Текст книги "Те, кто внизу"

Автор книги: Мариано Асуэла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

III

– Генерал Масиас, позвольте представить вам мою невесту, – напыщенно произнес Луис Сервантес, вводя в столовую девушку редкой красоты.

Все головы повернулись к незнакомке, которая растерянно поглядывала вокруг своими большими голубыми глазами.

На вид ей было лет четырнадцать, личико гладкое и нежное, словно лепесток розы, волосы белокурые, а в глазах порочное любопытство и безотчетный детский страх.

Луис Сервантес с удовлетворением заметил, что Деметрио так и впился в девушку жадным, словно у хищной птицы, взглядом.

Ее усадили между белобрысым Маргарито и Луисом Сервантесом, напротив Масиаса.

Среди хрусталя, фарфора и цветочных ваз стояли батареи бутылок с текилой. Обливаясь потом и отчаянно бранясь, Паленый втащил на плечах ящик пива.

– Вы еще не знаете нашего белобрысика, – сказала Оторва, увидев, что Маргарито не сводит глаз с невесты Луиса Сервантеса. – Он у нас кавалер что надо, по всем статьям мужчина. Нигде еще такого не встречала.

И, бросив на него похотливый взгляд, добавила:

– Потому-то я его и видеть спокойно не могу.

Оркестр, словно на корриде, грянул бравурный марш. Солдаты взвыли от восторга.

– Какие потроха, генерал! Клянусь, в жизни ничего вкуснее не пробовал, – заявил белобрысый Маргарито и предался воспоминаниям о ресторане «Дельмонико» в Чиуауа.

– Вам в самом деле нравится? – спросил Деметрио. – Так пусть подадут еще. Наедайтесь до отвала, Маргарито.

– Вот это по-нашему, – одобрил Анастасио Монтаньес. – Это хорошо. Если кушанье мне по душе, я ем в охотку, покуда обратно не полезет.

Пирующие громко чавкали и причмокивали, вино лилось рекой.

Наконец Луис Сервантес взял бокал с шампанским и поднялся.

– Господин генерал…

– К черту! – перебила Оторва. – Сейчас пойдут речи, а меня с них воротит. Подамся я лучше во двор, все равно жратва кончилась.

Луис Сервантес преподнес генералу эмблему из черного сукна с желтым латунным орленком и произнес тост. Тоста никто не понял, но все дружно захлопали.

Деметрио с пылающими щеками и горящим взглядом взял в руки свой новый знак отличия и, сверкнув зубами, простодушно осведомился:

– А что мне с этой птахой делать?

– Кум, – неуверенным голосом отозвался Анастасио Монтаньес. уже вставший из-за стола. – Что я могу вам сказать?…

Прошло несколько минут, а проклятые слова все никак не шли Анастасио на язык. Лицо его раскраснелось, на грязном с болячками лбу заблестели бисеринки пота. Наконец он собрался с духом и закончил свой тост:

– Нечего мне вам сказать. Разве что одно: я довожусь вам кумом, и вы это знаете.

А так как перед этим все рукоплескали Луису Сервантесу, то Анастасио Монтаньес, закончив речь, сам подал пример остальным и с невозмутимо серьезным видом захлопал в ладоши.

Все шло отлично, и даже замешательство Монтаньеса лишь подхлестнуло собутыльников. Подражая ему, Сало и Перепел тоже произнесли тосты.

Настал черед Паленого, но тут в дверях с ликующим воплем появилась Оторва. Щелкая языком, она пыталась втащить в столовую великолепную вороную кобылу.

– Мой трофей! Мой! – приговаривала она, поглаживая прекрасное животное по гордо изогнутой шее.

Кобыла упиралась и не шла через порог, но ее дернули за недоуздок, огрели хлыстом по крупу, и она с грохотом влетела в комнату.

Одуревшие от вина солдаты с плохо скрытой завистью смотрели на богатую добычу.

– Просто не понимаю, как эта чертова Оторва ухитряется прибирать к рукам самые лучшие трофеи! – взорвался белобрысый Маргарит – Как пристала к нам в Тьерра Бланка, так ни разу маху не дала.

– Эй, Панкрасио, притащи-ка моей кобылке охапку клевера, – приказала Оторва.

И сунула недоуздок одному из солдат.

Бокалы и стаканы снова наполнились. У иных гуляк уже начали клониться головы и слипаться глаза, но большинство еще продолжало свой веселый галдеж.

Среди них сидела и невеста Луиса Сервантеса, которая украдкой выливала вино в платок и тревожно озиралась по сторонам.

– Ребята, – вскочив на ноги и перекрывая пьяный гул своим пронзительным гортанным голосом, завопил белобрысый Маргарите – Жизнь мне наскучила, и я хочу покончить с собой. Оторва мне надоела, а этот ангелок небесный на меня даже глядеть не желает.

Луис Сервантес понял, что последние слова относились к его невесте, и к своему великому удивлению догадался, что нога, касавшаяся икр его избранницы, принадлежала вовсе не Деметрио, как ему казалось, а белобрысому Маргарите.

В груди Луиса закипело негодование.

– Глядите, ребята, – продолжал белобрысый, поднимая револьвер, – сейчас я всажу себе пулю в лоб.

И он прицелился в большое зеркало, висевшее в глубине столовой, в котором он был виден во весь рост.

– Замри, Оторва!

Зеркало раскололось на длинные остроконечные куски. Пуля просвистела над ухом Оторвы, чуть не коснувшись ее волос, но женщина даже бровью не повела.

IV

Под вечер Луис Сервантес проснулся, протер глаза и сел. Он лежал на голом полу среди цветочных горшков. Рядом с ним, громко храпя, спали крепким сном Анастасио Монтаньес, Панкрасио и Перепел.

Он почувствовал, что нос и губы у него распухли, в горле пересохло; затем увидел кровь на руках и рубашке и разом вспомнил все, что произошло. Он вскочил, бросился в комнату, смежную с гардеробной, несколько раз толкнул дверь, но она не открывалась. С минуту Сервантес стоял в нерешительности.

Да, все это было. Он уверен, что ему не приснилось. Он встал из-за стола со своей невестой, отвел ее в эту комнату. Но не успел запереть дверь, как вслед за ним, шатаясь, вошел пьяный Деметрио. Оторва нагнала генерала, и между ними началась перебранка. Деметрио, па толстых губах которого белела застывшая пена, горящими, словно угли, глазами жадно искал невесту Луиса. Оторва изо всех сил выталкивала его за порог.

– Ты что? Чего тебе? – вопил взбешенный Деметрио. Оторва дала ему подножку, толкнула, и он, вылетев в коридор, во весь рост растянулся на полу.

Поднялся он вне себя от ярости.

– На помощь! На помощь! Он убьет меня!…

Оторва, стиснув запястье Деметрио, отводила в сторону дуло пистолета.

Пуля впилась в кирпичную стену. Оторва завопила еще истошней. Анастасио Монтаньес зашел Деметрио за спину и обезоружил его. Генерал, словно бык на арене, лишь ворочал выпученными глазами. Луис Сервантес, Анастасио, Сало и другие солдаты окружили его.

– Мерзавцы! Подумаешь, пистолет отняли! Будто без оружия с вами не справлюсь!

Масиас развернулся и вмиг уложил на каменный пол первого подвернувшегося под руку.

Что было потом? Вот этого Луис Сервантес уже не помнил. Видимо, как следует исколошматив друг друга, они там же и заснули. А его невеста, напуганная такой дикостью, предусмотрительно заперлась.

«Пройду-ка я в гостиную, – может, там есть дверь в ее комнату», – решил Луис.

От шума его шагов проснулась Оторва. Она спала рядом с Деметрио на ковре у заваленного клевером и кукурузой дивана, где накануне соизволила отужинать вороная кобыла.

– Вам чего? – осведомилась девица. – А, понимаю… Ишь. охальник! Так вот, я заперла вашу невесту, потому что не могла больше удерживать этого треклятого Деметрио. Возьмите ключ, он на столе.

Луис Сервантес тщетно искал ключ, – его нигде не было.

– Эй, барчук, вы бы похвастались, как у вас делишки с девчонкой.

Сервантес, явно встревоженный, продолжал разыскивать ключ.

– Да вы не волнуйтесь понапрасну, приятель, сейчас я его верну. Только сперва расскажите чуток, – страсть люблю слушать про такие штучки. Эта барышня как раз вам под пару, но то что мы, заезженные.

– Мне нечего рассказывать. Она моя невеста, и все.

– Ха-ха-ха! Его невеста, и все! А может, и не только ваша? Бросьте, барчук, меня не проведешь. Ее, бедняжку, вытащили из дому Сало и Паленый, это уж точно. А вы, должно быть, дали им за нее отступного – блестящие запонки или чудотворный образок с ликом святого. Разве не так, барчук? Полно отпираться – что было, то было. Нелегко, наверно, с такими сладить, а?

Оторва встала, собираясь дать Сервантесу ключ, но не нашла его и очень удивилась.

Она постояла в раздумье, потом вдруг со всех ног кинулась к комнате, смежной с гардеробной, приникла глазом к замочной скважине и не отрывалась до тех пор, пока не пригляделась к темноте, царившей за дверью. Не поворачиваясь, она шепотом бросила:

– Ах, белобрысик! Ну и сукин сын! Да вы только взгляните, барчук!

И, громко расхохотавшись, отошла от двери.

– Я же вам говорила, что в жизни не встречала такого завлекательного мужчины!

На следующее утро Оторва улучила минуту, когда Маргарито вышел из комнаты, чтобы задать корма своему коню.

– Бедняжка! Живо уходи и беги домой! Эти паршивцы до смерти тебя замучат… А ну, живо!

Она закутала синеглазую девочку с лицом мадонны, стоявшую в одной сорочке и чулках, во вшивое шерстяное одеяло, взяла ее за руку и вывела на улицу.

– Вот и слава богу! – воскликнула Оторва. – Теперь все в порядке. До чего же я люблю этого белобрысика!

V

Люди Деметрио идут по горам, веселые, как жеребята, которые ржут и резвятся, заслышав первый майский гром.

– В Мойяуа, ребята!

– На родину Деметрио Масиаса!

– На родину касика дона Монико!

Ночной мрак рассеивается, и посреди яркой полосы, заалевшей в прозрачном небе, всплывает солнце.

Постепенно вырисовываются горы, похожие на чудовищных горбатых ящеров, холмы, напоминающие огромные головы ацтекских богов, исполинские лица, искаженные ужасной и смешной гримасой, которые вызывают то улыбку, то страх, смутный, как тревожное предчувствие.

Впереди отряда – Деметрио Масиас со своим штабом: полковником Анастасио Монтаньесом, подполковником Панкрасио, майорами Луисом Сервантесом и белобрысым Mapгарито.

Следом едут Оторва и Венансио, который галантно ухаживает за спутницей, сладким голосом читая ей душещипательные стихи Антонио Пласы[41]41
  Пласа Антонио (1833 – 1892) – популярный в свое время мексиканский поэт.


[Закрыть].

Когда лучи солнца коснулись городских крыш, войска колонной по четыре под звуки горнов вступили в Мойяуа.

Оглушительно пели петухи, заливисто лаяли собаки, только люди не подавали признаков жизни.

Оторва хлестнула свою вороную кобылу и вмиг оказалась Рядом с Деметрио. Вид у нее был горделивый: огромные золотые серьги, нарядное платье, светло-голубой шелк которого придавал ее оливковому в красноватых пятнах лицу нездоровую бледность. Юбка задралась до колен, обнажив кривые ноги в рваных вылинявших чулках. За поясом торчал револьвер, к луке седла приторочена пулеметная лента.

Деметрио тоже был при параде: шляпа с галунами, замшевые штаны с серебряными пуговицами, расшитая золотом куртка.

То и дело раздавался треск и грохот: это рассыпавшиеся по городку солдаты взламывали двери, отбирали у жителей лошадей и оружие.

– Утро проведем у дона Монико, – многозначительно произнес Деметрио и, соскочив с коня, бросил поводья солдату. – Пойдемте позавтракаем с ним. Это мой друг. Он меня очень любит.

Офицеры штаба мрачно улыбаются. Громко звеня шпорами, они направляются к большому, построенному с претензиями, дому, который – по всему видно – может принадлежать только касику.

– Наглухо замуровались, – замечает Анастасио Монтаньес, изо всех сил налегая на дверь.

– Ничего, откроем, – уверяет Панкрасио, ловко вставляя дуло винтовки в замочную скважину.

– Нет, погоди, – останавливает его Деметрио. – Прежде постучи.

Панкрасио трижды стучит в дверь прикладом, потом еще трижды. Никто не отзывается. Он выходит из себя и, не слушая больше приказов, стреляет. Замок сломан, дверь распахнута.

Мелькают подолы юбок, детские ножки. Обитатели дома прячутся в глубину здания.

– Вина хочу! Подать вина! – повелительно бросает Деметрио и громко стучит по столу. – Садитесь, друзья.

Выглядывает какая-то сеньора, за ней другая, потом третья; из-за черных юбок испуганно таращатся дети. Одна из женщин, дрожа от страха, подходит к буфету, достает бутылку, рюмки и ставит на стол.

– Оружие есть? – сурово спрашивает Деметрио.

– Оружие? – повторяет сеньора, еле ворочая языком. – Откуда оно у одиноких порядочных женщин?

– Вот как! Одиноких? А дон Монико?

– Его здесь нет, сеньоры. Мы снимаем этот дом и о сеньоре Монико знаем только понаслышке.

Деметрио приказывает обыскать помещение.

– Нет, нет, сеньоры, пожалуйста, не надо. Мы сами отдадим все, что у нас есть, только, ради бога, не позорьте нас. Мы девушки одинокие и порядочные.

– А мелюзга откуда? – грубо осведомляется Панкрасио. – Ветром надуло?

Женщины поспешно исчезают и через минуту возвращаются, неся покрытое пылью и паутиной ружье с расколотым прикладом и старый пистолет с заржавевшим поломанным бойком.

Деметрио улыбается.

– Ну, а теперь деньги.

– Деньги? Какие деньги у бедных одиноких девушек?

Они бросают умоляющий взгляд на стоящего рядом солдата и в ужасе закрывают глаза: им кажется, что перед ними тот самый палач, который распял господа нашего Иисуса Христа, такой же, как на via crucis [42]42
  Буквально – крестный путь (лат.). Здесь: 14 картин, которые изображают путь Христа на Голгофу и устанавливаются вдоль стен католических церквей. – (Ред.)


[Закрыть] в приходской церкви. Они увидели Панкрасио!

Деметрио приказывает начать обыск.

Сеньоры снова убегают и быстро возвращаются с изъеденным молью кошельком, в котором лежит несколько кредиток Уэрты.

Деметрио улыбается и без дальнейших разговоров велит своим людям приступать к обыску.

Точно свора голодных собак, гурьба солдат устремляется во внутренние комнаты, отталкивая женщин, которые пытаются преградить им путь. Одни женщины падают в обморок, другие убегают, дети кричат.

Едва Панкрасио собрался взломать замок огромного платяного шкафа, как дверцы его распахнулись, и наружу выскочил человек с ружьем в руках.

– Дои Монико! – удивленно восклицают собравшиеся.

– Деметрио, не губите меня! Пощадите! Я же ваш друг, дон Деметрио!

Генерал насмешливо улыбается и спрашивает, неужели друзей встречают с винтовкой в руках. Окончательно растерявшись, дон Монико валится Деметрио в ноги, обнимает его за колени, целует сапоги:

– У меня жена. дети… Дон Деметрио, друг!

Дрожащей рукой Масиас сует пистолет обратно за пояс. В памяти его ожила скорбная фигура женщины. С младенцем на руках идет она в полночь среди горных скал, озаренная лунным светом. А позади пылает дом…

– Вон отсюда! Всем выйти! – угрюмо командует он. Штаб подчиняется. Дон Монико и его домочадцы, обливаясь слезами благодарности, целуют руки Деметрио.

На улице балагурит веселая толпа, ожидая, когда генерал позволит разграбить дом касика.

– Я-то знаю, где они денежки прячут, только не скажу, – бахвалится парень с корзиной в руках.

– Подумаешь! Я тоже знаю, – отзывается старуха с сумою, куда она сует все, что «бог пошлет». – Они на чердаке. Там много всякого хлама и… шкатулочка, разукрашенная ракушками. Вот в ней-то все ихнее богатство!

– Держи карман шире! – возражает стоящий рядом мужчина. – Не такие они олухи, чтобы хранить там деньги. Сдается мне, они сунули их в кожаный мешок да спустили в колодец.

Толпа волнуется. Одни держат наготове веревки, чтобы связывать вещи в узлы, другие – корыта; женщины расправляют передники и мантильи, заранее прикидывая, много ли туда уместится, и все благодарят отца небесного – славная будет пожива!

Когда Деметрио объявляет, что не допустит самоуправства, и приказывает всем разойтись, местные жители, не скрывая досады, подчиняются и постепенно расходятся; зато солдаты недовольно и глухо ропщут. Никто из них не двигается с места.

Деметрио гневно повторяет приказ.

Какой-то подвыпивший новобранец отвечает ему смехом и решительно направляется к двери.

Но не успевает он переступить порог дома, как неожиданный выстрел валит его наземь, словно удар кинжала, которым на арене добивают раненого быка.

Деметрио, с дымящимся пистолетом в руках, невозмутимо ждет, пока солдаты разойдутся.

– Поджечь дом! – приказывает он Луису Сервантесу, возвратившись в казарму.

Луис Сервантес, никому не передав приказа, с непривычным усердием выполнил его сам.

Через два часа маленькая площадь почернела от дыма, жилище дона Монико лизали огромные языки пламени, но никто не понял, чем объяснялось столь странное поведение генерала.

VI

Они разместились в большом мрачном доме, также бывшем; собственностью касика городка Мойяуа.

Их предшественники оставили после себя заметные следы: двор усадьбы превращен в настоящую помойную яму; стены ободраны так, что во многих местах обнажилась кирпичная кладка; настил разбит конскими копытами; от сада остались лишь груды увядшей листвы и высохших ветвей. Стоило войти в дом, и вы сразу наталкивались на валявшиеся повсюду ножки от мебели, сиденья и спинки стульев, сплошь заляпанные грязью и нечистотами.

В десять вечера Луис Сервантес, утомленно зевнув, простился на площади с белобрысым Маргарито и Оторвой, которые, пристроившись на скамейке, без устали глушили спирт.

Он направился в казарму и вошел в зал – единственное помещение, где еще уцелела мебель. Деметрио, который лежал прямо на полу, устремив взор вверх, перестал созерцать потолок и повернул голову.

– Это вы, барчук? Что нового? Входите и садитесь.

Луис Сервантес первым делом снял со свечи нагар, потом придвинул к себе кресло без спинки, плетеное сиденье которого было заменено грубой мешковиной. Ножки кресла скрипнули, и вороная кобыла Оторвы, зафыркав, грациозно переступила в темноте.

Луис Сервантес опустился в кресло и сказал:

– Генерал, разрешите доложить о выполнении задания. Вот…

– Слушайте, барчук, я этого вам не приказывал. Мойяуа – почти моя родина. Люди, того и гляди, скажут, что я явился сюда ради этого! – ответил Деметрио, глядя на тугой мешочек с деньгами, протянутый ему Луисом.

Сервантес встал с кресла, присел на корточки рядом с генералом, расстелил на полу сарапе[43]43
  Сарапе – шерстяной плащ с прорезом для головы.


[Закрыть] и высыпал из мешочка груду кругленьких идальго[44]44
  Идальго – золотая монета достоинством в 10 песо.


[Закрыть], сверкавших, словно золотистые угольки.

– Во-первых, генерал, это будет между нами. А во-вторых, кто не знает – куй железо, пока горячо. Сегодня фортуна улыбается нам, а завтра? Подумать о будущем никогда не вредно. Шальная пуля, поскользнулась лошадь, даже обычная простуда – и вот уже вдова с сиротами остались в пишете. Правительство? Ха-ха-ха! Суньтесь-ка вы к Каррансе, к Вилье, к любому из больших начальников да поплачьтесь им насчет своей семьи… Если вам ответят пинком в известное место, считайте, что вам крупно повезло. И они правы, генерал: мы взялись за оружие не для того, чтобы Каррансы и Вильи становились президентами республики, а для защиты священных прав народа, попранных презренными касиками. Ни Вилья, ни Карранса, ни другие не станут испрашивать нашего согласия на оплату услуг, оказанных ими родине; значит, и мы в таких делах ни перед кем не обязаны отчитываться.

Деметрио приподнялся, взял бутылку пива, стоявшую у изголовья, отхлебнул и, прополоскав рот, сплюнул подальше.

– Хорошо же у вас язык подвешен, барчук!

Голова у Луиса закружилась. Ему показалось, что от выплеснутого пива разом начали гнить кучи отбросов, из-за которых место, где отдыхал генерал, походило на форменную помойку. Апельсинные и арбузные корки, кожура бананов, волокнистые косточки манго, огрызки сахарного тростника, объедки мясного пирога с перцем – все это вперемешку с нечистотами ковром устилало пол.

Деметрио машинально перебирал мозолистыми пальцами сверкающие монеты.

Придя в себя, Луис Сервантес вытащил жестяную банку и вывалил оттуда на сарапе кучку медальонов, колец, серег и прочих драгоценностей.

– Слушайте, генерал, вы не находите, что у нас теперь хватит денег, чтобы махнуть за границу и славно повеселиться там в случае, если вся эта заваруха затянется и революция не кончится?

Деметрио отрицательно покачал головой.

– Не согласны? А зачем нам оставаться здесь? Какое дело мы защищаем теперь?

– Этого я не могу объяснить, барчук, а все-таки чувствую: так не к лицу поступать мужчине.

– Выбирайте, генерал, – предложил Луис Сервантес, указывая на разложенные в ряд драгоценности.

– Оставьте все это себе. Я серьезно, барчук. Разве вы не видите, что деньгами меня не соблазнишь? Хотите, скажу правду? Есть у меня глоток вина да девчонка по душе – вот я и самый счастливый человек на свете.

– Ха-ха-ха! Эх, генерал, с какой стати вы тогда терпите подле себя эту змею Оторву?

– Верно, барчук. Она мне самому надоела, но такой уж у меня характер. Никак не соберусь сказать ей, духу не хватает послать ее подальше… Такой уж я уродился. Приглянется мне женщина, а я как тюфяк: не начни она первая крутить со мною, я сам ни за что не решусь. Взять хоть Камилу с того ранчо, – вздохнул Деметрио. – Девушка она некрасивая, а знали бы, как она мне в душу запала…

– Стоит вам слово сказать, генерал, и мы ее живо сюда доставим.

Деметрио лукаво прищурился.

– Клянусь вам, генерал, все будет в порядке.

– Серьезно, барчук? Ну, если вы мне окажете эту услугу, мои часы с боем и золотой цепочкой – ваши, коль они так вам приглянулись.

Глаза Луиса Сервантеса заблестели. Он взял жестяную байку, ссыпал в нее драгоценности, встал с пола и, улыбаясь, попрощался:

– До завтра, генерал! Спокойной ночи!