Текст книги "Нежное насилие"
Автор книги: Мари Фишер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Она слушала его с удивлением.
– Ты говоришь так, словно обязан мне объяснить, почему не развелся до сих пор.
Он искоса посмотрел на нее.
– Разве?
– Во всяком случае, так мне кажется.
– Может быть, потому, что именно этот вопрос сейчас и встает передо мной: отчего я давным-давно не подумал о разводе?
– Что ж, если я правильно тебя поняла, то и теперь инициатива исходит от твоей жены. Вероятно, ей все же очень приятно – несмотря ни на что – быть мадам Квирин. А что касается несходства характеров, то ты ведь никогда не задерживался дома столь долго, чтобы это становилось ей невыносимым.
Он молчал, сжав свои полные губы под щеточкой усов. Ее вдруг осенило:
– Тут замешан какой-то мужчина? – спросила Катрин очень прямолинейно.
– Ты, однако, жестока, – пробурчал он сквозь стиснутые зубы.
Она быстро положила ладонь на его руку.
– Прости, любимый, я не хотела сделать тебе больно. Меня это, в сущности, вообще не касается. Я только рада, что не виновата в крушении твоего брака. Очень рада и испытываю теперь большое облегчение.
Они проехали Эппингхофен, и вскоре перед ними показались первые дома деревни Гёттерсвиккерхамм.
Постоялый двор располагался в симметричном здании, построенном еще в XVIII веке. Оно возвышалось над прирейнскими лугами, которые на протяжении километра тянулись вниз к великой реке. Во время разлива вешние воды в отдельные дни доходили до нижних строений Гёттерсвиккерхамма. Около ворот постоялого двора можно было видеть медную пластинку, на которой фиксировались уровни наводнений по годам.
Внутри горело лишь несколько ламп: в это время года сюда редко заворачивали гости. Другое дело летом, когда берега Рейна привлекали к себе целые толпы туристов и любителей проводить на природе уик-энд. Сейчас был мертвый сезон. Но в большом каменном камине горел дивный огонь, вероятно, по случаю приезда Жан-Поля Квирина, которого хозяин приветствовал как друга. При этом он испытующе посматривал на Катрин, которой представлен не был, проявляя этакий профессиональный интерес. У нее складывалось впечатление, что она – не первая подруга Жан-Поля, появившаяся здесь.
– Иди-ка наверх, освежись, – заметил Жан-Поль, – а я пока позабочусь об ужине.
Молодой человек, обвязанный зеленым фартуком, принес ключ, взял багаж гостей и, любезно улыбнувшись, пригласил Катрин следовать за ним. Ступени кривой лестницы были стерты посередине, не исключено, что и сюда доходила вода при разливах Рейна. Лестница вела на второй этаж, где молодой человек открыл для Катрин комнату в конце коридора.
Она была неожиданно большая, но, правда, с низким потолком. В центре стояла огромная кровать с балдахином. Стены были оклеены светлыми обоями, а деревянные детали отполированы до блеска. В комнате, как и внизу, был камин, хотя и значительно меньшего размера, чем в гостиной, и в нем тоже пылали дрова. Занавески на маленьких окнах отливали пестрым блеском и выглядели свежевыстиранными.
– Какая красота! – в восторге воскликнула Катрин.
– Это наша княжеская комната, – пояснил молодой человек.
– Здесь и вправду останавливался какой-нибудь князь?
– Говорят, Ян Веллем.[29]29
Ян Веллем – измененное в соответствии с местным говором имя князя Иоганна Вильгельма (1658–1716), родившегося и умершего в Дюссельдорфе. В 1708–1714 гг. он был курфюрстом, то есть имел право избрания на престол германского императора. Известен как покровитель искусства.
[Закрыть]
– Курфюрст Дюссельдорфский?
– Утверждают, что он. – Молодой человек распахнул еще одну дверь, за которой располагалась небольшая, но хорошо оборудованная ванная комната. – Но этого здесь в те времена, конечно, не было.
– Ну, разумеется. – Катрин вытащила и подала молодому человеку «на чай» несколько монет из своего портмоне.
Молодой человек поблагодарил, пожелал хорошо провести время, сунул ключ в замок с внутренней стороны и удалился.
Катрин подошла к окну и залюбовалась открывшимся видом: луга, поблескивающий вдали Рейн и покой до самого горизонта. На фоне светло-серого неба выделялась группа стройных тополей.
Вид ей понравился, и она подумала, что у Жан-Поля всегда было хорошее чутье на красивые места. Ей самой никогда бы не пришло в голову именно на Рождество заехать в деревню на Нижнем Рейне.
Но времени на раздумья не оставалось. Катрин еще не знала, когда будет накрыт стол для ужина, но зато очень хорошо помнила, как негодует Жан-Поль при всяких опозданиях. Поэтому быстро открыла чемодан, вытащила платье и повесила его на плечики в ванную комнату. Потом разделась, приняла душ, тщательно вытерла мокрое тело и волосы, натянула свежее белье и надушилась. Выбранное ею платье серого, как антрацит, оттенка, очень просто скроенное, подходило для любых обстоятельств. В сочетании с золотым украшением оно выглядело достаточно элегантным, чтобы показаться в нем даже на званом вечере. Но для сегодняшнего ужина больше подходил лучисто-голубой шелковый платок, который она завязала узлом на шее. Широкий пояс того же цвета подчеркивал изящество ее тонкой талии. Катрин очень тщательно подвела глаза, провела несколько раз миниатюрной щеточкой по ресницам, так что они плавно выгнулись кверху, и подкрасила губы. Потом красиво уложила свою иссиня-черную гриву, чтобы волны волос окаймили ее белое лицо. Как всегда, Катрин не была уверена, что может быть довольна своим видом. Но, во всяком случае, сделала все возможное. Она еще раздумывала, не наложить ли на скулы немного румян, когда в дверь постучали.
– Да? – спросила Катрин, поворачиваясь.
В ответ раздался хрипловатый голос молодого человека:
– Вас просят вниз, барышня. Господин Квирин приглашает к столу.
– Уже иду, – откликнулась она и, схватив сумочку и ключ, вышла из комнаты.
Ее не обидело, что молодой человек назвал ее «барышней». Не мог же он предположить, что она вдова и мать. Впрочем, то, что Жан-Полю она не супруга, было вполне ясно.
Когда Катрин вошла в гостиную, его глаза посветлели, и он поднялся со стула. Стол близ камина был накрыт крестьянской льняной скатертью естественного цвета, на которой красовались такие же салфетки и античного вида тарелки и бокалы. Жан-Поль обошел вокруг стола и выдвинул стул, помогая усесться Катрин.
Она подняла на него глаза.
– Я ужасно торопилась.
Он наклонился и тихо пророкотал ей в ухо:
– Ты изумительно хороша, ma chérie.
Катрин не смогла удержаться от искушения спросить:
– Не очень бледна?
Он занял место за столом напротив нее.
– Пытаешься кокетничать?
– Да что ты, нет, я действительно хочу знать, не бледна ли.
– Цвет лица ровный, безупречный. Чего же тебе еще желать?
– Хочется быть чуть-чуть порозовее.
– Румянец появится сам собой, как только ты немного выпьешь.
Глядя ей в глаза, он приподнял свой бокал. Катрин приняла приглашение и подняла полную рюмку, стоявшую рядом с ее тарелкой, но не выпила, а только пригубила светлую жидкость, отдававшую можжевельником.
– Что за вино?
– Женевская.
– Водка? Даже не знаю… Я с самого завтрака ничего не ела.
– Это не имеет значения. Вести машину не придется. А вообще эта водка не простая, а пшеничная.
Жан-Поль выпил за ее здоровье, и она тоже сделала маленький глоток. Хозяин поставил на стол пузатую супницу, из которой поднялся столб пара, когда с нее сняли крышку. Жан-Поль сразу же разлил по тарелкам густой суп из моллюсков, пахнувший луком, чесноком и вином. Вкус был замечательный, оба съели по тарелке и налили еще. Когда супницу унесли, Катрин выпила свою порцию женевской.
Жан-Поль заказал еще бутылку французского красного вина. На закуску к нему подали тушеную, блестевшую коричневой глазурью телячью ножку с морковью.
– Вкус жаркого просто фантастический, – похвалила она и прислушалась к состоянию своего желудка, который, к ее удивлению, кажется, не имел никаких возражений против столь сытной пищи.
– У них тут собственная бойня, – пояснил Жан-Поль.
– Это заметно.
– Как только мы поженимся…
Она не дала ему закончить:
– Не будем больше об этом.
– Если тебе не хочется, не будем.
– Да, именно так.
– Кстати, я кое-что заметил. Ты говоришь, что такая стройная оттого, что не можешь много есть. Но когда ты со мной, аппетит у тебя отменный.
Катрин чуть подумала.
– Да, ты прав, – улыбнулась она. – Ты на меня действуешь так, что мой тонус сразу поднимается.
Они хотели отказаться от десерта, но все же поддались уговорам хозяина хотя бы попробовать печеных яблок с начинкой из смородинового желе, и оба съели свои порции целиком. Катрин с удовольствием даже облизала бы тарелку, если бы это было прилично. Чувствовала она себя так, что лучше некуда.
– Еще бутылочку распечатаем? – предложил он. – Можно здесь или наверху. Или лучше кофе?
– Как хочешь, только давай еще немного посидим. Здесь так уютно! – Она подбирала момент, чтобы рассказать ему о своей жизни с мужем. И ей показалось, что именно теперь, в этой размягчающей обстановке, случай представится. Только трудно было найти нужные слова.
Хозяин принес еще бутылку красного, откупорил ее, плеснул чуточку в бокал Жан-Полю на пробу, а затем, получив одобрение, наполнил оба бокала.
Жан-Поль поднял свой бокал.
– A votre santé![30]30
За твое здоровье! (франц.)
[Закрыть]
Она последовала его примеру.
– За твое счастье! – Потом проговорила, глядя ему в глаза: – Брак – это самое повседневное, что есть в нашей жизни, не так ли? Удивительно, что, несмотря на это, большинство мужчин не могут нормально справляться с проблемами семьи.
– Откуда тебе знать об этом?
– Как-никак, я была замужем.
Жан-Поль отмахнулся.
– Ах, это были всего лишь детские годы.
– Для меня это было куда как серьезно.
– И долго эти забавы продолжались?
– Хоть и не очень долго, но все же больше года. Сейчас с трудом могу себе это представить, но тогда я очень любила Петера. Я…
– Твоя первая любовь? – прервал он ее.
– Да. Я…
– Первая любовь всегда горько-сладкая, – объявил он. – В большинстве случаев она прекрасна лишь в воспоминаниях. А тебе известно, что я женат уже вторично?
– Нет, – ошеломленно проговорила она.
– Первый брак прошел целиком в атмосфере грома и молнии. Великая страсть, сумасшедшая ревность, дикие скандалы и примирения. После них мы оба чувствовали себя совершенно измученными. Я думал, что раз и навсегда излечился от желания завести семью. Но Эльза была вроде бы совсем не такой, как моя первая жена. Умна, по-женски галантна, сдержанна. Никогда бы не подумал, что в один прекрасный день она меня бросит. – Он скривил смешную гримасу. – Ну, что же, я этому рад.
Катрин предприняла еще одну попытку выложить ему свою историю:
– Когда человека отнимает смерть, думаю, это гораздо хуже.
– Нет, – возразил он, – это судьба. В этом случае, по крайней мере, нет оснований упрекать себя в недостатке доброжелательности и в легкомыслии.
– В моем случае…
Полностью погруженный в собственные проблемы, он не дал ей договорить:
– Именно поэтому меня так задело твое предположение, что здесь замешан мужчина. Чем больше я об этом думаю, тем более вероятным мне это представляется.
Катрин поняла, что, во всяком случае, сегодня, ей не удастся заинтересовать его своим прошлым. Ей стало ясно, что он хоть и обладает многими хорошими, даже чарующими свойствами, но внимательно слушать собеседника не умеет. Ей уже были известны бесконечные истории из его детства и юности, знала она и о его путешествиях и переживаниях. А что знал о ней он? Он составил себе представление о ней только по внешности. Для него она была petite fille – маленькая девочка, которая ему поклоняется и виснет у него на шее. Видимо, ему было совсем ни к чему знать о ней больше, проникать в ее душу. Это так обременительно! И если бы она, Катрин, попыталась выйти из той роли, в которой он хотел ее видеть, то это значило бы пойти на риск потерять его.
Поэтому Катрин посмотрела на него внимательно и участливо и произнесла, поощряя его к дальнейшему рассказу:
– Вот как?
– Она не та женщина, которая реагирует на события эмоционально, убегает в приступе ярости или раздражения. Да и куда бежать? Она бы не делала шагов к разводу, если бы не имела в запасе кого-то еще.
– Ты имеешь в виду – любовника? Но ведь его можно иметь, не отказываясь от существующих супружеских отношений, разве не так?
– Ты рассуждаешь правильно! – сказал он с признательностью. – Это должен быть такой человек, которому мало быть любовником, который хочет, в свою очередь, ради нее развестись со своей половиной.
– Но он вовсе не обязательно женат, – вставила она.
– Скорее всего женат. Новый брак, видимо, представляется ей способом существенного улучшения условий жизни. Мне видится человек, который, наверное, имеет большой авторитет и успех в обществе, который в финансовом смысле стоит выше меня. А подобные типы встречаются очень, очень редко. Эту дичь просто так, по случаю, не заполучишь, если охотишься, надеясь только на удачу.
Катрин показалось очень странным, что он считает свою жену столь расчетливой, но она ничего не сказала.
– Это всего лишь предположения, – заметила она. – Или у твоих фантазий есть какие-то основания?
– Доказательства, что она меня водит за нос? Нет. А то бы я давно отучил ее от таких манер.
– Нет, я имею в виду доказательства того, что такой богатый, влиятельный человек вообще существует и что она его знает. Ты когда-нибудь перебирал ваших знакомых, имея в виду такого человека?
– Среди моих друзей таких нет, это точно. Ни один из них не глуп настолько, чтобы прельститься Эльзой.
Эта оценка показалась ей очень странной, Катрин просто не знала, что тут сказать.
– Я уже подумывал о том, чтобы нанять частного детектива для слежки за ней, – признался он со смехом. – Но что толку? Давай лучше порадуемся вместе, что избавились от нее.
– Мне кажется, что тебе это вовсе не так уж приятно.
– Ты заблуждаешься! – резко возразил он. – Я счастлив, что снова свободен. Впрочем, мне было бы, конечно, приятнее, если бы первый шаг к разрыву сделал я. Но решающего значения это не имеет. За этим желанием нет ничего, кроме примитивного мужского тщеславия.
Она протянула руку и коснулась его ладони.
– Не пытайся казаться хуже, чем ты есть на самом деле. Женщинам тоже больно, когда их бросают.
Он поцеловал кончики ее пальцев.
– Ну, не знаю. Им больно даже в том случае, когда они сами не желают бросающего их мужчину? Я уверен, что женщины хитрее… гораздо более ловкие, чем мы. – Он отпустил ее пальцы. – Еще по рюмке коньяка?
– Нет, спасибо, Жан-Поль. Я, право, не в состоянии. Уже и сейчас меня клонит ко сну.
– Тогда иди наверх, – решил он. – Я тоже скоро поднимусь.
Катрин встала из-за стола, поцеловала его в висок, пожелала хозяину доброй ночи и вышла из гостиной. Мрачная лестничная клетка казалась теперь очень холодной, и она поторопилась добраться до места.
Комната опять встретила ее очень приветливо. Камин еще теплился: видимо, кто-то подложил в него поленьев, пока они ужинали. Одеяло на постели было откинуто.
Катрин сняла макияж, почистила зубы, натянула свою черную шелковую рубашку и легла на мягкую перину. Видимо, тот, кто следил за камином, положил и горячий кирпич в ноги. Катрин растянулась на постели, с удовольствием вытянув руки и ноги, затем легла на спину, подложила руки под голову, стараясь побороть сон. Но это ей не удалось. Да и в конце концов должна же она хоть когда-нибудь дать себе отдых.
Даже позднее, когда почувствовала нежные прикосновения рук Жан-Поля, всего его тела, когда отвечала на его поцелуи, она не вполне проснулась, принимая все происходящее как бы в чудесном забытьи.
На следующее утро они долго лежали в постели, снова и снова предаваясь любви. Теперь уже в состоянии полного бодрствования и обострения всех чувств. Завтрак они попросили принести наверх в комнату.
Потом вышли на прогулку вдоль Рейна. Облака висели совсем низко, но дождь уже не лил. Вместо этого по лугам и по зеркалу реки гулял ледяной восточный ветер. Дорога под их ногами хрустела, когда они брели, держась за руки.
– Мне бы хотелось только одного, – начала она разговор.
– Да? – внимательно спросил он.
– Не выходить за тебя замуж.
– Это, однако, весьма негативное желание.
– Подожди же, я тебе объясню!
– Выкладывай!
– И чтобы наши встречи не были такими короткими.
– Я ведь использую каждую возможность, чтобы пригласить тебя.
– Да, знаю. Я и не упрекаю тебя. Только вот моей матери трудно с этим смириться.
– Ты ведешь себя с ней слишком уж деликатно.
– Я ей очень многим обязана, а, кроме того, она – мой шеф в нашем семейном предприятии. Если бы я работала в другом месте, то не могла бы вот так – день здесь, день там, але-гоп, вскочила и полетела.
– Это верно, – признал Жан-Поль.
– Вот видишь! Я уверена, что у тебя есть календарь-памятка, что ты планируешь все свои лекции, поездки, переговоры с издателями надолго вперед. Почему бы тебе не включить в этот календарь и меня?
– Потому что счастье планированию не поддается.
– Конечно, нет.
Они остановились и стали целоваться под свистящим ветром.
– Но все же, о наших встречах. Мне не по душе всегда бежать к тебе наспех, чувствуя, что наношу ущерб семье.
– Скоро все изменится, – пообещал он. – Скоро я буду свободен, и…
– Мне не так важно это «скоро», как важно «сейчас», – прервала Катрин.
– Но если я буду планировать встречи с тобой надолго вперед, нам придется реже видеться.
– Пусть так.
– Ты это всерьез?
– Да. Я не хочу, встречаясь с тобой, каждый раз наносить обиду и матери, и дочери.
– Но ты – взрослый человек…
– Без сомнения. Но я не свободна от семьи, словно я замужем.
Этот аргумент она приводила и раньше, но, кажется, впервые он произвел впечатление.
– Ну, что же, давай посмотрим, – произнес Жан-Поль, расстегнул свою подбитую красивой подкладкой куртку и, вытащив из нагрудного кармана пиджака записную книжку, полистал ее. – Как насчет вечера в канун Нового года? Я его отмечаю в Париже.
– Ты прекрасно понимаешь, что это невозможно. Не могу же я оставить мать и дочь в Винтерберге на произвол судьбы.
– Жаль! Там будет такой новогодний вечер в отеле «Риц»…
– Тебе бы только меня позлить, Жан-Поль. Прекрати! До сих пор ты еще ни разу не приглашал меня на подобные торжества…
– Но положение теперь изменилось.
– Не настолько, как ты это представляешь. Ты все еще женат, а я остаюсь не более чем твоей любовницей.
Он перелистал еще несколько страничек.
– Я мог бы тебя представить как будущую жену.
– Весьма безвкусный вариант.
– Ну, а как насчет уик-энда в середине января?
– В выходные, – напомнила она, – ты всегда занят.
– Теперь буду свободен. Я поеду в Рим. Лучше всего тебе появиться в пятницу вечером – это одиннадцатого. Взяла бы такси до отеля «Рафаэль». Это совсем рядом с Пьяцца Навона. Не могу обещать, что буду уже там, но забронирую для тебя номер.
Она одарила его радостной улыбкой.
– Ты это серьезно?
– Совершенно серьезно.
– Ах, Жан-Поль, это было бы просто чудесно! У меня достаточно времени, чтобы подготовить мать, да и против моего отъезда на выходные она возражать не могла бы.
Он засунул записную книжку обратно в карман, застегнул куртку и взял ее под руку.
– Почему ты говоришь в сослагательном наклонении – «было бы», «не могла бы»?
Она подстроилась под его шаг, чтобы идти в ногу.
– Разве? А я и не заметила. Наверное, потому, что еще не могу этому полностью поверить.
– Ах ты, зверюшка недоверчивая!
– Если страдания вообще когда-нибудь и кого-нибудь учат, то прежде всего меня.
– Однако от этой поездки особенно многого ждать не приходится.
– Что ты имеешь в виду? Опять будешь носиться с одного совещания на другое, а я останусь в одиночестве?
– Нет, ma petite. Дела у меня там только в пятницу, а после этого я вообще-то собирался лететь домой.
– Значит, мог бы прилететь и в Дюссельдорф?
– Ты бы предпочла такой вариант?
Катрин задумалась. Встреча в Дюссельдорфе была ей удобнее, да и обошлась бы дешевле.
– Нет, Жан-Поль, – решила она. – Рим, конечно, намного интереснее. Рим зимой – это чудесно. Только почему ты сказал, что от этой встречи многого ждать не приходится?
– Разве я так сказал? Уж и не знаю, почему. Ах да, я имел в виду не Рим, а твою мать. Когда мы с тобой договариваемся экспромтом, неожиданно, она приходит в бешенство. Или я ошибаюсь?
Катрин предпочла на этот вопрос не отвечать.
– Однако при этом, – продолжал он, – у нее остается не очень-то много времени и возможностей, чтобы излить свой гнев. А если ты уже сейчас предупредишь ее, что мы встречаемся через три недели, то она будет дуться все это время.
– Плохо же ты знаешь мою мать.
– Верно, вообще не знаю.
– Она вовсе не такая. Право, не такая.
– Тем лучше для тебя.
В Винтерберге снег шел так сильно, что о прогулках на лыжах или катании на санях нечего было и думать. Хельга Гросманн и ее внучка могли решиться только на короткую прогулку. Снег быстро засыпал их пальто и шапки, мокрые лица становились холодными как лед, и приходилось срочно искать убежища в ближайшем кафе.
– До чего же тут противно, – ворчала Даниэла, надувая губы.
– Лучше радуйся! Вот выглянет солнышко, тогда снегу хватит и для лыж, и для санок.
– Была бы здесь мама, мы могли бы хоть в скат поиграть.
– Ну, уж игр здесь достаточно. Сбегай к стойке буфета, закажи нам обеим по хорошему пирожному.
Даниэла сбросила свое пальтишко.
– Какие заказать?
Хельга Гросманн повесила пальто на ближнюю вешалку.
– Выбор я предоставляю тебе.
Кафе было забито до отказа, они с трудом нашли свободный столик. Хельга заказала кофе, чашку шоколада и сигареты. Она давно уже не курила, но сегодня ей захотелось разок затянуться. Когда совсем загнанная, через силу улыбающаяся официантка принесла напитки, Хельга закурила и отдала ей чек на пирожные.
– Ты разве куришь? – спросила очень удивленная Даниэла.
Хельга пожала плечами.
– Мы, в конце концов, в отпуске.
– Значит, здесь можно делать все, что хочется?
Хельга улыбнулась внучке.
– Да, пожалуй, почти все.
– Тогда я не хочу этого идиотского какао. Лучше выпью колы.
– Получишь и колу. Но выпей сначала шоколаду, чтобы согреться.
– Я заказала нам два шварцвальдских вишневых пирожных.
– Очень хорошо, – заметила Хельга, пуская дым через нос.
– Ты ведь сердишься на маму? Или нет?
– Нет. Сержусь на себя.
– Почему?
– Надо было сказать ей, чтобы она нам позвонила. А то мы даже не знаем, где она теперь носится.
– А если бы и знали, какая нам от этого польза?
Официантка со стуком брякнула тарелки с пирожными на их стол.
– Мне, пожалуйста, стакан колы, – быстро заказала Даниэла.
Официантка вопросительно посмотрела на Хельгу Гросманн.
– Да, принесите, пожалуйста, – подтвердила бабушка.
– Вот я и говорю, – продолжала Даниэла, откусывая кусок от пирожного, – пользы нам не было бы никакой.
– Я бы хоть не беспокоилась. Даниэла засмеялась.
– Ты говоришь так, словно она участвует в экспедиции на Северный полюс. А она-то всего-навсего, шастает с этим своим хахалем.
– Это тоже достаточно опасно.
– Глупо она поступила, конечно, – прошамкала Даниэла с полным ртом, – но опасного-то в этом ничего нет.
– Кто может за это поручиться?
Даниэла посмотрела на нее широко раскрытыми глазами.
– Ты это серьезно?
– Да, дорогая. Мужчины всегда опасны.
– Чем же?
– Они лгут нам, обманывают.
– Все мужчины?
– Большинство. С ними всегда надо быть настороже.
– Тогда я рада, что нисколько не интересуюсь мужчинами, да и мальчишками тоже. Они все кажутся мне какими-то глупыми.
– Так оно и есть, дорогая.
– Не могу понять, почему мамуля не осталась с нами в Винтерберге. Ну да, привезти-то она нас привезла, но потом сразу же и удрала. А нам всем вместе было бы гораздо веселее.
– Да. Конечно.
– Ты думаешь, этот хахаль для нее что-то значит?
– Не знаю.
– Что вообще может значить мужчина в жизни женщины? Бывает, что мужчина женщину губит, но ведь это случается не так уж часто.
– Он может сделать ей ребенка.
– Даже если она этого не хочет?
– Если она не побережется.
– Ага. Теперь понимаю. Так у Тилли появилась маленькая Ева. Правильно? Или я что-то путаю?
Хельга придавила окурок сигареты, гася его, а потом сразу же закурила новую.
– Возможно, ты и права.
– Ты не будешь есть свое пирожное? – осведомилась Даниэла.
– Потом.
– А можно мне его съесть? Я имею в виду, что тебе ведь все равно приходится следить за своей фигурой.
Хельга невольно усмехнулась беззастенчивости ребенка.
– Съешь, дорогая.
– Спасибо, бабуленька.
Даниэла пододвинула к себе тарелку с толстым сливочным пирожным. Но по мере того как его осматривала, лицо ее принимало все более скептическое выражение. Наконец она протянула:
– Думаю, тут для меня слишком много. Лучше я пойду и возьму в буфете еще кусочек самбука. Можно?
– Не возражаю.
Хельга смотрела, как девочка направляется к буфету, наблюдала за ее проворными, чуть угловатыми движениями, за похожими на мальчишечьи черными вихрами, которые словно подпрыгивали на ее голове, за узкими бедрами в лыжных брюках, за уже почти взрослыми плечами в красном зимнем свитере. Хельга. чувствовала, что сердце ее наполнено любовью к внучке.
Малышка выглядела такой довольной, такой уверенной в себе и такой чистой в ее детской сущности. Хельга подумала: «А ведь Катрин была в этом возрасте совсем другой – скромной, задумчивой, робкой. Но точно так же, как Даниэла, еще не затронутой всем этим свинством сексуальности».
Придется ли пережить с внучкой то же, что с дочерью? Трудные годы полового созревания. Первые безрассудные влюбленности. Боль разочарований, когда они рушатся…
«Храни меня от этого, Боже!» – подумала Хельга, но сразу же поняла, что этот молитвенный порыв едва ли будет услышан Всевышним.
Жан-Поль настоял на том, чтобы Катрин, высадив его у аэропорта, сразу же ехала дальше.
– Я же знаю, тебе не терпится попасть в этот проклятый Винтерберг.
– Это неправда, – запротестовала она. – Я охотно еще побуду с тобой.
– Мне бы это доставило только беспокойство. Прошу тебя, не выходи из машины, поезжай.
– А если твой самолет опоздает с вылетом? Или рейс вообще отменят?
– Я не маленький, не растеряюсь.
Катрин остановила машину. Жан-Поль наклонился, поцеловал ее и схватил за руку, чтобы не вздумала открывать дверцу со своей стороны.
– Делай, как я сказал! Ну, пока! До встречи в Риме, ma chérie!
Он вышел из машины, потянул с заднего сиденья свой чемодан-рюкзак, захлопнул дверцу и быстро исчез в потоке людей, устремившихся в зал ожидания.
Как всегда, расставшись с ним, Катрин ощутила некоторое облегчение, которого стыдилась. Быть вместе с ним – чрезвычайно трудно не только физически, но и эмоционально. Оставшись одна, Катрин как бы обретала легкость.
Может быть, именно поэтому у нее не было желания сразу же ехать в Винтерберг. Но признаваться себе в этом не хотелось, и она нашла оправдание в том, что просто погодные условия и плохая видимость не подходят для такой поездки. Во всяком случае, она решила переночевать в Дюссельдорфе.
Приехав туда, Катрин, как всегда, остро ощутила свою изолированность от мира. Она включила все лампы, все приборы отопления, открыла окна, чтобы проветрить квартиру. Через несколько минут воздух посвежел – она закрыла окна и задернула занавески.
Неожиданно потянуло к телефону. Позвонить матери? Нет. Это обязательно вызвало бы вопрос: «Когда же ты, наконец, доберешься до нас?» А Катрин чувствовала, что точно ответить еще не в состоянии. Отца она видела перед самым Рождеством. Если позвонить ему, он может подумать, что она хочет чего-то попросить. Да и что она могла бы сейчас ему рассказать? Что ее друг собирается разводиться? Это вызвало бы ряд вопросов, на которые она ответить еще не может. Катрин перебрала в уме имена своих подруг, но среди них не было ни одной, которую она могла бы обременить своими проблемами. И к тому же, что они могли ей посоветовать? Ничего такого, что не пришло бы в голову ей самой.
Катрин решила расслабиться. Она сняла сапоги, вытащила из чемодана домашние туфли, выключила верхний свет и села в качалку. Она пыталась внести ясность в путаницу своих мыслей.
Разумеется, в том, что Жан-Поль разводится, она не виновата. И все же, вся эта история была ей не по душе. До этого ей никогда не приходилось думать о его супружеских узах, а ему – о ее семье. Когда они бывали вместе, то жили словно в безоблачно-счастливом вакууме. Она была убеждена в своем праве на этот кусочек свободы, даже если матери это доставляло неприятные минуты. Уверена она была и в том, что своими встречами с Жан-Полем нисколько не ущемляет его жену.
Теперь же все переменилось. Конечно, разводился он не из-за нее. В подобное объяснение его шага она не поверила ни на секунду, и с его стороны было нечестно пытаться ей это внушить. Но нельзя было исключить, что Эльза проведала об их встречах и потому решила уйти сама. Уже одно то, что это было возможно, утешало и мучило Катрин.
В ее голове пронеслись строки знакомого стихотворения, кажется, Гёте:
«Вину на бедного взвалили,
Потом оставили в беде…»
Имела ли она отношение к этому разводу и, если да, то в какой мере, – этого она никогда не узнает. Жан-Поль имел привычку скрывать истину за завесой измышлений и полуправды. Правда, благодаря этому вещи и поступки казались более привлекательными, но вовсе не соответствовали действительности.
С ее стороны, было бы приличнее прекратить с ним всякие отношения, когда она узнала о предстоящем разводе. Это Катрин понимала совершенно отчетливо. Но ситуация складывалась иначе: ей не удавалось вырваться из тисков очарования Жан-Поля и его сбивающих с толку аргументов.
Катрин собралась уже было сесть за пишущую машинку и в длинном письме изложить свою точку зрения на их отношения. Жан-Поль оставил ей номер своего абонентского ящика в Женеве, чтобы она при необходимости могла ему писать. До сих пор она этой возможностью ни разу не воспользовалась, поскольку не была уверена, что письмо не попадет в руки жены. Но теперь это не имело значения.
Однако Катрин так и не смогла заставить себя сесть за машинку, хотя ей казалось, что сделать это следовало бы. Она не хотела сознательно отказываться от предстоящей встречи в Риме, уговаривая себя, что именно там получит возможность обсудить с ним все проблемы с полной откровенностью.
Кроме того, покачивание привело ее в состояние дремоты и легкого головокружения. Мысли стали расплываться и ускользать от нее. Их сменили видения, Катрин заснула.
Снился ей Петер, этот впечатлительный, милый, веселый мальчик, каким он был вначале. Тогда он, родившийся на четыре года раньше, был для нее мужчиной, на которого она смотрела снизу вверх, которому могла довериться.
Теперь же Катрин была гораздо старше, чем он в то время, и смотрела на него другими глазами. Но временами ее все же охватывала тоска по Петеру. Ах, как же она была в него влюблена! Вот был бы он сейчас с ней, в этой маленькой комнате…
Она рывком остановила качалку, положив конец мечтам и раздумьям. Ей вдруг стало ясно, почему она никогда не чувствовала себя здесь уютно: дело в том, что комната обставлена так, как они распланировали с Петером. С ним она была бы здесь счастлива, а без него – это всего лишь пустая оболочка, в, которую Катрин уже не вписывается.