Текст книги "Косматая на тропе любви"

Автор книги: Марианна Бенлаид

Марианна Бенлаид
Косматая на тропе любви

 
КОВЧЕГ ЗАРИ
Умильно сидеть возле
Учительной руки!
Рыбачат на плоском озере
Еврейские рыбаки.
Ползут облака снегово
– Хлеба-то взят? Эй! —
Над заштопанным неводом
Наклонился Андрей.
Читаем в затворенной комнате,
Сердце ждет чудес.
Вспомни, сынок, вспомни
Мелкий, песчаный лес
Золотые полотнища спущены
(В сердце, в воде, в камыше?)
Чем рассудку темней и гуще,
Тем легче легкой душе.
 

М.К.

Д.Б. – с благодарностью

1

У меня шесть братьев и три сестры. Я самый младший из всех, мне четырнадцать лет. Передо мной – сестры – пятнадцати, шестнадцати и семнадцати лет. Перед сестрами – братья. Самому старшему – двадцать три года, второму по старшинству – двадцать два года, третьему – двадцать один год, четвертому – двадцать лет, пятому – девятнадцать лет, шестому – восемнадцать лет. Я – седьмой сын у отца. Имена моих сестер означают: «Корица», «Голубка» и «Сурьма». Мои сестры – самые красивые девушки в нашей земле. Меня зовут Зареф. Самого старшего брата – Эннон, за ним – Балак и Беор, за ними – Адад и Бедад, и самый близкий мне по годам – Элифас. Отца нашего зовут Йовав, а имя матери – Басора.

Отец мой богат, семь тысяч у него овец и коз и три тысячи верблюдов. Для каждого из братьев моих отец поставил отдельную палатку из козьих шкур. Только я и сестры еще остаемся в палатке отца и матери. Палатки отца и матери и моих братьев – самые большие в нашей земле.

С утра отец взял меня с собой в пустыню. Мы умчались на быстроногих верблюдах, перегоняли друг друга и бросали копья – кто дальше. Возвращались медленно. У ручья под пальмами спешились и омылись. Отец прошел на половину матери, там у них трапеза. Но я съел только один кусок лепешки и запил козьим молоком.

Почему я не хочу много есть? Потому что вот уже пятый день идет круг дней пиров. Братья мои, каждый в свой день, сходятся и устраивают пиры; и присылают за мной и нашими сестрами, чтобы мы пришли к ним и ели и пили с ними. Сегодня черед брата Элифаса, самого близкого мне по годам. Вечером он пришлет за нами.

2

Одна сторона нашей палатки всегда откинута – это вход. Мы привечаем гостей и не боимся врагов, потому что на мужской половине у нас не только покрывала и ковры, но и седла боевых верховых верблюдов, и копья, мечи и кинжалы. Я надел чистую набедренную повязку и закутался в белое покрывало с продольными темными полосами. Глаза подкрасил зеленым порошком, а тело натер краской индиго. Так одеваются у нас мужчины. Я сел у входа в палатку и всматривался вдаль – не идет ли посланный брата.

3

Сестры мои уже оставили ткацкие станки, на которых весь день ткали ткани для плащей, поясов и покрывал. Станки у них самые простые – четыре палки с одной стороны, три с другой, и одна посредине, а между ними натянуты нити. Мать сама кроит готовую ткань, а рабыни окрашивают ее в красный, синий или черный цвета.

Я слышу смех на половине сестер. Не понимаю, почему девушки всегда так любят смеяться. И почему они смеются так звонко и вызывающе задорно? Своим смехом звонким они как будто дразнят юношей. Дразнят задорно и беспощадно, но и манят. И глядя на их смеющиеся яркие лица, юноша, должно быть, думает: «Какой же красавицей она будет, когда улыбнется мне с лаской; как сильно будет любить меня, если я добьюсь ее любви; если я покорю ее; если все станут говорить о моей разбойничьей или воинской доблести, если все станут почитать меня. Как же она тогда полюбит меня!»

Мои сестры – самые красивые девушки в нашей земле. Я горжусь своими сестрами. Многие юноши в нашей земле предлагают мне дружбу; и я знаю, это ради моих сестер. Мои сестры станут женами самых воинственных и сильных, и самые воинственные и сильные станут моими друзьями. И на брачных пирах я буду торжественно вести моих сестер и передавать женихам.

Сестры смеются смехом красавиц. Они готовятся к пиру у брата нашего Элифаса.

Перед тем, как начаться кругу пиров, мать сама причесывает дочерей. Заранее толчет благовонные растения, и корицу и гвоздику среди них; и замачивает на несколько дней в пальмовом масле. Это масло с благовониями смешивает с влажным песком и обильно смачивает волосы. А волосы у моих сестер такие густые и длинные, что если распустит девушка волосы, покроют ее до самых лодыжек. Кинжалом разделяет мать волосы дочери на сорок восемь прядей. Делит волосы на две половины: сзади и спереди; на затылке снова разбирает волосы надвое и заплетает с каждой стороны по шесть кос, которые падают свободно. И спереди волосы разбирают на две части и заплетают по три толстые косы, завязанные вместе и ниспадающие справа и слева. Каждую из шести толстых кос сплетают из туго заплетенных тонких косичек. Так заплетают двадцать четыре косы. В ступке мать растирает белую глину и стебли одного растения, которое называется «тас». В воде все это пенится, так моются мои сестры.

Пахнет благовонными эссенциями; их привез в подарок сестрам наш самый старший брат Эннон, когда ездил далеко; в страну, где есть города. Сестры окрашивают кисти рук и ступни ног, подкрашивают черной краской волосы, подводят глаза. Лицо раскрашивают краской индиго, щеки натирают красной или желтой охрой, брови и ресницы подкрашивают сурьмой, руки и ноги – хной. Наши женщины сами изготовляют сосуды глиняные черного и красного цвета, украшают их рисунком переплетенных линий. В этих сосудах сохраняются краски и благовонные смеси.

4

Идет! Посланный от моего брата вдет. Это приближенный раб моего брата. Страшно стать рабом. Но рабом может стать каждый человек, если нападут на его землю и победят его.

Я вскакиваю и зову сестер. Посланный кланяется и уходит вперед. Сестры со смехом звонким выходят из палатки. Все вместе они сверкают, блестят, звенят. Глаза и слух мгновенно, сладко, радостно и тревожно насыщаются, когда появляются мои сестры. Но следом за ними выходит наша почтенная мать Басора. Она в своем красном платье. Смуглые лица моих сестер делаются серьезными. Но горделивые, высокие и стройные, словно пальмовые деревья, они не склоняют головы даже и перед матерью. Она что-то говорит им и велит беречься; она говорит им, что ее тревожит что-то. Она всегда выглядит такой торжественной и почтенной. Сестры слушают ее молча, серьезно и почтительно. Я стою поодаль, не хочу мешаться в это женское дело. Вдруг мать оставляет сестер, гладит меня по голове и быстро уходит в палатку.

Мне как-то не по себе и странно как-то. Но сестры, кажется, и не задумались над словами матери. Они снова начинают смеяться. Что радует их? Наверное то, что они уже одеты для пира, что они красивы, что они вышли из палатки и видят небо.

5

Мы идем по утоптанному твердому песку К палатке, к шатру нашего брата Элифаса. Вот вдали показались верховые верблюды, это юноши, друзья Элифаса и других наших братьев, съезжаются на пир. Иные из них проделали немалый путь, подкрепляя себя финиками и отпивая совсем понемногу воды из своих кожаных фляг.

Мои сестры одеты в красные бахромчатые плащи из козьей кожи. Такой плащ перекидывают на спину через правое плечо и застегивают золотой или серебряной застежкой на левом плече. Плащ украшается сплошь застежками и нашивками всевозможными из слоновой кости, золота и серебра. Сильные изящные руки моих сестер и стройные их шеи обнажены. На руках – браслеты из слоновой кости, серебряные и медные, с подвесками из раковин и разноцветных камешков. Множественные ряды бус и ожерелий обнимают шею и покрывают грудь. Здесь и нанизанные на крепкий витой шнур точеные пластинки из черепахового панциря, и страусовые яйца – середина искусно вынута и яйцо выглядит словно бы нетронутым, изукрашенным красными и желтыми полосами, наведенными кисточкой из верблюжьих шерстинок, а сами краски добыты из стеблей и плодов растений. И стеклянные дорогие бусы сияют на груди моих сестер; из Финикии, из далекого Карфагена привезены эти бусы. Там, далеко, странные чужие земли и там есть города.

Девичьи босые стопы легко ступают по утоптанному песку. Лица ярко смеются. Налетевший предвечерний ветер красиво колыхнет красное – плащи. Стройная шея, стройный стан, пухлые юные губы, жаркие темные глаза. Девушки блестят, звенят, сияют.

6

Братья и гости братьев встречают нас. Девушки и женщины одеты подобно моим сестрам, но мои сестры – самые красивые. Одни юноши одеты, как я, в набедренные повязки, и завернулись в белые плащи с темными продольными полосами. Другие – в коротких шерстяных рубахах, сшитых из тонких тканей. Детородный орган – в кожаном футляре. В волосах у многих мужчин и женщин – черные и белые страусовые перья.

7

Будет пир!

Сегодня последний день круга пиров. Завтра отец призовет всех своих сыновей. Он очистит их жертвоприношением, потому что в пиршественные часы могли они сказать и сделать что-то такое, что обидело бы Бога.

Выроют семь ям, семь баранов положат в ямы головами к южной стороне и зарежут. Соберут окровавленный песок и бросят далеко в пустыню, туда, где никто не живет. Отделят головы баранов. Каждую тушу разрежут на две половины – к востоку и к западу. Каждую эту половину разрежут еще на две части поперек – к югу и к северу. И каждую такую часть разделят еще пополам и еще на шесть кусков. Черный раб приготовит жертвенную трапезу. Бараньи жезлы жизни – органы детородные – бросит он далеко в пустыню, туда же, куда и кровь. Бараньи головы и кишки даются ему, он может съесть их. Жареная печень предназначается нам – мужчинам – отцу и сыновьям. А шерсть жертвенных баранов спрядут мать и дочери.

Такова очистительная жертва.

8

О Боге я боюсь говорить. Его имя – Ягве, так он называется. Наверное, он огромный, потому что он везде. У него нет ни рук, ни ног, ни головы. У него нет лица. Никто не видел Бога, а если кто увидит; наверное, тот умрет или онемеет. Бог держит при себе многое множество воинов и вестников. Один из них страшный. Его зовут Шатан, он противник человека и наветник на него Богу. Он обходит землю и видит все. Бог приказывает ему испытывать и обвинять людей, и Шатан делает это. Шатан не может ослушаться Бога, но есть у Шатана и своя воля, и он может идти, куда захочет…

9

Дневной жар исчез. Новые плетеные циновки покрывают песчаную почву твердую. Факелы разгораются. Будем на воздухе пировать.

Рабыни смололи зерно, хлеб испечен, мясо нарезано и жарится на углях. От густого сладковатого дыма над этими углями еще сильнее хочется есть.

Расставлены медные подносы, глиняные кувшины, деревянные тарелки и чашки, серебряные блюда и кубки. Налито вино, налиты вода и квашеное козье молоко. Поданы финики, поджаренный рис и просяная каша, лепешки из ячменной, пшеничной и ржаной муки; бобы, сваренные в подсоленной воде, козлятина, верблюжатина, медовые сласти.

Все садятся на землю вокруг циновок, заставленных едой и красивой посудой, и начинают есть, говорить друг с другом, пить вино и смеяться.

10

Женщины и девушки у нас не отделены строго от мужчин и юношей, хотя иные это и порицают; те, кто не из нашей земли.

У нас можно подойти к входу в палатку и увидеть мужчину с красивой женщиной. И она будет смеяться, если увидит твое смущение. А мужчина скажет тебе:

– Не уходи, эта женщина – моя подруга.

На пиру супруг спокойно смотрит, как его жена ведет беседу с другим мужчиной. И если чужеземец спросит:

– Кто эта женщина?

Супруг ответит:

– Моя жена.

– Кто же этот человек рядом с ней?

– Друг ее.

– Но как же возможно такое?

И супруг ответит с гордостью:

– У нас не вызывает подозрений общение женщины с мужчиной, оно не переходит границ благопристойности и не может вызвать подозрений. И женщины наши совсем не таковы, как в чужих краях.

11

Явились музыкальные инструменты, деревянные, с туго натянутыми струнами. Женщины и девушки начали играть и петь.

Иные юноши и девушки поднялись со своих мест и танцевали. Другие слушали пение, хлопали в ладоши и выкрикивали:

– У-у!

– У-у-у!

– У-у-у-ю-ю!

Ветер налетал порывами и свист его вплетался в громкое пение и хлопал покрытием палатки в такт хлопкам в ладоши. Ветер взвевал одежду и звенел украшениями. Смеющиеся разгоряченные лица, белые зубы, вскинутые руки были яркими и переливчатыми в свете факелов.

Посуда опрокидывается, остатки еды разбросаны по циновкам. В барабаны бьют ладонями и маленькими палочками. Другие палочки держат в пальцах и прищелкивают. Десятиструнная арфа упирается одной стороной в землю, а другой – в правое плечо музыканта. Девичье лицо склоняется над четырехструнной лютней.

Мужские голоса поднимаются высоко, женские – плавно разливаются.

12

Девушки вскочили, быстро разделились на две группы, запели громко воинственную песню девственниц и начали танцевать друг перед дружкой, скрещивая руки перед грудью. Один раз притопнут одной ногой, два раза – другой ногой, после меняют ногу. Юноши размахивают факелами и высоко вскидывают ноги, танцуя вокруг с громкими криками. Дробно-дробно бьют в барабаны.

Вот уже размахивают палками из гранатового дерева; палки тонкие, но ударить можно больно. Не помня себя в буйном танце, наносят друг другу удары.

И вдруг смолкает все. И только ветер свистит, потрескивают факелы, хлопает покрытие палатки; становится слышным подвывание собак.

Музыканты и танцоры опускаются на песок. Может показаться, что они совершенно обессилены. Одна девушка лежит на спине, разметав руки; другая склонила голову на грудь подруги. Но вот уже раздаются взрывы смеха. Все громче и громче.

Элифас приказывает рабам убрать объедки и принести новое угощение. Снова наполнены кубки вином.

Возобновляется трапеза и подновляется беседа.

На этот раз все едят и пьют спокойнее, чтобы восстановить силы.

13

И снова жаждут игр и движений молодые тела.

Юноши и девушки разбиваются на несколько групп и начинаются игры.

Факелы ярко озаряют утоптанные площадки.

Вот юноши и девушки разбросали на двух таких площадках страусовые яйца. Надо защитить свою площадку и ухитриться проникнуть на чужую, чтобы похитить яйца.

А рядом, расставив ярко раскрашенные страусовые яйца в один ряд, пытаются сбить их камешками, состязаясь в меткости.

А вот, набросав песок, очертили большой круг. И те, что встали снаружи, стремятся перетянуть к себе тех, что внутри круга.

Синий воздух вечера пронизан звонким смехом, громкими возгласами, яркими смуглыми телами и всплесками ярких одежд и перезвоном украшений, сверкающих в неровном свете факелов.

14

Но вот мой брат Беор громко хлопает в ладоши. Он собирает всех криком. Все знают, какая игра начнется сейчас.

Юноши и девушки становятся в два ряда друг против друга. Они даже далеко друг от друга, между рядом юношей и рядом девушек – расстояние довольно большое, есть где разбежаться.

Все возбужденно улыбаются, девушки подталкивают друг дружку в предвкушении чего-то. Каждый юноша что-то держит в руках, многие из них, не желая показать, что это, прячут руки за спину.

Один из юношей вышел из своего ряда и, держа на ладонях вытянутых вперед рук небольшую ношу, медленно двинулся вперед к девушкам. Но пройдя не так уж много, он останавливается и кладет на твердый песок то, что нес в руках.

Теперь видно, что это ожерелье из разноцветных прозрачных камешков.

Юноша быстро возвращается на свое место в ряду других юношей. Он напряженно ждет.

Девушки смеются и подталкивают друг дружку.

Но вот одна из них выходит из ряда. Она делает несколько шагов вперед и несколькими легкими движениями сбрасывает плащ. Легким красным пламенем сброшенная одежда ярко видна у ног девушки.

Совсем нагая и вся звенящая украшениями, с колышущимися в волосах страусовыми перьями, девушка бежит к ожерелью.

Но едва она наклонилась, чтобы поднять подарок, едва изогнулся ее гибкий стан, как юноша, владелец ожерелья, бросается к ней стремглав.

Но девушка уже успела схватить ожерелье и летит птицей обратно к подругам. Юноша настигает, уже протянул руку. Но девушки принимают красавицу в объятия и смеются громко над незадачливым преследователем. Понурившись, он возвращается к приятелям, которые встречают его шумными насмешками.

Другой юноша кладет нити тонкой пряжи и серебряные серьги. Другая нагая красавица бросается к подарку, схватывает обеими руками серьги и нитки, но на этот раз преследователь настигает беглянку. Он целует ее в губы и она вынуждена ответить на поцелуй.

Кучками сложены на твердом песке стеклянные бусы, браслеты, благовония в запечатанных кувшинчиках, пряжа, ткани, маленькие бронзовые зеркальца, страусовые перья, гребни. Изгибаются нагие девичьи тела. Быстрое мелькание стройных смуглых ног, взлеты рук. Быстрый бег. Мускулистые руки юношей. Смех, объятия, поцелуи. Вскрикивания, сильные шлепки. Темными змеями мечутся девичьи длинные косы.

15

Я тоже стою среди других юношей, но не решаюсь принять участие в игре. Я и подарка не приготовил, стою с пустыми руками.

У меня еще нет избранницы, которая ждала бы моего подарка и дала бы мне возможность настичь ее.

Я не знаю, почему так, но девушки моих лет все выше, крепче, сильнее меня. И держатся они смело. И какая-то робость одолевает, когда смотришь на них.

Но пройдет еще год, я сделаюсь совсем сильным. И тогда уж девушки, которые будут моложе меня, начнут поглядывать на меня и, может, и будут ждать моих подарков.

16

Суматоха вокруг не утихает.

Среди этих людей, объединенных общим весельем, я начинаю чувствовать себя немного одиноким.

Мне уже хочется, чтобы они перестали бегать, прыгать, гоняться друг за другом, громко смеяться, обнимать и целовать друг друга.

Я иду обратно к палатке.

Только теперь ощущаю порывы холодного ветра и кутаюсь в свое белое с продольными темными полосами покрывало.

Прячу руки в складках ткани.

Подхожу к палатке. Вход опущен. Это кто-то из рабов брата опустил вход.

Черные рабы Элифаса, быстро пригибаясь, насыщаются поспешно тем, что осталось от нашей трапезы. Заметив меня, они приостанавливаются. Но я вовсе не хочу мешать им или препятствовать. Какие радости у раба? Разве что насытиться объедками. Я машу рукой дружественно, чтобы показать, что не надо бояться меня.

Я и сам вдруг чувствую, что проголодался.

На циновках снова все разбросано в беспорядке. Остывшие куски жареного мяса, надкусанные ломти лепешек. Из опрокинутого кувшина льется вино, смешанное с водой.

Я беру целую лепешку, мяса, и наливаю в глиняную кружку вина.

Ветер взметает песок. Легкая туча песчинок опускается на пищу, запорошивает блюда и кубки, рассыпается неровным узором на гладкой поверхности медных подносов.

Я кусаю лепешку. Песок скрипит на зубах.

Мой дружеский взмах руки, кажется, расположил ко мне черных рабов Элифаса. Один из них подходит ко мне. Я сижу у края циновки. Черный раб что-то говорит мне и делает какие-то знаки руками.

Но его толстые красные губы так искажают наш язык, что я не могу понять его. Что он хочет сказать? Мне кажется, будто он хочет, чтобы я позвал остальных пирующих. Да, это. Он об этом настойчиво просит. Но для чего? Не понимаю.

17

Внезапно, в одно мгновение, черный раб Элифаса хватает меня за руку и, волоча по песку, втаскивает в палатку. Я едва не поперхнулся вином. Кружка, хлеб и мясо упали из моих рук. Успеваю заметить, что и другие рабы уже в палатке, стеснились, дрожат. Но что же случилось? Я пытаюсь понять. Я думаю, что мне надо выбежать из палатки, броситься к братьям и сестрам. Да, я понял, я должен предупредить их об опасности.

Но все это, все, занимает одно мгновение.

Я не успеваю.

18

Палатка страшно трясется.

Это порывы ветра бьют песком в козьи шкуры.

И вдруг я понимаю, что это.

Это страшный песчаный вихрь. Он взвивается внезапно, столбом страшным взметывает тучи песка.

Когда наш отец был молодым, он один раз посмотрел в лицо такому песчаному вихрю. Он увидел лик Шатана. Это Шатан мчался куда-то по своей воле; или, повинуясь приказу Ягве, должен был покарать кого-то из людей.

Палатка с треском громким рушится. Я падаю ничком и прикрываю затылок руками.

Мое последнее чувство: ужас. Неужели мне суждено быть погребенным под грудами песка, нанесенного страшным песчаным вихрем? Неужели это конец моей жизни? Я слышал речи о том, что внутри тела человека обитает невидимая душа. Когда тело умирает, душа вырывается на свободу. Может ли Бог наказать душу? Носятся ли души невидимыми среди людей? Или все души собираются в каком-то одном особенном месте?

Но я не хочу, чтобы разъединялись мои тело и душа! Я хочу жить таким, каков я есть сейчас!

От ужаса темнеет в глазах и Телу становится холодно.