Текст книги "Халцедоновый Двор. И в пепел обращен"

Автор книги: Мари Бреннан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Отослав ее взмахом руки, Луна сама разлила вино и выждала, пока двери вновь не закроются, отсекая от их ушей негромкий ропот приемного зала.

– Я вполне понимаю твою озабоченность. Новые англичане…

– Новые англичане, Старые англичане – для меня они все одинаковы. Они – англичане. В Ирландии. – Эоху Айрт принял из рук Луны кубок, но в гневе зашагал из угла в угол. – Они объявляют нашу землю своей и гонят прочь тех, чьи семьи прожили на ней не меньше, чем мы, дивные, живем вне полых холмов. Наши хобы непрестанно плачут, видя, как их древняя служба подходит к бесславному концу.

Даже во гневе голос оллама звучал, точно музыка.

– Отменить завоевания Ирландии Англией я не могу, милорд посланник, – ровно ответила Луна, стараясь не выказывать собственного гнева.

– Но можете действовать против Уэнтворта и его союзников. И прекратить поругание нашей земли.

Фигуры, вычеканенные в серебре винного кубка, больно впились в пальцы.

– И я действовала. Вопреки притязаниям Уэнтворта, Карл подтвердил титул графа Кланрикард. Его угодья переселенцами заселяться не будут.

На это посол ответил лишь новым злобным оскалом.

– Что помогает Голуэю. Но как, государыня, быть с остальной Ирландией, до сих пор страдающей под английским ярмом?

Посланник происходил из Ольстера, так что с выбором линии защиты Луна промахнулась.

Сид с явным трудом умерил тон.

– Мы не требуем помощи даром, – продолжал он. – Любой из Ард-Ри и любой из подвластных им низших королей за ценой не постоят. Мы располагаем сведениями, которые вы найдете весьма полезными.

Что до вина, ни один из них так и не сделал ни глотка. Вот тебе и облегчение разговора… Отставив кубок, Луна сдержала вздох и сложила руки на коленях.

– То, чего ты желаешь – прямое вмешательство в политику смертных, а это не в правилах нашего двора.

– Некогда дело обстояло иначе.

Луна окаменела. Вот, наконец, дошло и до этого – до откровенного напоминания. Много ли на то понадобится времени, она гадала с самого дня прибытия посла, вскоре после кануна Дня Всех Святых. Этот посланник желал заполучить в руки куда больше оружия, чем его предшественница.

– При нашем правлении – никогда. Мы будем благодарны, если ты это запомнишь.

Официальный переход к местоимению множественного числа подействовал на посла, точно пощечина. Откинув со лба прядь волос, Эоху Айрт поставил на стол вино, вернулся к креслам и поднял золотую ветвь – знак своего положения.

– Как пожелаете, государыня. Однако, боюсь, Ард-Ри не рады будут это услышать.

– Передай нашему кузену Фиахе, – сказала Луна, – что мы не отвергаем взаимопомощи. Но опутывать двор смертных нитями и дергать за них, заставляя его плясать, точно марионетка, я не стану. Я добиваюсь согласия между людьми и дивными способами более тонкими.

– Ваше величество…

Сухо поклонившись, Эоху Айрт вышел, оставив Луну во внутренних покоях одну. Опершись ладонью о тисненную серебром кожу стенной обивки, Луна с досадой стиснула зубы. Нехорошо вышло. Совсем нехорошо. Но что она могла поделать? Пожалуй, ирландцы были единственными дивными на всю Европу, скучавшими по временам правления ее предшественницы, по тем дням, когда королева Халцедонового Двора не стеснялась манипулировать никем – ни смертными, ни всеми прочими.

«Хотя нет, они не единственные. Но самые назойливые».

Да, желания их Луна вполне понимала. Если бы ее страну заполонили иноземцы, она сама дралась бы за нее, что есть сил. Но этот бой – не ее, и она не поступится принципами, дабы выиграть его для ирландцев. Смертные – вовсе не пешки, чтоб двигать их по доске, куда заблагорассудится.

Совладав с выражением лица, Луна вернулась в приемный зал. Придворные шушукались меж собой: ухода Эоху Айрта и его воинов не проглядел ни один. Кое-кто из них даже принял подарки за то, чтоб склонить Луну в пользу ирландцев. Нианна, дура безмозглая, стремясь извлечь выгоду из положения правительницы гардеробной, вовсю флиртовала с ганканахом[11]11
  Ганканах, или ганконер, в ирландском фольклоре – сладкоречивое волшебное существо в мужском облике, соблазняющее смертных женщин.


[Закрыть], коего посол имел дерзость привезти с собою. Дай Луна им хоть полшанса – прожужжали бы ей все уши.

Но нет, сейчас она подобных речей терпеть была не намерена. В Халцедоновом Чертоге имелись банные покои с ваннами, наполняемыми подогреваемой саламандрами водой. Пожалуй, стоит отдохнуть в одной из них да поразмыслить, чем бы умиротворить сердца Верховных Королей, владык Темерского Двора.

Однако с этим Луна опоздала. Пока она мешкала у кресла, двери вновь распахнулись, явив ее взору человека, казавшегося здесь еще более неуместным, чем даже ирландцы. Песочного цвета волосы, крепко сложен, обыкновенен, точно черный хлеб, а на лице – целеустремленность, прямо противоположная беспечному веселью придворных.

Глашатай снова возвысил голос:

– Принц Камня!

Лондон, на земле и под землей, 3 июня 1639 г.

Треднидл-стрит оказалась от края до края запружена густой мешаниной телег, карет, верховых и пеших путников, а посему Энтони повернул на юг, миновал не столь людную Уолбрук-стрит, а затем свернул в куда более узкую Клок-лейн, под сень выступавших наружу, нависших над дорожною грязью верхних этажей. Укрывшись в тени Катлерс-холла, он приложил ладонь к толстому осмоленному брусу, разделявшему два здания, и широко развел пальцы.

Лондонский люд позади по-прежнему шагал своей дорогой, не замечая ни Энтони, ни темного проема, появившегося там, где его отродясь не бывало, словно втиснутого в несуществующую пустоту меж домами. В эту-то узкую брешь и шагнул Энтони, развернувшись боком, чтоб не задеть плечами стен.

Когда проем затворился за его спиной, он оказался на верхней площадке столь же узкой лестницы, спиралью тянувшейся вниз и почти не освещенной. С осторожностью нащупывая ногами камень ступеней – не сланец, не известняк, не кентский базальт, а гладкий, черный, какого не сыщешь ни в одном из обычных лондонских зданий, – Энтони начал спуск.

И вправду, пределы, в которые он вошел, не имели с обычными зданиями ничего общего. Казалось, он – в ином мире, и, в некотором смысле, это действительно был иной мир – тень Лондона, обретшая под землей форму и приютившая в мириадах покоев, залов и коридоров целый двор волшебных созданий, да так, что никто этого не замечал и даже не подозревал о его существовании.

Никто… за редким исключением.

От подножия лестницы вела вперед сводчатая галерея. Меж арок, поддерживавших потолок, мерцали холодные огоньки. Одни держались на месте, другие неспешно блуждали в воздухе сами собой, отчего тени двигались, дрожали, приплясывали. Да, мир этот отражал мир наверху, но вовсе не просто и прямо: вход с Треднидл-стрит находился совсем недалеко, однако расстояние пришлось прошагать немалое. Если догадки Энтони были верны, искать нужную ему особу следовало здесь.

Ливрейный дух, стоявший у дверей, подтвердил его правоту. Дивное существо глубоко поклонилось, распахнуло двери и удивительно громким для столь невеликих размеров голосом объявило:

– Принц Камня!

Картина, открывшаяся за дверьми, просто-таки ослепляла: яркие, как самоцветы, шелка, фантастические создания, сидящие либо стоящие в заученно непринужденных позах… Ко всему этому великолепию он давно привык… но не к центральной его фигуре, не к той оси, вкруг которой вращалось все остальное.

Луна стояла у кресла на возвышении, настороженная, точно застигнутая врасплох лань. Затейливые завитки ее серебряных волос подрагивали у щеки: по-видимому, за миг до крика глашатая она резко повернула голову. Блеск локонов затмевал собой серебряную парчу подъюбника, еще ярче оттеняя полночную синеву глянцевитого шелка лифа и сборчатых верхних юбок. В венце ее мерцали сапфиры – каждый ценою в целое состояние.

Встретившись с нею взглядом, Энтони моргнул, и минутное очарование рассеялось. Вид королевы дивных ошеломлял, сколь бы часто ты с нею ни виделся, а он уж давненько здесь не бывал.

Луна выступила вперед, приветствуя гостя. Безупречную линию ее бровей портила лишь крохотная морщинка над переносицей; должно быть, за нею таилось нешуточное разочарование.

– Энтони, – заговорила королева. После резкого шума и гомона лондонских улиц голос ее зазвенел, точно музыка, однако улыбка, заигравшая на губах при виде Энтони, не коснулась встревоженных глаз. – Рада вновь видеть тебя. Не прогуляться ли нам в саду?

Это устраивало Энтони как нельзя лучше. Поклонившись, он предложил королеве руку, и оба покинули зал. Следом за ними потянулась стайка самых доверенных из ее придворных дам.

Дивные, попадавшиеся навстречу, уступали дорогу, почтительно кланяясь и королеве, и ее смертному принцу. Окончательно привыкнуть к этому Энтони не мог до сих пор. В те времена, когда старый король Яков учредил титул баронета и принялся торговать дворянскими грамотами, дабы пополнить отощавшую мошну Короны, богатый отец тоже купил себе наследственное рыцарство, однако почестей, оказываемых принцу, сей ранг отнюдь не заслуживал. Да, в переходе от положения к положению он практиковался не первый день, но почести сродни королевским неизменно заставали его врасплох.

Пройдя сквозь изящную арку, они оказались в ночном саду. Здесь, вопреки всем законам природы, буйствовала растительность: благодаря беззаветным стараниям дивных садовников, вокруг пышно цвели фантастические цветы и в любое время года зрели самые разные фрукты. Отчасти из-за близости ночных садов Луна и предпочитала малый приемный зал главному, более величественному, где стоял ее трон. Она часто гуляла по извилистым садовым дорожкам, когда в компании, а когда и одна, внимая игре музыкантов или журчащим напевам Уолбрука. Что до Энтони – у него, к сожалению, редко находилось для этого время.

Едва они вышли в благоухающую прохладу садов, звезды над их головами взвихрились водоворотом, и созвездия волшебных огоньков слились в единую массу – в фальшивую луну.

– Насколько я понимаю, тебя что-то тревожит, – заговорил Энтони.

Пальцы Луны крепче стиснули его предплечье.

– Не что-то, а кто-то. Попробуешь угадать?

– Возможных подозреваемых только двое, – с кривой улыбкой отвечал Энтони. – Я бы сказал, Никневен.

– А я едва ли не жалею о том, что это не так.

Мрачность ее ответа казалась странной. Подобно дивной Англии, дивной Шотландией правил не один королевский двор, и разногласия с северными монархами у Луны нет-нет, да возникали. Однако Гир-Карлин Файфская была постоянной занозой в ее боку. Ненависти к Халцедоновому Двору и ко всему, за что он ратовал – то есть, к тесному согласию дивных и смертных, – Никневен отнюдь не скрывала. Не раз и не два угрожала она убить Энтони или проклясть весь его род вплоть до девятого колена.

Одним словом, лично ему раздоры с Ирландией казались куда предпочтительнее.

– Тогда о сути дела я, пожалуй, догадываюсь, – сказал он.

Выпустив его руку, Луна отошла к краю дорожки – к каменной вазе с цветущей лилией. Безукоризненно белые лепестки цветка потемнели, точно окровавленное горло, и королева погладила их кончиком пальца.

– В один прекрасный день какому-нибудь сообразительному малому из тех краев придет в голову убить Уэнтворта.

– Не настолько они глупы, – встревожился Энтони. – Гибель королевского наместника в Ирландии… от этого им станет только хуже.

– О, в самом деле, некоторые – некоторые! – из них это понимают. Но ведь тут довольно всего одного воина, одной горячей головы, одного гоблина, вздумавшего попроказничать…

Сзади приблизилась стайка придворных дам – словно птицы в украшенных самоцветами перьях и элегантных полумасках. Луна со вздохом двинулась дальше, к фонтану, где опустилась на скамью, а ее леди устроились неподалеку, дабы подслушивать исподтишка.

– Эоху Айрт сказал, что его темерские господа располагают сведениями, которые я непременно пожелаю узнать. Нужно придумать, чего бы еще он мог захотеть взамен.

Энтони присел на край чаши фонтана и оперся ладонями на прохладный мрамор. Вода обрызгала спину, однако розовый дублет из простой саржи вполне мог это пережить. Одевался он не элегантности ради.

– При дворе Уэнтворт непопулярен. Его отношения с королем неустойчивы: Карл не слишком ему доверяет, однако поддерживает, так как он – один из немногих дельных людей среди слуг Короны. Поговаривают даже о его намерении сделать Уэнтворта пэром. Однако врагов у лорд-лейтенанта полным-полно, не только в Ирландии, но и среди англичан. Его влияние на короля не по нраву многим. Возможно, его падение не за горами.

– Но изменит ли это хоть что-нибудь для Ирландии?

Вопрос был явно риторическим. Раздраженно взглянув на расшитый носок башмачка, Луна вновь устремила взгляд к Энтони.

– Итак, что привело тебя вниз? В последний раз ты говорил, что хочешь проводить побольше времени с леди Уэйр и новорожденным сыном. Как он поживает? Быстро ли растет?

Очаровательная забота! У дивных дети рождались так редко, что юные смертные приводили их в восхищение.

– Робин растет здоровым и сильным – несомненно, благодаря твоему благословению.

Трое детей, и ни одного не сгубили детские хвори… Энтони понимал: самые набожные непременно сказали бы, что за эти благословения он продал душу, якшаясь с дивными, – но, видя благополучие семьи, полагал сию цену невысокой.

Луна сузила глаза.

– Но ты, похоже, пришел не затем, чтоб поговорить о сыне. Тогда для чего же? Ты так целеустремленно вошел в зал…

– Есть кое-какая возможность, – признался Энтони. – Вполне способная улучшить твое расположение духа.

Придворные дамы подались вперед, чтоб лучше слышать.

– Война с Шотландией, – продолжал он, – идет из рук вон плохо. Карл послал туда армию, чтоб усмирить ковенантеров, однако из-за нужды в деньгах армия разваливается по швам. Поэтому он просит Сити о ссуде.

– Опять?! – негромко ахнула Луна, повторив его отклик на сообщение Соама, точно эхо. – Похоже, попрошайничество вошло у него в привычку, а королю это вовсе не подобает.

Отказать ей в правоте было бы невозможно даже при всем желании.

– Но отчего ты пришел с этим ко мне? Ссуда, выданная золотом фей, делу вряд ли поможет.

– Разумеется, разумеется. Я намерен не давать ему ссуды вовсе.

Королева устремила на него немигающий взгляд. Казалось, весь ее образ отлит из серебра, инкрустированного самой темной на свете лазурью. Энтони терпеливо ждал, предоставляя ей время оценить возможные последствия.

Наконец статуя вновь возвратилась к жизни.

– Уверена, у тебя есть на то причины, – сказала Луна. – Ты разбираешься в финансах Сити лучше меня. Однако взгляни на вещи шире: если ковенантеров не удастся одолеть сейчас, в будущем они станут еще сильнее. В Лондоне им уже сочувствуют слишком многие, и нам они враждебны.

Это «нам» имело множество возможных значений, в зависимости от случая. Порой так именовала себя сама королева. Порой это слово означало всех лондонцев – и на земле, и под землей. На сей раз оно, несомненно, значило нечто среднее, а именно – дивных Халцедонового Двора. Насколько Энтони знал, города дивных рядом с городом смертных не было больше нигде во всем мире: другие волшебные королевства располагались вдали от человеческого жилья.

Все это делал возможным Халцедоновый Чертог. Отражение домов и улиц Лондона, залы и коридоры огромного подземелья надежно хранили обитателей от звона церковных колоколов и холодного железа верхнего мира. Однако дивные время от времени выбирались наружу, и предпочитали видеть навещаемый мир если не дружественным, то хотя бы нейтральным.

Самые фанатичные из протестантов – пресвитериане и не признающие официальной церкви «благочестивые», прозванные врагами «пуританами» – от нейтралитета были весьма и весьма далеки. Эти считали всех дивных бесами, а Шотландия под их властью сделалась краем суровым и неприветливым. Рост их влияния в Англии станет чувствительным ударом по местным дивным.

– Это я понимаю, – сказал Энтони. – Однако тут есть и другое соображение. Король отчаянно нуждается в деньгах. Его судьи и стряпчие уже отыскали все возможные лазейки, все забытые, вышедшие из употребления статуты, которые могут принести ему хоть какой-то доход – и корабельную подать[12]12
  Корабельная подать (или корабельные деньги) – старинная повинность прибрежных графств снаряжать для обороны страны определенное число военных кораблей. В период единоличного правления Карл I превратил ее в денежный сбор и пытался распространить на внутренние графства страны.


[Закрыть], и рыцарскую повинность[13]13
  Рыцарская повинность (или «опись рыцарского имущества», англ. – Distraint of Knighthood) – закон, обязывавший всех землевладельцев, имеющих определенный ежегодный доход, присутствовать на коронации, чтоб быть посвященными в рыцари. Воспользовавшись этим законом, давно вышедшим из обихода, но и не отмененным, Карл I обложил крупными штрафами за уклонение от принятия рыцарского звания всех, кто, подпадая под действие закона, не явился на его коронацию.


[Закрыть]… он даже продолжает взимать потонный и пофунтовый сбор, не имея на то никакого законного права[14]14
  Пошлина на привозное вино и процент со стоимости любого ввозимого в страну товара, форма субсидий в пользу Короны, являющихся не обязанностью, но добровольным даром подданных. Назначение потонного и пофунтового сбора находилось в компетенции английского парламента. Карлу I права на данный сбор предоставлено не было, однако король продолжал взимать данный сбор без согласия парламентариев.


[Закрыть]. И этого все еще мало.

Луна приподняла подбородок. Быть может, она уже понимает, куда он целит? Да, на ее лице не имелось даже намеков на возраст, однако на трон она взошла еще до рождения Энтони, а уж за политические игры взялась и того раньше.

– Не сумев получить денег от Сити, – пояснил Энтони, – он будет вынужден созвать парламент.

Неподалеку, в ветвях ивы, запел соловей. Придворные дамы были слишком хорошо воспитаны, чтобы шептаться друг с дружкой, в то время как их королева погружена в молчаливые раздумья, и потому лишь многозначительно переглянулись. Тех, кто не разбирался хотя бы в основах политики смертных, Луна при себе не держала.

– Отчего же ты пришел с этим ко мне? – наконец спросила она.

– Мне нужна твоя помощь.

Немедленного отказа не последовало, и это весьма обнадеживало.

– Сказав, что не намерен давать королю ссуды, я говорил о желаемом результате. Однако я думаю, борьба будет нелегка. Городской совет, несомненно, проголосует против, но мне хотелось бы, чтоб против короля выступили и олдермены. Пенингтону и прочим эта война отнюдь не по нутру.

– Так устрой это сам. – Слова Луны прозвучали сухо, точно треск раскрытого веера. – Ведь у тебя, несомненно, есть способы убедить коллег в своей правоте.

Смущенный резкостью отповеди, Энтони поднялся с края фонтана, выпрямился и мягко пояснил:

– Возможно, если бы времени было достаточно. Но я не могу действовать исподволь быстро, а с короля вполне станется заточить того, кто бросает ему вызов, в тюрьму.

Луна тоже поднялась со скамьи.

– И потому ты просишь меня помочь… полагаю, повлияв на них в сновидениях? – То был самый мягкий из ее способов убеждения, однако ответить Энтони не успел. – Ради отказа, на который они иначе могут и не решиться. Однако я не уверена в твоей правоте.

Отчего она так бездумно противится? Страх перед ковенантерами и их верой объяснял это лишь отчасти. Разумеется, Луна заботится о своих дивных подданных, но ведь она заботится и об Англии…

Ах, да. Об Англии и о ее монархе. Коего однажды, многие годы назад, когда на троне еще восседала англичанка, поклялась защищать. Ясное дело, этакий бунт против воли Короны ей не по нраву. Однако симпатий к человеку, носящему эту корону, Луна отнюдь не питала: недостатки Карла она знала не хуже самого Энтони. Не могла разглядеть лишь одного – отчего противодействие послужит благополучию Англии лучше повиновения.

– Карл правит, не советуясь с парламентом, вот уже десять лет, – напомнил Энтони.

Кто-то из слушательниц пренебрежительно хмыкнул.

– Ее величество правит, не нуждаясь ни в каких парламентах, – дерзко сказала леди Нианна.

– Ее величество правит государством, где подданных меньше, чем в моем округе, – рыкнул на нее Энтони, разгневанный непрошеным вмешательством, но тут же поморщился и поспешил поклониться Луне, прося извинить его несдержанность. – В Англии много тысяч жителей – сотни тысяч только в окрестностях Лондона. Одному человеку, даже при помощи советников, за таким множеством не уследить. Ну, а парламент, особенно Палата общин, издавна служит гласом народа, сообщает правителю о людских нуждах. Но Карл отказался от этой традиции, когда она стала для него обременительной.

Отповедь в адрес Нианны заставила королеву возмущенно расправить плечи, однако теперь она взирала на Энтони бесстрастно. Поколебавшись, он решил разыграть опасную карту.

– Он станет править, как правила твоя предшественница: его воля – закон, а перечить никто не смей.

Серебряные глаза королевы полыхнули гневом.

– Не суди о том, чего не знаешь, – ледяным тоном сказала Луна. – О нашем дворе в те времена тебе не известно ничего.

Но Энтони под ее взглядом даже не дрогнул.

– Я знаю то, что рассказала мне ты. Знаю, для чего ты пригласила меня править вместе с тобой и удостоила меня особого титула. Для того, чтобы вместе трудиться ради общего блага, ради блага и смертных и дивных. Хорошо. Слушай же. Я, Принц Камня, говорю: это нужно Лондону. Это нужно всей Англии.

Под взором королевы дивных было так просто стушеваться, онеметь от благоговейного страха… Однако Принц Камня был королевским консортом и тоже имел здесь, при дворе, кое-какую власть. Случалось им вздорить и прежде, когда Энтони считал, что этого требует долг; по этой-то причине, из-за упорства в защите интересов смертных, о коих королева иначе могла позабыть, Луна и выбрала его в соправители. Выбрала, веря, что он не станет упорствовать без необходимости.

Сейчас он твердо смотрел ей в глаза и от своего не отступался.

В уголке ее рта мелькнула едва заметная тень морщинки. Возможно, сия конфронтация была неизбежна, но он мог хотя бы позаботиться о разговоре без лишних ушей. Теперь же все это было уж очень похоже на принуждение, демонстрацию власти перед ее придворными дамами, утверждение своего права требовать этой уступки. Нужно будет после перед ней извиниться.

– Хорошо, – сквозь стиснутые зубы процедила Луна. – Мы позаботимся, чтобы колеблющиеся склонились в нужную сторону и выступили против ссуды.

«Мы…» «Мы, повелительница Халцедонового Двора», или «мы, дивные»? Так или иначе, желаемого он, хоть и не слишком изящным образом, добился.

– Благодарю тебя, – сказал Энтони, кланяясь Луне от всей души. – Взамен я сделаю все возможное, чтоб восстановить жителей Лондона против ковенантеров.

В глазах Луны мелькнули искорки, но отчего? Похоже, гнев ее сменился чем-то наподобие веселья.

– Действительно, сделаешь. Если надежды твои оправдаются и Карл созовет новый парламент, мы ожидаем увидеть там и тебя.

Энтони удивленно заморгал.

– В парламенте?

– Да, ты не пэр и связей с деревней почти не имеешь, так что придется бороться за одно из мест, отведенных в палате общин Лондону. Но это вполне уместно: другие будут представлять там смертных лондонцев, а ты – дивных.

Так далеко Энтони, честно сказать, не загадывал. Впрочем, отчего бы и нет? Правда, парламент не созывался так долго, что мир сей был ему почти незнаком. Как туда проникнуть, что делать, оказавшись там?

Хотя все это вряд ли слишком уж отличается от Суда Старейшин. Да, он привык считать себя послом смертных в царстве дивных, но ведь границу меж двух миров можно пересечь и в противоположную сторону. Можно… и даже должно – на то он и Принц Камня.

– Как повелишь, государыня, – с новым поклоном ответил он.

Кеттон-стрит, Лондон, 2 апреля 1640 г.

Рот человека, брошенного на колени на пол подвального этажа, к ногам Луны, надежно заткнули кляпом. Глаза смертного над плотной тряпкой, не позволявшей издать ни звука, полыхали огнем. Жгучая ненависть в его взоре испепелила бы Луну… если бы только могла.

Разумеется, даже обретший дар речи, сжечь он никого не мог, но бед натворил бы немало. Да, конечно, Луна была защищена – ведь она никогда не поднималась наверх, не вкусив молока или хлеба, принесенного в дар дивным, и это хранило ее от веры смертных, холодного железа и прочих враждебных чар. Однако достаточно крепкая вера, подобно топору, насквозь прорубающему латы, могла преодолеть многое.

Испытывать крепость веры этого человека Луне отнюдь не хотелось. Пусть испепеляет ее взглядом, сколько угодно – лишь бы к божественным именам не взывал, а кляп был самым безобидным средством заставить его замолчать.

– Где ты нашел его? – спросила она сэра Пригурда Нельта.

Великан возвышался за спиной коленопреклоненного, словно скала, хоть чары, скрывавшие его истинную природу, и уменьшали Пригурда до человеческой величины. Правда, под этакой маскировкой капитан Халцедоновой Стражи чувствовал себя неуютно и носил ее из рук вон скверно.

– Неподалеку от ворот Олдерсгейт, – пророкотал он. Казалось, его низкий бас отдается во всем теле. – Обкладывал хворостом то самое дерево, в руке держал кремень с кресалом.

Луна едва смогла сдержать дрожь. Исполняя свой долг, защищая ее, Пригурд был непоколебим. Заметив, сколь этот человек ее напугал, великан вполне мог размозжить ему голову, а на том и делу конец.

Чем мог бы кончиться поджог? Сказать откровенно, этого Луна не знала. Да, Халцедоновый Чертог был всегда с нею, словно вторая кожа, покрывшая тело в тот миг, когда она объявила себя самодержицей. Однако всех его секретов она так и не разузнала, и что случится, если кто-либо попробует уничтожить один из потайных ходов, соединявших дворец дивных с тканью бренного Лондона, могла только предполагать.

Вопрос, достойный выяснения… но не сейчас.

– Кто он таков?

Пленник задергался, силясь освободиться от уз. Пригурд за его спиной стиснул кулаки. Негромкий рык означал, что держать нрав в узде великану не так-то просто.

Человек, выступивший вперед, дабы ответить ей, казался в сей зловещей обстановке куда уместнее и Луны, и даже Пригурда. Одевался он, точно обычный чернорабочий (хотя по образованию, если не по рождению, был достоин большего), и прекрасно знал места наподобие таверны над их головами. Именно он и подыскал для допроса этот подвал, когда Луна решила не рисковать, приводя пленника в Халцедоновый Чертог. Кабы не дух, без всякой маскировки угнездившийся на его плече с пером и рожком чернил, он вполне мог бы сойти за простого, совершенно неприметного человека.

Что ж, для его рода занятий это подходило как нельзя лучше. К чему главе тайной службы броская внешность?

Вопреки всем стараниям Луны и Энтони, смертных, имевших дело с Халцедоновым Двором и знавших об этом, до сих пор было очень и очень мало. Ныне таких насчитывалось чуть более дюжины – явное улучшение в сравнении с прежними временами, однако непреходящая угроза со стороны благочестивых и необходимость оберегать Халцедоновый Чертог превращали приглашение вниз чужих в затею, в лучшем случае непредсказуемую. Большинство попадали туда, так как имели знакомства среди придворных – скажем, возлюбленного, или заказчика, или же дивного покровителя. Лишь Бенджамин Гипли, один из всех, занимал важный пост, занимаясь некими закулисными делами, которых не мог или не хотел брать на себя Энтони.

– Хамфри Тейлор, – отвечал он, бросив взгляд на клочок бумаги, поданный ему духом. – Настоятель прихода Святого Ботольфа в Олдерсгейте, за городской стеной, где, как нам известно, произнес пуританскую проповедь… а то и целую дюжину.

Все это Луну ничуть не удивляло. Изорванные, поношенные, одежды Хамфри Тейлора отличались предельной простотой ткани, расцветки и кроя – явный протест против тщеславной пышности королевского двора. Сие обстоятельство указывало на его убеждения столь же ясно, сколь и истовость взгляда.

Хотелось бы Луне вынуть из его рта кляп и расспросить самой… Но, если бы даже удалось обманом напоить его вином дивных и тем удержать от набожных речей, зачем обрекать человека на пожизненные муки, на неизбывную тоску по утраченному волшебному царству?

Хотя нет. Тосковать этакий малый не станет. Скорее, лишит себя жизни, приняв на душу меньший грех, дабы избежать большего, а то и отыщет способ умереть смертью мученика в попытке уничтожить ее двор.

Тем более, одну попытку он уже совершил.

– Так ты говоришь, он пытался поджечь нашу ольху, – сказала она, огибая пленника кругом, да так близко, что едва не задела его юбками.

Явно недовольный тем, что королева подошла к смертному вплотную, Пригурд переступил с ноги на ногу, однако препятствовать ей не стал.

– А как же он узнал о ней? Понимал ли он, что хочет сжечь?

Гипли вернул духу бумагу и согнал его с плеча.

– По меньшей мере, он знает, что ольха как-то связана с дивными. Что ему известно еще, с уверенностью сказать не могу. Но он узнал об этом из сновидений.

– Из сновидений? – Луна остановилась, как вкопанная. – Кем насланы?

Смертный глава тайной службы виновато пожал плечами.

– Что у человека в голове – за тем, к великому сожалению, не уследить. Но я порасспросил соседей – семьи в Лондоне у него нет – и выяснил, что его сны начались зимой, после визита какого-то шотландского пресвитерианина.

– Настоящего?

– Чтобы ответить, нужно найти этого шотландца, – сказал Гипли. – Но Тейлор твердо уверен, что да.

Луна ущипнула себя за переносицу, но тут же поспешила опустить руку. Был этот пресвитерианин укрытым чарами дивным, или нет, его след вел в Шотландию – то есть, ко двору Никневен, Гир-Карлин Файфской.

Протестовать, убеждать Никневен, что ее ненависть направлена не на ту цель, не имело смысла. Да, в интригах, погубивших смертную королеву скоттов полвека назад, Луна участия не принимала, но это не значило ровным счетом ничего: главное – к казни Марии Стюарт приложил руку Халцедоновый двор. Большинство шотландских дивных об этом забыли (дела человеческие стираются из памяти быстро), однако Никневен лелеяла вражду до сих пор.

Правда, до последнего времени вражда Гир-Карлин была не столь откровенной. Довольно многочисленная партия при дворе Луны, поощряемая агентами и союзниками Никневен, полагала дивных выше смертных. Люди для них были, в лучшем случае, игрушками, в худшем же – ослабляли, оскверняли дивных, из-за чего те и выродились, утратили величие былых времен, столь давних, что ныне никто их толком не помнил. Сотрудничество со смертными – согласие, за которое ратовала Луна – по их мнению, шло дивным только во вред.

А Халцедоновый Чертог был орудием этого сотрудничества, убежищем, позволявшим смертным и дивным сосуществовать. Похоже, Никневен, утратив терпение, решила ускорить ход событий и нанести прямой удар.

Пусть Тейлор и остановлен, успокаиваться было рано. Очнувшись от раздумий, Луна вновь обратилась к Гипли:

– Что он говорил соседям?

Глава тайной службы мигом уловил суть вопроса.

– Соседи считают его помешанным. Возможно, воспаление мозга… хотя человек, снимающий жилье с ним на паях, думает, что все это – какой-то завуалированный протест против разложения двора. Справлялся, не агент ли я Тайного Совета. Думаю, в надежде на награду.

Тогда Халцедоновому Двору больше ничто не грозило – до поры. В те времена, когда смертные появлялись в Халцедоновом Чертоге лишь в качестве ручных зверушек или пешек в руках придворных, а после их вышвыривали, точно сломанных кукол, хранить тайну было куда как проще. Теперь, на волне пуританской веры, придется блюсти сугубую осторожность. Если хоть кто-нибудь – хоть кто-нибудь враждебный – поверит, что в недрах Лондона обитают дивные…

– Выследи этого шотландца, – велела Луна. – Имя тебе известно? Узнай, кем он послан – одной из шотландских сил, или другими, действующими через вторые руки.

После неких запутанных дел прошлого французский Двор Лилий уж точно не питал к Луне ни малейшей любви. Между тем, связи французов с шотландцами до сих пор сохраняли такую прочность, что первые вполне могли счесть вторых подходящим прикрытием для собственных замыслов.