Текст книги "Сыщик"

Автор книги: Марианна Алферова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Друз бесцеремонно ввалился в каюту, поставил на стол три темные бутылки. У горлышка каждой на суровой нити висела красная бирка с датой. Флакк неторопливо вошел следом.

– Моя каюта куда более скромная, – признался Друз и добавил: – Была. В этой, говорят, наварх Корнелий возит своих любовниц, когда уходит в затяжной полет. Кто тебя так разукрасил, приятель? – Друз наполнил чаши вином до краев. – Нет, не говори. Попробую угадать. Итак… Цезон. Я угадал? Мне довелось один раз с этим Цербером подраться. Рука у него… мм… тяжелая. Против синяков, что оставляют его кулаки, бессильны все ухищрения медицины. – Друз пригубил вино. – Столетнее. Я выпросил на камбузе три бутылки ради этой встречи. Вообще-то я просил взять меня на Колесницу. Но Флакк отказал.

– Друз, ты бы провалил все дело в первые пять минут.

– Нет, нет! – запротестовал Друз. – Я не так бездарен. Спору нет, я никогда не попадаю по мишеням. И до сих пор не могу запомнить, чем отличаются друг от друга стратегия и тактика в военном деле, но я кое-что смыслю в технике. Недаром командовал целых полгода вторым техническим сектором «Сципиона». Но с завтрашнего дня меня списали. За самовольное отключение гравигенератора и небрежное хранение оружия. Так гласит формулировка. – Друз очень выразительно глянул на Флакка и поправил в нагрудном кармашке набор световых карандашей с блестящими наконечниками.

– Есть такой пункт в уставе как невыполнение преступного приказа, – напомнил Флакк.

– Это твоего, что ли?

Друз откупорил новую бутылку.

– Я – в самом деле дрянной военный, – признался он Марку. – Но отличный технарь. Сам себя не похвалишь – никто не похвалит, увы. Вспомни, Флакк, – повернулся он к трибуну, – ведь это я запихал наполовину сожженный «Лаокоон» в нуль-портал. Спас почти тысячу жизней. А Дед кричал, что нам хана и все двигатели сдохли.

– Дед – старший механик корабля, если ты еще не вспомнил, – пояснил Флакк для Марка и сделал глоток из своего бокала. – Не спорю, в голове нашего красавца иногда пробуждаются кое-какие мысли. Тогда они застревают там навечно. Выбить что-нибудь из Друза, если ему взбредет в голову «гениальная идея», невозможно.

– Ну да, да, да! Я упрямец, кто же спорит! – Центурион куснул персик и залил соком свой шикарный серебристый мундир. – Орк! Я опять облился.

– Ты бы видел, как Друз ест яйца. Ему скоро тридцать, а он все еще роняет желток себе на пузо.

– У меня нет пуза. У меня мускулистый поджарый живот. И на животе шрам от полученного ранения. – Друз приосанился.

– Как же! Помню! Его первый конструкторский проект. Центрифуга. Он забыл закрепить барабан на валу. Явился поглядеть в мастерскую на свое творение как раз в тот миг, когда детали разлетались по всему помещению. Одна из деталей ему вспорола брюхо.

– Только кожу, – уточнил Друз. – Все внутренности уцелели.

– Главное, уцелели яйца. Немаловажный факт, Марк. Потому что знаешь, зачем он явился к тебе сегодня да еще притащил три бутылки фалерна?

– Хочет выведать какую-то тайну?

– Ответ неверный. Сам посуди, Марк, зачем ему какие-то тайны? Он их тут же разболтает.

– Чтобы этого типа засосало в черную дыру! Да простит меня род Валериев Флакков, который я уважаю! – вздохнул Друз.

– А кто тогда объяснит Марку, зачем ты к нему явился? Не бойся, Марк, он не станет тебя пытать.

– И на том спасибо.

Флакк отправил в рот несколько виноградин, выдерживая паузу:

– Все очень просто. Его волнует твоя родственница по женской линии.

– Эта медичка? Что меня… перевязывала? Терри?

Флакк отрицательно тряхнул головой:

– Нет, это твоя троюродная сестра. А есть у тебя еще сестра Лери, патрицианка, она старше тебя на четыре года и замечательно красива. К тому же умница. Уж она точно отличит стратегию от тактики. Так вот, Друз хочет к ней посвататься. Твой дед пока что не соглашается на брак…

– Но ты бы мог убедить старика, – перебил Флакка несостоявшийся жених. – Сенатор Корвин не сможет тебе ни в чем отказать.

– Моя сестра тебя любит?

– Конечно! – воскликнул Друз.

– Терпеть не может, – подсказал Флакк.

– Почему дед не дает согласия на брак?

– Я не патриций, Марк. А твоя сестра сохранила ношу патрициев. Неужели не ясно? – пожал плечами Друз. Видимо, он полагал, что рабы на Колеснице посвящены во все подробности жизни Лация. – Хотя род Ливиев старинный, и заслуг имеет столько…

– Особенно прославились обвинители из этого рода, – заметил Флакк. – Они перепортили в судах гражданам Лация столько крови, что те всякий раз скрежещут зубами, едва слышат это имя.

– Я не собираюсь становиться прокурором, – огрызнулся Друз. – Даже следователем не буду. Я – центурион инженерных войск. На счастье, плебей может выбрать любую профессию.

– Но Друз хочет стать патрицием. Вернее, хочет, чтобы патрициями были его дети. Вот и сватается к Лери. – Флакк наполнил опустевшие бокалы. Друз приуныл и забыл о своих обязанностях виночерпия. – Хотя, скажу, в нее трудно не влюбиться. Она красавица!

– Флакк, ты женат! – напомнил довольно сурово Друз.

– О да, уже больше семи лет. Что же, по-твоему, я не могу замечать женскую красоту?

– Если ты будешь ухаживать за Лери… – в голосе Друза послышалась явная угроза.

– Погоди, Друз… Тогда получается, что твои дети будут обладать генетической памятью? – спросил Марк.

– Памятью рода Корвинов, – уточнил Друз.

– И тогда…

Тогда – Марк представил – в одно прекрасное утро, проснувшись, сын Друза вспомнит, как один его дед убил другого.

«Твой труп найдут в оазисе в обгоревшем флайере!» – выкрикнет мальчишка срывающимся голосом.

– Послушай, если ты уговоришь деда, – продолжал рассуждать Друз, – это будет такое благодеяние… я буду обязан тебе до самого погребального костра… Эй, послушай, что с тобой? Тебе плохо? Неужели вино? – засуетился Друз.

– Похоже, нашего друга сейчас вырвет, – заметил Флакк. – С непривычки.

– Надо дать ему что-нибудь закусить.

Друз кинулся к стене, повернул одну из панелей. За ней был холодильник. Друз выгреб груду пакетиков, притащил их все на стол, опрокинул один из бокалов и две бутылки из трех (на счастье, уже пустые, а третью, только-только початую, Флакк успел подхватить).

– Нет, я всякий раз удивляюсь, как этому типу удалось вписать «Лаокоон» на двух поврежденных двигателях в нуль-портал. Скорее всего, он перепутал какие-нибудь команды или нажал не на ту кнопку. Не иначе, – вздохнул Флакк.

Друз вскрыл один из пакетов, стал пихать Марку в рот какой-то холодный твердый брикет…

«Твой труп найдут в оазисе в обгоревшем флайере…»

– Нет! – закричал Марк. – Нет! Моя сестра никогда не выйдет за Ливия Друза. – Он оттолкнул центуриона, выплюнул противный брикет и едва успел отвернуться, как его вырвало.

– Хорошо, что генераторы гравитации в норме. Противнее всего, когда человека без шлема рвет в невесомости, – вздохнул Флакк. – Я же говорил, надо подождать с этим разговором до Лация, а на корабле, выпив фалернского вина, мальчишка точно блевать начнет.

– Нет, ни за что, ни за что… – бормотал Марк, пытаясь отлепить нитку горькой слюны от губ. – Никогда не позволю…

– Идем, Друз. – Флакк подтолкнул приятеля к двери. – Представь, мой младший сын будет помнить, как блевал сам Марк Корвин.

– Но почему? – закричал Друз. – Лери любит меня, клянусь всеми звездами и родом Валериев Корвинов, который я искренне уважаю.

– При чем здесь любовь и звезды? – возразил Флакк. – Все дело в ноше патрициев, неужели не ясно?

– Да чушь это собачья! Мне плевать на тайны Корвина. Если хотите, я дам клятву, что ни о чем не буду спрашивать своих детей. Мне нужна только Лери, слышишь, Марк! Я никому ее не отдам! Никому! Если вы с дедом не согласитесь, мы убежим на Психею или еще куда, и плевать на ваше патрицианское звание.

– Пошли, пошли! – Флакк уже буквально тащил Друза к двери. – А то ты решишь бежать на Петру и стать наемником.

– Да, я стану наемником, если Лери выдадут за другого. Я умею сражаться. Я буду убивать. Потом убьют меня. Я упаду, обливаясь кровью… – Флакк хотел выпихнуть Друза в дверь. Не тут-то было! Друз никак не желал вписываться в проем. – Так и скажи деду, что он будет виноват в моей смерти. Род Ливиев Друзов возненавидит род Валериев Корвинов.

– Не волнуйся, Марк, они всегда ненавидели друг друга. И потом, если Друз женится на плебейке, то его сын никогда не вспомнит, как тебя сегодня рвало после бокала фалерна. – Флакк, наконец, выпихнул Друза в коридор, дверь за ними закрылась.

– Я сам все расскажу сыну! – донеслось снаружи.

– Кому расскажешь? Ты же собирался погибнуть, – отвечал Флакк.

«Зачем мой отец убил Ливия Друза? – с тоской подумал Марк. – Я бы никогда его не убил».

Ему казалось, что чудовищный камень лег на грудь и давит так, что вздохнуть невозможно.

Глава IV
Планета Лаций

В Большой петле нуль-порталов, связывающей космические колонии в систему, заставляя их по доброй воле или против оной держаться друг друга, Лаций занимал особое место. Колония, что была основана на четвертой планете звезды Фидес, первой сумела «прирастить» к распределителям Большой петли свою замкнутую Малую петлю с тремя собственными распределителями – Петра (третья планета звезды Фидес), Лаций и Лаций II (спутник Волчицы). С недавних пор распределитель Лация имел дополнительный коридор в сектор Психеи. Замкнутые в петлю нуль-порталы давали огромное преимущество: для перемещения по кольцу требовалось на порядок меньше энергии, чем для движения по тупиковому отростку. Выигрыш времени также был фантастический. Если в тупиковой ветке корабль находился в полете несколько суток, то звездный экспресс мог перебросить любую махину за несколько стандартных часов от одной звезды к другой. Большая петля принадлежала Всегалактической транспортной компании «Бесконечность», и формально ее правление находилось на Старой Земле. Но родина человечества оказалась слишком далеко от колоний, даже нуль-портал на Старую Землю включался лишь один раз в стандартный год. Поэтому главная управляющая станция «Бесконечности» находилась на Женеве – планете, уже больше сотни лет соблюдавшей нейтралитет. В военном отношении Женева считалась одной из самых слабых колоний, зато ее изобретения славились по всей Большой петле.

Совсем недавно по космическим меркам (каких-нибудь сто лет назад) Республика Лаций и Империя Колесницы находились в большой дружбе и даже совместно колонизировали и терраформировали планеты, к примеру, небезызвестную Вер-ри-а. Политика, по меньшей мере, неосмотрительная. Довольно быстро процветающая фактория Вер-ри-а превратилась в яблоко раздора. Имперские амбиции не позволяли Колеснице строить кольцо нуль-порталов вокруг Фаэтона – это казалось слишком мелко, провинциально, в свою Малую петлю колесничие намеривались включить и колонию на Вер-ри-а. Но их наполеоновским планам не суждено было сбыться. Лаций также лелеял грандиозные планы относительно Вер-ри-а, с энтузиазмом поддержанные «Бесконечностью», которая всегда склонялась на сторону Лация в спорных ситуациях. За год с небольшим лацийцы создали коридор, связывающий два распределителя Большой петли и колонию Вер-ри-а. Не в силах повлиять на «Бесконечность», Империя Колесницы захватила Вер-ри-а и заблокировала практически готовый коридор. Но эта победа Колесницы над Лацием оказалась Пирровой победой – колесничие не смогли замкнуть собственную петлю, и прежде процветавшая колония Вер-ри-а очень быстро пришла в упадок. К тому же Нерония, прежде настороженно относившаяся к Лацию, увидела теперь в Колеснице своего главного врага.

Часть этих сведений Марк почерпнул из собственной генетической памяти, новые же данные о секторе Психеи и конфликте вокруг Вер-ри-а ему поведал Флакк. Независимо от того, чем занят в повседневной жизни патриций – командует легионерами, расследует очередное убийство или занимается виноделием, – при всем при этом он обязан интересоваться политикой. Быть в курсе всех событий – и не только. Он должен знать их подоплеку, угадывать подводные течения и распутывать. Как только он станет старшим в роду, ему гарантировано место в сенате. И тогда уже от него будет зависеть судьба целой планеты. И, скорее всего, не только родной.

* * *

Спускаясь на планетарном лифте на Лаций, Марк уже знал, что внизу, в космопорте, его встречает дед. Они могли бы пересесть со «Сципиона» на планетарный челнок, тогда бы спуск был быстрее, да и до родной «Итаки» добираться куда удобнее. Но трибун Флакк выбрал планетарный лифт, чьи капсулы передвигались с черепашьей скоростью. Это традиция Флакка – возвращаться на Лаций на планетарном лифте. У каждого рода Лация и у каждого члена рода свои традиции, вековые или новоявленные. Традиции, которые соблюдаются свято. Так что Марку ничего не оставалось, как последовать за своим спасителем.

Друз увязался за ними. Марк надеялся, что красавец-центурион займет другую кабину лифта, но Друз заявил, что не собирается тратиться на аренду отдельной капсулы, и бесцеремонно швырнул свой вещевой мешок на сиденье рядом с Марком. Флакк не возражал. Видимо, считал, что такому человеку, как Друз, позволено все. Люса отправили на планету в научный центр за два стандартных дня до этого вместе с обезноженным рабом. С Люсом Марк провел на плантациях барона Фейра двенадцать лет. А простились они за пару минут, ничего толком не сказав друг другу. Марк лишь повторял: «Держись, Люс. Здесь у тебя будут книги, сколько угодно. И галанет…» – «Галанет – это здорово», – отвечал Люс с фальшивым энтузиазмом. Он здорово трусил, и у него не было своего рода, чтобы поддержать в трудную минуту. Судьба Люса была теперь в руках миграционной комиссии. У бывшего раба появился новый безликий хозяин.

Мысленно Марк дал себе обещание заняться судьбой Люса, как только появится возможность. Его собственное положение было еще слишком шатко. Фортуна возвысила его. Но точно так же могла и отвергнуть.

Как только что сообщили в новостях галанета, наварх Корнелий пребывал сейчас на Лации II, ожидая сенатского суда и решения свой судьбы Сенат пока медлил. Все чего-то ждали. Марк пока не понимал – чего.

Впрочем, как заверил Флакк, на Лации юному Корвину опасаться нечего. Почти. Вся планета будет его охранять. Но на всякий случай… мало ли что… Да, на всякий случай Марку лучше надеть защитный пояс с генератором силового поля. От плазменной гранаты, разумеется, не защитит, но от выстрела игломета, а уж тем более парализатора – вполне. От среднего разряда бластера убережет. Минус у этой штуки один: батарею надо менять каждые два часа. Тяжеленная она до безобразия. И неудобная. Марк попытался воспротивиться, но Флакк потребовал, чтобы юноша хотя бы до прибытия в усадьбу не снимал пояс.

Кабина уже миновала границу облачности, и теперь Марк разглядел внизу огромный остров – плоский прямоугольник на синей глади океана. На светлой его поверхности сверкали серебряные иглы, блестели разноцветные горошины и крошечные кубики. Марк не сразу понял, что иглы – это антигравитационные генераторы.

Кабина наконец достигла приемной платформы; всхлипнули клапаны, освобождая зажимы; пассажирскую капсулу выплюнуло на наклонный пандус; тут же направляющие механизмы отвели ее в сторону, в положенный сектор высадки, освобождая место для следующей кабины: лифт ни на секунду не остановился. Стенки капсулы раскрылись с двух сторон, будто лопнул перезревший початок маисоли.

Перед пассажирами возникла голограмма девушки в длинном платье из голубой полупрозрачной ткани.

– Добро пожаловать на Лаций, – объявила виртуальная красотка. – В вашем распоряжении семь минут для того, чтобы покинуть площадку и перейти в сектор контакта.

– О да, семь минут, – кивнул Флакк, наблюдая, как блестящий оранжевый манипулятор перегружает багаж на грузовую тележку. – Потом конвейер утянет капсулу на погрузку. Через тридцать пять минут кабина начнет подъем. – Он вскочил на платформу тележки и уселся на узенькое сиденьице. – Давайте за мной, если не желаете совершить новый круг.

Марк последовал совету трибуна, а Друз помедлил, пока тележка не набрала ход, кинулся следом, вскочил, но не удержал равновесия и плюхнулся на багажные контейнеры. Они бы рассыпались, если бы не были надежно закреплены. Друз застонал: как видно, во время пируэта он набил пару солидных шишек.

– Однажды в детстве я не вышел из капсулы, – признался Флакк. – Поднялся на лифте вновь, вновь спустился. Потом опять. Я поднимался и спускался, с каждым кругом это становилось все более захватывающим. На счастье, меня нашли. Для взрослого человека тридцать витков смертельны. Мальчишке хватило бы и десяти. Обычно не реже одного раза в год какой-нибудь чудак так крутится и крутится в лифте и не может остановиться. Знаешь почему, Марк?

Юноша нахмурился. Может, это очередная ловушка? Проверка генетической памяти. Плевать…

– Нет, не знаю.

– Потому что с каждым витком тебе все сильнее кажется, что нового спуска не будет, а будет только подъем. Бесконечный подъем. – Флакк засмеялся беззаботно, как мальчишка. – И ничего лучше этого подъема нет. Ты будешь подниматься, подниматься…

– Куда?

– На Олимп, конечно!

Пожалуй, трибун пошутил не слишком удачно.

Перед Марком уже разворачивалась панорама космического порта: вышки антигравитационных генераторов, покрытые окалиной блюдца планетолетов, черные пузыри транспортников. Сновали рабочие и механики на легких скутерах… Какие-то установки, назначения которых Марк не знал. Рычание техники, визг сигналов, предупредительные голограммы. В детстве он с матерью любил ездить в космопорт – наблюдать всю эту суету.

Тележка с багажом и седоками, следуя заданной программе, тем временем подрулила к площадке флайеров. Они миновали тяжелые машины зелено-коричной раскраски, явно принадлежащие военному ведомству, затем несколько белых «стрекоз» с золотыми эмблемами змеи и чаши и, наконец, добрались до частного сектора. Здесь возле легкого прозрачного флайера стоял высокий старик в белой тоге с широкой пурпурной каймой. Складки тоги были уложены безупречно, на ногах – красные сенаторские башмаки с серебряными полумесяцами.

– Приветствую тебя, Марк Валерий Корвин! – обратился к старику Марк.

Он помнил деда, хотя в жизни ни разу его не видел. Последние воспоминания относились к тому времени, когда его отец знакомил деда со своей невестой Афродитой, или, как он ее ласково именовал, – Атой. За прошедшие восемнадцать лет дед переменился разительно. Тогда он был сильным, крепким мужчиной, сейчас сенатор в свои семьдесят пять, несомненно, выглядел стариком, хотя сохранил благородную осанку и гордую посадку головы. Но волосы на голове побелели, вызывая в памяти первый снег на полях усадьбы Фейра. Старость. Эта часть жизни была Марку совершенно непонятна. В своих прежних жизнях, что вспоминались зачастую одновременно, он всегда был молод или даже юн. Мужчины в роду Корвинов женились рано.

Марк не знал, как держать себя с этим человеком. По-рабски поцеловать руку? Нет, все, что связано с Колесницей, с усадьбой Фейра – забыть!

Но не пятилетним же мальчишкой кидаться к старику, цепляться за полу тоги и вопить «Деда!» Марк застыл в растерянности, мучительно подыскивая какие-то слова. Или хотя бы одно слово, которое он должен сказать…

Дед сам шагнул к нему навстречу. Обнял. Прижал к себе. У сенатора Корвина были по-стариковски холодные руки

– Марк… Я тебя искал столько лет… – прошептал дед.

Марк затрясся. Ответил, отстраняясь:

– Я спал двенадцать лет. Но все это время не видел снов. Ни единого сна. А теперь вижу.

– Твои сны – это только твои сны, мой мальчик. Ты понимаешь, о чем я?

– Кажется, да, понимаю.

– Ну и отлично. О снах мы еще поговорим. – Старик тоже отстранился, вновь оглядел Марка: – Я думал, ты выше ростом. Твой покойный отец был куда выше.

Марк смутился.

– Но ты еще вырастешь, конечно, вырастешь… – пробормотал старик и повернулся к Флакку. – Как все прошло?

– Нельзя сказать, чтобы гладко. Но идентификация дала положительный результат.

– Ну вот, теперь я могу спокойно умереть, – Марк не заметил в этой фразе деда фальши. Напротив, явственно расслышал вздох облегчения.

– Еще нет. Ты должен добиться, чтобы сенат признал наследника, – уточнил трибун. – Мы даже не знаем, как долго наши противники будут тянуть время.

Старик Валерий стиснул локоть Флакка:

– Я твой должник. Ты можешь просить, чего хочешь. Ты спас Корвинов, спас нашу память.

– Иногда возникает желание сделать что-нибудь невероятное. К примеру…

– К примеру, вытащить человека из рабства с Колесницы. Никому еще такое не удавалось!

– Сама операция оказалась не трудной…

«Нетрудной?» – чуть не закричал Марк. Но промолчал.

– Другое дело – наварх Корнелий, – продолжал Флакк. – Как получилось, что он встал во главе операции? Как я выяснил, сенат действительно наделил его полномочиями.

– Наделил, – кивнул старый Корвин. – Марции решили, что есть прекрасный повод для примирения наших родов, Манлии их поддержали. Наварх поклялся, что доставит Марка на Лаций. Но я знал… знал, что наварх что-то задумал! – с неожиданной яростью воскликнул Валерий. – Его брат сенатор уверял, что они готовы помочь, что ищут моей дружбы. Я питал слабую надежду, что Корнелии не посмеют действовать открыто. Но я ошибся.

– Наварх не хотел, чтобы Марк вернулся домой.

– Этого никто не хочет, кроме нас, – криво усмехнулся сенатор. – А что Гораций?

– Можно сказать: он поглядывал в нашу сторону. Но и только.

Сенатор задумался. Марку показалось – да что там показалось, он был уверен, что у старого Корвина только что возник какой-то план. И план этот мог не понравиться Флакку. Причем очень не понравиться. Марк догадался по одному взгляду, по нахмуренной на миг брови старого сенатора. Может быть, потому, что однажды уже видел такой взгляд?

* * *

С космодрома сенаторский флайер доставил старика Корвина и Марка на виллу в окрестностях Нового Рима. Марк сидел возле иллюминатора и, не отрываясь, глядел на синие воды Тирренского Моря внизу, на белые зерна судов-автоматов, разбросанные по невидимой борозде. Звезда Фидес стояла в зените, морские воды блестели, как рыбья чешуя.

Все это уже не раз созерцали до Марка его прадед, дед и отец. Сейчас видел он. Ничто из увиденного не было для него внове. Сегодня утром перед посадкой корабля, во сне, он точно так же летел на флайере, в безоблачном небе сияла Фидес, сверкало море, покачивались кораблики на воде. Неужели ничто в мире его больше не восхитит и не удивит? Марка охватила такая тоска, что он не удержался и застонал. К счастью, сенатор задремал в своем кресле и не слышал этого стона отчаяния. А Флакк… Флакк, похоже, все понял. Но ничего не сказал.

Усадьба «Итака» показалась до боли знакомой. Посадочную площадку по-прежнему окружала изгородь, сложенная из плоских камней. Дом был выкрашен все в тот же светло-желтый цвет, и четыре колонны, поддерживающие фронтон, поблескивали сахаристым блеском, будто установленные только вчера. Разве что ряды здешних кипарисов теперь стали куда выше, а хвоя с годами потемнела. В этот миг усадьба показалась Марку ненастоящей. Голограмма, виртуалка… или, хуже того, раскрашенный картон, из которого рабы усадьбы Фейра строят декорации для новогоднего празднества. А под картоном – ржавый каркас и серый бетон. Что-то холодное, уродливое, угрюмое… Марк содрогнулся. Люди сами себе придумали этот мир, реконструкции Парижа, Лондона, Рима… Поверили, что все – настоящее. «А что настоящее?» – сам себя спросил Марк. Бараки? Да, бараки нет нужды маскировать. Тот, кто родился и вырос на Лации, верит имитациям безоговорочно. Но Марк слишком долго созерцал задник, чтобы теперь смотреть на мир, как все.

«Значит, я научусь жить среди декораций, только и всего», – решил он.

Возле изгороди их ожидала девушка в коротеньком белом платье. Стройные загорелые ножки в легких матерчатых сандалетках-лианках. Блестящий поясок перехватывает тонкую талию. За спиной девушки стоял вигил в красно-серой форме. Убедившись, что сенатор и его спутники благополучно долетели, он сразу ушел. Теперь он будет блюсти покой сенатора Корвина и его внука издалека.

Когда старик Корвин и Марк вышли из флайера, девушка побежала им навстречу.

– Дед!

– Лери… – сенатор махнул ей рукой, давая понять, что ее порыв счастья вполне разделяет.

«Это моя сестра», – сообразил Марк.

О ее существовании он знал. Помнил трехлетней крошкой. Видел ее прежде глазами отца. Мать Лери умерла, когда малышке исполнилось два года. Отец, вернувшись с Психеи, сразу женился. Ему нужен был наследник. Сын, который принял бы на себя ношу патрициев и груз новой опасной тайны.

Лери подбежала к ним. Марк во все глаза разглядывал ее. Ростом она оказалась вровень с ним. Стройная, но не хрупкая. Яркие полные губы. Кожа матово-смуглая, с густым румянцем. Черные, бьющиеся, коротко остриженные волосы. Глаза… казалось, они должны быть черными. Но нет. Они были светло-карими. Янтарными.

– Ты Марк! – сказала девушка. – Кажется, у меня появился брат.

– А ты – сестричка Лери. Я могу поцеловать сестру в губы? – спросил он, не обращаясь при этом ни к кому конкретно. – Кажется, таков обычай?

– Лучше в щеку. – Она демонстративно повернула голову в профиль.

Он коснулся губами ее кожи и вдруг понял отчаяние Друза, получившего отказ.

Сам Друз стоял тут же и наблюдал за этим невинным лобзанием. На скулах его ходили желваки.

– Красавица, – сказал старик одобрительно. – И по любому вопросу имеет суждение. Причем, заметь, самое дерзкое. Будь осторожен с ней, Марк. Она легко умеет подчинять себе.

Марк кивнул: как раз в это он поверил сразу. Еще ему показалось, что дед бросил многозначительный взгляд в сторону Друза.

«А ведь Лери не знает про то убийство!» – запоздало сообразил Марк.

Отец отправился на Психею после рождения дочери. И значит… значит, все, что там случилось, дети Лери не будут помнить. И дети Друза ничего никогда не узнают. Марк, ты дурак! Зачем ты устроил скандал на корабле? Вполне мог обнадежить парня и помочь сестре.

Тут же Марк почувствовал обиду. Лишь ему довелось узнать о совершенной подлости. И он должен молчать об этом до конца своих дней. Он и его дети. Неси, Марк, свою ношу в одиночку.

– Терпеть не могу, когда за меня что-то решают. Я хочу все делать сама, – декларировала Лери шутливо, но при этом оглядывала новоявленного братца из-под ресниц. И наверняка сравнивала с отцом, которого хорошо помнила (интересно, каково ей – помнить мужские тайны и смотреть на мир глазами отца?). Марк только теперь сообразил, что не видел в снах прошлого своей матери. Ах да, она была лишена этой проклятой ноши! Ее пощадили. Он так и подумал – пощадили. Но с другой стороны, каково это – расти плебеем в семье патрициев? Все время ощущать себя существом второго сорта и при этом знать, что по рождению ты всем остальным ровня… Просто кто-то до рождения решил твою судьбу за тебя.

– Я велела приготовить на завтрак яйца, колбаски с сыром и отварную маисоль, – рассказывала тем временем Лери. – Стол накрыли на террасе, – и спросила небрежно, не глядя на ухажера, который пожирал ее глазами: – А ты, Друз, надолго прилетел домой? – Она была воплощенное безразличие. Хоть сейчас вызывай скульптора с киберсканером и делай с нее статую Равнодушия. Вот только щеки ее пылали.

– Я взял отпуск, – сказал Друз, дипломатично умолчав о своей отставке.

* * *

Усадьба. Его усадьба. «Итака». Родовое гнездо. Сколько раз по этой дороге, мощенной светлыми плитками, ходили его отец и дед! Деревья вокруг так выросли, что совершенно скрыли постройки своей вечной зеленью. Великолепный сад спускался к реке, журчавшей в тени серебристых ив. Яркие небеса, стада весенних облаков, легких, шустрых, румяных. «Почти земная красота», – вспомнил Марк лацийскую поговорку. Ее придумал тот, кто видел Старую Землю.

Сам дом порой рябил и переливался. Марк не сразу сообразил, что это силовые экраны создают защиту.

– Это же дорого… наверное… – изумился Марк. – Прежде ничего такого здесь не было.

– Скоро опять не будет, – пообещал сенатор. – Но пока судьба наварха Корнелия не решена, я должен принимать все возможные меры предосторожности.

Лери с помощью комбраслета вырезала в прозрачной стене портал, который тут же исчез, едва сенатор и его спутники прошли внутрь.

В тени шестиколонного портика хозяина и будущего молодого господина встречали немногочисленные домашние: старик-управляющий со старухой-женой, их сын, человек уже немолодой, полноватый, с вялой улыбкой на невыразительном лице, да за их спинами маячил какой-то мальчишка-подросток, судя по янтарной коже и светлым густым волосам, – уроженец Петры.

– Как долетел, хозяин? – поклонился управляющий.

– Устал немного, – вздохнул сенатор Корвин. – Было бы странно, если бы я не устал. Это мой внук. Вскоре я признаю его официально и сделаю своим наследником. – Старик положил руку на плечо Марку.

– Добрый день, Гай Табий, – обратился юноша к управляющему. – Я помню, как ты служил с моим отцом во время войны.

Лицо Табия расплылось в улыбке. Казалось, он только и ждал этих слов. Слов, которые могли бы подтвердить, что юный Марк принял ношу патрициев на свои плечи.

– Идем, я покажу тебе твои комнаты. – Лери ухватила Марка за руку, повела его в дом.

После яркого солнца атрий казался темным, только лоскут яркого света лежал ковром на полу и на воде мелкого бассейна в центре, деля его на две части: темную, болотно-зеленую, и яркую, изумрудную. Две комнаты Марка, его спальня и маленький кабинет, выходили окнами в огромный сад. Либстекла были убраны, ветерок колебал занавески на окнах.

– Это комнаты моего отца, – сказал Марк без тени сомнения, усаживаясь за стол.

На столе с наборной столешницей (искусный узор ручной работы: на фоне синего неба резвились диковинные птицы, в которых нетрудно было признать гиппогрифов) лежали толстенные кодексы. Кто-то перед прибытием Марка прибирался в комнатах и наскоро стер пыль: один угол столешницы все еще был припудрен серым налетом. Сколько лет этим книгам? Возможно, несколько сотен. В своих снах Марк их не видел. Они появились на этом столе совсем недавно по меркам почти бесконечной патрицианской памяти.

Лери уселась на стол, положила ногу на ногу. Достала из кармашка на груди белую капсулу, выбила на ладонь две трубочки. Похоже, они были свернуты из тончайшей бумаги и наполнены каким-то порошком.

– Держи! – Лери протянула одну трубочку Марку.

– Что это?

– Порошок памяти. Совершенно ни к чему всякий раз заваливаться спать, чтобы узнать, что сотворил твой прадедушка, тогда как ты жаждал почерпнуть информацию о проделках своего деда. Достаточно выкурить эту палочку, сосредоточиться, и ты фактически наяву увидишь все, что тебя интересует.