Текст книги "Халцедоновый Двор. И в пепел обращен"
Автор книги: Мари Бреннан
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
Кровь в жилах Луны обратилась в лед. Да, порой подобное говорят, но не прилюдно. Что позволено приговоренному к казни, непозволительно для человека посреди улицы.
– Но ты уверен, что это был дивный?
Не в силах устоять на месте, Энтони зашагал из угла в угол. Пожалуй, говорил он вольнее, чем Луне, памятуя о присутствии Керенеля, хотелось бы, однако одолевавшие его мысли не давали ему покоя, а отослав рыцаря прочь, она лишь нанесет ему оскорбление.
– Вот что мне пришло в голову, – сказал ее консорт. – Эти мятежные толпы, эта враждебность и жажда крови, толкающая народ на борьбу с королем… что, если все это – не случайность?
– Но ведь сотворить такое не в силах никто на свете, – встревоженно возразила Луна.
– Верно, – криво усмехнувшись, согласился Энтони. – Корень наших бед в нас самих, в долгой истории жестокостей, несправедливостей и разногласий. Но зачем же их еще и создавать? Тут ведь довольно одной искры. Нескольких подстрекателей. Крамольная фраза там, обвинение в папизме сям, и слухи – возможно, не без намеренной помощи – разлетаются от края до края Сити, сея хаос и раздоры. Я думал, это дело рук Пима, и, возможно, не ошибался, но… Он не один.
Керенель переступил с ноги на ногу. Луна повернулась к нему, да так резко, что юбки взвихрились колоколом.
– Ты знал об этом?
Керенель успокаивающим жестом поднял ладони.
– Государыня, я как раз собирался к этому перейти. Я…
– Так значит, Властитель Сумрака строит козни не только против Халцедонового Двора, но и против Лондона?
Суровость ее тона заставила рыцаря слегка втянуть голову в плечи.
– По-моему, да, весьма вероятно. Но это лишь слухи, так что утверждать не могу.
А ведь об этом следовало подумать… да только Луна слишком привыкла к тому, что разом в обоих мирах действует лишь ее собственный двор. Именно такое вмешательство в дела смертных, стоившее жизни королеве Шотландской, и ввергло Никневен в ярость. Стоило полагать, что сама Гир-Карлин на подобное не пойдет.
Возможно, так оно и было, однако Властителя Сумрака это не касалось. Желая вреда Луне, Никневен могла нанести удар по Лондону – и, таким образом, по всей Англии. Значит, парламент, подрывающий власть Карла Стюарта – отмщение за казнь Марии Стюарт, причем полдела уже сделано!
– Кто такой Властитель Сумрака? – вмешался Энтони, в недоумении на время забывший о гневе.
В эту минуту Луна как никогда прежде порадовалась предусмотрительно взятой с рыцаря клятве. Благодаря ей, все будет если и не намного приятнее, то, по крайней мере, значительно проще.
– Этого я пока не знаю. Но сэр Керенель, вернувшись на север, выяснит.
Округлив фиалковые глаза, рыцарь подался назад.
– Но, государыня… срок моего изгнания вышел.
– Однако ты вернешься ко двору Никневен, притворившись, будто недоволен мною. Твое возвращение никого не удивит.
– Меня отослали назад шпионить за вами!
Вслед за сим выкриком в комнате воцарилась звонкая тишина. На миг все замерли, словно статуи, и Керенель, побледнев, как призрак, пал на колени.
– Ваше величество… лорд Энтони… этот приказ отдала мне сама Никневен. Она велела мне вернуться сюда и извещать ее обо всем, что я смогу разузнать.
Энтони подошел к Луне и встал рядом.
– Каким образом? Как ты должен ее извещать?
Но рыцарь лишь покачал головой.
– Она сказала, что ко мне пришлют гонца, а большего я не знаю.
Чтоб изловить гонца, Керенеля придется оставить здесь.
– Нет, – решила Луна, быстро переглянувшись с Энтони. – Не сомневаюсь, приказ твой исходит от этого Властителя Сумрака. Дабы покончить с ним, мы должны узнать о нем как можно больше, а сделать это можно только в Файфе. Скажешь Никневен, что попал под подозрение, или выпал из фавора – придумай, что пожелаешь, но возвращайся.
В ресницах Керенеля, точно алмазы, блеснули слезинки, но он был слишком горд, чтоб дать волю слезам.
– Государыня, – прошептал он, не поднимаясь с колен, – ведь мой дом – здесь.
– Тогда помоги нам его уберечь, – сказала Луна. – Отыщи этого Властителя Сумрака.
Ратуша, Лондон, 3 января 1642 г.
– Вот это уже слишком, – со злобным удовлетворением в голосе сказал Энтони. – Когда они предложили отпечатать и распубликовать эту «Великую ремонстрацию»[20]20
Список злоупотреблений королевской власти из 204 пунктов, переданный королю Англии Карлу I Стюарту английским парламентом 1 декабря 1641 г., причем его текст парламентарии начали распространять, не дожидаясь официального ответа короля.
[Закрыть], в Общинах чуть до драки не дошло. Представить королю реестр обид такой длины, что за пятое евангелие легко сойдет – уже дело достаточно скверное, но публиковать его для всех…
Нет, он отнюдь не преувеличивал. Те дни, когда слушания шли тихо и мирно, а парламентарии клевали носом на скамьях, остались в далеком прошлом, теперь же шпаги обнажили все до единого. Теперь, дабы распалить их гнев, вмешательства дивных (если, конечно, допустить, что дивному удастся приблизиться к фанатику-благочестивому хотя бы на двадцать футов) не требовалось: для этого хватало собственной неприязни. И если беспорядки за пределами зала еще возможно было прекратить, то как быть с буйством внутри?
Однако ж сия победа – война, во всеуслышание объявленная Общинами собственному монарху – дала осечку именно так, как и рассчитывал Энтони. Напечатанная перед самым Рождеством, Великая ремонстрация, хвала Господу, вывела на улицы разъяренные толпы верноподданных, затеявших бить пуритан, левеллеров и прочих оппозиционных фанатиков, поддерживавших парламентских лидеров. Опьяненному собственной властью и идеями, Пиму со товарищи пришлось пожинать последствия.
И как раз вовремя. Ирландия откровенно бунтовала, стремясь окончательно сбросить английское ярмо, а Эоху Айрт, взбешенный коренной переменой позиции Энтони касательно графа Страффорда, желания остановить кровопролитие не проявлял. Настало для Англии время навести порядок в собственном доме и положить конец внутренним распрям, грозившим вытянуть из нее все силы до капли.
Однако Бен Гипли столь же радужных надежд, похоже, не питал.
– Боюсь, король вот-вот растеряет все завоеванные симпатии.
– Что? Каким образом?
В древних каменных стенах Ратуши каждое слово звучало столь отчетливо, что легко могло достичь нежеланных ушей, а в те дни, когда симпатии Сити резко качнулись в сторону пуритан, Энтони имел причины опасаться подслухов. Ему бы сразу сообразить, что Бен явился не с добрыми вестями: не будь дело спешным, глава тайной службы не стал бы искать его здесь.
Гипли придвинулся ближе и понизил голос.
– Пим с остальными нанес удар по королевским советникам и добился успеха. Теперь они метят в королеву.
Генриетта Мария… Француженка, да при том католичка (последнее – постоянный источник раздоров), особой популярности среди англичан она не снискала.
– Но ведь удар по ней – это же только еще сильнее восстановит против них народ. Да, мы можем ее не любить, но чтоб королеву проволокли по грязи, как Страффорда?..
– Король этого и не потерпит, – сказал Гипли. – Сегодня утром он послал к Лордам сэра Эдуарда Герберта с приказом объявить импичмент лорду Мандевиллу и еще пятерым из Палаты общин. Пиму, Гемпдену, Холлису, Хезилриджу и Строду.
Сердце Энтони замерло.
– Но поддержат ли Лорды…
Бен покачал головой.
– Не знаю. Но вам следует поспешить в Вестминстер.
Часовня Св. Стефана, Вестминстер, 4 января 1642 г.
Да, Энтони поспешил в Вестминстер, но ни к чему хорошему это не привело. Пим уже прознал, что его ждет. Креатурам короля следовало бы ходатайствовать о немедленном взятии обвиненных под стражу, однако они упустили момент, а Энтони, который мог сделать это за них, оказался захвачен врасплох и едва поспел к официальному объявлению импичмента. Посему дело пока что кончилось вынесением пустопорожней резолюции: Общины, дескать, этот вопрос рассмотрят.
«Что бы теперь ни случилось, – думал он, возвращаясь в Вестминстер на следующее утро, – ущерба уже не загладить. Если уж угрожаешь врагам, исполняй угрозу и побеждай, а Карл ни того ни другого не сделал».
Только в полуденный перерыв он понял, что катастрофе еще не конец.
– Его величество король! – что было голоса выкрикнул парламентский пристав, распахивая двери во всю ширь.
В зале воцарилась жуткая тишина. Браун, докладывавший об отправке делегации в судебные инны[21]21
Четыре юридических палаты, традиционная форма самоорганизации юридического сообщества Англии и Уэльса.
[Закрыть], оборвал фразу на полуслове и вытаращил глаза. Лентхолл в спикерском кресле изумленно разинул рот. Рука Энтони, трудившегося над составлением ноты, замерла в воздухе, роняя кляксы с пера на бумагу.
В эту-то тишину и вошел король Карл. Изящным жестом сняв шляпу, он двинулся по залу, а члены Палаты общин неровной волной поднялись с мест, поспешно обнажая головы. За Карлом, в шаге позади, следовал его племянник. В общем безмолвии неторопливая, мерная поступь обоих казалась просто-таки оглушительной.
– Иисусе сладчайший и все его блудницы… – пробормотал сидевший у Энтони за спиной.
– Господин спикер, – мягко заговорил король, – я должен позволить себе вольность на время воспользоваться вашим креслом.
Лентхолл, едва не споткнувшись, шарахнулся прочь с дороги. Усевшись, Карл с любопытством оглядел часовню и собравшихся в ней парламентариев. Ничего удивительного: еще ни один из английских монархов не вторгался на заседания Общин и не нарушал сим их покоя.
Ради визита Карл нарядился весьма и весьма роскошно – в прекрасно пошитый тафтяной дублет с широким, тончайшего батиста, воротом, окаймленным игольным кружевом. Наряд прибавлял ему дородства, но не роста, и в кресле Лентхолла король казался сущим карликом.
Однако высота его положения значительно превышала рост.
– Никто на свете, – сказал он в гробовой тишине, – не имеет привилегий, будучи обвинен в измене. Я пришел к вам, дабы узнать, присутствует ли здесь кто-либо из обвиненных.
Король сделал паузу, однако никто не ответил ни словом.
– Так здесь ли мистер Пим?
Ни вздоха в ответ.
Раздраженный, король обратился к Лентхоллу:
– Присутствуют ли в палате те, кому предъявлены обвинения в измене? Вы их здесь видите? Покажите их мне!
Креатура высшей власти, собственной волей спикер не обладал и в этот момент как нельзя лучше показал, куда нынче дуют ветры. Конвульсивно сглотнув, Лентхолл пал на колени.
– С позволения Вашего величества, в этом зале у меня нет ни глаз, чтобы видеть, ни языка, чтоб говорить, пока сего не изволит приказать мне Палата, коей я здесь слуга, а посему покорно молю Ваше величество простить меня за то, что не имею иного ответа на тот вопрос, какой Вашему величеству угодно было задать.
Несколько человек ахнули. Еще несколько злорадно захмыкали. Энтони не сделал ни того ни другого. Пришедшему с запозданием, ему пришлось сесть невдалеке от входа в часовню, и теперь, услышав шум в вестибюле, он повернулся и бросил взгляд в проход меж скамьями. В дверях, удерживая створки открытыми, вольготно расположился граф Роксбург, так что и Энтони, и всякий другой, кто ни пожелает, прекрасно мог разглядеть, что их ждет.
Вестибюль был полон вооруженных людей, элегантно одетых придворных, в большинстве своем – придворных королевы, и все до единого прекрасно стреляли из пистолетов, коими были вооружены. Один из них, встретившись взглядом с Энтони, дерзко усмехнулся, качнул пистолетом и направил дуло прямо на него. «Я жду лишь королевского слова», – с беспощадной, ледяной ясностью говорил этот жест.
Эндрю похолодел. Впервые в жизни ему приходилось опасаться не роспуска парламента, но его истребления.
– Что ж, неважно, – сказал король, скрывая за легкостью тона весь накопившийся в сердце яд. – Полагаю, мои глаза не хуже любых других.
Подняв подбородок, он пристально оглядел ряды стоящих. Энтони крепко зажмурился: ему-то приглядываться было незачем. Минут за десять до появления короля к Пиму явился гонец, после чего тот испросил для себя и остальных позволения удалиться. Да, накануне Общины порешили, что обвиненным надлежит присутствовать на заседании, дабы ответить на обвинения, однако Лентхолл не стал им препятствовать. Заминка вышла только из-за Строда, объявившего о намерении остаться и дать врагу бой. Пришлось Пиму с соратниками тащить его из часовни за ворот и полы плаща.
Да уж, хуже ареста парламентариев может быть лишь тот же арест, но неудавшийся…
– Я вижу, пташки мои упорхнули, – подытожил Карл. Самодовольная величавость, с коею он появился, исчезла, как не бывало, сменившись досадливым гневом. – Значит, того, зачем я пришел, мне не выполнить.
Отрывисто рыкнув, король поднялся с кресла спикера и стремительным шагом покинул Палату, провожаемый набиравшими силу возгласами о попрании привилегий парламента.
Халцедоновый Чертог, Лондон, 10 января 1642 г.
Не в силах усидеть на месте, Луна беспокойно расхаживала от стены к стене. На каждом развороте ее тяжелые юбки вздувались вкруг лодыжек колоколом. Да, Халцедоновый Чертог был прекрасным, просторным дворцом с множеством залов и коридоров, не говоря уж об увеселениях одно другого забавнее, но для нее оставался роскошной клеткой. Как же ей не хватало солнца и ветра в лицо!
Однако в Лондоне сделалось небезопасно. Бренный хлеб смертных мог уберечь от молений толп заполонивших улицы пуритан, но не от пущенного в голову камня. Баррикады из собранных по тавернам лавок, возведенные подмастерьями до того, как их рождественские праздники завершились Двенадцатой ночью, были убраны, но на смену им пришли отряды Лондонских Ополченцев. Готовясь к ожидавшемуся нападению, они выкатили на перекрестки пушки, а поперек улиц протянули цепи.
Не смевшей подняться наверх, Луне ужасно не хотелось отпускать в Лондон и Энтони. Два года, со времен того самого роспуска парламента, он выбивался из сил, стараясь удержать невероятное равновесие – отстаивал умеренность, хотя не доверял королю, оппонировал прихвостням Пима, хотя не отмежевывался от них слишком явно. Голосовавшего против билля об опале, его заклеймили страффордианцем, а могли обойтись с ним и хуже. Оппозиционным парламентариям уже не раз указывали на дверь, а кое-кого бросили в Тауэр.
Но Энтони и по сей день заседал в Палате общин, ради собственной безопасности перебравшейся из Вестминстера в Ратушу. По его просьбе Луна отправила наверх нескольких достойных доверия гоблинов и выяснила, что пятеро парламентариев, обвиненных в измене, скрываются на Коулмен-стрит, но что в этом толку? Нанести им удара король уже не мог. Он и без того пострадал от непозволительного промаха с их арестом, возмутившего подданных сверх всяких пределов.
Между тем Луне, поклявшейся оберегать Англию от подобных бед, оставалось только сидеть и ждать известий об имени и наклонностях Властителя Сумрака, раздувавшего пламя нападок на Карла в пользу Никневен.
Услышав хлопанье крыльев, Луна остановилась. Влетевший сквозь распахнутую решетку в стене комнаты сокол опустился на спинку кресла, взмахнул крыльями раз и другой, а с третьим взмахом начал расти, тянуться и кверху и книзу. Миг – и вот перед Луной, вцепившись в спинку кресла костлявыми пальцами, стоит остролицый паури. Где он сумел раздобыть этот плащ из соколиных перьев, Луна не спрашивала: да, этакие облачения у гоблинов не в обычае, но, благодаря плащу, его хозяин приносил немалую пользу.
Ни шапки ни шляпы, какую мог бы снять перед королевой, он не носил, как не носил и никакой одежды, кроме соколиного плаща. Завернувшись в него, паури преклонил колени. В ответ Луна небрежно подала ему руку, велела встать и спросила:
– С чем пожаловал?
К кругу ее придворных Оргат не принадлежал: домом ему служила заброшенная дозорная башня в Приграничье. Однако сестры Медовар знали его с давних-давних пор, со времен жизни на севере, и теперь наняли доставлять в Халцедоновый Чертог известия от Керенеля. Хорошо, что ей вовремя пришло в голову не посвящать в эти планы Аспелла, чем дальше, тем больше якшавшегося с Наследниками.
– Сейчас. Где-то здесь, – ответил паури и принялся копаться в перьях плаща, а горстью другой руки, дабы соблюсти хоть толику благопристойности, прикрыл причинное место. – Ишь, ублюдок, шустер… надеюсь, вам, Ваш-величие, удастся понять, в чем суть… а ну, поди сюда… ага! Поймал. И даже не раздавил.
Шпион с победным видом подал Луне нечто маленькое, отчаянно сучащее лапками. Да, Луна вполне ожидала, что Керенель передаст вести не в письме и даже не на словах – слишком уж риск велик, но это?..
– Паук?
– Велел мне самому изловить, – пояснил Оргат. – Так что вот, прямиком из моей башни. Ложная вдова, как их у нас называют. Вернее сказать, вдовец – он мне раз пять напомнил: самка-де не подойдет.
С этими словами он бросил паучка в инстинктивно подставленную Луной горсть. Прикосновение паучьих лап заставило ее содрогнуться.
– Вы с ним поосторожнее. Тут еще отчего-то важно, что он живой.
Паук. Живой самец «ложной вдовы» из Оргатовой приграничной башни…
Вот какое послание отправил ей Керенель.
«Отыщи нам этого Властителя Сумрака…»
Некогда Луна знавала одну особу, неизменно наводившую на мысли о пауках – свою бессердечную, невероятно жестокую предшественницу на троне Халцедонового Двора. Инвидиану.
Однако Инвидиана мертва.
Живой паук, притом самец…
– Ифаррен Видар, – прошептала Луна.
Пристань Трех Журавлей, Лондон, 11 января 1642 г.
Барабанная дробь, эхом скакавшая среди складов, выстроившихся в ряд вдоль северного берега Темзы, уступала в громкости одним только крикам толпы. Лондонские Ополченцы блюли порядок, однако держались дружески: они явились сюда не предотвращать побоище (ибо ни о каких побоищах здесь не было и помину), но позаботиться, чтобы толпа невзначай не стоптала группу людей, стоявших на пристани.
Барку, стоявшую на якорях, удерживали у причала те самые матросы и докеры, что накануне вышли на улицы, готовые защищать парламент ценой собственной жизни. Теперь они протягивали руки тем пятерым, что ждали возможности взойти на борт.
Джон Пим стоял на холодном ветру, воздев очи горе. Его благодарственная молитва тонула в гомоне зевак. Закончив, он двинулся к барке, сопровождаемый Гемпденом, Холлисом, Хезилриджем и Стродом. Теперь-то всем пряткам конец! Парламентарии приветственно махали своим сторонникам, а те отвечали благословениями и криками «ура».
Следом за этой пятеркой на борт поднялись и прочие члены Палаты общин. Фальшиво улыбаясь, Энтони устроился в середине. Полученные известия повергли его в ужас, но в эти минуты выказывать ужаса было нельзя ни за что.
Король бежал. Да, переезд во дворец Хэмптон-Корт для королевской семьи был делом вполне обычным, но не среди же ночи, не отправив вперед предупреждения о прибытии! Что ж, все это – просто признание очевидного: попытка арестовать парламентских лидеров необратимо лишила Карла благосклонности столичных жителей.
Лондон опасался нападения и подготовился к таковому. А вместо этого – одержал победу без всякого боя.
Отдав швартовы, матросы вывели барку в реку, и Общины медленно двинулись вверх по течению Темзы, со всех сторон окруженные ярко раскрашенными судами и суденышками, по самый планшир набитыми ликующими людьми. Со стороны Стрэнда доносилась барабанная дробь и песни Лондонских Ополченцев, следующих за Общинами сушей. Проходя мимо опустевшего Уайтхолльского дворца, колонна разразилась глумливыми криками.
– Где ж король Карл и его Кавалеры[22]22
Здесь – английские роялисты, сторонники англиканской церкви и Карла I.
[Закрыть]?!
«Отправились готовиться к войне», – подумал Энтони, под страхом смерти удерживая улыбку на губах.
Воскресенье, 2 сентября 1666 г. Битва за реку
Стеной огонь вдоль берега потек,
Сияньем жарким реку оторочив,
Взбурлил, взревел разбуженный поток,
Дивятся рыбы зорям неурочным.
Стар Темза-батюшка брадою всколыхнул,
Но, убоясь удела Симоиса,
Назад, в амфору воды повернул,
На ложе из осоки опустился.
Дом пекаря горит, точно свеча. Столб пламени вздымается к небу посреди узкой улицы, рассекает надвое ночную тьму. Разбуженные приглушенным звоном приходского колокола, бьющего тревогу, жители Пудинг-лейн вскакивают с постелей.
Из церкви принесены кожаные ведра, и их содержимое – вода, эль, даже моча и песок – все, способное погасить пожар, летит в огонь. Увы, этого мало. Раздуваемый странным ветром с востока, пожар упорствует, не поддается. Искры, подхваченные токами воздуха, танцуют во тьме, пляшут затейливую куранту, но вот одна отваживается отбиться от стаи, дабы упорхнуть на запад, к постоялому двору «Звезда», что на Фиш-Стрит Хилл. На задах «Звезды», обнесенной с трех сторон галереей, во дворике, обращенном к владениям пекаря, держат сено.
Одной искры вполне довольно.
На улице отчаянно вопят – и к черту покой соседей. Всякий, кто еще спит, просто обязан проснуться. В то время, как жители ближайших домов торопятся вытащить свои пожитки наружу, к югу и к северу, прочь от пожара, самые заботливые громко требуют принести пожарные крючья да поскорей ломать, растаскивать примыкающие дома, пока не занялись и они.
Однако домовладельцев, хозяев этих домов рядом нет: на Пудинг-лейн обитает народ небогатый, арендующий кров у более преуспевших. Посему, убоявшись последствий уничтожения чужой недвижимой собственности, да к тому ж отнюдь не дешевой, лорд-мэр Лондона, поднятый с кровати известием об опасности, пренебрежительно машет рукой и отправляется восвояси.
– Пфе! Любая женка юбку задерет, присядет да и погасит!
В конце концов, пожаров Лондон повидал немало.
Халцедоновый Чертог, Лондон, пять часов поутру
Дыхание Калех Бейр со свистом несется вдоль каменных коридоров, завывает в затейливых арках сводчатых потолков, не оставляя в покое ни закутка. Три дня на земле и под землей не смолкает ветер – последний, самый жестокий удар Гир-Карлин Файфской. Шпионов можно разоблачить и выставить вон, с воинами можно биться, но Калех не остановит ничто.
Под ее натиском дивные Халцедонового Двора осунулись, глаза их заблестели безумным огоньком. Ветер ведь нес с собою не только леденящую стужу Синей Ведьмы: в крыльях его гнездились призрачные голоса, исподволь шептавшие на ухо посулы зимы. Старость… Тлен… Гибель…
«Неудивительно, что все мы сходим с ума», – подумала Луна, дрожа под отороченным мехом плащом.
Долгие годы борьбы с Никневен – десятилетия, минувшие с той первой попытки поджога ольхового дерева – и все ее старания привели лишь к войне.
Впрочем, нет. Какая же это война? На пути к трону повоевать Луне довелось не раз. Нет, тут нечто иное – не честная битва воинства с воинством и даже не подковерные игры плаща и кинжала, шпионажа, интриг да измен. Калех могла погубить их всех, оставаясь незримой и недосягаемой. На что пошла Никневен, дабы заручиться ее помощью, Луна не в силах была даже предположить: Синяя Ведьма много превосходила любую из королев и древностью, и могуществом. Однако после всех прежних атак, после всех былых неудач Неблагая королева Файфа, наконец, залучила в союзники против Халцедонового Двора немалую, действительно грозную силу.
Страхи жертв лишь прибавляли Калех Бейр мощи. Скрипнув зубами, Луна склонилась над импровизированной картой, сооруженной из всего, что под руку подвернулось. Веер леди Амадеи изображал Лондон, полукруг его верхней кромки – городскую стену, а крайние спицы – линию речного берега на юге. Слева стояла серебряная табакерка – Собор Святого Павла, справа покоилась агатовая брошь – Тауэр, а длинная булавка, воткнутая в веер посреди, означала Лондонский камень.
Не снимая перчатки, Луна пристукнула кончиком пальца по верхнему краю веера.
– Калех Бейр – Хозяйка Зимы; таким образом, сила ее исходит с севера. Но с этой стороны мы защищены: стена хранит Лондон не только наверху, но и внизу. Она-то и преграждает вход в наши земли. Поэтому Калех идет в обход, с востока.
– Но отчего же не с запада? – спросил сэр Перегрин Терн. – Запад – сторона смерти и тоже владения Калех.
Капитан Халцедоновой Стражи без стеснения зажимал ладони под мышками, грея пальцы и пряча от посторонних глаз дрожь в руках. Несколько ранее, ночью, Луна послала его наверх. Там, снаружи, тоже дул ветер, но в мире смертных то был всего лишь обычный ток воздуха. Вот только сей краткой передышки хватило ему ненадолго: его затравленный взгляд то и дело скользил, метался от края к краю карты.
– А вот отчего. – Палец Луны переместился на юго-восток и уткнулся в агатовую брошь. – Тауэр – наше слабое место. Да, вход в Халцедоновый Чертог – внутри, в самом центре, но важен не он, а вся крепость в целом. Здесь, на востоке, городская стена примыкает к ее защитным постройкам, так что вход сей, можно сказать, находится на самой границе. Вот потому-то он и уязвим.
– Но вы ведь закрыли колодец, не так ли?
Этот вопрос задала Иррит, а ей можно было простить нехватку должной почтительности в тоне. В последние годы стройная, тонкая эльфийка оказала Луне немало добрых услуг и за то была возведена в рыцарское достоинство, однако куртуазностью манер не блистала: при дворе ее родного Беркшира жили гораздо проще, без церемоний, а в круг подданных Луны Иррит попала недавно. Вдобавок, о бренности бытия она знала куда меньше любого другого, и навеваемый ветром незримый ужас переносила из рук вон плохо.
Впрочем, и Луна держалась не лучшим образом. Она страдала не только за себя, но и за волшебный дворец, что с каждым минувшим часом становился все более студеным и хрупким.
– Разумеется, – отвечала она, изо всех сил стараясь не выдавать собственного непокоя. – Колодец закрыт и запечатан, насколько мне это по силам… но этого мало.
«Как же живут с этим смертные, зная, что с каждой минутой конец на шаг ближе?»
– А что… – не унималась Иррит.
Вопрос ее завершился испуганным вскриком. Дверь в комнату с грохотом распахнулась. В эти три дня держать двери затворенными не удавалось: рано ли, поздно, а ветер распахивал их, пугая всех до потери рассудка. Однако на сей раз переполох учинил человек. Вцепившись в край двери, Джек Эллин потянул створку на себя, тщетно стараясь закрыть ее, но вскоре, выругавшись, бросил сию затею. Советники Луны с дрожью подались от рослого человека, подошедшего к столу, прочь: очень уж явно присутствие смертного перекликалось с посулами ветра. Луне с трудом удалось не дрогнуть, когда он поднял руку и коснулся ладонью ее щеки.
Сей жест – прикосновение лекаря – не имел ничего общего со страстью. Его воздействие и обнаружилось-то случайно, когда нечаянное прикосновение Джековых пальцев внезапно развеяло мрак, что охватил душу. Для Джека Эллина, как и для всякого смертного, угрозы Калех были делом вполне естественным, и бремя, грозившее раздавить Луну, он носил на плечах, сам того не замечая. Благодаря сим связующим узам она обрела возможность разделить гнет ветра с ним и хоть на время обрести ясность мыслей.
Луна позволила себе поблагодарить его взглядом, но не улыбкой, и Принц Камня опустил руку, вновь предоставив ее самой себе. Временное облегчение, не более… однако оно внушало надежду.
– А известно ли государыне, что у вас крыша в огне? – с обманчивой беззаботностью сказал Джек.
Луна невольно вскинула взгляд к потолку и тут же с немалым стыдом подумала, что весть о пожаре в Халцедоновом Чертоге приняла бы едва ли не с радостью – лишь бы покончить с этой невыносимой стужей. Но нет, черный каменный свод потолка был по-прежнему покрыт слоем изморози.
– Пудинг-лейн, – пояснил Джек, любезно не замечая ее неразумного порыва. – А теперь еще и Фиш-Стрит Хилл.
Тепло… Свет… Пришлось постараться, напоминая себе, что речь не о спасении – о бедствии.
– Пожары – дело обычное, Джек.
А между тем у нее и иных забот в изобилии…
– Выходит, пускай горит?
Выражение его лица высказывало все, о чем умолчал язык: брови удивленно приподняты, губы кривятся в цинической усмешке…
«Да ведь он пришел к нам за помощью!»
На что имел полное право, а Луна была обязана откликнуться на его зов.
«Во имя древней Маб клянусь сделать все возможное, дабы уберечь от бед Лондон и его жителей – и страх мне в том более не воспрепятствует».
В голове эхом зазвучали слова, произнесенные ею едва год назад. Ведь именно с этой целью она и остановила выбор на Джеке – не царедворце, но лекаре, жизнь посвятившем благополучию Лондона. Нет, просить его послужить сему делу, а после оставить его призыв без внимания Луна никак не могла – даже не будучи связана клятвой.
Та частица ее естества, что укрылась в норке, точно мышь рядом с ястребом, пронзительно запищала: препятствует-де Луне отнюдь не страх, но трезвый расчет! Чем она может помочь Джеку, когда Калех воет им в самые уши, предвещая погибель?
«Многим».
Едва сообразив, что с подданных станется разбежаться перед лицом неминуемой смерти, Луна конфисковала весь бренный хлеб в Халцедоновом Чертоге. Ведь именно этого – повального бегства – и добивалась Никневен, посылая против них Синюю Ведьму: опустевший дворец останется беззащитным перед грубой силой. Однако некоторым из придворных вполне можно дать передышку, снабдив их хлебом и отправив Джеку на помощь.
Потянувшись мыслью наверх, Луна почувствовала жар, опаляющий камень и землю двух названных улиц. Ощущение не из приятных: по телу, оказавшемуся меж жаром и стужей, пробежала дрожь, зато и место, и масштабы бедствия ей теперь были известны.
– Путь через Биллингсгейт свободен, – сообщила она. – Возьми полдюжины наших, кого сочтешь полезными – из тех, кто наверняка не сбежит. А если нужно, то и больше. Хлеб у тебя будет.
Оглядев стол, она остановила взгляд на Иррит. Беркширская эльфийка знала Лондон из рук вон скверно, однако еще немного на этом ветру – и не выдержит.
– Ступай с принцем. Будешь гонцом – на случай, если ему потребуется что-то еще.
Иррит поклонилась и Луне, и Джеку. Джек ободряюще улыбнулся ей, но руки к ней не протянул: без уз, что связывали их с Луной, Принца с королевой, прикосновение принесло бы больше вреда, чем пользы. Когда он попробовал проделать то же с Амадеей, та вскрикнула и ударилась в слезы, заявив, что почувствовала разложение его плоти.
– Я сделаю все, что сумею, – пообещал он, прежде чем поспешить к двери. – Возможно, нам удастся обернуть это к своей пользе, против Хозяйки Зимы.
Река Темза, Лондон, шесть часов поутру
Джек Эллин не принадлежал к почтенным седобородым докторам медицины, однако управлялся и с лихорадкою, и с чумой, не раз смотрел в лицо самой смерти и знал цену утешительной лжи. Надежды на будущее, пусть даже беспочвенные, способны придать пациенту сил, а силы Луне требовались, как никогда.
Но правда состояла в том, что он понятия не имел, как обратить жар наверху против стужи внизу. Человек любопытный, вечно жаждущий новых знаний, Джек, едва выяснилось, что сей противоестественный ветер – дыхание Калех Бейр, принялся расспрашивать дивных о шотландской ведьме. К несчастью, его любопытство осталось неутоленным: лондонские дивные не знали о ней почти ничего, да и непривычные мысли о смерти сосредоточенности умов отнюдь не способствовали. Таким образом, работать было практически не с чем.
