Текст книги "Утопленница и игрок"
Автор книги: Марина Кельберер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Вероятно, Манино лицо, что-то такое отразило – какую-то борьбу чувств.
– Ты чего мнешься-то, Мань? Всколыхнулась вся. Значит, все же… Витек?!
– Да причем здесь какой-то Витек! – достал ее все-таки неугомонный «пациент», заклинило его на этой ужасной чепухе!.. – Как тогда могла пройти версия, что Вы – мой муж, приехавший из Москвы меня навестить, пьяный и… избитый? – Маня усмехнулась. – Хамите Вы, Леша, глупо и бездарно. Увлеклись рассуждениями обо мне, лишенными элементарной логики, – тонко подловила его интеллигентная Маня.
– Версии, Мань, – ничуть не сбившись, парировал тот, – проходят разные – в жизни. Такие «версии» случаются – с ума сойдешь. А тут – че? Муж в городе вкалывает… на свободе. А ты, Мань – жена, в смысле – тут отдыхаешь на свежем воздухе… тоже на свободе. С Витьком, допустим. Когда он без жены приезжает. Нормальный расклад. Обычное дело. Житейское, Мань, – хрипло крякнул «больной» и вздохнул.
Маня решилась – сейчас спрошу, хватит трепаться, чушь несусветную нести!.. Ей на станцию пора, и… проблему надо урегулировать – прямо сейчас, отступать некуда.
Все равно придется.
– … Одинокая толстая женщина в самом соку, с глазами, правда… – тут «Леша» как-то споткнулся и не договорил. – В общем. А сколько вас таких, толстых или страшных – по России-матушке! – патетичным сипом взвыл он неожиданно – Маня вздрогнула. – Никому не нужных. Зазря пропадающих! Страшно подумать. – И горько вздохнул.
… Так. Его уже на обобщения потянуло. Ударился в соображения «высшего порядка». О Родине задумался – под этим углом.
А время идет.
Идиот.
– Пошел к черту! – вдруг взорвалась Маня, припертая к стенке неотвратимостью предстоящего «действа», и от этого накаленная, как утюг.
– Вот, – обрадовался «больной». – Другой разговор. Здоровая реакция. Боевая. Как у людей. А то все: «Извините да простите!..», да «Как Вы?!..», «Не могли бы Вы…» – как с умалишенным. Будь проще, Мань, – мигнули ей нахально, – и мужик к тебе потянется. Так держать. Молодец.
– Вы напрасно со мной фамильярничаете, Леша, – высокомерно, с металлом в голосе начала Маня – и осеклась.
Устыдилась.
… Ему же это все еще более неприятно… и унизительно, скорей всего. Вот и балагурит, ерничает, дурака валяет… Ко мне прицепился с вопросами да расспросами, и вообще – несет околесную… Бог знает что, от неловкости!..
… На самом-то деле, если кому и было сейчас неловко – то это ей!..
Маня вспыхнула и попыталась придать лицу максимально тактичное и одновременно твердое, «медсестринское» выражение. Она открыла уже было рот, но «мужик» ее опередил – буквально на долю секунды.
– Мань, мне по нужде нужно. По малой, – спокойно сказал он. Но что-то такое мелькнуло в спокойных мужских глазах, Маня заметила.
Нет, не только легко читаемая физическая боль, которую «мужик», надо отдать ему должное, неплохо «контролировал»…
Но что-то еще, едва уловимое…
Беспомощность.
Очень глубоко припрятанная, злая – чисто мужская, но… беспомощность.
«Медсестра Маня» строго взглянула на «пациента».
– Вот и я о том, – отрезала она бестрепетно, официальным голосом медработника, сочтя этот тон единственно возможным выходом из положения.
… Но все равно – в воздухе висела неловкость, корчила рожи и сучила ножками!..
Маня резко встала и строевым шагом, на деревянных ногах, направилась на веранду. Там с полминуты постояла оцепенело, прижав руки тыльной стороной к пылающим щекам.
«Мужик», т. е. «пациент» – лежал в ее комнате, на ее кровати, под ее одеялом совершенно голый, из существенного на нем была только мощная голда – массивная золотая цепь с не менее увесистым золотым крестом на ней.
И все.
… Максимум, чем она рискует – что он «вич», но это уже неважно…
… Да какой, блин, «вич»!..
Маня лихорадочно огляделась.
… Так. Берем себя в руки. Что за девичий стыд?!.. Ей не 17, и она… сейчас типа «медик».
Маня схватила с верхней полки пыльную трехлитровую банку.
… Нет. Не годится. Не то.
Быстро сняла такой же запылившийся, в ржавых сколах бидон с широким горлом.
… То, что нужно.
На скорую руку обтерла его и метнулась в комнату.
Скорей, скорей – не дай Бог, не дотерпит, и… Убирать-то потом все это – ей!.. Нет!.. Ужас. И непонятно как…
Быстрее!!!..
…
Маня «пописала» голого Лешу. Все, что нужно, сама придерживала, поправляла и направляла рукой – «пациент» практически не шевелился и ничем не мог ей помочь.
Напоив его кое-как чаем – тот с трудом глотал, стараясь, правда, соответствовать, но толку опять от него было мало – Маня ушла на станцию.
Ближайшие дни Маня выхаживала «мужика».
Она «писала» его и «какала», приспособив для этого большую плоскую кастрюлю. Маня вытирала ему «попу», промывала ее же и другие «причинные» места. Обтирала всего.
Бинтовала, перетягивала ногу. Делала ему осторожный массаж – так и там, где нужно, втирала мази, сгибала и разгибала – «разрабатывала» – руки и ноги, давала таблетки – все строго по «схеме лечения», составленной дедом-хирургом.
Кормила и поила с ложечки – как положено. Стирала-перестирывала, не переставая, его постельное белье – оно постоянно противно закапывалось нехорошими брызгами и было все в жирных пятнах от мази.
И даже брила – очень неумело, несколько раз зверски его порезав – тот терпел.
… Такая вот «мать Тереза»… т. е. «мать Мария».
У нее минуты свободной не было. «Выхаживание», да еще и в сельских условиях, без городских удобств оказалось делом очень хлопотным.
Маня, громко топая, носилась из комнат на веранду и обратно, на участок – за водой, выносить и мыть «горшки».
… Туда-сюда, сюда-туда…
В местной аптеке не оказалось одной важной мази и одного лекарства.
К Верке Мане не хотелось обращаться, чтобы не привлекать внимание. Та всего пару раз ненавязчиво звонила и интересовалась как дела. Маня ее неизменно благодарила.
– Ну, как твой, – спрашивала Верка, – идет на поправку?
– Спасибо, Вер. Все нормально. Скоро бегать будет. Все хорошо. Он отдыхает уже просто.
– Помочь чем, Мань? Принести, привезти?
– Да нет, Вер. Спасибо. Все есть. Говорю – он практически уже в порядке.
– Да, – философски замечала Верка, – на них все как на собаках заживает – особенно после загулов.
– А я о чем, Вер. Спасибо. Пока, Вер. Побегу. Зовет чего-то…
– Беги, беги, – весело говорила Верка, – они долго ждать не любят. Нетерпеливые очень. Счастливо, Мань.
– Пока. Звони, Вер.
И Маня с облегчением отключалась. Хотя Верка была славная.
Просто Маню по-прежнему тяготило любое общение.
Выручила добрая аптекарша со станции. Недостающие препараты она предложила заказать через нее – «аптечная» машина два раза в неделю ездила в Москву за товаром. Кстати, от идеи насчет памперсов для взрослых, которые опять же аптекарша взялась доставить из города, Маня отказалась из-за запредельной цены, просто купила «утку», но почему-то у Леши с ней ничего не получалось.
Маня ни разу не ходила за эту неделю на пруд, купаться – было не до того.
Всегдашняя ее боль, ржавым гвоздем саднящая душу, терзала Маню не так сильно – несколько отступила. Приглушилась.
Факт известный: лучшее средство от душевной муки – вынужденная забота о ком-то. Да еще такая тяжелая забота, стрессовая.
И Маня неутомимо лечила и обслуживала этого неизвестного ей «Лешу», чужого мужика, которого зачем-то подобрала в жалком виде в лесочке.
… Спряталась за незадачливого Лешу от… своих проблем, и вся ушла в кипучую деятельность, выматываясь до предела.
… С бездомной собачкой было бы проще, ей Богу!..
Но эффект был на лицо – суточную дозу своего лекарства Маня сократила, сведя до минимума – по одной капсуле на ночь.
Самое страшное время – вечер. «Жаба» оживала и начинала тяжело поворачиваться в груди – душить.
Маня немедленно глотала таблетку. Переждав какое-то время, усаживалась перед Notebookом и принималась за сказку.
Обычно «мужик» к тому времени был уже полностью обслужен. Обработанный и пролеченный, чистый и ухоженный, на чистом белье, он умиротворенно засыпал в маленькой комнате.
… Была еще одна, тайная причина, по которой Маня уцепилась за этого «мужика», столь рьяно взявшись его «спасать». Причину эту Маня скрывала сама от себя и никогда ясно себе не формулировала, предпочитая держать ее в подсознании и не пускать наружу.
Почти бессознательно Маня надеялась заслужить у Бога «индульгенцию».
… Вот она сейчас отработает, сделает доброе дело и… Может скостят ей небесные силы.
За тот страшный грех, который она совершит в сентябре.
Когда «мужика» уже и след простынет, и все связанное с ним, вся эта временная суматоха, уйдет вместе с ним, канет в небытие…
А Маня останется – один на один со своей, сжигающей ее изнутри, лютой пыткой, сейчас, правда, тлеющей слабыми угольками – не так сильно… под давлением случайных обстоятельств.
… Один из самых страшных грехов.
Смертный грех – грех самоубийства.
* * *
Произошла удивительная вещь.
Первые пять дней «больной» практически был неподвижен – любое движение вызывало острую боль. И все эти пять дней, самых сложных, когда Маня «писала» его, «какала» и вытирала ему зад, бинтовала и перетягивала, массировала, растирала и протирала – он молчал.
«Мужик» замолчал внезапно, после первого дела «по малой нужде», осуществленного с помощью Мани.
Больше не наглел и не хамил. Вообще не говорил.
Молчал.
Только иногда – сквозь зубы – и то строго по делу.
Самая длинная его фраза за пять дней – про деньги. И сказана была непосредственно перед тем, как Маня отправилась в первый раз на станцию за лекарствами.
Дело было так.
– Деньги свои трать – не жмотись. Не экономь. Все верну – не бойся, – холодным сипом цедил «мужик». Считай взаймы у тебя беру. Под хороший процент – тебе такой и не снился. Не пожалеешь. Бабло не проблема. Это сейчас я пустой.
– И голый, – попыталась Маня разрядить обстановку и приободрить «пациента». – Только крест на шее.
Не получилось.
Тот, прежде хамоватый и балагуристый – шутку не поддержал.
– В точку. В данный момент – «голый». Раздели, суки. Бумажник тиснули – кредитки… и налом чуток было, – счел он нужным поделился, как-то по блатному, презрительно оттопырив губы, и бесцеремонным до брезгливого взглядом стрельнул по окружающей его убогой обстановке, прихватив глазами и Маню как часть антуража, – тебе б на год хватило. Часы, и те сняли, – скривился он и грубо выматерился. – Rolex. Потому и сняли. И мобилу куда-то… Короче, бабки будут. Бери все, что нужно. Под 1000 % – у тебя кредитуюсь. Наваришь на мне – реально. Не сомневайся. Все будет. Поняла?
– Я…
– Поняла, спрашиваю?!
– Да.
Мане все-таки хотелось поддержать «больного», чье «причинное» место она только что собственными руками направляла в старый бидон с отчаянной решимостью – деваться ей было некуда. Ему тоже.
… Вот он и разозлился, и от унижения – так жестко и холодно с ней… все ж понятно.
– Леша, Вы относитесь ко мне как «медсестре» или «нянечке» в больнице… Здесь, конечно, не больница, но… так и Вам и мне будет проще. И вообще – смотрите на все полегче.
И Маня улыбнулась ему отчасти деланной «дружеской» улыбкой.
– Все. Иди, – отпустил тот ее холодно-неприязненно, проигнорировав ее тираду. – Бритву не забудь, – сухо велел он и сомкнул ресницы, длинными тенями упавшие на скулы.
… Бандит, скорей всего, по деловому спокойно решила Маня, выйдя после этого «базара» на веранду и задумчиво уставившись в окно. Прикончит он меня, факт, когда будет уходить, правильно я тогда подумала. «Уберет» – свидетели долго не живут.
Ну и что? Делов-то. Тоже мне – страсти-мордасти.
… Сказал же, его ищут – вон как боится, что узнают, где он. Трепался, хохмил, хамил, напирал нахально – сипел, хрипел – «живчика» изображал из последних сил, а сам все выведывал да выспрашивал невзначай эдак, по ходу дела – что я да как я, одна ли я да кто мне сюда ходит.
Обрадовался. Думает, повезло. Думает, дуру нашел – ничего не понимает, совсем не волокет.
Жалостливую, толстую, одинокую дуру.
Ну-ну.
… Я, милый Леша, все понимаю. Только мне плевать. У тебя, Лешенька, свои дела, а у меня – свои.
Маня внезапно обозлилась.
… Ишь ты!.. Не то что рукой пошевелить, голову повернуть не может, не говоря уже про прочие «интимные» места!.. А туда же – распоряжается, командует, приказы прям отдает, и жестко так, по-армейски и по-мужски: «Бритву купи.»
Сурово.
Маня враждебно усмехнулась.
«Заплачу. Озолочу. Все. Иди.» Тоже мне…
Весь на понтах.
Дешевка. Хоть и бандит.
Хам и дурак. Со своим несуществующим Rolexом.
Маня полезла за кошельком и пакетом и наткнулась взглядом на шмотки «мужика», висевшие на стуле.
… Надо постирать – грязные, и в крови… другой-то одежды у него все равно нет… Сейчас замочу в холодной воде, а вернусь – постираю… Хорошо жарко – быстро высохнет.
Отложив в сторону пакет с кошельком, Маня сунула вещи «больного» – джинсы, тенниску и белье – в таз и засыпала порошком. Но предварительно внимательно все рассмотрела.
… Однако. Круто.
Тряпки были фирменные, то есть совсем фирменные – родные или из «бутиков». Еще и Rolex какой-то упомянул как бы ненароком…
… Точно – бандит. Или – «полу-бандит», что практически одно и тоже.
Но с другой стороны, сейчас никого ничем не удивишь – все смешалось…
Маня вышла на участок.
… и какой идиот придумал сделать кран внизу!.. – злобно пыхтела она себе под нос, зависая вниз головой над краном, пока наливала в таз воду. Подняла таз, покраснев от усилия – у Мани, несмотря на вес, были от природы слабые руки – и водрузила на гнилой кособокий деревянный столик.
Взбивая порошок и вороша в тазу вещи «пациента», еще раз в сердцах мысленно его передразнила, в раздражении тряхнув головой:
«Все. Иди».
… Иди сам, милый!..
Обалдеть.
… Ну ладно. Пусть отмокает.
И быстренько потекла в аптеку, внутренне вибрируя, кипя и негодуя.
… Пять дней прошли в молчании и бешеной суете.
Больной изъяснялся только междометиями или короткими односложными указаниями, типа: «Да», «Нет», «Выше», «Ниже», «Здесь не трогай», «Не хочу», «Хватит», «Иди».
На шестой день «мужик» уже сидел и вполне сносно мог шевелить конечностями.
Дедок-хируг оказался классным спецом, недаром столько лет вкалывал в «Бурденко», главном военном госпитале.
Маня неукоснительно – очень строго – следовала его «рекомендациям», все время ныряя в записи.
«Больной» молчал, стиснув зубы, кривился, морщился. Иногда мычал, но не стонал – терпел.
Герой.
… Впрочем, пару раз по вечерам, после перенесенных процедур «герою», несмотря на обезболивающие, бывало совсем фигово – и тогда Маня клала ему руку на лоб. «Мужик» моментально облегченно и расслабленно засыпал.
Седьмой день был переломный – знаковый.
«Пациент» встал. И начал сам справлять «большую и малую» нужду – Маня только выносила.
Пару дней осторожно расхаживался, сначала около кровати, потом по комнате. А потом, дней через десять – уже бойко шагал по всему дому и участку.
Дело очень быстро пошло на полную поправку. Недели через две «мужик» был уже практически как огурец.
И опять прав оказался Веркин дед – «мужик» изначально оказался крепкий и крупный, здоровый – и зажило на нем все как на той самой пресловутой «собаке».
… Получилась, правда, очередная странность. Произошла еще одна удивительная вещь.
Выздоровев и обретя силы, «мужик» не ушел – по неясным для Мани причинам.
Прижился.
Как оказалось – никуда не спешил.
Не уходил – и все.
Висел у нее над душой, активно требуя хлеба, зрелищ и душевного участия.
Текли рекой Манины денежки, таяли скромные запасы. Бывший владелец Rolexа все время хотел кушать.
Пока он был «лежачий», Маня кормила его кашами и выпаивала куриным бульоном с ложечки. Еще от своей бабушки Маня слышала этот рецепт: крепкий куриный бульон – лучшее средство для выхаживания ослабленных, «тяжелых» больных, после операции, например. «Дает силы и поднимет на ноги кого угодно», – утверждала бабушка.
И точно. «Пациент» на глазах окреп. Даже слишком, с Маниной точки зрения.
И по новой разговорился. Стал капризничать. И наглеть.
– Мань, я не хочу больше каши. И бульон не хочу. Сама пей. Только без хлеба, а то еще разнесет – в дверь не пролезешь.
Маня не реагировала.
– Мань, я мяса хочу. Здесь это можно организовать, а?
Сам он, по-прежнему, из дома и с участка не выходил – ни ногой. Ни разу. И никому не звонил – телефон не брал и не просил.
Манины денежки стремительно улетали. А у нее и так было негусто. В издательстве обещали заплатить недели через три – Татьяна сообщила, они с ней на днях общалась в чате. Про «мужика», кстати, Маня ничего ей не сказала, решила – вообще не говорить, по разным причинам. А вот насчет зарплаты и гонораров Маня живо поинтересовалась – тема более, чем актуальная, особенно сейчас.
… Раньше Маня, как и Татьяна, ходила на работу в редакцию каждый день. Но с тех самых пор, после того, что с ней случилось – перестала. Сначала валялась по больницам, потом – просто была никакая. Начальство к ее несчастьям отнеслось с пониманием. За что Маня начальству и руководству была страшно благодарна.
Редкий, между прочим, случай в наше «капиталистическое» время. Татьяна и тут, надо сказать, подсуетилась, надавила по возможности, вовсю формируя общественное мнение.
Короче, Маню не уволили. Просто как бы перевели на полставки, вдвое сократив зарплату и разрешив работать дома – «на удаленном доступе», что Маню как раз устраивало – она была больше не способна ходить на работу, не могла никого видеть и ни с кем общаться.
Полную норму по редактированию она тоже уже не тянула – в силу своего состояния. Быстро уставала. Она могла работать только по утрам, в первой половине дня. Спокойно выпив чашку кофе, усаживалась перед компьютером часа на два максимум, а потом – все, уже не могла сосредоточиться…
… Зато по вечерам Маня сочиняла сказки, точнее, сказку – третью по счету. Занятие, на которое она неожиданно подсела, после последней «нервной клиники».
Маня, правда, еще и на гонорарах чуть подрабатывала – брала иногда корректуру, но это сущие копейки.
… Деньги, значит, будут – недели через три. Плохо. Скоро за интернет платить.
Совсем фигово.
… Мясо? Какое еще, блин, ему мясо?
Занимать она не будет – это точно. Уж у Татьяны – во всяком случае. Ни под каким видом. Та и так достаточно для нее делает. Взять хоть одно это лекарство, без которого Маня и дня не может протянуть – его Вадик, муж Танин, для Мани достает. И денег за него они никогда с нее не берут – наотрез отказались. Таня тогда так и сказала – даже и не думай, у каждого может беда случиться, а ты, Мань, еще и моя любимая подруга…
В общем, надо дотянуть… каким-то образом.
Ей-то самой много не нужно, обошлась бы, дотянула…
Маня напряглась и несколько приуныла.
А тут как дотянешь?… Когда у нее такой вот «Казус Кукоцкого», образно говоря, образовался – в Лешином лице.
Пришлось даже на пару футболок разориться, прикупить ему на станции. И несколько пар носков и трусов. Да, и джинсы еще одни – на смену. И шлепанцы.
Все это – далеко не фирменное. Китайское, вьетнамское или какое-то там еще… Но – самое дешевое.
Дешевое-то дешевое, но денег на все ухлопалось много – по Маниным меркам. Плюс лекарства, бинты. И еда.
Словом, сплошные непредвиденные расходы. «Доброе дело» в лице Леши ее основательно выпотрошило.
Да что там – она практически вылетела в трубу.
… Мясо ему подавай!.. Совсем совесть потерял!
Маня никак не могла взять в толк – почему бывший «больной» до сих пор у нее ошивается?
… Что на нее польстился – ой, не смешите, господа! Он у нас стройных любит.
Но все это лирика. У него ж дела – серьезные. Проблемы. Их надо решать. Его «ищут» – по его же словам.
… Чего ему тут делать – время тянуть? Зачем околачиваться?!..
Маня терялась в догадках.
Отсиживается у нее как в окопе – допустим. Но уже отсиделся – хватит! Третья неделя заканчивается – он в прекрасной форме. Пора и честь знать. И за ум браться – дела свои налаживать.
К тому же Маня за эти две недели порядком выложилась и выдохлась, сама слегка притомилась.
Вот и намекала. И даже уже прямо спрашивала.
И мяса ему не купила – обойдется. Курицей, оставшейся от бульона.
… Только нечего сразу по полкурицы сжирать – надо растягивать!..
– Мань, купи мяса!.. Че ты жмешься-то!
– Нет. Дорого. У меня, Леша, таких денег – нет.
– Займи. Сказал же – отдам потом, вот те крест. В 1000 раз больше – прикинь? Соображаешь? В кредит купи. Жрать хочется, Мань.
– Ты только что ел!
– Разве ж это еда? – Леша в досаде сплюнул. Взглянув на Маню, цинично хмыкнул: – Сразу видно, баба ты незамужняя, и не была. Души мужика не понимаешь.
Маня молчала – пол подметала.
Леша, оседлав скрипучий стул и скрестив на спинке руки, следил за ней глазами.
Наклонившись и пыхтя, Маня выметала из-под кроватей, шкафов и углов.
… Вот тумбочка-то, наблюдая за ее усилиями, тихо веселился Леша, забавно сморщив губы. – Пончик. Маня-пончик.
– … да, Мань, должен признать – совсем не понимаешь. Шмотья какого-то отстойного мне накупила. Деньги потратила. Последние, судя по всему. Зачем спрашивается, а, Мань?
«Маня-пончик» выпрямилась, щеки красные, и отдышалась.
– Стирать надоело. Потом надо же в чем-то ходить… и менять.
– Да на кой х…у, извини Мань, мне эти тряпки половые, а?! Лучше б пожрать купила. Мяса. И побольше. А шмотки эти хреновые – потом, если бабки останутся.
– Отстань, – лаконично ответила Маня и полезла под столик с Notebookом.
– Вот ты какая, Мань – грубая. Не ожидал.
Леша сделал серьезное лицо, но серые глаза смеялись, упершись в Манину объемистую «спину», выпирающую из-под «компьютерного» столика.
– … Потому и одна. Говорил же тебе – нельзя так, Мань, с мужиками. Поласковее надо. Понежнее. Глядишь, наелся бы от души мяса, помягчел – и приласкал. Пожалел бы.
Леша красноречиво крякнул и вздохнул.
Маня вдруг обернулась и с интересом посмотрела на «говоруна».
– А ты часом, Леш, не жиголо? Не альфонс профессиональный? Который по женщинам живет и столуется – задарма. Ловко заманивая их в свои сети и подтибривая у них деньги, украшения, столовое серебро, технику… вообще все, что можно вынести – пред тем, как смыться.
– Альфонс?! – поразился Леша, скрипнув стулом. – Опять неожиданно, Мань. Но в данный момент – похоже на правду, признаю.
– Да. Именно. – Замерев с веником в руке и округлив свои разные глаза, Маня изучающее смотрела на Лешу. – Сейчас, говорят – таких навалом – прохиндеев. Кризис. Ситуация сложная. С работой опять же туго…
– Мань, по-своему ты права, но…
– Вот я и думаю: морду тебе уже набили, «потеряли» и «ищут»…
– Но у альфонса, Мань, по роду его чисто профессиональной деятельности, есть и другие должностные обязанности – не только проживать и кушать, – скучным казенным языком затянул Леша. – Согласна? Если уж мы с тобой решили, Мань, что я – это он. Альфонс и прохиндей, в смысле. К чему я клоню, Мань – сечешь? – доброжелательно осведомился предполагаемый «жиголо». И вдруг подмигнул ей – заговорщицки и блудливо.
Маня, слушавшая его неотрывно и с большим интересом, дернулась. Отвернулась и утянулась под кровать вслед за веником.
Леша засмеялся.
– Счастья ты своего не видишь, Мань. Совсем глупенькая. Ничего-то ты не умеешь, Мань. Ни мужика завлечь, ни…
– Леш, ты домой когда собираешься?
– Не понял?
– Домой, спрашиваю, когда?
– Отчалю, в смысле?
– Да.
Из-под кровати раздавалось враждебное шуршание и било холодом.
– Не волнуйся. Скоро, – легко парировал «альфонс и прохиндей», покачиваясь на нещадно скрипевшем стуле. – Время не пришло. Сам скажу – когда.
– Дела разве тебя срочные не ждут… а, Леш?…
Маня собирала мусор на старый железной совок с отломанной ручкой.
– Дела пока терпят, Мань, – невозмутимо откликнулся «жиголо». – Не дрейфь. Все тип-топ.
Поджав губы и чуть не плюнув, Маня с каменным лицом проследовала на веранду выкинуть мусор, и стала там злобно греметь кастрюлями.
Леша сидел с насмешливым и довольным видом.
– Вот, – не трогаясь с места, завел он в сторону веранды. – Гонишь. А потом ведь плакать будешь – когда уйду.
Леша прислушался и подождал реакции. Ее не последовало – вслух.
… Буду. От радости – отчетливо донесся с веранды Манин немой ответ – она что-то уронила и чертыхнулась.
Леша удовлетворенно кивнул.
– … Вот я и говорю – счастья своего не понимаешь, Мань. В кои веки хоть с мужиком поживешь – хоть недолго. Другая б обрадовалась, Мань. Оценила. И засуетилась. Прыгала б вокруг меня. Старалась.
Леша снова прислушался – Маня загремела ведром и начала куда-то лить воду.
– … Мяса б купила, к примеру. Много. И поставила. Обязательно. Лишь бы не уходил. А, Мань? Что скажешь?
У Мани что-то с грохотом упало и пролилось. Бухая по веранде и отчаянно чертыхаясь, она начала собирать с пола.
– Черт, черт, черт!.. – топала Маня по веранде, полы под ней скрипели и пели на разные голоса.
Леша опять засмеялся.
Громко хлопнула входная дверь – Маня покинула помещение.
… На грядки метнулась. Отвлечься.
Над урожаем «отдохнуть». И правильно.
Встав и всем телом ощутив мощный прилив физической энергии, «физиологического счастья» от вновь обретенных сил, Леша пинком откинул стул и, прихватив радиоприемник, радостно сиганул за Маней на участок.
Усевшись на крыльце, Леша с наслаждением подставил плечи под жаркое солнышко и поймал «Дорожное радио».
Над грядками, прямо у него под носом, воинственно развевался, реял флагом цветастый Манин сарафан.
Кайф.
Под заводные завывания «крутых мужиков» с «Дорожного», Леша с крыльца по-хозяйски бодрым взором окинул Манины владения.
Перед ним расстилался чудовищно заросший участок – высокая трава и буйная крапива в человеческий рост. Три яблони, одичавшие от старости, раскидистые и ветвистые. По краям – непролазные заросли столь же диких малины и смородины. И одна высокая береза – рядом с домом.
Маней были протоптаны пара узеньких тропинок по примятой траве – к крану и к сильно накренившемуся на бок, древнему туалету из почерневших досок.
Дверь от туалета когда-то, видимо, отвалилась и валялась за туалетом, вдавленная в землю и поросшая слегка травой.
Но все равно туалет смотрелся отлично – был «веселенький» и очень оживлял пейзаж, ярким пятном выделяясь на фоне окружающей зелени.
Маня, когда приехала, нашла выход из положения и по-своему решила проблему с дверью. Порывшись в Татьянином шкафу – на что та дала ей добро – нашла старую скатерть в гигантских розах и сшила из нее занавесочку. Продела веревку и повесила, натянув на два гвоздя, собственноручно прибив их повыше изнутри.
Леша, начав самостоятельно посещать «очко», Манин труд сразу отметил и высоко оценил в свойственной ему манере – одобрительно покачал головой и зацокал языком, выражая свое восхищение:
– Молодец, Мань. Сама придумала?
Та, по обыкновению, не удостоила наглеющего на глазах «мужика» ответом.
– Красиво, Мань. Неожиданно несколько, но… делово, – замети он уважительно.
Высокий и здоровый Леша, заходя и выходя, всегда путался в этой старой тряпке, пунцовые розы цеплялись и налипали ему на лицо, а он неизменно аккуратно – насколько мог – с себя их снимал.
– Эх, – крякал он в такие моменты, – люблю я эту сельскую жизнь. И деревенский быт. Рукодельница ты, Мань. Цены тебе нет.
Не без сожаления оторвавшись от созерцания Маниного «креативного» туалета и скользнув напоследок взглядом по трухлявым столбикам и остаткам каких-то столов и настилов, торчавших в неожиданных местах из крапивы, Леша остановил наконец глаза на самой Мане, сердито зависающей над грядками.
– Да. Давненько я так не жил, – задумчиво сообщил он в воздух, начав разговор.
Маня с грядок косо на него посмотрела – Леша очаровательно ей улыбнулся. Та мгновенно уткнулась носом в землю.
Собственно, назвать грядками то, по чему сейчас старательно ползала Маня – было сильным преувеличением.
Прибыв в поселок, Маня обратила внимание на поистине нездоровый «посадочный» ажиотаж, царящий в Николаевке. Сама она в такой раж не впала – отродясь не интересовалась ни садоводством, ни огородничеством. Но общей панике отчасти поддалась – сознательно. Поразмыслив, решила, что в местных условиях это неплохое занятие.
… В меру увлекательное и… короче, сгодится как вариант – чтобы убить время и на что-то переключаться.
К делу – по ее мнению – Маня подошла основательно. Нашла в Татьянином хозяйстве старую, как и все здесь, ржавую лопату с гладкой лоснящейся ручкой и вскопала две одинаковые грядки – одну рядом с другой, недалеко от крыльца.
Копать было трудно, и грядки, надо сказать, получились небольшие. Каждая – примерно метра по полтора в длину и с полметра в ширину. Зато аккуратные и ровные – Маня очень старалась. Надев садовые перчатки, выдирала траву, рыхлила и выбирала корни, ухлопав на это уйму времени – полдня, не меньше.
Предварительно Маня накупила на станции разных дешевых семян в пакетиках – укропа, петрушки и чего-то там еще – все, что всучила ей продавщица. И посадила, как ей казалось, по всем правилам. Укроп разбросать – чего там!.. Дело нехитрое. Регулярно поливала. И очень ждала, что получится, «юным мичуринцем» исследуя каждый день обстановку на грядках. Ей было ужасно любопытно – то, что уже слегка вылезло – это что? И где остальное?
Оптимистично настроенный Леша с крыльца рассматривал возвышающуюся над грядками, крайне недоброжелательную Манину «спину», которой та демонстративно к нему повернулась.
… Молчит. Пашет. Ей не до глупостей.
«Вид сзади» в таком ракурсе был не лишен определенной приятности, что Леша уже привычно про себя отметил и хмыкнул. И хотел было сменить волну, на которой зазвучало нечто тягомотное, покрутил рычажок, но вернулся обратно – «Дорожное» передумало и выдало бойкий сингл.
Леша встрепенулся и прибавил звук, мило поглядывая в сторону грядок, как бы по товарищески предлагая насладиться вместе.
Маня тоже малость встрепенулась, неловко дернув рукой, зацепив лейку, потеряв равновесие и чуть не свалившись.
… Приемник этот она ненавидела. И Лешу заодно – когда тот его слушал.
С приемником – будь он неладен! – получилось так.
Этот черный допотопный радиоприемник Леша обнаружил на веранде, на запыленном и слегка подернутом паутиной подоконнике – там валялось полно всякой всячины.
Покопался в нем и два дня ныл, выклянчивая у Мани батарейки.
Повздыхав, Маня уступила и купила ему на станции батарейки. Сочла, что ему, как любому мужчине, все-таки необходимы какие-нибудь «игрушки». Но про себя лелеяла тайную мысль, что реанимировать эту «древность» все равно невозможно.
Оказалось – возможно.
И Маня прокляла все на свете.
Леша слушал «убойный музон» на коротких волнах – в FM-диапазоне, со знанием дела заметил довольный Леша. Приемник хрипел, сипел и кашлял – как сам Леша в первые дни «болезни».
Но Лешу это не смущало.
Маня держала себя за человека культурного и интеллигентного и терпеть не могла попсу, рекой льющейся с «коротких волн».
