Текст книги "Осень Атлантиды"

Автор книги: Маргарита Разенкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Проглядывавшее сквозь тучи солнце клонилось к закату. «Надо поторапливаться», – подбодрила себя Таллури. Подъем вверх был самым трудным, зато здесь она различала тропу четко и на закате добралась наконец до пещеры Энгиуса.

Она, конечно, мечтала сразу же застать наставника в его жилище. Но, когда именно так и произошло, все-таки искренне изумилась. Энгиус был здесь, спокойно сидел у очага и явно поджидал гостей: в одном котелке кипела какая-то снедь, в другом, отставленном в сторону на подставку из камней, душисто дымился травяной чай. А рядом в большой деревянной миске густо растекся кусок ароматного лесного меда.

Таллури вошла в пещеру, глядя на наставника счастливыми глазами, и долго не решалась вымолвить слово. Но про себя повторяла: «Как я рада тебя видеть!» Он улыбнулся в ответ. Затем сделал приглашающий жест: «Входи же», а вслух произнес:

– Как видишь, я ждал тебя.

– Я не спрашиваю, как ты узнал так точно.

– Лес сказал: «Человек». Ветер донес: «Гостья». Дождь хлопотал: «Замерзла, устала».

– Это так. Но главное – дошла.

– Я не сомневался. «Передай» ведущему, чтобы ждал тебя на пятые сутки, в полдень. А теперь садись, пей чай с медом, грейся. Давненько мы не виделись. Но наговориться успеем.

Больше ничего не было нужно – лишь этот огонь в оча– ге, радушие в глазах наставника, тишина сумерек, шепот леса и лепет родника меж камней в углу пещеры…

* * *

– Хорошо. Ты все сделала верно.

Энгиус долго слушал (она начала с самого-самого начала), а похвалил за то, за что менее всего Таллури ожидала услышать одобрение: за то, как долго она выбирала первые учебные дисциплины. Она потратила на это немыслимое по здешним меркам время – целый астрономический месяц. И это только для того, чтобы определиться с предметами первой ступени, теми, что изучают законы материи.

Чтобы выбрать, Таллури обошла (день за днем, группу за группой) все (абсолютно все!) учебные площадки. Являлась без разрешения и садилась тихо в стороне. Она всегда молчала, и смотрели на нее подчас с удивлением. Но спрашивать, зачем человек пришел, здесь было не принято – ее и не спрашивали. А она смотрела и слушала.

– Что же служило знаком для выбора? – поинтересовался Энгиус.

Знак был только один – пробуждение непреодолимого интереса. И не рассудочного (мол, так надо, или – «этот предмет, кажется, необходим»), а сердечного. Именно сердце должно было дать ответ: нужно ли изучать ту или иную науку или время и силы будут потрачены напрасно?

– Интеллект для выбора не понадобился? – иронично улыбнулся Энгиус.

Отчего же, понадобился. Но рассудок должен был согласиться с сердцем, иначе его доводы не принимались.

Вот в этом-то месте своего рассказа Таллури и услышала похвалу наставника.

– Итак, что же ты в конце концов выбрала? Впрочем, погоди, я попробую угадать. Так, прежде всего – звезды. Астрономия?

Конечно! Как можно не обратить взора к полному загадок небу?

– Письменность опускаю, это ты решила давно и наверняка уже сиднем сидишь в библиотеке.

Ну, это-то не секрет! Таллури еще в Храме Жизни уши всем прожужжала про книги и рукописи.

– Что-нибудь, немного, из точных наук. Скорее всего – математика.

Да! Строгая красота формул сразу покорила ее сердце.

– Науки земли? Физика, химия, география – вряд ли. Пожалуй, только история. Как насчет истории?

Таллури довольно часто напрашивалась в компанию к Климию и Нэфетису, когда группа древней истории отправлялась на раскопки. Но что ее туда влекло, на этот вопрос Таллури затруднилась бы с ответом.

– Затрудняешься? – Энгиус поднял брови. – Ты удивляешь меня. Может, ты просто не давала себе труда задуматься? Ведь на раскопки ты попадала не просто так, неслучайно и не из праздного интереса. Ну-ка, сосредоточься…

…Далеко на юге, на гигантском горном плато, даже глубокой осенью было знойно. В полдень припекало так, что каменные руины древнего города плыли в колеблющемся мареве, и даже самые одержимые историей ушедшего мира студенты вынуждены были прерваться на отдых. Утихали стук инструментов и шорохи шагов, умолкали голоса – лишь стрекотали кузнечики, время от времени с ворчливым жужжанием проносился жук, а в синей вышине, в полном безмолвии, нескончаемо долго парил силуэт большой птицы.

Северянка Таллури плохо переносила жару. Она усаживалась в тень самой высокой из уцелевших стен, прямо среди обломков, и закрывала глаза, чтобы слушать и слушать тишину. Может, ради этой тишины Таллури и была здесь?

О, она не была пустой, эта тишина! Безмолвие величественных руин таило в себе нечто живое: от давно рухнувших храмов, от некогда монументальных колонн, ныне подпиравших лишь небо над собой, от все еще великолепных ста– туй неведомых героев, от портиков с надписями на забытом языке – отовсюду на Таллури надвигалось былое. И прежде всего – голоса… Да-да, голоса: шум толпы на площади, выкрики торговцев, женский смех, деловитые мужские переговоры… Она их слышала!

Сначала – только слышала. Затем – выучилась «видеть» прошлое этого разрушенного города…

– И начала подсказывать, где лучше вести поиск артефактов? – предположил внимательно слушавший Энгиус…Климий сначала очень удивился:

«Как ты можешь знать? Мы всей группой изучали свитки, сравнивали карты, медитировали и составляли план раскопок. И используем приборы, кстати! А ты просто подходишь и тыкаешь пальцем – возьмите, мол, ребята, левее и глубже! Мы должны потратить полдня дополнительных работ, чтобы проверить твое ленивое предположение?»

Он был возмущен. И даже накричал на нее при всех! А в итоге все-таки зря потратил полдня – на поиск в том месте, где они все, видите ли, наметили!

Таллури осталось только ждать. Впрочем, и сомневаться: ведь она, разумеется, могла ошибиться. Подумаешь, увидела в «дневных грезах», как худой смуглый человек в грязной набедренной повязке и почему-то, словно животное, в медном ошейнике, переносит глиняный сосуд с одного места (где искал теперь Климий) на другое (что «нашла» Таллури).

Таллури не понимала ни того, что именно ищет ее ведущий, ни научной ценности искомого, ни значения руин этого города на исторической карте Атлантиды, но «видела»: безумно напуганный и потный от страха человек в ошейнике очень торопится. И «слышала»: он что-то бормочет себе под нос. Она умела запоминать незнакомые слова помногу, даже очень длинными фразами, а человек в ошейнике повторял всего-то несколько слов: «Бууд-риэ-ноакса-оу-куттум». Так она запомнила.

Забывшись на мгновение, она стала повторять эти слова вслух, даже пропела несколько раз, и выходило неплохо:

«Бууд – риэ – ноакса – оу – куттум – буудриэ – ноакса…» Очнулась, когда Климий встряхнул ее за плечи: «Что? Что ты сказала?!»

Ну, сказала и сказала. Разве ее здесь кто-то слушает? Таллури недовольно высвободилась из рук ведущего. Но тот настаивал, а потом вдруг смущенно попросил: «Извини. Где, ты полагаешь, надо искать?» Она не стала вредничать, хотя ругал-то он ее при всех, а извинился наедине. Подошла и наступила ногой на нужное место – здесь. Через полчаса из земли извлекли великолепную амфору с дивным геометрическим рисунком, полную монет, украшений, а главное – глиняных табличек с диковинными знаками. В эти таблички вцепилась вся поисковая группа разом. Они даже забыли перевести ей слова того несчастного человека в ошейнике!

– Энгиус, что значит «бууд-риэ-ноакса-оу-куттум»?

– Это древний язык, ты не могла его знать, а запомнила верно. Насколько я понимаю, что-то вроде: «Гибнет Ноакса, о боги!» Ноакса – это тот разрушенный город. А медный ошейник надевали рабам. Видимо, он перепрятал сосуд хозяина. Ну, теперь-то ты понимаешь, зачем оказалась там?

Таллури понимала лишь, что прошлое оживало для нее. Она его чувствовала: «видела» и «слышала».

– Не каждому пространство открывается, как тебе: так, что и время не имеет большого значения. Да-а, – Энгиус со значением покивал, – не зря рисковали солдаты Особого корпуса. Ты можешь послужить Атлантиде!

– Чем? Искать древние артефакты? – она пожала плечами. – Моя жизнь – в обмен на старые горшки? Моя жизнь со всеми мыслями, чувствами, желаниями, вся-вся без остатка – на алтарь науки? Да нет, мне очень нравится учиться. Знание – это… – она запнулась, подбирая слова, – это для меня очень важно! Но неужели никого не будут волновать мои чувства?

– Прежде всего они не должны так волновать тебя саму.

– Не уверена… – она смутилась под бесстрастным взглядом Энгиуса.

– Посмотрим, посмотрим. Расскажи, чем еще занималась. Только коротко.

– Немного левитации, общая физиология человека, рисование, музыка, природа и животные, лекарственные травы. В общем, всё.

Они поговорили о выбранных и пройденных ею дисциплинах.

– Ты посоветуешь мне что-нибудь еще?

– Хм, давно я тебя не видел, – он с прищуром смотрел на Таллури. – Повзрослела, посерьезнела. Давай-ка спать, на сегодня довольно. Побудешь у меня еще четыре дня, как я сказал, потом я уйду. А ты вернешься к себе.

* * *

Четыре дня вместили многое. И протекли быстро.

Подарок, строгой расцветки плед – хвала Единому! – Энгиусу понравился. Нещедрый на похвалу, он благодарил мастерицу от всего сердца:

– Сделано, конечно, со старанием и вкусом. Но больше: ее мастерство – это талант самой души! А значит, будет даровано ей и в следующем воплощении. Плед – нужная вещь, спасибо. Благодари от меня.

Но лучезарное настроение не было стихией Энгиуса. Словно верный какому-то неведомому долгу или неодолимому внутреннему побуждению, он нередко впадал в пасмурное расположение духа. Если не сказать – мрачное. И тогда начинал говорить, хмуро вглядываясь в огонь. Или вглубь себя? А может, в некую враждебную даль, что таила угрозу его родине, его друзьям, его служению, Знанию, наконец?

Когда он так смотрел, на Таллури надвигалась тьма. Словно входили в жилище незваные гости с пугающе мрачными лицами, вставали вдоль стен и смотрели – скорбно долго, угрюмо. Как же ей хотелось «выгнать» их вон! Ведь в спасшем и приютившем ее солнечном краю, среди друзей, при благополучном, даже безмятежном, течении жизни она почти совсем забыла ужасы гибнущей Гипербореи. Забыла о личных потерях: родителях, сестре, братьях. Не хотела помнить и о проблемах самой Атлантиды. И теперь, когда приемный отец напоминал обо всех этих бедах, его речи казались особенно гнетущими.

Но Таллури внимательно слушала. На этот раз разговор шел о катаклизмах, медленно, но верно разрушающих огромную островную империю, и о проектах, призванных сберечь хотя бы малую толику знаний и ценностей Атлантиды.

– Свидетельства о погибших цивилизациях почти всегда бывают скудными, а хуже того – противоречивыми. Что, например, может остаться от нас? Что может уцелеть в бушующей стихии землетрясений и цунами, а паче всего – в пучине времени? Мифы. Да-да, мифы и эпические предания. Еще – камни: мегалиты, руины, стелы, черепки да фрагменты статуй – вот что уцелеет в веках. Ничего сверхнового. Всеобщая катастрофа оставляет в живых лишь тех, кто способен уцелеть любой ценой. Это, разумеется, будут люди простые, не ученые и не мыслители, не поэты и не художники. А значит, культура и науки забудутся. История в каком-то смысле начнется заново. Словно человечество только что родилось. Тотальные катаклизмы бросят нашу цивилизацию не столько в хаос, сколько в дикость! Будущие историки по останкам нашей цивилизации заключат, – он усмехнулся, – что Атлантида была вполне дикой языческой страной. Поэтому решено с переселенцами отправить учителей и просветителей.

– С какими переселенцами?

– Не знаешь? Впрочем, откуда. Да, с переселенцами – людьми из гибнущих областей. Первые группы спасенных из разрушенных и ушедших под воду городов Алкоэны и Наттуны уже отправлены. Их перевозят в северо-восточную часть континента Великого Солнца, или Черного континента, туда где дельтой растекается большая плодородная река. А из сейсмически опасной долины Муус, куда стремительно наступает океан, – в тропические леса Великой Западной суши, континента, лежащего от Атлантиды на западе. Вот с этими-то переселенцами и отправляются учителя и просветители. Мы пытаемся создать очаги нашей цивилизации по обеим сторонам Атлантики. А кроме того, в разбросанных почти по всем континентам регионах, которых, как просчитано, катаклизмы не достигнут. Там живут дикие племена. Но, на мой взгляд, атланты переоценивают способности и возможности аборигенов.

– Посланцы отправляются к диким племенам?

– В этом полагают залог успеха: дикие племена выживут и должны будут хранить завещанное им до той поры, когда сами же, развившись, смогут расшифровать, – Энгиус помолчал. – Если, конечно, донесут в целости и сохранности.

– Ты сказал «завещанное». Что ты имел в виду?

– Что-то передается в виде артефактов: золотые таблицы, приборы, пирамиды и другие мегалиты. Что-то – в виде практических навыков и знаний. Например, новые для них растительные культуры – маис, табак, какао, кофе; новые технологии строительства, новые знания в мореплавании. Многое…

– И летучие машины?

– Нет. Это ни в коем случае. Слишком рано! Это и для многих атлантов-то было, возможно, рановато. Многие знания и технические средства Атлантида получила просто в дар. Наша цивилизация нисколько не потрудилась, чтобы обрести их, а следовательно, лишь немногие смогли оценить по достоинству дар высших существ, звездных гостей-наставников.

– Звездные наставники совершили ошибку?

– Может, и да. А может, всё же рассчитывали на лучшее в нас. Как рассчитываем мы, передавая дикарям наши собственные достижения. Звездные наставники желали нам добра, но даже они не предугадали многого.

– А что еще передается, Энгиус?

– Мифы и легенды. Последнее, на мой взгляд, наиболее ценно.

– Не может быть!

– Уверяю тебя. Ведь мифы – зашифрованное Знание. И они долговечнее камня, поэтому дойдут до будущих поколений, до цивилизации, способной не только хранить, но и расшифровать их. Хотя, – он с досадой поморщился, – и к мифам, для «красоты», станут примешивать выдумки и вздор! Духовные заветы переродятся в свою противоположность. Золотые скрижали? Переплавят. Теоретические знания и отвлеченные философские понятия? Без применения они теряются, угасают.

– Как зарастают травой нехоженые тропы, – произнесла Таллури, пытаясь снять накал его речи.

Но тщетно. Энгиус говорил будто в болезненном жару, даже не для нее, а для себя – повторяя и анализируя вслух то, что наболело. Таллури слушала внимательно, с горечью, но сопереживать наставнику в полной мере она не могла: государственные проблемы не так уж волновали ее, и ей было нестерпимо жаль времени да и сил, которые наставник тратит сейчас на их «обсуждение» с ней.

– Неужели всё так мрачно? – она не могла сдержаться, и в ее голосе прозвучал упрек. Энгиус не обратил внимания.

– Я знакомился с выводами императорской Коллегии, которая контактирует с малоразвитыми племенами Великой Западной Суши. Очень неутешительно.

– Что произошло?

– Я приведу тебе только один пример, и его довольно. Тамошние учителя-миссионеры, призывая поклоняться Богу Единому, главным упомянули даровать Богу свое сердце – всю его глубину и сокровенность. Аборигены же поняли буквально. На алтари легли живые человеческие жертвы – их еще бьющиеся сердца извлекались с помощью обсидиановых ножей! А жрецам-просветителям из Атлантиды начали поклоняться как богам. Можно ли привить трепетную ветвь высоких духовных достижений к грубому кусту животных инстинктов? Но Коллегия, невзирая на неутешительные прогнозы и с перевесом всего в два-три голоса при голосовании, настаивает на перспективности просвещения этих племен!

– А мегалиты?

– О, да. Мегалиты – Пирамиды и Сфинкс, а кроме того, некоторые барельефы и голография во фресках, они доживут до высоконаучной цивилизации. Некоторые племена аборигенов уже получили проекты строений идеальной пирамидальной формы. Своеобразные образцы. С мифологизированными пояснениями их назначения и конструктивных решений.

– Ну, вот же!

– Да, доживут, – мрачно усмехнулся он, – доживут, чтобы навсегда остаться бессмысленным памятником нашей недальновидности. Уже сейчас аборигены пытаются «приземлить», свести к практическому использованию все пира-мидионы. А работа ведется всего-то лет пятьдесят. Ну, сто – если учесть и два поколения подготовки племен к контактам с высокими расами. Что же будет с пирамидионами через тысячу лет? Остается надеяться на шифры самих строений.

– Шифры строений? Что это?

– Например, само расположение Пирамид и Сфинкса: в проекции определенных созвездий, причем не в теперешнем их расположении на небосводе, а с учетом прогнозируемого через века смещения. И… немало другого. Но у многих, и у меня в том числе, надежды мало. Хотел бы я, – вдруг воскликнул он особенно горячо, – оказаться среди рожденных под тем, будущим, небом! Может, я сам смог бы помочь ученым будущего!

«Родиться еще раз, – воскликнула про себя Таллури, – чтобы, разбудив свою древнюю память, в будущем веке участвовать в разгадке тайн мифов и мегалитов?! Вот это да!»

– Именно! – откликнулся Энгиус на ее «восклицание». – Я говорил об этом с близкими мне по духу людьми. Они того же мнения. И намерены ходатайствовать перед Коллегией по расовым контактам, а может быть, даже перед Звездным наставником, об особом ритуале – ритуале Последней трансформы, – он вдруг озадачился: – Хорошо ли, что я говорю с тобой об этом?

– Хорошо, хорошо! – подхватила распираемая любопытством Таллури не раздумывая. – Впрочем, я не знаю, что это – Последняя трансформа?

– Смерть. Что же еще?

– Ой, – вздрогнула она, – а почему ты теперь о ней думаешь?

– Потому что я всегда помню о смерти! – рассмеялся он. – Существует ритуал, ее сопровождающий, – ритуал Последней трансформы. Ну, и что ты так испуганно на меня смотришь! – вдруг воскликнул он. – Это даже возмутительно так смотреть! Ты, быть может, не подозревала, что все люди умирают?

– Да нет… Просто… Немного страшно.

– Вот еще – страшно! – фыркнул Энгиус. – Мне продолжать?

Она поспешно закивала.

– Так вот. Мы намерены, – он возвысил голос, – просить о ритуале, призванном даровать душе свободу выбора будущих рождений. Гарантии, конечно, нет, – тут он заговорил тоном ниже, словно смущенно, сам с собой. – Но все же это шанс. Хороший шанс. Ритуал плюс несгибаемое намерение! Я выбрал бы родиться, возможно, что и не раз, для того, чтобы хранить наше Знание!

Таллури смотрела на наставника с восхищением. Но, восхищаясь им, спрашивала себя: а могла бы она мечтать о подобном ритуале для того лишь, чтобы рождение за рождением хранить, приумножать и нести другим Знание? Она не знала. Спросила осторожно:

– Энгиус, все ли должны, ну, то есть всем ли требуется при Последней трансформе знать точно, чего хочешь в следующем рождении?

Он воззрился на нее удивленно.

– В твоем вопросе много путаницы. Во-первых, этого ритуала надо еще удостоиться. Это не ты решаешь! Во-вторых, что значит «требуется»? Это уж тебе решать – как ты прожила жизнь, чтобы в конце нее знать или не знать, чего от тебя ждет Бог и чего ты хочешь сама. Довольно об этом. О Последней трансформе не говорят так много. Здесь нужны размышления всей жизни, весь твой опыт. А ты пока его не имеешь.

Таллури подумала о своих горестных потерях, и он тут же поправился:

– Почти не имеешь.

Разговор, похоже, исчерпался. Или иссяк запал Энгиуса. В любом случае Таллури была ужасно рада покончить с мучительной темой Она уже не в состоянии была слушать ни про возможную гибель страны, которая ее приютила, ни про ужасы, которым подвергались миссионеры, ни про ответственность перед великим Знанием – больше ни про что подобное! Всё это было бесконечно мрачно и причиняло боль душе. А Энгиуса подобные разговоры, будто наоборот, преисполняли пламенной энергией. Хорошо, что он наконец закончил.

Он отослал ее за рыбой к речке. Потом велел ее запечь на углях. Потом они обедали, и он расспрашивал ее о том и о сем. Вроде бы ни о чем серьезном: снова о занятиях в Университете, о подругах, о снах, о ведущем… На Климии остановился:

– Это хороший молодой человек из очень порядочной семьи с твердыми устоями. Он может стать жрецом. Но станет ли? Это пока сокрыто. В любом случае благодаря его прилежанию и эрудиции для него всегда открыт путь ученого. Что ты о нем думаешь?

– О, он очень умный!

Энгиус улыбнулся:

– Для тебя – да. Что еще?

– Климий внимательный, очень собранный и целеустремленный. Много молчит. Мы мало общаемся, но он заботится обо мне. Этого достаточно.

– Хорошо. Знаешь ли ты, что в паре «ведущий – ведомый», как правило, встречаются люди схожих судеб. Именно поэтому, преуспев на своем пути, ведущий способен помочь ведомому.

– Значит ли это, что, если Климию суждено стать жрецом и он станет им, судьба и меня приведет на служение в Храм?

Возможно, в ее голосе Энгиус услышал настороженность и неудовольствие, так как произнес он довольно сурово:

– И это было бы хорошо для тебя! Впрочем, фатума здесь нет. По какому пути тебе идти, здесь, в Атлантиде, за тебя решать никто не будет. Здесь это не принято. Выбор за твоим сердцем. Я хотел лишь спросить, знаешь ли ты, что совпадения ваших судеб часты?

– Нет, это новое для меня, – Таллури почувствовала, что он ждет от нее согласия с этой новостью и согласия радостного. Но сердце ее молчало, и Таллури не произнесла ни слова.

Энгиус вздохнул. Таллури же с нетерпением ждала от него другого: совета – чем заняться до лета? За какой новый предмет взяться? И она так и этак формулировала про себя этот вопрос, словно перекатывала во рту маленький камешек-голыш. Видимо, она делала это слишком энергично, так как Энгиус весело рассмеялся:

– Ох, Таллури, ты давишь на меня, нетерпеливое создание! Внешне – почти совсем взрослая девушка, а душой, как я посмотрю, сущее дитя. Нетерпеливое и порывистое дитя.

Он еще говорил с ней – о звездах, о Судьбе, о знаках свыше, о послушании воле Бога, о многом очень важном и невероятно интересном. Но советов не давал. И, лишь провожая ее обратно в Университет (когда она уже отчаялась получить его совет, а вернее, сочтя, что в отсутствии совета наставника сокрыт особый смысл), Энгиус неторопливо проговорил:

– На первой ступени под руководством учителей вы изучаете законы материи, на второй – знакомитесь с про– явлениями и закономерностями мира невидимого, нематериального. На третьей, до которой многие доходят, жрецы объясняют переплетение видимого, материального, и незримого. Их взаимопроникновение и влияние. На четвертой, где оказываются немногие, углубленно изучаются законы духовного мира. О дальнейших ступенях говорить сейчас бессмысленно. Итак, ты прошла первую ступень. Почти всю. И спрашиваешь, на что еще направить свое внимание. На этом этапе ты моего совета не получишь. Ты верно догадываешься – сейчас важно, чтобы ты сама приняла решение. Не бойся, если упустишь что-то важное, на это непременно обратят твое внимание. Дальше тебя ждет вторая ступень. Первый ее, легкий, этап. Чему ты радуешься, глупейшее создание? Я сказал «легкий», иными словами – не требующий труда, но не сказал «простой». Именно – непростой, требующий рассуждения, размышлений. Не потеряй себя, не измени себе – вот единственный совет.

Уже прощаясь (он спустился с ней к подножию горы, где уже поджидал добрый Ечи), Энгиус добавил:

– Если не будет особой нужды, до лета не появляйся. Или, знаешь, лучше приходи, когда начнешь новый этап, – улыбнулся, – нетрудный, но сложный.

* * *

Климий опаздывал. Это было на него так непохоже, что Таллури начала волноваться. Она довольно долго стояла на обочине Трассы, поджидая его и с нетерпением вглядываясь в синюю даль: не узнает ли она издали зеленую латуфу?

Дважды мимо пролетела мини-линза (младшие чины) императорского контроля. Через приоткрытое окно летательного аппарата служащий контроля поглядывал на нее с усталым неодобрением, видимо, определяясь: задержать или не стоит? Это беспокоило.

Наконец Климий появился. Он приготовил сюрприз: с заднего сиденья весело махала рукой Рамичи.

– Вот, – мотнул головой Климий, – напросилась тебя встречать. Извела меня. Всю дорогу: «Скоро? Скоро?» Сил моих нет!

Подружки обнялись. Устраиваясь рядом с Рамичи, Таллури спросила:

– Ты опоздал. Это она тебя задержала?

– Вотужнет! – ответила за него Рамичи. – Что-то с мотором случилось.

– Поломка?

– Да нет, – Климий уже набрал высоту и выравнивал курс. – Странная какая-то штука. Вот здесь, через систему автоматического оповещения, – он ткнул пальцем в небольшой дисплей прямо над штурвалом, – от Центра полетов прошел приказ: «Всем без исключения немедленно приземлиться. Ждать разрешения на продолжение полета».

– Что это значит?

Климий пожал плечами, на его лице отражалось недоумение:

– Сам не знаю. Такого никогда не было, даже во время последней смуты.

– Было-было! – возразила Рамичи. – Помнишь, мы в Ур летели? Пришлось сесть чуть ли не на два часа. Сейчас-то меньше.

– Конечно, – терпеливый Климий дождался, пока она закончит, – так и было. Но теперь, ты не заметила, а это чрезвычайно странное обстоятельство: во время нашей остановки выключились все приборы. Даже аварийный источник питания не работал. И я думаю…

– …что если бы мы не послушались приказа… – ахнула Рамичи.

– Мы бы разбились, – сухо закончил Климий. – Мне приходит в голову и другое: что за этим стоит? Политика? Экология? Да и технически – как это было устроено? Надо спросить у Тэрча.

– Энгиус говорил мне, что во время технологических катаклизмов шанс на выживание получат лишь те, кто живет в согласии с природой. Без машин.

Климий задумчиво хмыкнул.

– Ой! – вдруг громко воскликнула Рамичи. – Смотрите, портал!

– Порталов не видала?! Кричать-то зачем? – рассердился Климий. – Ты напугала меня! – впрочем, он тут же повернул голову и взглянул в окно: – Ну, да. Портал. Этот не из новых, он всегда здесь был.

– Интересно, куда он ведет? – Рамичи мечтательно вглядывалась вниз.

Сооружение было хорошо видно: две чуть изогнутые полупрозрачные колонны молочного камня, увенчанные звездообразными «шляпками», – издали это было похоже на два экзотических цветка, склоненных друг к другу и соприкасавшихся головками. Вокруг – обычная мощеная площадка, а из-под колонн ровной полосой уходила дорога. На краю площадки – небольшая стела с надписью.

– Что там написано? – Рамичи не отрывалась от окна.

– Отсюда не видно.

– Могу я узнать, – вежливо поинтересовалась Таллури и тоже посмотрела в окно, – о чем вы?

– О портале, конечно. Разве это непонятно? – Рамичи удивленно оглянулась на подругу.

– Мне – непонятно. Я не знаю, что такое «портал».

– Ну… – Рамичи набрала воздуха. – Портал – это… – она еще набрала воздуха. – Он нас переносит в другие места.

– Латуфа тоже нас переносит, – заметила Таллури. – И Ечи умеет.

– А портал может перенести вместе с латуфой и Ечи! – Рамичи подумала и обернулась к Климию: – Объясни ты. Почему ты молчишь?

– Я с удовольствием тебя слушаю: «Портал переносит вместе с латуфой и Ечи». Прекрасное объяснение! – он рассмеялся, и Рамичи ткнула его в бок пальцем. – Очень просто: портал – это устройство для телепортации, то есть для мгновенного переноса объекта из одной точки пространства в другую, всегда – строго определенную, где находится такой же портал, срабатывающий в этом случае на прием. Перенести можно как отдельного человека, так и машину с пассажирами. Или с Ечи, – он подмигнул Рамичи. – Например, портал «Атлантида – Наттуна» работает как транспортная линия в обе стороны. Время телепортации – не более двух минут.

– Климий, – голос Рамичи вдруг сделался очень печальным. – Климий, дорогой, ты забыл: Наттуны больше нет. Она разрушена.

Он подавленно смолк. Рамичи едва слышно шепнула Таллури на ухо:

– Там погиб его ведущий. А Климий будто все время забывает об этом, его сознание не вмещает этой потери. Мне его так жалко!

Чтобы отвлечь друзей, Таллури предложила:

– А может, снизимся и посмотрим на этот портал? – она показала на молочно-белые сияющие колонны, медленно уплывающие назад. – Давай, Лим!

Рамичи оживилась, и Климий заложил поворот.

Они медленно описывали круг над порталом – очень низко, насколько латуфа вообще могла снизиться, как вдруг пространство меж колонн озарилось бледным голубоватым свечением.

– Вам повезло! – воскликнул Климий. – Смотрите, сейчас он сработает на прием.

Девушки прильнули к окну. Вслед за бледным свечением последовало новое изменение – по колоннам побежали синие искры.

– Это предупреждение о скором появлении объекта, – прокомментировал Климий.

Искры перестали мерцать, и теперь на колоннах ровно светились синие огни.

– Вот сейчас, – последовал новый комментарий, – как только огни переменятся на красные, появится объект.

И действительно, огни стали красные, и через мгновение («Что же это будет?») меж колонн, словно из ничего, появилась небольшая валликса густо-сиреневого цвета. По ее корпусу бежал легкий парок. Валликса прокатилась немного вперед по полосе, резко затормозила и замерла. Видимо, от толчка при торможении ее люк приоткрылся, и в образовавшуюся щель, суетливо хлопая крыльями, вдруг вырвалась крупная пестрая птица. Хрипло вопя, она стала описывать круги над валликсой, периодически как бы хромая – проваливаясь вниз в воздухе.

– Попугай! – засмеялись девушки.

– Привязали за лапу. Теперь дергают и пытаются втащить обратно, – заметил Климий. – По всему видать, это опытный беглец.

– Это, наверное, северяне, – предположила Рамичи. – Они обожают ярких птиц.

В это время дверца отъехала полностью, и из валликсы выскочил сердитый мужчина. На нем были широкие штаны, длинная, ниже колен, просторная рубаха, а на голове – круглая разноцветная шапочка.

– Точно, северяне! – удостоверилась Рамичи.

Одной рукой мужчина стал немилосердно тянуть к себе попугая, другой – делал энергичные жесты, «объясняя» питомцу, насколько тот не прав. Через минуту к мужчине присоединились двое ребятишек и, наконец, женщина. Все – в круглых пестрых шапочках. Дети прыгали вокруг отца, увеличивая суматоху, женщина металась от мужа к детям, урезонивая всю компанию и смущенно поглядывая на студенческую латуфу, с бесцеремонным любопытством зависшую прямо над их семейной «сценой».

Рамичи и Климий хохотали во все горло, а Таллури под шумок «послала» попугаю подсказку – тот вдруг сделал в воздухе кульбит, щелкнул своим внушительным клювом и – свободно взмыл вверх, унося на лапке обрывок злосчастной веревки. Семья северян уставилась в небо.

– Ура! – ликуя, закричала Рамичи. – Свободу прекрасной птице!

– Молодец! – Таллури помахала попугаю двумя руками.

– Ты зачем хулиганишь? – оглянулся на нее ведущий.