Текст книги "Тайна Агаты Кристи"

Автор книги: Мари Бенедикт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Глава 5
Рукопись

19 октября 1912 г.

Эшфилд, Торки, Англия

Выйдя от Меллоров, я перешла дорожку и припустила домой в Эшфилд. Мы c Максом Меллором, моим приятелем, весело играли в бадминтон, когда служанка позвала меня к телефону. Это была мама, которая строгим голосом наказала мне вернуться, поскольку меня «уже целую вечность» дожидается неизвестный молодой человек. Сначала она говорила ему, что я буду через четверть часа, но, когда я не явилась в обозначенный срок, – а он все не уходил и не уходил, а я все не возвращалась и не возвращалась, – она была вынуждена прибегнуть к телефону. Кем бы ни оказался этот несчастный, он не разглядел, должно быть, ни одного из намеков, которыми мама давала понять, что ему, пожалуй, уже пора.

Если бы не мама, я ни за что не пошла бы сейчас домой, тем более что мы с Максом так прекрасно разыгрались. Жизнь в Торки целиком состояла из таких ленивых часов. Днем – импровизированные пикники, водные и верховые прогулки, спортивные развлечения, музыкальные посиделки. На закате – тщательно организованные вечеринки с танцами в саду или в доме. Недели, месяцы проплывали в нежном, беззаботном сне, где девушка стремится к одному – заполучить жениха, и я не испытывала ни малейшего желания пробуждаться.

Я предположила, что мой посетитель – скучный морской офицер со вчерашней вечеринки, который все умолял меня почитать гостям вслух его вирши. Даже будь моя догадка верна, мне не хотелось, чтобы он надоедал матушке слишком долго, хотя я и не собиралась продолжать наше с ним пустое общение. Мама, конечно, женщина снисходительная и мягкая – особенно со мной, – но, если ей докучает зануда или кто-то мешает заниматься делами, она может и рассердиться. Когда десять лет назад умер отец, я стала для матери центром внимания и компаньонкой – особенно после того, как Монти и Мадж, мои старшие брат с сестрой, начали жить своей жизнью, – и мне это нравилось. Мы чудно ладили – никто на свете не понимал меня лучше, чем мама, а я относилась к ней бережно, хоть она и была гораздо сильнее, чем могло показаться на первый взгляд. Потрясшая нас смерть отца и унаследованные от него непростые финансовые обстоятельства крепко сплотили нас – «вдвоем против всего мира» и все такое.

С раскрасневшимися от быстрой ходьбы щеками я освободилась от кардигана и вручила его нашей служанке Джейн. Прежде чем направиться в гостиную, я задержалась у зеркала в прихожей, чтобы проверить, насколько приличный у меня вид. Мои каштановые волосы, которые на солнце делались темно-русыми, выглядели очень даже ничего, несмотря на выбившиеся из косы завитки – или благодаря им. Я решила не засовывать их обратно под шпильки, но все же пригладила прическу. Меня совершенно не заботило мнение молодого человека в гостиной, но мне нравилось поддерживать в маминых глазах свой образ «очаровательной девушки».

Когда я вошла в гостиную, мать со своего обычного места – в кресле у камина, – внимательно осмотрела меня. Отложив вышивку, чтобы при первом удобном случае покинуть комнату, она встала, и сидевший напротив нее молодой человек последовал ее примеру. Я видела лишь его песочного цвета затылок – гораздо светлее, чем, насколько мне помнится, были волосы того морского офицера.

Я шагнула к ним, сделала короткий книксен, взглянув снизу вверх сначала на маму, а потом – на посетителя, и, вздрогнув, поняла, что передо мной отнюдь не морской офицер. Это был тот самый мужчина с бала в Чадли, Арчибальд Кристи.

От изумления я поначалу лишилась дара речи. За прошедшую с тех пор неделю он ни разу не объявился, и я начинала думать, что уже, наверное, и не объявится. Обычно джентльмены выказывают интерес к барышне через день или два после бала, но никак не через семь.

– Агата, – наконец произнесла мать, кашлянув, – этот молодой человек – кажется, его зовут лейтенант Кристи – говорит, что вы познакомились в Чадли.

– Да, мамочка. – Я взяла себя в руки. – Это лейтенант Кристи из Королевской полевой артиллерии, из гарнизона в Эксетере, и мы действительно познакомились на балу у Клиффордов в Чадли.

Она смерила его взглядом.

– Досюда от Экстера – путь неблизкий, лейтенант Кристи.

– Так точно, мэм. Я случайно проезжал на мотоциклетке через Торки и вспомнил, что здесь живет мисс Миллер. Справился у прохожего, и вот я здесь.

– И вот вы здесь. – Она вздохнула. – Надо же, какое совпадение – случайно оказались в Торки.

Нотки сарказма и недоверия в голосе матери не заметить было невозможно, и меня удивило, что моя мягкая, любящая мама позволяет колкости с незнакомцем. Что он ей сделал в эти четверть часа? Или это просто из-за того, что он – не Реджи? Я бросила взгляд на лейтенанта Кристи, чьи щеки горели пунцовым. Мне стало ужасно жаль его, и я поспешила на выручку.

– Помнится, вы на балу упомянули, что у вас, возможно, будут в Торки дела. В смысле, по службе.

На его лице отразилось облегчение, и он ухватился за придуманный мною предлог.

– Точно, мисс Миллер. И вы еще любезно пригласили навестить вас, когда я окажусь в этих краях.

Мама на этот диалог не купилась, но он вернул лейтенанту Кристи толику уверенности в себе. И снабдил маму предлогом покинуть гостиную. В отличие от континентальных обычаев, в Англии допускается оставлять неженатого джентльмена и незамужнюю даму наедине – при условии, что старшая компаньонка где-нибудь неподалеку, или же если пара занята танцами.

– Ладно, мне надо обсудить с Мэри меню на ужин. Была рада познакомиться с вами, лейтенант… – Она притворилась, что забыла его имя, давая понять, какого мнения она об этом молодом человеке.

– Кристи, мадам.

– Лейтенант Кристи, – сказала она, выходя из комнаты.

Мне показалось, что, когда дверь за мамой закрылась, мы выдохнули одновременно.

– Почему бы нам не прогуляться по саду? – спросила я, решив во что бы то ни стало поднять нам настроение. – Сейчас прохладно, но у нас там есть кое-что любопытное. И потом, мне хотелось бы взглянуть на вашу мотоциклетку.

– Это было бы чудесно, мисс Миллер.

Служанка помогла нам надеть пальто (для продолжительной прогулки требовалась одежда потеплее кардигана), и мы не спеша вышли из дома. Проходя мимо огорода, обнесенного высокой изгородью, я пояснила лейтенанту Кристи, что огород привлекателен только в сезон малины и яблок, а сейчас задерживаться здесь нет смысла, и повела его в сад.

После зрелища мук лейтенанта под испытующим взглядом матери я стала чувствовать себя с ним свободнее.

– Могу я доверить вам тайны нашего сада? – спросила я с широкой улыбкой и слегка насмешливо.

Ответной улыбки не последовало. Вместо этого он пристально посмотрел на меня голубыми глазами и произнес:

– Думаю, вы можете доверить мне все свои тайны.

Меня несколько сконфузила его напористость, но когда я показала ему свои родные деревья – падуб, кедр, шелковицы, а еще две ели, которые Мадж и Монти раньше считали своими, – мои нервы пришли в порядок.

– А этот бук – мой любимец. Он самый большой в саду, и в детстве я любила обжираться его орешками. – Я провела рукой по стволу, вспоминая давно прошедшие деньки, когда девочкой я не слезала с его ветвей.

– Понимаю, почему этот сад так дорог вам. Он чудесный, – произнес лейтенант и указал на видневшуюся вдали рощу. – Этот лес тоже ваш?

Его взгляд был живой и восторженный. Он решил, наверное, что мы – богачи. Эшфилд и земля вокруг действительно впечатляют, если закрыть глаза на пятна плесени и облезающую краску. В моем раннем детстве мы жили богато – финансовые проблемы посыпались на нас, когда мне было пять, и отцу – выходцу из зажиточной американской семьи, не работавшему ни дня в своей жизни, полагая, что деньги будут вечными, – пришлось трудиться изо всех сил ради жены и детей. Лишь сдав дом в аренду и переехав за границу, где жизнь была относительно дешевле, мы смогли обеспечить себе некое подобие привычного существования. Перегрузки, к которым мой бедный милый папа не был готов, подорвали его здоровье, он стал увядать и десять лет назад нас покинул. И мы с матерью начали влачить жалкое существование за счет милосердия друзей и родных плюс скромный доход, который стал еще меньше, когда закрылась акционерная компания, платившая нам кое-какие скудные дивиденды.

– Да, – ответила я и повела его по тропинке среди ясеней. – Но здесь деревья обычные, для маленькой девочки в них нет ничего волшебного. Не говоря уже о том, что эта тропинка ведет к лужайкам для крокета и тенниса, которых я никогда особо не любила.

– Почему?

– Наверное, в детстве мир фантазий мне был ближе, чем мир спорта, – сказала я, но лейтенант Кристи не ответил, с интересом и удовольствием разглядывая лужайки. Он и представить себе не мог, сколь категорически неспортивной я бывала тут, несмотря на все свои героические усилия, – лишь в бадминтоне мне удалось добиться минимального успеха. Насмотревшись на мои душераздирающие потуги, мамочка, всегда готовая прийти на помощь, перенаправила мой энтузиазм на музыку, театр и сочинительство. В этих областях я преуспевала, особенно когда училась во Франции, хотя с недавних пор – по совету почтенного пианиста Чарльза Фурстера и лондонских педагогов по вокалу – мне пришлось отказаться от надежд стать профессиональной пианисткой или певицей. Но сочинительство осталось моей страстью и вошло в привычку – подобно тому, как другие молодые девушки увлекались вышивкой или рисованием пейзажей. Но я всегда понимала, что это занятие нельзя воспринимать всерьез, что оно – лишь способ провести время, и что моя судьба будет зиждиться на будущем браке. Кем бы он ни оказался. И когда бы ни появился.

– А у вас в детстве было особое место? – спросила я, когда мне наскучило молчание лейтенанта Кристи, погруженного в изучение лужаек.

Его брови нахмурились, взгляд помрачнел.

– Ранние годы я провел в Индии, где мой отец был судьей на гражданской службе. Вскоре после нашего возвращения в Англию он умер, упав с лошади. Мы с матерью жили у ее родных на юге Ирландии, пока она не вышла замуж за Уильяма Хемсли, преподавателя из Клифтонского колледжа, куда я потом и пошел учиться. Как видите, мне пришлось жить то там, то сям, поэтому в детстве у меня никаких особых мест не было – во всяком случае, мест, которые я мог бы назвать «своими».

– Это ужасно грустно, лейтенант Кристи. Но если хотите, я могу поделиться с вами эшфилдским садом. Можете приходить в любое время, когда будете в Торки.

Он вновь устремил свой взгляд на меня, словно пытаясь запечатлеть мой образ в своих голубых глазах

– Если вы не шутите, мисс Миллер, я почту за честь.

Мне хотелось увидеться с этим необычным человеком снова. В голову начали закрадываться мысли о моих обязательствах перед Реджи, я чувствовала себя немного виноватой, но держалась стойко.

– Я буду счастлива, лейтенант Кристи.

Глава 6
Исчезновение. День первый

Суббота, 4 декабря 1926 г.

Стайлз, Саннингдейл, Англия

Торопливо выходя из кабинета, он чуть не нос к носу сталкивается с тем самым молодым полицейским в круглой каске, который ездил за ним в Хертмор-коттедж. Арчи одаривает его презрительным взглядом, – молясь, чтобы роль огорченного негодующего супруга оказалась правильной тактикой, – и гневно мчится на кухню, где собралась толпа полицейских.

– Что все это значит? Почему вы все толчетесь на моей кухне, а не прочесываете окрестности? – рявкает Арчи, стараясь, чтобы в его голосе звучала агрессия, которой он не ощущает.

– Сэр, разумеется, все это удручающе и так навалилось, я понимаю, – говорит, пропуская мимо ушей выкрики Арчи, один из полицейских, совсем юный парень с удивительно мягкими чертами лица.

– Слишком слабо сказано, – бросает в ответ Арчи и вытягивается во все свои шесть футов в надежде дать понять, кто здесь хозяин. – Я хочу поговорить со старшим.

От компании полицейских отделяется офицер средних лет в плохо сидящем сером костюме и мятом плаще. Арчи разглядывает этого мужчину – грудь колесом, двойной подбородок, затрапезный вид, в рыжих усах крошки, – а тот направляется к нему с протянутой рукой и дружелюбной полуулыбкой. Такое выражение лица используют, когда требуется изобразить участие и сердечность, и этот офицер применял его уже несметное число раз – наверняка он служит в сельской полиции. Выглядит это фальшиво, а в усталом взгляде офицера Арчи чувствует ум и подспудные подозрения. С ним бы надо быть осторожнее.

– Мистер Кристи, позвольте представить вам Кенворда, заместителя главного констебля, – объявляет юный полицейский с легким кивком в сторону офицера. Как человек с этой неопрятной внешностью умудрился завоевать столь почтительное отношение подчиненных? – удивляется про себя Арчи, но, когда до него доходит, что чин-то у офицера немаленький, он внутренне вздрагивает. Почему на это дело назначили такого важного детектива?

– Рад знакомству, мистер Кристи, – говорит Кенворд, пока Арчи судорожно пытается собраться с мыслями и скорректировать свое поведение. – Полиция графства Суррей, видите ли, поручила мне это расследование, и я сделаю все, что в моих силах. – На недавнюю гневную тираду Арчи он никак не отреагировал.

Арчи пожимает Кенворду влажную руку и, перестраиваясь на новую тактику, говорит в ответ:

– Прошу извинить меня, заместитель главного констебля, за то, что вспылил. Сейчас очень нелегкий момент, сами можете представить. Я весьма признателен за ваше содействие, и мне жаль, что наше знакомство происходит при столь непростых обстоятельствах.

– Разумеется, сэр, мы понимаем, в таких ситуациях трудно оставаться спокойным. Но я приложу все свои усилия, обещаю. И, кстати, надеюсь, что в будущем у вас больше не будет повода для подобных вспышек. – В этих словах слышен скрытый упрек – то есть ту тираду Арчи простили, но новых не потерпят, и как только упрек слетает с уст Кенворда, приглушенная болтовня его подчиненных вдруг смолкает. В комнате становится неуютно тихо, опускается молчание, пропитанное невысказанным осуждением.

– Благодарю за понимание, – произносит Арчи, и гомон полицейских возобновляется.

– Заверяю вас, мы делаем все возможное, чтобы отыскать вашу пропавшую жену, – повторяет Кенворд.

Моя пропавшая жена, думает про себя Арчи. Когда эти три слова произносит вслух старший чин полиции, они превращают немыслимое в очень даже возможную реальность, и у Арчи возникает чувство, как если бы у него отнялся язык.

Повисшую паузу заполняет Кенворд:

– У меня к вам пара вопросов, полковник, самых простых. Мы можем уединиться в вашем кабинете?

Арчи внезапно осознает, как ему не хочется допроса в окружении этих бобби, и что уж если придется выставлять напоказ своих личных демонов, это требует приватной атмосферы его кабинета. К тому же, думает он, краткий переход позволит ему собраться с мыслями и обдумать ответы.

Кивнув, Арчи поворачивается и ведет Кенворда в кабинет. Там ему вдруг делается не по себе от опасной близости констебля к камину – ведь он не может допустить, чтобы представитель закона засек среди золы какой-нибудь уцелевший клочок опаленного письма, – и он предлагает Кенворду самый дальний от камина стул. Потом выбирает стул себе и садится так, чтобы Кенворд оказался к камину спиной.

Тот достает из внутреннего кармана плаща записную книжку в кожаном переплете с авторучкой и приступает.

– Обычные рутинные вопросы, уверяю вас. Мы пытаемся установить последовательность событий. Когда вы в последний раз видели жену?

– В пятницу утром, часов в девять. Незадолго до выезда на службу.

Комнату заполняет скрип пера, и Арчи захлестывает волна воспоминаний. Этот особый звук принадлежит миру жены, и обычно им пронизан весь Стайлз. Это – звук мыслей Агаты.

– Можете вспомнить, о чем вы говорили тем утром? – спрашивает Кенворд, выводя Арчи из его дум.

Вздрогнув, Арчи спохватывается о прислуге. Их уже допросили? Следует соблюдать осторожность.

– Трудно сказать наверняка, – отвечает он, стараясь говорить как можно четче. – Полагаю, обычные утренние разговоры. Распорядок на день, новости, истории про Розалинду, нашу семилетнюю дочку, в общем, все такое.

– Вы обсуждали планы на уик-энд?

Это капкан? Что ему известно?

– Точно не помню, – отвечает Арчи уклончиво. – Вполне могли.

– Как вы собирались провести уик-энд – и вы лично, сэр, и супруга?

– Жена хотела поехать в Йоркшир. А я, как вы знаете, проводил уик-энд в гостях у своих друзей, хозяев Хертмор-коттеджа, мистера и миссис Джеймс. Один из ваших людей привез меня оттуда.

– Часто ли вы с супругой проводите уик-энд не вместе? – спрашивает Кенворд, уставившись в свои записи.

Нужно ступать осторожно, – напоминает себе Арчи. Любой вопрос может обернуться шагом к западне.

– Когда того требуют обстоятельства.

– Это не ответ на мой вопрос, сэр.

– Я вам ответил, заместитель главного констебля. – Не успевают эти резкие слова слететь с его уст, как Арчи уже сожалеет о них. Он понимает, что человек, обеспокоенный судьбой своей жены, отчаянно пытается ее разыскать и неразумно напускаться на полисмена, задающего рутинные вопросы. Такой человек охотно отвечает на все вопросы без исключения. Что теперь думает о нем этот констебль? Арчи подозревает, что Кенворд проницательнее, чем может показаться по его помятому виду.

Глаза Кенворда сужаются, он открывает рот, и губы образуют кольцо, которое будет обрамлять следующий вопрос. Но вопрос так и не успевает прозвучать – мешает шум распахнувшейся двери. К офицеру подбегает молодой полицейский и что-то шепчет ему на ухо.

Констебль с неожиданным проворством вскакивает на ноги.

– Извините, сэр, я должен на минуту отлучиться. Появилось новое обстоятельство.

У Арчи внутри все переворачивается. Что, ради всего святого, им удалось так быстро обнаружить? Он идет следом за полицейскими в прихожую.

– Что такое? Что случилось?

– Я дам вам знать, как только лично все выясню, – откликается Кенворд через плечо. – А пока прошу оставаться здесь.

Арчи замедляет шаг и, лишившись возможности действовать, начинает паниковать. Он поворачивается в надежде вернуться под защитную сень кабинета и стараясь взять себя в руки, но в коридоре наталкивается на Шарлотту. Темноволосая гувернантка-секретарь с короткой – модной, но не идущей ей – стрижкой несет чайный поднос с остатками завтрака, который ела, очевидно, его дочь.

– Мисс Розалинда справлялась о вас, сэр, – произносит она извиняющимся тоном.

– Ей что-нибудь известно о нашей ситуации?

– Нет, сэр. Но даже ребенок понимает, что если по дому рыщет полиция, то что-то не в порядке.

– Пусть пока все так и остается. Я скоро наведаюсь к ней в детскую.

Ее голос, обычно бодрый и энергичный, на сей раз звучит с запинкой:

– Вы… вы нашли письмо, сэр?

– Какое письмо? – Арчи изображает саму невинность, молясь про себя, что он недопонял Шарлотту. Что она говорит о каком-то другом письме.

– От хозяйки. На столе в прихожей. Я видела его там вчера вечером, когда вернулась из Лондона, но не стала брать, оставила для вас.

– Ах, это! – Он делает вид, будто только сейчас понял, о чем речь. – Ведь ты же не упоминала о нем полиции? Оно не имеет никакого отношения к… – он жестом обводит дом, – ко всему этому.

– Н-нет, – отвечает она.

Он машинально берет ее под локоть и сжимает немного сильнее, чем собирался.

– Молодец.

Шарлотта тихонько вскрикивает, и он отпускает ее руку.

– Прости. Это все от волнения, – извиняется он.

– Само собой, вы волнуетесь, сэр. – Она потирает руку, но дает понять, что прощает его. – По правде говоря, я сейчас думаю, но не могу вспомнить наверняка, упоминала ли я о нем. Утро прошло как в тумане – тут и с полицией приходится иметь дело, и Розалинда все время спрашивает про маму. О письме никому не говорить?

С одной стороны, ему не хочется, чтобы у Шарлотты сложилось ложное впечатление, которое через нее может невольно передаться другим, но он не может рисковать утечкой информации. Несложно догадаться, к какому выводу придут полицейские, узнав, что пропавшая женщина оставила своему мужу письмо, которое этот самый муж впоследствии сжег. Напрашивается лишь один возможный вывод.

Но как представить это Шарлотте, чтобы получить желаемый результат? Можно, конечно, приказать ей молчать, но вдруг она сообщит о его требовании полицейским? Последствия страшно даже вообразить. Или, может, стоит замаскировать приказ под просьбу? Создать видимость выбора?

– Я не хочу диктовать тебе, Шарлотта, но, думаю, правильнее было бы позволить констеблю сосредоточиться на более важных вещах – поисках хозяйки. Как считаешь?

Шарлотта опускает взгляд на поднос у нее в руках и без энтузиазма соглашается:

– Как вам будет угодно, сэр.

Он готов разрыдаться от облегчения, но ему удается сохранить внешнее спокойствие.

– Умница. К тому же в письме речь шла об одном нашем с супругой личном деле, имевшем место еще до вчерашних событий. И это письмо по сути не проливает свет на то, где ее искать.