Текст книги "Лучшее за год III. Российское фэнтези, фантастика, мистика"
Автор книги: Марина и Сергей Дяченко
Соавторы: Александр Зорич,Леонид Каганов,Игорь Пронин,Дмитрий Колодан,Шимун Врочек,Юлия Зонис,Дмитрий Володихин,Антон Первушин,Мария Галина,Владимир Березин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Под водой жить прекрасно,
Но невозможно.
Даже с тобой.
Спустя два часа Кей Римти сверху донизу обегал трехэтажное здание обслуги моста, чтобы собрать паутину. По-другому он лечить раны не умел. Смешал со слюной и глиной и попытался хоть немного помочь простреленной Офе. Она лежала на полу первого этажа, в самом углу, и умирала.
– Не уходи…
– Что? – Кей потянулся к ее губам, прислушался. Офа молчала. – Ты говори! Ты не умирай, пожалуйста!
– Больно говорить… Не верь им, поэт. Они холодные. Они нас используют… И бросают. Ради Империи. Убивают… Они всегда знают, что больше: деревня или город, человек или Империя, эльф или оркское княжество… Они убьют тебя, а я уже не смогу защитить…
– Ты не так много говори, – поправился Кей. – Все будет хорошо. Атака почти отбита.
Все вышло так, как предполагал Хью Грамон. Поезд дошел до середины Морского моста, и тогда кентавры вернулись. Несмотря на ожесточенную перестрелку, спасти троллей не удалось. Истекая водой, два последних гиганта умерли. Уцелевшие кентавры унеслись прочь, прорываться к своим «усмиренным» сородичам на востоке. А водяные тем временем уже выползли на остров и ударили неожиданно.
Двухчасовой бой унес больше жизней защитников поезда, чем битва с наскакивающими кентаврами. Капитан вывел полк охраны на остров целиком – держать оборону в поезде против водяных оказалось труднее. Хилые, в странных масках, с наполненными бурдюками за спиной, они были вооружены короткими арбалетами. Сбить таких воинов в воду нетрудно, но враги возвращались снова и снова, сотнями ложась на берегу. Арбалетная стрелка пробила живот Офы. И для Римти, поначалу старавшегося помогать, война кончилась.
– Может, тебе сбежать? – вдруг спросила Офа. – На мосту, наверное, никого нет. Беги… Выберешься на ту сторону – забудь все и иди куда-нибудь подальше от столицы. Такие, как Грамон, ничего не забывают… Пока ты ему нужен, он твой друг. А потом, когда ты не нужен, уже не друг, а не друг – это враг, а с врагами они не церемонятся… Беги…
– Да, сейчас…
Тряпки снова пропитались кровью. Надо менять перевязку. Хотя зачем, если паутина не помогает? На глаза сентиментального Кея наворачивались слезы. Тогда он видел перед собой похожую на женщину орку. Когда смахивал их – похожую на человека эльфу. Черноволосые, зеленоглазые, они нравились ему одинаково.
– Римти! Ты тут?
Запыхавшиеся, мокрые Грамон и Жекоби шли через пустой зал. Хью тащил изорванные бурдюки с трубками и маску, одни из тех, что были на водяных.
– Зачем тебе это?
– Пригодится, ради интереса. Но мы тут подумали с другом… И я вспомнил: ты говорил, что слышал голоса из цистерны! Было?
Кей пожал плечами, глядя в веселые, злые глаза не остывшего от боя Грамона.
– Было… Хью, она умирает.
– Я постараюсь прислать мага! Но нам надо спешить. Посторожи это!
Бурдюки шлепнулись рядом на пол, обдав Кея и Офу брызгами. Поэт осторожно обтер лицо Офы.
– Я бы отнес тебя к поезду, но боюсь, ты умрешь… А Хью скоро приведет мага.
Офа растянула губы, и Кей понял: она смеется.
21Платок! Как много в этом слове,
Когда это ее платок.
А может, не ее…
У распахнутых дверей экипажного вагона курили легкораненые. Жекоби растолкал их и первым взобрался по лесенке. Второй уровень, третий… Топоча, кшатрии подбежали к временным апартаментам принцессы. Подполковник едва не упал, оскользнувшись – кровь.
– Дело плохо, – одними губами сообщил он Грамону.
Тот, не отвечая, показал пальцем на ухо и на коридор впереди. Тихий шлепающий звук за углом. Раз, еще раз… Еще… Тяжелое падение. Шуршание, сопение, кто-то пытается встать. На ходу вытаскивая саблю, Грамон рванулся вперед. Водяной успел раньше: стрелка из короткого арбалета звонко ударилась о клинок. На второй выстрел Хью ему времени не оставил.
– Ну вот! – расстроился Жекоби. – Не будь я хромым после некоторых дел, взяли бы живьем!
– Молчи!
Водяной еще дышал, еще колыхалась вода в бурдюках за спиной. Они склонились над ним, Хью содрал маску с бледного безносого лица.
– Симиаэль!.. – то ли сказал, то ли проклекотал умирающий. Они подождали еще немного, потом Жекоби выпрямился.
– Все, отплавался. Надо швырнуть его тело вниз – может, отстанут уже от нас!
– Или наоборот, будут лезть, пока всем кишки на шею не намотают! – усмехнулся Грамон. – Но не спеши, давай обыщем. Мне послышалось… Нет, не послышалось.
За пазухой водяного нашелся цветастый платок, уже изрядно в крови. Инициалы эльфийской вязью.
– Ты разбираешься?
– Я каждый день такое вижу! – Жекоби взял платок, присмотрелся. – Да, ее метка. Что ж, кое-что прояснилось. Великая сила любви! Смотри: нашел как-то возможность пробраться в цистерну с товарищами, долго сидел там в духоте, спланировал это нападение, заплатил кентаврам… И все ради эльфы, которую и видел-то, наверное, раз в жизни!
Они рассмеялись, но Хью несильно толкнул в грудь приятеля.
– Смех смехом, но надо посмотреть – может, она еще жива? Дверь оказалась заперта. Жекоби постучал.
– Убирайтесь!
– Господин Ахастиаль? Я так и думал! Открывайте, все уладилось. Старик открыл не сразу, да и тогда продолжал прижимать кинжал к горлу принцессы. Только увидев труп водяного, он отпустил рыдающую Симиаэль.
– Жалко девочку, но нельзя ее было отдавать, – сетовал он, на дрожащих ногах добираясь до кресла. Чуть в стороне лежал мертвый Ит Колораль, последний телохранитель своей госпожи. – И теперь нельзя, если они будут продолжать наседать. Мертвая эльфийская принцесса гораздо лучше, чем эльфийская принцесса в заложницах.
– Ну, тут не совсем в этом, кажется, дело… – Жекоби налил вино в три бокала. – Водяной просто влюбился.
– Просто ничего не бывает, – вздохнул старик. – Мы не знаем пока, кто он, но, наверное, под водой есть и другие. Менее влюбчивые. Вы же знаете, как мой народ относится к аристократии. Да и вообще, я не очень понимал, что происходит. Проще было устранить источник бед – на всякий случай. В некоторых видах магии я, слава Творцу, еще разбираюсь, но не повезло. Теперь вы должны все много раз перепроверить: нет ли двойной игры? Уж очень странная история.
– Выводов пока два, – сказал Хью Грамон, присаживаясь на диван рядом с плачущей принцессой. – Первый: водяные снова размножились и несут угрозу Империи. Второй: они встречались с западными эльфами. Где, когда – пока неизвестно. Но будет известно.
– Я вам с трудом верю, – усомнился Ахастиаль.
– Платок! – Хью изящно взмахнул трофеем. – Неопровержимое доказательство! Но я, кажется, кое-что забыл… Прошу меня извинить.
Мага он нашел в капитанском отсеке.
22История любая – лишь эпизод
Истории, которая длиннее. А над самой длинной,
Наверное, зевает и Творец.
Новые сапоги немного жали. Особенно правый. «Сапог мой правый – парень бравый… – вспомнил Римти. – Как там дальше? Да ладно, еще сочиню».
Они шли по проселочной дороге, приближаясь к постоялому двору. Надежные, обжитые имперские места. Вкусная пища, крепкое вино, вежливые граждане.
– А когда Офа вылечится, ей дадут гражданство? – спросил Кей.
– Попросим – дадут, – кивнул Хью. – Не волнуйся, с ней все будет в порядке. Если меня не будет в столице, иди к Жекоби, он поможет.
– Где же мне его найти?
– Ну… Я дам тебе один адресок.
Помощь прибыла на мост к вечеру – в том числе и мягкие, рессорные кареты для пассажиров высшего класса и раненых. Грамон сунул браминам какую-то записку, и Офу положили на лучшее место без всяких вопросов. Солдаты и экипаж остались охранять поезд, ждать новых троллей, а Жекоби умчался верхом по своим, особо важным делам. Только Кей и Хью пошли пешком.
– Я думал, вы всегда торопитесь.
– Мы? – Грамон усмехнулся и вытер пот с лысины. – Кто как. Я думаю, что дело не в спешке, а в ритме. Чтобы быть там, где ты нужен, можно бежать, а можно ползти, только скорости должны быть кратными. Понимаешь?
– Даже не пытаюсь.
– Я тоже. Но в любом случае приятно прогуляться, подумать о том о сем… В компании с приятным во всех отношениях попутчиком. Тем более, что никто не должен знать, как я выбирался с Северных Территорий и что там делал.
– Я никому не расскажу, – на всякий случай сказал Кей.
– Да ты вообще славный малый! – Хью приобнял его. – Только стишки сочиняешь дурацкие и нож в дело пускаешь не думая. И то, и другое может довести тебя до беды. Ну ничего, доберемся до столицы, пристроим тебя к какому-нибудь делу. Офу тоже… Пока мы охраняем Империю, она охраняет нас. И с водяными справимся.
– Я знаю, – кивнул Кей Римти, не отрывая голодных глаз от постоялого двора.
«Есть двор, в котором я как вор. А есть другой, я там герой. И вечером и поутру я от двора хожу к двору. Живу я так, и скажет всяк…»
– Да перестань шевелить губами!
Елена Первушина
Паноптикум
Я просыпаюсь от того, что губы мужа щекочут мне ухо. Он шепчет:
– С праздником, дорогая!
Его рука ныряет под подушку, находит мою и пропихивает мне под ладонь что-то маленькое и твердое, точнее (я узнаю даже спросонок) – маленькую коробочку со сводчатой крышкой, в таких хранят драгоценности. Коробочка обтянута бархатом, и он щекочет мне ладонь.
Я смыкаю пальцы вокруг драгоценной добычи, мигом просыпаюсь, сажусь на кровати открываю коробочку и вижу две золотые, осыпанные фианитовой крошкой звездочки – серьги.
– Милый, это… Это же… я не знаю…
Я хватаю его за галстук, притягиваю ближе, целую. Он отвечает на поцелуй неожиданно страстно, как мальчишка, потом отстраняется:
– Ну все, все, я побежал, надо на работу, все остальное – вечером.
И уже в дверях кричит сыну:
– Виктор! Не забудь, список покупок на столе!
Ради праздника я разрешаю себе понежиться в постели еще пять минут и полюбоваться подарком. Но не тут-то было! В дверь, ловкие, как ласочки, проскальзывают мои дочурки-бедокурки Соня и Ангелина, забираются в кровать и тут же садятся на меня верхом.
– Мам, что у тебя? Мама, покажи! Мама, что Гелька лезет, моя очередь первой смотреть! Мам, а вы нам такие купите? Мам, правда, мне уже можно?
Близняшки – Настя и Лиза – застыли в дверях. Мордочки любопытные, как у бельчат, глаза горят, но подойти без приглашения боятся. Они у нас совсем недавно, всего три месяца. Близняшки – дочки средней сестры Виктора. У нее с мужем семеро детей и живут они в Твери, а раз я смогла родить Виктору только двух дочерей, мы решили, что сможем взять еще двоих. С пятилетними уже не надо возиться, как с грудничками, а пособие на них будут платить еще долго, до самого замужества. Лида, сестра Виктора, была рада-радехонька, когда он ей предложил забрать девочек: у них в доме и так не протолкнуться, да к тому же она понимает, что в Петербурге девочки получат лучшее воспитание, и мы сможем в будущем подобрать для них хорошие партии. Она, правда, просила, чтобы мы взяли девочку и мальчика, но Виктор категорически отказался. Мы ведь уже усыновили моего двоюродного племянника – нашего Виктора-младшего, теперь у мужа есть наследник, а больше ему не надо. Он так и сказал тогда:
– Во-первых, когда в семье много сыновей, это ведет к раздорам. Во-вторых, одному я сам могу оплатить обучение по первому разряду, да и жилье купить так, чтобы было потом куда жену привести, а на двоих придется брать кредиты. Я не хочу влезать в пожизненную кабалу, да еще детям ярмо на шею вешать. В нашей семье еще никто не учился за чужие деньги. Ну, а в-третьих, Леночке нужны помощницы. Я не хочу, чтобы она надрывалась на кухне одна.
Лида, конечно, поджала губы, но согласилась. Правда, со мной она теперь говорит по телефону подчеркнуто холодно. Понятно: ее муж и вполовину не такой заботливый, как мой Виктор.
А девочки оказались очень славные – тихие, послушные и уже настоящие маленькие хозяюшки, хороший пример моим дочерям. Все-таки в провинции очень сильны традиции, там дети быстрее взрослеют. А в больших городах полно таких сумасшедших мамашек, как я, которые балуют своих детей. Но тут уж я ничего не могу с собой поделать!
Кстати, надо сегодня вечером сказать Насте с Лизой, что они прошли испытательный срок, и мы решили их оставить. Сегодня как раз женский день – это будет очень кстати.
* * *
Как весело печь блины впятером!
Соня месит тесто, Геля режет яблоки, я колдую у плиты, Настя и Лиза – тихие серьезные ангелочки – неслышно летают из кухни в столовую, накрывают на стол.
Возвращается из магазина Виктор-младший. Он принес продукты, которые я заказывала, и сверх того – мороженое для девчонок и букетик нарциссов для меня.
Это, конечно, Виктор-старший позаботился! Недели две назад он заскочил домой пообедать, а я как раз смотрела «Ваш уютный дом» и там рассказывали, что нарциссы – это цветы смерти. А я сказала, что это ерунда какая-то, раз они весной вылезают из луковиц в холодную землю – значит, самые что ни на есть цветы жизни. И Виктор, оказывается, это запомнил! Я так растрогана, что тут же принимаю решение: вечером, когда дети уснут, я надену свои бархатные туфли на высоком каблуке, маленький фартук, как у официантки, а за пояс фартука запихаю нарциссы, и пусть Виктор их достает. Губами. Про такое, конечно, не рассказывают в «Уютном доме», но умная женщина не должна сидеть, как клуша, и смотреть целыми днями канал «Ладушка». Есть и другие каналы.
Хорошо, что живот у меня подтянутый, несмотря на двоих детей. Сейчас в страховку по беременности входит и аэробика для мам после родов – только ходи и не ленись. Я не поленилась и очень этому рада.
* * *
За завтраком Лиза что-то шепчет Геле на ухо, и Геля тут же поворачивается ко мне:
– Мам, по телевизору вчера говорили, что на Васильевском ярмарка еще не закрылась. Может, съездим? Мам, ну пожалуйста!
Я вспоминаю – да, правда, об этом говорили в новостях. Масленичная ярмарка на Васильевском в этом году так популярна, что организаторы решили продлить ее еще на три недели. Кажется, патриарх против этого возражал, потому что ярмарка во время поста – грех. Но Виктор придерживается очень прогрессивных взглядов, он считает, что говеть или нет – это личный выбор, а детям вообще не нужно поститься до совершеннолетия. Поэтому он наверняка не рассердится, если мы съездим на ярмарку.
В самом деле, почему бы не съездить? Ведь сегодня у девчонок праздник! Кажется, у меня в шкатулке еще осталось кое-что из тех денег, что Виктор дает мне на личные нужды. Да, наверняка осталось немало: он дает мне деньги первого числа, а сегодня только восьмое, и я почти ничего не тратила на той неделе. А если в конце месяца денег будет не хватать, я могу заложить что-нибудь из старых драгоценностей. Надо будет только надевать почаще новые сережки, и Виктор ничего не заметит.
– Решено. Поехали, – говорю я девчонкам (те визжат от восторга). – Можете пока посмотреть «Женихов и невест», а я быстренько приготовлю обед и поедем.
– Мама, а можно я наверх пойду, почитаю, – говорит Виктор. – Мне надо к контрольной готовиться.
Он все еще запинается, когда называет меня «мамой», но я стараюсь этого не замечать.
– Конечно, можно, – отвечаю я. – Но… ведь ты поедешь с нами?
Лицо у него не слишком счастливое, и на мгновение я пугаюсь – вдруг он правда откажется! Но сегодня женский день, и Виктор решает поступить, как настоящий джентльмен:
– Конечно поеду, как же вы без меня! – говорит он ворчливо.
Иногда он кажется таким трогательно взрослым!
* * *
До Васильевского острова мы добрались без приключений. У меня нашлась в кошельке сотня рублей. Я помню, что на сотню можно купить пять билетов без сдачи, поэтому заплатила спокойно, а Виктор, как большой, расплатился с кондуктором из своего кармана.
В метро я немного растерялась и не услышала, как объявляют остановку, но Виктор взял меня под локоть, очень галантно, как настоящий кавалер, и мы вышли вовремя.
Ярмарку мы тоже нашли без труда. Я запомнила, что она расположилась сразу за институтом Отто, а те места я хорошо знала – когда-то лежала в оттовском роддоме с Сонькой на сохранении, и мы с мужем часто гуляли на Стрелке и вдоль Университета.
Ярмарку было видно издалека – небо подпирало огромное колесо обозрения, перемигивались разноцветные лампочки, играла веселая музыка. Когда я увидела все это, у меня вдруг возникло странное чувство – словно я вспомнила детство. Но в моем детстве не было никаких ярмарок, только аудиокниги Диккенса, Лидии Чарской и еще, кажется, Рея Брэдбери, которые нам давали слушать в школе. Эта ярмарка была словно из тех времен, и я почувствовала себя девочкой – той девочкой, которой никогда не была. Это было странно, но очень приятно.
Я так разволновалась, что когда мы подошли к кассе и надо было покупать билеты, я просто не могла связать двух слов. Хорошо, что Виктор и тут мне помог – протянул кассиру нужную купюру, посчитал сдачу и отдал мне, а потом очень трогательно наклеивал девчонкам на руки бумажные браслетики. Он так здорово со всем этим справляется – настоящий маленький мужчина! Надо сказать Виктору-старшему, чтобы он похвалил сына.
Народу на ярмарке было немного, несмотря на праздник. Кажется, многие послушались патриарха. Но для нас так было даже лучше, мы отлично провели время. Девчонки катались на карусели, Виктор стрелял в тире, потом мы все купили горячих вафель, влезли на колесо обозрения и увидели наш прекрасный город с высоты.
Мы уже собирались уходить, но тут девчонки заметили зазывалу. Он стоял у дверей Кунсткамеры и громко кричал:
– Дамы и господа! Не пропустите! Только у нас! Невероятный паноптикум! Чудеса и всевозможные уроды! Бородатая женщина и женщина без головы! Женщина без ног и женщина-змея!
Мне не очень хотелось идти, но девчонки запросились, да и Виктор не возражал.
– Это все, конечно, иллюзии! – сказал он мне, как взрослый взрослому. – Но любопытно посмотреть, как они устроены.
Мы вошли в Кунсткамеру, прошли мимо страшных чучел индейских богов в вестибюле, поднялись по лестнице и вошли в «Удивительный паноптикум».
Оказалось, что там нет ничего страшного. Как и говорил Виктор, одни иллюзии. «Бородатая женщина» была похожа на толстого некрасивого мужчину с короткой неухоженной бородой. Виктор сказал, что борода либо наклеена, либо это – симптом болезни.
«Женщина-змея» была обыкновенной акробаткой в трико, но гнулась она и правда здорово.
«Женщина без ног» висела на ремнях в небольшой кабинке, и ниже пояса у нее в самом деле ничего не было. Виктор сказал, что в низу кабинки поставлены зеркала, и они дают такой эффект.
«Женщина без головы» лежала в стеклянной витрине и понемногу шевелила руками и ногами. Виктор сказал, что в витрину вделана линза, и поэтому головы не видно. Девчонки смотрели на него с восхищением, а ему это ужасно нравилось.
– Мама, а здесь? А здесь что? – девчонки несутся к последней витрине, и мы с Виктором чинно идем следом за ними.
– Мама, что это?
Я в затруднении, но Виктор снова меня выручает:
– Здесь написано «Женщина, умеющая читать», – говорит он, указывая на табличку.
Довольно миловидная девушка в платье горничной сидит в витрине за небольшим столиком и держит в руках большую книгу в темном кожаном переплете. На столике стоит микрофон и девушка время от времени внятно и размеренно произносит: «Ня-ня мо-ет Лу-шу. У Ма-ши ку-кла. Де-ти и-дут в сад». Ее голос эхом разносится под сводами Кунсткамеры.
– Ну, это совсем просто! – говорит Виктор. – Ее заставили выучить эти слова, вот она и говорит. Конечно же, она не умеет читать!
Девчонки еще о чем-то его расспрашивают, а я стою перед витриной и не могу сдвинуться с места. Опять у меня такое странное чувство, будто я вижу что-то давно забытое и одновременно то, чего на самом деле никогда не было, чего я не могу помнить. Что-то такое, чего я не должна помнить. Что-то из чужих воспоминаний.
Полина Копылова
Алые паруса и серый автомобиль
Барк торчал из мелкой жемчужной ряби, как негодный зуб, – боком севший на дно, наполовину выгоревший после поцелуя с морской миной, которую принес памятный осенний ураган 194… года. Как будто ураган хотел их убедить, что на той стороне мира действительно идет война. Барк жалко, конечно, уж больно он украшал собой вид, даже и без парусов, но с другой стороны, слава Богу, что не на рыбачий катер мину нанесло: все живы, здоровы, только два-три стекла в ближайших домишках вылетело.
Да и ладно. Все равно никто сюда не едет – год, как война закончилась, народ обеднел, бьется как может, экономит – не до мечтаний, не до развлечений, да и подзабыли за трудные годы про местную достопримечательность. Если, дай Бог, опять потянутся – можно взять в рассрочку новый барк – купить-то дороговато станет… А паруса лежат в сохранности на сухом чердаке. Парусов-то таких не всюду и добудешь. Одно слово – особые паруса.
Сутулый долговязый старик ухмыльнулся и двинулся от пирса в деревню, с силой выстукивая тростью по лбам булыжников. Деревня негромко звучала на разные голоса: у кого-то из открытого окна бормотала радиола, где-то звучно терли о доску белье, где-то шкворчала на сковороде снедь, хныкал чей-то младенец, требовательно квохтала курочка. Твердый стук трости вплетался в эту мелодию, перекликаясь с другими звуками, но при этом существовал как бы сам по себе – как бы на десятую часть такта впереди или позади общей музыки буднего дня.
На маленькой площади перед трактиром, взобравшись двумя колесами на узенький тротуар из песчаника, стоял серый автомобиль. Он был похож на тяжелого жука – горбато-округлый, с переломом посреди лобового стекла. Такого не было ни у кого в деревне, старик знал точно. В деревне только у него был однажды автомобиль, до войны, – потом он его отдал сыну, тот держал в городе «Контору по прокату автотранспортных и иных средств». На дверце был знакомый знак-монограмма: серый автомобиль был взят внаем в конторе его сына. Когда он навещал Густа, что бывало нередко, тот всегда с гордостью показывал ему гараж, но таких больших машин старик не помнил. Эта была новая, значит, дела у сына опять пошли в гору. Послышались легкие шаги – старик обернулся и замер, как замирают, боясь спугнуть редчайшую бабочку или разбудить больного ребенка. На мостовой стояла маленькая хрупкая женщина. Ее руки в светлых перчатках сжимали сверкающий фотоаппарат, светлый пыльник в мельчайшую клеточку был расстегнут сверху на две пуговицы, голову облекала тонкая косынка, из-под которой выбивалась на смуглую матовую щеку седая прядь.
– Простите, пожалуйста, я правильно поставила здесь машину?
– Как это ее можно поставить неправильно? Разве что вверх дном перевернуть!
Женщина улыбнулась и стала не спеша убирать свой фотоаппарат в висящий у нее через плечо кожаный футляр.
– Простите, вы случайно не Хин?
– Совершенно неслучайно, Хин Меннерс к вашим услугам. Если вы нанимали машину в конторе Меннерса и собирались ехать сюда, то вам не могли не порекомендовать разыскать меня – хотя искать меня особо не приходится, в деревне у нас полторы улицы, а я на улице почти всегда, не считая вечера пятницы и вечера субботы, когда я открываю трактир.
– Да-да. Вот и замечательно. Собственно, у меня нет никакого особого дела. Я просто много слышала о вашей деревне, но собраться съездить все было недосуг.
– Да нынче никому недосуг. Все захирело. Май, самый сезон, – а мы ловом больше зарабатываем, чем сувенирами. Вернее сказать, сувенирами мы совсем не зарабатываем, пришлось закрыть мастерскую. В городе еще кое-что продается, из старых запасов.
– Да, кораблики с алыми парусами, я видела. – Она легонько хлопнула по футляру с фотоаппаратом.
– Ну так что же, желаете прогуляться по деревне? И как, к слову, прикажете вас величать? Меня-то вы теперь знаете.
– Меня зовут Алиса, господин Хин.
Старый Хин приосанился и подставил локоть. Она оперлась – так, наверное, казалось ей, потому что сам Хин ничего не почувствовал, кроме слабого касания.
– Начать нам следует с мастерской – то есть это она сейчас мастерская, а так-то это дом, где они жили, отец и дочь, Ассоль, с которой все и приключилось.
– Не запирается? – удивилась она, зайдя за ним в приземистый двухкомнатный коттедж, где обе комнатки были теперь заняты верстаками и стеллажами, уставленными склянками из-под лака. Все было выметено, ни стружки, ни клина опилок на полу. Пахло стылым деревом и запустеньем нежилого дома.
– А от кого запирать? Кому это нужно? Когда здесь работали и материалы хранились, так запирали, конечно. Здесь ведь не только поделки строгали – здесь модели изготавливали, из ценных пород дерева, именные, на заказ. Краснодеревщик был для этого нанят. А сейчас не от кого запирать.
– Вы говорите, она здесь жила?
– Ну да, с рождения и до шестнадцати лет. И алые паруса, надо полагать, увидала вот из этого самого окна.
Пока гостья любовалась морем, сверкавшим издали, как мелкая чешуя, Хин подумал: как славно, что отсюда не видно полузатопленного барка.
– А… Ассоль, она с самого детства была – необычная? Можно было подумать, что ее ждет такая судьба? Или просто везение? Ведь сотни девушек мечтают о чем-то подобном, но сбылось – только у нее.
– Необычная она была, что правда, то правда. Таких, знаете, задавалами считают: они молчат, молчат, точно никто их слова не стоит, – а потом как скажут, так и непонятно, что сказать-то хотели, и ты себя чувствуешь как дурак. Ну, это только кажется так, само собой. Такие они люди, что в них разбираться надо, – а кому охота? У всех о своем голова болит. Так что да, можно сказать, она была девушка необычная. И выглядела соответственно. Как нарисованная все равно что. Жалко, отец ее, когда уехал, забрал все фотографии. Кое-что, правда, висит у меня в трактире, я вам потом, если захотите, покажу. Это, правда, картины, портреты. Не то чтобы она там была на себя похожа – но что-то вышло. Хотите еще тут осмотреться или пойдемте к морю?
– Пойдемте к морю!
Хин теперь выстукивал тростью по лбам булыжников с какой-то сосредоточенной гордостью.
День был будний, тихий; кто-то отсыпался после утреннего лова, кто-то был по делам в городе: ряд катеров у пирса зиял пустыми местами. Те, что были на месте, радовали глаз свежей покраской и сочной чернотой наново просмоленных бортов. Названия на бортах отдавали наивной вычурностью деревенских представлений о прекрасном.
– Я, знаете, отсоветовал называть катера в честь Ассоль. Зачем давать красивое имя неказистой посудине? Называли бы в честь рыб – все-таки рыба нас кормит. Но – нет. Вот извольте, эту скорлупу окрестили «Руна». В честь дочки министра, у кого был роман с циркачом… Какая же это, скажите, «Руна»? Был бы он еще дизельный – а то тарахтелка тарахтелкой.
– А – это?
Алиса указывала на полузатопленный барк.
– А, это? Это двухмачтовый барк постройки 189… года, но был как новый, пока не подорвался на мине в 194…-м. Наша, можно сказать, единственная военная потеря.
– Здесь была война?
– Упаси боже, не здесь – в Европе.
– В Европе была война?!
– Э… – Хин смекнул, что с гостьей нечисто. Как она может не знать о войне? Впрочем, это не его дело. Сейчас надо обойти скользкую тему. – Вы, должно быть, жили в уединении… У нас тут, в общем, тоже не слишком-то подробно писали о ней в газетах. Мы же нейтральная сторона.
Гостья свела брови над овалами своих солнечных очков.
– Да… – медленно сказала она, – я жила в уединении. Этому способствует род моих занятий. Я пишу…
– О, тогда разумеется!..
– То есть после войны 1914 года – я правильно понимаю? – была еще одна война?
– Да, совершенно верно, началась в 1939 году. Германия налетела на Польшу. Ну а потом туда же ввязались англичане, французы, коммунисты – кто только туда не ввязался. И все это длилось шесть лет. И нам принесло мину. И знаете, чем все закончилось? Германия опять продула! Вчистую!
Хин хотел еще сказать, что немецких военачальников намереваются судить, – но заметил, что его спутница отрешенно смотрит на море, – и промолчал. Наверное, она свыкалась с мыслью о войне, которой не было в ее жизни – даже в виде газетных заголовков. Ее лицо было как лицо спящей, в сознании которой несутся сбивчивые сновидения, едва отражаясь в легком движении бровей, губ и ресниц. Выждав достаточное, по его мнению, время, Хин спросил:
– А что вы пишете?
Она ответила не сразу, как будто размышляла, сказать как есть или солгать.
– Я – сказки. Длинные сказки, для взрослых. Скажу вам, я не очень известна…
Хин усмехнулся, так и не определив, сколько в этом ответе правды.
– А у нас тут сама жизнь написала сказку, как говорится. Вот сюда и подплыл корабль с алыми парусами. С него спустили шлюпку, и Ассоль исчезла на борту. А на следующий день ушел ее отец, Лонгрен. К слову сказать, я давно уж думал, что неплохо бы сочинить об этом книгу. Мечта – ходкий товар, когда она становится явью. Знаете, как с лотереей? Стоит кому-то выиграть миллион – и на следующий день не купить ни единого лотерейного билета. Так же и здесь. Стоило одной мечте исполниться – и сотни девушек решили, что с ними может произойти то же самое.
– А как по-вашему, она этого заслужила?
– Чего?
– Ассоль – она заслужила исполнение своей мечты? Ведь это же случайность – чистая случайность, – нет? Почему это произошло именно с ней, ни с кем иным, – старый сказочник, предсказание, а потом капитан под алыми парусами, чудо? Она это заслужила? За что Бог наградил чудом именно ее? Из всех – ее?
Волны как будто нехотя били в основание пирса. Солнечный луч, падая в дальнюю прореху меж низкими облаками, навел на воду искристое сияние. Хин отогнал видение: алые сполохи на зеленоватой волне.
– А при чем здесь она?
Женщина вскинула брови.
– Врать не стану, в свое время я частенько задумывался, за что ей выпало такое счастье, когда мы тут добываем в поте лица хлеб насущный и ничего не видим, кроме рыбьей чешуи. Признаться, я порядком натрудил этими мыслями мозги. И кое-что вытрудил. И если вам интересно, я могу это изложить – хотя оно прозвучит совсем не сказочно.
– Мне интересно.
– Тогда, быть может, мы вернемся в деревню? Я покажу вам картины в моем трактире – у них своя история, весьма занимательная… – Она кивнула и снова положила невесомую руку на локоть Хина. – Так вот, подумайте сами, что тут произошло, даже если не обсуждать поступок сказочника, который задурил девчонке голову. Явился молодой вертопрах, капитан, богач, из аристократов, владелец собственного судна, купленного за счет наследства, на котором он возил только тот товар, который ему нравился. Вы что же думаете – я навел о нем справки! Я его видел воочию, и мне уже тогда все стало ясно, но я все равно навел справки. Я даже выяснил, у кого он купил шелк на паруса, каких музыкантов нанял, кому и какие давал перед этим поручения, – невеликие деньги делают большое дело, когда надо что-то разузнать. А я разузнал, потому что меня тоже замучил этот самый вопрос: за что? Итак, молодой капитан решил совершить чудо – весьма, надо сказать, накладное для его кошелька. И он его совершил. А теперь подумайте: девушка вышла замуж за человека в тот же день, как впервые его увидела. Скажите мне, что хорошего может получиться из этого брака? Мы-то тут в деревне, до того как жениться, сызмальства растем вместе и знаем друг друга как облупленные… Нужно, по-хорошему, второе чудо – чтобы они сошлись характерами! Но что-то я не уверен, что оно было бы капитану по силам. Итак, он ее увез и сманил ее отца. К слову, дела их с продажей игрушек шли тогда из рук вон.
