – рассердился Егор. – Как ты можешь быть страшной, когда ты – самая прекрасная женщина в мире? Я люблю тебя, и мне неважно, есть ли при этом у тебя волосы. Ветка! – заорал он и, когда та вбежала, сунул ей пачку денег и приказал: – Дуй в торговый центр, сгреби там все парики, какие понравятся, и сюда!