Текст книги "Осень Атлантиды"
Автор книги: Маргарита Разенкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
* * *
Целыми днями Таллури собирала и разбирала свою игрушку, озадаченно поворачивая ее так и этак, то ахая от восторга, то хмуря лоб и слизывая пот с верхней губы.
– Да, – вдруг пришло ей на ум, – а отчего ты сказал «подарки»? Не «подарок», пирамидка, а именно «подарки»? Я точно помню.
– Ты точно помнишь. Это так, я сказал «подарки» и вручил тебе пирамидку. Но я не оговорился. Я хотел, чтобы ты сама спросила. Это значило бы, что ты внимательна, чутка к тому, что я «нес» в тот момент в себе.
– Я оказалась нечутка… – расстроенно прошептала Таллури.
– Небрежна, – уточнил Энгиус. – Слово прочно осело в твоем сознании, хотя ты пренебрегла им на время в пользу игрушки. Да, есть еще один подарок. И считаю, он гораздо важнее для тебя.
Она внимала.
– Мы скоро уйдем отсюда, – жрец сделал торжественную паузу. – Наше заточение окончено!
Но Таллури не знала, радоваться или огорчаться, поэтому не выразила никаких эмоций.
– Ты в замешательстве, – констатировал Энгиус. – Что ж, это нормально. Но уверяю, то, что ждет тебя впереди достойно твоей радости. Уточним: открыто выражаемой радости.
Она непроизвольно улыбнулась:
– Что же ждет меня, Энгиус?
– Университет!
* * *
Горы, долгие месяцы остававшиеся им добрым убежищем, высились за спиной – на несколько часов хода Энгиуса и Таллури поглотил лес. Он обступал их со всех сторон и, касаясь хвойными лапами рук, плеч, спин, будто прощался. Снова, как и год назад, жрец вел Таллури по тропе, теперь уже окончательно затерявшейся в траве и молодом подлеске. Каким-то образом они вышли на поляну, ту поляну, где некогда выпрягли Ечи и оставили повозку.
И следа не было, что кто-то побывал здесь хотя бы раз. Повозка стояла на прежнем месте. Энгиус, борясь с высокой сильной порослью душистых трав, обошел ее со всех сторон и удовлетворенно хмыкнул:
– Что ж, все в порядке, слава Единому! Дальше поедем на лошади.
Таллури подняла от удивления брови:
– Ты хочешь сказать, что лошадь знает, что мы ждем ее?
– Вот именно.
– Она придет? Сама придет?
– Это очень умное, а главное – очень интуитивное животное. Ечи придет непременно. Довольно таращиться – брось дорожный мешок и живо принимайся за работу: надо освободить повозку от травы.
Таллури обрывала руками тугие стебли вьюнов, ползучих и многоколенчатых растений, которые оплели повозку со всех сторон, проросли до облучка, вцепились в каждую доску, каждую деталь, впутались в спицы колес. Энгиус проверял крепежи.
Ленивое добродушное пофыркивание отвлекло их от работы.
– А, Ечи! – приветствовал Энгиус лошадь. – Доброе животное. Славное. Я рад тебе, хоть и не звал пока. Кто же это сделал?
– Это я! У меня получилось! – Таллури подбежала и потрепала коня по короткой жесткой холке. От его шкуры пахло лесом и летом, а от всего существа этого почти дикого животного веяло духом свободы и умиротворения.
– Молодец, Ечи, – заключил жрец, осмотрев заодно и коня, – ты с толком провел это время: здоров, силен, спокоен.
Ечи несколько раз наклонил голову, словно покивал, с достоинством принимая похвалу, и прошел к повозке, со знанием дела встав впереди.
* * *
Миля за милей была отсчитана по проселку в обратном порядке до Главной трассы, ведущей в Город.
Встал ли Ечи перед съездом на магистраль потому, что не знал, куда шагать дальше, или замешкался возничий, а конь лишь уловил его мысли, было непонятно. Но Ечи действительно неожиданно встал и стоял, спокойно опустив голову, лишь время от времени фыркал, прядал ушами и обмахивал себя хвостом.
Линия трассы с металлической жесткостью прорезала долину. Они могли видеть ее на многие мили – вправо и влево. Энгиус задумчиво молчал, а Таллури, впившись взглядом в дорогу, и не думала о нем: зрелище, представшее ее взору, было достойным внимания. Мало сказать, что трасса ожила – она бурлила жизнью. Картина настолько отличалась от того, чему свидетелями они были год назад, что просто дух захватывало!
В обе стороны непрерывным потоком шли экипажи всех размеров и видов. В центре неслись огромные серебристые и черные машины, по бокам от них с достоинством следовали разноцветные аппараты меньшего размера, с краю дороги, время от времени обдавая Таллури и Энгиуса пылью, деловито стучали копытами лошади, запряженные и в самые простые телеги и возки, и в дорогие ладьеподобные экипажи, задрапированные прекрасными тканями. А еще то тут, то там высоко над трассой проносились легкие и стремительные летучие устройства. Люди на магистрали поднимали головы и вглядывались им вслед.
Ошеломленная Таллури во все глаза смотрела на происходящее. Потом, не выдержав, невпопад спросила:
– Ты не пользуешься машиной, Энгиус, потому что ты – сын Бога Единого?
– Не вижу связи, – откликнулся жрец с хрипотцой и тут же кашлянул.
– Ну, я подумала… когда ты мне объяснял про разделение между атлантами… что теперь только технократы пользуются машинами.
– Все пользуются машинами. Вопрос – для чего? Также, как знаниями и интуицией пользуются не только сыны Закона Единого. Тот же вопрос – во имя чего, для чего?
Таллури кивнула. Оба примолкли.
Они все еще стояли на проселке, словно отгороженные от мира невидимым занавесом. Острое, как укол иглы, пронзительное чувство посетило Таллури: будто бы Энгиус бесконечно одинок. Она «считала» это неожиданно для самой себя. Но тут же поняла (а может быть, уверила себя?) – нет, не одинок, а свободен. Независим – до полной отделенности от всего мира, от «проносящейся» перед ним жизни, представленной сейчас суетным потоком машин.
Над головой пролетел маленький светло-серебристый аппарат. В выпуклом, словно удивленный глаз, лобовом стекле она успела разглядеть молодого человека и рядом с ним смеющуюся девушку. Оба были в шлемах, но ремешки, легкомысленно непристегнутые, свисали вниз и покачивались под подбородками.
Энгиус шевельнулся, Таллури показалось, что он сейчас тронет Ечи вперед. Она собралась с духом:
– Прости, что спрашиваю. Ты оставишь меня? Я хочу сказать, мы… больше не увидимся?
Он еще раз кашлянул.
– Не здесь и не так следовало сообщить тебе о решении. Но раз ты об этом спрашиваешь, я должен ответить. Есть древний закон, говорящий об опекунстве, усыновлении и тому подобных вещах. В основном тексте есть такой раздел: «Если какому человеку придется, по доброй ли воле или (он вздохнул) при вынужденных обстоятельствах, долгое время опекать беззащитного или беспомощного, и если названный подопечным привяжется к своему опекуну и не захочет его оставить, опекун не имеет права расстаться с ним по своей лишь воле, но только с согласия подопечного и при условии ненанесения взаимного вреда». Так говорит закон. И ритуалов не требуется.
Энгиус отвернулся и снова стал смотреть на трассу. Таллури показалось, что он сильно огорчен, но он вдруг добавил проникновенно и почти ласково:
– У нас это называется «лунное дитя».
В это же мгновение Ечи решительно тронул с места, не дожидаясь команды. Повозку слегка тряхнуло на ребре каменной (или из чего она там сделана?) магистрали, и они влились в общий поток.
«Так я теперь?..» – Таллури попыталась закончить мысль, но не осмелилась. Энгиус, перекрывая гул дороги, но не оборачиваясь, произнес:
– «Нид» – неявное, не явленное открыто. То, на что указали знаки судьбы, эти таинственные глаголы Единого Бога. То, что не объяснишь законами обыденности, но ослушаться невозможно. Отныне и навсегда, или до возможного замужества, ты – Таллури нид-Энгиус. Мой «лунный» ребенок.
* * *
– Ты новенькая? – взгляд круглолицей рыжеволосой девушки был весел и очень доброжелателен. – Проходи и устраивайся! А если хочешь, сразу пойдем осматриваться. Я, правда, уже была и в учебном здании, и в парке, и… В общем, почти везде успела побывать. Но вдвоем интереснее, правда?
…Комната в уютном домике, на втором этаже, в самом углу, где сходились две внешние галереи, увитые диким виноградом и плющом, куда ее привел и оставил Энгиус, была тем обиталищем, где ей предстояло прожить по крайней мере несколько ближайших лет. Сам этот домик, и подсобные помещения вокруг домика, и еще несколько подобных же невысоких жилых строений в парке – всё это принадлежало Университету.
Пока они шли через парк по ровным и чистым песчаным дорожкам, Энгиус предавался воспоминаниям о проведенных им здесь студенческих годах. Он показал даже окна комнаты, где сам некогда проживал.
– Тогда, много лет назад, мы все жили здесь, – он обвел рукой парк, – единой студенческой семьей. Братством! В те годы ни у кого и мысли не было пренебречь жизнью в нашем сообществе ради комфорта и неги родительского дома. Из Студенческого Братства, вот эти и эти домики справа и слева, не уходил никто даже на день. Если только навестить родных при крайней необходимости. А сейчас… – он махнул рукой, – пустует чуть ли не четверть помещений. И, знаешь, многих студентов привозят на занятия в виманах. Да-да!
– У меня нет родных. Можно я буду навещать тебя? – несмело спросила Таллури, и так как Энгиус медлил с ответом, она мысленно проговорила, вспоминая слова Закона, проговорила горячо, почти требовательно: «Я не хочу с тобой расставаться: у меня больше никого нет!»
– Мы будем иногда встречаться, – уклончиво ответил наконец Энгиус и подчеркнул: – Если возникнет необходимость.
– А как я тебе сообщу?
– Не беспокойся, я узнаю.
Он остановился перед двухэтажным строением из розового туфа с просторными внешними галереями и небольшим аккуратным холлом при входе. В холле, после яркого уличного света, было немного сумрачно, прохладно и тихо. У дверей, на бамбуковом шесте, висели разноцветные колокольцы. Энгиус тронул их раз и другой – россыпь мелодичных звуков прокатилась по холлу, оставив нежное эхо. Таллури ужасно разволновалась и даже не запомнила того, кто появился в ответ на эти чистые звуки колокольцев и повел ее прочь от приемного отца. Она растерянно обернулась, но тот уже удалялся в сторону двери, наскоро и немногословно попрощавшись…
– …а еще можно выходить на галерею. Я поставила там скамейки с мягкими подстилками и валиками, там теперь можно читать или писать, а можно и просто размышлять. Эй, ты слушаешь?
– Да. Меня зовут Таллури.
– Какой у тебя необычный акцент! Откуда ты родом?
– Из Тууле, это Гиперборея. Таллури нид-Энгиус, – она специально повторила имя, добавив новую свою фамилию, как бы предлагая благоприобретенной подружке тоже представиться.
Тщетно.
– «Нид»? Ты под опекой? Ой, надо же, из Тууле! Это же где-то жутко далеко на севере!
– На севере, да. А мне, прости, разрешено узнать твое имя?
– Разрешено? – девушка заливисто, но совсем не обидно расхохоталась. – А, я поняла, ты хотела сказать: «Можно ли узнать, как тебя зовут?»
Смех был такой заразительный, что Таллури невольно улыбнулась. «Интересно, а теперь она представится?» – Всё же, какой у тебя красивый акцент, – добродушно продолжила рыжеволосая хохотушка.
«Как тебя зовут?» – Таллури не выдержала и, вопреки запрету, направила ей мысленный посыл. Довольно сильный! А вдруг сработает?
– Знаешь, я слышала, что в одну комнату здесь не просто так попадают. Я имею в виду – не случайно, а может быть, кармически. Так я слышала. Ах, я же не представилась тебе! – спохватилась вдруг она. – Меня зовут Рамичи. Рамичи Ур – Баанта.
Осталось неясно, «услышала» ли Рамичи телепатему, и Таллури решила повторить опыт:
«Откуда ты родом?»
Рамичи улыбнулась и показала ей на одну из постелей, у окна:
– Располагайся. Это теперь твое место.
«Откуда ты родом?»
– Ахочешь, займи мое! Вон то, третье, уже занято. Снами будет жить еще одна девушка.
«Откуда ты родом?!!»
– Прости, мне показалось, ты… что-то спросила? «Ур» в моей фамилии – потому что я из Ура. У нас так принято. Ур – прекрасный край, и здесь много моих земляков.
– Ур, – кивнула Таллури удовлетворенно, – я запомню. А кто та третья девушка?
– Эннея Геро, – со значительным видом ответила Рамичи. – Но она нечасто здесь появляется. Эннея из очень высокого рода, дочь сенатора. Она, скорее всего, будет жить в своем поместье. По крайней мере, большую часть времени. Ну, что же ты, располагайся! И пойдем все-таки прогуляемся.
– Знаешь, я должна немного освоиться. Ты позволишь мне побыть здесь одной?
– Позволю я – тебе? Это странно, как ты выражаешься. Ноя поняла. Ты, конечно, устала с дороги. Посиди, отдохни. Не унывай! – подбодрила Рамичи и прибавила проникно– венно: – Ты освоишься. Непременно освоишься! И мне бы очень этого хотелось: ты мне понравилась!
И она убежала, оставив на постели Таллури трогательный дар – какой-то незнакомый круглый фрукт с пестрой, бело-розовой шкуркой, бархатистой и теплой на ощупь.
* * *
Место у окна было прекрасным. От дождя или яркого света можно было закрыться ставнями. Легкая бамбуковая занавесь невесомо покачивалась с мелодичным стуком, впуская свежий ветерок и солнечные блики. Тканые дорожки с ярким орнаментом, брошенные от порога до самого окна, и такие же коврики у каждой постели оживляли помещение и создавали почти домашний уют.
Плетеные короба, большие и маленькие, поставленные друг на друга, служили хранилищем для вещей. Скамейки же, да еще доску-скрипторий с крепежами для пергамента и бумаги, Рамичи вытащила на галерею, устроив в тени винограда прекрасное место для занятий.
Таллури прошлась по комнате. В общем, ей все нравилось.
На постели Эннеи, небрежно брошенный, будто хозяйка вышла буквально на мгновение, лежал кушак. Таллури подержала его в руке – кушак из удивительно легкой и почти прозрачной ткани был изумительно красив. И надушен каким-то фруктовым ароматом. Таллури бережно вернула его на место.
На полочке-нише над кроватью Эннеи стояли скляночки и коробочки, лежала на боку чернильница без пера, пара свитков, связанных шелковой ленточкой и высохший цветок шиповника.
Изрядную часть ниши Рамичи, над ее постелью у двери, ведущей на внешнюю галерею, занимала литература – примерно пять рукописей в свитках, торчащих из большой круглой коробки, несколько обычных книг и пара кодексов с чудовищно толстыми корешками. Из личных вещей – черепаший гребень с оставленными в нем золотистыми пружинками волос да круглое бронзовое зеркало, давненько не полированное.
Зато покрывало, в отличие от небрежной постели Эннеи, было гладко заправлено и туго натянуто со всех сторон. Подголовный валик, украшенный с обоих торцов совсем детскими кисточками, лежал строго посередине, будто демонстрируя: «Взгляните-ка, днем здесь постели не касаются!»
У входной двери к стене был пришпилен небольшой свиток с университетскими правилами. Самое время было ознакомиться. Но только Таллури приступила к нему и успела прочитать об общем распорядке обучения от первой до высшей ступени, вбежала Рамичи и все-таки увлекла ее наружу – осматриваться.
– Мы живем здесь, в парке. Вон там, откуда ты пришла, вход и посадочная площадка-стоянка для машин. В основном – студенческих. Машины преподавателей и жрецов стоят в другом месте. А гости Университета и выпускники, многие из которых стали, знаешь ли, очень известными людьми и почетными гражданами Атлантиды, они могут оставлять свои аппараты прямо перед Университетом. Там есть специальная площадка, на подиуме. Так, здесь мы берем продукты, ну, овощи там, фрукты, сыр, хлеб и что хочешь еще. А вот здесь – одежда. Кстати, тебе ведь надо получить тунику первой ступени. Потом? Ну, ладно, как хочешь, идем дальше.
Рамичи вела ее от здания к зданию, а Таллури все глядела на парк – густой у жилых строений, он постепенно редел, дорожки, собирающиеся, как ручейки к реке, к центральной аллее, будто расширяли ее, все больше и больше, пока она не превратилась в широкий «проспект» с красивым каналом посередине.
– Здесь, вдоль канала – аллея фонтанов и бывают праздники с фейерверками!
– Ты всё это видела? – восхитилась Таллури, не отводившая зачарованного взгляда от белых и розовых водяных лилий, покачивающихся в зеркальной воде канала.
– Нет, сама не видела, – с удовольствием вещала Рамичи, – но мои земляки, я говорила тебе, они старше меня и уже несколько лет учатся здесь, вот они все это видели, разные празднества: дни Весеннего Солнца, первое цветение, новый урожай, смена сезонов года!
– Как замечательно! А кто они, твои земляки? – вежливо поинтересовалась Таллури.
– Два родных брата. Они двойняшки, но между собой не очень-то похожи, ни внешне, ни характером. Климий и Нэфетис Ур-Отбант. Так у нас принято, почти у всех в фамилии есть «Ур», так как…
– …Ур – ваш родной город, – с улыбкой закончила Таллури. – Я запомнила.
– Да, точно! И еще, – Рамичи выдержала паузу. – Один из них, я точно знаю, скорее всего – Климий, станет твоим ведущим!
– Куда ведущим? Зачем?
Рамичи будто ждала этого вопроса и с нескрываемым удовольствием бывалого человека поведала, что есть старый обычай заботиться о каждом новичке: один из старших студентов становится для него «ведущим». Или «ведущей».
– Ну, как будто он берет тебя за руку и ведет, чтобы ты не боялась, и учит простым вещам – студенческим обычаям, правилам поведения, помогает в учебе и так далее.
– А может, мне нужна «ведущая»? Почему же именно он?
Рамичи с удивлением воззрилась на Таллури:
– Ты не понимаешь. Это не мы сами решаем. И даже не старшие студенты. Это решает Совет наставников. И я не знаю как: может, они просто совещаются долго-долго, может, птиц священных выпускают, а может, медитируют о тебе, о твоей судьбе. Один Бог знает, как это решается.
– Значит, Климий Ур-Отбант?
– Я так слышала, – подтвердила Рамичи и зачем-то добавила, тронув Таллури за руку: – Я Отбантов давно знаю, Климий добрый, ты его не бойся!
– Я и не боюсь, с чего ты взяла? – улыбнулась Таллури. – А где же сам Университет?
– Да ты же не туда смотришь! В том направлении канал ведет в парк и дальше – к центральному входу, а в этом направлении, смотри – к Университету!
* * *
Огромная семиступенчатая пирамида, в подножие которой упирался канал, возвышалась и, казалось, парила над парком, выше крон деревьев, упираясь в самую синеву неба.
«Какя не заметила?» – изумилась Таллури.
Белоснежный, тщательно отшлифованный камень, из которого было сложено пирамидальное здание, будто светился изнутри, производя впечатление легкости, почти облачной воздушности. И вероятно, из-за этого, несмотря на исполинские свои размеры, Университет не подавлял, не надвигался горой, а будто незримо присутствовал в парке, готовый предстать взору только тогда, когда вы будете готовы с ним встретиться.
– Обойдем его со всех сторон? – предложила Рамичи. – Он очень красивый, ты увидишь!
Таллури лишь кивнула.
– Много народа, – заметила она, когда они приблизились.
Чем ближе к пирамиде, тем людей и в самом деле становилось больше: они сходились сюда с разных сторон. Кто-то направлялся внутрь, кто-то обходил вокруг, а некоторые поднимались по внешней лестнице, берущей начало у подножия и стремительно убегавшей вверх, к макушке, где на ровной площадке высилось небольшое, похожее на храмовое, сооружение.
– Там, наверху, храм? – задрав голову, предположила Таллури.
Рамичи, не глядя, ответила:
– Пока не знаю. Я только вокруг обходила и на первом этаже была. А выше нам нельзя: мы адепты только первой ступени.
– Всего, значит, семь? – подсчитала Таллури уступы, из которых состояло здание. – И каждая последующая ступень меньше предыдущей?
– Это так. Учиться непросто. Нужно много таланта и труда, чтобы добраться до пятой ступени. А еще этого, как его – самоотречения! – Рамичи покивала сама себе, выговаривая явно не свои слова, которые доставляли ей видимое удовольствие. – Чем выше, тем его больше требуется! А уж на последнюю, седьмую ступень, не знаю, кто и восходит. Думаю, единицы! Наверное, – Рамичи снизила голос почти до шепота, – это царство полубогов! Во всяком случае, тех, кто отмечен перстом Бога – особыми духовными дарами.
– То маленькое красивое сооружение, что похоже нахрам, на вершине, оно выше седьмого уровня, – заметила Таллури. – Там могут обитать лишь Великие Посвященные!
– Кто это? – Рамичи распахнула глаза, золотистые ресницы трепетали в ожидании чудесного сообщения.
– Это… ну, в Тууле так называли верховных жрецов. Кажется. Или особых жрецов высшего посвящения. В общем, я не уверена, как правильно ответить.
– Думаю, у нас тоже что-то похожее! – Рамичи словно неведомо было сомнение. – Да-да, именно Великие Посвященные!
Они шли уже вдоль второй стороны пирамиды. Таллури любовалась тонким орнаментом, украшавшим фасад: на камнях первых ярусов были изображены цветы, птицы, ящеры, выше – люди в их обыденной и праздничной жизни, еще выше – иероглифы, вязь значков, похожих на неведомый алфавит, цифры и формулы. Далее – непонятные символы, таинственные и не доступные не то что пониманию, а даже догадкам. Причем внизу все изображения были выпуклыми, в виде барельефа. Выше объемность терялась, сходя от ступени к ступени к тончайшей графике. А наверху – белоснежный, отшлифованный до зеркального блеска монолит высшей ступени, без единого рисунка или значка. Даже водосток в виде длинных чешуйчатых змеев с разверстыми пастями раструбов-сливов начинался ниже, на уровне шестой ступени. Словно тех, кто обретался на седьмой, не касались ни ветер, ни ливень.
– А сколько времени учатся на каждой ступени? – поинтересовалась Таллури.
– Сколько хочешь, – тут же выпалила Рамичи.
– Ой ли? – раздался рядом с ними насмешливый голос.
Девушки встали как вкопанные. Не смотря на дорогу и подняв высоко головы, чтобы лучше разглядеть завораживающие изображения на стенах, они обошли почти все стороны, как вдруг за последней гранью натолкнулись на двух молодых людей в студенческой одежде.
Легкие, чуть ниже колен, брюки, свободные рубахи с округлой горловиной без ворота, простые кожаные сандалии. Яркие кушаки с вышитым орнаментом – единственное украшение на фоне скромных однотонных одежд. Светло-русые волосы у обоих были длинные, но у одного завязаны в хвост, у другого – распущены. Юноши были очень похожи между собой, только у первого глаза были серые и весьма серьезные, а у второго – голубые и насмешливые.
Таллури была смущена, Рамичи же заметно оживилась:
– Климий! Вы уже приехали?
– А меня ты не хочешь поприветствовать? – голубоглазый юноша смотрел на Рамичи с лучезарной улыбкой, и они тут же принялись оживленно болтать.
Сероглазый сдержанно произнес:
– Рамичи, тебе следовало бы представить нас друг другу. А может быть, даже и поприветствовать.
Рамичи, со вздохом отвлекшись от разговора, произнесла церемонно, почти чопорно:
– Солнца и дождя, радости и покоя вам, Климий и Нэфетис! – называя братьев по имени, она склоняла голову, как бы указывая Таллури на каждого. – Я представляю вам Таллури нид-Энгиус из Тууле. Мы будем жить с ней в одной комнате и учиться вместе, начиная с первой ступени…
– …Сколько хотим, – вставил Нэфетис.
Когда все отсмеялись, Климий задумчиво произнес:
– Значит, ты – та самая девушка из Гипербореи, которую мне предназначено вести.
– В твоем голосе нет радости, – заметила Таллури. – Можешь ли ты отказаться от меня? Новичков много.
Очевидно, ее реплика удивила новых друзей – повисла пауза. Затем Климий, как бы подбирая слова, произнес:
– От решения совета наставников не отказываются так запросто. Ия должен заметить, что ты высказалась непривычно прямо. Во всяком случае – для наших традиций. Как ведущему мне позволительно сделать тебе замечание.
Таллури пожала плечами. Рамичи, ребячась, ткнула Климия в бок:
– Зануда. Я бы не хотела такого ведущего!
– О, Единый! Какие же они еще дети! – Климий завел глаза и с досадой потряс головой. – Но я хочу сказать еще, что у меня и нет желания отказываться. Просто…
– Просто со мной будет непросто? – помогла Таллури.
Климий выразительно вздохнул.
– Братцы, что за перепалка? Разве так встречаются ведущие с ведомыми? – возмутился Нэфетис. – Судьба свела нас не в зале торжеств, а так замечательно – у стен Университета. Это ли не прекрасный знак Судьбы – обещание дружбы? Приглашаем вас на первую дружескую прогулку!
– Дружеская прогулка! – захлопала в ладоши Рамичи.
Юноши направились в сторону парка, девушки последовали за ними. Рамичи тихо тронула Таллури за руку:
– Ты не расслышала, он сказал «ведущий» или «ведущие»? – ее голос был нарочито безразличен.
– Он сказал «ведущие».
– О чем шепчутся новички? – обернулся Климий.
– Э-э… – Таллури на мгновение задумалась, и Рамичи успела дернуть ее за руку. – Хотелось бы знать, – Рамичи еще раз дернула ее, – сколько все-таки учатся на каждой ступени?
Она ждала подшучиваний, но Климий отвечал серьезно:
– В чем-то Рамичи была права. Правда, высказалась несколько по-детски. Обучение на каждой ступени длится ровно столько, сколько тебе требуется для освоения знаний, преподаваемых на данном уровне.
– То есть, – сразу мелькнуло у Таллури, – мы с Рамичи можем и расстаться? То есть, я хочу сказать, кто-то может обогнать кого-то и они уже не учатся вместе?
– Так бывает. Я, например, быстро одолел первую ступень, но задержался на второй. Мой брат же, наоборот, дольше одолевал первую ступень. Зато вторую мы окончили одновременно и теперь мы вместе на третьей.
– Ух ты-ы… – восхищенно протянула Таллури, и молодые люди с улыбкой переглянулись.
– Бывает также, – произнес Нэфетис, озорно поглядывая на Рамичи, – что ведомый обгоняет ведущего.
– Да, такое бывало, – согласился Климий. – Поэтому наше старшинство условно. В общем, в учебе ни торопить, ни перегружать тебя никто не будет. Также не будут навязывать те предметы, которые ты изучать не захочешь. Не скроют, кроме того, тех наук, о существовании которых ты и не подозреваешь. И посоветуют обратить внимание на те области, где у тебя есть талант.
– Как же он откроется, талант, если я о нем и не подозреваю? – удивилась Таллури.
– Талант «прорастает» в человеке всегда, как несомненно прорастает зерно, посаженное в добрую почву.
– А Университет, – с улыбкой закончил Нэфетис, – это очень добрая почва, увидишь! Но знаете ли, дорогие мои философы, вы опять встали столбом и не сходите с места уже би– тых четверть часа. А ведь мы на дружеской прогулке! И впереди, между прочим, озеро! И очень хочется искупаться.
– Что такое «дружеская прогулка»? – спросила Таллури.
Рамичи открыла было рот, но, заметив улыбки старших, потупилась.
– Объясни же, – подбодрил ее Нэфетис, – это ты хорошо знаешь.
– В общем, – с большой охотой заговорила Рамичи, – это когда мы идем все вместе на природу и обсуждаем все, что нам интересно! Так?
– Можно и так, – Нэфетис смотрел на Рамичи, как старший брат на маленькую, несмышленую, но любимую сестренку. – Но предполагаются и ограничения: не выяснять отношений, не обсуждать учебных проблем, не демонстрировать превосходства в способностях, не медитировать.
– Идемте! – Рамичи нетерпеливо потянула Нэфетиса за руку.
Эти двое тут же убежали вперед. Молчаливый Климий остался с Таллури. «Они правда разные, – подумала она. – И дело не в том, что Климий выше, худощавее и волосы светлее, а Нэфетис ниже брата, коренастее. Очень большая разница в характерах: Климий сдержанный и серьезный, почти суровый, а Нэфетис разговорчивый, смешливый, а главное – очень открытый».
– Так, значит, мы всегда можем обратиться к вам с вопросами, за помощью и советом? – Таллури специально сказала «мы», чтобы проверить, оба ли брата становятся их с Рамичи ведущими.
Климий кивнул:
– Да. Вы обе можете. Мой брат счастлив стать ведущим Рамичи.
– А ты моим – не очень-то? – настырно уточнила Таллури.
– Прости, – сухо произнес Климий, – я был несдержан и обнаружил чувства, неприятные для тебя. Должен признаться, что мне хотелось стать ведущим подростка, а никак не юной девушки. Он был бы мне как младший брат, и я уверен, что принес бы ему пользу. Но, видимо, я настроил для себя много иллюзий, мечтая о крепкой мужской дружбе, можно сказать – братстве и тому подобном. Иллюзии – опасная стезя. Наши наставники предложили мне неожиданный путь – стать ведущим девушки из Гипербореи. Иностранки, сироты, долгое время скрывавшейся в диких горах. Здесь никто никого не заставляет, и я мог отказаться, но подумал, что в преодолении себя – больше смысла, чем в следовании иллюзиям, и согласился. Хотя я остаюсь твердо убежден, что нет ничего выше настоящей мужской дружбы.
– Твои рассуждения по большей части для меня слишком сложны. Но скажу, что за последние годы я привыкла подолгу быть одна и справляться со многим самостоятельно. Не тревожься, я не стану тебе докучать.
– А я постараюсь справиться, – вздохнул Климий.
* * *
Четко распланированный парк с ровными дорожками и цветочными посадками кончился, и перед ними открылся настоящий лес. Высоченные стройные сосны чередовались с лиственными деревьями, те в свою очередь уступали место буйно цветущему по холмам кустарнику – лесная тропинка уводила их все дальше от Университета.
– Здесь тоже можно гулять? – спросила Таллури Климия.
– Да, можно, – похоже, он делал некоторое усилие, чтобы его голос звучал помягче.
Таллури поразмышляла, стоит ли продолжать расспросы, и решила: «Раз уж он согласился быть моим ведущим, придется ему потерпеть, ничего не поделаешь!»
– У меня много вопросов, – начала она. – Когда тебе будет удобно на них ответить?
– Смотря что за вопросы, – буркнул было Климий, но быстро взял себя в руки: – Спрашивай сейчас. Вон видишь, Рамичи уже засыпала Нэфетиса вопросами. Не поверю, что ты стесняешься.
– Не стесняюсь, просто не хочу причинять тебе лишнего неудобства. Энгиус говорил, что у меня в характере слишком много нетерпения и порывистости. Да, он, кажется, именно так говорил. И я долго училась сдерживать себя.
– Пока окончательно не одичала, а темперамент, похоже, не изменился. Вот, ты так смотришь, исподлобья, будто сейчас укусишь! – Климий взял ее за руку и дружески пожал. – Не сердись, спрашивай, мне кажется, с тобой не будет скучно. Впрочем, давай сначала искупаемся.
Они только что вышли на большую поляну, посреди которой поблескивало живописное озерцо с чистейшей водой, будто упало в зелень леса голубое пятно безоблачного неба. На поляне сонно жужжали над цветами пчелы, свиристели птицы, манила свежестью вода – оазис покоя и безмятежности.
Ребята быстро разделись до набедренных повязок, Рамичи – до короткой нижней туники, и с плеском и шумом вбежали в воду. Климий оглянулся на застывшую на берегу Таллури: – А ты?
– Я не умею плавать.
– Хочешь, я научу тебя? – в его голосе мелькнули первые теплые нотки. Похоже, ему было приятно обнаружить, что он и в самом деле может сделать для нее что-то полезное.
Таллури не очень хотелось купаться в озере, вода казалась холодной. В Тууле в это время года такие озера были уже совсем холодны, и никто не купался. Но ей не хотелось огорчать Климия, и она принялась раздеваться. Одна мысль остановила ее:
