Текст книги "(Не) люби меня (СИ)"

17. Фантасмагория

– У меня такое чувство, что вся моя жизнь – фантасмагория, – недовольно сказал канцлер Браенг осматривающему его Аязу. – Что вообще происходит? Сначала меня едва не прикончили, потом глупая девочка выходит замуж за убийцу, а потом ее отец меня лечит. Я, наверное, всё же умер. Или в бреду. Или у меня галлюцинации.

– Я не понимаю ваши заумные слова. Язык знаю недостаточно хорошо, – насмешливо отвечал лекарь, простукивая кончиками пальцев грудную клетку своего пациента. – Но уверяю вас – вы всё же живы.

– Почему ты не хочешь пойти ко мне придворным лекарем? Я дам тебе всё: титул, земли, деньги. Станешь заведующим кафедры медицины в Льенском университете.

– Зачем мне ваша кафедра, если у меня целая куча больниц? Зачем мне титул и земли, если мне принадлежит вся Степь?

– Да знаю я, – с досадой вздыхает Кирьян. – Просто… Ты второй раз спасаешь меня.

– Да бросьте. В прошлый раз вам мог помочь любой лекарь. Подумаешь, стыдная болезнь. Их уже лет двести, как научились лечить даже не целители. А вот сейчас да, сейчас ваш лекарь повел себя совершенно некомпетентно. Но опять же: ваша жена поступила очень разумно, она стала искать других врачей. А если уж вы непременно хотите меня облагодетельствовать, присмотрите за моими сыновьями.

– Сыновьями? – удивился Кирьян, натягивая рубашку. – Ты хочешь привезти сюда младших?

– Нет, я оставлю здесь Раиля учиться. А Ли нужна какая-то работа, не может же он всю жизнь сидеть на шее у лорда Оберлинга.

– Ли?

– Кьян Ли! Мы приняли его в род, мы за него отвечаем.

– Ты бесноватый, – убежденно заявил канцлер. – Всех не спасешь!

– Я врач. Моя задача – спасать всех, кого можно. А Ли – неплохой парень, только глупый. Но это не его вина, он таким родился. Он мне нравится на самом деле. Для взбалмошной Лилианы такой муж очень подходит. Он ее уравновесит.

– Я не знаю… Писарем его поставить? Во дворец не пущу, я не дурак. Да и вообще – катайца к документам? Хватит уже и того, что я его не придушил втайне. Я ведь его почти готов был сделать секретарем. Ты знаешь, сколько он всего уже может рассказать катайскому императору?

– Он воин, лорд Браенг. Обученный. Он убийца и погонщик драконов.

– Ну а где я ему возьму драконов? Здесь не Катай! Забирай его с собой в Степь и присматривай за ним сам.

– А что сейчас происходит в Катае? – полюбопытствовал Аяз. – Разве там не гражданская война?

– Может, и война.

– И вы совершенно не при чем?

– Я?

– Оружие, золото, поддержка этого как его…

– Цань Мо. Он обосновался в Янгуне. А Янгун – это ближайшая к Галлии провинция. Император не желает иметь с Галлией никакого дела, измучил своих людей непомерными налогами, родители продают детей в рабство, очень часто в публичные дома…

– А еще он при этом задрал цены на рис и шелк, да? – с насмешкой спросил степняк.

– И это тоже. Откуда знаешь?

– С Максимилианом полночи беседовал о политике. Узнал много интересного.

– Макс и политика? Серьезно?

– Более чем. А вы знаете, что мать Ли из рода Цань? А Макса до сих пор почитают в Янгуне как великого героя, почти божество? Послушайте, как звучит: Кьян Ли Оберлинг из рода Цань.

– Ты ведь лекарь, Аяз? Не степной хан?

– Я его сын. Не забывайте.

– Посадить Кьяна Ли на императорский трон в Катае? Такое даже мне не могло прийти в голову!

– Нет, на троне ему не удержаться. В нем нет ни честолюбия, ни равнодушия к людям. А вот сделать его наместником Янгуна…

– И дочери рода Браенг захватят весь мир? Заманчиво. Останется только Франкия, ну дак у тебя есть и вторая дочь.

– Почему сразу Браенг? – недовольно спросил Аяз. – Дочери Степи.

– Твоя Лили выходила замуж в венце Браенгов. В ней и наша кровь тоже. А вообще мне нравится твой план: Стефа в Славии, Виктория в Степи, Лилиана в Катае, Изабелла во Франкии…

– Изабелле три года. У вас есть своя внучка, ей и распоряжайтесь.

– Действительно, – оживился Кирьян. – Иванне уже восемь! Самое время для династических договоренностей. Боюсь только, Даромиру эта идея не понравится. Хотя почему он так против династических браков – не понимаю. Всё же хорошо сложилось!

Аяз с любопытством смотрел на канцлера Браенга. Он сейчас казался ему ребенком, заполучившим новую игрушку. Больше всего на свете Кирьян любил играть людскими судьбами. Так он, видимо, ощущал себя богом.

Не в силах усидеть на месте, канцлер принялся расхаживать по кабинету, размахивая руками и шевеля губами. Привыкший к немногословной сдержанности отца, сын степного хана наблюдал за ним с интересом исследователя. Он не так уж хорошо знал Эстебана Галлийского, но тот оставил о себе впечатление очень спокойного и невозмутимого человека, а Браенг был его полной противоположностью. Как эти двое вообще ведут общие дела? Ссорятся ли постоянно, или, напротив, дополняют друг друга? Власть в Галлии поистине чудная.

Наконец, Кирьян замер на месте и хлопнул в ладоши.

– Я знаю, куда деть твоего Кьяна, – заявил он. – Надо обсудить это с Эстебаном. Ты иди… Только не уезжайте пока. Я думаю, что король против не будет… хотя кто знает, кто знает…

***

Катаец чувствовал себя в кабинете короля крайне неуверенно и внутри трясся, как дурацкая лысая собачонка императрицы, которую все ненавидели, но боялись даже тронуть. Однако виду он старался не подавать, благодаря судьбу за то, что он был всё же больше катайцем, а, значит, его лицо было не так выразительно, как у этих круглоглазых. Да и привык он за годы службы императору к абсолютной неподвижности и невозмутимости. Вместо того, чтобы размышлять о том, зачем его позвали сюда и теперь давят мрачным молчанием, он рассеянно скользил глазами по комнате, подмечая ненужные детали.

Канцлер все еще нездоров, об этом говорит его бледность и круги под глазами. Хороший был яд. Король совершенно седой. Видимо, привычка держать свои эмоции под жестким контролем так просто не дается. Одевается его величество не в пример скромнее своего канцлера: простой черный кафтан, белая рубашка самого строгого покроя и светлые узкие брюки. Кирьян же щеголь: на нем модная нынче короткая куртка – словно он в действительности прибыл во дворец на безлошадной колеснице, которые только-только начали появляться в столице. Кьяна Ли эти повозки очень интересовали, но рядом с ним они, работающие на магической энергии, просто ломались, причем, зачастую, навсегда. Ни один магический накопитель не выдерживал прикосновения его рук. Только маг-светильники худо-бедно ему подчинялись, и это было хорошо. Не хватало еще весь дворец без освещения оставить.

Привычка короля к аскетизму – во всем. Стены кабинета выкрашены краской, мебель совершенно обычная, старомодная, тяжелая. Даже ручка на столе стальная, а не золотая, как у того же канцлера.

– Напомни еще раз, почему мы все-таки не можем его посадить в казематы навечно? – недовольно спросил у друга Эстебан, который ожидал увидеть на лице катайца никак не легкое любопытство.

– Оберлинг за него поручился. И Аяз просил не трогать.

– Ты же знаешь, что мне плевать и на того, и на другого.

Вот тут Кьян Ли чуть не поперхнулся вязкой слюной. Таких разговоров при нем вести были не должны, если и в самом деле не планировали его убирать. Впрочем, Император тоже любил потрепать нервы своим подданным. Чего только стоило обсуждение казни при приговоренном. Но здесь не Катай, а он – не внук Императора.

– Привыкай, – неожиданно бросил ему Кирьян. – Хочешь ты этого или нет, ты теперь в семье. Будешь играть по моим правилам, или можешь валить из Галлии на край света.

– В какой семье? – угрюмо спросил молодой человек, совершенно ничего не понимая.

– В безумной, – бросил раздраженно Эстебан, усаживаясь в кресло и складывая руки домиком. – В безумной семье Браенгов.

– Так Лили же из Оберлингов.

– Ну, это смотря по какой линии, – с энтузиазмом заявил Кирьян. – Бабушка у нее самый настоящий Браенг.

– Даже я у него Браенг, – брюзгливо заметил король. – Вот что значит допустить одержимого гордеца к власти.

– Я просто прирожденный политик, – самодовольно ухмыльнулся канцлер. – Сядь уже, Ли, не маячь.

Ли покорно опустился на ближайший стул, с недоумением разглядывая высшую власть королевства. Пожалуй, это двое были друзьями, причем настолько близкими, что друг друга понимали без слов. Тот, кто говорил, что в Галлии правит Кирьян, глубоко заблуждался. Ни одно решение, похоже, не принималось в одиночку.

«Бред какой-то, – с отчаянием подумал Кьян Ли. – Мы же не в Катае! Не могут тут быть король и канцлер – ютао!»

То, что в Катае у каждого Императора были любовники, молодой человек воспринимал совершенно спокойно, тем более, что обычно это были люди умные и талантливые, то есть никак не умаляли величия правителя, а, напротив, преданно служили на благо страны. Но помыслить о подобном в Галлии! Не иначе, как его слишком сильно ударили по голове.

То, что происходило дальше, и вовсе убедило Кьяна Ли, что он бредит. Канцлер положил перед ним бумаги – те самые бумаги, подобные которым, собственно, катаец уже видел, и именно из-за них и был подписан приговор лорду Браенгу. И то, что требовалось от него, было настолько дико и невероятно, что даже в страшном сне не могло Ли привидеться.

Но… это странным образом укладывалось в его картину мира. Он стремился стать гуанем – одним из министров императора, зная, чувствуя, что у него хватит на это и сил, и знаний. Для безотцовщины это было невозможно, но Император обещал принять его в свой род, если он выполнит свое задание. Сейчас Кьян Ли понимал, что, хотя его попытка почти увенчалась успехом, и спасло Браенга только чудо, дома его явно живым никто не ждал. Но вопреки всему, он был жив… и даже шансы исполнить свою мечту у него появились благодаря человеку, которого его учили ненавидеть.

Так отчего бы на мгновение не поверить в себя, даже если никто другой в него не верит? Разве Мать Драконов не была к нему сверхмилостива? Разве не родился он в год Дракона и в день солнцестояния? Мать порой говорила ему, что его ждет великое будущее… И потому Ли желчно усмехался и кивал, соглашаясь участвовать в интригах галлийцев.

– Заучишь наизусть, – отрывисто приказывал Браенг. – Не думай, что я дам тебе бумаги в руки. С Цань Мо вопрос решай сам. Я его не настолько хорошо знаю, чтобы судить, каким он будет императором. Можешь даже убить его, мне плевать.

– Только, прежде чем отправляться в Катай, подлечись, – мягко напомнил Эстебан. – Отправляйся в замок Нефф, оттуда до Катая рукой подать. Как будешь готов – выезжай.

Кьян удивленно поглядел на короля, понимая, что от того не укрылись его гримасы. Бок действительно разболелся и от долгого сидения на стуле, и от неудобной одежды. И вместо того, чтобы выругать или наказать его за слабость, недостойную мужчины и воина, его просто пожалели. Дурная страна, дурные люди! Вот только рабства в этой стране, в отличие от Катая, не было, и родители своих дочерей не продавали, и провинции здесь от голода не вымирали. А значит, не всё так просто, и, вместо того, чтобы изо всех сил сопротивляться галлийскому влиянию, Катаю стоит склонить свою гордую голову и, наконец, признать, что он погряз в дикости и варварстве.

Даже Степь, даже дикая невежественная Степь казалась сегодня Кьяну Ли куда более цивилизованной, чем его страна, и это было настолько обидно, как будто он один был виноват в том, что Катай больше не великая империя, породившая тысячи великих лекарей, астрономов и математиков, а просто большая нищая деревня.