Текст книги "Другая страна(полная сборка)"

Автор книги: Марик (Ма Н Лернер) Лернер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Часть 1

«Патон захватил плацдарм на западном берегу Рейна. Берег реки очищен на сто пятьдесят километров в длину и на сорок в ширину.

Войска 1-го Белорусского фронта добивают группировку немецко-фашистских войск в городе Познань. Рейх доживает последние дни.

21 марта 1945 г.»

Газета А-Арец

Проснулся я как от толчка. Что-то явно изменилось вокруг. Постоянный шум голосов затих. Это у меня чисто военное, можно совершенно спокойно спать под постоянные разговоры или стрельбу, но как только что-то резко изменится, сразу просыпаешься. В трюме никого не было. Все толпились на палубе, напряженно вглядываясь в приближающийся берег. Сзади почти у всех, ничего не осталось. Впереди ждала неизвестность.

Гремя здоровенными ботинками, пришел сопровождающий и сходу заорал что-то сначала на иврите, потом на идиш. На обоих языках я мог сказать простую фразу, но вот с пониманием, когда так быстро, были проблемы. Впрочем, догадаться не трудно, общий смысл до меня дошел. Пора собирать вещички и готовиться к выгрузке. Большинству, как и мне, собирать особо и нечего. Люди после лагеря. У меня хоть ордена, да вальтер, а у них кроме одежды вообще ничего. То еще сборище. Все больше женщины и дети, в каких-то страшных одежках. Вон, моя соседка – платье, сшитое, похоже из мешка, пиджак, под ним румынские офицерские штаны и совсем новые туфельки. Я, на их фоне, в почти новой форме, практически франт.

Ждать пришлось несколько часов. Так, что остались без обеда. Не сказать, что соскучился по этой корабельной бурде, но неизвестно, еще когда удастся поесть. Хотя деньги у меня и были, причем всякие – английские, советские, израильские, похоже народ собирал что по карманам было, а тратить до сих пор не приходилось, с машины на машину, а потом на корабль. Никаких итальянских красот я так и не увидел, о чем особо и не жалел, не то у меня настроение было на какие-нибудь древние развалины смотреть, но задача питания была первоочередной – попробуй, найди что-нибудь в неизвестном месте, по неизвестным ценам. Тут, не родная часть, где тебе паек положен.

Наше корыто спустило трап, только когда подъехали грузовики. Внизу стоял мордастый тип со списком и показывал ты туда, ты сюда. Быстрее, быстрее. На вопросы не отвечал. Вы все узнаете на месте. Когда до меня дошла очередь, он оторвал взгляд от бумажек и с сомнением спросил

– Томски Цви?

– Я.

Он повернулся в сторону машин и что-то заорал. Подошел еще один, такой же мордатый, руководивший посадкой в автобусы и они принялись кричать друг на друга. Я уловил, что за мной должны были прийти и теперь они не знают что делать. Плюнуть на меня и уехать нельзя, отчетность не сойдется. Взять с собой тоже. И тут, на наше общее счастье, появился встречающий. Выглядел он, как будто сошел с немецкой карикатуры. Здоровенный орлиный нос, курчавые волосы и английская, совершенно затертая, как бывает от многолетней носки полевая форма. В шортиках. Вырвав бумажку у первого мордатого, он поставил закорючку и, махнув мне рукой, понесся рысью в неизвестном направлении.

Догнал я его только возле джипа. Это была еще та машина. Выглядела она ветераном всех войн начиная с русско-японской. Наверное, янки здорово на ней покатались по Африке, прежде чем бросить. А нынешний хозяин подобрал и начал бережно эксплуатировать. Вон, зеркальце веревочкой привязано, левую дверцу пытались красить.

– Извини, неожиданно сказал он по-русски, заводя двигатель. – У меня мало времени, надо быть на совещании в Иерусалиме. Я начштаба второй бригады НАХАЛ, полковник Меер Дейч. Меня просил старый товарищ из Легиона пристроить тебя. Так что кратенько поясню, что к чему, а дальше тебе решать. Мы, НАХАЛ, не регулярная армия. Занимаемся охраной границ, но чтобы обходиться дешевле лично для нас придумали оригинальный способ содержания. Базируемся в кибуцах и мошавах возле границы. Кибуцы – это вроде колхозов, там все общее, а мошавы – только вместе работают и продукцию продают. Они нас кормят, а мы половину времени работаем на них. Так, что сам понимаешь, как там с боевой подготовкой. К нам посылают служить лет в семнадцать до призыва, а потом едут в армию, в Европу или в оккупационные войска к арабам, в Сирию, Ливан и Ирак. Вообще, к нам все идет по остаточному принципу. Даже офицеры из инвалидов-ветеранов. Поэтому ты, боевой офицер, для нас находка. Но я так понимаю, что иврита ты толком не знаешь, поэтому для начала дам тебе взвод. Сможешь показать себя, пойдешь выше. Вопросы?

– Я пехота, а не пограничник.

– Зато опыт имеешь. Еще?

– Я русский.

– Вот это меня не волнует совершенно. У нас тут полно полунемцев, получехов и совершенно нееврейских жен и мужей. А те, что сейчас после лагеря едут вообще документов не имеют. Если человек называет себя евреем – значит он еврей. А про тебя мне дали самые хорошие отзывы, твои командиры.

– А отказаться я могу?

– Конечно. Просто ты еще не видел наших лагерей для беженцев. Оттуда посылают на работу по желанию начальника, куда Родине надо. Киркой махать или землю копать. Профессии ведь у тебя нет? Воевать пошел прямо из школы. Война кончается. Начнут возвращаться демобилизованные. С работой будут большие проблемы. За последние десять лет приехало больше 3 миллионов. Ты вот представь, в твой город приехали эвакуированные. На каждого жителя шесть человек. И ведь надо накормить, поселить и найти работу. Хорошо, кому специальность нужная...

Пока война была, мы были тыловой базой для англичан и американцев. Снабжали их всем, чего тащить из за океана невыгодно было, от колючей проволоки до мин. Так что хоть работы хватало. А с 1944 г. начали вновь ехать уцелевшие. Мужиков сразу в армию гребут, в нашу или русский Легион, а едут женщины и дети. Уже под 200тысяч. Мрак. Некоторые временные лагеря для беженцев уже давно превратились в постоянные.

– И что, все такие сионисты, мечтающие жить в Израиле?

– А, – сказал он с ехидцей, – ты, наверное, нагляделся на советских сослуживцев, желающих строить самое лучшее в мире государство или уехать в самое богатое. Многие, может, и уехали бы, но больше никуда визы не давали, после образования Израиля. Единственная возможность уехать от Гитлера. Как оказалось, лучше жить в бараке, чем угодить в концлагерь.

Или, может, ты учиться хочешь?

– Я как-то даже не задумывался, чего хочу. Еще день прошел, а меня снова не убили.

– У тебя полгода. Не понравится, уйдешь. Поверь мне, сейчас, для тебя лучший вариант. А там осмотришься, язык подучишь, будешь думать.

Я сидел в несущейся по темной дороге машине и думал. Вот и не пропадают добрые дела. Когда в 1943 г. комдив по ошибке заехал на нейтралку, прямо под обстрел, получил пулю в легкое и я его вытащил, совершенно не думал, что обеспечу себе блат у здешнего полковника, двоих там потерял... Или это особисты постарались... Спросить? Не важно, захочет, сам скажет. Вариантов, действительно не так чтоб много. Ничего кроме стрелять и командовать не умею.

– И что я должен знать?

– Для начала, Израиль, это не Советский Союз. Мы вынуждены считаться с англичанами. Они требуют от нас сдержанности. Так что заставы у нас линейные. Сидим в секретах и нарушителей отгоняем. Зато арабы ходят на нашу сторону регулярно. В основном скот воровать и имущество, из мест откуда их выселили, но бывает, что и стреляют, и мины ставят. На границе на дырки, а дырищи. В полосе твоего батальона за прошлый год больше тысячи зафиксированных случаев нарушений и 18 убитых израильтян. Это еще тихое место, есть и хуже. Твой кусок – 12 километров границы.

– Сколько? На взвод?!

– Вот именно. Поэтому и нужны люди с опытом. ...Офицеров страшно не хватает. Половина штата не укомплектована, взводами командуют сержанты. Чтобы как-то ликвидировать нехватку, им присваивают звания. Главное, чтобы человек был опытным, послужившим.

– И зачем это арабам, ведь уже десять лет прошло с выселения?

– Девять. Кто-то мстит, кто-то грабить ходит. Лагеря переселенцев – это вообще идеальная среда для рекрутирования недовольных жизнью. Куда угодно, от контрабандистов до террористов. Лишь бы вырваться из своей среды, да еще и окружающим доказать какой ты весь из себя орел горный. На государственном уровне ничего не делается для улучшения жизни, а земли, пригодной к обработке не так уж и много. Вся уже принадлежит кому-то. А иорданская армия, практически вся, сидит на той стороне Иордана и не вмешивается. Уже недовмешивались, что целые районы сами по себе живут и свои вооруженные отряды имеют. Кстати, из наших лагерей для репатриантов тоже часто выходят либо герои, либо бандиты.

– И много таких?

– Хватает. Но все больше воруют. В сельских поселках все друг друга знают, там и двери не всегда закрывают, а вот в городах лучше за вещичками внимательно смотреть. А за убийства у нас вешают. В прошлом году не то трех, не то четырех. Так что, большинство старается определенных границ не переступать. Но всякое бывает. Нашлись уже идиоты, которые требуют вместо смертной казни ввести пожизненное, корми такого скота, пои десятки лет, а потом он еще на старости лет по болезни на свободу выйдет и квартиру потребует. Ну, наш министр юстиции такие разговоры быстро заткнул. Спросил с трибуны, а что, арабов, пойманных над трупами, тоже в тюрьму сажать? Так что только в Израиле налетчиков меньше, чем летчиков.

Он помолчал.

– Да, еще один момент, уже про евреев. Яд Даниэль, твой будущее место службы, это вотчина МАПАЙ. Ну, что такое ВКП(б), ты ж знаешь. Очень похоже. Всем заведует Хава Бат Цион и парочка ее соратников. Никто посторонний толком не знает, что происходит на самом деле. Они только раздают указания. Товарищи из кибуца их не понимают, но выполняют. Масса работает на полях и, поднятием руки на общем собрании в конце недели, утверждает решения начальства. То есть, вроде демократия имеется, но ее нет. Постарайся не ссориться с ней, хотя бы в начале. Она имеет большой вес в партии и может наделать неприятностей не только тебе, но и мне.

– Веселая перспектива.

– То, что есть.

Он глянул с усмешкой.

– Я вижу, требуется маленькая лекция о жизни в Израиле. У нас тут демократия, выборы раз в 4 года. Это делает процесс принятия решений долгим и нудным топит его в бесконечных обсуждениях, но при этом заставляет мириться с людьми и порядками, с которыми мириться не хочется.

Демократия позволяет нам сплачивать приезжих из разных стран с разным культурным и языковым багажом в единую массу и позволяет любому меньшинству надеяться, что его голос будет услышан, что ему позволено убеждать остальных, а значит меньшинство может превратиться в большинство. А если остался в меньшинстве, значит, сам виноват. Но и большинство не может плевать на оппозицию, вынуждено считаться с партиями не входящими в коалицию и учитывать их интересы. Это дает возможность избегать сильно больших потрясений. Революции нам без надобности.

Партий в стране не меньше двадцати – религиозные, йемениты, коммунисты, прогрессивники... Но в правительстве, третий срок, сидят только две. МАПАЙ и Херут. По внешним вопросам у них нет особых разногласий. Проблема внутри страны. Бюджет надо делить. Министерства поделены между партиями. Каждый министр, естественно тащит одеяло на себя, а для лучшего контроля сажает на ответственные посты своих людей. Хава – любовница министра строительства, поэтому может обеспечить своим людям дополнительную помощь в хозяйственных делах, но в ответ они дружно пойдут голосовать за кого она скажет.

Кроме того, в МАПАЙ сильная группировка, которая хочет строить экономику по советскому образцу. Они вообще излишне преклоняются перед вашим опытом. У нас и условия другие. Хотя, на начальном этапе, чтобы строить промышленность на пустом месте, советские рецепты прекрасно подходят. Но Херут считает, что нужно дать больше возможностей частным предпринимателям. В Легионе почти все израильские офицеры были или коммунисты или мапайнники. Специально с левыми взглядами посылали, чтобы Сталина не раздражать. А то, в самом начале приехал в составе военной миссии один бывший польский еврей, воевавший с советами у Пилсудского еще в 20-м, ну очень криво на него смотрели, причем не военные, с этими никаких проблем. Особо бдительные партработники.

– А ты, в какой партии?

– Официально, военнослужащие не имеют права состоять в партиях. Но я тоже из Польского союза ветеранов. Еще той войны. Нас тут много, и у русских и у немцев и у австрийцев служили, а все ветераны польские. До войны наше общество поляки даже поощряли. Это ревизионисты. Херут. Ну, разберешься, со временем. Твое дело солдатское, просто держись от кибуцного начальства в стороне. И через месяц жду тебя с докладом. Что, как улучшить. Что требуется. Я кидаю тебя в воду. Научишься плавать – молодец. Нет – извини, буду делать тебе клизму. Ты на испытательном сроке.

Дорога все время петляла, постепенно поднимаясь вверх. Потом большие, сплошь засаженные чем-то овощным, поля резко кончились. С обеих сторон дороги все выше поднимались склоны холмов. Если две встречные машины нормально проходили, то на третью места уже не было и съехать некуда. Никого это особо не трогало, машины то и дело шли на обгон. По обочинам начали попадаться застройки. Однообразные трех-четырехэтажные коробки, с явно молодыми деревьями на улицах. Сплошной серый цвет и отсутствие тротуаров.

– Это что?

– А это Иерусалим.

– Ы, – выдал я, изумленно. Вроде Иерусалим – это должно быть, что-то такое, замечательно красивое...

– Новый Иерусалим. Пригородные районы, которые строили в последние годы, чтобы людей как-то расселять. Строили по одному проекту, чтоб быстрее и дешевле. Одна-две комнаты, душ, кухня и туалет общие, в коридоре. В 1934 г. в городе жило 80 тыс евреев, сейчас – почти 800, если считать с поселками. А старые районы отошли к Иордании. Вот и строят такое. Зато деревья сажают. У нас, как возле домов деревья или трава растет на газоне, сразу понятно – евреи живут. Специально занимаемся посадкой деревьев. И работа людям, и пески с оползнями на холмах сдерживать. Да и вообще, большинство привыкло к зелени, пустыня за забором и орущий под окном верблюд часто вгоняет новичков в депрессию. А арабы не понимают, что такое дерево, если от него пользы нет. Другое дело – оливковые или цитрусовые.

Ну, еще минут десять, и увидишь настоящий Иерусалим. Хотя, и там особой красоты не наблюдается. То, что построили в двадцатых-тридцатых – дикая смесь европейского и восточного стиля. Стоит дом в мавританском стиле, а колонны у него из какого-нибудь барокко. Архитекторы старались, изображая встречу Востока с Западом. А древности – это не у нас, это в Старом городе у Абдаллы.

Странное впечатление производил Иерусалим. Плохо освещенные улицы, множество патрулей. В израильской, английской форме и общие. На большом перекрестке даже с броневиками. Нас останавливали трижды и каждый раз внимательно сличали фотографию в удостоверении с лицом. Если учесть что израильтяне брали за образец именно английскую форму и различались они только по мелочи, эмблемами и беретами, с непривычки было легко перепутать. На домах следы пуль.

– Что тут у вас происходит?

– А, обычное дело. У Иерусалима особый статус. Англичане гарантировали при разделении спокойствие. По этим условиям в городе не могут находиться подразделения с тяжелым вооружением, только пехота, со стрелковкой. Но на той стороне ихние гарантии никому не интересны. Вчера опять перестрелка была на несколько часов. Снайперы садятся в домах вдоль разграничительной полосы и стреляют по прохожим. Вот и нагнали йоркширцов для демонстрации присутствия. А документы проверяют, потому что бывает и в города проникают.

– И что, не отвечаете на обстрелы?

– Почему, очень даже отвечаем, на тех улицах, что ближе к стене, у Старого города, давно уже никто не живет. Ни с нашей стороны, ни с иорданской. В любую минуту в окно может пуля прилететь. Но всерьез заняться нам не позволяют. Политика сдержанности называется. Пока мы не трогаем Абдаллу, снабжение по ленд-лизу идет бесперебойно. В армии многие с нетерпением ждут конца войны. Может, тогда нам перестанут руки связывать. По договору, мы можем посещать святые места беспрепятственно. А на деле, раз в две недели три автобуса, под английской охраной. Когда очередная перестрелка, на всякий случай вообще отменяют.

– И долго вы собираетесь терпеть английское присутствие и свое подчиненное положение?

– Неправильная постановка вопроса, – ответил он. – Долго ли мы собираемся терпеть, – надавил он голосом на «мы». – Или англичане покинут этот район и оставят нас разбираться с иорданцами между собой, или мы их рано или поздно перестанем спрашивать. Мир меняется прямо сейчас, у нас на глазах. В 1935 г. у нас не было другого варианта. Хочешь получить государство – будь любезен слушаться. Теперь мы окрепли настолько, что можем пересмотреть наши взаимоотношения с Великобританией. Все зависит от ее действий. Империя явно собирается уходить из колоний. Даже не столько хочет, сколько ее энергично подталкивают. А мы никогда не были в положении колонии. Мы относимся к доминионам. Как там это: «Автономные сообщества Британской империи, равные по статусу, никоим образом не подчинённые одно другому ни в одном из аспектов своей внутренней или внешней политики, но при этом объединённые общей приверженностью короне и составляющие свободную ассоциацию членов Британского содружества наций», – процитировал он. – Хотят продолжать опираться на нас, во взаимоотношениях с другими странами – должны дать нам взамен что-нибудь. У нас с этим вообще проблемы. Существует формула Вестминстерского статута 1931 г., гласящая, что «члены Содружества объединены общей верностью короне». С верностью короне у нас большие проблемы. Так что уже запустили пробный шар на тему считать английского короля только «символом свободной ассоциации независимых наций – членов Содружества и в качестве такового главой Содружества», снова процитировал он.

Мы повернули во двор. Солдат, заглянул в машину и, узнав полковника, махнул рукой товарищу – убрать шлагбаум.

– Ну, вот и штаб бригады, я на совещание. Ты – на второй этаж. Комната 213. Оформишь там все что положено. Потом тебя заберет Изя Штивельман, твой командир батальона.

Худой, с заметной лысиной, хозяин кабинета протянул мне несколько листков.

– Тебе необходимо заполнить анкету и сфотографироваться для удостоверения четыре на шесть. Фотостудия прямо через дорогу. Потом медкомиссия.

– Понял.

– И, если тебя привел полковник, не думай, что можно будет ходить в таком виде. Здесь ЦАХАЛ, а не Красная Армия.

– О Боже, – подумал я, – и здесь от этих тыловых идиотов невозможно избавиться.

– Так точно, – произнес вслух. – Как только получу форму и оружие, – и выжидательно уставился на лысину.

– Заполняй, – раздраженно сказал он, двигая по столу ко мне анкеты – и новая форма тебе не положена. Вон, на тебе имеется.

– Так это из Легиона, – удивился я.

– А в Легионе она откуда? С наших складов, ты ж не в советской гимнастерке и сапогах приехал, в израильской армии точно такая же форма. Таг поменяешь, и все.

– Что поменяю?

Он ткнул пальцем. И медленно, явно как слабоумному произнес:

– Эмблема, кокарда...

Я уставился на анкету. Ну, имя, фамилия – это все понятно. Достал офицерское удостоверение, благо, что оно на двух языках и начал старательно перерисовывать буквы в анкету. Он тяжело вздохнул, и, сказав вполголоса явно что то вроде «Понаехали тут», отобрал у меня бумагу и быстро заполнил. Единственное, что пришлось два раза по буквам повторить название училища.

– На, – сказал он, отодвигая листки. И ткнув рукой в сторону окна, повторил:

– Фотография через улицу.

– Спасибо, – сказал я на всякий случай. Кто его знает, может, придется возвращаться.

Возле шлагбаума стоял здоровенный рыжий мужик лет пятидесяти и явно рассказывал анекдоты солдатам. Те помирали со смеху. Вдруг он резко повернулся, и тыча в меня пальцем спросил

– Вот этот что ли? Ты, Томский?

– Я.

– Я твой комбат, Йосеф Штивельман, можно просто Изя, и хочу знать, где ты шляешься?

– Фотографии делал, согласно указаниям начальства, потом буду искать медкомиссию.

– Запомни, – заорал он, махая у меня под носом кулаком размером с мою голову, – Начальство у тебя только я. Всех остальных ты будешь посылать нах. Понятно?

– Понятно.

– Запомни еще одно. Евреи – самый умный народ в мире. Поэтому они создали такую умную бюрократию, что сами ничего в свои бумагах не понимают. Все вопросы надо решать по знакомству. Или через генерала, или через прапорщика. На здоровье жалуешься?

– Нет.

– В ЦАХАЛе разрешается иметь свое оружие, помимо казенного. Купленное или добытое в бою, – он снова заухмылялся, – или стыренное у врага, только надо зарегистрировать по всей форме. Есть что-нибудь?

– Есть. Немецкий вальтер.

– Давай свои фотографии и пистолет и жди меня здесь.

Через пятнадцать минут он вернулся и сунул мне удостоверение, разрешение на оружие и постановление медицинской комиссии.

– Что смотришь? Не нравится, что снова лейтенантом стал? Ну не батальон же тебе давать, с твоим знанием иврита. У нас – как в Древнем Риме. Если бы в строю кто-нибудь, вдруг заговорил по-этруски, господа римские офицеры быстро бы показали ему, где римская кузькина мать. Вне строя можешь говорить хоть на марсианском. Пошли оружие получать, потом я тебя отвезу к себе домой, переночуешь, и с утра в кибуц. Там продемонстрируешь, что ты можешь. А мы посмотрим.

И он гулко заржал.

Изина жена, Фаина, совсем не походила на еврейку. Мощная блондинка, с необъятными формами, больше похожая на польскую крестьянку. Сейчас, она сидела, подперев щеку рукой и смотрела как я ем. Изя, попав домой, сразу притих и легко было догадаться, кто тут глава семьи.

– Кушай, кушай, не стесняйся, – в очередной раз повторила она. – У нас двое сыновей в армии, в Италии, может, и их кто-то накормит. Вот картошечки возьми. Сейчас полегче стало, а раньше ее вовсе не было.

– Правильно, – сказал Изя, деловито доставая из огромного сооружения под названием буфет бутылку и рюмки, – раньше и небо было голубее и трава зеленее.

– Ты не слушай моего старого дурака, – сказала она, отмахиваясь от мужа. Раньше, действительно картошки не было. Только в войну сажать начали. Мы ж с-под Гродно, как можно без картошки? Я этих местных овощей до сих пор не понимаю. Оливками сыт не будешь. Тут все другое, даже у хлеба другой вкус. Но ничего, приспособились.

– Ну, – сказал Изя, подмигивая. – Такой повод и не выпить? Первый человек из еврейского Легиона, да еще из советских, да прямо к нам. Будет чем похвастаться. За то, чтобы все наши вернулись живыми и здоровыми.

Выпили. Он разлили еще по стопке и глянув на меня, сказал:

– Ты не поверишь, здесь даже пьют меньше, когда жара начнется, даже и не тянет, разве что пивка, да и тебе завтра с утра вставать.

Фаина замялась и спросила:

– Скажи, ты ж видел, что там делается. Может в газетах преувеличивают?

– Нет, там, где немцы были, всех евреев убили.

– Знаешь, – сказала она после паузы, – когда Жаботинский приехал в Польшу и начал звать людей в Израиль, многие стали собирать вещи. Все-таки великое событие. И Изя тоже – «Едем, едем». А моя семья собралась и отец сказал, не нужно уезжать. Здесь дом, работа, люди, которые тебя знают и уважают. А там – пустое место, песок и камни. Немцы? Ну что немцы, поляки не лучше. Жили под этими, проживем и под теми. Хороший сапожник всем нужен. Родители, трое братьев и сестра, их семьи, дети. Все остались, а мы вот уехали. Красная Армия те места уже год как освободила, я вот пишу, пишу. В посольство, в Красный Крест. Везде отвечают – сведений о местонахождении нет.

– Ну, мы ж на Украине были, а в Белоруссии леса есть, можно было в партизаны уйти. Да война многих с места сорвала, может еще найдутся.

– Хороший ты мальчик, – сказала она. Погладила меня по голове и, резко встав, вышла.

Мы молча выпили по второй.

– У меня в полку, был разведчик, Саша Подвальный, – глянув закрыта ли дверь, сказал я. Так он у командира отпросился на пару суток, мы рядом с его местечком были. Приехал весь черный. Всех в овраге расстреляли. И детей его, и жену. А жена русская вообще была. Так он потом любого немца убивал без разговоров. Нет, если языка надо – это другое дело, а вот если без задания, сдается там или нет – моментально на тот свет. Все время лез на рожон и погиб. Может лучше и не знать, лучше верить, что хоть кто-то спасся.

– Нас, приехавших в 30-е, называют поколением Жаботинского, – заговорил, через пару минут Изя. – Знаешь почему? Когда провозгласили независимость Израиля, Зеэв поехал в международное турне, как министр иностранных дел.

– Кто? – удивился я. – Даже я знаю, что Жаботинский был Владимир!

– Его звали Владимир-Зеэв, – ответил Изя. – Зэев – это ивритский вариант.

– Первый визит был в Англию, утрясти возникшие проблемы в экономической и политической сфере. А вот дальше он показал, на что способен. Осенью 1935 г. приехал в Берлин. Конечно, эту жидовскую морду, вовсе не ждали с распростертыми объятиями, но шла подготовка к Олимпиаде 1936 г. и явных скандалов следовало избегать. Тем более что интересы нацистов и сионистов в этот момент совпали. Нацистам требовались уезжающие евреи. Желательно без шума и пыли. В то же время они вовсе не собирались позволять вывозить еврейское имущество. Так что договаривалось с Жаботинским министерство экономики Германии, а рангом повыше делали вид, что его не замечают.

Нацисты запретили вывозить из Германии деньги и имущество. Можно было только какой-то минимум на первое время. Хотя уже шло практически открытое давление на евреев – уже были законы об ограничении на профессию, уже требовали свидетельство об арийском происхождении, для вступления в брак, уже увольняли врачей и государственных служащих, даже отменяли полученное после 1918 г. гражданство, но убийств еще не было. Многие надеялись на улучшение, часть просто боялось бросить все и уезжать в неизвестность, ведь большинство немецких евреев считало себя немцами, иудейской веры. Так что попытка Жаботинского договориться пришлась очень к месту.

Нельзя вывозить имущество и деньги? Никаких денег на руки. Давайте купим немецкие товары на эту сумму и вывезем. И вам хорошо и мы при своем интересе. Все равно не хотите просто так выпускать? Давайте поделим. Вам половину – нам половину. Да и про израильское государство не забудем. За посредничество ему жирный процент, на который тоже купим немецкие товары. Так что договорились, где-то 50 на 50. Естественно, обе стороны всячески жулили, чтобы оценку в свою сторону вытянуть. Немцам хотелось поменьше, нам – побольше. Приезжаешь в Израиль – можешь товары распродать или возобновить уже здесь свое дело, используя немецкие машины. Так возник ряд мастерских, типографий, гаражей и прочее. Большие деньги, масса товаров и оборудования хорошего качества дали изрядный толчок экономике. Позже условия сделки распространили на Австрию и Судеты с Чехией.

Была еще создана полуподпольная сеть скупки. Вывоз золота и разных Рембрандтов был также естественно запрещен. Поэтому уезжающие евреи вынуждены были сдавать за бесценок. Теперь появилась возможность продавать через посредника прямо в английском представительстве (выделили отдельную пристройку Израилю) или вообще за границу с получением денег после прибытия в Палестину. Естественно, что это был достаточно криминальный и связанный с большим риском гешефт. Поэтому процент посредникам был очень высоким. Но проконтролировать суммы денег переходящие из рук в руки, с прилипанием к этим рукам, было очень сложно. Здесь находился основной источник бюджета для создающейся израильской разведки. Об этом особо не говорят, но догадаться можно.

Но все это касалось только людей богатых. Причем не все были готовы отдать половину имущества за просто так. Люди бедные получали при выезде из Германии заграничный паспорт сроком на один год без возможности продления. Визу никуда не давали. Ну, вот есть же у вас свое государство, туда и езжайте. Для получения визы или права жительства в этих странах требовалось мировое имя или пара-тройка миллионов завалявшихся в Банк оф Манхэттен. Так что дорога была одна – в Израиль. Так что хотели или не хотели эти страшно ассимилированные люди, которые не знали другого языка, кроме немецкого, и нас, польских евреев, считали быдлом, ехали они в Израиль. Таких, под полмиллиона наберется, если считать с австрийцами.

Следующий визит был в Польшу. Ты бы видел, – мечтательно сказал Изя, – какой это был триумф! Когда в газетах написали про приезд первого израильского министра иностранных дел, тысячи людей вышли на улицы! А когда он, в Варшаве пришел в синагогу, его занесли туда на руках. Шагу сделать не дали.

Да и польское правительство было очень довольно. Зеэва принял министр иностранных дел Юзеф Бек. Жаботинский предложил план, направленный на выезд евреев из Польши. Бек дал согласие ассигновать 200тыс злотых (около 10тыс фунтов стерлингов) в распоряжение Жаботинского для поддержки независимой еврейской Палестины как заем, частично наличными деньгами, частично оружием, и красный ковер желающим оставить Польшу.

В Польше был экономический кризис, евреев увольняли в первую очередь, но поляки считали себя европейской и культурной нацией. Нельзя же было спокойно смотреть на голодающих, приходилось платить им пособия. А тут возможность избавиться от конкурентов под лозунгом «Вам пора домой в Палестину!» и сохранить деньги в бюджете. Самое главное, все остаются довольными.

Ты не представляешь, что тогда делалось в Польше! В каждой семье крики и споры. Не каждый был готов ехать, тем более на пустое место. Сионизм сионизмом, а кушать хочется всегда. Да всякие среди евреев были... Коммунисты, бундовцы, ассимилянты, религиозные. А Жаботинский ездил из города в город и рассказывал, что скоро будет война. Тут еще стадный инстинкт у многих сработал. Если все едут, надо и мне тоже. Нас, поляков, наверное больше миллиона будет в стране. Потом были у меня минуты, когда я жалел об отъезде. Все-таки, там была пусть и не жирная, но привычная жизнь, да и родственники остались. А сейчас, я восхищаюсь Жаботинским. Он уже в 1936году видел, к чему идет и спас нас.

В 1937 г. Жаботинский посетил Румынию где встречался с королем Каролем. Там он договорился об аренде судов на льготных условиях. Румыны не меньше поляков мечтали от евреев избавиться. В начале 1939 г. он посетил Латвию и Литву. После чего тамошние общины практически уполовинились. Кроме счастья ехать в Израиль, они еще сильно опасались поведения Германии и СССР. Визиты были еще в Венгрию, Грецию, США, Чехословакию, Болгарию, Францию. Кроме Греции, где община г. Салоник дала большое количество народа в создающиеся отрасли, имеющие отношение к портам и судам, все остальные не очень ехали. Зато приехало почти 15тыс из Китая, куда Жаботинский не ездил. И в СССР его как-то не очень приглашали. СССР в это время сближался с Германией и раздражать ее не хотел.