Текст книги "Лори Лэн, металлист (Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том XIX)"

Автор книги: Мариэтта Шагинян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава пятьдесят вторая
БИТВА НА ОБЛАКАХ

– Куда вы? – простонал курьер, хватая Зильке за руку, – вас не пропустят! Воздух объявлен на военном положении, война!

– Ну, так снимай свой курьерский кафтан и облачайся в мой фартук, – прохрипел Зильке, – я полечу заместо тебя. Курьер Высшего Совета Обороны будет пропущен!

Он сорвал с него фуражку, скинул фартук и напялил на костлявые плечи еще мокрый и горячий от пота кафтан курьера. Тот не сопротивлялся, передал ему документы и был рад-радешенек уснуть хоть под забором, если не хватит сил дотащиться до дому.

Зильке побежал на аэродром. Хотя достойный слуга ученого относился к видимому миру с большим презрением и привык уважать явления природы не моложе третичного периода, он вынужден был заметить вокруг нечто необычайное.

Улицы Зузеля замерли. Военные патрули сторожили заводы и фабрики. Мимо Зильке пробежали два смущенных человечка – друзья министра Шперлинга, спешившие домой с митинга.

– Ничего не понимаю, – услышал Зильке торопливую речь, – рабочие себе на уме. Часть попряталась в подвалы, часть пошла добровольцами на войну. Митинг не собрал никого, кроме торговцев…

– Подождите разгрома Союза! Тогда настанет историческая минута, – мы должны будем достойно защитить…

Конца Зильке не расслышал. Человечки побежали дальше.

Аэродром находился в верхней части города, над крепостью. Здесь он попал в сплошную, слитную толпу военных шинелей. Это была эскадра французских летчиков. Вся береговая стража Рейна участвовала в воздушном походе. Маленькие плоские воздушные суденышки ждали своих всадников. Каждое вмещало двух человек – летчика и баллонометателя. Первый прыгал к мотору, второй садился в кабинку. Офицеры давали команде последние инструкции:

– Дать сраженье противнику над Москвой, уничтожив по пути Ленинград, Волховстрой, Новгород, Псков, Бологое, Тверь и полотно Октябрьской железной дороги.

– Скажите, все эти баллоны начинены новым элементом? – спросил Зильке у молодого солдатика.

– Все, чем нас вооружают, начинено новым элементом! – гордо ответил француз. – Все заводы и фабрики работали без передышки тридцать восемь часов.

Зильке покачал головой с весьма странным выражением лица. Но пробраться на аэродром гражданского и дипломатического авиасообщения ему все-таки не удалось: командир поднял белый платок, и ласточки, одна за другой, принялись вылетать в небо. Задрав головы, тысячи людей глядели, как белые птички описали дугу, собрались стайкой, выстроились треугольником и плавно понеслись через Рейн к западной границе, где их поджидала целая воздушная флотилия.

Тут только Зильке выбрался из толпы и добежал до своей машины. Летчик выслушал его, выпуча глаза.

– Да ведь это сумасшествие! – воскликнул он. – Вылететь я вылечу, но мы с вами покатаемся в облаках не хуже Юпитера-громовержца. Ведь вся воздушная полоса объявлена зоной газовых действий. Зангезур принадлежит Союзу. Даже если мы до него доберемся, нас не подпустят к нему на пушечный выстрел.

– Садись! – упрямо ответил Зильке, хватая летчика за шиворот: – садись и делай свое дело, если не хочешь прослыть шлаком самого скверного сорта.

Они вылетели вслед за ласточками, и сторожевой авиапост остановил их на высоте тысячи метров. Зильке показал свои бумаги. Постовой офицер пожал плечами:

– Если вы надеетесь добыть еще несколько фунтов элемента – летите, мы во всяком случае гарантируем пенсию вашей вдове.

Через десять минут они неслись по широкой небесной дороге. Небо было явно взбудоражено и перевернуто во всех направлениях. Стальные птицы рвали его на части. Облака плыли растрепанные, как после драки, и все небесное окружение носило в высшей степени расстроенный характер.

Зильке неотступно глядел в воздушный бинокль. Он видел млечный путь аэропланов, – тысячи военных воздушных судов, вытянувшихся лентой, кружком, треугольником, квадратом, роившихся стаями в стаях, комплексами в еще больших комплексах, и державших путь, как огромное звездное течение, к западной границе. Они круто повернули от этого страшного зрелища, и летчик направил Юнкерс на юг.

Между тем небо, видимо, не хотело сдаваться без боя и мобилизовало свои собственные силы. На горизонте появились три вертикальных черных черты. Через минуту они распустились в букеты, расплылись грозными черными тучами, и вокруг началась ужасная воздушная буря. Громовые раскаты грозили рассыпать стекла кабины. Молнии тыкались в Зильке раскаленными иголками, не доставляя ему этим ровно никакого удовольствия. Машина прядала все чаще и чаще, напоминая сердцебиение бегущего человека. Кончилось тем, что летчик заплутался в черной облачной стихии, руль сломался, и они стали нестись, неизвестно куда. Между тем наступала ночь, а прожектор бездействовал.

– Радуйтесь! – злобно прокричал летчик. – Недостает еще, чтоб мы врезались в гущу военной флотилии и нас приняли за врагов и подожгли в одну минуту, как блоху. Сумасшедший вы человек!

– Лети! – хладнокровно ответил Зильке, не отрываясь от бинокля. Сквозь черноту ночи он все-таки видел небесную дорогу и утешался поразительной быстротой полета. Они неслись таким способом всю ночь, а когда рассвело, увидели себя над плоской синей равниной. Четыре маленьких аэроплана окружали их с четырех сторон. Они стали медленно приближаться к Юнкерсу, покуда не взяли его на прицел.

– Так я и знал, – прошипел летчик через полчаса, когда они были снижены на аэродром красивой горной деревушки северного Кавказа, на берегу Черного моря. – Можете грызть свой локоть. Вы попадете теперь в Зангезур после того, как будете расстреляны, повешены или четвертованы. Мы в руках у Союза.

Оцепившие их люди, между тем, вытащили Зильке из кабинки и под револьверным дулом повели обоих путешественников в комендатуру.

– Неужели они так счастливы нашей поимкой? – удивленно прошипел летчик. – Взгляните-ка, спятили они, что ли?

В самом деле, пока их вели, они увидели всю деревню, танцевавшую, певшую, маршировавшую по улицам – с флагами, музыкой, цветами, знаменами. Дети подскакивали на поларшина от земли. Девушки обнимались и целовались с юношами. Балконы утопали в коврах. И повсюду и отовсюду летали в воздухе крупные красные розы, гвоздики, глицинии. Это походило на сплошное безумие.

Но, когда и в комендатуре при виде них обрадованно расхохотались, – удивление Зильке и летчика перешло в ужас: «Не попали ли они в поселок сумасшедших?».

Между тем красноармейцы уперли руки в бока, затрясли головами и чуть не лопнули от смеха, растягивавшего им рот до самых ушей. Вдруг один подошел, взглянул на Зильке, сунул руку в карман и…

– Расстреляют! – пронеслось в голове у тощего любителя номенклатуры: – расстреляют, и я пролечу, как метеорит, в неизвестное пространство!

Он закрыл глаза, чтобы достойно встретить смерть, как вдруг почувствовал у себя на губах нечто удивительно знакомое, липкое и сладкое, – это был шоколад.

– Ешь, чортов сын! – произнес красноармеец на отборном русском языке.

И вслед за шоколадом Зильке получил увесистый удар пирогом в зубы, флягу с вином, добрую корзину фруктов и – чорт знает какую – уйму жареной на вертеле баранины, именуемой этими варварами «шашлыком». Летчик и Зильке заработали челюстями, изумленно глядя друг на друга.

В эту минуту в комнату вошел молодой, сияющий командир. Он посмотрел на обоих с улыбкой и спросил на отличном немецком языке:

– Немцы?

– Немцы.

– Поздравляю вас, друзья мои! – ласково произнес командир. – В Германии провозглашена Советская республика!

Зильке и летчик вытаращили глаза, так и застыв с кусками баранины, напиханной за правую и за левую щеки.

Глава пятьдесят третья
СУД НАД ЛОРЕЛЕЕЙ

Грандиозные события, развернувшиеся в течение нескольких часов с момента объявления войны, положительно перевернули Бобу Друку всю его мозговую механику. Он ходил по улицам с открытым ртом, останавливаясь на каждом шагу. Инвалиды опять появились в Велленгаузе, – но только Велленгауз стал комендатурой города Зузеля. Дворец прокурора – реввоенсоветом красной зузельской авиаармии. Особняк, одолженный фабрикантом рыболовных удочек министру Шперлингу, – отделом социального обеспечения, а страшный маленький дом в Зумм-Гассе, где он провел такие смутные, но и такие счастливые дни своей жизни, был теперь – ревтрибуналом.

И повсюду – в здании совета на Тюрк-Платц, как раз против Торгового представительства, – в комендатуре, наробразе, исполкоме, ревтрибунале засели его друзья– приятели инвалиды с рабочими-подпольщиками, рабочими– добровольцами, рабочими – членами компартии и союза «Месс-Менд».

Ни одного фашиста не разгуливало больше по улице. Пансион Рюклинг выдержал настоящую осаду. Дюрк, Гогенлоэ сидели в тюрьме. Шперлинг был мирно перенесен вместе с томиком Карла Маркса, ночными туфлями и женой в дом предварительного заключения, – не столько в качестве арестованного, сколько в качестве недобровольного свидетеля. Патрули немецких комсомольцев разгуливали по городу. И всюду с домов, балконов и башен развевался веселый красный флаг.

– Да, – сказал себе Боб, потирая переносицу. – Мик, видно, смеется своим раскатистым смехом, напевая песенку деревообделочников. И все-таки…

Все-таки он чувствовал легкую боль в сердце. Его часы показывали без десяти четыре. А в четыре часа он должен был быть в роковом домике на Зумм-Гассе, потому что сегодня там судили военным судом – в порядке спешности, при полном составе военных комиссаров, в присутствии делегата рыбачьего населения, товарища Кнейфа, представителя от Месс-Менда, техника Сорроу, и его самого, в качестве приглашенного гражданского защитника, – Лорелею Рейнских вод.

Уныло поднялся Друк по невзрачным ступенькам. Круглая маленькая зала была полна. За перегородкой с четырьмя красноармейцами сидел злобный фашист – выхоленный секретарь подложного Карла Крамера – и кусал себе ногти.

Друк тихо пробрался на место и сел за стол. Вот они, рядом – молодые рабочие комиссары, старичина Сорроу, добрый Кнейф, – но ни один из них не смотрит на бедного Друка. Он должен сам справиться с бурей нелепых чувств, разрывающих ему сердце.

Звякнул колокольчик. Поднялся военный прокурор.

– Мы судим сейчас человека, именующего себя скульптором Апполлино из Мантуи. Он прибыл в Германию, по плану фашистов, в начале текущего лета и поселился в пансионе Рюклинг, где одновременно с ним жили другие фашисты: банкир Вестингауз и виконт Монморанси. Сколько нам известно, ему принадлежала какая-то главенствующая роль. Товарищ, введите преступника.

Боб замер. Все глаза обратились в сторону маленькой двери, откуда рыбак Кнейф торжественно вывел, точнее – вынес хрупкое очаровательное создание в бархатном камзоле, итальянском воротнике и серебряных пряжках на маленьких стройных ногах. Лицо его было бледно и смугло, рыжие кудри падали на воротник. Скульптор Апполлино уселся за решетку, и тотчас же его глубокий, томный, бездонный взгляд устремился на Боба Друка.

Боб неуверенно поднялся с места. Глаза его блуждали.

– Я требую медицинской экспертизы, – начал он трепетным голосом, – скульптор Апполлино невменяем. Он действовал по чужому плану как исполнитель, но он столько же понимает в своих преступлениях, сколько пятилетний ребенок.

– Глупости! – произнес вдруг низкий, басистый, отвратительный голос, похожий на царапание ножей друг о друга. – Дурак! Я никогда не была и не буду исполнителем.

Боб, судьи, Кнейф – вздрогнули. Отвратительный голос принадлежал Лорелее. По лицу ее змеилась улыбка безумной гордости. Она продолжала хрипеть:

– Задавайте вопросы. Я скажу все. К чорту идиотскую канитель!

Друк упал на стул, раздавленный тошнотворным чувством омерзения. Он вылечился в один миг от первого звука.

Обвинитель начал допрос:

– Вы скульптор Апполлино из Мантуи?

– Нет!

– Назовите ваше настоящее имя!

– Я – Клэр Бессон.

– Вы дочь сумасшедшего Грегорио Чиче?

– Великого принца Чиче!

– Расскажите нам историю убийства Пфеффера. Каким документом вы завлекли его в Зузель?

– Ха-ха-ха! – расхохоталось существо ржавым смехом, от которого у судей задрожали мускулы, а Кнейф судорожно дернул револьвером. – Нет ничего легче. Я пригрозила, что опубликую в германской печати его письмо к министру Шперлингу, написанное десять лет назад.

– Не можете ли вы прочесть нам это письмо?

Лорелея сунула руку в камзол и бросила судьям окровавленный, грязный лист бумаги. Главный обвинитель брезгливо поднял его двумя пальцами и прочел вслух:

«Дорогой Куртельхен!

Сегодня утром я подумал: вот подходящая минута для революции. Эта мысль пронзила меня до такой степени, что я топнул ногой и заходил взад и вперед по комнате… Тсс!

Твой неукротимый Муми Пфеффер».

– Чорт побери! – воскликнул обвинитель. – Примите эту гадость!

Он с отвращением бросил письмо секретарю и выждал, покуда не умолкнут громовые раскаты хохота. Потом он обвел судей глазами.

– Не прошло и года, товарищи, как мы с вами читали о нашумевшем процессе принца Грегорио Чиче. Мы видели тогда перед собой выродившегося человека, почти утратившего человеческое обличье. Взгляните на его дочь. Вот список ее преступлений: живя под чужим именем в пансионе Рюклинг, она организует и приводит в исполнение убийство министра Пфеффера. Далее, она прокрадывается к следователю Карлу Крамеру и убивает его вместе с его секретарем. Пользуясь тем, что Крамера никто не знает в лицо, благодаря его любви к рекламе и гримировке, она принимается за выполнение роли Карла Крамера и сама ведет следствие об убийстве Пфеффера. Она назначает француза Растильяка на провокационную роль, а потом, чтоб усилить эту провокацию, подвергает его гипнозу и убивает. Она пытается отравить приехавшую из Померании мать Карла Крамера. Наконец, она с первого же дня гипнотизирует нашего сыщика, Боба Друка, связывая его волю и заставляя служить себе. Когда же узнает, что он стал опасным, пытается убить и его, погубив вместо него двух несчастных инвалидов. Но как она убивает? Ручки ее слишком чисты для этого. Дитя дегенерата, безумца и шарлатана, она пускает в ход дьявольское изобретение – сирену со столь невыносимым звуком, что он действует на психику особым образом, мгновенно сводя с ума и заставляя людей душить друг друга и самих себя. Мысль изобрести такое орудие убийства взята из глубокой древности. Медицинская экспертиза привела мне данные об убийствах, циркулярном помешательстве и пытках посредством звуковых явлений. Спрашивается, для чего была произведена вся эта цепь бессмысленных убийств, все это кошмарное хитросплетение ужасов? Для того, чтобы свалить вину на Советский Союз, очернить республику рабочих и вызвать против нее войну, которая задушила бы и стерла с лица земли миллионы пролетариев. В вашем приговоре, товарищи, я не сомневаюсь, и чем скорее он будет произнесен, тем лучше. Но тут я подчеркну еще одно обстоятельство. Против нас борются две силы: одна – лицемерно-фарисейская, считающая себя демократизмом. Она идет против нас, пользуясь черной помощью другой силы, дегенеративно-уголовной, фашистской. Наши враги – фарисей и дегенерат. Один пользуется другим, и ни тот, ни другой не хотят нести полной ответственности. Думается мне, товарищи, что лучшим судом будет, если мы, наконец, поставим их друг против друга и заставим свести между собой дружеские счеты… Товарищ Кнейф, приведите сюда великого министра Шперлинга!

Глава пятьдесят четвертая
ОДНИМ ВЕРЕВКА И ДРУГИМ ВЕРЕВКА, ИЛИ ТОРЖЕСТВО СПРАВЕДЛИВОСТИ

– Милейший виконт! – шипел банкир Вестингауз, стоя в палатке Монморанси и ядовито сверкая глазками: – вы тратите колоссально много энергии на то, чтоб воздержать себя от действий. Положительно, вы – самоубийца!

Монморанси лежал недвижно.

– Очнитесь! Землетрясение! Радиотелеграмма! Союз будет уничтожен и испепелен. Вчера воздушная эскадра соединенной армии вылетела с баллонами на Россию. Я получил предписание поднять Закавказье и отрезать бегство советских главарей в Азию!

Эта длинная речь продолбила, наконец, нервы виконта, и он приподнялся на подушках.

– Тем лучше, – пробормотал он довольным голосом. – Я смогу вернуться, чтоб получить наконец корону Франции. Это будет… презабавно. Я давно не видал Версаля.

– Но до тех пор нам надо работать! Где, чорт побери, наши восточные идиоты? Отчего они не дают вестей? Куда делась крошка? Я не видел ее весь вчерашний день. Не видел во время землетрясения. Не видел ночью. Надеюсь, Луи…

– Ах, отстаньте! – раздражительно прервал виконт: – я сам на это надеюсь. Где мой Поль? Почему вы не привели Поля, если намерены поднять меня в четыре часа утра?

Но Поль уже поднял полог и стоял, как изваяние, вы-пуча на виконта рыбьи глаза.

– Ваше сиятельство! – шепнул он испуганным голосом: – мадам Вестингауз засыпана в шахте вместе с ученым доктором. Скалы взрывают динамитом. Какие-то люди с винтовками рыщут по заводу и хотят вас арестовать. – Вестингауз и Монморанси вскрикнули. Поль стащил своего хозяина с постели, в то время как банкир кинулся в свою палатку.

Но что же это такое? Наперерез идут военным шагом скверные, черномазые людишки в красноармейских мундирах. Они хватают его за шиворот, трясут, приподымают от земли.

– Мерзавцы! – зарычал банкир. – Американского подданного? Не сметь! Прочь!

– Вы – пленник и арестант, – проговорил командир на английском языке. – Вы открыли, пользуясь правом концессионеров, химический и пороховой заводы, подготовляли восстание, орудовали, как фашист. Следуйте за нами.

Вестингауз запахнул полы своего халата и презрительно оглядел командира.

– Я последую за вами впредь до той поры, когда…

– Когда вас повесят, – холодно закончил тот. – Война кончена. Германия присоединилась к Советскому Союзу. Во Франции идет гражданская борьба, и не сегодня-завтра там будет Советская республика.

Банкир присел на корточки. Он позеленел, как груша. Через несколько минут его палатка превратилась в тюрьму. Потомок Бурбонов полуодетый лежал в кресле. Банкир бегал, как сумасшедший, из угла в угол. Лакей Поль, вытянувшись, стоял в дверях. Вокруг палатки ходили патрули.

– Чорт! – шипел Вестингауз, – это провокация! Не верю. Не верю!

Между тем лакей Поль усиленно трудил свои мозги. «Мое впечатление опять начинается, – думал он про себя, – их повесят, а я освобожусь. Теперь или никогда. Ну-ка!»

С этой трезвой мыслью он вкрадчиво взглянул на банкира.

– Не извольте волноваться…

Вестингауз остановился.

– Если вы сможете вознаградить меня, – смиренно шепнул Поль, – я вам открою великую тайну.

– Ну? – процедил банкир.

– Ваша жена… Дайте мне чек на сто тысяч франков!

– Дурак, – вскрикнул Вестигауз, швыряя в лицо лакея пачками деньги. – Олух! Говорите!

– Ваша жена и есть главный заговорщик. Это она свистнула на пароходе. Она подговорила рабочих, она…

– А, собака! Ты это знал и молчал, – взвыл Вестингауз диким голосом и, схватив со стола самородок зангезурской меди, весом в пять кило, запустил им в голову Поля. Удар пришелся по темени. Поль свалился, не пикнув, и покинул злополучный мир как раз в ту минуту, когда руки его сжимали полную пригоршню кредиток.

Полог шатра приподнялся. На пороге выросли красноармейцы. Они молча оглядели маленькую группу. Один из них достал лист бумаги и прочитал:

ПОСТАНОВЛЕНИЕ ВОЕННОГО СУДА ЗАНГЕЗУРСКОЙ АВИААРМИИ.

Банкир Вестингауз, член комитета фашистов, участник заговора против Союза, – приговорен к смертной казни через повешение. Гражданин Монморанси, член комитета фашистов, участник заговора против Союза, претендент на французский престол, – приговорен к смертной казни через повешение. Гражданин Поль…

– Да он умер! Выведите арестованных на место казни.

Красноармейцы обступили виконта и банкира. Вестингауз дико вскрикнул и упал в обморок. Монморанси оглядел палачей с вежливым спокойствием.

– По крайней мере, – сказал он медленным голосом, – мне не придется умереть своей смертью!

И достойный потомок Бурбонов позволил палачам поднять себя на руки и потащить к месту казни.

Между тем другой отряд красноармейцев во главе с рабочими медных рудников рыскал по исковерканной, перевернутой землетрясением, неузнаваемой местности, взрывая скалы, стуча молотками, оглашая воздух зовами и криками. Они искали погребенных рабочих.

Наконец, они добрели до круглой земляной ямы. В утреннем свете на дне ее были видны очертания безжизненных человеческих фигур.

– Веревку! – крикнул красноармеец. – Братцы, спустите меня вниз!

Через полчаса Ребров и рабочие были вытащены из ямы, оживлены глотком крепкого рома и согреты сияющим утренним зангезурским солнцем. Но ни Грэс, ни Лори не находились в их числе.