Текст книги "Портрет на камне"

Автор книги: Маргарита Чижова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Художник появлялся в мастерской около девяти утра, при необходимости общался с клиентами лично или по телефону. После шести вечера, когда становилось поспокойнее, Андрей вновь брался за ретушь и макеты, заполнял сводные таблицы о проделанной работе, распечатывал отчеты для Семеныча и возвращался в бытовку ближе к ночи.

В сезон граверы старались не брать выходных и отгулов, невзирая на изматывающий график. Мастера спасались от эмоционального выгорания и физической усталости долгими перекурами, литрами кофе и болтовней.

– Короче, суть работы ты уловил, а нюансы покажу на месте, – завершая рассказ, произнес Андрей. – Если не испугался и готов этим заниматься.

– Я готов! – с жаром заверил Никита.

– Большой зарплаты не обещаю, но десятку, может даже пятнашку, за месяц для тебя выбью.

– Серьезно? Так много?

– Нормально. Поваришься в нашем котле, узнаешь подводные камни. Я в пять раз больше получаю, и то проскальзывает мыслишка, бросить это мертвое царство и свалить в теплые края.

– Я с мамой поговорю. Во сколько завтра приезжать?

– Да не спеши прощаться. Заскочим к Артуру за моим ноутбуком, потом докинем тебя до дома. Если все путем, приползай в граверку к девяти утра, и вперед – на подвиг и труд.

– А документы какие нужны?

– Не парься, – серые глаза художника загадочно блеснули. – Тут по-другому вопросы решаются.

– Не понял… Объясни.

Андрей улыбнулся, спрятав руки в карманы брюк и раскачиваясь на пятках:

– Нужному человеку я тебя показал и от него возражений не будет. Семеныч побухтит для порядка, но это все – мелочи жизни.

– Он же, типа, твой начальник. Или как?

– У меня кругом начальники. Поменьше, средние и главные – одним киваешь, вторым в пояс кланяешься, перед третьими земные поклоны бьешь. А надо еще и работать успевать!

– Я окончательно запутался…

– Вавилон любит по кладбищу прошвырнуться, в каждую дыру нос засунуть, но большинство местных за людей не считает. Димон, по факту, владелец нашей фирмы, и решает, кому звездюли, кому пряники. Он же – совладелец "Витязя" и еще десятка разных контор. В тонкости не вникает, однако деньги считать умеет. Мы ему за сезон приносим хорошую прибыль, в несколько миллионов, поэтому иногда можем позволить себе всякие вольности без серьезных последствий. А Семеныч… Пугалом поставлен, чтобы совсем не расслаблялись. Теперь понятнее стало?

Никита кивнул и улыбнулся своим мыслям. Парень чувствовал, что впереди его ждет не только главное приключение лета, но и, возможно, самая яркая полоса в пока еще короткой и непростой жизни.

Глава четвëртая

Вера Федоровна, некогда красивая, а теперь рано увядающая и безуспешно молодящаяся женщина, достигнув возраста Христа, как и многие ее сверстницы, испытывала на себе тяготы этого кризисного, переломного в жизни периода. Кроме того, она никак не могла оправиться от потери мужа, часто вспоминала его, разговаривала с заключенной в траурную рамку фотографией.

Сегодня, пригласив в гости своего начальника Павла Афанасьевича, Вера впервые убрала портрет любимого в стол, и теперь мучилась угрызениями совести.

Единственная близкая подруга Зоечка поддерживала по телефону, заверяя, что в этом нет ничего такого, со смерти Петеньки прошло уже полтора года, нельзя ставить на себе крест, дому нужен хозяин, а отбившемуся от рук Никитке строгий мужской догляд.

Монотонно кивая, Вера соглашалась с подругой, только скребущие на душе кошки никак не желали успокаиваться. Ее тревогу подогревали опасения, что сын беззастенчиво врет и, возможно, связался с дурной компанией. Он – прежде тихий, "домашний" ребенок – периодически стал пропадать по ночам, лазать в какие-то "заброшки", а на все вопросы отвечал скупо, неохотно.

Работа в смену и домашние хлопоты выматывали Веру до состояния выжатого лимона. Сил на разборки с Никитой почти не оставалось. Он много сидел за компьютером, что-то рисовал, увлекался граффити и редко общался со сверстниками. После смерти отца мальчишка словно замкнулся в каком-то своем мирке, хамил, огрызался, игнорировал выданные на лето задания по литературе и всячески отлынивал от домашних обязанностей. Ему было лень помыть за собой тарелку, убраться в комнате, скосить во дворе траву.

"Все сама… Никакой помощи…" – горько вздыхала Вера, мотаясь по коттеджу то с тряпкой, то с пылесосом.

Купленный Петром большой дом – некогда счастливое семейное гнездо – превратился для нее в настоящую пытку, забирая как физические силы, так и львиную долю весьма скромной зарплаты кассира. Вера намеревалась продать опостылевшее "имение" и перебраться в город, но всякий раз откладывала поездку к риэлтору. Дом по-прежнему незримой нитью связывал ее с единственным любимым мужчиной – здесь оставались его вещи, его запах. Казалось, что Петр, как обычно, задержался в больнице и вот-вот приедет… Вера гнала прочь эти мысли, по ночам заливая подушку слезами.

Отношения с Павлом Афанасьевичем складывались сложно. Он был трижды в разводе, имел двоих детей от прежних жен, с которыми более не поддерживал никаких связей, кроме выплаты копеечных алиментов с мизерной официальной зарплаты. Свои "левые" доходы директор супермаркета успешно скрывал, тратя исключительно на себя. Он любил дорогие костюмы, машины и вкусно покушать. Последнее оказалось тем крючком, на который Вера надеялась поймать этого жирного, привыкшего к сладкой жизни карася.

За столом Павел Афанасьевич охотно демонстрировал свою важность, рассуждал на серьезные темы, попивая водочку и хрустя солеными домашними огурчиками. Вера старалась всячески ублажить гостя, но в какой-то миг все же осмелилась намекнуть, что через два месяца Никитке в школу, а значит, предстоят серьезные траты. Павел Афанасьевич согласно кивнул, потянувшись за пирогом.

Пока гость жевал, воображение Веры рисовало страшные картины: сын "забивает" на учебу, "пролетает" с университетом, попадает в армию, там его морально калечат, превращая в тупого отморозка, который грабит прохожих, а дальше – суд, тюрьма и смерть в жестокой драке уголовников.

О зонах и зеках Вера имела очень смутные представления, но по рассказам всезнающей подруги типичный арестант являл из себя уродливого лысого мужика с железными зубами, наколками, вонючего и грубого, в мятой робе и с характерным блатным говорком.

"Это клеймо на всю жизнь… Нормальными оттуда не выходят", – размышляла Вера, страшась за судьбу Никитки и считая себя обязанной устроить его в университет всеми правдами и неправдами.

Она была готова пожертвовать свое тело любому мало-мальски состоятельному мужчине, лишь бы тот принудил парня взяться за ум и обеспечил его достойное будущее. О личном счастье Вера уже не задумывалась. Она понимала, что в ее жизнь никогда не ворвется молодой импозантный красавец, не станет ухаживать, осыпая цветами и подарками, носить на руках и читать стихи под луной. Кому нужна вдова "за тридцать" с подростком-"прицепом"? В таком положении, пузатый и лысеющий Павел Афанасьевич виделся последним подарком судьбы.

Вера отчаянно уцепилась за этот шанс, теша себя надеждой, что все еще наладится, будет у них семья. Лишь бы Никита не подвел. Он воспринимал потенциального отчима в штыки, демонстрируя худшие стороны психического инфантилизма вкупе с оголтелым подростковым максимализмом.

Вчерашний побег сына из дома Вера сочла весьма удачным стечением обстоятельств. Замкнутый и озлобленный парень, яростно защищая свою территорию, наверняка испортил бы Павлу Афанасьевичу и настроение, и аппетит.

– Нечего с ним сюсюкаться! Не маленький. Пятнадцать лет уже, вымахал лоб здоровенный на твою шею! – возмущалась Зоечка. – Понимать должен, что мать для него старается. Так и вырастают эгоистами, слова им не скажи! Из-за игр своих компьютерных совсем озверели. Ишь бесится он, дверями хлопает. Отключи на неделю интернет и денег не давай ни копейки. Увидишь, мигом станет шелковым.

Верочка признавала правоту подруги, но не хотела идти на крайние меры и окончательно портить отношения с сыном.

– Поговорю еще раз… Попробую убедить… Тяжко ему без отца… – падали в телефонную трубку полные горечи слова.

Около пяти вечера морально измученная и уставшая Вера, перемыв всю посуду после отбывшего восвояси гостя, наконец-то доползла до кресла и рухнула в него подстреленной птицей.

Через десять минут в дом вошел Никита. Женщина инстинктивно сжалась, готовясь увидеть хмурое лицо сына и выслушать колкие упреки.

Школьник едва ли не бегом пронесся по лестнице вверх. От его топота в коридоре у Веры закололо под сердцем. Когда раздался стук в дверь, женщина была уже в предобморочном состоянии.

– Мам! – зазвенел переполненный радостью голос. – Ты дома?

– Дома… Заходи.

Подросток перелетел через порог, как тропический тайфун, оглушающий и сметающий все на своем пути:

– Нам надо срочно поговорить!

– Тише, не кричи… – она прижала ладонь ко лбу, морщась от источаемого сыном густого сигаретного амбре. – У меня очень болит голова. Может, завтра пообщаемся?

– Это срочно! – напомнил Никита.

– Смартфон нашелся?

– Нет. Совсем другая тема!

– Ну, слушаю, говори…

– Короче! Я тут подумал, что хочу подзаработать денег и к сентябрю купить новый. Ты как на такое смотришь?

– Куда тебя возьмут? Только листовки под дождем раздавать или на раскопки, весь день лопатой махать за пятьдесят рублей. Грыжу там заработаешь, а не смартфон.

– Я уже на кладбище договорился.

И без того бледная Вера стала белее снега:

– На каком кладбище? На Борихинском? И думать забудь! Ямы там с бомжами и пропитухами рыть, заразу всякую цеплять. Ты хоть соображай иногда, прежде чем глупость сморозить.

– Я в мастерской договорился. У них вакансия – помощник гравера.

– Это которые на памятниках портреты рисуют?

– Да!

Вера мученически подняла взгляд к потолку:

– Эти плиты знаешь сколько весят? А стоят? Ты даже представления не имеешь, что с ними делать. Пару дней поковыряешься, испортишь мрамор, а мне потом за него платить. Оставь свои глупые идеи, лучше книги читай, что по программе задали…

– Прочту еще, успеется! Я с камнями работать не буду, только на компьютере. Там нужно макеты составлять, графический дизайн в "Фотошопе". Андрей мне завтра все покажет, это не сложно…

– Какой Андрей?

– Художник-оформитель, мастер по гравировке.

– А фамилия у Андрея есть? Отчество? Телефон? Как мастерская называется?

– "Гравер-ВВ", у вторых ворот. Я фамилию не спрашивал, к нему все по имени обращаются.

– Андрей в курсе, что тебе пятнадцать лет? Что весь твой художественный опыт заключается в рисовании каляки-маляки на стенах?

– В курсе! – обиженно произнес Никита. – И он видел мои работы. Я хочу научиться рисовать лучше. Разве это плохо?!

– А зарплата какая?

– Там от объема зависит, но примерно десять-пятнадцать будет.

Вера недоверчиво покачала головой:

– Значит, от силы тыщи три заплатят. Никогда не поверю, что за такие деньги они не найдут себе нормального специалиста.

– Туда из города ездить далеко и неудобно, а мы живем близко. К тому же они меня неофициально берут, на пару месяцев, пока пик сезона.

– Я не знаю… – Вера выдержала паузу, потому что у нее закончились аргументы.

Предчувствие сулило недоброе, но железную убежденность сына было невозможно сломить.

– И как тебя только на кладбище занесло?

– Помнишь, мы у отца хотели памятник заменить, – Никита опустил взгляд, приготовившись вдохновенно врать. – Вот я и решил заранее разведать, какая фирма лучше, какой мастер. Потусовался, поспрашивал. Андрея все хвалят, у него самый низкий процент отказов, индивидуальный подход к оформлению и приемлемые цены. Он как раз был на месте, ну я и зашел. Поговорили о камнях и так, за жизнь. Я рассказал, что тоже рисую, вот он и предложил подзаработать без особого напряга.

– Как он хоть выглядит? Лет ему сколько?

– Тридцать пять. Нормальный мужик, спортивный такой. Не пьет, только курит много.

– Телефон мне его дай.

– Зачем? – буркнул Никита. – Будешь мозги полоскать, какой я неслух и криворукий лодырь?

– Человек имеет право знать, кого он к себе берет. Ты дома не за делину, работничек. Думаешь, в мастерской так же позволят целыми днями чертей гонять? Там трудиться надо, а ты у меня к такому не привык.

– Вот и посмотрим. Хватит меня уже опекать, надоело! Мне деньги нужны и я их заработаю!

– "Свежо предание, да верится с трудом…" – сердито сказала Вера. – Ладно, попробуй. Может, научишься чужой труд ценить, когда самого пахать заставят. Только потом не жалуйся. С тебя телефон мастера, я ему все-таки позвоню или съезжу туда в воскресенье после работы.

– Мне завтра к девяти.

– Будильник поставь, а то проспишь. Денег возьми на обед. Голодным не сиди. В сухомятку не ешь…

– Мам, там все цивильно! Есть холодильник, чайник, микроволновка.

– Это хорошо, когда рабочее место обустроено. Во сколько вернешься?

– Не знаю, поздно. У меня на вечер были планы.

– Так, колбаса ты моя деловая, самое позднее, в двадцать один час. Опоздаешь хоть на минуту, посажу под домашний арест. Нечего по ночам не пойми где болтаться. Ты меня понял?

– Ага! – широко улыбнулся Никита. – Ладно, мам, я поем и спать.

– Добрых снов!

Когда за сыном закрылась дверь, Вера выдохнула с несказанным облегчением. Она была счастлива, что разговор прошел без скандала и криков, а главное – не упоминался Павел Афанасьевич.

Взяв телефон, Вера сделала пометку на воскресенье: "Вторые ворота, "Гравер-ВВ", Андрей". Это нужно было срочно обсудить с Зоечкой, и женщина, нервно постучав пальцами по подлокотнику кресла, стала набирать знакомый номер.

– Успокойся, дорогая, – уверенно сказала подруга, выслушав про очередной "закидон" Никиты. – Он там и двух дней не проработает: или выпрут с треском, или сам сбежит. Потыкается, побрыкается и будет на твоем горбу ездить до самого института. Вон, на моего оболтуса посмотри…

Вера слушала и привычно кивала, мысленно сетуя на тяжелую женскую долю, безденежье и черное, изматывающее одиночество.

Как было оговорено, без пяти минут девять Никита миновал вторые кладбищенские ворота и зашел под железный навес, где стояли готовые памятники и черные гранитные плиты. Навес прилегал к большому кирпичному зданию. В его торце, смотрящем на дорогу, находился офис, занимаемый Семенычем и Аллой. С противоположной стороны, прямо возле бытовки Андрея, размещалась граверка.

Никита ожидал увидеть тесноту и грязь, обшарпанные стены и толстый слой пыли по всему помещению. К несказанному удивлению школьника он очутился в просторной чистой комнате с кондиционером и светодиодным освещением. Юрий сидел на стуле, склонившись над трехколесной тележкой. Перед мастером лежало гранитное надгробие, слегка приподнятое над плоской поверхностью тележки, при помощи подсунутых коротких досочек. За спиной мужчины возвышался шкаф с инструментами, в обход которого тянулись к розеткам многочисленные провода.

Внимание Никиты привлекла солидная батарея пластиковых бутылок со всякой химией, а также банки с краской и титановыми белилами, занимавшие целый угол. Чуть в стороне находился лазерно-ударный станок с ЧПУ и подкатным столом. Над ним располагалась короткая инструкция из семи пунктов: открыть изображение в программе, задать параметры гравировки, отправить изображение в станок, установить камень, передвинуть головку в нулевую точку, выставить зазор между камнем и головкой, нажать "Пуск".

Выше инструкции в ряд висели картины – по большей части пейзажи – подписанные витиеватым вензелем "АИ".

У зарешеченного окна располагался стол с компьютером, магнитофоном и многофункциональным устройством – гибридом принтера, сканера и копира. На подоконнике размещались микроволновка и электрочайник, рядом были сложены пакеты со всяким барахлом.

Рабочее место Андрея пустовало. Табурет был придвинут к сваренному из труб и уголков подобию стола, на котором лежали пучки цельнопобедитовых спиц разного диаметра, перчатки, кисточка, какие-то соединенные ромбом стержни, моток широкого скотча и ноутбук. Под табуретом стояла початая бутылка минералки.

Юрий работал в плеере, защитных очках и респираторе, вырубая эпитафию при помощи текстовой граверной машинки, похожей на толстый черный маркер. Увидев подростка, мастер выключил плеер, отложил инструмент и снял с лица ставшие ненужными атрибуты.

Школьник пару секунд пристально разглядывал веснушчатого мужчину, пытаясь, как выражался Андрей, "угадать" его. Короткие волосы Юрия были словно прилизаны, в уголках насмешливых карих глаз притаилась усталость, скорее моральная, чем физическая. Казалось, на этом человеке лежал большой груз ответственности и забот, который, словно медленный яд, убивал в нем веселого, розовощекого живчика.

– Доброе утро! – гравер первым нарушил неловкое, затянувшееся молчание.

– Приветствую! – Никита охотно пожал мужчине руку. – А где Андрей?

– Рисует в бытовке пасеку и рой скорбящих пчел, но скоро будет, – заулыбался Юрий. – Проходи, располагайся, чувствуй себя как дома.

Школьник сбросил рюкзак на подоконник и, взяв свободный стул, подсел к собеседнику.

– Мы вчера толком не пообщались из-за Орловского камня, – мастер зевнул и расслаблено потянулся. – Теперь вопрос решился, у клиентов претензий нет. Андрюха мне кое-что рассказал про ваши дела, но хотелось бы и тебя послушать.

– Да я как-то не знаю, о чем говорить…

– Тогда спою себе дифирамбы. Я – шрифтовик, а по совместительству – словоруб и букворез. Это разные профессии. Могу рубить и резать, глубоко и объемно. На три-пять сантиметров. Люблю эксклюзив, когда шрифт не из каталога берется, а из головы. Красить буквы – тоже моя тема. На кладбе чуть подольше, чем Андрюха, не хуже него знаю толк в композициях, и способен объяснить заказчикам, когда будет красиво, а когда – туфта. Если работа в кайф – эстетствую, если нет – крою матом. По делу – всегда помогу, подскажу, за советы рублей не беру. В быту неприхотлив, манией величия не страдаю. Вопросы есть?

– Нет.

– Теперь твоя очередь, – усмехнулся Юрий.

– Рисую немного… Больше для себя…

– С таким настроем корову не продашь! – перебил гравер. – Ты еще не проснулся или проблемы гложут?

– Второе.

– Поясняю, – мужчина потянулся к окну и включил чайник. – Мы тут – одна семья. За своих всем глотки рвем. И бедами, и радостями без утайки делимся. Вопросы сообща решаем. Раз ты с нами, привыкай к жизни по новым правилам. Ну, как? Призадумался?

– Почему Андрей про свою смерть говорил? Он что – болеет? – рубанул Никита первое пришедшее на ум.

– Рано ему помирать, не нагулялся еще, – фыркнул Юрий. – А по чесноку, у Андрюхи в детстве две операции на сердце были. Поди кольнуло куда, или екнуло, вот он и завел старую шарманку. Сезон доработаем, выпру его в какой-нибудь санаторий, пускай подлечится.

– Ему, наверное, курить нельзя…

– Андрюха без сигарет – это ходячая катастрофа. Такой бред начинает задвигать – хоть святых выноси. Мутный поток сознания вперемешку с песнями, плясками и анекдотами. Правда, у нас ко всему нужно с юмором относиться, иначе свихнешься.

– Его картины? – подросток указал на стену.

– Угу. Пейзажи для себя рисует, а портреты – ради заработка. Без лести, Андрюха – редкий талант, настоящий самородок. Плюс – мужик грамотный, душевный. Ты его поближе узнаешь, сам это почувствуешь, – Юрий плеснул в две чашки горячего кипятка и заварил чай из пакетиков. – Но мы отошли от темы. Давай все-таки про тебя. С мамой живешь?

– Да.

– Ругаетесь?

– Постоянно.

Мастер всучил Никите чашку и кивком указал на коробку с пряниками:

– Я в детстве тоже со своей чуть ли не каждый день лаялся, а сейчас видимся редко, зато никаких скандалов. Это временное явление. Относись к нему философски.

– Она сказала, что я здесь все равно долго не задержусь.

– Почему?

– Работать не умею, с людьми общаться не умею… Ло-лу, короче…

– Переведи, – Юрий метко выбросил использованный чайный пакетик в мусорное ведро.

– Лох и лузер.

– Андрюха когда сюда приехал, был такой скрытный шо пиз..ц, – снова заулыбался шрифтовик. – Он по матушке – потомок каких-то дворян, воспитывался ей в лучших аристократических традициях и люто комплексовал из-за своего тюремного прошлого. Думал, что мы на него косо смотрим, а народ ходил и офигивал: обычно новички-ручники первый портрет дней десять стучат, до ума доводят; у Андрюхи через три дня готовая картинка получилась – с мелкими огрехами, но заказчику такую показать не стыдно. Пупок Василича чуть от гордости не лопнул. За месяц классного специалиста фирме подготовил. Мало-помалу Андрюха успокоился, оттаял и, как кот сибирский, распушился. Теперь у него тут кругом друзья и жизнь на своей волне.

– Здорово…

– Ты, главное, не напрягайся. Когда рисуешь, надо, чтобы по мозгу светлые мысли шуршали, а рука – расслабилась. Если злой, как черт, и пальцы трясутся – лучше пару часиков порелаксировать. У нас новичков гнобить не принято: думай, вникай, спрашивай и делай.

В граверку вошел Андрей, бормоча под нос есенинские строки:

Золотые, далекие дали!

Все сжигает житейская мреть.

И похабничал я и скандалил

Для того, чтобы ярче гореть…

А затем добавил гораздо громче:

– Всем добра! Без меня чаевничаете?

– Так тебя хрен дождешься, – с нотками возмущения произнес Юрий. – Что там с пасекой?

– Па-а-асека! Па-а-асека! – запел художник, наводя порядок на рабочем месте. – Хочу иметь я пасеку, есть вкусный сладкий мед! Хочу иметь я пасеку-у-у, избу и пулемет!

– А пулемет-то тебе зачем? – хмыкнул рыжий гравер.

– Против пчел. Вдруг они злые, в дверь постучат: "Где, с.ка, наш мед?!" А я им в ответ: "Тра-та-та-та-та!"

Никита согнулся от смеха.

– Все, епт, хорош! – отмахнулся шрифтовик. – У меня тут "Царствие небесное и вечный покой", а ты со своим пулеметом. Щас рубану с хиханьками какой-нибудь "вечный отстой", потом переделывать придется.

– А помнишь, как мы Игорьку в станок текст закинули? – Андрей перетащил ноутбук на компьютерный стол. – "Нет большей горечи на свете, чем промахнуться в туалете". Я с его офигевшей рожи потом неделю ржал.

– Вот из-за таких, как ты, надо первое апреля официальным выходным объявлять! – Юрий встал и направился к двери. – Пойду к Алке, спрошу про Яблокова. Думают они памятник забирать или мне писать на него отказной…

– Пишите-пишите, – вдогонку посоветовал Андрей. – Жопа бумагу любит!

Он включил ноутбук и подозвал Никиту:

– Так-с… Присаживайся и смотри сюда. Папки "Порно" и "Горячие телки" не открывать. Они к работе не относятся. Вот здесь, в "Макетах" хранятся все нужные файлы. Листай и запоминай как примеры. Новые сохраняешь по образцу: номер заказа и фамилия. Когда закончишь просмотр, выдам твое первое настоящее задание.

– А что в "Мурзилках"?

– Всякие чудеса криворукости: мультяшные фото с плохой ретушью, волосы-наклейки, пластилиновые лица со съеденными полутонами. Храню в назидание, как делать не стоит. Развлекайся!

Подросток жадно прильнул к монитору. Щелкая "мышью", Никита вглядывался в удивительные картины: рядом с лицами усопших взмывали в небо стаи белых журавлей, плыли по бурным волнам величавые парусники, мчались под закатным небом горделивые кони. С экрана ноутбука на школьника смотрели охотники, державшие в руках оружие и трофеи, рыбаки, опустившие удочки в тихие заводи, летчики, направлявшие самолеты к пушистым облакам.

Тем временем Андрей привез на тачке гранитную плиту, приподнял ее с помощью дощечек и скотчем прилепил сверху портрет ветерана Великой Отечественной войны. В течение часа, пока художник размечал камень, раздалось несколько телефонных звонков. Юрий сосредоточенно вырубал рамку вокруг эпитафии, почти не обращая внимания на происходящее в мастерской.

Протерев красные от недосыпа глаза, Андрей обратился к подростку:

– Никита, будь другом, отвлекись ненадолго.

– Слушаю.

– Вскипяти чайник. Если я прямо сейчас не выпью кофе, то превращусь в унылого циника.

– А это как? – уточнил парень, мигом поднимаясь из кресла.

– Как прочесть все романы Пелевина, – пошутил Юрий, стащив со стола коллеги кусок желтой копирки. – Не учи летать пингвина или лежа спать слона, жизнь без кофе с никотином – это полоса говна.

– Согласен, – буркнул Андрей, выпрямляя затекшую спину и убирая руки за голову.

В этот наполненный сакральным смыслом и глубокой философией момент с лязгом распахнулась дверь, и через порог граверки переступил злой, как дюжина чертей, Семеныч.

Первый удар штормовой волны пришелся на художника.

– Андрей! – гаркнул начальник мастерской. – У тебя совесть есть? Вчера целый день проболтался руки в брюки, сегодня высиживаешь – в затылке чешешь! Ты когда работать собираешься?

– У меня творческий кризис.

– Знаю я про твой кризис! О нем второй день все кладбище гудит, – Семеныч нервно подергал узел на галстуке. – В больницу съезди, голову проверь и потенцию заодно.

– А ты у нас психиатр или сексолог? Докопаться не к чему?! – с пол-оборота завелся портретист. – Давай еще про задницу мою поговорим, раз голову и х.й уже обсудили! Какого хрена ты меня опять без смазки сношаешь?! Или наезжай предметно, или рассосись в тумане бытия.

– Хорошо, давай предметно, – Семеныч развернулся лицом к Никите. – Вы, молодой человек, что здесь делаете?

– Работает помощником гравера по ретуши, – Андрей достал зажигалку.

– Это кто так решил? Ты?

– Я, – ничуть не смутился художник. – Мне человека еще весной обещали.

Начальник мастерской сердито раздул щеки:

– Андрей, так дела не делаются. Есть порядок: сначала резюме, потом собеседование… К работе со станком нужен допуск. Я категорически против найма несовершеннолетних…

– А я категорически против твоей бюрократии и мозгоеб.тва! Вопрос согласован, Дмитрий Анатольевич не возражает. Под мою ответственность.

– У тебя ответственности сроду не водилось. Что с заказом Бурцевых, по альпинисту?

– Эскиз сделал, макет отослал. Думают.

– Любимцева?

– Там срок до понедельника.

– Давай не затягивай, – Семеныч немного успокоился. – На сегодня какие планы?

– Щегловский камень готов, стоит у входа. С Ельцовым до обеда закончу, там два прохода лазером. Потом возьму Елкиных, тройной портрет.

– У меня клиентка сидит. Трудная особа, но при деньгах. Хочет с тобой лично поговорить.

– Да пожалуйста.

– Точно? – с сомнением в голосе спросил начальник мастерской. – Ничего лишнего не ляпнешь?

– Буду сама любезность.

– Когда с ней побеседуешь, зайди ко мне. Понял?

– Слушаю и повинуюсь, наш господин, – Андрей соединил ладони на уровне груди.

Семеныч осуждающе покачал головой, но в этот раз не стал делать художнику замечаний и быстро покинул граверку.

– Кофе мне! Срочно! – простонал Андрей, закатывая глаза.

Никита плеснул кипяток в первую попавшуюся чашку и подал портретисту обжигающе горячий напиток. Взгляд мужчины был красноречивее любых слов: так, очевидно, смотрел с креста Христос на тех, кто милосердно приложил к его губам пропитанную уксусом губку.

– Ты в порядке? – встревоженно спросил школьник.

– Теперь лучше всех, – щурясь от удовольствия, отозвался Андрей.

Робкий стук в дверь вынудил его отставить чашку.

– Войдите! – крикнул Юрий и быстро натянул на нос респиратор.

Никита увидел женщину лет пятидесяти в траурной одежде. Она сжимала мятый платок, черно-белую фотографию и заполненный бланк заказа.

– Здравствуйте… – потерянным голосом произнесла клиентка.

– Здравствуйте, – художник шагнул ей навстречу, аккуратно забрал бланк с фотографией и положил на рамку станка. – Чем могу помочь?

– У меня сын умер…

– Мои самые искренние соболезнования.

– Молодой был… Двадцать лет всего…

Никита отвернулся к монитору. Парню было тяжело видеть чужое горе.

– На мотоцикле разбился… – продолжила безутешная мать и заплакала. – Извините…

Андрей крутил в ладони зажигалку, думая о чем-то своем.

– Вы могли бы… нарисовать Витеньку… с тем злополучным мотоциклом? Любил он его сильно… Души не чаял…

– Да, могу, – сказал художник. – Какой был мотоцикл?

– Красный…

– А фирма? Модель?

– Не знаю… – женщина промокнула глаза. – Такой большой, блестящий… Импортный.

– Постарайтесь вспомнить, пожалуйста. Это важно.

– Жена у него осталась… – невпопад продолжила клиентка. – Верочка… Вы женаты?

– В разводе, – сухо ответил гравер.

– Внучка… Настенька… Полтора годика… Без отца расти будет, кровиночка… А у вас… есть детишки?

– Нет.

– Они же наше все… – женщина вцепилась в рукав Андрея. – "Цветы жизни". Вы такой мужчина интересный, видный… Никогда не скажешь, что одиноки.

Быстро глянув на художника, Никита понял, что тот с трудом сдерживает эмоции. Андрей наклонил голову, его нижняя челюсть подрагивала и с языка готовилось слететь крепкое словцо.

Подросток искренне посочувствовал и раздавленной горем женщине, и заваленному работой гравировщику. Желая выговориться, клиентка продолжила мучить его неприятным, задевающим за больное разговором.

– Это порча на вас… – чуть слышно заявила она. – Не думали о таком? Наверняка, жена бывшая сделала. Венец безбрачия называется. У меня в соседнем доме колдунья живет, потомственная целительница. Вы к ней обратитесь. Я телефончик оставлю…

– Горячо признателен за вашу заботу, – кисло улыбнулся Андрей. – Мне бы лучше телефон какого-нибудь друга покойного, который в мотоциклах разбирается.

– Да я ведь их толком и не знаю…

– Очень жаль.

– Давайте у Якима спросим. Это муж мой. Он в машине ждет.

Художник ушел следом за клиенткой, на ходу выуживая из кармана пачку сигарет.

– Ищите бесплатного психотерапевта? Обращайтесь в "Гравер-ВВ"! – проворчал Юрий, стянув респиратор. – Выслушаем даже самые тяжелые случаи, профессионально посочувствуем, наши мастера с удовольствием обсудят с вами свою личную жизнь!

– Блин, это жесть… – хмуро заметил Никита. – Часто такие приходят?

– И хуже бывают.

Взяв со станка фотографию и бланк, школьник вернулся к ноутбуку.

– Отсканировать?

– Да, заводи новый файл, – Юрий сосредоточенно ковырялся в коробке с алмазными борами. – И про таблицу не забудь. Где надо исполнителя поставить, напиши "Андрей".

Художник отсутствовал около двадцати минут. Он ввалился в граверку, как медведь-шатун, и плюхнулся на табурет:

– Юрка, что мне нарисовать? Идеи в студию!

– "Кавасаки", – откликнулся Никита. – Вот этот. Называется "Ерш".

Он развернул ноутбук так, чтобы Андрей смог рассмотреть фотографию стильного "железного коня". Заинтересовавшись, художник встал и подошел к столу.

– Я тут во "вконтакте" полазил, – школьник переключился на нужную вкладку браузера. – Нашел страницу этого парня и его фото на "байке". Большинство ни о чем. Три более-менее подходящие. Какое сохранить?

– Первое, оно самое четкое.

– Окей. Еще я поискал готовые программы по созданию макетов и скачал тебе нормальный антивирусник. "Мышью" рисовать тяжко. Есть прикольная штука, называется графический планшет. Конкретно облегчает жизнь.