Текст книги "Время любить"

Автор книги: Марина Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

ГЛАВА 1

Первое правило человека, которого волею судьбы занесло туда, где быть его не должно, – никогда и ни при каких обстоятельствах не показывать, что чувствуешь себя неловко. Все нормально, не стоит суетиться. А если ты к тому же старый дед, то до тебя и вовсе нет никому дела… Все будет выглядеть так, словно ты не примкнул к каравану с невольниками незаконно, а вроде как всегда тут и был. Что сказать, пограничная крепость ожидаемо была тем местом, откуда множество караванов устремлялись в Иртам и Илонию – страны, что находились с противоположной стороны от Элио. Чем торговали? В основном рабами. Еще экзотическими животными, кое-какими специями, тканями, ну и прочей диковинной дребеденью с магической начинкой.

О том, как я по собственной воле влезла в одну из клетей, где находились рабы, предназначенные для службы низшими слугами и прачками, я, пожалуй, расскажу так. На рассвете всем ключевым фигурам, которые способны были мне помешать, нестерпимо захотелось спать. Собственно, мои будущие попутчики были одними из первых, кто провалился в непробудный сон. Потом дело оставалось за малым: вскрыть обычный замок, для чего хватило бы знаний первого курса университета; влезть в повозку; защелкнуть замок; уместиться между одной непозволительно толстой для рабыни теткой и низкорослым мужичком. И точно так же, как они, погрузиться в оздоровительный сон. Нет, я, конечно, не очень люблю рабство, но еще меньше – ходить пешком по диким землям в одиночку. Думаю, никто не будет против подвезти несчастного дедушку до дома.

Почему все оказалось так просто? Ну, объяснение является столь же простым, как и способ проникновения в караван. Рабы, которые не имели пока хозяина, не имели и клейма. Ведь клеймо невозможно свести для обычного человека как с ауры, так и с тела. Рабы, которых перепродавали повторно, считались порчеными или «второсортными», поскольку на них уже стояли отметки прежних хозяев. И чем меньше было таких отметок, тем дороже можно было продать «товар». То есть фактически к людям, которым предстояло длительное путешествие через Элио, относились как к весовому товару, часть которого могла и испортиться за время пути. Особенно к рабам, что не были элитным товаром – не принадлежали к расам не-людей. Таким образом, в глазах караванщиков моя клеть была чем-то вроде телеги с кучей картошки. Магическая простенькая сеть и вовсе не среагировала на мое проникновение. Сойти я собиралась тогда, когда до дома будет рукой подать. А пока же мне было проще путешествовать там, где была какая-то защита от набегов, выдавались минимальный паек и какая-то толика воды. Да еще и не ногами топать, а подвезут почти с комфортом.

Проснулась я, уже когда солнце неумолимо тянулось к земле. Вечерело. В клетке, которую тащило несколько запряженных в нее песчаных ящеров, особенно ничего не изменилось. Разве что качало немного. Но я не в претензии, меня все устраивало. Я с комфортом разместилась на пухлом мягком плече соседки, которой при всем желании было некуда от меня деться.

– Проснулся? – хрипло осведомилась она.

– Che so er? – ответила я на языке Ис’шера, что по моим скудным познаниям означало что-то вроде «Кто съел сыр?».

– Ис’шерец? – удивленно вскинула бровь попутчица.

– Il so che, – ответила я то, что помнила из школьной программы и что переводилось как «я съел сыр».

– Совсем не понимаешь?

– Du so che, – «ты съела сыр» было моим ответом.

– Да, – сочувственно покачала она головой, – тяжело же тебе придется. И так найдут, за что выпороть, а ты еще и не понимаешь ничего, – поцокала она языком, а я блаженно прикрыла глаза. Хоть одно радует – говорить с соседями не придется.

Два дня наш караван медленно плелся по почти безжизненной степи, «чертогам в Айдово пекло», как порой говорили об этой земле люди и те, кто уже давно забыл, чем была эта земля прежде. Два дня пешего пути, когда пейзаж вокруг не меняется, сколько бы ты ни шел, и невольно тебе начинает казаться, что ты топчешься на месте. Пугающее ощущение, если, конечно, фокусироваться на нем. В этих землях был сухой и как будто бы спертый воздух, редкий ветерок мог коснуться путника за долгие дни путешествия. Неизвестно, что хуже: мертвая пустыня Элио или все еще умирающая земля, агония которой продолжается не одно столетие. Когда-то тут были вечно зеленые вековые леса Эйлирии. Тут же произрастали деревья, из которых был сделан мой посох – последнее напоминание о прошлом этой земли.

За время нашего путешествия я старалась лишний раз не напоминать о своем существовании. Не пыталась с кем-либо заговорить или как-то иначе дать о себе знать. Моя не в меру живая соседка вскоре потеряла ко мне всякий интерес. К тому же после того, как я побывала в свинарнике крепости, от меня не особенно приятно пованивало. В моей клети было больше тридцати человек. О минимальном комфорте или возможности прилечь речи не шло – путешествовали сидя плечом к плечу. Раз в день ящеры, что тянули наши клети, останавливались будто по команде, хотя было этому и другое объяснение. Почти слепые, эти твари прекрасно улавливали запахи, равно как и слышали на порядок лучше людей. Их остановка значила лишь то, что где-то впереди человек, чьей задачей было кормить рабов и скотину, открывал короба со снедью для нас. А стало быть, уже совсем скоро в клетку закинут мешок лепешек и пузатый бурдюк с водой. Твари получат кусок тухлого мяса, над которым еще некоторое время будут возиться, пытаясь урвать побольше. Собственно, в клетях с товаром творилось ровно то же. Кто успел – тот поел и попил, кто нет – тот к концу пути покормил собой средство передвижения. Поскольку в моей клетушке сидели в основном люди средних лет, сильно изможденные, то уже с момента первого вброса нам лепешек лидирующие позиции по получению пищи заняла я – пожилая, но все же достаточно активная особа, чтобы обогнать тощего старика или упитанную тетку-соседку. Таким образом, я стала негласным лидером клетки, поскольку делить на всех припасы приходилось мне. Люди, окружавшие меня, в большинстве своем имели не очень хорошее здоровье. Это причиняло мне дискомфорт. И единственный способ, который я знала, чтобы унять его, – это помогать. Потому каждая лепешка, каждый глоток воды несли в себе частицу моей силы. В такие моменты я чувствую себя по-настоящему бесполезной. Точно идиот, пытающийся ложкой вычерпать океан. С высоты прожитых лет я понимаю, что это бесполезно, и все равно продолжаю делать это.

Была тут и женщина, которая особенно тревожила меня. Беременная женщина, если быть совсем точной в определениях. Каким образом она оказалась в этом путешествии, было мне и вовсе непонятно. Кто мог взять ее в поход? Разве не очевидно, что это слишком опасно? Элио не прощает слабость! Жадное солнце заберет любого, кто не будет в силах о себе позаботиться. Милосердная ночь убьет тихо, просто заберет твою жизнь поцелуем, которым ты наконец-то согреешься, чтобы больше не дышать. Время этой женщины, как и ее нерожденного дитя, было на исходе. И именно то, что исход этот был противоестественным, заставляло меня все чаще смотреть на нее, чувствовать ее и ребенка, прислушиваться к ним.

– Вот дура, – заметив мой взгляд, поделилась мыслями соседка. Зачем она говорила со мной, было и вовсе непонятным, раз, согласно легенде, я ее не понимала. Но тетку, казалось, это совершенно не волновало. – Идиотке предложили отдать новорожденного для ритуала обретения любимого, – против воли я нахмурилась, пытаясь вспомнить, что за ритуал такой. – Хорошие деньги предлагали, службу при богатом доме, всего-то и надо было – добровольно отдать приплод… – Последние слова против воли заставили меня вздрогнуть. – Какая разница-то, в сущности, так бы хоть о себе позаботилась, а тут и себя, и… эх, – тяжело вздохнула соседка. – Мы с ней из одного дома проданные, потому я и знаю. Сейчас частенько богатенькие аланис интересуются новорожденными: поговаривают, с их участием магия такая получается, что никто не устоит.

Это правда, я знала еще из курса общей магии, что жертва во время ритуала придает заклятию большую силу, но имеет огромную отдачу. Еще тогда с этим старались не связываться, и подобная магия была под запретом. Убийство – это всегда выброс энергии, которая может усилить любое воздействие, но эта же энергия совершенно нестабильна и рассеивается едва ли не быстрее, чем настигает свою жертву. При этом пострадать могут как сам заклинатель, так и те, кто просто мимо проходил. Но неужели подобные варварства совершаются в империи по сей день? «Ритуал обретения любимого» – что еще за ерунда такая?! И «добровольное согласие» – фраза, которая зацепила меня. У новорожденного еще нет своего «я», но есть мать, которая является одним целым с ним…

Темные мысли бродили в моей голове. Слухи или нет, но не могло быть все так просто… не могло…

– Вся соль, прости, Соль, – усмехнулся Зорис, – в желании, понимаешь?

– Что ты этим хочешь сказать? Я или Киран недостаточно сильно желаем отдать часть себя своему сыну? – возмущенно нахмурившись, спросила девушка, бросив взгляд, полный негодования, на мужчину.

– Нет, конечно, я не то имел в виду… м-м… как бы объяснить… Понимаешь, бессознательно любой организм желает быть целым. Наше тело, наша сущность, наше осознание самих себя стремится выживать, понимаешь?

– Понимаю, – кивнула она, – но разве я не отдаю часть дара тому, кто болен, добровольно?

– Это не то, – покачал он головой. – Ты отдаешь то, что можешь отдать, но для того, чтобы Дорин стал таким же, как мы, этого мало…

– Я готова…

– Ты – да, но не то, что дано нам сверху. Оно неделимо, и оно же не желает оставаться таковым.

– Тогда я не понимаю, – устало вздохнула она, все же опустившись на предложенный стул.

– Осознания быть не должно, лишь желание, – тяжело выдохнув, сказал Зорис.

– А, если отдать все? – с какой-то затаенной надеждой спросила она.

Мужчина тепло и с нескрываемой болью посмотрел на нее.

– Ты хочешь продлить его жизнь или подарить проклятье? Жизнь никогда не пойдет добровольно на смерть.

– И что? – прерывисто выдохнула она. – Что мне делать, брат? Ему уже пятнадцать… пятнадцать лет прошло, а мы не продвинулись ни на шаг, – перевела она блестящий взгляд на мужчину, что сидел напротив нее. – Еще пятнадцать лет как мимолетный вздох… я не успеваю…

– Мы не успеваем, но обязательно успеем, – положил он руки на ее крепко сжатые кулаки.

Воспоминания прошлого, столь неожиданно возникшие перед мысленным взором, заставили меня посмотреть на эту женщину несколько иначе. Решение было принято еще до того, как я толком смогла его осмыслить.

Ох, как всегда…

Уже к вечеру стало понятно, что в запасе у меня осталось не больше суток. Это при условии, что работорговцы не решат просто выкинуть новорожденного, а согласятся подождать, пока он сам испустит дух. На закате, стоило нашему каравану остановиться на ночлег, у женщины отошли воды.

– Твою ж мать, – сплюнул старикашка, что сидел рядом со мной плечом к плечу. – Только этого не хватало…

Вопреки моим ожиданиям, вокруг будущей матери не было никакой сутолоки. Женщины не пытались огородить ее от окружавших мужчин, создать хоть какую-то имитацию того, что происходящее имеет значение. В конце концов, хотя бы помочь советом могли бы?! Я уж молчу о хозяевах, которые и не пытались принять участие. Тяжело вздохнув, я поднялась на ноги и попыталась пройти к роженице.

– Куда, полоумный, никак помрет во время родов, ты же и виноват будешь, – попытавшись схватить меня за руку, возмущенно зашептала соседка.

– У меня не помрет, – на чистом общеимперском ответила я, увернувшись от цепких рук. – И половину простыни, что напялила, оторви, таким платьем только кораблями в море править, – хмыкнула я, выразительно посмотрев на отрез ткани, в который было завернуто ее весьма объемное тело.

Осторожно пройдя к женщине, стараясь ненароком ни на кого не наступить, я опустилась на колени у ее ног. Посмотрела в глаза, в которых читалась обреченность вкупе с отчаяньем, затравленное выражение лица. Почему-то я вспомнила себя, когда Киран сказал о решении Дорина: мне кажется, я тогда смотрела так же.

– Твоему сыну пришло время появиться на свет, – тихо сказала я хриплым старческим голосом, касаясь ее ног. – А тебе пришло время ему в этом помочь, поняла?

Женщина съежилась – то ли от моего прикосновения, то ли потому, что не ожидала, что кто-то захочет ей помочь.

– Что зажалась вся? – ворчливо осведомилась я. – Ну, поди, месяцев девять назад надо было сим заниматься, а теперича-то чего? Ну-ка, девка, дай погляжу, чаво там у тебя не так, как у других.

– В-в смысле? – сквозь слезы поинтересовалась она.

– А чего я там не видел, думаю, такого, раз ты из обычного дела такой секрет городишь? А ну, ноги раздвинула, нашла время, право слово!

– Я… – всхлипнула она, когда как я, натянув на пальцы рукав куртки, утерла ей сопли.

– Ноги раздвинь. И это все, что вам, бабам, и надо-то делать, чтобы чаво важное случилось! А вы, оглоеды, – обратилась я уже к публике, что таращилась в нашу сторону, – если не хотите, чтобы в случае чаво сказал, что это вы девку уморили, отвернулись в противоположную сторону и считайте звезды. Да не волнуйси, – прошептала я уже пациентке, – не помрешь, последний зуб даю!

Думаю, если бы на помощь нерожденному не пришла первая схватка, которую так легко было начать, вытирая сопли его не к месту стеснительной мамаше, она бы, может, еще подумала, верить мне или нет. Но тут уж она готова была показать мне все и даже немного больше, чтобы я, цитирую, «вытащил эту штуку».

Довольно улыбнувшись, я приступила к делу. Ночь обещала быть веселой. «Штука» была крупной, и вылезать ей было очень тяжело.

Вопреки всему, больше всего в своем призвании я любила принимать роды – когда сквозь крики матери, боль, кровь и отчаянье от того, что это, казалось бы, невозможно, в мир приходит новая жизнь. Это чудо рождения заставляло мое старое измученное сердце верить. Верить в то, что нет ничего невозможного, что жизнь всегда найдет выход, особенно если ей немного помочь. Когда в твоих руках делает первый вдох, ознаменовав свой приход в этот мир звонким криком, новый человек, то ты вопреки всему веришь, что у него может еще получиться сделать мир лучше. Ты видишь лишь чистоту незапятнанной души, не оскверненную тяготами и невзгодами этого мира.

– Ну, милая, давай, сильнее, сейчас, – тем временем продолжала говорить я с женщиной, что, казалось, уже совершенно выбилась из сил.

В мире Айрис была темная ночь, развеваемая лишь пламенем нескольких костров, когда в почти мертвых землях некогда вековых лесов Эйлирии зародилась новая жизнь. Последний толчок сквозь крик, сжатые добела кулаки, тщетно пытающиеся найти поддержку в смятой ткани платья, – и выдох, полный облегчения, потому что кричит уже кто-то другой, чей крик говорит миру о его появлении на свет. Невозможно не улыбнуться в ответ на этот зов, чтобы поприветствовать дитя, что пришло в мир Айрис в эту стылую ночь. Рассечь пуповину мне нечем, лишь мой собственный дар, который разведет края тканей.

– Ты славно потрудилась, дорогая, – сквозь улыбку сказала я, беря кусок полотна, что выделила нам моя соседка, – молодец, замечательный мальчик.

– Мальчик, – слабо прошептала она, даже не пытаясь приподняться, чтобы взять малыша, – настолько вымотали ее эти сложные роды. Я же, вручив ребенка ближайшей соседке, полезла к роженице под юбку, как это ни странно прозвучит. И дело вовсе не в том, что я окончательно сбрендила, – просто, чтобы восстановить ткани, убрать разрывы, правильно и быстро сократить матку, мне нужно было уединение, а времени на то, чтобы женщина восстановилась самостоятельно, у нас не было. Теперь оно работало против нас. Соответственно, где еще может уединиться сияющий нежно-голубым дед, как не под юбкой у женщины… Что за жизнь?!

Выполнив то, что было необходимо, и влив в женщину необходимую часть своей силы, я вылезла обратно и тут же встретилась с ехидным взглядом старикашки, что весь путь был моим соседом. Извращенец, похоже.

– Че зыришь? – совсем даже невежливо поинтересовалась я. По всей видимости, не ожидая такой грубости, мужичок несколько смутился и заерзал, думая, что ответить. – Только рот разинь – во сне удавлю, понял? – без обиняков просветила я дядьку о его возможной участи.

Больше не обращая внимания на ненормального с моей точки зрения дядьку, я посмотрела на женщину, что сейчас во все глаза глядела на меня.

– Кто ты? – одними губами спросила она.

– А ты? – так же поинтересовалась я. – Давай не отвлекайся, – заворчала я, – дите родила – так корми, а думать бабам вредно для здоровья. – Как это ни странно, даже после удачных родов помогать ей подняться или сесть никто не спешил. Все сидели замерев, точно зрители в театре в ожидании заветного слова «антракт». – Да боже ж ты мой, – продолжила я ворчать, повернувшись к соседке, что держала все это время младенца, – что, тебя паралич пробил? Вроде ж здоровая была корова, – припечатала я, забирая ребенка и передавая его матери.

– Они скоро придут, – раздался из-за спины голос «коровы», – они никогда не оставляют детей, не стоит ей его брать… лучше так, не видя…

– Не слушай никого, поняла? – смотря прямо в глаза женщины, что замерла с ребенком на руках, сказала я.

Должно быть, после того что было нами совместно пережито, женщина прониклась ко мне толикой доверия, потому скупо кивнула, тяжело вздохнула и стала пытаться приложить ребенка к груди. Выглядело это забавно. Это мало у кого получается с первой попытки.

– Да что ж это такое, что за бабы пошли… – возмущенно кудахтала я, в то же время ненавязчиво помогая своей подопечной. – Вот так, видишь, какой у тебя мужичок растет, лучше тебя знает, че ему и как надо, – хмыкнула я, краем глаза отмечая, как от одного костра отделилась группа погонщиков и направляется к нам. Айд, думала, хоть поспать до утра дадут.

– Ити иху мать, – сквозь зубы пробурчала я, снимая обувь, – ну что, обязательно на ночь глядя мои ноженьки морозить, – аккуратной стопочкой отодвинула свои сапожки, сняла тканевые носки и, уже совершенно босая, поднялась и проследовала ко входу в клетку. Осторожненько присела напротив замка и при помощи своих скудных способностей отворила его, не спеша открывать дверь.

– Ты че там, полоумный? – поинтересовалась моя «соседка – повелительница кораблей».

– Гляди-ка ж, отмерла, – фыркнула я, не поворачиваясь к женщине, – сиди уж, не мешай.

– Но… – попыталась она возразить, и я, не стесняясь более собственной сущности, посмотрела на нее своим взглядом первородного.

– Разинешь рот – роды начнутся уже у тебя, поняла? – тихо осведомилась я.

Тетка лишь как-то кротко кивнула и тут же замерла, точно окаменела.

Тем временем к нам приближалось трое рослых мужчин. Один оборотень, тот, что шел посередине и был одет богаче, чем двое других – людей. Все трое были хорошо сложены, двигались неспешно, с какой-то ленцой, точно все происходящее было им давно знакомо и обременительно.

– Айд, я так и знал, что в дороге разродится, – жаловался один из людей. – Не люблю я это дело…

– Никто не любит, – буркнул оборотень.

– Все равно ребенок не сегодня – завтра умрет, так, может…

– Не может, – коротко отрезал оборотень, судя по всему, главный в этой компании. Мужчина был выше своих спутников, крепче сложен и выглядел на порядок мощнее, чем его подчиненные.

«Ты же крутой малый, только не вздумай сам открывать клетку», – взмолилась я.

– Валис, открой клеть, – скомандовал мужик, точно откликаясь на мой призыв, остановившись в десяти шагах от нас.

Валис оказался самым щуплым из троицы. И, стоило ему услышать приказ, как он тут же устремился его выполнять. В то время я, упершись руками в соседние прутья, приготовилась к диверсии. Мужчина приблизился к двери, мимолетно мазнув по мне взглядом, и склонился, чтобы отворить клеть.

«Ну, Двуликий, не подкачай», – взмолилась я и со всей силы ударила ногами по двери.

Надо сказать, эффект был потрясающим. Если бы эту историю я после рассказывала такому же первородному, как и я, то он оценил бы, чего мне стоило одновременно сломать человеку нос и навести через прикосновение с дверью клети на него исцеляющие и сонные чары. По факту же Валис, получив металлической дверью в нос, рухнул точно мешок с картошкой и распластался на земле с широко раскинутыми руками. Треск ломаемой кости и звон металла, на мой взгляд, еще не успели стихнуть, как я оказалась снаружи.

Стоило моим ступням соприкоснуться с поверхностью земли, я точно обратилась внутрь себя. Помните, я говорила, что после смерти моих собратьев я все время чувствовала: сила внутри меня изменилась? Вырос ее объем и резерв. Я чувствовала это, но никогда прежде не решалась это проверить. Слишком пугали меня последствия соприкосновения с ней. И вот я тут. Ну что ж, просто стоит списать это на то, что я старая идиотка. Ибо быть придурком все же не так ответственно, как героем. Потому я та самая дурочка Соль, которая, прожив не одно столетие, все еще верит в чудеса, мечтает и надеется, что, быть может, у того мальчика, что приняли в эту ночь ее руки, все будет иначе…

Чуть прикрыв веки, я точно потянулась внутрь себя, к той силе, что столь долго дремала внутри. Я видела, как оборотень начал менять свой облик, устремляясь ко мне. Как чуть с опозданием ринулся в мою сторону и его спутник. Как поднялись рослые фигуры у костров, привлеченные незапланированным шумом. Но все это происходило где-то там, вдалеке. Как сквозь толщу воды, они двигались медленно и нелепо, в то время как сила устремилась ко мне: точно ласковый и так давно покинутый хозяином зверь, она тосковала по вниманию, ей хотелось быть признанной. Эта сила жизни, невероятная, мощная, неустрашимая, текла по моим венам, наполняя сиянием каждую клеточку моего тела. И я принимала ее. Мы правда были рады друг другу в этот момент, точно любимые, что давно не знали объятий друг друга. Она ластилась ко мне, нежно касаясь сердца, а я вдруг почувствовала себя цельной. Впервые за три долгих столетия я ощутила себя точно ребенок в темном лесу, которого наконец-то нашли… Что это было, думать было некогда, потому, не обращая внимания на слезы, что теперь текли из моих наполненных нежным сиянием глаз, я отпустила эту силу, стоило оборотню сделать всего несколько шагов ко мне. Тончайшие нежно-голубые змейки в ту же секунду устремились во все стороны, расползаясь по земле точно корни дерева. За доли секунды они покрыли собой весь лагерь, клети, животных, людей. И в тот же миг паутина под моими ногами погасла, а я оказалась в центре поляны, где царил такой храп, что впору было заткнуть себе чем-нибудь уши. Вопреки моим страхам, сила вернулась ко мне и, точно поняв, что в ней нет пока больше нужды, успокоилась и задремала, напоследок еще раз окатив меня волной нежности. К моей радости, у меня не возникло маниакального желания торчать в этом лагере до утра и исцелять все хвори подряд. Пока, во всяком случае, ничего такого не наблюдалось. Напротив, я чувствовала только легкую досаду, что все закончилось так быстро.

– Кто же вы? – раздался женский голос молодой матери из-за моей спины.

– Я? Крутой старый перец, полагаю, – фыркнула я, повернувшись к ней лицом. – Стоит поспешить, – сказала я, убедившись, что пассажиры моей клети так же довольно посапывают. К слову сказать, спали все, кроме нас троих. – Эти проснутся совсем скоро, – кивнула я в сторону рабов, – но нас к тому моменту здесь быть уже не должно. Идем, – зашагала я в сторону костров.

– Но как? – раздалось позади меня вместе с осторожными шагами.

– На эртах, конечно, как еще, – посмотрела я в сторону, где спали огромные хищные быстроногие ящеры, на которых путешествовали работорговцы и охрана каравана. Не чета тем жирным гусеницам, что тащили клети с рабами. Мощные мускулистые тела ящеров покрывала лоснящаяся черная чешуя, которая надежно закрывала их как от палящих солнечных лучей, так и от страшных морозных ночей Элио. А уж как эти твари бегали по пескам – просто нечто. Правда, могли сожрать седока, если тот был недостаточно умелым.

– Ваша обувь, – поспешила за мной женщина, напоминая о том, что я, казалось, и вовсе позабыла в свете последних событий.

– Спасибо, – поблагодарила я, немного притормозив и обернувшись, чтобы забрать забытое.

– Но, – растерялась она, прижимая к груди перепачканный сверток, – я не умею ездить на… этом, – кивнула она в сторону спящих тварей.

– Зато я умею, – отмахнулась я, – твоя задача сейчас – это найти три одеяла, теплую одежду, легкую одежду, немного еды и воду. Все это надо сделать, пока я открываю остальные клети.

– Вы всех собираетесь взять с собой? – удивленно вскинув брови, спросила она. – Я думала, он послал вас только за мной… за нами, – поправила она себя, взглянув на малыша.

– Кто? – нахмурилась я. – Хотя не важно, – отмахнулась я, – потом. Никого я с собой, кроме тебя и твоего ребенка, брать не собираюсь, но и просто удрать не совсем честно, как считаешь?

– Пожалуй, так…

Говоря откровенно, идея спасения матери и ребенка не нравилась мне все больше. Во-первых, ребенок оказался полукровкой, что само по себе из ряда вон. Во-вторых, я прожила достаточно лет, чтобы уловить блеск глаз влюбленной женщины, которая говорила о «нем». Сделать выводы просто: маленькая черноволосая рабыня, у которой родился белокурый сынок, наполовину аланит, была влюблена в того, кто ее… м… сделал беременной и, по ее мнению, имел достаточное влияние, чтобы организовать ей побег. Подумать о том, что ему, судя по всему, это ни в одно место не впилось, ума у нее не хватало. Стало быть, влюбленная во влиятельного аланита идиотка равно вредоносный балласт. Но айдов дар нашептывал иное: бросить сейчас ребенка – все равно что приговорить его к смерти.

– Послушай меня очень внимательно, женщина, – подошла я к ней так близко, чтобы наши глаза встретились, – если однажды ты надумаешь доставить мне проблемы, то, будь уверена, заплатишь больше, чем выгадаешь, усекла?

– О чем вы? – растерялась она. Это и было понятно. Она не обладала тем звериным чутьем, которое спустя годы жизни выработалось у меня на поведение других людей. Но я точно знала: если человек недостаточно образован и развит, как, скорее всего, она, и к тому же влюблен не в того, то в будущем он приносит проблемы не только себе, но и окружающим. Авансов я не давала.

– Надеюсь, что ни о чем, – пожала я плечами. – Иди, – кивнула я в сторону костров. – У нас не так много времени.

Уже через полчаса мы стояли около спящих эртов. Выглядели эти огромные монстры ужасающе. Их поджарые мускулистые ноги своим строением напоминали паучьи лапы. К туловищу они были расположены под прямым углом, зато само оно было длинным и удобным для езды на монстре. У тварей была плоская спина, вытянутая морда, мощные челюсти с внушительным рядом острых зубов, длинный гибкий хвост. В длину тварь была около шести метров, в высоту… ну, я могла задорно болтать ногами, сидя на ней, и швырять камешки в голову врага.

– Я боюсь их, – прошептала моя попутчица.

– Нашла кого, – фыркнула я, – с ним хотя бы точно знаешь, что он тебя сожрет, если что, – притронулась я ладонью к гладкому лбу ящера, касаясь его и своим даром. В тот же миг распахнулось два янтарных глаза с ниточками черных зрачков, и ящер высунул раздвоенный язык, чтобы лучше сориентироваться в происходящем.

– Тью, тью, – пропела я высоким голосом. Надеюсь, что за последние годы азбука погонщиков не поменялась – пешком идти совсем не хотелось.

Я не переживала, что он может сожрать меня. По неведомой мне причине животные любили меня и мне подобных. То ли чувствовали, что в нас есть частица жизненной силы, то ли считали нас безобидными придурками, но, как бы там ни было, ни разу в жизни меня не покусал ни один зверек. А может, вопреки людским надеждам, они все же были умнее нас. Хотя то, что они чувствовали в нас частицу Двуликого, я почти не сомневалась, особенно когда некоторые из них сами приползали к моему порогу, будучи на грани смерти. Проблема была в том, что я не знала звериного языка и не умела по щелчку пальца управлять ими. Потому я очень надеялась, что в школах погонщиков ящеров чтят традиции и дрессируют этих достаточно умных и хитрых тварей так же, как и столетия назад.

Ящер лениво прищурился, точно раздумывая о чем-то своем, а после так же медленно приподнялся, оторвав свое огромное тело от земли ровно настолько, чтобы погонщик мог пристегнуть к нему все необходимое для дальнего путешествия. Чем я, собственно, и занялась.

– Отлично, – довольно улыбнулась я. – Тца, – шикнула, в то же время ящер послушно опустился на землю и замер. – Теперь, главное, лево и право не перепутать, а? – хмыкнула я, обернувшись к женщине, что зачарованно следила за мной.

– Обалдеть, – искренне выдохнула она.

– Давай не будем терять время…

Спустя сорок минут я открыла все клети и пристегнула нашу поклажу к широкому седлу, на котором нам предстояло проделать путешествие в самое сердце Элио. Следовало поторопиться. Не хотелось бы, чтобы кто-то решил нас догонять и в этом преуспел. В то время, пока женщина пыталась неловко взобраться в седло, всякий раз замирая, стоило ящеру высунуть язык или вздохнуть, я держала ее ребенка, борясь с желанием отвесить ей волшебного ускоряющего пинка.

– Девка, не доводи до греха, усаживай свою задницу пошустрее, – все же не выдержала я.

– Я не могу, – дрожащим голосом ответила она, в очередной раз замерев, стоило твари глубоко вздохнуть. Мы с ящером обменялись, как мне показалось, понимающими взглядами: он почти открыто раздумывал, не перекусить ли на дорожку.

– Не, приятель, надо будет пробежаться, так что точно не сейчас, – покачала я головой, когда «приятель» весьма очаровательно прикрыл глаза.

– Что? – обернулась женщина на мою реплику и снова замерла с поднятой ногой.

– Да сядешь ты или нет, мать твою душу! – не выдержав, рявкнула я, и девка опрометью вскочила в седло. – То-то же, – одобрительно покивала я, передавая ей самодельную люльку, которую стоило надеть на себя через голову, чтобы не держать все время ребенка на руках и не бояться его уронить. – Можешь держаться за меня, – наставляла я, вскакивая в седло впереди нее, – но особо не усердствуй: не будешь дрыгаться без надобности – и так не упадешь.

Средство передвижения не предусматривало поводья. Оно управлялось командами во всем: начиная от скорости, с какой будет двигаться ящер, и заканчивая тем, когда ему можно есть. О том, как достигалось подобное послушание, красноречиво говорила изуродованная страшными шрамами кожа животного. Боль способна выточить любое орудие из любого существа. Однажды даже самый крепкий разум не выдержит и сломается, начиная перетекать в ту форму, которую задумал тот, кто решил, что у него есть право на это.