Текст книги "Нежное насилие"
Автор книги: Мари Фишер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
– Да нет, очень даже хорошо. Но, конечно, попроще, не так, как ты.
– Так почему же ты не подсмотрела, как она это делает?
– Она не любит, когда подсматривают. – Катрин прижала руками колени и задумалась. – Ее раздражает, когда я сижу на кухне.
Он засмеялся.
– Ну точно, как моя жена. Она тоже не любит, когда я готовлю. Потому что знает, что я это делаю лучше, чем она.
– Ну, моей-то маме ничего подобного опасаться не приходится.
– Не скажи! Многие кулинары не хотят, чтобы кто-то выведывал их секреты. Есть женщины, которые постоянно что-то переставляют и перекладывают в своей кухне только для того, чтобы муж не мог в ней свободно ориентироваться.
– Звучит комично.
– Домашняя хозяйка защищает свое рабочее место. Готов держать пари, что чистить картофель тебе разрешается.
– Верно. А также и чистить и мыть другие овощи, убирать кухню. Вся черная работа.
– А ты должна стараться подсмотреть, что делается у нее в кастрюлях.
– Раньше, – призналась Катрин, – я так и делала. Но это вело только к ссорам.
– А моя малютка хочет мира, n'est-ce pas?[12]12
Не так ли? (франц.)
[Закрыть]
– Да, это правда, – ответила она без обиняков. Жан-Поль зачерпнул ложкой соус и снял пробу.
– Гм, très bon![13]13
Очень хорошо! (франц.)
[Закрыть]
– Может быть, ей даже приятнее, – продолжала Катрин, – если за столом кто-то восклицает: «Ах, какое прекрасное блюдо!» Это куда лучше, чем замечание типа: «Сюда бы чуточку тмина, тогда бы соус был еще вкуснее!»
– Откуда ты знаешь? – удивленно спросил он.
– О чем ты?
– Что именно так я и поступаю, когда хочу досадить Эльзе.
Катрин засмеялась.
– О, это был всего лишь выстрел вслепую. Но видишь, как хорошо я уже тебя знаю: до самого донышка твоей черной души.
Потом они ели нарезанные тончайшими ломтиками трюфели, не очень-то удобно примостившись за столиком около кушетки в гостиной. Катрин пришлось сначала привыкать к этому терпкому, пахнущему землей блюду, но она бы ни за что на свете не призналась, что приготовленный Жан-Полем деликатес ей не сразу пришелся по вкусу. Они пили куриный бульон, закусывая его хлебом с сильно охлажденным маслом. Все это сопровождалось хересом. Катрин зажгла свечи, но Жан-Поль не захотел выключать торшер, хотя ей казалось, что с одними свечами обстановка была бы романтичнее.
– Едва ли существует более скверная привычка, чем закусывать в полутемной комнате, – заявил он.
После столь необычного первого блюда, как трюфель, она была уже сыта, но не сказала ни слова, чтобы не разочаровать любимого. К тому же голубиные грудки, которые он заранее, еще в кухне, нарезал ломтиками и полил соком, были очень вкусны. Они запивали их вином.
«Только бы желудок не забастовал», – подумала она с испугом.
Но Жан-Полю удалось отвлечь ее от неприятных мыслей рассказами об исторической области Перигор. Он очень образно обрисовал ей карстовые известковые плоскогорья, глубоко изрезанные впадинами, похожими на пропасти.
– Более живописные виды едва ли можно себе представить, – продолжал он. – Это мой любимый ландшафт. Кроме того, в долине реки Везер можно найти следы времен палеолита. Я уж не говорю об интересных и любезных жителях. Когда-нибудь ты будешь меня сопровождать в поездке туда.
Катрин слушала, как зачарованная.
– Когда же?
– Как-нибудь организуем, – сказал он, не задумываясь. – Можно будет это устроить.
Она очень хотела ему верить.
Когда Жан-Поль предложил ей еще одну голубиную ножку, она отказалась.
– Для меня этого слишком много.
– Слишком много? – переспросил он удивленно. – Да ведь мы еще только-только пробу сняли.
– Пожалуйста, съешь эту ножку сам.
– Merci, non![14]14
Спасибо, нет! (франц.)
[Закрыть] Не люблю женщин, которые жертвуют собой ради меня.
– О, тут я тебе не верю, – вырвалось у Катрин.
– Ты считаешь меня эгоистом?
– Да, – призналась она.
– Ладно, тогда больше не заставляю тебя упрашивать эгоиста. – И он взял ножку.
– Минутку! Я принесу тебе что-нибудь повязать на шею вместо салфетки.
Она вскочила, принесла чистое кухонное полотенце и прикрепила одним уголком к белому купальному халату, в котором он теперь сидел. Этот халат Катрин всегда готовила для него.
– К сожалению, нормальной полотняной салфетки у меня нет.
– Il n'y a pas de mal![15]15
Совсем не дурно! (франц.)
[Закрыть]
Она завороженно наблюдала за тем, как он обгладывает ножки одну за другой. В завершение он, пропитав соусом кусочки хлеба, проглотил и их.
Ей пришло в голову, что следует подать ему миску с теплой водой. И Катрин это сделала, встав при этом перед ним на колени. Он сполоснул руки, медленно наклонился и поцеловал ее, похвалив:
– Браво, девочка!
И хотя Жан-Поль разговаривал с ней, как с хорошо выдрессированной собачонкой, она бросила на него лучезарный взгляд.
– Я правильно придумала, да?
Он, изображая недовольство, нахмурил лоб.
– А где же тут кружок лимона?
Она на секунду растерялась, потом, поняв, что он всего лишь шутит, воскликнула:
– Паша несчастный!
Резко вскочив на ноги, она выплеснула воду из миски. «Паша» вытер руки и кинул ей полотенце. Катрин промокнула брызги на полу, отнесла миску и полотенце в кухню и вернулась с еще одной бутылкой вина, штопором и подносом. Пока она убирала со стола, он открыл бутылку, и к ее возвращению с кухни бокалы были уже наполнены. Она присела рядом с ним на кушетку.
– Можно, я все же погашу свет? – спросила она.
– Нет. Мне больше нравится, когда я тебя вижу. Любовь в темноте столь же мало привлекательна, как и трапеза без освещения.
– О! – только и вымолвила она, прильнув к нему.
Жан-Поль рассказал о запланированном им путешествии в Абруццы[16]16
Горная область в Средней Италии.
[Закрыть] и о том, что ему пришлось пережить но время последней поездки туда. Рассказчик он был замечательный, его можно было слушать часами.
И все же Катрин внезапно прервала его.
– Ты был прав!
– Я всегда прав, – с готовностью согласился он, – но почему ты сказала это именно сейчас?
– Мне так приятно смотреть на тебя.
Это признание ничуть его не смутило, он только улыбнулся.
– И причем совершенно бесплатно!
– Рассказывай дальше! А правда, что в Абруццах водятся волки?
– К сожалению, нет. Спортсмены-лыжники их всех извели.
– Тебе их действительно жаль?
– Да, ma petite. Всякий исчезающий вид фауны составляет потерю и для человечества, что совершенно естественно. Волк – красивое и умное животное, от него произошли все наши домашние собаки.
– Да, мне всегда это казалось странным. Молодых волков еще как-то можно приручить, это ясно. Но как превратить волка в мопса, пуделя или терьера – этого я не понимаю.
Он вдруг вскочил, так что Катрин, лишившись опоры, едва удержалась от падения.
– Что случилось? – спросила она. Жан-Поль начал нервно ходить по комнате.
– Едва не забыл: мой издатель ожидает от меня информацию. Сядь, пожалуйста, за пишущую машинку!
– Прямо сейчас? – вскрикнула она. – Нет, это невозможно!
Он перестал расхаживать по комнате и подошел к ней.
– Прости, что я вспомнил только теперь…
– В этом-то я ничего плохого не вижу, Жан-Поль. Просто сейчас я, как бы ни старалась, печатать не в состоянии. Слишком под хмельком.
– Ну, пожалуйста, попробуй хотя бы.
– Нет, бесполезно. Ты же знаешь, что с этой старой машинкой я вообще едва справляюсь.
В ее дюссельдорфской квартире была только механическая портативная пишущая машинка, а в Гильдене она привыкла работать на электронном принтере с дисплеем.
– Стоит мне попросить тебя об услуге, как ты отказываешься.
– Завтра рано утром, – пообещала она, – сразу же после завтрака я сделаю все, что в моих силах. Не говори только, что тогда будет уже слишком поздно.
– Вполне может случиться и так!
– Если это столь важно, почему бы тебе просто не позвонить по телефону?
– Есть такие договоренности, которые нужно излагать письменно.
Катрин почувствовала себя загнанной в угол, но она знала, что именно этого-то он и добивался. Жан-Поль хотел заставить ее напечатать проклятое письмо и тем самым представить ему доказательство ее любви. Она же находила это, с одной стороны, обидным: ведь он вырывал ее из состояния беззаботности и окрыленности. Но, с другой стороны, одновременно он и забавлял ее, и веселил.
– Ты как капризный мальчишка, – произнесла Катрин, – все должны делать то, что взбредет тебе в голову.
– Так ведь голова-то хорошая. – Он постучал кулаком по своему виску. – И это позволяет мне хорошо видеть реальное положение вещей.
– Ты в этом уверен? – спросила она. – Я хочу сказать: ты действительно убежден в том, что способен правильно оценивать окружающее?
Он помедлил с ответом.
– Насколько возможно – да.
– Значит, все же не всегда?
– Деточка моя дорогая, один умный человек как-то сказал – подожди минутку, я попытаюсь процитировать: «Попытка осмыслить Вселенную – одна из немногих вещей, которые возвышают человеческое существование со ступени фарса до уровня элегантности, присущей трагизму».
– Звучит весьма впечатляюще. Можешь повторить еще раз?
Он выполнил ее просьбу.
– И кому же принадлежит эта сентенция?
– Стивену Вейнбергу.
Катрин удивленно взглянула на него: имя ей ничего не говорило.
– Он был лауреатом Нобелевской премии по физике.
– А Эйнштейн утверждал: чем глубже человек проникает в тайны Вселенной, тем сильнее становится его вера в Бога.
– Умница моя маленькая! Кажется, не исключено, что оба великих физика имели в виду одно и то же.
В этот момент зазвонил телефон.
– Пусть звонит, – заметил он. – Наверняка кто-то не туда попал. Кому известно, что ты здесь?
– Это мои домашние, – ответила она, подбегая к столу и снимая трубку. – Да?
– Халло, мамочка! – Голос Даниэлы звучал издалека, очень устало и взволнованно. – Мне пришлось тебе позвонить, чтобы рассказать про театральное представление.
«Ей пришлось позвонить, – подумала Катрин, – значит, по собственному побуждению она бы этого не сделала. Или, может быть, она просто так забавно выразилась?»
– Ну, рассказывай, что там было, – сказала она вслух.
– Профессор Хиггинс – просто глупый старикашка. Ради такого ни одна уважающая себя девушка, конечно же, не стала бы ломать копья.
– А что же Элиза?
– Ох, как скверно он с ней обращается! Уж я бы давно швырнула ему в лицо эти домашние туфли!
– Попроси у бабушки книжку с этой пьесой. Тогда ты сможешь перечитать всю историю.
– Зачем? Теперь я ее уже и так знаю!
– Тоже верно. Но подробнее мы об этом еще побеседуем. А теперь ложись-ка в постель.
– Мамуля, ты когда приедешь домой?
Катрин прикрыла нижнюю часть трубки рукой.
– Сколько у тебя еще времени для меня? – спросила она Жан-Поля шепотом.
– Завтра вечером должен быть во Франкфурте.
– Завтра вечером, Даниэла, – ответила она дочери.
– Не раньше?
– Скажи бабушке, пусть попросит Тилли…
– Она давно уже это сделала.
– Вот и хорошо, дорогая. Сердечный привет бабушке. И приятных тебе снов.
Класть трубку первой Катрин не хотела, чтобы не обидеть дочь.
– Подожди! – попросила Даниэла. – Может, еще бабушка захочет с тобой поговорить.
Катрин снова прикрыла низ трубки ладонью.
– Еще минутку!
Видимо, и на другом конце провода что-то было сказано шепотом.
– Нет, она говорить не будет! – сообщила Даниэла. – Спокойной ночи, мамочка!
Катрин дождалась коротких гудков и положила трубку.
– Ну вот, – сказала она с облегчением.
– Особой радости ты, кажется, не испытала, – констатировал он.
– Какая уж радость! Звонок был вообще ни к чему.
– Зачем же ты сняла трубку?
– Кажется, ты ничего не понимаешь в детях. Даниэла добивалась бы меня по меньшей мере до полуночи. И возможно, беспокоилась бы обо мне.
– Но ведь там и твоя мать. Она могла бы отговорить малышку от попыток добиться разговора.
– Да, возможно. Право, не знаю. – Катрин даже себе самой не хотела признаться, что, наверное, именно мать и настроила Даниэлу на этот поздний звонок и что от Хельги вполне можно ждать такой настойчивости, перед которой устоять невозможно. – Во всяком случае, теперь это позади. И знаешь что? Я чувствую, что совершенно протрезвела, так что диктуй мне свое письмо.
Она наклонилась, чтобы поднять стоявшую рядом с письменным столом машинку.
– Не надо сейчас! – Он слегка шлепнул ее по попке.
– Но ведь ты хотел…
– Я передумал. Давай ляжем спать.
Она выпрямилась и встала перед ним.
– Спать? О да, – согласилась она и поцеловала его в губы.
– Но чтобы ты не была слишком трезвой, выпьем перед сном еще по рюмке арманьяка.
– Согласна, или как бы сказал француз, d'accord![17]17
Договорились (франц.)
[Закрыть]
Когда на следующее утро Катрин проснулась, Жан-Поль еще крепко спал, уткнувшись носом в плечо.
Очень осторожно, чтобы не разбудить его, она поднялась с широкой кровати, опираясь на скомканные подушки, и, схватив свою одежду, побежала в ванную, чтобы без помех привести себя в порядок.
После этого она еще раз бросила взгляд в спальню, убедилась, что он еще спит (ну, конечно, спит: ведь он позвал бы ее, если бы проснулся), взяла свою куртку и сумочку и тихо вышла на улицу купить продуктов к завтраку.
День был прохладный и серый, но все равно ею владело такое казавшееся ей странным ощущение, будто она проводит отпуск за границей. Катрин была счастлива.
Вернувшись, она повязала фартук, накрыла на стол и сполоснула вчерашнюю посуду. В тот момент, когда она убирала последнюю чашку, в дверях появился Жан-Поль со слегка вспухшими глазами, но, как и всегда, импозантный.
– Ты проснулся как раз вовремя, дорогой! Через десять минут будем завтракать. Кофе или чай?
– Bonjour, ma petite.[18]18
Добрый день, моя маленькая (франц.)
[Закрыть] – Он прижал ее к своей волосатой груди, и они долго целовались. – Есть ли у меня время принять душ?
– Если поторопишься, то да!
– Мне, пожалуйста, кофе и, если возможно, апельсиновый сок.
– К счастью, я прихватила с собой апельсины. Яйцо сварить?
– Только не переусердствуй!
– Что ты этим хочешь сказать?
– Не суетись так и не хлопочи по хозяйству.
Она засмеялась.
– Но мне это приятно. Тут уж ничего не поделаешь! Завтракали они вполне спокойно, не спеша. О том, чтобы диктовать письмо, речь уже не шла. Вместо этого они размышляли о том, как провести вместе ближайшие часы, и решили совершить прогулку вдоль Рейна.
В его автомобиле они проехали до района, расположенного за выставкой у планетария. Припарковав машину, они бросились бежать, как дети, иногда останавливаясь и наблюдая за чайками и облаками, за движением по реке тяжелых барж и за ставшими в это время года уже редкими прогулочными катерами. Так они добежали до квартала Кайзерверт. По дороге целовались и почти все время держались за руки.
Между тем наступило время обеда, и они остановились в закусочной «Старая переправа». Катрин заказала себе свиную ножку с квашеной капустой, а Жан-Поль – несмотря на ее возражения – рисовую кашу. Как она и предполагала, рис оказался слишком разваренным, и его настроение с каждой секундой портилось, скатываясь к нулевой отметке.
– Не порть себе настроение, – сказала она. – Я отрежу тебе кусочек свиной ножки от моей порции, мне все равно слишком много.
– Свиная ножка?! Это же варварство!
– Да ты попробуй! Вкус отменный!
Но он отказался, продолжая без всякого аппетита ковыряться в нескольких поданных вместе с рисом грибах.
– Рейнская кухня, – ворчал он вполголоса, – épouvantable![19]19
Ужасно! (франц.)
[Закрыть]
– Это ведь всего лишь закусочная для гуляющих, дорогой мой, а не ресторан для гурманов!
Вдруг он спросил:
– А как там «Берта»?
Катрин задело такое пренебрежительное сокращение названия журнала, но, понимая, что Жан-Поль нарочно хочет ее рассердить, она притворилась, что это ее не трогает.
– У «Либерты» все в порядке, – бросила она и, демонстрируя удовольствие от вкусной пищи, мазанула кусочек свиной ножки горчицей.
Она знала, что среди читательниц журнала есть и такие, которые, покупая его у киоскеров, именовали издание «Берта». Да и Даниэла нередко вызывала у нее возмущение, употребляя это искаженное название. Издатели журнала с таким значительным названием – «Свобода»– рассчитывали, что смогут помочь женщинам, склонным к эмансипации, освободиться от оков домашней кабалы, расширить кругозор читательниц, осторожно знакомя их с вопросами политической жизни.
Но очень скоро выяснилось, что читательницам недостаточно сведений о том, как быстро и без особого труда приготовить приличный обед. Их больше волновало, как устроить торжественный вечер. Их интересовала не столько политика, сколько частная жизнь политических деятелей и их жен, их привычки и заботы. Идя навстречу пожеланиям читательниц, «Либерта» со временем уподобилась другим женским журналам, но все же осталась чуть-чуть более острой на язык.
– Однако я не пойму, – заметил он, – почему ты себя не щадишь? Почему тратишь силы на работу в этом женском издании?
– Это я могу тебе очень легко объяснить. Я исхожу из привлекательности занятий рукоделием, именно в нем я нашла применение моим способностям. И ты, очевидно, согласишься, что мир мужчин едва ли соблазнится подобными вещами.
– Ты находишь такую работу привлекательной?
– Я реалистка и смотрю на вещи с точки зрения их целесообразности. – Она удивлялась, что, несмотря на колкие замечания Жан-Поля, трапеза ей нравится и даже больной желудок не дает знать о себе. – Кстати сказать, не сегодня-завтра в Дюссельдорф должен приехать мой шеф.
– Кто??
– Клаазен.
Его вилка со звоном упала на тарелку.
– Клаазен? Но ведь он вовсе не шеф тебе, ты же не служишь в его конторе.
– Верно. Я всего лишь внештатная сотрудница журнала «Либерта». И все же я считаю его своим шефом и обязана учитывать его рекомендации.
– Поразительно, что ты не считаешь это для себя унизительным.
– Не считаю. Мы ведь не в первый раз говорим об этом, Жан-Поль.
– Что ему вообще здесь надо?
– Поговорить со мной. Когда работаешь в одном журнале, то недостаточно только телефонных переговоров и переписки. Это тебе должно быть известно.
– Да брось ты! Он просто на тебя глаз положил.
– Что за чепуха!
– Тут не до смеха. Если бы он потребовал твоего приезда в Гамбург, то это не было бы так подозрительно. Но специально ехать сюда, чтобы повидаться с тобой…
– Он летит в Мюнхен, а тут у него остановка.
– Ты что же, позволишь ему переночевать в твоей квартире?
– Да нет же, нет! Как ты только мог предположить такое! Конечно же, нет. У него остановка на час-два, вот и все.
– А я не хочу, чтобы ты с ним встречалась.
Она воззрилась на него, не донеся вилку до рта и удивленно раскрыв глаза.
– Я, наверное, ослышалась? – ошарашенно произнесла она.
– Откажи ему!
– Это невозможно. У меня нет оснований.
– Значит, ты меня не любишь.
– Послушай, Жан-Поль, ты ведь постоянно носишься по всему свету, я никогда не знаю, где ты…
– Неправда, – прервал он, – я всегда посылаю открытки.
– Которые всегда приходят уже после того, как ты улетел еще куда-то. А я все время торчу в ожидании, словно солдат на посту, не выезжая из дома – всегда в твоем распоряжении, как только ты изволишь позвать меня.
Он усмехнулся.
– Вот и хорошо. Так и должно быть.
– Я никогда не сетовала. Но если ты собираешься запретить мне…
– Я тебе ничего не запрещаю. Я тебя прошу. А раз ты по этому поводу так разволновалась, значит, мое подозрение основательно.
– Подозрение? Ты меня подозреваешь?
– Подозреваю, что этот тип значит для тебя больше, чем ты хочешь показать.
– Клаазен? Ничего он для меня не значит. Абсолютно ничего.
– Но тогда тебе будет очень просто дать ему понять, что ты не хочешь его видеть.
– Это под каким же предлогом? Сказать ему, что мой друг против?
– Почему бы и нет? Это правда.
– Правда, которая выставит меня на посмешище. – Катрин вошла в роль – «А кто ваш друг?» – спросит он, наверное. – «Жан-Поль Квирин. Вам, конечно, известно это имя?» – «Да, разве он не женат?» – «Ну да, действительно, женат». – «Но в остальном он вам верен?» – «Он никогда этого не утверждал». – Она прервала воображаемый диалог. – Ты ведь и действительно никогда этого не утверждал, а, если бы и утверждал, я бы все равно не имела оснований верить тебе.
– Ты ревнуешь?
– Нет, ревнуешь ты! А права на ревность у тебя нет никакого. Я всегда исходила из того, что наши отношения никак не регламентированы.
Он покраснел от гнева.
– Никак не… Что?
– Никак не регламентированы.
Он стукнул кулаком по столу.
– Как ты смеешь даже произносить такое?
Она невольно приглушила голос:
– Но ведь это так и есть. Я предоставляю тебе полную свободу и никогда не пытаюсь навязать тебе узы законного брака, а ты занимаешься тем, что хочешь заковать меня в кандалы.
– Значит, ты признаешь, что у тебя есть какие-то планы в отношении этого типа?
– Нет, нет, тысячу раз нет! Но прошу тебя, давай заплатим по счету и пойдем своей дорогой, пока нас отсюда не выкинули.
Когда они снова пошли вдоль Рейна, теперь уже вверх по течению, в направлении Старого города, он вдруг униженно попросил:
– Прости меня, ma petite!
Она не была уверена в том, что он раскаялся искренно; ей казалось, что он, скорее, разыграл раскаяние, но она решила пойти на примирение и с кокетливой строгостью сказала:
– Простить после того, как ты не позволил мне спокойно доесть свиную ножку? Никогда!
– Да ведь она все равно была тебе слишком велика. Ты же сама так сказала.
Она рассмеялась и ухватила его под руку.
– Я бы с ней уж как-нибудь справилась. Но как быть с тобой, несчастный ты человек? Ты ведь совсем ничего не съел.
– Скверную закуску исправить невозможно. В этом весь трагизм ситуации.
Все же, когда они прошли половину пути назад, он позволил уговорить себя завернуть в ресторан «Шнелленбург» и проглотил там с отменным аппетитом два небольших пирожка из слоеного теста с мясной начинкой. Катрин выпила чашку кофе. На долгом пути назад к его машине они уже не ссорились, ведя себя так, словно до этого ничего не случилось.
Но когда они остановили машину перед жилым кварталом Ратингена, он сказал:
– Ты не станешь встречаться с этим Клаазеном. Обещай мне.
– Но это чисто деловая встреча.
– Такого не бывает. Не бывает, когда речь идет о такой девочке, как ты.
– Бывает, Жан-Поль! А кроме того, я вовсе не девочка, а вдова с ребенком.
– Для меня ты девочка.
– Ну ладно. Но такая, которая должна сама зарабатывать себе на хлеб.
– Если дело только в деньгах…
– Только не вздумай раскошеливаться! Я совсем не это имела в виду.
– Ну, попытайся от него отделаться, а?
– Жан-Поль, ты, похоже, чуточку свихнулся. Как мужчина этот Клаазен совершенно меня не интересует, тут и говорить не о чем.
– Что он за тип?
– Абсолютно бесцветный.
– И все же я не хочу, чтобы ты с ним встречалась. Если ты к нему действительно равнодушна, то найдешь какую-то возможность ускользнуть от него.
Его упорство обессилило Катрин.
– Ладно, – произнесла она, – я постараюсь. Обещаю тебе. – Обвив его шею руками, она поцеловала его на прощание. – Но это – чистейшее безрассудство.
Жан-Поль сжал ее запястья и чуточку отстранил ее от себя, чтобы заглянуть в глаза.
– Что ты имеешь в виду?
– Ведь Клаазен, хочешь ты этого или нет, мой шеф, или, по крайней мере, работодатель. Не могу же я всю жизнь от него прятаться.
– Этого я от тебя и не требую. Только сегодня.
– А потом?
– Потом видно будет.
– Знаешь, кто ты, Жан-Поль? Отвратительный тиран и к тому же интриган. Но со мною тебе повезло. Дело в том, что я тебя люблю.
Они замерли в долгом поцелуе. Потом она вышла и посмотрела вслед отъезжающей машине. На сердце лежала тяжесть. Но боль расставания не лишена была сладости: хорошо чувствовать себя любимой.
Дома, в Гильдене, сердечной встречи не было. Но Катрин и не ожидала ее. Она знала, что и мать, и дочь всегда играли роль обиженных, когда она от них уезжала.
Бабушка и внучка сидели за столом в гостиной, играя в ромме,[20]20
Карточная игра.
[Закрыть] и едва взглянули на Катрин, когда она вошла.
– Добрый вечер, вот и я! – весело крикнула путешественница, словно не замечая их мрачноватого настроения.
– Мы ждали тебя раньше, – сказала мать.
– К сожалению, мне еще пришлось убирать комнаты, снимать постельное белье… – Катрин умолкла на полуслове, сообразив, что подобные детали могут показаться матери неприличными.
– Никто тебя не упрекает, дорогая. Скорее, нам следует извиниться перед тобой: мы без тебя поужинали.
– Невелика беда! Если проголодаюсь, то просто сделаю себе бутерброд. А пока я сыта по горло. Днем обедала свиной ножкой.
На это никто не отреагировал.
– Я делаю ход, бабушка. – Даниэла выложила на стол несколько карт. – Вот эти парные, а вот в придачу.
– Только не вздумай закончить!
– Не бойся, не закончу.
Катрин казалось, что этот или совершенно аналогичный диалог она слышала уже тысячу раз. Говорили всегда об одном и том же – и за игрой, и за едой: «Передай масло, пожалуйста», «Кусочек ветчины!», «Можно тебе передать это блюдо?»
Всегда одно и то же. Неужели так во всех семьях? Или только у нее? Или все это совершенно нормально, и она напрасно обращает на это внимание?
У Катрин не было ответа. Но она знала, что совершенно абсурдно такое положение в семье, когда нельзя рассказать о прогулке вдоль Рейна или об испорченном обеде, когда никто ее ни о чем не спрашивает и даже не выражает готовности выслушать ее рассказ.
Вся радость возвращения домой – а она ведь радовалась этому возвращению – вдруг испарилась.
– Я пойду к себе, – произнесла Катрин.
– А сыграть с нами не хочешь? – разочарованно спросила Даниэла.
– Не приставай к маме, она устала! – одернула Хельга Гросманн внучку. – Отдыхай, дорогая, – добавила она, повернувшись к Катрин, – тебе надо восстановить силы.
– Как обошлось дело с Тилли?
– Да так… Как всегда, – сказала Хельга вполне дружеским тоном.
Однако Катрин расслышала в этом упрек.
– В ближайшее время я тебя больше одну не оставлю, – пообещала она.
– Ты же знаешь, я вполне справляюсь.
– Вероятно, встречать Клаазена я не поеду.
– Не поедешь? – Теперь Хельга подняла голову и внимательно взглянула на Катрин через свои поблескивающие очки. – Я-то думала, что это для тебя важно.
– Не так уж и важно. Не настолько, чтобы из-за него бросить среди бела дня все домашние дела – так мне кажется.
– Решай сама, дорогая. Но из-за меня нет необходимости ему отказывать. Этого я бы не хотела ни в коем случае.
– Это не из-за тебя, мамуля.
– Тогда ты должна была бы и выразить это как-то иначе. Ты же знаешь, я никогда не требовала от тебя никаких жертв.
– Я этого и не говорю.
– Вот и хорошо, дорогая. Может быть, ты пойдешь отдохнуть? Мне как-то неуютно, когда ты стоишь здесь как неприкаянная, заглядывая нам в карты.
– Собственно, я еще вовсе не устала, – сказала Катрин, сама поражаясь своим словам.
Даниэла повернула к ней свое живое, маленькое смуглое, как у цыганенка, личико.
– Ну так давай, садись! Чего ты ждешь? Поиграй с нами! Втроем веселее!
– Подождите, я только сниму куртку и положу на место вещи. И сразу же приду.
Через десять минут она составила компанию матери и дочери. Сняв юбку и пуловер, она набросила свободный халат. Да, теперь она действительна была дома.
Прошло несколько дней, и ей позвонили из редакции «Либерта». Катрин как раз закрывала лавку, и первой, как всегда, у телефона оказалась Хельга. Сняв трубку, она прикрыла ее рукой и прошептала:
– Это господин Клаазен. Сказать, что тебя нет?
– Не надо, я поговорю. – Катрин взяла трубку.
– Добрый день, госпожа Лессинг! – услышала она голос секретарши. – Минутку, прошу вас. Соединяю с господином Клаазеном.
Потом послышался голос Эрнста Клаазена. Его четкая речь с ярко выраженным северонемецким акцентом резко обрушилась на Катрин. Со сдержанной вежливостью он осведомился о погоде на Рейне и о ее самочувствии. Катрин отвечала рассеянно, поскольку уже думала о том, как избежать встречи, которую он, видимо, предложит.
– А как идет работа? – поинтересовался он.
– Новые эскизы почти готовы. Вышлю их вам завтра или послезавтра.
– Не надо, подержите их у себя. Тогда у вас будет возможность передать их мне из рук в руки. Пятнадцатого я буду в Дюссельдорфе.
– Ох, это неудачно, – бросила она, волнуясь. – Пятнадцатое как раз понедельник, так ведь? В этот день моя мать должна уехать. А закрыть лавку я не могу.
– Ну, тогда я остановлюсь в Дюссельдорфе на обратном пути. Восемнадцатого. Согласны?
– Нет, к сожалению. В этот день я тоже освободиться не смогу.
Клаазен секунду помолчал, и Катрин подумала: «Какую же идиотскую сцену я тут разыгрываю! Он, наверное, сочтет меня самой безответственной болтушкой всех времен. Да и мне самой надо бы с ним увидеться. Похоже, теперь он полезет в бутылку».
Но когда он снова заговорил, его голос звучал совершенно спокойно, никаких следов обиды не ощущалось.
– Тогда давайте просто возьмемся за это дело с другого конца, – предложил он. – Скажите сами, когда бы вам было удобно встретиться, любезная госпожа Лессинг.
Она едва не поперхнулась.
– Нет, это исключено. Не могу же я требовать, чтобы вы приспосабливались к моим срокам, господин Клаазен.
– Но ведь вы этого и не требовали! Это – моя идея. Катрин поняла, что попала в ловушку.
– Господин Клаазен, разрешите, я поговорю с матерью.
Она крепко зажала низ трубки кулаком и бросила умоляющий взгляд на мать, которая, изображая полное равнодушие, перелистывала один из журналов мод. «Почему она не отходит от меня? – мысленно возмутилась Катрин. – Могла бы и наверх подняться».
Потом, освободив трубку, она громко сказала:
– Господин Клаазен, все в порядке. Мама согласна. Она останется здесь на понедельник, и я смогу подъехать к аэропорту.
– Надеюсь, это не доставит старшей мадам слишком больших неудобств?
Катрин не стала обсуждать этот вопрос.
– Когда подъехать? – спросила она.
– Мой самолет приземляется в 12.27 в аэропорту Дюссельдорф – Лохаузен. Мы могли бы вместе пообедать.
– Прекрасно, господин Клаазен. Буду встречать вас в зале ожидания.
– И захватите с собой, пожалуйста, эскизы!
Оба положили трубки одновременно.
– Хорошенькую ты заварила кашу, – заметила мать.
– Ну, поскольку ты все слышала…
– Не все. Только то, что говорила ты, – констатировала Хельга.
Катрин не дала себя прервать:
– … Ты должна была понять, как я старалась избежать этой встречи.
– А почему, собственно?
– Ты еще, пожалуй, скажешь, что тебе нравится, когда я с ним встречаюсь.
– Мне до этого нет никакого дела, дорогая моя.
– Согласна, что нет. Не отрицаю.
– Я ведь всегда предоставляла тебе свободу. Или ты можешь привести примеры иного отношения?
– Нет, – вынуждена была признать Катрин.
– Ну, вот видишь. Не касается меня и то, почему ты пыталась избежать встречи с ним. Если не хочешь объяснять, то я этот вопрос снимаю. Не желаю я знать и о том, почему ты так быстро позволила себя уговорить на отвергнутый тобой вариант.
– Он предложил, чтобы я сама определила срок свидания. Не могла же я сделать вид, что никогда и ни при каких условиях не найду времени для встречи.
– Можешь мне ничего не объяснять, дорогая моя, меня это не касается.
– Было бы совершенно ненормально, если бы ты совсем не интересовалась моими делами и заботами.
«Надеюсь только, что забот окажется не слишком много», – собиралась ответить Хельга, но предпочла промолчать.
