Текст книги "Наука Ренессанса. Триумфальные открытия и достижения естествознания времен Парацельса и Галилея. 1450–1630"

Автор книги: Мари Боас Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Коперник писал, что в центре всего находится Солнце на троне: «…кто мог бы поместить этот светильник в другом и лучшем месте, как не в том, откуда он может все освещать? Ведь не напрасно его называют светильником мира, умом его, правителем. Именно так Солнце, как бы восседая на царском троне, правит обходящей вокруг него семьей светил»[25]25
  Ibid. P. 19.


[Закрыть].

Кстати, это объясняло, почему все планетарные движения включают 365-дневный период.

Четвертое допущение касалось размера Вселенной; она должна быть, как утверждал Коперник, очень велика, настолько велика, что расстояние от Земли до Солнца ничтожно мало по сравнению с расстоянием от Солнца до сферы неподвижных звезд. Это очень важный постулат, поскольку он один мог объяснить тот факт, что движение Земли не отражено в видимом движении фиксированных звезд. Фиксированные звезды в системе Коперника должны показывать явление параллакса. Иными словами, любая звезда должна казаться движущейся туда-обратно относительно заднего плана в течение года, когда Земля движется с одной стороны своего годового пути к другой. Точно так же фотограф видит группу людей перед ним по-разному, если он будет перемещаться в разные стороны перед ней. Но фиксированные звезды не демонстрировали никакого параллакса. Этот факт вряд ли можно считать удивительным, поскольку он не улавливался даже телескопами до 1838–1839 годов. Это было слабое место системы Коперника. Он мог лишь настаивать на том, что параллакс существует, но слишком мал (из-за огромных расстояний), чтобы его можно было заметить.

Три последних допущения касались движения Земли. Коперник предполагал, что суточное вращение Земли порождает восход и заход Солнца, планет и неподвижных звезд, а годовое обращение Земли вокруг Солнца вызывает видимое годовое движение Солнца и видимую ретроградацию определенных планет[26]26
  К этим двум движениям Коперник впоследствии добавил третье – движение полюсов, чтобы объяснить постоянство угла наклона земной оси, которой грозит опрокидывание, когда Земля переносится по кругу твердой движущейся сферой.


[Закрыть]. Получившаяся система – знакомая картина коперниковской Вселенной: в центре – Солнце, затем сферы Меркурия, Венеры и Земли с Луной, Марса, Юпитера и Сатурна со сферой неподвижных звезд, образующей границу Вселенной.

Так, проявив большой талант, Коперник улучшил порядок и гармонию расположения планет. Движения Земли, утверждал он, объясняют многое, что до этого вызывало беспокойство астрономов, ведь отсутствие гармонии не может не тревожить. Одно только суточное движение Земли объясняло восход и заход звезд, планет и Солнца, которые сами теперь не демонстрировали суточного движения. Не менее важно: годовое обращение Земли вокруг Солнца не просто заменило годовое движение Солнца. Оно также послужило для упорядочения движения планет. В системе Коперника ретроградные движения планет считались только видимыми.

Рис. 4. Видимое движение Юпитера в связи с его истинным движением. Размер орбит не в масштабе

Истинное движение каждой планеты шло только в одном направлении – вокруг Солнца, хотя из-за движения Земли так не казалось. Движение Земли (наше собственное) заставляет нас видеть планеты на фоне неподвижных звезд под разными углами зрения, пока Земля (и мы) движется по орбите вокруг Солнца в том же направлении, но с другой скоростью.

Рис. 5. Сравнение систем Коперника и Птолемея В системе Коперника С – Солнце, центр системы; В – Земля; Е – внешняя планета. В системе Птолемея С – Земля; D – Солнце; Е – центр эпицикла планеты; сама планета – в точке F. Линия от Земли до планеты во втором случае будет параллельна линии от Земли до планеты в первом случае, и угол между этой линией и линией от Земли до Солнца будет одинаковым в каждой системе. Следовательно, видимое положение планеты одинаковое

Предположим, мы рассматриваем видимый путь внешней планеты, такой как Юпитер, за год. Пока Земля делает один полный оборот вокруг Солнца, Юпитер продвинется только примерно на 30 градусов своей орбиты (здесь обе орбиты считаются круглыми), потому что ему необходимо около двенадцати лет, чтобы сделать полный оборот вокруг Солнца. Как показано на рис. 4, результат будет следующим: пока Земля делает оборот за двенадцать месяцев, и Юпитер перемещается на своей орбите между точками 1 и 12, его путь, видный с предположительно неподвижной Земли на фоне сферы фиксированных звезд, будет таким, как показано цифрами 1' и 12', причем в начале года движение происходит в обратном направлении. Если видимый путь Юпитера наблюдается на протяжении полного орбитального цикла, результат будет выглядеть серией петель. Видимый путь Юпитера, таким образом, является результатом пренебрежения различий между абсолютным и относительным движениями. На самом деле его орбита – такая же плавная кривая, как орбита Земли, и его движение происходит всегда в одном направлении. Для Коперника это открытие явилось удовлетворительным упрощением, хотя представляется сомнительным, что остальные восприняли его так же. Оно определенно отделило видимость от реальности. Коперник пытался доказать лишь одно: относительное движение – обычное дело.

Как говорит Эней у Вергилия: «В море из порта идем, и отходят и земли, и грады». Когда корабль идет по спокойной воде, все, что находится вне его, представляется морякам движущимся в соответствии с движением корабля. Сами же они со всеми находящимся там будто бы стоят на месте[27]27
  De Revolutionibus. P. 14.


[Закрыть].

Это было правильно, как и то, что многие движения в двух системах, которые кажутся разными, на самом деле взаимозаменяемы, будучи идентичными, хотя и приписываемыми разным телам (случай с внешней планетой, такой как Юпитер, показан на рис. 5).

Коперник был уверен, что Земля движется и что он убедительно ответил на все доводы Птолемея, отвергающие этот факт. Несомненно, он успешно вывернул систему Птолемея наизнанку, убрав Землю из центра Вселенной (хотя не так далеко, чтобы это представляло неудобства: она находилась совсем рядом с центром, если сравнивать с расстоянием от неподвижных звезд) и поместив туда Солнце. Также он сделал фиксированные звезды действительно неподвижными, лишил движения Солнце и использовал движение Земли для объяснения нескольких движений сразу. Так, по его мнению, он значительно упростил, упорядочил и гармонизировал систему, придав ей единообразие. В результате теперь она более соответствовала, чем система Птолемея, оригинальной концепции Вселенной Платона, став математически выразимой в терминах кругового движения. Правда, Копернику все еще приходилось использовать эксцентрики, эпициклы и деференты, которые вряд ли можно было считать простыми, хотя их использование трактовалось как соответствующее Платонову требованию – сочетания круговых движений. Но он ликвидировал понятие «эквант», обладавшее весьма сомнительной полезностью и не имевшее физического смысла. И он объяснил непонятные движения планет в обратном направлении как видимость. Коперник не сомневался, что математическая изобретательность и элегантность должны понравиться астрономам-теоретикам. Он создал истинно пифагорейскую систему, которую математики не могли не оценить. То, что в ней продолжали оставаться знакомые эпициклы и эксцентрики, в XVI веке могло считаться преимуществом: все знали, как ими пользоваться. Без них Вселенная могла бы показаться неполной. Коперник сохранил кристаллические сферы и не только объяснил, что удерживало планеты на местах во Вселенной и почему они движутся по кругу, но и сохранил аристотелевскую концепцию Вселенной – средоточия концентрических сфер. Вселенная Коперника стала больше, но она все еще была ограничена внешним краем сферы фиксированных звезд, теперь по-настоящему неподвижных. Кроме того, математика Коперника была чуть проще, чем математика Птолемея.

Было ли преимуществ много? Можно ли принять систему, если в ней все устроено вроде бы разумно, но недоказуемо? И было ли в ней все действительно разумно? Да, в системе Коперника, безусловно, имелись преимущества, но было ли достаточно, чтобы люди захотели отказаться от того, что существовало много веков, и заменить Аристотеля и Птолемея Пифагором и Коперником? Даже преимущества, касающиеся единообразия, были достигнуты не без трудностей. Хотя утверждение о том, что Земля вращается вокруг Солнца, создало некоторые упрощения, но не объяснило, почему, если Луна вращается вокруг Земли, нет оснований предполагать, что планеты делают то же самое. Конечно, было утешением удостовериться в том, что Земля все-таки не сведена к статусу обычной планеты, она остается уникальной, имея спутницу Луну.

Даже с учетом несомненной убедительности доводов, представленных Коперником, доказательств не было. Понятно, что никто и думать не мог о проведении экспериментов, чтобы проверить, действительно ли Земля вращается вокруг своей оси. Однако все знали, что годовое вращение Земли должно стать причиной звездного параллакса. А Коперник лишь утверждал, что расстояния слишком велики, чтобы наблюдать это явление. Аргумент, основанный на известном факте о своеобразии относительного движения, был убедительным, но едва ли решающим. Безусловно, путешественник на движущемся корабле может представить себе, что находится в покое, а берега двигаются, но он почти сразу поймет, что ощущения его обманывают. В общем, в повседневном опыте ничто не подсказывало жителям Земли, что им следует пересмотреть свои взгляды. Каждый день люди видели своими глазами, что Солнце движется по небу, а Земля пребывает в покое. Если Земля не являлась центром Вселенной, как быть с силой тяжести? Хуже того: если Земля не находится в центре Вселенной, как быть с человеческим достоинством? Разве Бог создал Землю не на радость человеку? И разве он не поместил ее в центр Вселенной, чтобы это доказать? Земля – определенно единственное обиталище человека (и вовсе незачем повторять дикие бредни атеистов вроде Эпикура, которые думают иначе). Иными словами, Земля уникальна, единственна в своем роде и должна занимать уникальное место. С какой стати движения планет влияют на Землю и ее обитателей, если планеты движутся вокруг Солнца? Для нас знание, что Коперник прав, делает аргументы против сказанного выше банальными. Мы искажаем и достижения Коперника, и трудности на его пути, если не осознаем, что все не так просто. У него были основания опасаться презрения, поскольку его идеи были лишены доказательности и вполне могли вызвать смех.

И все же Коперник всего лишь следовал принципам гуманизма. Он пытался заменить авторитет Аристотеля, который в XVI веке уже устарел, системой, также основанной на авторитете древних греков. Кстати, она имела дополнительное преимущество – была совместима с доктринами Платона, которые в те времена стали более уважаемыми, чем идеи его ученика – Аристотеля. Сделав это, Коперник выдвинул весьма интересную гипотезу. Однако чтобы стать убедительной, астрономической системе необходимо нечто большее, чем вероятные гипотезы. Необходимо представить истинную физическую картину Вселенной. Намеревался ли Коперник ее создать так же, как создал математически полезные гипотезы планетарного движения? Есть основания полагать, что да. Когда впервые появилась его книга, она предварялась «Обращением к читателю» «относительно гипотез в этой работе». В нем говорилось, что астрономию следует рассматривать как интеллектуальное упражнение, в котором астроном, не в силах достичь физической истины, должен удовлетвориться представлением любой оригинальной гипотезы, которая ему подходит и не противоречит фактам. Внимательное прочтение материала сразу наводит на мысль, что писал «Обращение» не Коперник. Астрономы конца XVI века знали, что это был Осиандр. Сначала никто не обратил большого внимания на это предварительное отречение, поскольку никто не знал, насколько велика приверженность Коперника истинности своей системы. Только позднее его последователи, такие как Кеплер, сочли необходимым уточнить: их учитель всегда имел в виду, что сказанное им должно приниматься как физический факт, а не как математическая гипотеза. В этом отношении они, вероятнее всего, правы.

Коперник определенно считал, что его предположения относительно движений во Вселенной являются обоснованными и гипотезы достаточно разумны, чтобы считаться вероятными. Он не ждал, что наблюдения подтвердят их, поскольку по собственному опыту знал: высокая степень точности наблюдений достигнута не будет. Тем более имелись основания, создавая новый космос, полагаться на математические аргументы. Коперник не считал себя революционером в астрономии. Он использовал другой философский базис – пифагорейский, чтобы создать более близкую к реальности картину мира, чем у Птолемея. Вот только его Вселенная слишком напоминала птолемеевскую, однако цениться от этого меньше не стала. Каркас был тот же – структура разная. Коперник не стремился создать новые небеса и новую Землю. Он предпочел объяснить природу старых вещей полнее и точнее.

Глава 4
Великий спор

Когда мне доводилось время от времени встречать человека, поддерживавшего точку зрения Коперника, я спрашивал, всегда ли он в нее верил. Среди большого количества людей, опрошенных мной, многие говорили, что долгое время придерживались противоположного мнения, но изменили его, убежденные силой аргументов. Расспрашивая их по очереди, чтобы убедиться, насколько хорошо они владели доводами противоположной стороны, я обнаружил, что у них всегда наготове шаблонные формулировки, иными словами, я так и не понял, почему они изменили свою позицию: по причине невежества, тщеславия или чтобы продемонстрировать свою эрудицию. С другой стороны, когда я опрашивал перипатетиков и последователей Птолемея (из любопытства я обращался к многим), насколько хорошо они изучили книгу Коперника, оказалось, что только немногие ее видели и, как мне показалось, никто не понял[28]28
  Galileo. Dialogue Concerning the Two Chief World Systems, tr. by Stillman Drake. Berkeley, 1953. P. 128 (The Second Day; Sagredo to Simplico).


[Закрыть].

Очень трудно судить справедливо о влиянии новой научной идеи в дни, предшествующие книжным обзорам и научным конференциям. Получается, что при этом ты целиком зависишь от оценки комментариев, доводов за и против. Как, например, воспринимать равнодушную оценку ученого вкупе с ожесточенными нападками и не менее яростной защитой людей, не имеющих отношения к научному миру? Можно только попытаться подойти к оценке свидетельств творчески, памятуя, что упоминание вообще, пусть даже в неблагоприятном свете, есть достижение.

В случае с Коперником имеется еще одна сложность: его теория в определенных кругах была известна много лет до опубликования De Revolutionibus в 1453 году, благодаря «Маленькому комментарию», слухам и «Первому рассказу» Ретика. Его при жизни высоко ценили в астрономических кругах, даже называли потенциальным епасителем астрономии. (Интересно, что не многие из тех, кто с нетерпением ждал появления его теории, восприняли ее, когда она была наконец опубликована.) Историки иногда удивляются и огорчаются тому, что далеко не все астрономы были немедленно обращены в новую веру, а некоторые даже активно выступили против. На самом деле удивляться, скорее, надо тому, что очень многие приложили усилия, чтобы разобраться в новой сложной теории, для правильной оценки которой необходимы немалые математические знания.

В действительности книга De Revolutionibus была достаточно востребованной, чтобы гарантировать ее второе издание (Базель, 1566) с «Первым рассказом» (теперь в третьем издании) в качестве приложения. Конечно, многие, должно быть, узнали больше от Ретика, а не от Коперника, и, по-видимому, далеко не все, многоречиво толковавшие о его новой теории, читали его труд. Однако было много астрономов, активно использовавших математические методы, и, каким бы медленным ни было продвижение новых идей в XVI веке, в течение полудюжины лет после публикации теория Коперника начала использоваться. Последовали широкие обсуждения. К концу века даже литераторы, такие как Монтень, знали о системе Коперника достаточно, чтобы упоминать в своих трудах о ее применении. Ее распространение шло быстрее всего в Германии, центре астрологии и производства астрономических инструментов, где находились такие крупные университеты, как в Виттенберге, в котором учился Ретик. Но благодаря некоторой неравномерности интеллектуального развития новые астрономические идеи оказались быстрее всего замеченными в Англии и Испании – странах, считавшихся отсталыми в культурном и научном отношении. Вероятно, так случилось потому, что старые идеи в них не слишком укоренились.

Представляется странным, что вначале Коперника прославляли как астронома-наблюдателя. Это действительно странно, потому что, насколько известно, он почти не вел наблюдений и не придавал большого значения их точности. Даже Тихо Браге, величайший из астрономов-наблюдателей от Гиппарха до Гершеля, относился к наблюдениям «несравненного Коперника» с великим уважением, хотя с удивлением нашел их несколько сырыми[29]29
  Brahe T. Description of his Instruments. P. 46, 110.


[Закрыть]. Очевидно, акцент на обсервационные достижения Коперника являлся частично результатом первого практического использования его новой системы – в вычислении планетарных таблиц. В De Revolutionibus Коперник привел грубые таблицы, а затем Эразм Рейнгольд (1511–1553), профессор астрономии в Виттенберге, составил новые усовершенствованные таблицы, достаточно полные, чтобы занять место безнадежно устаревших альфонсин[30]30
  А л ь ф о н с и н ы – астрономические таблицы, созданные под патронатом кастильского короля Альфонсо. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Рейнгольд назвал таблицы прусскими, в честь своего покровителя – прусского герцога (1551). Отношение Рейнгольда к теории Коперника весьма своеобразно. В 1542 году, занимаясь редактированием «Новой теории планет» (New Theory of the Planets) Пурбаха, он заявил (предположительно основываясь на «Первом рассказе»), что Коперник должен стать «восстановителем астрономии» и новым Птолемеем[31]31
  Dreyer J.L.E. History of Astronomy. New York, 1953. P. 318, 345. Публикация Рейнгольдом Пурбаха несколько раз переиздавалась.


[Закрыть]. Когда увидел свет De Revolutionibus,

Рейнгольд понял, что система Коперника может стать основой для расчета новых таблиц. Тем не менее он не был его горячим поклонником. Для него было вполне достаточно, что Коперник создал новый удобный аппарат, который существенно упрощает расчеты.

Положение Рейнгольда было таким же, как многих астрономов-вычислителей. Его прусские таблицы действительно широко использовались и помогли выполнить реформу календаря, на что и надеялся Коперник. Они часто пересматривались для других стран и расширялись. Первый такой случай имел место в 1556 году, когда появился труд под названием «Таблицы для года 1557, составленные в соответствии с принципами Коперника и Рейнгольда для лондонского меридиана» (Ephemeris for the Year 1557 according to the Principles of Copernicus and Reinhold for the Meridian of London). Его автору Джону Филду нечего было сказать миру о достоинствах системы Коперника (как, впрочем, и о чем-то еще, поскольку он остался неизвестным). Предисловие написал математик, астролог, спиритуалист и сторонник экспериментальной науки Джон Ди (1527–1608). В нем ученый объяснил, что убедил своего друга составить таблицы, поскольку решил, что работы Коперника, Рейнгольда и Ретика сделали прежние таблицы устаревшими. Но он не считал, что предисловие – подходящее место для критического обсуждения достоинств системы Коперника. И не сделал этого ни в этом предисловии, ни в других трудах тоже. Очевидно, он не имел желания принять физическую реальность вычислительной и гипотетической системы.

После трудов Рейнгольда все астрономы-вычислители должны были считаться с Коперником. Так, Понтюс де Тиар, являвшийся сторонником системы Коперника, в своих «Таблицах восьми сфер» (Ephemeris of the Eight Spheres), опубликованных в 1562 году, восхвалял Коперника как «восстановителя астрономии» только на основании его вклада в астрономические расчеты. Все эти таблицы были развитием старых, и не потому, что являлись более современными. В том, насколько они выше, на собственном опыте убедился Тихо Браге. Желая наблюдать соединение Сатурна и Юпитера, он обнаружил в альфонсинах ошибку на целый месяц. В прусских таблицах тоже была ошибка – на несколько дней. Это, конечно, много, но все же лучше, чем в альфонсинах[32]32
  Brahe. T. Op. cit. P. 107.


[Закрыть].

Хотя в XVI веке на систему Коперника часто ссылались в своих произведениях и непрофессионалы, существовало немного простых способов получить ясное представление о ее содержании. Если не считать работы Ретика, не было ее презентаций на примитивном уровне. Ее включила только одна университетская программа: устав университета Саламанки был в 1561 году пересмотрен, и в нем было оговорено, что математика (читайте поочередно с астрологией) должна включать Евклида, Птолемея и Коперника по выбору студента[33]33
  Stimson L. Gradual Acceptance of the Copernican Theory of the Universe. New York, 1917. P. 44. Cited from V. de La Fuente. Historia de las Universidades… de Espana, 1884.


[Закрыть]. Не сохранилось никаких записей, и мы не знаем, делали они или нет выбор в пользу Коперника за шестьдесят лет, пока у них была такая возможность. Вряд ли стоит удивляться тому, что в других университетах система Коперника не преподавалась: астрономия считалась элементарной наукой, и профессора должны были излагать основные ее элементы как часть общего образования студентов, изучавших искусство. Для будущих врачей, которым нужны были знания по медицинской астрологии, углубление в систему Коперника могло стать чрезвычайно затруднительным, поскольку астрологические таблицы и инструкции были птолемеевскими. То же самое можно было сказать и о повседневных и литературных ссылках на астрономию. Кстати, даже сегодня студенты не начинают знакомство с наукой с изучения последних достижений в ядерной физике, а пятьдесят лет назад студенты не изучали Эйнштейна раньше, чем поймут Ньютона.

Об этом писал Роберт Рекорд в «Замке знаний» (1556), одном из серии его трактатов по математике, чистой и прикладной. Имя Рекорда связано с двумя университетами: закончив обучение на медицинском факультете в Кембридже, он преподавал математику в Лондоне – чрезвычайно востребованное ремесло, учитывая большой интерес к навигации. В «Замке знаний» идет диалог между учителем и учеником, показывающий не только глубокое уважение, которое автор испытывает к Копернику, но также учит тщательно взвешивать свои доводы. Учитель утверждает, что нет необходимости обсуждать, движется Земля или нет, потому что ее неподвижность «настолько закрепилась в умах людей, что они посчитают безумием подвергать это сомнению», что, естественно, подтолкнуло ученика к неосторожному обобщению: «Все же иногда случается, что мнение, которого придерживаются многие, не является истинным». Мастер возразил: «Так некоторые люди судят об этой проблеме. Ведь великий философ Гераклид Понтикус и два также великих последователя пифагорейской школы, Филолай и Экфант, имели противоположное мнение, а Никет (Никита) Сиракузский и Аристарх Самосский располагали сильными доводами за. Но основания слишком сложны, чтобы вдаваться в них при этом первом знакомстве, поэтому я оставлю их до следующего раза… Все же Коперник – человек большого опыта, усердный в наблюдениях, возродил мнение Аристарха Самосского и подтвердил, что Земля не только движется по кругу вокруг собственного центра, но также из точного центра мира. Для понимания этого необходимы глубокие знания…»[34]34
  Quoted by F.R. Johnson. P. 127–128.


[Закрыть]

Роберт Рекорд, несомненно, осознавал, что молодой студент не в том положении, чтобы судить и выступить против новой системы, как и за нее. Его студент посчитал все это пустым тщеславием, и мастер был вынужден упрекнуть его, сказав, что он еще слишком молод, чтобы иметь собственное мнение. Это, конечно, справедливо, но лишь очень немногие обладают знаниями, чтобы иметь собственное мнение.

Многие люди и помимо Рекорда благосклонно относились к системе Коперника, но не считали ее достаточно установившейся частью общепринятой астрономии, чтобы включить в начальное представление. Типичный пример – Михаэль Местлин (1550–1631), профессор астрономии в Тюбингене. Он принадлежал к более молодому поколению, чем Рейнгольд, и счел возможным принять систему Коперника, даже не попытавшись для начала выступить за нее публично. Его учебник «Эпитома астрономии» (1588), вероятно являющийся сборником его лекций, содержит только птолемеевские взгляды, но в более поздних изданиях появились коперниковские приложения. Тот факт, что Кеплер (1571–1630) был его учеником, показывает, что с талантливыми студентами Местлин обсуждал новую доктрину – ведь Кеплер стал убежденным сторонником Коперника даже раньше, чем компетентным астрономом, и позднее защищал его идеи публично. В 1596 году Местлин занялся публикацией первой книги Кеплера и по собственной инициативе добавил «Первый рассказ» Ретика с предисловием, восхваляющим Коперника. Какими бы ни были его взгляды до этого времени, но к 1590 году он их, несомненно, пересмотрел. После осуждения доктрины Коперника католической церковью протестант Местлин предложил новое издание De Revolutionibus, хотя не пошел дальше написания предисловия. Другую позицию занимал Кристофер Ротман, астроном при ландграфе Гессенском, который вел длительную переписку с Тихо Браге, в которой яростно защищал Коперника и доказывал несостоятельность контраргументов Тихо. Правда, он ничего не опубликовал по этому поводу. Хотя может быть множество причин для молчания астрономов, но не обязательно это отсутствие убежденности. Представляется вероятным, что они просто не видели причин отстаивать свою позицию. Короче говоря, нельзя судить о влиянии Коперника и его теории по отсутствию упоминаний о нем в учебниках. Даже Галилей предпочитал читать лекции только по астрономии Птолемея.

Вместе с тем публичное признание теории Коперника имело определенную привлекательность для радикальных мыслителей XVI века. Желая уйти от того, что называли помехами схоластического аристотелианства, они горячо поддерживали любую теорию, удовлетворявшую их тягу к инновациям. Многие дискуссии о системе Коперника устраивались в рамках антиаристотелианства. Создается впечатление, что защита Коперника является частично откликом на интеллектуальную радость новизны и желания настоять на своем. Как бы то ни было, лучший способ раскритиковать Аристотеля – опрокинуть космологическую основу его натурфилософии. Возможно, именно антиаристотелианство объясняет, почему так много благоприятных ссылок на Коперника делали люди, которые не были не только астрономами, но даже учеными, и почему его часто связывают со свободомыслием эпикурейства Лукреция. Интересный и не слишком хорошо известный пример имел место в «Академии», организованной членами французской «Плеяды». На самом деле было несколько академий, одни неофициальные, другие – формально связанные с королевским двором, которые существовали более или менее непрерывно с 1550 года до конца столетия. (Странно представлять, что Генрих III в мрачные дни религиозных войн мог слушать поэтов «Плеяды» и обсуждать достоинства греческой музыки.) Эти группы, организованные поэтами и первоначально имевшие чисто литературные цели, быстро перешли от поэзии к музыке, а затем – в пифагорейском духе – к математике и натурфилософии. Проводились дискуссии о состоянии астрономии и возможном значении новых теорий Коперника. Их оппоненты считали подобные дискуссии примером неограниченной спекулятивной свободы мысли, свойственной «Плеяде».

В 1557 году была опубликована работа под названием «Диалог Ги де Брюэ против новых академий» (Dialogue of Guy de Braes against the New Academies). Здесь де Брюэ, используя в качестве ораторов настоящих членов «Плеяды», нападал на новизну их мнений, в том числе на науку. Согласно де Брюэ, Ронсар верил, что астрономия должна представлять физическую истину, а значит, он никак не мог принять идею о мобильности Земли, чему не было эмпирических свидетельств, а Баиф рассматривал астрономию как серию гипотез и потому утверждал: «В астрономии нет гарантии принципов. К примеру, о том, что Земля неподвижна: ведь, несмотря на то что Аристотель, Птолемей и некоторые другие были согласны с этим, Коперник и его подражатели [очевидно, читатель 1557 года знал, что были те, кто принял доктрины Коперника] утверждают, что она движется, потому что небеса огромны, а значит, неподвижны. Потому что (говорит он), если небо не является бесконечным и если за ним ничего нет, следовательно, оно ограничивается ничем, что невозможно. Все, что существует, где-то есть. Если же небо бесконечно, оно должно быть неподвижно, а Земля – подвижна»[35]35
  Yates A. The French Academies of the Sixteenth Century. London, 1947. P. 96.


[Закрыть].

Один из интереснейших аспектов этой атаки – приписывание Копернику веры (которой в действительности у него не было) в то, что Вселенная бесконечна. Здесь явно имело место смешение радикальных идей. Утверждалось, что академики – эпикурейцы и вместе с тем последователи Коперника. Человеку, не имеющему университетского образования, легко спутать довод Коперника – сфера неподвижных звезд должна быть очень велика – и эпикурейское утверждение, что Вселенная должна быть бесконечна.

Атлантическое побережье Иберийского полуострова и Гибралтарского пролива по Птолемею. Из «Космографии», напечатанной в 1486 г. в Ульме

Горох из De Historia Stirpium (Базель, 1542). Среди овощей, иллюстрированных Фуксом, аспарагус и несколько видов капусты

Первобытный бык

Рыба-епископ. Из Historia Animalium Геснера (1551–1587)

Анатомическая демонстрация, как ее представляли в XV в., из «Анатомии» Мондино (Венеция, 1493). Профессор комментирует органы брюшной полости, которые показывает его помощник

Везалий демонстрирует мышцы руки. Из De Humani Corporis Fabrica (Базель, 1535)

Одна из фигур, показывающая весь человеческий скелет. Из De Humani Corporis Fabrica Везалия

Насос, изобретенный Жаком Бессоном. Из его Theatres des Instrnmens (Лион, 1579). Причудливая машина представляется без необходимости усложненной для выполнения простой работы, предполагает элемент вымысла во многих инженерных книгах Ренессанса

Кран из Le Diverse et Artificiose Machine (Париж, 1588). Ясно видно пристрастие инженеров Ренессанса к сложным передачам и шкивам

Действительно ли Ронсар и Баиф спорили относительно достоинств учения Коперника, так же как об относительных качествах стихов на латыни и языках народов мира или о новых и старых поэтических стилях, точно сказать нельзя. Но астрономические проблемы на самом деле интересовали других «академиков». Почти одновременно с «Диалогами» де Брюэ вышла книга «Вселенная» (L’Univers) Понтюса де Тиара (1521–1605), знающего астронома и священнослужителя, которому судьба предназначила стать епископом Шалона. «Вселенная» состоит из двух диалогов, первый – о состоянии философской мысли. Здесь Тиар обсуждает систему Коперника в деталях. Назвав греческие источники теории, он дает французский перевод коперниковского описания сфер и приводит его собственные доводы в пользу движения Земли. Довольно полно рассматривались основные аргументы первой книги De Revolutionibus. Несмотря на полное описание, Тиар отказался связывать себя обязательствами. Он позволил себе сказать лишь следующее: все это довольно любопытно и важно только для астрономов.