Текст книги "У подножия старого замка"

Автор книги: Марианна Долгова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Ну что ты, старый, слезу пускаешь, как малое дитя? Следи лучше за печкой.

И пожаловалась Ирене:

– Совсем старый от рук отбился. Пить стал, с работы его выгнали. Недавно на рынке ввязался в разговор, почему мяса по карточкам не выдают, и как закричит на весь базар: «Откуда быть мясу, если последняя свинья в фольксдейчи записалась!» Как его не забрали, ума не приложу. Видно, фрицы считают, что он совсем свихнулся от пьянства, потому и не трогают…

Ирена улыбнулась.

– А как Юзеф, Леля?

– Они все там. Здоровы.

Под вечер Ирена впала в забытье. Стала бредить. Перепуганный дядя Костя ушел за лекарем, тем самым Зибертом из Перлавки, который уже однажды лечил Ирену. Зиберт осмотрел ее, покачал озабоченно головой и сказал Граевским:

– Мне кажется, у нее воспаление легких. Растирайте ей грудь, спину и ноги денатуратом… Она очень ослабла, но молодая. Надеюсь, выживет…

– О, Езус, Мария! – запричитала тетя Паулина.

– Да, чуть не забыл! – спохватился лекарь, собираясь уже уходить. – Надо бы ей побольше молока с медом. Сможете достать?

– Постараемся. Да вознаградит вас бог, пан доктор, – поклонилась пани Граевская. – Уж вы не говорите о ней никому…

– Не беспокойтесь!

Лекарь ушел, не взяв за свой визит ничего…

Ирена поправлялась медленно. Ей было хорошо у Граевских, но она боялась навлечь на них беду. Если фашисты пронюхают, им всем не сдобровать.

Паулина и дядя Костя, как могли, успокаивали Ирену:

– Не волнуйся! Никто не узнает, что ты у нас. К нам никто не ходит. Да теперь уже и недолго ждать. Пережить бы только эту последнюю зиму.

Что эта зима была последней военной зимой, никто больше не сомневался. Гралевцы уже знали о варшавском восстании, о том, что советские войска вместе с новым Войском Польским с лета стоят в Праге [15]15
  Прага – правобережный район Варшавы.


[Закрыть]над Вислой и что там идут жестокие бои. А в конце декабря 1944 года Ирене ночью почудился далекий, приглушенный рокот артиллерийских орудий. Осторожно, чтобы не разбудить спящую рядом Регину, она приподнялась на локтях и прислушалась. Да, действительно, была слышна орудийная канонада. От возбуждения Ирена не сомкнула глаз до утра. А утром поделилась своей радостью с Граевскими.

– Пани Паулина, дядя Костя, девочки! Я слышала сегодня ночью грохот канонады. Наши идут!

– О, Езус, Мария! – всплеснула руками пани Граевская. – Неужто и вправду начинается?

– Давно пора. Только не почудилось тебе, дочка? – усомнился дядя Костя.

– Нет, так могут греметь только мощные орудия!

Фашисты чувствовали, что скоро им придется убираться из Гралева, и свирепствовали вовсю. Участились облавы по ночам, грабежи. Ирена понимала, что не имеет права оставаться больше в доме Граевских.

– Дядя Костя, миленький, помогите мне добраться к нашим в Лидзбарские леса или в Буркат, – попросила Ирена.

– Слаба ты еще. Выдержишь ли долгую дорогу? – сомневался Граевский.

– Выдержу! – не унималась Ирена. – Здесь мне нельзя больше оставаться. Регина говорила, что Краузе уже откуда-то узнал о моем побеге. Проклятая Бестек могла прислать в магистрат Гралева бумагу о розыске. Краузе знает, что мы дружили с вами, и каждую минуту может нагрянуть сюда с полицаями. Я не имею права подвергать вас опасности.

– Немцы в последнее время так и рыскают кругом. Малейшее подозрение – и людей волокут в комендатуру. Никого из Гралева не выпускают, кохана. Чуют, холеры, что им скоро конец. Регинка пыталась было пройти незаметно на лыжах в Буркат, но полицаи ее задержали сразу за городом. Так-то, децко кохане! – вздохнула пани Граевская.

– А, может, попробуем, Паулина, – возразил жене дядя Костя, увидев помрачневшее лицо Ирены. – Чем черт не шутит, постараемся их обхитрить.

Он достал из-за шкафа припрятанную бутылку самогона и пошел к знакомому крестьянину, у которого была лошадь.

– Одолжи мне на завтра коня и сани, пан Вишневский, – попросил он, ставя на стол бутылку и положив рядом две большие мороженые рыбины. – Дочка меньшая вдруг заболела. Надо ее свезти в Перлавку к лекарю.

– Бери, только смотри, чтобы к полицейскому часу быть здесь.

– Не беспокойся. Все будет в порядке! – заверил дядя Костя.

Потом он отправился в магистрат за пропуском. Там как раз дежурил знакомый фольксдейч, которому дядя Костя не раз продавал рыбу. Он выписал Граевскому пропуск в Перлавку.

На следующий день пани Граевская надела на Ирену свое пальто, закутала ее платком по самые глаза, уложила на солому на самое дно саней, укрыла старым тулупом, перекрестила и сказала, утирая ладонью глаза:

– Ну, трогай, старый! С богом!

При выезде из города их остановили два полицая. Они потребовали пропуск, заглянули в сани и спросили у дяди Кости:

– Чем больна?

– Горячка у нее… Не может никак разродиться. К лекарю вот везу.

– Тогда проваливай, да поживее! Старик, а с бабой спать горазд, – загоготали вслед полицаи.

Ирена вся вспотела от волнения. Вдруг бы проверили, что за «роженица»? Ну, и дядя Костя! Несмотря ни на что, все такой же шутник и выдумщик.

Сестры и тетя Марта едва не задушили Ирену в объятиях. Они плакали и смеялись от радости, что она жива и вернулась к ним. Халина и Ядвига заметно окрепли и выросли за этот год.

Тетя Марта оставила Ирену у себя. Племянница была еще очень слаба. То и дело плакала безо всякой причины, ночами вскакивала с постели, пугая тетку и сестер. Ей снились кошмары. То прыщеватый Курт со своим волкодавом, то убитый ею немец с выпученными белесыми глазами, то взрывы и пожары. А иногда она будто наяву видела бескрайние снега, леса, черные контуры спящих фольварков и над головой далекие холодные звезды…

Как только Ирена немного окрепла, она отправилась в Лидзбарский лес в расположение партизанского отряда. Там, наконец, она увиделась с Юзефом и Лелей, встречу с которыми ждала с таким нетерпением. Теперь в партизанском отряде было уже более ста человек. Часть из них жила в лесу, в сторожках, а большинство в Буркате и окрестных деревнях под видом крестьян, нанявшихся на поденную работу к немецким бауэрам и помещикам, понаехавшим в здешние края.

Маскировка была превосходная. Когда фашисты прочесывали округу, они видели только батраков в поношенной крестьянской одежде и деревянных корках, мирно пасущих помещичий скот или работающих на полях. А помещикам и невдомек, что под боком у них те самые мстители, которые вот уже больше двух лет жгут беспощадно их фольварки, уводят из-под носа и прячут в лесу скот, нападают на немецкие эшелоны, обозы с оружием и продовольствием.

Юзеф с восторгом рассказывал о «Земсте»:

– Знаешь, Ирка, как его все любят и уважают! Франек, Стах, я да и другие ребята пойдут за ним в огонь и в воду. Только он строгий и не всех пускает на задание.

Ирена с грустью отметила, что Юзеф рано повзрослел. Лицо решительное, сосредоточенное, а пушок на лице только пробивается…

Юноши, действительно, все время рвались в бой. Узнав, что в Варшаве вспыхнуло восстание против немецких оккупантов, они надумали пробраться в столицу, чтобы помочь восставшим. И «Земсте» стоило немалого труда отговорить ребят:

– Еще рано открыто бороться с врагом, ребята. Поверьте мне, варшавское восстание обречено на неудачу, потому что им руководит кучка фанатиков из Лондона, которые никогда не нюхали войны, не знают, что такое голод, холод, гестапо, концлагеря. Не знают они и цены крови. Всю войну отсиживались за границей, а теперь вдруг надумали руками и кровью варшавян ускорить свое возвращение к власти и настроить нас против русских. Они ненавидят и боятся русских. Боятся, потому что знают – мы не допустим их больше к власти. Сами будем управлять своей страной. Русские нам помогут. Поэтому, ребята, не стоит зря рисковать жизнью. Потерпите до весны. Мы сразимся тогда с фашистами лицом к лицу.

И «Земста» оказался прав. Варшавское восстание длилось два месяца и закончилось поражением, несмотря на беспримерный героизм варшавян и страшные жертвы.

Лелю в отряде любили за веселый нрав и звонкий смех, за редкую красоту и необычную для девушки храбрость. Ирена сразу почувствовала эту общую любовь к подруге и в душе даже слегка позавидовала. Но главное, чему она завидовала, это участию Лели во всех делах отряда.

– Ты спрашиваешь, Ирка, что мы сделали за этот год? – Леля чуточку помедлила, припоминая: – Да, вроде, немало. Пустили под откос четыре эшелона и взорвали железнодорожный мост через Дзялдувку вблизи Нажима, по которому шли все поезда из Германии на восток. Фрицы чинили потом мост две недели. Это, пожалуй, самая крупная наша победа. Мост взрывали «Земста», Франек, Юзеф и я, – сказала с гордостью Леля. – «Земста» не хотел меня брать на задание, но я настояла. А скоро мы взорвем Кисинскую комендатуру, где хранятся списки жителей Гралевского района, которых немцы собираются уничтожить или угнать в Германию. Рядом с комендатурой два барака. Там томятся под стражей около трехсот человек. Комендатуру и бараки охраняют эсэсовцы. Но ничего! Оружия разного, взрывчатки и гранат у нас теперь достаточно, да и опыта хватает. Справимся с гадами, – сказала уверенно Леля.

В конце концов девушки, как и раньше, заговорили о самом сокровенном.

– Я верю, Леля, – мечтательно говорила Ирена, – мы снова будем учиться, работать. И обязательно поедем путешествовать. И еще… сможем любить, кого захочет сердце.

– Кого захочет сердце, – задумчиво повторила Леля и покраснела.

Ирена заметила это и задала вопрос, который давно вертелся у нее на языке:

– Тетя Марта намекнула мне, что пан Казимир к тебе неравнодушен, что его будто подменили с тех пор, как ты появилась в отряде…

– Глупости все это! – зарделась смущенная Леля.

– Почему? – засмеялась Ирена. – Ты красивая! Тебя не мудрено полюбить, Лелька! Ты умная, веселая и отчаянная! Помнишь, как удрала с фабрики? А как ты поешь!

– Перестань, – попросила Леля. – «Земста» такой, такой… В общем, непохожий ни на кого.

– Он тебе нравится, да? – не унималась Ирена. – Какое счастье, должно быть, пройти жизнь с любимым человеком. Разве это не так?

– Не знаю. Быть может, и так, – перестала вдруг спорить Леля. – Видно, не зря меня дразнили «ведьминой дочкой», раз я очаровала самого пана Казимира. Только ни к чему это. Я «Земсту» очень уважаю, но ему уже далеко за тридцать. И потом…

Леля явно чего-то недоговаривала.

– Что потом?

– Мне нравится Стах Каминский, – призналась вдруг Леля.

– Неужели влюбилась? – ахнула Ирена.

– Не знаю… Стах такой веселый и интересный. Он так красиво говорит о любви…

– Эх, Лелька, Лелька! Ничего-то ты не понимаешь! «Земста» сумел бы сделать тебя счастливой… А Стах мальчишка.

– Ну, что я могу поделать? – сказала Леля, чуть не плача. – Жалко его, а сердцу не прикажешь. И потом он мне и не заикнулся о своей любви. Не пойму я его! Недавно своими ушами слышала, как он ответил одному из ребят, что любовь и война – несовместимы, что с этим надо подождать до конца войны. А сам при встрече смотрит на меня, как на образ, и молчит, душу мне терзает. А со Стахом мне легко. И давай не будем больше об этом говорить.

Кисинская операция удалась. Партизаны подпилили телеграфные столбы, чтобы оборвать связь с Гралевом, Млавой, Цехановом и другими близлежащими селами и городками, взорвали комендатуру, склад с боеприпасами и выпустили из бараков на волю всех узников. Часть освобожденных разбежалась по своим деревням, а часть укрылась в Лидзбарских лесах.

У отряда «Земсты» стало традицией после каждой вылазки, будь то зимой или летом, собираться у огромного костра в чаще Лидзбарского леса. Они обсуждали подробности операции, подшучивали над теми, с кем случались казусы, вспоминали с грустью дом, родных.

Ирена жила теперь делами партизанского отряда и по мере сил помогала ему. Сборы у костра она особенно любила. Родной лес обступал их со всех сторон сплошной стеной. Пляшущие тени от кустов и огромных елей создавали впечатление чего-то необычного, сказочного. Лица партизан, освещенные красноватыми отблесками огня, казались отлитыми из бронзы. О близком конце войны говорили как о деле решенном. Еще 22 июля 1944 года в освобожденном городе Хелм Краевой Радой Народовой был создан Польский Комитет Национального Освобождения – временный орган исполнительной власти. Теперь Комитет перенес свою резиденцию в город Люблин и взял там власть в свои руки.

Время понеслось вдруг с невероятной быстротой.

Освобождение

Артиллерийская канонада усиливалась с каждым днем. И если наступало кратковременное затишье, то оно уже пугало. Гралевцы облегченно вздыхали и лица их прояснялись, когда орудия начинали вновь свою перекличку. Значит, фронт приближается, а с ним и долгожданное освобождение.

Советская Армия и наступавшее вместе с ней Войско Польское освободили больше половины польских городов и сел. Шли ожесточенные бои за Варшаву. Она была охвачена морем огня и взорвана фашистами почти полностью. Такая же участь ожидала и другие польские города, но войска второго Белорусского фронта под командованием маршала Рокоссовского наступали так быстро, что не давали осуществиться подлым замыслам оккупантов.

С десятых чисел января 1945 года немцы от мала до велика выгнали всех жителей спиливать в парке деревья, жечь костры, чтобы отогреть глубоко промерзшую землю и рыть вокруг Гралева окопы. Линия фронта подошла вплотную к городу. Соседние – Насельск, Цеханув и Млава были уже свободны. Гралево лежало всего в трех километрах от старой восточно-прусской границы, и немецкому командованию было приказано именно здесь занять оборону. Городу предстояло вынести все тяготы фронтовой полосы.

Засыпанный снегом, скованный морозом городок снова наполнился, как пять с половиной лет назад, шумом и грохотом. Только не от барабанного боя и победных бравурных песен. Грохот создавали санитарные и товарные составы, которые один за другим, не задерживаясь, проносились мимо маленькой гралевской станции к бывшей немецкой границе, нетерпеливые гудки сотен автомашин, переполненных ранеными, груженные ящиками с награбленными у поляков произведениями искусства: картинами из варшавских музеев и дворцов, гобеленами, фарфором. Машины с трудом пробивали себе дорогу среди пеших немецких беженцев, которые тоже стремились к старой немецкой границе. Фабрика дождевиков спешно эвакуировалась в Гамбург. Туда же угнали и триста гралевских работниц.

Ирена с сестренками вернулась в Гралево пятнадцатого января. «Земста» с партизанским отрядом освобождал от полицаев и немецких помещиков близлежащие от Гралева и Бурката фольварки и деревни, чтобы они достались польскому народу целыми, неразграбленными. В дальнейшем «Земста» думал влиться с отрядом в ряды Войска Польского и идти на запад до самого Берлина.

Ирена с сестренками осторожно пробралась к своему дому. Убедившись, что ненавистный Краузе сбежал, они вошли в квартиру. Долго оставаться здесь было опасно, и сестры укрылись в подвале. Но даже его толстые стены содрогались от артиллерийского обстрела. Свеча то и дело гасла, воздух подвала наполнялся густой угольной и известковой пылью. На улицах города на снегу чернели трупы. Хоронить немцев было некому, и с ними расправлялось голодное воронье.

…18 января 1945 года с раннего утра через Гралево шли последние немецкие машины и фургоны с ранеными. Яростно лязгали, перемешивая грязный снег, гусеницы танков, громыхали самоходные орудия, тягачи… Потом наступила тишина.

Ирена, чтобы не пропустить прихода своих, то и дело оставляла сестер и выходила из подвала наверх. На город уже опускались ранние зимние сумерки, и в их зыбком свете Ирена, наконец, увидела танки. Они шли со стороны Княжего Двора и казались громадными. Им было тесно на узеньких улицах Гралева, местами они сбивали каменные ступеньки подъездов. Лязгая гусеницами по разъезженной мостовой, разбрызгивая вокруг грязную снежную кашу, танки пронеслись мимо дома Ирены. На их башнях она увидела красные звезды. «Вот и все, – облегченно вздохнула Ирена. – Теперь можно спать спокойно, город свободен».

А русские танки все шли и шли большой колонной в сторону Перлавки к старой немецкой границе. Заиндевелые и почерневшие от копоти, с вмятинами от снарядов, они сотрясали мостовые, и ничего не было слышно, кроме этого грохота. Потом показалась кавалерия. И тут среди всадников Ирена узнала польских солдат. Да, это были уланы! Знакомые эмблемы, трепещущие по ветру флажки на длинных пиках. Кони идут будто в ногу. Из их ноздрей валит пар, он виден даже в густых сумерках.

Ирена распахнула дверь и закричала:

– Сердечне витамы вас, дродзы жолнеже! Денькуемы вам, кохани! [16]16
  Сердечно приветствуем вас, дорогие солдаты! Благодарим вас, милые! (польск.).


[Закрыть]

Два всадника отделились от эскадрона и подъехали к ней.

– Здравствуй, девушка! Да вознаградит тебя бог за добрые слова! – сказал один из них на польском языке.

– Мы вас так ждали, так ждали! – и плача и смеясь, говорила Ирена.

– А где же горожане? – спросили обеспокоенные уланы. – Город кажется пустым. Люди живы?

– Да, но отсиживаются в подвалах.

Уланы пришпорили коней. А Ирена побежала к сестрам.

– Там, наверху уже наши! Понимаете, наши!!! – закричала она.

– Наши? – не поверили Халина и Ядя.

– Ну, да: уланы! Они и русские. Идемте скорее наверх!

В квартире Ирена первым делом нашла кусок белой материи, оторвала от наперника полосу красной и сшила из них два небольших флажка, которые прикрепила у своих окон, выходивших на улицу. Но флажки показались ей маленькими, малоприметными. Халина отыскала в спальне за шкафом огромное свернутое гитлеровское знамя, оставленное там сбежавшим Краузе. Не долго думая, сестры спороли свастику, подшили к красному полотнищу простыню, прибили гвоздями к древку и собирались было укрепить его на крыше.

– Давай вывесим его на ратуше, – предложила вдруг Ядька.

– А, может, лучше на замке? – сказала Халина. – Оно будет видно отовсюду.

– Правильно! Молодец! Лучше не придумаешь, – обрадовалась Ирена.

Они бегом направились к замку и укрепили флаг в одной из его бойниц. Он был хорошо виден, и проезжавшие мимо воинские части салютовали ему, а уланы опускали длинные пики с желтыми флажками на концах.

Ирена полюбовалась замком. Белый от морозного инея, он весь светился в зареве пожаров и казался от этого еще более величественным и таинственным. Замок крепко пострадал. Снаряды изрыли весь холм, бомба снесла одну из самых красивых башен: круглую, стройную на восьмигранном основании. Она лежала теперь у подножия замка кучей битого кирпича. Без башни замок казался другим, стал как будто выше. «Сколько же он видел и вынес на своем веку?» – подумала с нежностью Ирена.

В квартире Ольшинских гулял ветер. Стекла в окнах были выбиты, со стен и потолков обвалилась штукатурка. Сестры принялись за уборку, и вскоре квартира приняла более или менее жилой вид.

На рассвете сестер разбудил странный шум на улице. Послышалась немецкая речь. Халина спрыгнула со своей кровати, подбежала к Ирене, прижалась к ней и испуганно зашептала:

– Немцы вернулись! Мне страшно, Ирка.

Ирена спустилась по лестнице вниз и выглянула на улицу. Она увидела бесконечную колонну пленных немцев, которых вели к вокзалу. Русские конвоиры покрикивали:

– А ну, давай, шнель, шнель! Не отставать, фрицы!

Наконец колонна пленных скрылась за углом улицы, и стало тихо.

Сестры снова заснули, а Ирена лежала и думала об отце. Где он сейчас? Жив ли? Только о Стефане вспомнила на один лишь короткий миг и тут же забыла. Будто и не было его на ее пути…

Утром их разбудил нетерпеливый стук в дверь. «Кто бы это?» – встревожилась в первую минуту Ирена. И, накинув на плечи пальто, торопливо спустилась вниз. Однако открыла не сразу. Притаилась, прислушалась.

– Видно, там никого нет? – произнес за дверью какой-то незнакомый мужской голос. – Не могут же они спать так крепко.

– Нет, они дома, – пробасил другой, знакомый, но сиплый от простуды голос. – Разве не видишь, окна забиты и занавешены изнутри. Давайте, ребята, закричим все вместе, иначе замерзнем. Ирена! Открой! Тут свои!

– Юзеф, милый! – Ирена с трудом отодвинула железный засов и увидела брата, Стаха, Франека и еще двоих ребят из отряда «Земсты».

– Живы? – спросил Юзеф. – Почему так долго не открывала?

– Боялась, – призналась Ирена. – Думала, чужие.

– Эх, ты, бояка! – засмеялся Юзеф. – Пошли, ребята! Сейчас Ирка нас чем-нибудь накормит и напоит. Перевяжем Франека, отдохнем. Хорошо?

– Идет, – согласились они.

Ирена засуетилась вокруг гостей. Она затопила на кухне плиту и поставила огромный бак с водой. Потом разогрела оставшуюся от ужина кашу, сварила кофе.

Ребята вымылись, поели. Ирена сняла с головы Франека грязный бинт, промыла рану, перевязала ее чистой полоской полотна, оторванной от старой простыни. Поев, ребята заснули, как убитые.

К вечеру прибежала Леля. Подруги обнялись, всплакнули от радости. Потом посовещались и решили организовать праздничный ужин, пригласить Граевских, хозяев дома и, конечно, «Земсту», отметить встречу в освобожденном городе.

Ирена с Лелей напекли румяных и хрустящих картофельных оладий. Пани Бернась принесла пачку настоящего чая и баночку черничного варенья, а дядя Костя – бутылку крепкого самогона и красное трофейное вино. Пан Казимир принес с собой немного масла, кружок колбасы, консервы. За столом собралось шестнадцать человек.

Дядя Костя встал, поднял рюмку и сказал:

– Выпьем, панство Бернась, и ты, Ирена, и вы, уважаемый пан Казимир, и вы, дети мои, за нашу счастливую встречу в городе, за победу, за вашу радостную жизнь, за ваше счастье… – тут голос дяди Кости осекся, он расплакался и чуть не выронил рюмку.

– Спасибо, дорогой пан Граевский. Вы верно сказали. Выпьем за победу, за радость и за счастье! – подхватил его тост Казимир Малек. – Пейте, дорогие друзья!

Трофейное немецкое вино было кислое и терпкое, но все осушили рюмки до дна. И каждый подумал в этот миг о своем. Ирена, Юзеф, Франек и Стах вспомнили родителей, которых у них отняла война. Родителей Франека расстреляли в варшавском гетто еще в начале войны, а родные Стаха умерли от голода в Млаве прошлой весной.

Пани Паулина, будто угадав мысли ребят, вздохнула и сказала:

– Жаль, нет родителей ваших за этим столом. Мать, горемычная, не дождалась, а Бронек пропадает где-то в фашистских лагерях. Да, многих поломала, покорежила и разбросала по свету проклятущая война.

И заплакала.

– Зато смотрите, как молодежь выросла и возмужала, – сказал «Земста». – Теперь им уже ничто не страшно. Кончится война, начнут учиться, работать…

Юзеф и его друзья переглянулись.

– Мы поедем в Варшаву, – сказал он. – Мы это решили еще в Лидзбарских лесах. Варшава разрушена, сожжена. Поможем ее отстроить.

– Верно решили, – поддержал Юзефа и его друзей «Земста».

– И я поеду, – заявила Леля.

– Что ж, перед вами теперь открыты все пути. Выбирай любой. – И пан Казимир с грустью посмотрел на Лелю.

Ирена тоже поглядела на Лелю. Ее красивое, смуглое лицо раскраснелось от выпитого вина. Ирене вдруг захотелось послушать ее пение, и она попросила:

– Спой нам, Леля. Я так давно не слышала твоих песен.

– Да, спой, – все хором поддержали Ирену.

И Леля, быстро взглянув на Стаха, запела:

 
Разквитали понки бялых руж,
Вруть, Ясеньку, с тэй военки, юж.
Вруть, уцалуй, як за давних лят бывало,
Дам ти за то ружи найпенкнейшей квят…
 

Грудной, низкий голос Лели послушно и точно передавал состояние ее души. Это была песня о них, о молодых, о первой робкой любви, о только что пережитом.

 
Ясенькови ниц не тшеба юж,
Бо му квитно понки бялых руж.
Там, под лясом, где в военце падл,
Вырусл на могиле бялей ружи квят. [17]17
  Распускались бутоны белых роз,
  Вернись же, Ясю, с войны, вернись, наконец.
  Вернись, поцелуй, как бывало раньше,
  Подарю тебе за это самую красивую розу…
  Но Янку уже ничто не нужно,
  Для него и без этого белые розы цветут.
  Там, под лесом, где он был убит,
  Вырос на могиле белой розы куст.


[Закрыть]
 

За первой песней вспомнились другие. Пели до позднего вечера.

«Земсте» не удалось уйти на запад вместе с Войском Польским. В Гралеве он оказался нужнее.

В первую очередь надо было рассчитаться с теми фольксдейчами, которые не успели удрать из города. Пока новые власти разберутся, кто и как из гралевцев вел себя в оккупации, многие предатели успеют сбежать и их потом не найдешь. Потом пришлось дать отпор объявившимся невесть откуда силам реакции, пытавшимся во что бы то ни стало захватить власть и сохранить в Гралеве старый общественный режим. Против этого решительно выступил бывший командир партизанского отряда «Земста».

В феврале пан Казимир Малек стал председателем народного городского Совета. Первым делом он открыл школу, считая, что это одно из самых важных дел, не менее важное, чем восстановление города и взорванной немцами железнодорожной линии Варшава – Гралево – Гданьск. Затем все гралевцы вышли на работу по очистке городских улиц от завалов. Там, где еще недавно чернели груды покореженного железа, камней и кирпича, стали появляться улицы и скверы. Гралевцы сажали деревья и цветы. Покрасили все уцелевшие дома вокруг старинной ратуши, и они выглядели теперь нарядно, празднично. Обновили и герб святой Катерины над парадной дверью ратуши. Теперь фон портала стал светло-голубым, платье – пурпурным, а плащ – позолоченным. Жизнь в городе налаживалась.

Юзеф давно уехал в Варшаву на строительство. Ирена работала переводчицей в магистрате и секретарем в загсе. Проводив в школу сестер, Ирена отправлялась на работу. Шла не торопясь, она любила пройтись по утреннему городу. Была весна. Глыбы серого пористого снега, пригретого солнцем, с шумом скатывались с островерхих крыш и быстро таяли, растворяясь в мутных ручьях. От талой земли, молодой зелени шел дурманящий запах. По высокому небу плыли легкие, ватные облака. Они отражались в освободившейся ото льда полноводной Дзялдувке, в синеве окрестных озер. Прилетели птицы. Они искали прошлогодние гнезда и, не найдя их, шумно строили новые. Вернулись аисты, и вскоре в их новом гнезде на крыше замка появились аистята.

В ту весну Ирене все казалось необычным, обновленным. Другими стали и гралевцы. Мазуры словно проснулись от долгого сна. Их дети учились в школе и гимназии, где за учебу теперь не нужно было платить. Они не зависели, как прежде, от панов Дверских и Потоцких. Работы было теперь сколько угодно.

Однажды, выйдя из магистрата, Ирена чуть не столкнулась с проходившим мимо паном Казимиром Малеком.

– День добрый, панно Ирено, – поздоровался он, обрадованный неожиданной встречей. – Куда вы так спешите?

– День добрый! – улыбнулась Ирена. – Спешу домой.

– Тогда нам с вами по пути. Мне надо в гимназию, на собрание. Провожу вас немного.

Они пошли по улице Свободы. Пан Казимир Малек кивнул на закладки двух новых домов, что вырастали около вокзала на месте разобранных бараков.

– Приятно глядеть, как жизнь у нас налаживается, не правда ли?

– Да.

– Только все не так просто, как нам с вами видится…

И пан Малек озабоченно вздохнул.

– Почему? – спросила Ирена.

– А потому, панно Ольшинская (пан Казимир, зная историю ее замужества, никогда, не в пример другим знакомым, не называл Ирену пани Брошкевич), что нам нужно не только строить и восстановить разрушенное, но и создать другой, совсем новый общественный строй…

– И вы боитесь, что мы не создадим этот строй?

– Нет, почему же? Создадим, обязательно создадим, но не так скоро, как бы хотелось, – говорил взволнованно пан Малек. – Реакционные силы так и лезут из каждой щели, мешают нам. Вы читали последние газеты?

– Да, я читала в «Глосе працы» ваше обращение к гралевцам. Вы говорите, что построить новый общественный строй можно только путем проведения демократических реформ, разработанных Польской Рабочей Партией. Извините, пан Казимир, я плохо разбираюсь в политике, но мой отец до войны был членом Народной Рабочей Партии. Это то же самое?

– Не совсем. Та была народная, а эта коммунистическая партия. Ваш отец боролся больше за национальные права мазурского народа, за улучшение его быта, а коммунистическая партия борется за развитие и улучшение жизни всего польского народа без каких-либо национальных различий. В Гралеве сейчас пока мало членов этой партии, и поэтому нам трудно. Мы должны приобщить к нашему делу всех простых людей. Должны помочь им разобраться в главном, чтобы они не попали под влияние враждебных нам элементов. Наша страна будто рождается вновь, и надо помочь ей стать сильной, богатой.

Ирена слушала пана Малека и ей припомнился отец. Жив ли? Он бы, наверное, думал и действовал так же, как пан Казимир. Она поделилась своими мыслями и тревогой с «Земстой».

– Все возвращаются домой, а отца нет, – вздохнула Ирена.

– Вам известно, куда его увезли?

– В сорок третьем был в Кенигсберге. Но этот город давно свободен.

– А в Красный Крест вы обращались?

– Нет.

– Тогда напишите туда. Если ваш отец жив, его найдут.

– Я напишу. Сегодня же, – обрадовалась Ирена.

– Как Юзеф? Пишет?

– Редко. Сами знаете, как сейчас работает почта. Письма из Варшавы идут к нам неделями, – пожаловалась она.

– Ничего, скоро и это наладим. Вот-вот кончится война, бои идут уже на подступах к Берлину. Слыхали?

– Да. Скорей бы!

– Вот и ваш дом, панно Ольшинская. Ну, я пошел, – сказал пан Казимир. Но не уходил, и Ирена догадалась, почему.

– А как поживает панна Леля Граевская? – услышала Ирена спустя минуту его тихий взволнованный голос. – Я ее с зимы не встречал. Все собираюсь к ней сходить… да некогда.

– Леля сейчас в Млаве, – ответила Ирена. – Поступила в медицинское училище, хочет стать врачом. Ей прямая дорога в музыкальное училище, сами знаете, какой у нее чудный голос, но она об этом и слышать не хочет. Писала недавно, что осенью перейдет на заочное отделение и вернется в Гралево. У них дома нужда выглядывает из каждого угла. Отец пьет, не работает, а пани Граевской и Регине трудно кормить такую большую семью.

– Будьте добры, узнайте, чем я могу им помочь. И дайте мне адрес панны Лели.

Пан Малек достал из кармана блокнот и протянул его Ирене.

– Пожалуйста, – она написала адрес подруги.

Они пожали друг другу руки, и пан Малек ушел, не оборачиваясь.

Ирена послала запрос в организацию Красного Креста и стала терпеливо ждать ответ. Но неожиданно получила известие от самого отца. Коротенькую записку, написанную, правда, еще позапрошлой зимой, принес один из гралевчан, недавно вернувшийся из Германии. Отец писал, что его перевели из трудового лагеря дальше на запад, в Трептов на Реге близ Кезлина, где он работает конюхом у крупного немецкого помещика. Ирена еле разобрала адрес: Банхофштрассе, 17.

Сестры разложили на столе большую немецкую карту, оставленную Краузе, и стали искать Трептов на Реге. Это оказался крохотный городишко на северо-западе Померании.

– Послушайте, девочки, а не поехать ли мне туда, а? Может, я сумею разыскать тато? – сказала Ирена.

– Поезжай!.. – оживились сестренки. – Поезжай!

Ирена отпросилась на работе и ранним апрельским утром отправилась в путь.

Товарняк еле плелся. За трое суток он прошел, наконец, эти пятьсот километров до Трептова на Реге. Это был городок немногим меньше Гралева. Еще неделю назад здесь шли бои. Разрушенный, пустой, он кое-где дымился. Ирена долго плутала по разбитым улицам, пока не увидела дощечку с надписью «Банхофштрассе». А вот и нужный ей дом. Каменный двухэтажный дом цел, но был пуст. Только стекла в его окнах выбиты и рамы перекосились. Ирена обошла кругом, заглянула в окна. Никого. Во дворе увидела длинные и тоже пустые конюшни. «Здесь, наверное, жил тато, – подумала Ирена, и сердце ее сдавила тревога. – Надо узнать, куда бежал хозяин дома». Она снова вышла на Банхофштрассе и увидела, как в уцелевшем доме напротив в окне быстро опустилась занавеска. Недолго думая, Ирена постучала в дверь, потом еще раз, настойчивее. Появился старый немец в повязанной крест-накрест клетчатой шали. Ирена спросила по-немецки: