Текст книги "Манускрипт египетского мага (СИ)"

Автор книги: Мари Тегюль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– Вскоре после гибели мужа она вышла замуж за своего дальнего родственника, князя Аргутинского, – продолжала Мария Яковлевна. – Он был обеспеченным человеком, принимал большое участие в ее судьбе. А она оставалась с маленьким ребенком и очень незащищенная. Была большая домоседка, почти не выходила из дома, отношения поддерживала только с Елизаветой Дмитриевной, с которой была дружна еще с пансиона. Князь Аргутинский умер рано, оставив ее во второй раз вдовой. Но он позаботился обо всем, оставил ей неплохое состояние, обеспечив до конца дней. Мальчика, в котором принимал очень большое участие и считал сыном, отправил получать образование в Европу. Но его летом обязательно привозили в Тифлис, он отдыхал в Коджори, где у них хорошая дача, рядом с дачей Таировых. Князь заботился о нем, как о собственном ребенке. Кстати, у князя своих детей не было. Иван Александрович после смерти матушки должен получить изрядное состояние, – заметила она вскользь.

В это время из кабинета вышли доктор и его пациент. Серебряков был хмур, он торопливо поцеловал ручку Марии Яковлевны со словами:

– Простите Мария Яковлевна, тороплюсь, ждет пациент, – и с этими словами быстро ушел.

Иван Александрович, казалось, был очень доволен. Он сказал что доктор нашел, что ему стало лучше. Только немного легкие не в порядке, но поездка на какой-нибудь курорт в горы поправит его здоровье.

– Вот не знаю, что делать, – озабоченно сказал он. – Не хочется уезжать из Тифлиса надолго куда-нибудь в Швейцарию, пока все дела не приведены в порядок.

– А зачем в Швейцарию, – пожала плечами Мария Яковлевна. – Первоклассный курорт здесь, в Грузии, в Абастумани. Слава богу, наследник здесь живет из-за своих легких который год. И никакие Швейцарии ему не помогали, а в Абастумани стало лучше. Да и воды там превосходные. Весь Тифлис туда ездит, да и не только Тифлис. Летом там можно сказать весь Петербург собирается. Да и из Европы наезжают. Там собирается блестящее общество. Вы можете снять дачу или нумер в гостинице «Решель» через агента в Тифлисе.

– А Боржом? – спросил жалобным голосом Иван Александрович, – там не лучше? Да и к Тифлису поближе.

– Так там только воды, а Абастумани для легких. Нет, конечно, Абастумани.

Иван Александрович благодарил Марию Яковлевну, Ник молча ждал. Откланявшись, они вышли из дома и там разошлись. Иван Александрович отправился на Петра Великого, а Ник сослался на дела и спустился по Бебутовской вниз к себе.

Петрус встретил его обильным обедом, после которого, когда Ник перешел в свой кабинет, передал ему пакет, присланный Кикодзе.

Ник грозно поднял брови:

– Петрус, что, пакет только что принесли?

– Принесли перед вашим приходом, но, видимо неспешный, потому что ответа ждать не стали. А вам надо было поесть, вот пакет и подождал полчаса, ничего ему не сделалось. А ведь ваша матушка…

– Ладно, ладно, – замахал рукой Ник. – Ты всегда прав. Я просмотрю пакет и немного подремлю. Если что будет срочное, немедленно буди.

Петрус пожал плечами:

– Небось не впервой. Я что, срочное от несрочного отличить не могу! Обижаете, шеф.

Тут Ник уже бессловесно замотал головой, потянувшись к костяному разрезальному ножу на письменном столе, чтобы вскрыть конверт.

Петрус с гордо поднятой головой удалился.

Ник, уютно сидя в кресле, начал читать присланные Кикодзе сведения. Вот что сообщал тот:

«Дорогой Николай Александрович! Мне удалось кое-что выяснить о Куртэне. Вам это будет интересно. Иван Александрович князь Аргутинский, он же Бодуэн де Куртэне и под этими именами известный в научных кругах Европы и России, является потомком старинного французского аристократического рода, берущего начало от короля Людовика XVI и предводителя крестоносцев Бодуэна Фландрского, впоследствии императора Константинопольского. Иван Александрович Бодуэн де Куртэне, наряду со швейцарским лингвистом Фердинандом де Соссюром считается основателем теоретического языкознания. В казанском университете служил по кафедре сравнительной грамматики и санскрита доцентом, а затем защитил диссертацию «Опыт фонетики резьянских говоров», заслужившую Уваровскую премию Императорской Академии наук. Тогда же получил звание профессора. До Казани Бодуэн де Куртэне получил блестящее образование в Европе, в Сорбонне. Затем в Праге изучал чешский язык, в Берлине санскрит. В Лейпциге получил звание доктора философии. Читал лекции в Петербургском университете по сравнительной грамматике индоевропейских языков. Провел несколько лет в лингвистических путешествиях по Индостану, где совершенствовался в санскрите в ашрамах. Сделал несколько гениальных предсказаний о связи лингвистики с другими науками – психологией, антропологией, социологией и биологией.

Известно, что Бодуэн де Куртэне изучал различные жаргоны и тайные языки(sic!), народные поверья и предрассудки.

Увлекался «цветным слухом». Известна его статья о синем цвете василька, который проходя через «неведомые людям разрывы» может превращаться в «звук кукования кукушки или плач ребенка», или же издавать «флейты звук лазорево-голубой».

Встает образ человека не только широко образованного, но и выдающегося ученого, умеющего думать и анализировать. Но не чуждого посторонних увлечений. Путешествия, да еще в такой стране как Индостан, должны были выработать в нем умение приспосабливаться к обстоятельствам и способность постоять за себя.

Пока больше не могу ничего добавить к портрету этого человека. О его родственных связях известно только то, что он приемный сын князя Аргутинского. Отец и брат (в малолетстве) погибли в Швейцарских Альпах во время неожиданного схода лавины».

Ник откинулся на спинку кресла. Сведения были, безусловно, ценными, но не содержали ключа к разгадке тифлисских событий. Кое-что о Куртэне Ник уже знал со слов Марии Яковлевны.

Далее в письме Кикодзе сообщалось, что португалец физически чувствует себя удовлетворительно, но разум его несколько помутился. Пока подробно расспрашивать его невозможно, даже на невинные вопросы, но связанные с его деятельностью, он не отвечает, а только мычит и трясет головой. Но на бытовые вопросы отвечает, обсуждает с удовольствием меню обеда, хвалит какие-то блюда, так что говорить о полном безумии не следует. Есть надежда, что в скором времени он сам сможет что-нибудь рассказать.

Его компаньон, дон Педро, сидит в гостинице тихо, как мышка в норке. Ему приносят готовые обеды из ресторана в нумер. По вечерам, в одно и тоже время он совершает променад по Головинскому, под пристальным внимание Гаспаронэ и его команды. Ни в чем предосудительном не замечен.

Ник думал, откинувшись в кресле и закрыв глаза. Со стороны могло казаться, что он спит. Но такова была его манера обдумывать события, когда он как бы медитировал, позволяя мозгу работать помимо своей воли. И вот тут-то и наступал момент озарения. Из хаоса событий и разнообразных сведений начинала вырисовываться главная линия, краеугольный камень, от которого затем тянулись нити к другим событиям.

Вот и сейчас мысли Ника уплыли куда-то далеко, ему казалось, что он парит в воздухе, бездумно и бесплотно. Какие-то лица лениво проплывали перед его мысленным взором и вдруг как вспышка молнии во время ночной грозы – он увидел маленькую смуглую женскую или детскую ручку со светлорозовой ладонью, на которой лежала жемчужина необычайных размеров, цвета и формы. Она была похожа на громадную розовую каплю и как бы светилась изнутри. Потом он увидел другие ладони, на которых лежала эта же жемчужина и понял, что она переходит из рук в руки. Ее удивительный нежный цвет тускнел, она становилась просто драгоценностью, за которую, по-видимому, платили немалые деньги. И вот нечто странное – жемчужина в золотой сеточке украшает замысловатый головной убор, какой-то тюрбан из тонкого белого муслина. Поверх тюрбана уложены две толстые косы, сплетенные из седых волос и связанные вместе на макушке тюрбана. Взгляд Ника скользит дальше и видит усы, бороду. Нависающие над темными глазами густые седые брови. Кто это – непонятно. Потом лицо расплывается и исчезает. Наплывают какие-то тени. И из этих теней начинает проступать лицо женщины необычайной красоты. Точеный нос, широкий ровный лоб, черные брови над блестящими темными глазами, волосы, свободно ниспадающие тугими кольцами и локонами по обе стороны лица – но лицо усталое, утомленное, испуганное. Вдруг вся картинка – женщина мечется по комнате что-то сжимая в руке, видимо ищет куда это спрятать. Потом кидается к колыбельке, где спит ребенок, осыпает ребенка поцелуями, торопливо обвязывает то, что она держит в руке в старую тряпицу, срывает с шеи цепочку, привязывает к ней то, что она сжимала в руке и одевает на шейку спящего ребенка. Потом переставляет колыбельку в дальний угол комнаты и бросает туда же ворох одежды. Сама становится у дверей и ждет. Распахивается дверь и вооруженные люди врываются в комнату. Один из них, свирепого вида, угрожающе идет к ней и протягивает руку. Она держится рукой за шею, отрицательно качает головой и пятится к окну. Насильник что-то говорит и и продолжает тянуть к ней руку. Женщина как-будто колеблется, на лице у насильника мелькает удовлетворенное выражение и в этот миг она поворачивается, вскакивает на подоконник и бросается вниз. Оцепеневшие на мгновение преследователи толкаясь, выбегают из комнаты.

И снова все обволакивается каким-то туманом, еще секунду назад четкие изображения становятся зыбкими, и таят, как утренний туман под лучами солнца.

И тихий голос, похожий на шелест шелка или шорох осенней листвы шепчет: «Жемчужина, жемчужина».

Звук, вначале похожий на шелест, усилился. Ник вышел из оцепенения. Такого видения у него еще не было. Такой реальности и остроты восприятия. Это было что-то весьма странное. В этот миг он услышал, что кто-то тихо скребется в дверь и приглушенные голоса за ней.

Глава 15

– Кто там? – спросил удивленно Ник. И услышал немного растерянный голос Петруса.

– Барышня просит разрешения войти.

«Барышня? Что за барышня в этот час ко мне?» – мелькнуло в голове у Ника. Он вскочил на ноги, бросился к двери и увидел растерянное лицо Петруса и позади него Лили.

– Лили, что случилось? С вами все в порядке? – тревожно спросил он.

– Вы сказали, что вы мой друг, – сбивчиво начала говорить Лили, – и вот я пришла. Я боюсь.

– Садитесь, садитесь, Лили, – и Ник подвел девушку к креслу, сделав знак Петрусу, чтобы тот исчез. Высоко подняв брови, что служило у Петруса выражением целой гаммы душевного состояния, от недоумения до восторга, он удалился.

Все внимание Ника было теперь занято Лили. Он видел, что девушка не на шутку испугана. Лили сидела на краешке кресла и ее огромные глаза и немного растрепанные волосы придавали ей вид галчонка, выпавшего из гнезда.

– Это не он, – сказала Лили, глядя на Ника.

– Кто? – недоуменно спросил Ник.

– Да этот человек, который выдает себя за Ивана Александровича Аргутинского.

Ник вздрогнул.

– Что? Почему вы так решили? Расскажите мне подробнее, не волнуйтесь Лили, эдесь у меня вы в безопасности.

– Так вот. – Лили достала кружевной носовой платочек и начала нервно теребить его в руках, пытаясь сосредоточиться. – Вы помните, я вам сказала, что Елена Ивановна была всегда очень добра ко мне. И наши дачи в Коджорах были рядом, я много времени проводила у нее. И конечно, когда приезжал ее сын, Иван Александрович, Ивик, я всегда бывала у них. Наверное, смешно, что взрослый человек, ученый, старше меня на целых 25 лет, играл со мной, совсем еще малышкой, на равных. Он придумывал и рассказывал мне удивительные истории. В общем мы были с ним большими друзьями. И вот однажды мы увидели, как на север летит журавлиная стая. Это было изумительное зрелище. И тогда Ивик рассказал мне историю о древнем греческом поэте Ивике, на которого напали разбойники. Они ограбили его и смертельно ранили. И умирающий Ивик увидел летевших журавлей и сказал, что журавли будут свидетелями его смерти. Когда поэта нашли мертвым, его убийц искали и не нашли. Прошло время. И вот однажды один из его убийц увидел журавлей. И насмешливо сказал: «Вот летят свидетели Ивика!». И этим выдал себя.

– Да, – сказал Ник. – Верно. И все это описал Шиллер. Продолжайте, Лили.

– И вот мы придумали игру. Нашим тайным паролем были журавли. Этого Ивик не мог забыть. Как не мог забыть и меня. Я выросла и изменилась, но в последний раз мы виделись пять лет тому назад. В этот его приезд мы еще не виделись, меня не было в городе, я была в Коджорах. Но не настолько же я изменилась, чтобы вовсе меня было не узнать – это невозможно.

– И что дальше? – спросил Ник, он уже начал кое-что понимать.

– Это не Ивик. Уж на журавлей-то он должен был откликнуться. А этому человеку, и это было видно, мои слова ничего не говорили, – твердо сказала Лили. – Это точно не Иван Александрович Аргутинский.

– Лили, вы знаете, что настоящее имя Ивана Александровича Бодуэн де Куртэне?

– Что? Нет, не знаю, но подождите, подождите. Этот Куртэне, что был у Тулуз-Лотрека… Такой неприятный человек, но что-то мне показалось в его лице знакомым, хотя я и не уловила это до конца… Что-то смутное… Я ничего не понимаю, но у меня чувство, что случилось что-то ужасное с Ивиком.

И она в смятении вскочила с кресла. Ник усадил ее обратно, налил воды и подал Лили. Она немного успокоилась и потом вдруг неожиданно выпалила.

– Что же я такое говорю! Как это я не знала! Я, конечно, знала историю Елены Ивановны и Ивика. Подождите, Николай Александрович…

– Просто Ник, – сказал Ник, придвигаясь к Лили. – Попробуйте вспомнить все, что касается этой семьи. Все, все. Какие-то ваши детские впечатления от посещения ваших соседей. Какие у них были слуги… Вот вчера там был слуга, Данила…

– Какой еще Данила, – удивилась Лили. – Никаких Данил там и в помине не было.

Теперь пришла очередь недоумевать Ника.

– Ну как же, среднего роста, коренастый, вид странноватый, руки длинные, длиннее чем у нормальных людей, морда лошадиная и борода лопатой…

– Все, что вы говорите, напоминает мне образ кретина Виктора, только без бороды, – резко сказала Лили.

Ник вскочил пораженный.

– Черт подери, Лили, а ведь и вправду… Неужели Виктор был сообщником? Похоже на то. Тогда понятна странная смерть Тулуз-Лотрека. Ведь никого, кроме Виктора там не было.

– И покушение на вас, – добавила Лили.

– Да, конечно, конечно, – задумчиво сказал Ник. – Ну постарайтесь, Лили, вспомнить все, что вы сможете, о доме Аргутинских.

Лили задумалась.

– Ну, вот, мои детские впечатления. Я всегда с удивлением и какой-то опаской разглядывала картины, висевшие в гостиной. Как я теперь понимаю, мастерство художников было таково, что я их воспринимала как живых людей. Это были великолепные портреты, мельком как-то при мне было сказано, что они собраны первым мужем Елены Ивановны. И еще у Елены Ивановны в комнате был заветный сундучок, где она хранила семейные альбомы в великолепных замшевых и кожаных переплетах, украшенных затейливыми металлическими накладками. Там же она хранила и какие-то девичьи письма, и другие вещицы, принадлежавшие лично ей. Она не любила, когда кто-нибудь был бы рядом с ней, когда она открывала сундучок и доставала из него дорогие ее сердцу вещицы. Исключение делала только для меня и при этом сажала меня на тахту, несколько поодаль и строго говорила: «Лилечка, сиди тихо, я седлаю коней моей памяти». И я сидела тихо и ждала, когда кони будут, наконец, оседланы. Они представлялись мне маленькими, игрушечными и в то же время живыми и пока я их ждала, а Елена Ивановна предавалась воспоминаниям, я засыпала на тахте. Вот только этот сундучок и представлялся мне таким таинственным. Больше ничего особенного я припомнить не могу, Елена Ивановна была обычной тифлисской дамой. Правда, немного замкнутой. Но это можно объяснить той трагедией, которую она пережила в молодости.

И Лили замолчала, продолжая теребить платочек и испуганно глядя на Ника.

Ник думал, что ему делать. С одной стороны, он ни за что не хотел отпускать Лили одну домой. Но, зная Кавказ, он не мог оставить ее у себя, под своей защитой. И тут спасительная мысль пришла ему в голову.

– Скажите, Лили, – спросил он, – вы знакомы с Елизаветой Алексеевной?

– Конечно, – немного удивленно сказала Лили, – конечно, и очень даже. Она бывает у нас и я, в свою очередь, часто навещаю ее. Я брала у нее уроки французского. Она хорошо знает папу. И знала маму. Елизавета Алексеевна часто гостила у нас в Коджорах.

Ник облегченно вздохнул.

– Тогда вот что. Вы не должны возвращаться домой. Я боюсь, что это опасно. Сейчас я напишу записочку Елизавете Алексеевне. Останьтесь сегодня у нее, я очень прошу вас.

– Я рада, что вы мне поверили, – тихо сказала Лили, глядя на Ника своими огромными глазами. – Но там няня, там Маруся.

– Няня и Маруся не представляют интереса для этих людей, но на всякий случай мы примем меры, у меня есть знакомые и они проследят, чтобы им не причинили зла. А я должен буду сейчас отлучиться и хочу знать, что вы в безопасности у Елизаветы Алексеевны. Да и Петрус остается в доме и будет охранять дам, – шутливо сказал Ник, стараясь поднять настроение.

– Так этот дом как крепость, – сказала Лили. – Здесь все в безопасности.

Ник сел к столу и написал записочку Елизавете Алексеевне, потом вышел и отправил ее с Петрусом наверх. Не прошло и пяти минут, как Елизавета Алексеевна спустилась к нему, как всегда подтянутая, моложавая, спокойная.

– Лилечка, деточка, – воскликнула она при виде Лили, – как я рада тебя видеть! Пошли пить чай, он только что заварен. А потом мы ждем и вас, Николай Александрович!

И, обняв Лили за талию, она повела ее к себе. Если бы Ник не знал, что это он только что попросил Елизавету Алексеевну приютить у себя Лили, то никогда бы этого не подумал. Все вышло так, будто Лили по дороге к Елизавете Алексеевне случайно заглянула к Нику и задержалась несколько дольше, чем позволяли приличия, и вот Елизавета Алексеевна и спустилась сама за ней. Чувство такта у этой тифлисской дамы было на самом высоком уровне.

Глава 16

Быстро переодевшись в неприметный костюм мастерового, Ник был уже готов выйти из дома, как снизу раздался звонок и Петрус вошел к нему с запиской от Кикодзе, принесенной Гаспаронэ.

«Дорогой Ник, – писал Кикодзе, – с некоторым запозданием сообщаю вам, что наши знакомые с Петра Великого отбыли в дорожной коляске в неизвестном направлении. Пока Гаспаронэ искал меня, прошло несколько часов. Печальное упущение. Мы принимаем меры, чтобы отследить их передвижение и направление следования. Кстати, если вы захотите вместе со мной осмотреть вчерашнее место происшествия, то у меня есть на то разрешение от полицмейстера и я буду ждать вас у аптеки Гейне под часами в 7 вечера.

Ваш Апполинарий».

На Эриванской площади Кикодзе уже ждал Ника и они решили, что спустятся на Петра Великого с верхних улиц, заодно осмотрят соседние улицы, нет ли там ничего подозрительного. У Кикодзе с собой был сверток из старой холщовой синей рабочей блузы, в какие мастеровые заворачивали свой рабочий инструмент. Со стороны можно было подумать, что двое мастеровых возвращаются вечером с работы к себе домой, куда-то на те узкие и крутые улочки Сололак, где в маленьких домиках с садами жил простой люд. Тихо беседуя, он поднялись по Сололакской, завернули на Паскевича и по Лермонтовской поднялись на Ртищевскую. Стоял тихий, в голубовато-синих тенях, почти летний вечер. Пахло цветущей акацией. Лениво поднимался вверх, на Вознесенскую, трамвайчик конки. Щеголевато одетые тифлисцы спускались вниз, на Головинский проспект, направляясь в Оперу или ресторан, или просто на променад.

Кикодзе с Ником свернули направо и медленно пошли по Ртищевской. Ник с интересом осматривал нарядные фасады недавно выстроенных домов, отмечая про себя, что Тифлис выглядит в этой своей части как европейская столица, но с особенностями, присущими только этому городу. И вдруг он резко остановился. Ртищевская, 13 номер. Те же странные морды то ли человека с козлиными рогами, бородой, то ли какого-то фантастического животного. Это были те же маскароны, что и на фасаде шестого номера на Петра Великого. Кикодзе, вначале не понявший, что поразило Ника, теперь с любопытством осматривал фасад дома.

– Обратите внимание, Николай Александрович, – почему-то шепотом сказал он. – На дверях те же маски.

– Да, да, – живо отозвался Ник. – Непостижимо! Тут явно какая-то связь. Это абсолютно определенно. Пойдемте, Аполлинарий, а то на нас могут обратить внимание.

Кикодзе кивнул и оба сыщика отправились дальше, зорко продолжая оглядывать дома, мимо которых они шли.

Когда Ник и Кикодзе дошли до шестого номера на Петра Великого, то, не сговариваясь, вместо того, чтобы осматривать место происшествия, которое и так было осмотрено достаточно тщательно, а что не осмотрено, то уже затоптано, поднялись на второй этаж. Надо было предупредить няню Лили, что та остается ночевать у Елизаветы Алексеевны. Няня, дремавшая в кресле у дверей в ожидании Лили, немного испугалась, но Ник подробно объяснил ей, что Елизавета Алексеевна просила Лили остаться у нее и Лили послала их предупредить, чтобы домашние не беспокоились. Успокоенная старушка благодарила и благославляла Ника и Аполлинария, а те, пятясь, ретировались от нее в подъезд. И, переглянувшись, стали подниматься на третий этаж, в квартиру Ивана Александровича.

У дверей Аполлинарий быстро вытащил из свертка набор отмычек и за считанные секунды открыл дверью.

– Однако! – сказал со значением Ник. – У вас, видно, большой опыт. Где практиковались, коллега?

– У очень опытных людей, – усмехнулся Кикодзе. – Можно сказать, знаменитостей. За пределами империи.

– Ну, ну, – сказал Ник с удивлением, – что ж, заходим? – и с этими словами, осторожно открыв дверь, сыщики проскользнули в квартиру.

Она была пуста. Сыщики прошли во все комнаты, заглянули во все уголки, опасаясь, что Иван Александрович, настоящий, а не мнимый, мог стать жертвой авантюриста. Но нигде никого не было. Квартира была пуста и даже осторожные шаги гулким эхом отзывались в ней.

В гостиной Ник еще раз взглянул на стены и вдруг заметил, что одной из картин, портрета, который висел в простенке между окнами, нет.

Но Аполлинарий уже торопил и они, стараясь не шуметь, покинули квартиру. Аполлинарий поколдовал над замками и запер ее.

– Интересно, – уже на улице озабоченно сказал Ник, – почему увезена или куда пропала картина?

– Вы не помните, что было на ней? – спросил Аполлинарий.

– Я не мог ее толком разглядеть, в комнате была полутьма. Но это был портрет, старинный. По-моему, там был изображен мужчина в костюме, примерно, двенадцатого века. Может быть Лили что-нибудь вспомнит. У этой девушки очень острое восприятие действительности и развитая интуиция. Кроме того, она очень поэтична, – задумчиво сказал Ник.

Апполинарий искоса взглянул на него, но ничего не сказал, понимая, что если такой мужчина, как Ник, говорит о девушке в таких выражениях, то это неспроста.

– Я пошлю завтра людей расспросить на заставах и в духанах на разных направлениях, чтобы выяснить, кто выезжал из города и куда. Я полагаю, что мы должны искать троих…

– Минуточку, минуточку, – вдруг остановился Ник. – А в какой коляске или дормезе выехали из Тифлиса эти люди? Гаспаронэ ничего не сказал?

– Сказал, – усмехнулся Аполлинарий. – Он не видел момента, когда дормез грузился. Это происходило во дворе дома. Со двора он выехал весьма неожиданно, на хорошей скорости, на козлах сидел человек с бородой лопатой…

– Так, стало быть Виктор, – сказал Ник. – А кто был внутри, Гаспаронэ не заметил?

– Заметить то заметил, он попытался на ходу сунуть туда нос, да получил кнутом по спине. Ему показалось что там сидят две…

– Две?

– Да, две дамы. Но в полутьме дормеза он мог и не понять.

– Так. Или мы ошибаемся или…

– Или это маскарад.

– Но нужно узнать у Лили, какими костюмами они могли воспользоваться. Туалетами матери Ивана Александровича? Или тут замешана какая-то женщина? Мы что, окончательно запутались?

С этими словами Ник повернулся к Аполлинарию.

Но тот бодро ответил:

– Ничего, распутаемся. Утро вечера мудренее. Пойдемте-ка по домам, а завтра будут уже сведения от агентов.