Текст книги "Портрет на камне"

Автор книги: Маргарита Чижова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Художник напустил на лицо серьезность и предельно строгим голосом ответил:

– К Ородруину.

– Куда? – опешил мужчина.

– В Мордор, – без тени улыбки продолжил Андрей.

– Какой еще Мордор? Ты что несешь?!

– Кольцо.

– Какое кольцо? – человек в костюме окончательно растерялся и приоткрыл рот.

– Всевластья, – портретист гордо расправил плечи. – Только никому не говори. И вот что, Семеныч… Постереги наш Хоббитон. Мы еще сюда вернемся!

С каменной миной эльфийского лорда художник обратился к спутникам:

– Скорее, друзья! "Позади дом, впереди мир!"

Они бодрым шагом двинулись через кладбище, а спустя десять секунд услышали возмущенные крики Семеныча:

– Андрей! Ты совсем больной?! Вернитесь немедленно!

Проигнорировав его требования, гравировщики обогнули мусорные контейнеры и скрылись за густо разросшимися кустами шиповника. Едва стихла летящая в спины ругань Семеныча, как мужчины сбавили ход, заулыбались и дружно достали курево. Рядом с ними Никита чувствовал себя свободным и невероятно счастливым.

Вскоре граверы принялись обсуждать работу; они сыпали непонятными школьнику терминами, называя марки станков, сравнивали рубку мрамора и гранита, спорили, когда лучше пропускать скарпель через мизинец, и чужой разговор парню быстро наскучил.

Утро было безветренным и ясным. Солнце щедро заливало светом старый погост. В густых кронах деревьев щебетали птицы, на памятниках грелись бабочки. Никита разглядывал ухоженные и заросшие травой могилы, всматривался в фотографии, читал надписи.

– О-па! – сказал Юрий, заметив метущего тропинку дворника.

– Вот те раз! Это же Харря Потный! – обрадовался Андрей. – Чемпион местной сборной по квиддичу! Мы с ним в одном Азкабане чалились.

Внезапно художник сорвался с места и побежал вперед, грозно размахивая руками. Дворник попытался улизнуть, но гравировщик догнал его большими скачками:

– Отдай метлу, Харря!

– Пусти, дурак! – старик с раскрасневшимся лицом до последнего держался за черенок, однако силы оказались неравны.

Отобрав метлу, Андрей уселся на нее верхом и резво поскакал вдаль. Дворник, не мешкая, бросился в погоню:

– Хватит! Верни! Верни, тебе говорят!

Никита и Юрий ржали, как молодые кони, наблюдая за дерзкой выходкой приятеля.

Выйдя на финишную прямую, Андрей притормозил возле двух сгорбленных старух, мирно бредущих по тропинке.

– Привет, девочки! До Лысой горы подбросить? – выкрикнул мужчина и ловко обогнул присевших от страха пенсионерок.

Вслед ему полетела ворчливая скрипучая брань:

– Безобразие! Наркоман! Мы будем жаловаться! Куда только охрана смотрит?!

Промчавшись вокруг ближайшей секции погоста, Андрей подрулил к друзьям и слез с метлы:

– Кто-нибудь еще желает прокатиться?

Получив отрицательный ответ, он двинулся навстречу запыхавшемуся, едва ковылявшему дворнику:

– Держи свою волшебную палочку, Харря! Тебе нужно больше тренироваться!

– Дурацкие… у тебя… шутки… – хрипя, ответил старик.

– И анекдоты не смешные! – примирительно поднял руки Андрей. – Зато я жизнь люблю!

– Иди… куда шел… черт полоумный!

Далее Никита стал свидетелем долгих препирательств с пузатым Василичем, который ни в какую не хотел расставаться с генератором.

Три гравировщика орали друг на друга до хрипоты, изощряясь в оскорблениях. Превзойдя оппонента по величине словарного запаса, Андрей добился-таки желаемого и покинул поле брани с чувством выполненного долга. Юрий остался у третьих ворот ждать машину и оберегать отвоеванное добро от любых вражеских посягательств.

Помня про успешно выклянченный у Димона отгул, художник не спешил возвращаться на работу. Он заглянул в мастерскую, где изготавливали ритуальные оградки и кованые железные кресты, поболтал с тамошними мастерами, а затем повел Никиту на Новое кладбище.

– Прогуляемся, – предложил Андрей. – Нам нужно "убить" еще двадцать пять минут.

– Зачем?

– Ровно в одиннадцать пятнадцать Семеныч свалит из конторы.

– Прикольно ты его одурачил!

Портретист криво усмехнулся:

– Отыграется, когда Вавилон приедет. За Юркин косяк всем прилетит конкретный пистон.

– И тебе?

– И мне.

Никита тяжело вздохнул:

– Тут могила отца неподалеку…

– Давай навестим.

Они свернули с центральной аллеи на север.

– Мы с мамой были здесь весной… – парень старался говорить бодро, но ему никак не удавалось скрыть тревогу и грусть. – Она конкретно расстроилась из-за того, что у памятника осыпается пьедестал…

– Сильно покрошился?

– Только по углам. Еще земля просела и он чуть накренился.

– Плохо. Где заказывали? У центральных ворот?

– Да.

– Ясно. Они льют из бетона с каменной крошкой. Часто экономят: делают не монолит, а пустотелые. Дешево, но никаких гарантий. Может десять лет простоять, а может и один сезон. Сейчас у них вообще лютый бардак творится, смесь от балды мешают да лепят, как придется.

– Мама хотела со временем поднакопить денег и поставить нормальный гранит. Посоветуешь, какой лучше? Ну, и по ценам ты, наверное, все знаешь…

– Знаю, – буркнул Андрей. – В августе хороший камень приедет. Качественный итальянский мрамор и габбро от новых поставщиков. Семеныч клялся, что не подделка, но пока в своих руках не подержу, ничего говорить не стану. Твой отец был врачом?

– Хирургом в областной больнице.

– От чего он умер?

– Машина сбила, – Никита опустил голову. – За рулем какой-то "крутой" оказался. Пьяным ехал, но его быстро отмазали, а нам – ни извинений, ни компенсаций.

– Сочувствую.

– Вот… – подросток указал на серый монумент с небольшой фотографией и скромной табличкой.

Андрей достал из кармана сигареты:

– Ты здорово похож на отца. Ладно, не буду мешать…

Он отошел в сторону, перелез через ограду заброшенной могилы и присел на лавочку у разлапистой ели.

Никита краем глаза следил за гравировщиком. Андрей курил, глядя куда-то под ноги и в пустоту. Он сгорбился и теперь казался значительно старше своих лет – серьезным, многое повидавшим в жизни человеком.

Школьник опустил ладонь на памятник, мысленно обратившись к покойному. Подростка разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, он снова хотел стать маленьким мальчиком и беззаботно резвиться под присмотром родителей. С другой – мечтал поскорее вырасти, превратившись в умного и сильного мужчину, способного за себя постоять. "Как Андрей…" – мелькнула и обожгла горькая мысль.

Никита быстро прогнал ее. Парню было совестно, что он так навязчиво ворвался в жизнь постороннего человека, нагрузил его своими проблемами, не имея возможности обсудить их с кем-то еще.

Потоптавшись у могилы, школьник подошел к мужчине и окликнул его по имени. Андрей отозвался не сразу:

– Извини, задумался…

– О чем? – ляпнул Никита и прикусил язык.

Гравировщик ответил почти шепотом:

– Когда я умру, никто вот так не придет ко мне. Не будет ни памятника, ни фотографии…

Неожиданно он запел красивым, с легкой хрипотцой, голосом "Это всё" группы "ДДТ".

Повисло тягостное молчание. Андрей бросил на тропинку окурок и встал со скамейки:

– Шабаш! Пора обедать!

– Мы пойдем к Дмитрию Анатольевичу?

– Ага, – широко улыбнулся художник. – В его краснокирпичный Кремль. Только сначала переоденусь. Надо соответствовать высокому статусу мероприятия.

Глава третья

Железная дверь, ведущая в одноэтажное кирпичное здание у главных ворот кладбища, была распахнута настежь и подперта булыжником. Золотые буквы на черной табличке предупреждали, что за порядок на территории отвечает ЧОП «Витязь».

Дмитрий Анатольевич стоял возле крыльца, яростно матерясь в поднесенный к уху мобильный телефон. Послав невидимого собеседника по известному адресу, "смотрящий" обвел суровым взором свои владения и кивнул появившемуся из-за поворота Андрею, который сменил рабочую спецовку на тонкую футболку и светлые брюки.

Никита шел рядом с художником, опасливо косясь на свору собак, бегавших вдоль автомобильной дороги. В будний день здесь проезжало мало машин и псы прилежно облаивали каждую.

– Наше вам с кисточкой! – шутливо сказал гравировщик, пожимая протянутую бандитом руку. – В Багдаде все спокойно?

– Если бы… – буркнул Димон. – Какой-то урод носился по пятому сектору с метлой между булок и обматерил двух маразматичек. Они здесь такой хай подняли! Дед их еле выпроводил!

– А кто-кто это сделал? – хитро щурясь, Андрей передразнил питерского консьержа Людвига Аристарховича, персонажа скетч-шоу «Наша Russia».

Президент подозрительно глянул на друга:

– Ты что ли?!

– Это вы еще в ракете там не смотрели! – не выходя из образа, продолжил Андрей.

– Ну, бл.ть, клоун новогодний! Предупреждать надо! Я из-за тебя третий пост раком нагнул, они вместе с обходчиками уже час как все сектора прочесывают.

– Набери им еще раз. Скажи, пусть усилят бдительность. Из Хоббитона сбежал особо опасный маньяк… Похитил метлу Харри Потного и бензогенератор Василича.

– Слушай, Маляр, уйди в сумрак пока я тебя не искалечил! – беззлобно гаркнул бандит. – У меня тут внезапно дело нарисовалось, так что экскурсия отменяется. Позвони вечером, обсудим пару вопросов.

– Без проблем! – легкой походкой Андрей взбежал по ступеням и юркнул в душное, сильно прокуренное помещение.

Никита последовал за художником, с непривычки морщась и сдерживая подступившую к горлу тошноту. Ему казалось, что находиться в подобном месте долго – совершенно невозможно.

Днем грязную, вонючую комнату освещало солнце, проникавший через закрытое решеткой и безобразно засиженное мухами окно. Под потолком висела лампочка с пол литровой банкой вместо плафона. На стене красовался пыльный портрет Ельцина в краповом берете, под ним – плакаты с голыми, сисястыми моделями, которые, судя по датам на фотографиях, были на полвека младше Бориса Николаевича. Рядом с заваленным журналами и календарями столом приткнулось доверху забитое окурками ведро.

В крутящемся кресле восседал одетый по форме охранник – голубоглазый парень, отдаленно похожий на молодого Марка Хэмилла. Он заполнял какие-то бланки, прихлебывая чай из высокой кружки.

Между рукомойником и полками с посудой был воткнут широкий обеденный стол, на котором стояли пищевые пластиковые контейнеры, советские суповые тарелки, хлебница, какие-то небольшие емкости, пакеты с соком и бутылки минералки. В углу сидел пожилой чоповец, сосредоточенно разгадывавший сканворд.

На большом, продавленном диване – немом свидетеле многих сексуальных побед – вальяжно развалилась пышная длинноволосая брюнетка в нелепой блузке и короткой юбке. Девица галдела и хрипло гоготала, перемежая речь двумя матерными словами: первое, как решил Никита, емко характеризовало ее саму, а второе – то место, куда барышня сильнее всего стремилась попасть.

Едва Андрей переступил порог, она неуклюже поднялась навстречу художнику и бесстыдно повисла у него на шее.

– Андрюшка, я, бл.дь, так ждала тебя, на х.й! Где тебя, бл.дь, на х.й, столько носило?!

От этой страстной романтической тирады у Никиты глаза полезли из орбит. Если гравировщики бранились виртуозно, вкладывая душу в каждое слово, и тем вызвали у него восхищение, то страшная, размалеванная дешевой косметикой особа, показалась школьнику лишь отвратительной пародией на женщину. Ее длинные, покрытые красным лаком ногти впивались в лопатки Андрея, а рот не затыкался ни на минуту.

Из потоков однообразной матерщины Никита узнал, что брюнетке скучно, ей не с кем поговорить о наболевшем, но жутко хочется внимания и ласки.

Терпеливо выслушав девицу, портретист сказал сухим, усталым голосом:

– Ладно, Светка, отвали! Я жрать хочу и замотался, как собака!

Он сжал руку молодого охранника, затем также поздоровался с пожилым.

– Я, бл.дь, на х.й, не поняла, а это, бл.дь, кто?! – брюнетка воинственно уставилась на школьника.

– Никита, – кивнул в сторону подростка Андрей.

– Надо бы представиться! – требовательно заявил местный Скайуокер, сверля гостя недобрым взглядом.

Растерявшись, парень промямлил:

– Никита Макаров.

– Да ты, пацан, совсем не в теме?! – с угрозой рявкнул молодой чоповец.

Художник ободряюще улыбнулся школьнику:

– Он с тебя водку требует. Скажи: "А ты меня нанял, чтобы я тебя угощал?!"

– Андрюха, не порти шутку! – заулыбался Скайуокер.

– Я его привел, мне и проставляться, – подмигнул Андрей.

– Ну, и где моя чекушка?!

– Хрен тебе! Я же не пьющий, – гравировщик показал собеседнику ладони. – Меня руки кормят, а тебя – жопа. Так что сиди на ней да помалкивай! Никита, не тушуйся, иди борщ хлебать!

Пока художник возился с микроволновкой, Светка предприняла вторую попытку завладеть его вниманием. Андрей улыбался краешками губ, кивал в ответ на ее реплики и даже успевал вставлять короткие фразы.

– Света, имей совесть, дай поесть человеку! – не вытерпел пожилой охранник. – Ты весь день в ларьке сидишь, языком молотишь, а он камни по восемьдесят килограммов ворочает!

Седой чоповец пододвинулся к столу и продолжил:

– Как спина-то, Андрей?

– Ничего, Дед, терпимо, – гравировщик положил котлету на кусок хлеба. – Спал сегодня неудобно, вот и результат.

Брюнетка не к месту разразилась гоготом, в привычной хабалистой манере предложив художнику массаж.

– У меня сезонный аврал, не до лечебных процедур, – холодно сказал Андрей. – Семеныч нас с Юркой так загрузил, дышать не успеваем.

– Зря ты все на своем горбу тащишь… – осуждающе покачал головой старик. – Не двужильный ведь, надорвешься… И никто спасибо не скажет. Молодежь ваша дурака валяет, а на тебя шишки летят.

– И за мной косяки водятся.

– Брось! А то я не знаю, сколько ты пашешь. Дал тебе Семеныч помощника? Полгода как обещаниями кормит.

– Некого. У Василича с весны полная неразбериха. Люди приходят и уходят. Одним зарплата маленькая, других нервяк напрягает.

– Правильно. Они о себе думают, а ты о ком? Бомжей кормишь, собак всяких. В долг кучу денег раздал…

– Не начинай, Дед. Знаю, что не так живу, неправильно, но по-другому не умею. Руки у меня прямые, а судьба кривая. Рожа грязная, зато совесть чистая.

– Дом тебе нужен, семья. Не мальчик уже по бытовкам ютиться…

– Кому я такой красивый сдался? – задорно улыбнулся Андрей. – Разве что Светке! Пойдешь, милка, за меня замуж?

Пригорюнившийся Никита в ужасе уставился на художника, не понимая, всерьез тот говорит или задумал очередную шутку.

– Я, бл.дь, на х.й, с тобой куда хошь пойду! – нежно, как ревущий бульдозер, проворковала брюнетка.

– Вот видишь, Дед, еще не все в моей жизни потеряно! – осклабился гравировщик.

– Главное у мужика, чтобы, бл.дь, х.й стоял! – философски заметила продавщица.

– А секса у нас с тобой, Светка, не будет до самой свадьбы, – уверенно сказал Андрей. – Извини, но в этом вопросе я жутко принципиальный.

– Не поняла?! – девица вылупила пустые коровьи глаза.

– Организм у меня такой, – грустно произнес художник. – По-всякому пробовал, без штампа в паспорте не встает. Есть штамп – пожалуйста, мигом твердеет, как гранит, а налево захочется – ни-ни, словно бабка отшептала.

Скайуокер положил руки на стол, уперся в них лбом и беззвучно смеялся. Дед прикрыл нижнюю половину лица сканвордом, делая вид, что внимательно его изучает.

Заподозрившая подвох Светка переводила взгляд с одного охранника на другого, пока не заметила улыбающегося Никиту. Это подействовало на девицу, как красная тряпка на быка.

Догадавшись, что ее бессовестным образом высмеивают, брюнетка рассерженной фурией подлетела к художнику и заорала благим матом, не скупясь на оскорбления. Высказавшись, она гордо направилась к двери.

– Как стремительно отгорела наша любовь! – громко, с надрывом произнес Андрей и зачерпнул ложкой наваристый борщ.

– Пошел, бл.дь, на х.й, козел дефективный! – донеслось уже с улицы.

– Наконец-то свалила, – облегченно выдохнул гравировщик. – Хоть пять минут посидим как люди.

– Радио включить? – спросил молодой чоповец. – По "Культуре" Чайковского транслировали…

– Андрей, ты попа нашего поблизости не видел? – напрягся старик. – А то прилетит сюда, как в прошлый раз, настроит свое радио "Радонеж", и будем три часа протоиереев ихних слушать.

– Не видел, – честно признался художник.

– Ну, и слава Богу!

– Воистину! – хмыкнул Скайуокер. – Держись, Андрюха! У Светки не язык, а помело, кругом разнесет, что ты – псих и импотент.

Гравировщик задумчиво посмотрел на две пустые бутылки из-под элитного алкоголя, украшавшие книжную полку с детективной и приключенческой литературой:

– Знаешь, Степан, есть женщины, для которых все отдашь, а есть бабы, на которых жалко кондом потратить. У тебя, кстати, лишний не завалялся?

– Выходишь на новый уровень? – заулыбался Скайуокер. – Будешь стрелять не только сигареты, но и резину?

– Это для Семеныча, – художник понизил голос. – Сначала повадился в моих вещах копаться, теперь лазает в наш с Юркой холодильник и жрет оттуда втихаря. Достал, сил никаких нет.

– Много сожрал? – заинтересовался Дед.

– То колбасу свистнет, то сыр, то молоко. У меня там кефир стоит. Хочу в кондом жидкого мыла плюхнуть, завязать и в бутылку засунуть. Побалую "крысу" деликатесом, пускай ни в чем себе не отказывает.

– Андрей, он сперва проблюется, а потом догадается, чья это была затея, – сказал пожилой охранник. – Помни, что тебе с ним еще работать.

– Надеюсь, подавится и сдохнет…

Порывшись в верхнем ящике стола, Скайуокер выдал художнику темно-синий блистер:

– На суде я скажу, что не хотел становиться соучастником этого преступления и глубоко опечален внезапной кончиной Семеныча… из-за твоей мыльной "кончины"!

– Я возьму всю вину на себя, – торжественно пообещал гравировщик. – Никита, ты наелся?

– Да!

– Отлично! Прокатимся с ветерком, куда тебе там было нужно…

– За Линию, – школьника вновь охватило волнение.

– В одном, Дед, ты прав: развеяться мне точно не помешает, – осклабился Андрей. – Если кто станет спрашивать, я поехал забирать ноутбук из ремонта. Вернусь не раньше шести.

Тепло распрощавшись с охранниками, художник повел Никиту назад, ко вторым воротам кладбища. На асфальтовом пятачке их поджидала серебристая "Ауди" с горбоносым водителем.

Пока школьник забирал из бытовки рюкзак, Андрей задорно плясал вокруг машины, напевая популярную композицию группы "Жуки" про "Властелина колец".

Так и не снискав аплодисментов за свое выступление, он плюхнулся на переднее сиденье и выставил локоть в окно. Никита поерзал, устраиваясь на заднем сиденье.

– Куда едем? – с легким южным акцентом спросил шофер, выруливая из ворот кладбища.

– А слабо, Петрович, до Анапы подкинуть? – улыбнулся гравировщик.

– Деньги за бензин в две стороны плати. И ремень пристегни.

– Я закурю?

– Перебьешься!

– Злой ты, – художник потянулся к магнитоле. – Тогда я петь буду. Никита, давай на два голоса?

Он поймал любимую радиоволну и выкрутил звук почти до максимума, горланя "Группу крови" "Кино".

Никита с удовольствием подпевал Виктору Цою и Андрею. Это помогало снять нервное напряжение.

Гравировщик исполнил несколько песен, показал средний палец водителю маршрутки, настырно лезущей вперед "Ауди", и принялся травить старые анекдоты, чем окончательно допек Петровича.

– Кури! – рявкнул он, сердито сжимая руль.

– Не хочу! – язвительным тоном выдал художник.

– Кури, тебе говорят!

– Ну, если ты настаиваешь… – Андрей быстро сунул в рот сигарету и смолк.

За окном промелькнул мост через железнодорожные пути, затем показались обшарпанные хрущевские пятиэтажки, пустырь, какие-то коттеджи, и наконец машина выехала на большую поляну.

Впереди раскинулась красивая лесопарковая зона.

Разглядывая золотистый свет в макушках сосен, Андрей не сразу заметил высокое недостроенное здание слева от дороги. Серая бетонная конструкция с темными провалами вместо окон и дверей, исчерченная граффити и похабными надписями, выглядела жалкой и уродливой.

Выйдя из машины, Никита полной грудью вдохнул свежий воздух.

– Во что ты меня втравил? – улыбаясь, поинтересовался гравер.

– Сейчас увидишь. Мы почти на месте.

Школьник уверенно направился к "заброшке". Андрей последовал за ним, ловко карабкаясь по бетонным блокам и полуразвалившимся лестницам.

Внутри здания царила полутьма и прохлада, по широким коридорам гуляло эхо. Стараясь не споткнуться на обломках кирпичей, художник прошел по всему шестому этажу следом за юным провожатым. В торце дома оказалась просторная комната с тремя большими окнами.

Никита сел на подоконник, не зная, куда деть руки от волнения:

– Как тебе?

Андрей выглянул наружу. До самого горизонта простирался летний лес во всем его дивном великолепии.

– Шикарный вид… – сказал гравер и с выражением процитировал Бунина:

Чем жарче день, тем сладостней в бору

Дышать сухим смолистым ароматом…

– Я не о том… – смутился Никита. – Вот… на стенах посмотри.

Художник бегло глянул на многочисленные цветные каракули. По выражению его лица подросток догадался, что представленные образцы стрит-арта Андрея не впечатлили.

– Совсем плохо?

– По правде говоря – да. Я так понял, это были твои муки творчества?

Никита покраснел:

– Мне очень нужна объективная критика…

Художник подошел к серой надписи "Ты чего пялишься?", сделанной под картинкой с гадящей в лоток черной кошкой, которая как бы повернула голову к зрителю.

– Хорошо, начну с букв. Ты пытался дать объем и глубину, но очевидно торопился и работал по наитию. Есть разные приемы перевода двумерного изображения в трехмерное, а здесь нарушены даже элементарные пропорции. Создание шрифтов – трудоемкий процесс. Обычно я рисую буквы на бумаге, потом сканирую и дошлифовываю в "Фотошопе". Чертить вот так, наспех, из головы – это лень и дилетантство. Согласен?

– Да. Стиль Дайма считается одним из самых сложных, зато эффектный. Хотелось попробовать свои силы…

– Ты их явно не рассчитал. Кошку прокрашивал через трафарет и безобразно переломил контур шеи. Кажется, что кто-то свернул ей башку за несанкционированное испражнение мимо лотка.

Молодой райтер не смог сдержать улыбку, потому что теперь, под другим углом, видел все те ошибки, на которые указывал гравер.

– Ахроматическое цветовое сочетание становится интересным и выразительным не только благодаря силуэту, но и тщательной компановке линий, точек, пятен, работе с тенью. Где это все? Ты не говоришь со мной через свое творчество, тогда какой в нем интерес?

– Самовыражение, – замявшись, ответил Никита. – Уход от обыденной жизни в искусство.

– Далеко ушел? – беззлобно подначил Андрей.

– Делаю первые шаги…

– И очевидно, что не в том направлении. Баловство, а не искусство.

– Понимаешь… Со мной учится одна девчонка. У нее скоро день рождения, и я сказал пацанам, что подарю ей клевое граффити – портрет на стене дома…

– Мощно, – улыбнулся художник. – В планах примитивизм или абстракция?

– Сейчас покажу, – Никита поднял с пола кусок фанеры и развернул изображением вверх. – Знаю, лицо совсем не айс… Подскажи, как исправить.

– Переполировать, взять качественный исходник и рубить по-новой, – отшутился Андрей. – Я всегда так поступаю, если на камне выходит лажа.

Школьник нервно стиснул лямку рюкзака:

– Ты говорил, что расписал сундук для священника. А сколько возьмешь за такую работу? В смысле, за граффити-портрет…

– С чего ты решил, что я вообще за нее возьмусь?

– Ну, тебе же нужны деньги…

– Тут вопрос не в деньгах, а в принципах, – твердо пояснил художник. – Мужчина должен держать слово. Сказал – нарисуешь, пойди и сделай. Сам, своими руками.

– А если они растут из задницы?! – огорченно выкрикнул Никита. – Что тогда? Тупо обдрочить стену?!

– Научиться. Это совсем не сложно. Главное – желание и терпение.

Школьник понуро опустил голову:

– Хорошая краска стоит дорого, а я – почти на мели. К тому же, мне толком негде практиковаться – каждый день сюда не намотаешься. От дома две пересадки и пешком почти двадцать минут топать. Я хочу научиться, но у кого? Местные сами рисуют от силы год, и вся их оценка – "норм" или "вроде, норм".

– Дай мне минуту подумать, – Андрей распечатал новую пачку сигарет и, закурив, отвернулся к окну.

Он делал глубокие затяжки, медленно выдыхая дым. Швырнув на улицу непогашенный окурок, гравер жестом подозвал Никиту.

– Художник должен слушать свой внутренний голос, смотреть на мир не свысока, а изнутри, мысленным взором проникать в глубинную суть вещей. Каждая картина – частичка твоей души. Взгляни, как играет свет между сосновых веток. В природе все гармонично, она дает людям ответы на многие вопросы, но в повседневной жизни мы спешим и не замечаем ее удивительной красоты. Этот миг никогда больше не повторится. Уже через минуту свет ляжет совсем по-другому. Чтобы сохранить его на картине, тонко передав настроение, требуются часы и годы вдумчивых наблюдений. Абсолютно неважно, в какой технике ты работаешь. Можно потратить долгие месяцы, накладывая один слой краски на другой, так и не получив желаемого результата, а можно начертить две линии и выплеснуть себя без остатка, – Андрей поднял кусок кирпича и экспрессивным движением царапнул им по стене. – Это танцующая пара. Он бережно держит партнершу, любуясь ее изяществом и грацией…

Никита перестал дышать. Школьник с восторгом глядел на две линии, безо всяких подсказок понимая, какая обозначает мужчину с горделиво выпрямленной спиной, а какая – кокетливо изогнувшую ножку женщину, расслабленно откинувшуюся на руку партнера.

– Перед гравировкой портрета я всегда стараюсь понять человека на фото, угадать его, – продолжил художник. – Новички не заморачиваются, едва получив заказ, сразу хватаются за копирку. Это неправильно и потом выливается в большой процент отказов от готовых камней. Многие клиенты просто не узнают своих умерших родственников. Говорят, лицо похоже, но человек – другой. Не нужно пытаться бездумно срисовать то, что создала природа. С закрытым сердцем не войти в ее храм. Чистый взгляд художника открывается через любовь к миру и людям, через уважение и сострадание. Когда почувствуешь внутри свет и необыкновенную легкость, это будет первый шаг к настоящему искусству.

Андрей весело подмигнул ловящему каждое его слово пареньку:

– Теперь перейдем от теории к практике. Если хочешь заработать на краску, приходи ко мне в мастерскую помощником гравера. В свободное время можешь рисовать на бетонном заборе, что тянется по Старому кладбищу вдоль ручья. Этот вопрос я решу с Димоном. В одиночку к ручью лучше не соваться, поэтому отрядим тебе пару телохранителей – Робинзона и Пятницу. Заодно помогут нести баллончики, трафареты и прочую полезную в деле мелочевку…

– Это те два могильных духа, что утром занимали у тебя деньги? – догадался Никита.

– Они самые. Как я уже говорил, мужики совершенно безобидные, хотя и выглядят устрашающе. Учитель из меня не ахти какой, но чем смогу – помогу. Во всяком случае, попытаюсь. Ну, что скажешь?

– Круто! – воспрянул духом Никита. – Только бы мама отпустила… Она у меня строгая. И еще… Ты видел, как я рисую. Не хочу, чтобы у тебя были проблемы из-за моей жопорукости.

– А кто тебя к камню-то подпустит? – рассмеялся Андрей. – Начнешь осваивать на компьютере азы графического дизайна и ретуши. Сейчас на пальцах объясню, как у нас все устроено…

Из короткого рассказа портретиста Никита узнал, что в штате фирмы "Гравер-ВВ" числилось восемнадцать сотрудников. Роберт Семенович Баринов решал организационные вопросы, занимался снабжением, бухгалтерией, разбирался с претензиями от недовольных клиентов и конкурирующих фирм.

Кроме него в конторе трудилась приемщица Алла оформлявшая заказы и типовые макеты по готовым шаблонам, а также выполнявшая простую ретушь фотографий для мастерской у третьих ворот. Возле них находился склад фирмы и два подготовительных цеха: в одном резчики по камню выпиливали плиты требуемой формы, в другом – полировали надгробия. Граверные работы по макетам Аллы выполняли мастер Василич, специализировавшийся на ручной и пескоструйной гравировке, станочник Максим, его ученик Тимур и молодой букворез Игорек. В соседнем помещении располагалась комната, облюбованная установщиками, которых возглавлял пожилой бригадир Алексей. Они монтировали готовые памятники на могилах. В местной иерархической лестнице "третьи ворота" стояли в самом низу: рядом с ними кучковались землекопы, обходчики, дворники и кладбищенские бомжи.

Работать у вторых ворот считалось более престижным. Здесь были разнообразные фирмы, торгующие похоронными принадлежностями, гробами, венками, одеждой для усопших, офис транспортной компании, владеющей десятком катафалков, небольшая организация, занимавшаяся озеленением и уходом за могилами, а также цветочный развал.

Центральные ворота являлись символом кладбищенской элиты. Возле них находились часовня и здания, где сидела местная администрация.

Андрей работал не в своей бытовке, как изначально подумалось Никите, а в располагавшейся по-соседству граверной мастерской, носившей броское название художественный цех. Портретист отвечал за сложный и нервный участок – индивидуальные оформительские решения. Алла отдавала ему заполненные бланки заказов с подробно расписанными нюансами. Клиенты просили перед гравировкой заменить покойному на фото прическу, одежду, выражение лица, "омолодить", добавить какие-то сложные элементы на памятник или нарисовать целую картину. Учитывая все запросы, Андрей делал эскизы, а его напарник Юрий разрабатывал шрифты. Мастера соединяли на компьютере эскизы, паспорта, эпитафии в единые макеты и согласовывали их с клиентами. Если работа устраивала заказчика, рисунок наносился на камень вручную, либо пескоструйным аппаратом, либо станком с ударной или лазерной головками. Нередко клиенты изменяли пожелания, требуя что-то убрать, добавить, внести какие-то исправления. Тогда процесс согласования затягивался, а стоимость готового памятника возрастала.

Помимо прочего, Андрей брал в работу старые и некачественные фотографии, восстанавливая изображения или полностью перерисовывая портреты вручную, выезжал к могилам, чтобы отреставрировать испорченные временем или неправильным обращением рисунки на надгробиях. Юрий вырубал буквы скарпелями, машинкой и ловко управлялся со станком. Ударная головка позволяла выгравировать портрет за три-пять часов, лазерная – за час, вручную Андрей успевал сделать один-два портрета в день. В сезон, с марта по ноябрь, от него требовалось сдать не меньше двадцати готовых работ за месяц.

Контора была открыта с девяти утра до шести вечера, все дни, кроме воскресенья. "Художка" официально трудилась с восьми до восьми, с единственным выходным – в понедельник. Фактически Юрий подъезжал в граверку к семи утра, не редко задерживаясь у станка до девяти-десяти вечера.

Андрей вставал едва ли не с рассветом и прямо в бытовке делал самую трудоемкую работу. Для эксклюзивных памятников он не пользовался готовыми картинками из интернета, предпочитая "фотошопной" ретуши эскизы выполненные самостоятельно, от руки. Для творчества ему нужен был покой и личное пространство.