Текст книги "Мусульманская Русь"

Автор книги: Марик (Ма Н Лернер) Лернер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Марик Лернер
Мусульманская Русь

С благодарностью Canadagoose за помощь.

Марик Лернер

Если бы Аллах пожелал, Он бы сделал вас одним народом: одного цвета и одной веры, без различия, и сотворил бы вас по-другому, как сотворил ангелов, не имеющих права выбора. Но Аллах пожелал, чтобы вы не были одним народом, одной расой, а чтобы вы обладали возможностью выбирать.

Коран. 16:93

Сентябрь 1931 года

Я стоял, опираясь на ограждение у борта, поздно ночью на верхней палубе парохода с идиотским названием «Ольвия» и пытался настроиться на лирический лад. Прекрасные звезды таинственно мерцают. На них хорошо смотреть в пустыне или в море. Еще в горах замечательное зрелище. Воздух чистый, и не мешает дым, как в городах. Там, где это не просто от печек, а еще и заводы прилежно трудятся, и вообще ничего не увидишь. Прогресс – он имеет и свои отрицательные стороны. Отвратительный запах от заводов и длинные трубы, закрывающие горизонт. При этом возвращаться в леса или пасти конские табуны в диких степях как-то не хочется – жить в комфорте гораздо приятнее.

Морские просторы, плеск волн, рассекаемых этим… форштевнем, противнейшие крики чаек. Никаких чудовищ, выползающих из глубин, не наблюдалось, но я ненавижу морскую воду! Еще с тех пор, как высаживался под Порт-Саидом. Ну да, я не бежал впереди с перекошенным лицом, норовя насадить на штык очередного идиота в чужой форме, мне хватило этого выше крыши в свое время в Австрийскую, а болтался сзади в качестве военного корреспондента. Это не моя война, но, когда снаряд попал в наше корыто (и что особенно интересно – единственный снаряд, куда-то попавший), я птичкой вылетел за борт и едва не утонул. Хороших воспоминаний об этом страшно веселом приключении не сохранил.

Еще луна светит не хуже лампы и нахально подмигивает. В детстве я никак не мог понять, почему она у египтян на боку лежит, а не расположена как у нормальных людей. Теперь знаю. Она у каждого народа своя и любит показываться в разных видах. На севере ее за лодку не выдашь: днище не в той стороне. Чтоб не сомневались, что это чужое место.

Откуда американцы выкопали такое название для своего роскошного корабля, мне не понять. Зачем они вообще плавают в круизы по Средиземному морю – тем более. Две сотни пассажиров первого класса, половина из которых разбогатела на торговле нелегальным спиртным, а вторая – прожигатели родительских капиталов, обнаружившие в себе страстное желание поближе познакомиться с культурой Европы. Марсель, Лион… Пирамиды Египта, греческие храмы античности, итальянские памятники, святые места Иудеи, таинственные просторы заснеженной России. Как они собираются встретиться с тайгой, остановившись в Одессе, или узнать Турцию, мимоходом осмотрев международную зону Истамбула, тайна велика и глубока. Зато программа страшно насыщенна, и, вернувшись в родной Арканзас, можно небрежно так, сквозь зубы процедить: «Да был я в этой Венеции, ничего особенного!» Это стоит дороже денег, потраченных на поездку.

Мне, если честно, глубоко плевать на все эти нюансы. Трехлетнее сидение на Ближнем Востоке закончилось, и после законного месячного отпуска я назад не вернусь. Торопиться мне некуда и незачем, а лишнее время стоит употребить на приведение в порядок своих записей и очерков. Пока что мне тонко намекнули на возможность издать мои труды в виде отдельной книги, при условии приведения ее в нормальный вид и сращивание концов в статьях и рассказах. Деньги лишними не бывают, и прошли времена, когда меня евреи в каждом баре бесплатно поили. Жители Иудеи остались за спиной, и рассчитывать на это в дальнейшем не стоит.

Я уже понял, что жизнь на корабле чрезвычайно скучна, но зато никто не лез в душу с приставаниями. Я старательно делал вид, что английского не понимаю, а иногда это так и было. Американский английский серьезно отличался от привычного мне нормального британского – такое впечатление, что у них вечно во рту что-то имеется, и все фразы выходят малопонятными и совершено невнятными.

Большинство пассажиров прямо с раннего утра наливалось алкоголем – и так и ходили до очередного греческого порта. Там они тащились, еле передвигая ноги, мучаясь похмельем и головной болью, мечтая, чтобы экскурсовод заткнулся и оставил их в покое. Все эти живописные достопримечательности и развалины их волновали приблизительно как меня. Только у меня была цель, а чего всех этих типов понесло в круиз по Средиземноморью, понять было сложно. Напиться до скотского состояния они могли прекрасно и в родной Америке.

– У тебя не будет закурить? – спросил сзади женский голос с милой хрипотцой.

Я повернулся, доставая из кармана пачку французских сигарет.

– Пойдет, – согласилась женщина, доставая сигарету для себя. Она почти лежала в шезлонге, вытянув ноги. Я присел рядом, щелкая зажигалкой. В колеблющемся свете рассмотрел и понял, что уже раньше видел ее.

На корабле была большая группа разнообразных артистов, работающих для увеселения скучающих пассажиров. По вечерам они давали целые концерты, во время которых мало кто обращал внимание на поющих или рассказывающих анекдоты, кроме меня. Неистребимое желание вовремя натолкнуться на что-то интересное и здесь мешало нормально расслабиться. Профессиональная болезнь журналиста – ловить интересный случай или срочно зафиксировать хорошую шутку. Сейчас без надобности – потом пригодится.

Выступления артистов проходили под смачное чавканье публики в зале и бесконечную выпивку. Пару раз изрядно подгулявшие пассажиры устремлялись прямо на сцену, намереваясь показать, какие они замечательные танцоры. Зрелище было убогим. Я все больше тренировался в общении. Говорил-то более или менее нормально, но попробуй на слух разобрать песни, да еще и понять, о чем они. Некоторые словосочетания ставили в тупик, но в поэзии это всегда так. Адекватно перевести на другой язык невозможно, в этом и интерес – разобраться. Как ты начинаешь понимать песни, значит, проблем в общении не будет.

С юмором та же история. Иные шутки поймут только носители языка. Не каламбуры всякие, а то, что на злобу дня. Американское кино настырно лезло во все дырки, вытесняя европейское, и все-таки в кинотеатрах показывали не худшие образцы продукции, но, по мне, слишком часто Голливуд работал на потребу зрителя с невзыскательными вкусами.

– Не хочу идти к себе в каюту, – доверительно сказала женщина.

Я напрягся и вспомнил имя – Анастасия. То есть вроде это сценическое, но другого я не помнил. Достаточно странно звучит для американцев, но их эстрада до сих пор особо не волновала.

– Суки наши хозяева, и круиз весь сучий… Запихали в одну комнату сразу четырех разновозрастных баб, чтобы сэкономить. Одна храпит всю ночь. Другая, как натуральная проститутка, мужиков водит и деньги с них берет, а третья все по магазинам в портах бегает и ищет что подешевле. Потом тащит все в каюту, повернуться уже негде. – Она взмахнула рукой с горящей сигаретой и громко заявила: – Достали уже все!

До меня с изрядным запозданием дошло, что она порядочно выпила.

– Жизнь собачья, приходится стараться для всяких козлов, – продолжала она рассказывать мне, – платят ерунду, да еще лезут с указаниями. Докатилась до ресторанной певички!

Ее понесло на тему богатых хозяев жизни, причем в выражениях она не стеснялась. В книгах такие фразы не печатают, а после произнесения по радио увольняют диктора.

Вообще-то меня обычно заводят другие женщины. Высокие брюнетки с длинными волосами, с большой грудью и широкими бедрами. Это был не тот случай. Маленькая блондинка с короткой стрижкой и в халатике, который, особо ничего не скрывая, демонстрировал купальник. Грудь там была… Как раз в ладонь спрятать. Но ноги красивые, и я отдыхал, а в таких случаях положено развлекаться.

– Зато у меня каюта имеется отдельная, – сообщаю. – Пойдем покажу.

– Да? – удивленно-радостно восклицает она. – И выпить есть?

Тут она сделала попытку подняться, но при этом ее основательно шатнуло, так что пришлось срочно поддержать. Веса в ней было немного, особых проблем в доставке ко мне быть не могло, но всю дорогу она порывалась что-то спеть, время от времени повисая на мне и теряя тапочки. Первый раз я ее прислонил к стене и надел их ей на ноги вновь, во второй просто сунул эти лишние предметы в карман и, перекинув через плечо новообретенную знакомую, понес по ступенькам вниз. Она довольно кричала про похищение и звала на помощь, заливаясь пьяным смехом.

Я внес ее в каюту и сгрузил на кровать. Отвлекся только на секунду, и она уже сладко спала, разлегшись по диагонали и тихо посапывая. Я тяжело вздохнул. Действительно, не мой тип. Какой смысл был стараться? Завалился рядом, сдвинув ее в сторону. Она, не просыпаясь, что-то пробормотала и вцепилась в подушку.

– Ой, как болит голова, – рано утром сообщила она, садясь на кровати. – Зачем я столько пила?

Она схватила со стола заранее мной приготовленный стакан с водой и начала жадно пить.

Я положил руки за голову и лежа с интересом наблюдал. Вот в ее разлохмаченную голову поступила информация. Растерянный взгляд по сторонам: явно не понимает, где находится. Потом смотрит на меня – и быстрая проверка. Трусики на месте. Уже не знает, что и подумать.

– Ты кто? – растерянно спрашивает.

– Я – добрый самаритянин, – торжественно сообщаю, – не бросивший пьяную женщину на произвол судьбы и уложивший ее в кровать. Без всяких сексуальных приставаний. «Хотя, – я откровенно осмотрел ее с головы до ног, – может, и стоило».

Вслух я этого говорить не стал, но в солнечном свете, даже в таком не слишком адекватном состоянии и не накрашенная, она очень даже приятно смотрелась. Моложе, чем мне казалось издалека, где-то даже тридцати нет, стройненькая, тонкая шея и симпатичное личико с чистой кожей. И спинка такая… соблазнительно гладкая. Да и на ощупь она мне понравилась: пока тащил на себе, обнимая за талию, пихая в попу и хватая за прочие места, чтобы не рухнула, организм вполне себе одобрительно реагировал.

– Просто, – поясняю для слушательницы, – не люблю, когда женщина ничего не соображает. Таблетки от головной боли я положил на стол. Ага, – соглашаюсь, когда она берет в руки упаковку, – вот эти самые. Лучше две. Хорошо помогают.

Она торопливо налила из графина в стакан воды и запила, быстро закинув в рот.

– Душ там, – показал я. – Полотенце тоже имеется. Одежды женской, извини, нет.

Она внимательно посмотрела на меня и, завернувшись в простыню, удалилась в указанном направлении. Через минуту оттуда послышался шум воды.

Впереди еще неделя путешествия, и совместить приятное с полезным всегда неплохо. Лучше всего языки изучать в постели, да и сам процесс мне интересен. Люблю начало новой жизни! Не имеешь понятия, что тебя ждет, и должен быть готов ко всему. Кровь играет, голова постоянно работает, рассматривая варианты, новые интересные люди возникают.

– Так как тебя все-таки зовут, добрый самаритянин? – спрашивает она, вернувшись.

– По паспорту – Берислав Темиров, – изображая вежливый поклон, говорю я. Пока она купалась, я успел встать и одеться. – Можно просто Слава. Друзья зовут Берик.

– Берущий Славу, – задумчиво говорит она. – И что делает потомок известного рода на нашем пароходе? – неожиданно переходя на русский язык, спрашивает.

На самом деле это она только думает, что правильно говорит. В одной фразе две ошибки и неправильное произношение, но в ее исполнении звучит вполне мило и понятно. Что-то похожее я слышал двадцать лет назад в Южной Польше. Австрийские поляки еще местами сохранились по деревням в те времена.

– Это ты путаешь: мы не те Темировы. Совсем другая ветвь. Страшно захудалая и изрядно бедная. Все вечные инженеры, доктора и военные. Впрочем, пользы от нас всегда было больше, чем от родовитых чиновников, но не особо знаемся с теми Темировыми.

– Но ведь такие говорящие имена обычно давали первому в роду с княжеским титулом, – демонстрируя неожиданные познания, возражает.

– Титул у нас теоретически имеется. Не по древности рода, а за заслуги, без земли. Только не у меня – он всегда присваивается первенцу мужского пола. Я всего-навсего третий сын, просто мать у меня была второй женой у отца и с излишним честолюбием, которое стремилась удовлетворить за мой счет. Очень ей хотелось большого будущего для меня. Да и толку от этого, когда все эти родовитые приставки уже очень давно отменили, а у нас и земли-то было в те времена – любой фермер бы обсмеял. Как собирались в родовом поместье всей компанией, так приходилось на улице спать. В дом не вмещались. В детстве мне это очень нравилось. Можно было бегать по нашему саду по ночам и спать в палатке.

– И сколько вас? – с легким испугом спрашивает.

– Ну… человек тридцать прямых родственников, не считая разных двоюродных. Сын и три дочери от первой жены, двое сыновей и дочь от второй. Один, правда, в Австрийскую погиб, но у него двое уже взрослых детей. Так что жены, мужья, дети, родной брат отца, две тетки, старшие братья моей матери. У них свои жены и дети. Много… Как по праздникам собираемся, так вообще тьма народу, не всех и вспомнишь сразу. Родственные связи в нашей жизни до сих пор не последнее дело. В принципе род Темировых, исключительно наша ветвь, – это почти две тысячи человек, и это только близкие родственники, – объяснил я, с удовольствием наблюдая, как у нее округляются глаза.

Полной лекции на тему, что такое род Темировых или еще какой, я все-таки читать не буду, мысленно хмыкнув, подумал я. Уж очень это непривычно прозвучит для воспитанной по-западному. У них в почете индивидуализм и желание поскорее отделиться от родителей и зажить собственной жизнью. Мы не такие.

Наверное, это все-таки влияние ислама. Других объяснений я найти не могу. Пусть нас хоть сто раз считают экстремистами и даже пытаются любыми путями доказать, что мы вредоносная секта, извращающая правильное учение, но в основе мы мусульмане, и от этого никуда не деться. А что в результате приспособления ислама к российским условиям и вызова с Запада вышел такой нетривиальный результат, то пока что все эти арабы прыгают по нашей команде и усиленно кланяются, а не наоборот. Значит, путь был правильным. Мы не Запад и не Восток. Мы – евразийцы. Набрались и от тех, и от других. В целом – положительного, но имеются и неприятные черты. У какого народа их нет.

И при этом, будучи страшно модернизированными снаружи, мы внутри все равно имеем железный стержень и гнуться даже перед российскими законами не собираемся. Семейные конфликты за все время с прихода к власти Диктатуры наружу так ни разу и не вышли. Всегда умудрялись как-то решать без привлечения общественности и юристов. Только значительно повзрослев и много чего повидав, я стал понимать, насколько это сложно – лавировать в таких делах и по возможности быть справедливым и какой авторитет имеет среди остальных мой отец, абсолютно мягкий в семейной жизни. Когда была реальная необходимость, он всегда мог настоять на своем, в обычное время послушно выполняя капризы жены, но кто хозяин в доме – никогда и ни у кого сомнений не возникало.

Род мы действительно небогатый, но система отработана не нами и давно. Каждый работающий отдает в общий фонд десять процентов заработка. Фондом распоряжаются выборные люди, и оттуда идут деньги на помощь нуждающимся, на обучение, лечение. Своего рода страховая компания и банк на разнообразнейшие случаи. Уж на что я далек от всех этих дел и появляюсь дома хорошо если на пару дней в году, но всегда стабильно перечислял в общий фонд. Я не забыл, как в тяжелейшие годы после Австрийской войны и во время кризиса смог учиться именно за счет рода. Если есть возможность помочь кому-то, пусть даже лично мне незнакомому, но из Темировых, я это непременно сделаю. А вот благотворительности вообще не понимаю, не принимаю и участвовать никогда не буду.

– А как насчет твоей жены? – с изрядным любопытством спрашивает женщина. – Не мальчик уже.

– Я вдовец. Она погибла.

– Извини, я не хотела.

– Да ничего. Давно это было, все уже перегорело…

Иногда я думаю – как сложилась бы моя жизнь, если бы не случилось того, что случилось. Любовь? Да не было между нами этой самой неземной страсти. Была дружба, и иногда это важнее. Мы были знакомы с детства и прекрасно друг друга понимали. И точно так же, с детства, мы оба прекрасно знали, что наши родители давно обо всем договорились. Когда я вернулся с войны в далеко не лучшем психическом состоянии, она была рядом и подставила свое далеко не могучее плечо под мои рассыпающиеся мощи.

Уходил-то я один, а вернулся совсем другой. Война и смерть ломает человека, и я не исключение. Идеализм, с которым я пошел добровольцем, добавив себе недостающий год, очень скоро испарился без следа под напором реальной жизни. Ты становишься волком, готовым вцепиться клыками в горло врага, и цель твоя – выжить. Мораль мирного времени исчезает бесследно при виде того, как трупы после очередного наступления складываются в аккуратные штабеля или сваливаются кучей в воронку от тяжелого снаряда. Под газами, пулеметами и многочасовыми артобстрелами ты превращаешься в зверя, который хочет выжить. Говорят, мы потерянное поколение, так и не оправившееся от сломанной в начале века судьбы.

Я ведь тоже мог спиться, как многие другие, если бы не Дарина. Она меня заставила продолжать жить, пиная и пихая. И все уже наладилось более или менее, и цель в жизни появилась с ее беременностью, но захотелось съездить к родственникам домой. Никто не виноват, что как раз вспыхнуло очередное восстание. И шальная пуля, убившая мою жену, тоже ни в чем не виновата. Только мне было глубоко плевать, кто виноват, когда я во второй раз пошел добровольцем. Ярославскую, Кубанскую и Донскую добровольческие бригады будут еще долго помнить на Кавказе.

Помнить и бояться. Не только горцы знают, что такое кровная месть. В войне двух народов побеждает тот, чья воля сильнее. Мир будет тем длительнее и успешнее, чем больше вас будут бояться. Чем резче отреагировать на первое же выступление противника, тем дольше он будет сидеть тихо. Лучше один раз всерьез пустить кровь, употребляя всю имеющуюся мощь, чем много лет отвечать на набеги набегами. Погибших и пострадавших будет ничуть не меньше, но за эти годы бесконечные стычки войдут в привычку и не вызовут никакого возмущения. Один раз, но решить проблему радикально. Заодно и другие посмотрят и не посмеют нападать, зная, чем кончится.

Не для того создавалась нашими предками Русь, чтобы мы позволили ей развалиться. Восстания поднимались под лозунгами борьбы с «безбожниками, которые попирают власть Аллаха», и мы наглядно показали, что Аллах лучше знает, кто прав. И если для этого надо было убивать священнослужителей, женщин и детей – мы это делали. Нет больше тех аулов и никогда больше не будет, а остальные запомнили, что русские не изменились. Они принесли на Кавказ свою власть, хорошо всем знакомое знамя, и уходить оттуда не собираются.

По отношению к преднамеренному убийству Аллахом предписаны верующим законы (шариат). «О те, которые уверовали! Не следуйте за несправедливым возмездием язычников. Мы предписали вам возмездие за преднамеренное убийство: свободный – за свободного, раб – за раба и женщина – за женщину. Основа возмездия – убить убийцу… Тому, кто не будет следовать в этом шариату и нарушит его, будет мучительное наказание в настоящей и будущей жизни». [1]1
  Коран. 2:178.


[Закрыть]Мы хорошо запомнили, чему нас учили в детстве.

Мы не просто громили горцев: равнинная территория была теперь плотно заселена крестьянами, завозимыми из Центральной России, где давно уже ощущалось аграрное перенаселение. В горах селили аварцев и дагестанцев, поддержавших русских в самое неприятное время и на которых можно было в дальнейшем положиться. Не потому что они чем-то отличались в лучшую сторону, а нормальная политика, когда слабые группы становятся союзниками врагов своих врагов. Соседи при случае непременно бы им напомнили, и старые счеты никуда не делись. Вот и удобно было поддерживать такие отдельные группы.

Неплохие участки получили и бывшие добровольцы. Про нефтяные месторождения и раньше знали, но Беноевское, Дылымовское, Чанты-Аргунское, Исти-Суйское и другие находились на территориях сельских обществ, и выход был очень незначительный. Теперь в те места пришел капитализм, и были созданы акционерные общества из новых владельцев. Денег у офицеров, естественно, не было, но под такое дело они нашлись у заинтересованных банков.

Теперь в тех краях бурлит кипучая деятельность, а мы хоть и не стали поголовно миллионерами, но на хлеб с маслом и икрой хватает, и еще остается. Счастье еще, что все прекрасно крутится без меня. Собственно, я даже и не знаю, кто там за меня в поте лица работает. Свои акции я по доверенности отдал на управление в семью, и только стабильно капающие золотые дирхемчики, совсем не маленького размера, регулярно подтверждают, что иногда патриотизм приносит неплохие доходы. Говорят, большой теперь город вырос и железные дороги провели. Сейчас утверждают проект трубопровода, и неминуемо я все-таки стану не просто богатым, а очень богатым Темировым.

Вот там, на Кавказе, я и стал тем, кем стал, изливая на бумагу свои мысли и чувства сначала для себя, а потом начали печатать и в газетах. Может, стиль мой и не слишком красив и кудряв, но писал я правду и, абсолютно независимо от меня, угодил чуть ли не в идейные руководители своего поколения прошедших войну и вспышки восстаний. Вот про Австрийскую я так и не смог писать. До сих пор не могу спокойно вспоминать погибших друзей. Из моего школьного класса всего несколько живых и осталось, а ни разу не раненных и вовсе ни одного. У меня еще легкий случай. Наступал сорок восемь суток, в обороне сидел двести шестьдесят четыре – и триста пятнадцать по госпиталям. Ничего не оторвало и почти целый.

Зато поездил потом по горячим точкам. Китай, Пуштуностан, Турция, Армения, Иудея. Везде, где что-то происходило серьезное, я появлялся чуть ли не первым. В основном это не моя заслуга, а главного редактора «Красной звезды», прекрасно умеющего держать нос по ветру и имеющего неплохие связи и в армии, и среди политиков, но писал я о том, что я видел, что интересно было людям, и честно. Насколько это возможно. Абсолютно непредвзятые репортеры – мифология посильнее сказок про джиннов, вылезающих из лампы.

– Так что еду я домой, – честно сознаюсь, – после длительного проживания в дальних краях. Пора навестить родственников и узнать, чего там хорошего за мое отсутствие в стране случилось. А пароход ваш просто случайно подвернулся. Не трястись же мне на обычном грузовом, а ничего больше подходящего не нашлось. Вот собираюсь выяснить, чего интересного происходит в среде богатеньких американцев. Может, повстречаюсь с миллионершей и страшно ее обаяю. Как насчет молоденькой наследницы старого, уже впавшего в маразм Моргана-Ротшильда?

– Много кто есть, – вздохнув, сказала она, – но это не по адресу. Тебе надо пообщаться с этими… пассажирами.

– А вчера ты их называла совсем в других выражениях, – наябедничал я. – Я даже таких слов не знаю – мои учителя их не употребляли, а в книгах не печатают. Очень интересный аспект английского. Раньше я считал, что ругаться только русские умеют.

– Что-то мне подсказывает, – покраснев, сказала она, – что ты все прекрасно понял.

– Так догадаться не так сложно, по общему контексту. Но ты потом повторишь, а я запишу. В жизни пригодится.

«Хотя, – подумал я, – лексикончик был нестандартный, но я и похуже слышал. Солдаты еще и не такое скажут, а эта где набралась? Придется слегка пересмотреть взгляды на скучную американскую жизнь. Они там вроде бы неплохо отжигают».

– Если не секрет, откуда такие познания в русском?

– Мои отец с матерью удрали от вас еще после Австрийской. Эмигрировали в США от погромов. Мы – русины, – гордо заявляет. – Там теперь большая община православных живет, а дома всегда по-русски говорили.

– Не знаю, что тебе рассказывали, но вот православных мы как раз и не трогали, – нарочито обижаюсь. – Поляки – те да. Очень многим кисло было после войны. А не надо было австриякам задницу лизать. Перед венграми и то так не унижались. А ваших никто не трогал. В России всегда очень лояльно относились к христианским ортодоксам и прочим гонимым. Мы вообще, – иронично улыбаясь, заявил, – сектантов разных и национальные меньшинства любим. Уже почти полторы сотни лет как всеобщее равноправие. Разве что при Каганате на высшие государственные должности не назначали, так давно в Республике живем, и никаких проблем. Вон Царство Армянское какое отгрохали…

– Я пойду, – решительно сказала она и встала.

Не хочет вести дискуссию об этих делах. Уже хорошо. Значит, не глупая и соображает, что на любые воспоминания ее дедушки с бабушкой я моментально завалю ее кучей фактов и законов. Ясное дело, наличие закона еще не означает его выполнения, иногда совсем они не выполняются, но исторического она не кончала и смотреться дурой не хочет.

А армяне нам лучшие друзья, без шуток. Персы их резали, турки не стеснялись, а мы и с теми, и с другими несколько раз воевали. Всегда полезно врага своего врага поддержать и помочь. Им все равно, кроме Руси, не на кого опереться, и чуть не со Средневековья на нашей земле общины армянские проживали.

– А правда ничего не было? – уже на пороге внезапно спрашивает меня.

– Чистая правда, – положа руку на сердце, подтвердил я. – Но я этого так не оставлю, – сообщил я уже закрывшейся двери, – вечером непременно увидимся!

Я потянулся с большим удовольствием и отправился умываться. С этим на пароходе дело обстоит прекрасно. Обслуга здесь вышколенная, и простыни-полотенца меняют регулярно. Даже в хорошей гостинице не так предупредительны, да оно и понятно. На нашей плывущей роскошной коробке бедняков не водится, а богатым нажаловаться начальству – самое любимое дело. Отвык я от этого общества, да никогда и не вхож был. Тем более не имел раньше дела с этими наглыми американцами.

После душа без особого энтузиазма уставился на столик, где вчера свалил кучу бумаг с выписками. Вытащил наверх пепельницу и закурил, усаживаясь. Договора на книгу у меня пока нет, что там начальству пришло в голову – не очень понятно, но не верится, что дадут спокойно пожить. Не стали бы вытаскивать домой, если бы не имели в загашнике очередной сногсшибательной идеи. Белов мужик хороший, но одно дело личные отношения, и совсем другое – когда звонят с самого верха. Я уже давно могу себе позволить слегка покапризничать и не особо оглядываться на цензуру, но, пока никто не стоит над душой, требуя очередного крайне срочного репортажа, стоит заняться тем, о чем давно мечтал.

Впрочем, подумал, уставившись на исписанную толстую тетрадь, легче загореться идеей, чем ее осуществить. Обычно я не особо задумываюсь и пишу о реальных вещах, естественно добавляя свои мысли. Здесь требуется другой подход. Художественная литература – совсем не очерки на тему «где опять стреляют и кого Руси поддерживать».

А мне вот хочется не просто палец сосать, создавая выдумку, а рассказать об истории своего рода. Слава Аллаху, материала столько, что выше крыши. С детства в голову забивают полную родословную на десяток поколений, а если очень захочешь, можно и глубже залезть.

Первое письменное упоминание о предке еще к XVII веку относится. Тут я поймал себя на том, что вспомнил по христианскому календарю, а не нормально. Привык уже. Поначалу с новым летоисчислением большая беда была. Религиозные праздники по одному – живем по другому. Вечные нестыковки. Из-за лунного года даты гулянок и молитв постоянно сдвигаются. Ничего, на это изобрели в стародавние времена отрывной календарь. Там все точно и подробно написано, и в каждом доме висит. Никаких сложностей.

О чем это я? А! Про нашу знаменитость… Хотя это он в летопись попал в XVII веке, а что там раньше – исключительно в сомнительных устных преданиях. Но я-то сильно умный и совсем не прочь прославиться не только у нас, но и за границей. Значит, требуются подробности, которых ни одному нормальному русскому объяснять нет необходимости. Как начать? Вестимо, с Владимира Святославовича. А вот и подстерегает самый настоящий облом. Что там дальше было, я более-менее представляю, начиная с детей Ярослава, а с Владимиром полная недомолвок глубочайшая яма.

Большинство документов тех времен пропало в позднейших войнах, часть сознательно уничтожили. Исторические документы, появившиеся до XIV века, дают мало информации о процессах, происходящих на Руси. Распространение мусульманства и методы только изредка упоминаются. Вот убили язычники присланного муллу, и князь их наказал. Как? Что он сделал? Ничего не понять из единственной строчки. То ли вырезал всех до седьмого колена, то ли штраф наложил на поселок. Если духовенство до прихода мунголов и играло важную роль, то это нам абсолютно неизвестно. Несколько легенд и пара упоминаний известных имен. Духовные училища были, и влияние из Персии имелось. Древнерусская ногата соответствовала арабскому дирхаму и получила свое название от арабского слова «накд» – полновесная монета, а точно про происходящее в стране мы уже ничего не узнаем. Да и нынешний дирхем происходит от тех времен.

На Руси при Ярославе появилась «Русская Правда» – свод законов, обязательный для всех жителей Владимирской Руси. Дикая смесь шариата, древних русских традиций и обычаев. И мусульманские богословы потом долго спорили – что применять, а что не соответствует. А как судили кади на местах и чем руководствовались, сейчас не разобраться. Если уж до наших времен дошло так много, что сунниты всерьез считают нас еретиками, косящими одним глазом в язычество.

Пользоваться исключительно предвзятыми византийскими или очень смутно представляющими себе, что происходило на Руси, арабскими источниками – глупо. Но не принимать же на веру Радзивилловскую летопись, написанную предположительно в начале XIII века и сохранившуюся в двух списках XV века. Ведь, если вдуматься, бред натуральный!

«Пришли булгары магометанской веры: уверуй в закон наш и поклонись Магомету. Спросил Владимир: какова же вера ваша? Они же ответили: веруем Богу, и учит нас Магомет так: совершать обрезание, не есть свинины, не пить вина, зато многоженство разрешено. И сказал Владимир: на Руси есть веселие пить, и не можем без того быть».

А вино? Так мы медовуху больше уважаем. Что там сказано точно? И ответили булгары растерянно. В суре 5-й «Трапеза» говорится: «О вы, которые уверовали! Вино, майсир, [2]2
  Майсир – азартные игры (араб.).


[Закрыть]жертвенники, стрелы – мерзость из деяния сатаны. Сторонитесь же этого – может быть, вы окажетесь счастливыми! Сатана желает заронить среди вас вражду и ненависть вином и майсиром и отклонить вас от поминания Аллаха и молитвы. Удержитесь ли вы?». [3]3
  Коран. 4:43.


[Закрыть]И еще: последователям было сказано не приступать к молитве в нетрезвом состоянии.