Текст книги "Осень Атлантиды"
Автор книги: Маргарита Разенкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Ах, да. Но ты же меня перебила! – упрекнул он. – Особо отметить надо было бы то, что «Триада» способна взять на энергетический буксир любой летательный аппарат, то есть, – продолжал он вдохновенно, – создать вокруг себя энергополе для машины с разряженным аккумулятором. Как бы тянуть ее на себе, на своей энергии.
– Поняла. Еще там был какой-то знак – картинка в круге.
– Что еще за картинка? Опиши.
– Всадник в необычных военных доспехах. Под ним конь встал на дыбы. В руках человека копье, которым он разит какую-то тварь, что-то вроде змея с лапами и крыльями, – сообщила Таллури и, так как все почему-то замолчали и уставились на нее, подумала и на всякий случай добавила: – Шлема на всаднике нет.
Молчание затягивалось. Она проговорила без особого энтузиазма:
– Конь белый.
– Ты хорошо разглядела? – наконец выдавил Нэфетис.
– Она не могла это придумать. Просто описала то, что видела. М-да-а… – Тэрчтитлон уныло потянул себя за нос. – В общем, Таллури, это была вимана командующего Особым корпусом. Этот корпус выполняет только специальные задания правительства. Особый императорский корпус для особых, чрезвычайных ситуаций.
– А что тут делал командующий?
– Самое простое объяснение и, пожалуй, единственное, которое я могу дать: в прошлом он – выпускник Университета, сейчас – почетный гость.
– Нас накажут?
– Если он потребует. И сделают все, что он захочет.
– Он не станет жаловаться! – уверенно воскликнула Рамичи. – Видели, сколько в нем достоинства? Точно не станет!
– Будем надеяться, – заключил Климий. – Собственно, нам другого и не остаётся. Всё! Познавательная прогулка окончена. Хвала Единому – без жертв. Пора браться за дела.
Тэрч тут же ушел. Нэфетис увел в хранилище древних рукописей Рамичи, охочую до исторических редкостей. Она шепнула Таллури на ухо: «Он сказал, что доступ туда открыт только для студентов третьей ступени и выше, но ведущие могут иногда и ненадолго приводить своих ведомых! В познавательных целях!» За радостью получить доступ к раритетам сквозила плохо скрываемая гордость обрести такого ведущего: «Таллури, он такой умный! Прекрасно знает историю и литературу, а языков сколько!»
Уже уходя, Рамичи снова обратилась к Таллури и, озабоченно сдвинув брови, спросила:
– Ты ближе стояла, не обратила случайно внимания, от господина военного шел запах благовоний? Или мне показалось?
– Нет, не показалось.
– Вот странно! Военный, а какой изысканный аромат! – Рамичи удивленно покачала головой и убежала.
Таллури не стала говорить ей, что знает этот запах. Знает уже давно. И даже знает растение, что дарит этот дивный аромат, – торнахо. Таинственный для нее цветок торнахо! Светящийся багряный цветок, которого она никогда не видела. Да где же его найдешь? Она помотала головой, отгоняя бесплодное мечтание, и повернулась к Климию.
Они стояли напротив друг друга и не знали, как распрощаться. Климий явно искал благовидный предлог, чтобы удалиться, и муки этих поисков отражались на его лице. Таллури помогла:
– Я хотела бы побыть одна. Может быть, пойду к озеру. Медитировать. Мне можно одной?
– Конечно, конечно! – с облегчением выдохнул ведущий и для проформы напоследок спросил: – А потом чем займешься? Я нужен?
– Возьмусь за алфавит, хочу научиться читать.
– Если нужна будет помощь, обращайся. Мы живем в доме за соснами, где на фасаде барельеф – желто-зеленые грифоны.
* * *
Дождь… Холодный и нудный, он зарядил еще ночью, особенно слышный между порывами ветра, треплющего оголенные, выглядевшие сухими весенние плети дикого винограда на внешней галерее. Дыхание весны уже ощутимо, но зимние рамы с окон еще не сняты, а комната согрета жаровней.
Этим ранним утром Таллури нежилась под замечательно теплым пледом из овечьей шерсти, подаренным Климием. Этот плед да еще толстый свитер с изумительным национальным орнаментом (для своей ведомой) и еще один плед строгого цвета и почти без узора (для наставника Таллури, Энгиуса) Климий привез из Ура. Все эти замечательные вещи изготовила старшая сестра Климия и Нэфетиса, большая мастерица.
С особым расслабленным удовольствием, которое может подарить вот в такие пронзительно холодные дни вот такой толстый плед, Таллури размышляла…
Больше года обучения на первой ступени! Но теперь всё позади. Возможно, на вторую ступень ее переведут даже до дня летнего солнцестояния. С первых же месяцев обучения она с головой погрузилась в совершенно новую для нее жизнь. И ей это бесконечно нравилось!
Нравилось подняться с зарей, иногда и раньше, чтобы приветствовать Солнце – с открытой ли галереи их уютного жилища, на берегу ли того самого лесного озера, в парке ли под бодрый птичий щебет.
Нравилось молиться в Храме Бога Единого – огромном, возвышенно-прекрасном, светло-прозрачном своими высокими окнами в ажурных перемычках и витражах. Белокаменные легчайшие конструкции Храма и его башни, украшенные орихалковыми символами, были видны из любой части Города, возносясь и паря над ним легким, как облако, видением.
Нравилось петь для друзей. «Какую песню ты «подслушаешь» в эфире и споешь для нас сегодня?» – поддразнивая, спросил Нэф. Нравилось сидеть в огромной библиотеке, доставая из необъятных коробов свиток за свитком, теряя счет времени, и поднимать голову лишь тогда, когда жрец – хранитель библиотеки, ласково журя засидевшихся, отбирал у них светильники.
Нравилось расположиться вместе с группой таких же, как она, новичков, вокруг учителя, слушать его, вбирая в себя новое. Записывать ничего не позволялось, но у нее была цепкая память. Зато поощрялись вопросы, и тут ей не было равных. «Таллури, дитя мое, – взмолился как-то учитель астрономии, – возможно, у твоих товарищей тоже есть вопросы?» Она терпеливо переждала, умолкнув на короткое время, но лишь только повисла пауза, она тут же задала свой очередной вопрос. В такие моменты она ощущала какое-то особенное счастье – открывать неведомое, заглядывать в таинственное, приоткрывать завесу над скучной обыденностью! Не для этого ли пощадила ее Судьба, уберег Единый?
Нравилось отправляться с Рамичи и братьями Отбантами на прогулки. Иногда к ним присоединялась светлоокая улыбчивая Эннея (тогда ребята становились мечтательно-рассеянными, а их ведомые оказывались предоставлены самим себе), иногда – вечно сонный Тэрч (прогулка сразу приобретала характер технического семинара), иногда – кто-нибудь еще из старших приятелей, и тогда они играли в мяч или устраивали спортивные соревнования.
Рамичи и Нэфетис были очень дружны. Нэфетис опекал свою ведомую с истовостью любящего брата из семьи, где братьев семеро, а сестренка одна и та – самая младшая и несмышленая. Он постоянно носил ей цветы – по здешнему обычаю украшать цветами каждый момент жизни и все добрые отношения меж людьми, сласти и книги (как младшему товарищу), проверял задания и контролировал свободное время. Рамичи находила всё это само собой разумеющимся и одновременно восхитительным.
Климий смирился со своей ролью ведущего Таллури. Его отношение к ней можно было назвать бережным, внимательным, но и дистанцированным. Он предоставил ей полную самостоятельность, доверяя самой контролировать и свое свободное время, и ритм занятий. Лишь время от времени проверял, какие знания она уже получила, готова ли к смене сезона или ближайшему празднику, и сдержанно спрашивал, не нуждается ли Таллури в чем-нибудь.
На фоне своего активного и брызжущего дружелюбием брата Климий выглядел бы до обидного пассивным, если бы не искупал свою нещедрую заботу, когда все же проявлял ее, вдумчивой серьезностью и глубоким вниманием, а главное – стоическим терпением темперамента и упрямства своей подопечной…
Дождь припустил. Таллури свернулась калачиком и задремала. Можно было позволить себе расслабиться: пройдены все предметы, которые она выбрала для себя вначале. И пройдены даже раньше, чем они с Климием планировали. Он похвалил ее невыразительно, но она-то видела, как он рад за нее.
Похвалил ее и жрец-воспитатель, господин Шэн-Орп, тот самый, которого ей прочили в наставники. Она отказалась от него, как и задумывала, и довольно резко ответила, что у нее уже есть наставник – Энгиус, и другого не будет. И стала смотреть вбок. Господин Шэн-Орп удивился, поувещевал немного, что-де это противоречит правилам. Тогда она сердито уточнила: «И закону?» Жрец улыбнулся и сказал: «Нет, закону не противоречит, лишь правилам и традиции». Тогда, кивнув самой себе, своим мыслям и выводам и продолжая смотреть вбок, она заключила: «Энгиус. Или – никого».
Может быть, Климию было даже стыдно за ее резкость, но господин Шэн-Орп согласился. Лишь предупредил, что ей трудно будет навещать Энгиуса, чтобы посоветоваться с ним: ведь тот известен как отшельник и нелюдим, хотя был многократно приглашен преподавать и даже немного поработал в Университете, но, в конце концов, все же удалился в горы. «И еще важно, – жрец-воспитатель посмотрел на нее со значением. – Место обитания Энгиуса известно единицам. Ты уже взрослый человек, должна сознавать, что это тайна, информация не для всех и каждого».
Тогда она сделала такой жест правой рукой: прижала открытую ладонь к сердцу, затем указательным пальцем коснулась точки между бровями и напоследок указательный и средний палец приложила к устам. Это была клятва атлантов: «Мое сердце и разум открыты лишь Всевидящему Богу, а уста заграждены от людей». Господин Шэн-Орп удовлетворенно кивнул. И Климий, она заметила краем глаз, тоже остался доволен.
Энгиуса как опекуна и наставника она могла навещать, по большому счету, когда захочет. Конечно же, она очень хотела побывать в его пещере, вернуться туда хотя бы ненадолго. Но… не решалась. Помнила: Энгиус не любил визитеров. Никаких. Особенно не жаловал праздных и непрошеных. И она не станет исключением. Тогда Таллури просто медитировала – мысленным взором «пробегала» путь к Энгиусу, к его горному жилищу: Город – главная трасса – мощеная дорога – лесные тропы – горный подъем, все выше и выше… Но едва она начинала «карабкаться» по горной круче вверх, кто-то словно командовал: «Стоп!» И ее буквально «выбрасывало» из медитативного пространства.
Она вспомнила: Энгиус говорил, что в диаде наставник-ученик в случае необходимости телепатические обращения допустимы, и догадалась «спросить» его разрешение на посещение. Телепатема была принята! Она «получила» его ответ: «Можешь приехать, если хочешь. В сезон весенних дождей. Медитировать о пути в пещеру больше не следует: ты рискуешь зафиксировать медитативный канал надолго, а это значит – его сможет открыть кто угодно».
Сезон весенних дождей… Сквозь полуприкрытые сонные веки Таллури смотрела, как весело пляшут на потолке отблески огня жаровни, и представляла себе мокнущую под дождем площадку для игры в мяч, спящее озеро, статуи на аллеях Университета. Первый дождь начался еще вчера, и Таллури тут же наметила визит к наставнику. Сейчас, лежа под расшитым разноцветными узорами теплющим пледом, испытывала невероятное удовольствие от мысли о предстоящей поездке в горы. Пусть для этого и придется выбраться наружу, под проливной дождь и пронизывающий ветер.
Таллури перевела взгляд в угол, где были уже собраны и сложены кое-какие вещи: одежда в дорогу (теплая шерстяная рубаха и штаны – придется карабкаться в горы, и в них будет удобнее), непромокаемый плащ на теплой подкладке (от дождя и холода), удобные сапожки и две пары вязаных чулок. А еще – тщательно упакованная в надежную коробочку пирамидка, кое-что по мелочи и плед – подарок Энгиусу.
Она очень хотела, чтобы подарок понравился и Энгиус порадовался!
Климий обещал подбросить ее на латуфе туда, куда она укажет. А дальше Таллури пойдет одна. Еще он обещал принести еды в дорогу. Скоро он должен был уже появиться. Но пока можно еще подремать.
Несколько последних дней, сухих и солнечных дней конца зимы, были прекрасны. Рамичи, Эннея и Таллури – все трое одновременно решили устроить себе перерыв в учебе. И Эннея пригласила подружек к себе в поместье. Погостить, сколько они захотят.
Господин Геро, отец Эннеи, очень богатый человек и известный сенатор, учтиво прислал за девушками экипаж, запряженный прекрасными, как всегда, лошадьми.
– Какой роскошный! – восхитилась Таллури. – Здесь можно, кажется, жить!
– Если бы не звериная шерсть на сиденьях! – уточнила Рамичи.
– Да уж, шерсти достаточно, – согласилась Таллури, снимая рыжий клок со своего плаща.
Через час они подкатили к высоким воротам. Рамичи толкнула створку – она медленно и мягко отъехала в сторону. Никого не было видно, но девушек это не смущало: Эннея хорошо объяснила, как пройти через парк к парадному входу в дом. И они спокойно зашагали по аллее, где высокие стройные деревья чередовались с прекрасными мраморными статуями мифических героев.
Встречающие все же были: не прошли они и ста шагов, как им навстречу мягкой пружинистой походкой вышел лев. Девушки испуганно замерли, непроизвольно схватившись за руки. Бежать было глупо: с одной стороны, лев, безусловно, настигнет любого в два прыжка, с другой – неужели их, гостей, не обезопасили бы заранее, буде на то необходимость? И все же им было не по себе.
– Как ты думаешь, что он собирается делать? – сквозь зубы тихо процедила Рамичи.
– Для начала, думаю, подойдет просто понюхать, он не выглядит голодным, – предположила Таллури.
Лев водил носом и жмурился, как большой ленивый кот. Это был красивый молодой зверь с сильными лапами, ровной мускулистой спиной и густой роскошной гривой. Он неспешно приблизился, обнюхал подружек и… повалился на спину, подставив взорам бархатное брюхо.
– Это же Биру! – вдруг догадалась Таллури. – Столько времени прошло. Помнишь, мы гладили его на руках Эннеи? Ленивец Биру!
Она склонилась и, хоть и с некоторой опаской, но погладила его по теплой мягкой шерсти. Биру издал довольный рык.
– Точно, он! Да, не напрасно Эннея его тогда приносила. Смотри-ка, он нас запомнил. Молодец Эннея! Наверняка он не пропустил бы нас, не познакомься заранее. Ну, Биру, пошли, проводи нас!
Лев встал и, вальяжно ступая широкими лапами, не торопясь, двинулся вперед. Девушки пошли за ним.
По дороге к их троице неожиданно присоединилось еще несколько удивительных существ – пара рысей, похожих друг на друга как две капли воды, белая коза и страус, который, заполошно выбежав из кустов, чуть не отдавил Рамичи ногу и больно ущипнул Таллури за локоть, требуя пропустить его вперед.
– Был бы ты мой, – проворчала Таллури, потирая место будущего синяка, – я бы тебя пнула!
– Не стоит соревноваться со страусом в пинках, – рассмеялась Рамичи. – Видишь, даже лев его не обижает.
– Здесь, как я погляжу, никто никого не обижает. Одним словом – Эдем!
– Лучшее место для воспитания будущей жрицы! Сопровождая девушек, дружная звериная компания уверенно продвигалась к дому. Через короткое время они подошли к парадному входу. На широких ступенях, прижимая к груди очередного питомца и светло улыбаясь, их ждала Эннея. Одета она была, как всегда, восхитительно: нежно-голубое платье, затканное серебряными цветами, подпоясано было нешироким белым кушачком. На голову был наброшен белый же, кисейной тонкости плат, сквозь который видны были прекрасные вьющиеся локоны с искусно вплетенными в них тончайшими нитями переливающегося, словно капли свежей росы, хрустального бисера.
Эннея ничуть не удивилась такой кавалькаде, с удовлетворением покачав головой, – хрустальные «капли» в волосах даже под платом дрогнули-сверкнули в солнечных лучах:
– Как славно, что лев привел вас. Я боялась, вдруг вы заблудитесь.
Как люди близкие, девушки здоровались и прощались теперь только взглядом, без церемоний. Это очень нравилось Таллури: почти узаконенная телепатия – глаза в глаза, от сердца к сердцу, без реверансов и слов.
– Это Биру? Мы не ошиблись?
– О, конечно, Биру. Я не сомневалась, что он вас узнает и приведет. Представлю вам остальных. Козу зовут Прекрасное Созданье. Она очень трудолюбива и дает… сколько же? Забыла… очень много молока. Остальные – лодыри и лакомки. Но они такие милые!
– И страус? – Таллури с опаской покосилась на беспокойную гору перьев, что перетаптывалась рядом на длинных сильных лапах.
– Ты опять щипался? – уверенно предположила хозяйка страуса и строго нахмурилась. Страус немедленно удрал.
– А эти? Не кусаются? – Рамичи указала на рысей.
– О, нет! Больше никто. Это, – она ласково кивнула на рысей, – Йокса и Иксу. Они из одного помета, но посмотрите только, какие они разные!
Гостьи с сомнением посмотрели на рысей-двойняшек.
– Действительно, бездна отличий, – промямлила Рамичи.
– Идемте в дом, – пригласила Эннея. – Отдохнете с дороги, угоститесь. А потом можно будет погулять по парку. А вы, – обратилась она к животным, – отправляйтесь-ка в лес или на конюшню, вас покормят.
Высокие своды атриума, мраморный бассейн, зимний сад, обширная библиотека, множество гостевых спален, застекленная галерея с раздвижными ставнями в сад – дом был невероятным, просторным, но очень уютным.
Несколько дней пролетели в сплошных удовольствиях: прогулки, чтение, игры с животными, разговоры и угощения у огромного, в полстены камина. Над девушками хлопотал весь дом, а пуще всех – три немолодые женщины, то ли няньки Эннеи, то ли ее приближенные служанки, которые смотрели на свою питомицу во все глаза, с немым обожанием, готовые кинуться исполнять каждое ее слово, а заодно – ладно уж, так и быть! – и двух ее гостий.
Игр было много, увлекательнее же всего для Таллури оказалась игра в портреты. Она сама придумала ее, когда обнаружила, как Эннея рисует.
В один из вечеров, когда холодный ветер не давал наслаждаться красотами сада, они уселись втроем у камина. У Рамичи и Таллури завязался спор – что-то о преимуществах и недостатках разных способов первичной левитации, то есть простых отрывов от земли.
Рамичи взялась поучать Таллури, каким простым способом лучше всего преодолеть земное притяжение. А Таллури беспощадно напомнила, как подруга все никак не могла совершить свой «первичный отрыв», и она, не выдержав, велела Рамичи ухватиться за ее руки, пообещав приподнять хоть ненамного. И еще напомнила, как Рамичи тогда испуганно пискнула: «К облакам полетим?» В ее голосе слышалось такое жгучее нежелание, что Таллури немедленно заверила: «Нет, что ты! К каким там облакам!» И Рамичи с облегчением выдохнула: «Жаль…»
Таллури еле-еле «подняла» подругу. Дело было, конечно, не в ее весе (какой там вес при левитации!), а в страхе! Только в страхе! Таллури просто помогла ей преодолеть первичный барьер. А теперь Рамичи так категорично спорит и… да просто наскакивает!
А Эннея тем временем тихонечко устроилась с бумагой и грифелем рядом. Грациозно заведя изящные ступни в серебряных сандалиях за ножку кресла и держа лист несколько на отлете перед собой, она с улыбкой слушала подруг, а сама тем временем что-то наносила на бумагу легчайшими летучими штрихами. Спор продолжался – карандаш Эннеи порхал над бумагой, а за окном ветер раскачивал полуобнаженные зимние кроны, словно вел свой собственный спор с деревьями.
Закончив, Эннея встала, положила лист на сиденье кресла и вышла дать какие-то указания слугам. Рамичи потянулась за рисунком:
– Ну-ка, ну-ка, интересно, что тут наша Эннея… ой! – она взглянула на рисунок и рассмеялась. – Ты только посмотри! – и передала рисунок Таллури.
На рисунке стояли друг напротив друга две взъерошенные рыси с забавно растопыренными лапками и чуть ли не зримо подрагивающими хвостиками и напряженными ушками, будто готовые вот-вот ринуться в драку. Но взлохмаченная шерстка и толстенькие лапки были так потешны, что ни в какую драку не верилось. Уморительнее же всего было то, что у рысей-близняшек были лица Рамичи и Таллури – насупленные, но узнаваемые до штриха, до оттенка взгляда, малейшего мимического нюанса!
Девушки хохотали до слез, отбирая рисунок друг у друга, – желание доводить спор до конца напрочь пропало. Когда вернулась Эннея, они наперебой стали просить ее нарисовать еще кого-нибудь. Она не заставила себя уговаривать – через некоторое время перед ними лежало пять листов с портретами. Пять листов – пять характеров, пять ярко выраженных личностей.
– Нэфетис! – подхватила первый портрет Таллури.
Нэфетис, в развевающемся на ветру хитоне, с бусами из небольших раковин на загорелой шее, стоял на берегу моря и смеялся во все горло: чуть суженые от смеха, жизнерадостные глаза, запрокинутое навстречу ветру лицо – его энергия била ключом и даже с рисунка заряжала собой все вокруг. Рамичи быстренько прибрала портрет, аккуратно свернув трубочкой.
– А это Климий, – Таллури взяла следующий рисунок.
Климий смотрел с портрета строго, чуть печально. Смотрел прямо в глаза, крепко сомкнув губы.
– Какой он здесь… – протянула Рамичи, заглядывая подруге через плечо. – Не слишком ли грустен?
– Я не знаю, – Эннея состроила легкую виноватую гримаску, словно извинялась. – Я рисую, как чувствую человека. Может быть, не вполне портретно, это я знаю. Но что-то, что с ним глубоко связано.
– Это что-то, что ты видишь как бы внутри, в душе человека, – рассудила Рамичи. – Это больше внутренний портрет, чем внешний. Так? «Рисунок» характера, «портрет» души.
– Кажется, так, – согласилась Эннея со всем сразу и добавила, обращаясь к Таллури: – Но немножко и портрет. Не находишь?
– Конечно! – горячо подтвердила та. – И все-таки больше, чем просто портрет! – она вгляделась в лицо Климия на рисунке – чуть поплыло перед глазами – его душа будто встала рядом, беззвучно рассказывая о себе. – Я поняла! – воскликнула она, подняв голову. – Вернее, ясно почувствовала: он не станет жрецом. Нет, только не жрецом! Его душа этого не хочет, он лишь убедил себя в этом под влиянием высоких устремлений. Он станет ученым. Великим ученым. Нет, – повторила она с некоторой печалью, – не жрецом…
– Может быть, – Эннея задумалась. – Знаешь, я ведь просто транслирую. Беру, – она сделала жест, словно что-то сорвала у себя над головой и протянула руку вперед, – и отдаю вам.
На следующем рисунке Таллури узнала собственного наставника: твердый профиль Энгиуса на фоне скалистых гор.
Его бесстрастный взгляд был холодно устремлен вперед и вверх.
– Он такой? – спросила Рамичи.
– О, да, – подтвердила Таллури задумчиво. – Несгибаемый аскет, суровый и неумолимый. Но с ним – мир начинает быть.
Рамичи аккуратно положила портрет Энгиуса на место и взяла следующий.
– Знакомое лицо, – проговорила Таллури, – я где-то видела его.
– Этого человека мы не знаем. Почему ты его нарисовала для нас? – удивилась Рамичи.
– Не знаю, – призналась Эннея. – Мне показалось… я подумала, что он… Словно он рядом с кем-то из нас.
– А, так он бывает в вашем доме? – по-своему истолковала Рамичи.
– Не то что бывает, но был однажды, еще до войны. Я запомнила его.
– Очевидно, он из очень древнего и достойного рода, – оценила Рамичи. – Мужественное лицо. И благородное.
– И красивое, – задумчиво добавила Таллури.
– Красивое? – Рамичи подняла брови. – Ты находишь? Странный у тебя вкус. Я бы так не сказала. А кто это, Эннея?
– Я толком не знаю. Он приходил прямо перед войной, встретиться с моим отцом. Они долго говорили, кажется, о политике. Впрочем, я не помню. Отец сказал потом о нем всего несколько слов: «Сильный человек. Сильный, дерзкий, целеустремленный». Так он сказал. Еще сказал: «Он склонен и умеет нарушать правила. Таких сейчас не любят. Боятся и не любят. Хотя и ценят».
– Я вспомнила! – Таллури вдруг заволновалась, и от волнения у нее даже в горле перехватило. – Это тот военный, что стоял со жрецами перед Университетом!
Подруги не понимали.
– Хозяин виманы «Торнадо»!
Рамичи еще раз вгляделась в рисунок:
– Нет, я не припоминаю. И все же – странное лицо. Необычное.
– Необычное? – Эннея взяла свой рисунок за уголок и притянула к себе, пытаясь углядеть то, что заметила подруга. Через мгновение заключила: – Обычное лицо. Я хочу сказать – обычное для человека, дед которого был альвом.
– Ты шутишь? – ахнула Рамичи, взглядом призывая и Таллури удивиться. – Альвы же – уходящая раса. Их называют теперь «невидимый» народ. Так нам ведущие рассказывали.
Таллури пожала плечами:
– Я практически ничего не знаю об альвах. Только то, что это невероятно древняя раса, одна из первых на Земле, если не самая первая. Я узнала: они когда-то населяли и Гиперборею. Но ушли. Очень давно, еще в старые времена.
– А из Атлантиды, оказывается, нет! – в голосе Рамичи сквозила гордость. Она взяла портрет и стала пристально вглядываться в него, держа руку несколько на отлете. – Подумать только – его дед был альвом!
– А может, отец, – «уточнила» Эннея.
– Можно ли мне оставить себе этот рисунок? – немного смущаясь, попросила Таллури.
– Конечно.
– А это кто? – Рамичи держала последний лист и опять улыбалась. – Я видела ее в Университете. Мы даже раскланивались несколько раз.
Эннея склонилась вместе с ней к портрету странной девушки-птицы: то ли плащ из перьев, то ли руки-крылья, красивое тонкое лицо, острый взгляд, а по губам не понять – улыбка ли на устах или печаль, а может, снисходительное терпение?
– Это наша соседка по университетскому городку, моя подруга Лерлея.
Они проговорили о портретах полночи. И с тех пор часто просили Эннею нарисовать еще кого-нибудь – она никогда не отказывалась. Это стало своеобразной игрой: Эннея рисует, а они угадывают характеры.
…Нагостившись в чудесном поместье, Рамичи уехала в Ур навестить родственников, а Таллури вернулась в Университет.
* * *
В комнату постучали. Таллури подбежала к двери и распахнула ее – на пороге стоял улыбающийся Климий.
– Собирайся, все готово.
– Готово?! Лим, миленький, какой же ты молодец! – от радости она повисла у него на шее. – А я ждала и уже собралась!
Климий мягко отстранился, подхватил ее вещи, и, укрывшись от дождя плащами, они побежали к латуфе.
«Какой Лим хороший! – думала Таллури, перепрыгивая через лужи за спиной ведущего. – Он помогает мне и заботится, как настоящий брат. Чего еще желать? А что не нянчится со мной, как Нэфетис с Рамичи, так ведь у них с братом такие разные характеры! Я все-таки очень люблю моего ведущего!»
Из озорства, нарушая правила, она мысленно «крикнула» Климию:
«Ведущий, ты замечательный! Я тебя очень-очень люблю, как родная сестра самого лучшего на свете брата!»
Сознание Климия было по всем правилам («Вот зануда!») закрыто. Он, конечно же, не отреагировал.
Устраивая ее на сиденье латуфы и поглядывая на небо, озабоченно произнес:
– Фронт уходит. Хорошо бы там, куда я тебя везу, не было дождя, а то вымокнешь. А добираться-то далеко.
Таллури молча потерлась носом о его щеку. Она часто так делала, когда хотела поблагодарить и не хотела сдерживать эмоций. Он привык. Только сказал:
– Ну, хватит ребячиться, надо отправляться.
Земля мягко ушла вниз, чуть качнулась и сразу выровнялась: Климий всегда управлял латуфой неспешно и аккуратно, без рывков и кренов. Чего нельзя было сказать о его брате – Нэфетис любил полихачить: резко набирал высоту, так что пассажиров прижимало к спинкам сидений, качал бортами, закладывал крутые виражи. Климий этого не любил, будучи основательным и рассудительным во всем.
Таллури прильнула к иллюминатору: зрелище плывущей под ними земли никогда, с первого полета и до сих пор, не оставляло ее равнодушной.
– Как всегда? – не поворачиваясь к ней, громко спросил Климий, перекрывая гул заработавшего мотора.
– Конечно!
«Как всегда» – это значило: сделать несколько кругов над Городом, над самыми красивыми местами – вокруг Университета, над окружным городским каналом, над ипподромом, над храмами, кольцом окружающими Дворец императора, над Храмом Бога Единого, над блестящим круглым куполом Главного энергоцентра и только затем – к Трассе.
– Насмотрелась? – Климий специально для Таллури вел латуфу не спеша.
– Как всегда – и да, и нет! – под ними потянулась главная Трасса, здесь не было уже ничего интересного, и она откинулась на сиденье.
Климий чуть снизился и влился в общий поток.
– Скажи заранее, где приземлиться, здесь же не очень далеко, судя по твоим описаниям, – напомнил ведущий.
– Да-да, я помню.
Латуфа – не лошадь Ечи, и через полчаса Таллури уже видела близкие горы и тот самый лес. Отчасти по памяти, отчасти интуитивно она определила – вон там, у самой кромки леса, где валуны у трассы лежат несколько необычно, а вдали виднеется небольшая деревня и расстилаются поля, там-то и надо остановиться.
Дождь кончился, но небо еще хмурилось, и Климий за– ставил ее напялить непросохший и оттого тяжелый плащ. Подумав, рассудительно сказал:
– Вот что. Будет разумно, если в течение суток наше с тобой сознание будет открыто для взаимных сообщений. На случай, если что-нибудь случиться или ты не найдешь Энгиуса. Также ты сообщишь мне, что добралась до места и когда тебя забрать обратно. Если в течение суток телепатемы не будет, я вернусь и буду ждать на этом самом месте.
Сдержанно попрощался и улетел. Таллури провожала его взглядом до тех пор, пока старенькая студенческая латуфа не скрылась за горизонтом.
Мощеную дорогу Таллури одолела довольно быстро и легко нашла по-прежнему малоприметную тропу, что вела в лес, и дальше – к подножию горы. А вот с самой тропой не заладилось: на ближайшей же поляне Таллури запуталась и не могла разобрать, куда идти дальше. Перепробовав все способы поиска, проплутав около часа и не найдя выхода с поляны, она уже всерьез подумывала телепатировать Климию и вернуться на Трассу, когда вдруг ей пришла замечательная мысль – «позвать» Ечи. Таллури села, прислонившись спиной к сосне, и обратила к Ечи мысленный зов. «Если в течение трех часов лошадь не появится, отправлюсь обратно», – устало решила она.
Но не прошло и часа, как Ечи появился с другой стороны поляны, выйдя из густого леса. Он пофыркивал, обмахивал себя хвостом и поминутно оглядывался. За ним трусила молодая кобылка с маленьким белым жеребенком, мастью под стать Ечи. Гордый Ечи еще раз оглянулся на жеребенка, приглашая и девушку оценить столь прекрасное потомство. Остаться безучастной было просто невозможно!
– Ечи, миленький, какой у тебя славный детеныш! Жизнерадостный и полный энергии жеребенок взбрыкивал и к себе не подпускал, да и мать тревожно заржала, едва Таллури потянулась его погладить. Тогда, внося нотку покоя и гармонии, рядом встал Ечи, и Таллури погладила жеребенка.
До подножия горы Ечи дошагал уверенно, словно не замечая высоченной травы и зарослей подлеска. Сидя на его спине, Таллури то и дело благодарно гладила коня по холке. Ечи в ответ прядал ушами и добродушно фыркал. У каменистого подъема лошади оставили девушку и чинно удалились, приняв напоследок угощение – лепешки из ее дорожного запаса. Через короткое время белые крупы животных исчезли за мокрыми деревьями.
