Текст книги "Свидание с развратным фавном"

Автор книги: Маргарита Южина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Граждане! Граж-да-не! А вот не люблю оперу! Не люблю, и все!

– А тебя вообще никто не спрашивает! – рыкнул на него толстый дядька. – Засунься обратно!

– Я те засунусь! Пешком сейчас брюхо потащишь! – огрызнулся Семен. И продолжал дальше проникновенно: – Граждане, так я вам про оперу. Вот не люблю я ее! Слышь, жирный, ты же тоже не любишь, да? Да у тебя по роже видно – какая уж тебе опера… Но я ж не говорю, что ее быть не должно. Это ж искусство! Ты захотел – сходил. Я не захотел – не пошел. Так и книги. Захотел – читай Петрова, захотел – Сидорова. Чего орать-то? Взрослые ж люди, неужели трудно догадаться? И вообще – кто про культуру воплем орет, первый дурак и есть. Всем понятно? – рявкнул Шишов так, что подпрыгнули не только котята, но и Серафима. А потом уже совсем просто добавил: – А если еще орать будете, я вообще стоять буду.

Пассажиры все же решили ехать, поэтому скоренько утихомирились, и автобус тронулся.

– Ты, сынок, проехал, – вдруг раздался бойкий голосок старушки. – На Гусянку надо было на энтом повороте завернуть.

Шишов только сжал зубы и крепче вцепился в руль, а Серафима и вовсе бабушку не услышала – она теперь думала только об одном: как бы ей добраться до женщины с книгой.

Удача Серафиме улыбнулась – читательница проехала свою остановку и очнулась только на конечной.

– Ой… а где это мы? – точно спросонья заморгала она.

– Не пугайтесь, вы на конечной, – ласково залучилась Серафима. – Да вы не торопитесь, все равно опоздали. Скажите, а что, в книге и в самом деле простая женщина раскрывает убийства?

Дамочка с таким видом взглянула на кондуктора, будто та показывала стриптиз в детском саду.

– Вы что, не читали Донцову? Как же это вас судьба-то обделила… А женщина там простая. И убийства раскрывает. Потому что дотошная, ну и умная, как все мы, женщины.

Дама усмехнулась, положила книгу с яркой обложкой Симе на колени и легко спрыгнула с подножки.

У Серафимы екнуло сердце. Где-то глубоко заворочалась надежда, и даже настроение улучшилось.

– Сеня! Черт патлатый! Чего расселся? – лихо выкрикнула она и неожиданно разлохматила чуб своего шефа. – Езжай давай, покажем этим Федоровым!

Ну и Шишов расстарался. Он гонял автобус, точно шальной, забирал пассажиров из-под самого носа остальных водителей и вообще вел себя вызывающе.

– Совесть-то имей… – не выдержала Серафима, когда он, совсем обнаглев, подрезал своего друга Федорова.

– Какая совесть? У меня дети! – возмутился Семен, кивнув на котят.

Те вели себя смирно – свернувшись в красочной коробке, только и делали, что спали. Однако Шишов все равно закончил работу раньше обычного.

– Все, теперь домой, надо Татьяне зверей всучить, пусть кормит, к месту приучает. Книжки пусть почитает, чтобы все по науке. Как-никак… корнишоны!

Серафима только удивленно вздернула брови:

– И кто это говорил, что не переносит кошек? С чего это тебя так проняло?

– С чего? – взвился Шишов. – Так лучше с котами всю жизнь, чем тебя в жены! Да еще и квартиру на нее перепиши… Слышь, Хиросима, давай так: я тебе отдаю деньги за кошек, а ты… а ты не будешь… ну, чтоб я как порядочный мужик поступал. По рукам? И чего ты таращишься-то? Говорю же: я тебе деньги, а ты жениться на мне не будешь. Согласна?

Серафима только с облегчением вздохнула. Однако тут же немедленно запечалилась:

– Я прям и не знаю… Отказаться от тебя? Хм… Тогда зарплату повысь. А еще… Я, наверное, завтра припозднюсь. Ладно? Так прям чего-то в сердце колет… – со слезой в голосе пролопотала она. А для верности добавила: – Думаешь, легко так – на шею лебединой песне наступать? Мне нужны дополнительные часы, чтобы тебя забыть…

Шишов тоже поторопился запечалиться:

– Я понимаю, понимаю… – несчастным голосом бормотал он, отсчитывая деньги за котят. – Конечно, можешь припоздниться… Я сожалею, сочувствую… Может быть, когда-нибудь я и соглашусь за тебя замуж… Ну, мало ли, вдруг там меня парализует, или еще какая хворь объявится… Так чтоб дочкам не мешать, тогда уж я к тебе…

«А я тогда, не раздумывая, сразу под поезд», – подумала Серафима. Однако горько затрясла головой, с печальной внимательностью пересчитала деньги и как тяжелобольная поплелась к дому.

Завернув за угол, она радостно передернула плечами, пошелестела деньгами и почти бегом пустилась в магазин. Сейчас она накупит конфет, йогуртов, будет лежать на диване и читать… И кто знает, может быть, найдет решение!

Книгу, которую любезно оставила ей пассажирка, она закончила читать, когда за окном уже серело утро. Никакого рецепта не нашла, зато обрела твердую уверенность, что свои проблемы решит сама.

– С чего начнем? – спросила она у своего отражения в зеркале. – Самое первое это… это здоровый, крепкий сон! Сейчас высплюсь, а там уже… Ну, Лилька, держись!

Проспав до двух дня, Серафима встала со светлой головой и весьма ценной мыслью в ней.

– И чего я такая дура? – спрашивала сама себя Сима, уплетая дорогие сардельки, которые вчера купила на «кошачьи» деньги. – Выход есть: в тюрьму я не сяду и денег платить не стану. Ну, во-первых, я и сама могу отыскать преступника, только взяться надо. А во-вторых… Можно и у Лильки столько грехов нарыть, что она и забудет, что такое шантаж! Хотя… последний вариант не катит. Лилька своего не упустит, так и будет всю жизнь тыкать – ты убила, ты… А интересно, кто же на самом деле убил того бедолагу? Надо все-таки сходить к его жене…

Чтобы поговорить с женой потерпевшего на доброй ноте, Серафиме пришлось побеспокоиться заранее. Сначала надо было все же отработать оставшиеся часы – не такие большие деньги она получала, чтобы плевать на работу.

– Ну, Серафимочка, как твое драгоценное здоровье? – тоном доброго Дедушки Мороза приветствовал ее Шишов. – Чего-то глазки провалились, губки сморщились, мордочка постарела… У меня баба Маруся была, так она так же выглядела, когда ее хоронили. Ты случаем не захворала? Выглядишь, как будто у тебя туберкулез.

Серафима выпучила на него глаза и страшно зашипела:

– Будешь приставать – завтра к тебе перееду. Туберкулез! Я, может, всю ночь не спала! Я, может, всю ночь плакала в подушку! Да чего стоишь-то? Поехали уже, вон сколько народу на остановке собралось, сейчас Федоров выедет, всех подберет…

Федоровы после вчерашних гонок сегодня принципиально не появлялись. Но ни Шишов, ни тем более Серафима особенно не скучали.

– Граждане! Не забываем о взаимной вежливости! – привычно надрывалась Серафима. – Помните, пассажиры: кондуктор тоже человек и хочет кушать! Поэтому не прячем кошельки, не прячем! Расплачиваемся! Женщина, веселее расплачивайтесь, веселее!

– За меня муж платит! – буркнула толстая тетка и толкнула рядом стоящего мужичка. – Гена! Плати, говорю!

Мужичок дернул локтем и на даму не отреагировал.

– Ген! Немедленно доставай кошелек! На нас уже смотрят!

– Сама доставай, я в прошлый раз платил, – наконец разлепил губы мужчина.

– Ну и что? У меня деньги в лифчике, я не могу их при всех доставать. Мне неудобно! – кипятилась дама.

– Граждане! – возопил мужчина. – Отвернитесь, пожалуйста! Моя супруга кошелек достанет! Прошу по-человечески: не смотрите, она стесняется. Честно говорю: я смотрел, там ничего хорошего!

Мужчина тут же получил крепкую затрещину и лишился всех денег – жена самовольно достала деньги у него из кармана и передала кондуктору сотку.

– Сдачи не надо! – по-барски крикнула она и мстительно уставилась на мужа: – Это тебе штраф!

Когда измотанный трудовым днем Шишов уже направлялся домой, рядом с ним бодро посеменила Серафима. Семен некоторое время шел молча, только подозрительно косился на напарницу и нервно прихихикивал. Но возле своего подъезда не выдержал:

– Семафора, язви тебя! Ты куда прешь? Ко мне, что ль? А ведь вроде обещала оставить меня в покое. Чего, опять с собой совладать не можешь?

Серафима приложила руки к груди и тихо заблеяла:

– Мне на-а-адо… Тебе жалко, да? Я только на котяток глянуть… Соскучилась, у меня ведь никого! Ни тебя, не котяток… – Но, устав придуряться, капризно притопнула. – Пусти, говорю, все равно не уйду!

Шишов в изнеможении задрал головенку к небу и пожаловался кому-то там, наверху:

– Ну вот, что делать, если красивым уродился, а? Ну хоть удавись теперь! Ладно, Симка, тащись. Только сразу говорю – на ночь не оставлю!

Едва Серафима с Шишовым вошли в прихожую, как им навстречу выскочила Ирина с котятами в обеих руках.

– Ой, пап, они сегодня так плачут, так плачут… А спать не хотят! Я им и колыбельную пела, как ты учил, а они еще громче пищать начинают.

– А чего ты их на руках держишь? – удивилась Серафима.

– Так это… папа же сказал, – выпучила круглые глаза Ирина. – Говорит, чтобы на полу не простудились…

– И ты их весь день таскаешь? – не поверила Серафима.

Шишов понял, что со своими указаниями явно погорячился, раздул ноздри и задиристо заверещал:

– А и носит! И что такого? Чай, не теленка на руках таскает. Ирка, язви тебя! Они ж, наверное, голодные. Отпусти кошек, покорми их, да нам собери на стол. Слышь, Серафима, ты чего делать-то будешь? Может, тебе фотографии дать? Только я там на фотках с бывшей женой. Ты как? Перенесешь?

– А Татьяна скоро придет? – сдерживая зевоту, спросила Сима.

– Да вот сейчас и придет. А тебе зачем? – насторожился Шишов.

Серафима неопределенно пожала плечами:

– Ну, так… ближе познакомиться хочу.

Шишов издал жалкий всхлип и унесся в ванную. Никто и никогда еще не брал его таким любовным штурмом, и ему предстояло всерьез поразмышлять, как не сдать позиции.

Татьяну долго ждать не пришлось. Серафима как раз чесала полосатому котенку пузо, когда она пришла с работы, нагруженная пакетами.

– Ой, здрасте! Устала – прям сил нет, – плюхнулась она на стул и засюсюкала: – Симочка, Симочка, Симуля!

Серафима почувствовала себя неловко. Ей, несомненно, нравилась Татьяна, однако ж для такой фамильярности они еще были недостаточно знакомы.

– Зовите меня просто Серафима, – крякнула она и поправила платье.

Татьяна туманным взором уставилась на гостью, потом что-то поняла, фыркнула и смущенно прикрыла рот рукой:

– Простите, это я котенка. Папа их назвал Симой и Фимой. Он сказал, что это самые кошачьи имена. А и правда красиво – Сима и Фима. Песня просто!

– Красиво, я эту песню всю жизнь слушаю, – перекривилась Серафима и сухо доложила: – Я к вам по делу. Понимаете…

Дальше следовало поменять тон на просительный. Однако так просто не получалось, поэтому Сима бесцеремонно попросила:

– А пойдемте пить чай!

Татьяна кивнула и направилась в кухню. На кухне батюшка уже торопливо засовывал в себя бутерброд с кабачковой икрой и, давясь вкуснятиной, шепотом пожаловался:

– Вот, Танька, влюбилась в меня баба, прям проходу… А, Симочка! Проходи!

Серафима уселась за стол под удивленным взглядом старшей дочери.

– Семен, не смог бы ты нас оставить? – спросила она, жеманно почесывая у себя за ухом. – У меня тут несколько вопросов…

Шишов обреченно опустил руки по швам:

– А я тебе, Танька, чего говорил? Эх… – горько махнул он рукой и пошагал в комнату.

С уходом Шишова Серафима резко переменилась. Она бросила кривляться, а доверчиво попросила:

– Таня, как бы мне с вашей Алисой поговорить. Ну, с хозяйкой аптеки, у которой муж умер. Понимаете… понимаешь… у меня у соседки сын юридический университет заканчивает. И им домашнее задание дали – каждому поймать хотя бы одного настоящего преступника. А дело в том… – увлеченно врала она, сама себе начиная понемногу верить. – Понимаешь, а на всех студентов у нас преступлений не хватает.

– Да и слава богу! – проникновенно высказалась Татьяна.

– Ну, это конечно, только как парню-то быть? Вот как двойку ему поставят, и куда он потом, двоечник, устроится? Переживает. А тут я возьми да и проболтайся ему, что у знакомой мужа поленом убили… Вот он теперь с меня, можно сказать, с живой не слазит – сходите да сходите, узнайте все поподробнее…

Татьяна нахмурилась и покачала головой:

– Ой, нехорошо это, у человека еще вся душа разворочена, а вы…

– И я вот так же ему сразу и сказала! Вот прям слово в слово! – яростно продолжала Серафима. – А он мне – а как же, говорит, преступника искать? И что же, простить этому изуверу такое дикое злодейство?

Татьяна нахмурилась еще больше и снова покачала головой:

– Да как же можно такое простить?

– И я сразу же так подумала. А еще ведь вот какая беда, это мне тоже тот юрист недоделанный сказал. Он говорит, что пока настоящего преступника не нашли, то могут запросто ошибиться и поймать невиновного. Так теперь сама подумай – можем мы на самотек расследование пускать? Можешь ничего не говорить, Таня, я вижу, тебя уже повело всю. Конечно, никак не можем!

Татьяна смотрела Серафиме в рот и ждала указаний.

– Так и чего? – не дождалась она. – Мне позвонить и сказать, чтобы Алиса Гавриловна вам все рассказала? Я, конечно, позвоню, только она возьмет и меня не послушает, я же там шишка-то невеликая…

Серафима улыбнулась чуть свысока. Она уже продумала этот момент.

– А ты не говори, что мы с тем юным юристом преступника ищем. Неприятно это – по многу раз рассказывать о наболевшем. Мы не так сделаем. Ты вспомни: может, той Алисе помощь какая требуется? Ну, по дому там чего сделать или постирать. А может, ей ночью одной страшно спать, а?

Татьяна задумалась. Думала долго, а потом проговорила:

– Вот про ночь я не спрашивала, как-то недопетрила, а по дому… Я не знаю, она вроде ничего не говорила. Слушайте, Серафима! А чего нам ждать? Давайте скажем, что после покойника надо окна мыть во всей квартире, ну, мол, примета такая. И вроде как я к ней вас направила. Вот сто пудов, Алиса Гавриловна вам обрадуется, потому что кому же нравится окна мыть! Да еще во всех комнатах!

Серафима скисла.

– Ты знаешь, я вот тоже по части окон не большая любительница…

– А если надо? – презрительно сощурилась Татьяна. – А если преступник на воле ходит? Нет уж, я сегодня же позвоню, а вы завтра же с утра – тряпочку, ведерочко берите и к Костеренко!

– А что, еще и у какого-то Костеренко окна мыть? – вытаращилась Серафима.

– Костеренко Алиса Гавриловна – так звучит ее полное имя. Понятно? Ну все, договорились.

На этой оптимистической ноте Серафима и покинула гостеприимный дом Шишовых, забыв попрощаться с «разлюбезным» Сенечкой.

Работать Серафиме Кукуевой нравилось. Особенно ее радовало, что через каждые два дня нервного труда наступали вполне законные два дня выходных. Единственное, что ее не совсем устраивало, – хиленькая зарплата. Однако с этим она собиралась бороться. Но сейчас, когда позарез необходимо было свободное время, ее даже зарплата не сильно печалила.

Встав по будильнику в семь часов, Серафима быстренько уложила волосы феном, отчего те вздыбились так, будто их оскорбили, накрасила все, что можно было накрасить, и направилась к зеркалу.

– Сегодня я как-то вызывающе хороша, – с сожалением поцокала она языком.

Еще бы не сожалеть! Хороша она была от силы раза два в году – строго на Восьмое марта, когда все женщины выглядят великолепно, и еще отчего-то в родительский день, когда требуется смотреться серенько и скорбно. Сегодня тоже вид должен был быть убогим, так Алисе Гавриловне удобнее было бы перед мойщицей окон раскрыться. Однако ж щеки Кукуевой пылали абрикосовым румянцем, накрашенные глаза сверкали, а губы лукаво извивались и выглядели похотливо.

Серафима еще раз посмотрела на себя, красивую, и пошла смывать великолепие.

Теперь перед зеркалом стояла потертая жизнью взлохмаченная тетка с ведром в руках и с половой тряпкой на плече.

– Кошмар, просто ужас. Как это негуманно: у женщины и без того горе, а тут еще я, как привет от мужа с нового места жительства, – уныло оценила Серафима свой образ и поплелась к Костеренко.

Возле подъезда безутешной вдовы Кукуева догадалась поднять голову на окна Алисы Гавриловны. Они уже были с Лилькой в ее квартире, поэтому вычислить окошки большого труда не составило. Так вот – они не горели.

– Вот черт! – ругнулась Серафима. – Она еще спит, наверное. Это сколько ж сейчас времени? О, всего-то без десяти восемь. Я бы еще спала…

Пока Кукуева размышляла, удобно ли несчастную вдову будить в столь ранний час, из подъезда вышла женщина с дохлым голубем в руках.

– Это не ты? – строго спросила она у Серафимы.

– Я, а что случилось? – насторожилась та.

– Ну и на фига?

Разговор носил несколько странный характер. Серафима пригляделась к женщине и вдруг узнала ту даму, которая стояла на лестничной площадке в день похорон, пуская кольца дыма в мужском коллективе. Они тогда с Лилькой представились работниками конкурирующей фирмы, а потом спешно удрали, дабы не навлекать лишних расспросов. И вот теперь эта соседка стояла перед Серафимой и размахивала тушкой голубя.

– Чего это вы тут бациллами трясете? – перекосило Серафиму. – Не мучьте птицу, возьмите и похороните ее вон в том мусорном баке! Прям перед носом крутит…

Соседка перестала трясти птицей и удивленно вытаращила глаза.

– Я смотрю, тебе не нравится? – потрясло ее эдакое открытие.

– Да уж! – демонстративно отвернулась от нее Серафима. – А если вам в удовольствие над бедной птичкой куражиться, так идите вон. Да, просто идите отсюда! Живодерка!

Соседка отшвырнула птицу на газон, вытерла руки о штаны и присела к Симе на скамейку.

– Стало быть, не ты… – проговорила она. – Понимаешь, проклятье на мне: то лапы куриные возле двери найду, то вот целого голубя дохлого кто-то подкинул. Потому и спросила – не ты ли постаралась? Вроде еще раннее время, кому, кроме тебя, в голову такая дурь придет – вставать ни свет ни заря. А это не ты…

– Ко мне такая дурь тоже бы не пришла – тащиться к вам, чтобы пернатых подкидывать, – взбрыкнула Серафима. – Просто меня попросили к Костеренко зайти, окна помыть, а у них еще света нет, вот и сижу, жду, когда проснутся.

Женщина жутко обрадовалась. Вскочила и захлопала себя по бокам:

– Надо ж, счастье-то какое! Ты, слышь чего, – пока Алиса спит, пойдем ко мне, а? У меня окна вымоешь!

– Ага, делать мне больше нечего! Я же не просто так к Костеренко, а помочь несчастной вдове. А вы – несчастная вдова?

Соседка призадумалась.

– Вот видите, – не дала ей ответить Серафима. – С какого ж перепугу я у вас батрачить стану?

– А я, может быть, просто несчастная! – наконец догадалась та и напустила в глаз слезу. – Знаешь, какая я несчастная? Пойдем расскажу. Пойдешь?

Серафима на ноябрьском ветру уже изрядно продрогла, поэтому к соседке не просто пошла, а побежала впереди самой хозяйки.

– Ты ведерко-то свое тут оставь. Чего его в чистую кухню прешь? – гостеприимно рявкнула соседка. – Проходи, руки мой и за стол, я пока чай поставлю.

Пока Серафима согревала красные от утреннего морозца руки под горячей водой, соседка уже успела привести себя в порядок, переодеться и даже выставить на стол нехитрое угощение – дешевенькое печеньице да простенькие карамельки.

– Меня Верой Михайловной зовут, – чинно представилась она и напыщенно сунула Серафиме руку пирожком. – Можно просто Вера, потому что я всяко-разно моложе тебя.

Серафима не спорила. Она с интересом оглядывала маленькую, уютную кухню и удивлялась – на первый взгляд Вера была легкомысленной неряхой, а ведь поди ж ты, кругом чистота и ухоженность.

– Я и говорю – зря ты сюда притащилась с этими ведрами, – шумно хлебала чай из белой пузатой чашки хозяйка. – Разве ей теперь до окон? У человека такое горе, а ты в доме грязь разведешь…

– Так примета такая есть – после покойника надо окна помыть, – пояснила Серафима. – Вот я и подумала…

– Это кто ж такую примету выдумал? – даже отставила чашку соседка. – Что ж получается – у вдовы горе, а она должна по окнам скакать, чистоту наводить? Да разве Алиске до окон? У нее и так-то… Ой, прям так жалко ее, так жалко… Муж от полена скончался, сынок гудит каждый день…

– Как это гудит?

– Да так! – обозлилась на соседского сынка Вера. – Целыми табунами к себе друзей таскает! То парни у него толкутся, то девки! Отцу-то еще девяти дней не отметили, а он уже каждый день с новой девкой. Ну как это по-твоему? А матери каково? Вот я и…

Рядом в квартире хлопнула дверь, и Серафима насторожилась.

– Ой, вы знаете, Вера… Можно я к вам попозже зайду, а? Вдруг Костеренки унесутся куда-нибудь, а мне ведь к ним. Неудобно получится. А уж потом вы мне подробно обо всех несчастьях расскажете. И какая Алиса несчастная, и какая вы…

– Ну что ж, – не обиделась соседка. – Заходи через часик. Если не побоишься.

Серафима, которая уже стояла в дверях, затормозила:

– А чего я побоюсь? Вы меня пугать будете?

– Не-а, – помотала головой хозяюшка. – Сама испугаешься. Да ты заходи, заходи, я тебе рада буду.

Серафима только дернула бровями и понеслась к соседям.

Костеренко Алиса Гавриловна была примерно ровесницей Серафимы. В тот печальный день, во всем черном, она смотрелась гораздо старше, а сейчас, в простеньком зеленом халатике, с кудрявым кукишем на голове, она совсем не выглядела пожилой дамой.

– Здравствуйте, а вы к кому? – хлопала она глазами, глядя на Серафиму.

– Я? Понимаете… А что, вам Татьяна Шишова не звонила? – растерялась Сима.

– Не знаю, может, и звонила, только у нас с телефоном какая-то беда, все время проводки отходят, – все еще настороженно разглядывала непрошеную гостью вдова.

Серафима внутренне вздохнула с облегчением. Вот уж чему научилась единственная дочь учительницы физики, так это ковыряться в проводках. Ей сие занятие даже удовольствие доставляло. Во всяком случае, лучше уж она телефоном вдовы займется, чем окна будет драить.

– А вот она меня из-за телефона и прислала. Где у вас аппарат? – уже осмелела Серафима и продвинулась в комнату.

– Вот у нас телефон, – ткнула пальцем Алиса Гавриловна в старенький аппаратик.

– М-да… – покачала головой Серафима.

Аппарат был не просто старенький, а древний. Признаться, и вся обстановка даже отдаленно не напоминала жилье успешной владелицы аптеки. Давным-давно не модный сервант, кресла, которые сейчас можно увидеть только в старых фильмах, стол, накрытый плюшевой скатертью с кистями, диван с деревянными спинками… Единственное, что здесь не было старым, так это сама хозяйка да высоченный парень, который валялся на диване прямо в кроссовках.

– Сейчас мы аппаратик-то вам исправим… А изолента у вас есть? Мне бы еще ножичек… – уже вовсю распоряжалась Серафима.

Алиса Гавриловна покорно выполняла все ее требования и только приговаривала извиняющимся тоном:

– Вот так вот… муж у меня погиб совсем недавно, а теперь даже телефон некому починить…

– Да здесь и немного совсем чинить требуется… Сейчас вот этот проводок на место поставим… Это как же вы без телефона живете?

Алиса Гавриловна забегала то с одного боку, то с другого и все время оправдывалась:

– Да уж так, без телефона… А вы знаете, он нам не сильно и нужен. Тут такое горе, не до звонков, честно скажу. Вот как начнут звонить, как начнут, и ведь не спрячешься никуда. А я, знаете, после гибели Анатолия такая вся нервная сделалась, сама не знаю, что со мной творится…

Серафима неприлично фыркнула – где уж тут догадаться, а потом спохватилась:

– А кто это у вас на диване отдыхает?

– Так это Кирилл, сынок наш. Кирюша, иди с тетей познакомься. Кирилл!

Детина в кроссовках неохотно дрыгнул ногами и поднялся.

– Ну чо? – вяло шатнулся он из стороны в сторону.

– Сбегай-ка, парень, в магазин, – распорядилась Серафима. – Купи… Подожди, я тебе сейчас деньги дам… Купи розетку специальную для телефонов.

– И чо? – с тоской смотрел на гостью парень.

– И сюда неси, чего еще-то? – рявкнула Серафима и пояснила хозяйке: – Сейчас такую розетку приделаю, и вы сможете отключать телефон, когда захотите. И не надо будет звонки слушать и нервничать.

– Говорил же, давно надо было так сделать, – буркнул матери сынок и все так же лениво пошагал в подъезд.

Серафима проводила его недобрым взглядом. Мать это заметила и постаралась сгладить ситуацию.

– Вы знаете… Ой, а давайте чаю попьем? Я уже и налила! Нам же все равно Кирилла ждать, да? А потом вы с телефоном все закончите, да? Садитесь, пейте.

Сима пригубила чашку и сама себе призналась: у соседки, уж неизвестно, кем она там трудится, но чай был хотя бы свежим. Однако Алиса так разговорилась, что Сима про чай быстренько забыла.

– Вы не обращайте внимания на Кирилла. У нас погиб папа, и мальчик сильно, просто ужасно переживает. Он прямо надломился как-то! Я думаю, может, еще и переходный возраст виноват. Так тяжело…

– А что, у вашего мальчика все еще переходный возраст? Мне показалось, ему лет двадцать, – удивилась Сима.

– Двадцать три, – поправила Алиса Гавриловна. – Как раз переход от юности к молодости. И потерять отца…

Она тихонько всхлипнула, приложила платочек к глазам и продолжала:

– Я в тот день сидела дома, пекла оладьи. Анатолий должен был прийти и принести сметаны. Он ужасно любил оладьи со сметаной. И нет его, и нет… А уже потом, поздно вечером, нам сообщили… Ой, это так страшно, так страшно… Но нам помогли! Вот честное слово! И с работы Толика, и с моей работы…

– А, простите, где работал ваш муж? – закинула первую удочку Серафима.

Женщина, не ожидая подвоха, охотно рассказывала:

– В магазине «Запчасти для вас». Сторожем. Вы знаете, я сама аптеку завела, и столько раз слышала: а чего, мол, у тебя мужик сторожем? Сообразила бы и ему какой-нибудь бизнес. А он, знаете, не хотел. Нравилось ему магазинное имущество охранять! Он еще шутил: «Я как боец спецназа! Точно в такой же одежде – весь обляпанный!» Ну, прямо как маленький ребенок…

Глаза у нее снова покраснели, но женщина постаралась взять себя в руки.

– А он прав, – льстила Серафима. – Чем не боец? У него геройская профессия. Наверное, и врагов полгорода было, да?

– Да что вы! – отмахнулась Алиса. – Какие у него враги? Между нами, какой он был боец? Чего не охранять, если рядом тревожная кнопка да еще и сигнализация? И охранник не один, их всегда двое. Нет, врагов он нажить не успел…

– А друзей? – не унималась Сима.

Женщина шмыгнула носом и горько произнесла:

– А друзья были. Я вот другом являлась много лет, потом Кирилл родился. Сначала-то он на товарища не тянул, а уж потом, когда вырос, тоже автоматически попал в число друзей. Да чего там, у Анатолия вся наша семья в друзьях ходила. У нас была на удивление дружная семья! Ему больше никого и не нужно было. Вот так придет, за стол сядет и кричит: «Алиса моя прекрасная! А где сегодня рыба красная?» Или еще: «Алиса, мать-перемать, не пора ль стопарик дать?!» Это он такие поговорки придумал. Нет, он дома получал все, что хотел, зачем ему друзья… Хотя отшельником тоже не был. Очень душевный человек, сердечный, скромный! Чтобы где-то там выпить на стороне или с возвращением домой задержаться… Это кто угодно может себе позволить, но только не он! А уж добрый… Мухи не обидит, его так все любили!

Серафима вспомнила того мужика, который пыхтел на нее перегаром и брызгал слюной: «Сейчас как дам в шею!» – и никак не могла представить его душевным. Интересно, если он пил только в стенах родного жилья, как же его на дорогу-то вынесло? Это что же – он напился дома, а потом поехал… Куда? На работу в таком виде не покажешься, а друзей у него нет…

– Так вы говорите, он в тот день с работы возвращался?

– Да нет же! Он ночным сторожем трудился, у него смена всегда утром заканчивалась. Анатолий ходил зарплату получать! И вот… Вот так ходишь и не знаешь, что прикончить в любой момент могут. И ведь ни за что! У него полная корзина продуктов была – и водка, и мясо копченое. Вы знаете, сколько сейчас стоит копченое мясо? А у него в корзине была почти целая лопатка. Мы так-то редко себя мясом балуем, все-таки с деньгами туго. А тут Толик получку получил ну и решил нас порадовать… Да не вышло.

– А может, кто-то на его деньги позарился? Он много получал?

Алиса Гавриловна покачала головой:

– Нет, деньги целые остались. А получал… Ну, для мужчины, я считаю, прилично – когда три тысячи, когда целых четыре набегало. Вы ведь знаете, как сейчас мужчины зарабатывают, все больше женщины семью содержат…

Тут Кукуева могла бы поспорить. У нее было много знакомых семей, и везде мужики работали на износ, а уж такие-то крохи, как три тысячи, и вовсе за оклад не считали. Многие женщины сейчас в дом несут неплохие деньги, но, как бы то ни было, основным кормильцем всегда остается муж. Иначе какой он, к черту, глава семьи? Хотя все так переменилось, что, может, в самом деле – три тысячи рублей от мужика это предел женского счастья?

– А что сынок? – перевела разговор на другую тему Серафима. – Он где трудится?

– Сынок у нас в институте цветных металлов, – с гордостью сообщила мать. – Правда, теперь он в академическом отпуске, но это по причине болезни. Через месяц опять учиться пойдет.

– Он у вас болеет? – не поверила Серафима.

Ответа она не услышала – в прихожей щелкнул замок и появился недовольный Кирилл.

– Розетка такая? – протянул он купленное.

– Она самая, – кивнула Сима и принялась доводить телефонный аппарат до рабочего состояния.

С приходом парня разговор больше не клеился. Кукуева явно ощущала, что уже мешает, и воспитанная Алиса Костеренко просто не может найти красивых слов, чтобы ее выставить.

Наконец Серафима приладила розетку и с гордостью продемонстрировала результаты своей работы.

– Все, теперь можете звонить, можете не звонить, сами себе хозяева! – расцвела она, дожидаясь похвалы.

– Все, спасибо, до свидания, – вместо благодарности чуть не взашей вытолкал ее Кирилл в прихожую и с силой впихнул в руки ведро.

Кукуева еще собиралась что-то спросить, а он уже захлопнул дверь перед самым ее носом.

– Вот хам! Э-э! – показала язык двери Серафима и с силой стукнулась к соседке.

Та не открывала.

Разозленная Серафима долбанула еще раз. Дверь распахнулась.

– Проходи! – рявкнула Вера, впустила гостью и унеслась в комнату, высоко подпрыгивая.

Из комнаты доносилось бормотание, завывания и непонятные звуки, будто у Веры борцы сумо швыряли друг друга оземь. Серафима тихонько заглянула и обмерла. По ковру, высоко подпрыгивая, носилась Вера Михайловна со свечкой в руках, свечка от прыжков то и дело гасла, женщина смачно ее материла, зажигала снова и опять принималась скакать по кругу, что-то невнятное бормоча себе под нос.

– Давай я свечку-то подержу, пока ты скачешь, – не удержалась Сима, когда свеча потухла в очередной раз.

Вера остановилась на середине комнаты, сначала отдышалась, а потом яростно повертела пальцем у виска:

– Ты чо, чокнутая? Не видишь, я порчу снимаю! Надо… фу ты, задохнулась совсем… надо, чтобы и прыгать, и свеча чтобы в руках горела. А у меня никак не получается.

– И не получится, – успокоила ее Серафима. – У тебя, во-первых, сквозняк, пламя задувает, а во-вторых, свечечка маленькая, а ты скачешь, как мутированный слон.