Текст книги "Портфолио мадам Смерти"

Автор книги: Маргарита Малинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

С этим нельзя было не согласиться, и я промолчала, опустив низко голову. Любимова взяла мою руку в свою и тихо произнесла:

– Ничего не попишешь.

Света уперла подбородок в ладонь стоящей локтем на столе руки и вновь прицепилась к индейцу.

– Орлиный Глаз, – томным голосочком проворковала она, – а женщины у вас были?

Паша подавился макаронами. Альберт тоже подавился, но потому что захихикал, а не потому что возмутился.

Неожиданно краснокожий расплылся в мечтательной улыбке во все свои редкие желтые зубы:

– Женщин есть. Хороший женщин.

– Как зовут? Накладная Ресница?

– Нет. Люси Канарейка. Хороший Женщин. Мы шоколад пьем. А затем… й-о-го-го! – по-ло-шадиному заговорил мужик и побарабанил себя по груди, дескать, смотрите, я Кинг-Конг.

– Что? – удивилось большинство.

– Шоколад, – принялся разъяснять Логинов, – у индейцев считался сильнейшим афродизиаком. Монтесума, перед тем как войти к своим многочисленным женам, пил шоколад. На женщин шоколад оказывает такое же влияние, то есть повышает либидо. Вот о чем он говорил.

– Ты такой умный! – восхитилась Света, переведя взгляд с диковинного индейца на Катькиного мужчину.

Сама Любимова незамедлительно отпарировала:

– Зато ты дура.

Света не успела ответить. Дверь открылась, на пороге показались Валерия и Иннокентий.

– А где Фаля? – спросила я.

– Мы не смогли его убедить, что пора вернуться, – ответил мне Кеша. Лера так дрожала, что не могла и слова сказать. Очевидно, на улице за это время еще сильней похолодало. – Я сейчас передохну, возьму фонарик и отправлюсь его искать. Фелю мы так и не нашли… В чем дело? – увидел он выражение наших лиц.

– Зато мы нашли, – вспомнила Катя об уговоре. Кеша, конечно, не Фаля, но с кого-то нужно было начинать тренировку перед предстоящим разговором. – Феля… – Она напустила в голос побольше трагичности и выпалила: – Ее больше нет. Она мертва.

– Что?! Как это?! Где вы ее нашли?! Как мертва?! – посыпались на Катьку вопросы от Александрова и Малиновой.

– Она лежит возле гаража. Умерла от отравления угарным газом. Угорела, одним словом. А как это вы не догадались проверить там? Раз именно туда она и держала путь?

Молчание.

– Ты шутишь, право? – очухался от известия негр. – Он таскал нас к этим гаражам раз пять. И сейчас мы шли именно оттуда. Никакого трупа там нет.

У пятерых – меня, Кати, Жени, Паши и Альберта – тут же отпали челюсти. Или мы все синхронно потеряли рассудок, или же труп кто-то украл. Но кто? А главное, зачем?

– Ты смеешься над нами? – накинулась на него Катя. – Мы все там были! Ну скажите же, ребята!

– Да, – подтвердили мы. – Мы сами ее вытащили из «Газели» и оставили на земле.

– Вот можем сейчас пойти и проверить, – невозмутимо заявил Александров. – Никакой Фели там нет. И никого вообще. Заодно и Фалалея отыщем.

На очередные поиски нас отправилось четверо: Кеша, я, Павел и Жека. Катька наотрез отказалась идти вместе с Женькой, на которого она теперь точила зуб, а нам троим предстоял нелегкий выбор, кого же взять: с одного бока, мужчина, к тому же такой крепко сбитый, как Логинов, в таком деле нужнее, с другого, злопамятная Любимова обожает на кого-нибудь обижаться, так что тут пощады не жди. Все же объективность победила субъективность, и с нами отправился Евгений.

Было очень темно. Жалко, что нам не случилось приехать в Питер в начале июня, в разгар белых ночей. А так приходилось напрягать зрение, мерзнуть и стараться не терять из виду мелькающий желтый огонек от единственного Кешиного фонарика.

– Ты че Катьку обидел? – не выдержала я, обратившись к Жене. Я его по-дружески люблю, но в этой ситуации, как мне показалось, он был не прав. Или не совсем прав.

Женька глубоко вздохнул, прежде чем ответить.

– Вы с ней разные, – заговорил он серьезно, что дало мне мысль считать: друг, доверившись мне, открывает глубины своей души. – Катя очень многого требует от мужчины, находящегося рядом. Тогда как тебе нужен принц, иногдаоказывающий приятные знаки внимания, ей нужен раб, беспрекословно выполняющий все веления Ее Величества.

– Это неправда, Катя не такая! – разозлилась я, так как подругу любила куда сильнее, чем Логинова, хотя тоже только по-дружески. Но потом задумалась и поняла: в чем-то Женька действительно прав. Но это не Катина вина. Просто с самого рождения у нее не было мужчины, за которым она могла спрятаться от жизненных невзгод. У нее никогда не было щита. И теперь в лице Женьки она пытается получить все, чего раньше недополучала. Ей необходимо чувствовать, что есть мужчина, готовый для нее на все. И все же, пусть Женька иногда брыкается, но он и есть тот самый мужчина, готовый на все ради любимой. Они обязательно помирятся, потому что я просто не представляю их отдельно друг от друга. Полная дуальность.

– Что? – удивились Паша с Женей. – Что за дуальность, о чем ты?

– Да так, – неопределенно махнула я рукой, поняв, что опять невольно озвучила свои мысли, а Кеша иронично хмыкнул, вспомнив наш давешний разговор.

Мы пришли к гаражам. Вот чудеса! Хотя какие чудеса? Чудо – это когда происходит что-то хорошее. А если пропадает труп молодой женщины… Это не иначе как проделки нечистого.

– Этого не может быть! – забегал Павел по площадке. – Ее нет! Куда она делась? Может, сама ушла?

– Паш, она умерла, – напомнила я.

– Ах, ну да…

– Пять раз, говоришь, сюда ходили? – спросил Жека Кешу.

– Да. Мы сразу пошли к стоянке. Сначала ушли вбок, затем вернулись и додумались выйти за ворота на дорогу. Я ведь высокий, ну и углядел их сразу, эти гаражи. Но ключей-то нет. Мы так походили туда-сюда, стучались в ворота, никто не отзывался. Возвращались в лес, затем снова сюда приходили. Ни разу никого тут не повстречали. Ни вас, ни ее. Ни трупа, – подумав, добавил он, хотя «труп» и Феля теперь являлись синонимами, как это ни грустно.

– Ясненько, – протянул Жека таким тоном, что становилось понятно: ясно для него только солнце в полдень, все остальное покрыто толстым слоем мрака и таинственности.

Кто-то стащил ключи у Альберта или служителя дворца, посадил Фелю, отключив ее каким-то способом, в машину, запер ворота и ушел. Подбросил ключи обратно в карман тому, у кого выкрал. Затем вернулся, забрал труп и снова ушел. С трупом. Есть другой вариант: никто ключи не крал (сложно представить, как это можно провернуть без согласия владельца), один из имеющих ключи либо они оба, сговорившись, усыпили Фелю, посадили в машину и умертвили газом. Затем один из них утащил труп. Здесь всплывает следующее понятие – мотив. По словам шофера, солистку группы он видел впервые. Учитывая то, что музыканты жили в Москве, поверить в это нетрудно. Так зачем ему это? То же самое я могу сказать об этом простом механике, что помогал чинить «Газель».

Ладно, отвлечемся от мотива, попробуем подобраться со стороны возможности. Альберт всегда был на виду, так что тело мог уволочь лишь механик из дворца. Повторюсь: в это верится с трудом. Стало быть, у Морозова имеется сообщник в наших рядах. Версия, что это было самоубийство, уже отпадала сама собой. Куда тогда труп делся? Нет, кто-то явно испугался предстоящей судмедэкспертизы и посчитал для себя безопасным просто оттащить тело умершей подальше и спрятать. Закопать, допустим, или сжечь. Или сбросить в сточную канаву. Смущало другое: на это нужно время, и много. А все были перед глазами. Кроме…

Я глянула в сторону Кеши. А как же Лера? Неужели они заодно? Все трое? Но куда же они дели Фалалея, чтобы он не мешал воплощению их коварного плана? Неужели тоже… Кошмар. Срочно нужно переговорить с ребятами. И с Катей.

На всякий случай мы стали громко выкрикивать имя Фалалея. Ночью, да в безлюдном месте звуки очень далеко разносятся. Нам никто не ответил. Возможно, услышать ему помешал ветер.

– Ладно, идем, – предложил Александров.

Мы отправились обратно. После стоянки свернули на тропинку, ведущую к дому лесника, а ны-не – нашему. Я споткнулась, но Павел быстро среагировал, поддержав меня за руку.

– Спасибо.

Он ничего не сказал, тут же отпустив мою руку, и это было странно. Здесь Женька заявил:

– Мы разве туда свернули?

– По-моему, да, – пожал плечами Иннокентий, высвечивая путь.

Самойлов со знанием дела огляделся вокруг.

– Похоже на наш поворот. В то же время они все похожи друг на друга. – Помолчав немного, обернулся ко мне: – А что ты там бурчала про какую-то давальность? И вообще я от тебя такого не ожидал.

– Что? – поразилась я этим словам. – Я говорила про давальность? Как это? Когда? И вообще это не в моем стиле.

Впереди идущие мужчины расхохотались.

– А! – осенило меня. – Ты имеешь в виду дуальность?

Паша насупился.

– Называй как хочешь! Когда ты рядом с этим типом, – не постеснявшись самого «типа», который все прекрасно слышал, продолжил Самойлов, – тебя бросает в крайности. Мне это не по нраву. Если придется, я вызову его на дуэль, знай об этом.

– Паш, ты сам не знаешь, о чем говоришь. Дуальность не имеет ни малейшего отношения к «давальности». И слова-то такого вообще нет.

– Умная, да? Все слова знаешь?

Нет, это невозможно! Я решительно отпрянула вбок. Пускай эти мужчины ходят своей стайкой, я же пойду сама по себе. Какая муха его укусила? Совсем он спятил, что ли?

– Видишь это дерево? – взывал к Александрову Женька. – Его раньше не было. Мы идем не по той дороге.

– Да? А вроде это та самая дорога.

Я не заметила, как удалилась от них слишком далеко. Тусклая полоска света мерцала метрах в пяти, я немного струсила, но гордость не позволяла мне обратиться к ним.

Наконец, когда я реально испугалась заблудиться в этом страшном месте, Паша сказал:

– Перестань играть в молчанку.

– Это ты кому? – донесся до меня голос Логинова.

– Юльке. Которая впереди идет.

– Впереди никто не идет, – вмешался Иннокентий.

– Ты че, ослеп совсем, дурень? Глаза протри.

– Слушай, это у меня в руках фонарик, и я лучше знаю, идет кто впереди или нет.

– Правда, Пахан, это ты глаза протри, – сказал Жека. – Она идет за тобой, а не перед нами.

– За мной никого нет, я бы слышал шаги.

– Значит, почисти уши, – вставил Кеша.

– Слушай, ты! – разбушевался Павел, но вместо того, чтобы продолжить ругаться с представителем иной расы, вдруг подпрыгнул на месте и как завопит: – Она пропала! Она тоже попала! Мы все пропадем! Мы все умрем! Она умерла! Юленька умерла! Уа-а-а! – заревел он подобно младенцу.

– Как пропала? Блин, где она? Шла же рядом? – суетливо бормотал Женька, а Александров, остановившись, начал водить фонариком вокруг.

«Так вам!» – обрадовалась я.

– Да здесь я, здесь. – Так уж и быть.

Луч света незамедлительно уперся в меня.

– Что у тебя за шутки?! – накинулись на меня издалека парни и внезапно замолчали. Их кадыки нервно заходили вверх-вниз, а глаза расширились, достигнув размеров среднего яблока.

– Ага, испугались! – продолжала я радоваться. – Так вам! Будете знать… – я осеклась. Уж слишком сильным был ужас, изображенный на их лицах. Не из-за меня же так пугаться, тем более уже тогда, когда я нашлась. Чего ж они так вылупились?

Здесь подул сильный ветер, и что-то твердое коснулось моей макушки. Уже тогда лед проник внутрь моего живота и принялся вибрировать там на все лады, а когда я обернулась… Не знала, что на свете существуют картины, страшнее любых эпизодов, показанных в фильме ужасов. Хотя бы оттого, что все происходило не на экране, а в реальности и прямо надо мной. Короче, высвеченный Кешиным фонариком ботинок, болтающийся возле моей головы, заставил меня протяжно завизжать и пожелать поскорее оказаться в другом месте, только вот непослушные конечности так и примерзли к земле, не давая мне ни малейших шансов пошевелиться. И от этой моей беспомощности перед данным кошмаром стало еще страшнее. Луч тем временем начал подниматься, демонстрируя сначала ноги, затем туловище в распахнутой кожаной куртке, потом голову с выкатившимися глазными яблоками и вывалившимся за пределы ротовой полости языком с пирсингом на кончике и веревку, обвязанную петлей вокруг шеи и держащуюся на крепкой ветке старого дерева.

Надо мной висел труп Фалалея, который никогда уже не возьмет в руки гитару и никогда уже не споет свои песни в собственной металлистической группе; иногда, при сильном порыве ветра, он задевал меня тяжелым ботинком, покачиваясь на веревке, а я так и стояла, не смея пошевелиться, и орала, орала, орала… Затем сознание смилостивилось и позволило мне уйти на довольно длительный промежуток времени в спасительное забвение.

Глава 6

Очнулась я уже в своей постели. Меня несли Женька и Паша, а Иннокентий освещал путь (об этом они сами мне поведали впоследствии).

– Жива? – грустно улыбнулась Катя.

– Я так рада тебя видеть, – неожиданно заявила я. Но мне действительно было приятно лицезреть перед собой любимую подружку вместо того ужасного висящего трупа.

Господи, как же жалко Фалалея! Почему-то сперва я оценила ситуацию только с позиции «каково же мне пришлось найти труп». А теперь вот подоспела иная мысль. Я должна была перво-наперво не жалеть себя, а скорбеть из-за потери и гадать, как же так вышло. Хотя чего тут гадать? Фаля все-таки нашел труп жены (где, хотелось бы знать) и повесился, не в силах выносить существование без любимой. Вот ведь полное единение. Два проявления единого целого. Дуальность. Снова эта дуальность. Кажется, у всех она есть, кроме меня.

– Что? Какая дуальность? Я вот знаешь что думаю. Он не сам повесился. Ему помогли.

– Не сочиняй, – отмахнулась я. – Опять ты начала.

Катька наклонилась ко мне, лежащей под одеялом, и зашептала:

– Здесь творятся необычные вещи.

– Да уж, куда необычнее, – согласилась я. – Телефоны не работают, людей, кроме психанутого сторожа, больше нет, мы сами живем в каком-то странном доме сбежавшего со всей своей немалой семьей лесника, и уже трое из нас погибло. Наверно, оттого они и сбежали отсюда. Видимо, с этим домом что-то неладно. – Любимова зачарованно покачала головой. – Что? Что-то еще, что я упустила?

– Да. – Она наклонилась еще ближе, к самому моему уху. – Кто-то из здесь живущих предатель.

– То есть? – не поняла я и выдвинула версию: – Шпионских романов начиталась?

– Нет. У нас копались в комнате.

– Как это? – Я тут же подскочила и села, причем, так как Катька склонилась надо мной, я случайно заехала ей головой по носу.

– Ой! – схватилась она за лицо.

– Извини. Как это – копались? Обыскивали, что ли?

– Да тише ты! Да, в наших вещах кто-то рылся.

– С чего ты взяла?

– Листок пропал. Тот самый, с шифровкой и расшифровкой. Испарился, словно и не было.

Я тут же успокоилась.

– И из этого ты заключила, что нас обыскали? Не ерунди. Просто затерялся. Забудь, он нам уже не нужен.

– Во-первых, он нужен лично мне, так как я с ним еще не закончила работу! Во-вторых, ничего не может пропасть само по себе.

– Почему же это? – удивилась я. – У меня всегда все теряется, и если бы не мама, три четверти потерянных вещей так бы и не вернулись к своей владелице. А что-то даже маме было не дано сыскать. Вот так вот.

Но Катерина покачала головой, показывая, что на этот раз наши мнения расходятся.

Зашедшие в комнату ребята позвали нас пить чай. Когда мы сказали, что есть совершенно не хочется, Женька уточнил, что чай – предлог для собрания. Есть много чего обсудить, и присутствовать должны все выжившие. Так он и сказал «все выжившие», от этого я снова почувствовала холод внутри живота. Но заставила себя подняться, привести в порядок и выйти в люди.

Мы с Катей сели рядом и прижались друг к дружке ногами, я к ней левой, она ко мне правой. Мы так всегда делали, когда ощущали дискомфорт или конкретный страх.

Водитель только нас и ждал.

– Может, теперь скажете, что я и его убил? Задушил и повесил на дерево?

– Слушай, ты! – рассвирепел Женька, ибо Морозов сверлил глазами именно Катьку. – Последнее предупреждение – не смей лезть к моей девушке. Иначе трупов здесь прибавится.

– Я не нуждаюсь в защитниках! – огрызнулась Любимова. – Альберт Семеныч, я знаю, что вы не могли повесить Фалалея. Но, согласитесь, история с Фелицианой вышла довольно подозрительной.

– Хорошо, договорились, – саркастически ответил он. – Я убил Фелю, а вы убили Фалю, так как только у вас был мотив, на этом и сойдемся.

– Мотив? Это какой же? – по-настоящему заинтересовалась Катя.

– Ну как это? Вы не знали, как рассказать ему, что умерла его жена. Вот и нашли выход – придушили беднягу.

Света рассмеялась, заценив шутку, а Женька мгновенно соскочил со стула, и мы даже опомниться не успели, как он обрушил удар кулаком в челюсть Морозову. Тот слетел с табуретки и стукнулся головой о дверцу разделочного стола. Затем поднялся и решительно направился к принявшему стойку каратисту Логинову. Только он приблизился, как Женька тут же отправил его ногой в дальний угол.

– Прекратите это! – закричала Валерия.

– Зачем? Пусть подерутся, – порадовалась Барская. – Прикольно. Вставай давай, Альберт Семеныч! Покажи ему класс!

– Это что, смешно, по-вашему? – разозлился Кеша и кинулся разнимать дерущихся, так как больше это делать было некому: Павел от испуга спрятался под стол, как поступал всегда, стоило жареному лишь начать пахнуть, а индеец был где-то далеко, хоть и сидел рядом с нами.

Александрову удалось разнять мужчин, он рассадил их за столом подальше друг от друга, а сам сел в центре, чтобы держать руку на пульсе, и очень в тот момент походил на школьного директора либо на завуча.

– Короче, мы пришли к тому, что подозреваемыми могут считаться абсолютно все. Мы с Валерией могли повесить Фалалея, когда искали его жену, или же мы с вами вчетвером могли это сделать, – кивнул негр на нас троих, меня, Пашу и Женю. – Но я могу заверить, что когда мы бродили втроем, Фалалей и Лера были у меня на виду все это время, затем я вернулся, а после почти сразу пошли мы вчетвером, а все оставшиеся, надо полагать, были как на ладони у других оставшихся. То есть мне приходится сложнее всех – подозревать совершенно некого, – хмыкнул он, оценив собственное чувство юмора. – Остается надеяться, что бедолага повесился сам, простите за цинизм. Просто в ином случае получится, что я рехнулся и просто забыл, как кто-то у меня на глазах убил его.

– Вовсе не обязательно, – нахмурилась Света. – Я должна сказать, что за полчаса до вашего прихода я заглянула в комнату к Орлиному Глазу, чтобы узнать, не он ли взял со стола мой телефон, а его не оказалось в комнате. И окно было нараспашку. Где вы были, мистер индеец?

– Да, где вы были? – насторожились мы.

Наступила непродолжительная пауза, наверное, необходимая для того, чтобы астральное тело могло вернуться в физическое и начать общаться с людьми. Или он всего-навсего вспоминал русский язык.

– Я собирал ягоды в лесу. Ягоды – полезно. Надо есть. – Он поднялся, взял с пола пакет, который ранее никто не замечал (не до того было) и поставил на стол. – Ам! – показал он пальцем себе на рот, чтобы уж самым отсталым дебилам стало ясно, что же делают с данными дарами леса.

Заглянув, мы и впрямь увидели ягоды. Целый пакет. Убивать людей и собирать ягоды – довольно странное совмещение занятий. Не верилось, что это сделал Орлиный Глаз.

– У тебя пропал телефон? – удивилась я, памятуя о нашей с Катькой беседе. Вдруг она не чокнулась, и записку у нас и правда увели?

– Да, – кивнула она. – Уже несколько часов нигде не могу его найти. И позвонить на мой телефон, чтобы на звук ориентироваться, не получится, Сеть-то не работает. Вот жизнь! Всего девять человек, и то кто-то вор.

– Прекрати, – ответил ей Альберт, – забился куда-то. Найдешь. Ну что, заседание закончено? Я могу наконец пойти спать? Я все-таки работал сегодня, это вы все на отдыхе.

Ничего себе отдых, подумала я, а Катька сообщила:

– Нет, заседание продолжается. У меня тоже есть кое-что, чтобы сообщить.

Ну вот! Сейчас начнет про свою тупую записку! Предполагая, что нас после ее речи засмеют, я повесила нос, однако Любимова заявила совсем о другом:

– Когда я зашла к Лере, чтобы расспросить ее о маршруте передвижений в то время, как они с Фалалеем искали Фелю, то не застала в комнате Свету, хотя, насколько я поняла, никто пока освободившееся пространство не делил, и девчонки живут вместе. И здесь, в столовой, соответственно ее тоже не было, если только она не спряталась в тумбочку, услышав, что я собираюсь выйти из своей комнаты, и испугавшись.

Катька по-хищному улыбнулась.

Света ответила тем же.

– Я была в туалете типа сортир, – ответила она неторопливо.

– Ха! Выйдя от Леры, я и эту комнату посетила. Тебя не было. Не в сливном же бачке ты сидела в то время.

Паша заржал, как какое-нибудь парнокопытное, все же остальные молча разглядывали Валерию и ее подругу.

– Лера, это правда? – спросил Кеша.

Валерия покраснела и уставилась в столешницу, не произнеся ни слова. За нее ответила Светлана:

– Знаешь, Катя, ты тоже не всегда была у меня перед глазами.

– Да. Потому что тебя не было!

– Ладно, хватит, – кинулся примирять людей Иннокентий. – Так мы ничего не добьемся. Подозреваемые по-прежнему все. Слушайте, может, он вправду сам повесился, а? – Прозвучало это очень жалостливо. Я понимаю, что подозревать кого-то из более-менее знакомых личностей в убийстве и гадать, кто же это, – не лучшее времяпрепровождение, однако его фраза вышла как-то… не по-христиански.

– Да? – скептически приподнял Жека одну бровь. – Может, и Фелька сама CO наглоталась? Только вот одна загвоздка. Ключи-то ей кто дал?

– Опять на меня намекаешь? – разозлился Морозов. – Ты бы хоть возраст мой уважил, пацан! Я в твои годы и пяток таких, как ты, уложить мог!

– У-у! Куда это вы силы растратили? Ах, ну да, на пьянку, как я мог забыть?

– Щенок!

– Прекратите! – застучал кулаком по столу Александров. Из директора школы он превратился в строгого, но справедливого судью. Если бы он сейчас сказал: «Встать, суд идет!», я бы не удивилась, наоборот, чего-то такого как раз и недоставало. – Я вот что хочу сказать. Трое из нашей группы уже покинули этот мир. Нас осталось девять. Помощи пока ждать неоткуда. Радио не работает, то есть новостей из большого мира нет и не будет, но, сдается мне, ураган продлится еще пару дней. – Все недовольно зашептались. Конечно, ведь у большинства уже куплены билеты в обратный конец, мы четверо должны сесть в поезд Петербург – Москва через два дня, ночью. – Я понимаю, я сам недоволен создавшейся ситуацией. Но мы не в силах что-либо изменить. Остается уповать на погоду, что она вскоре переменится. И кто-то приедет сюда за нами. В любом случае я советую пока всем держать себя в руках, никого не подозревать, ни на кого не набрасываться, прожить это время в мире и согласии. Каждый из нас теперь у всех на виду, так что, дай бог, ничего ужасного больше не случится. Договорились? А сейчас уже пора расходиться, скоро полночь. Нужно выспаться, восстановить душевные и физические силы.

С этим мы разошлись по комнатам. Только Орлиный Глаз остался в столовой. Перед тем как закрыть дверь в нашу с Катей спальню, я видела, как он, вооружившись фломастером, вновь взял в руки последний в жизни некоторых персонажей данной истории снимок, чтобы закрасить умершим глаза.

Утром за завтраком собрались почти все. Кеша был ранней пташкой и, как я поняла, уже поел, поэтому спокойно ушел гулять. Один. В дождь. Хорошо, что сегодня ветер взял тайм-аут, зато дождь властвовал прямо с поздней ночи до теперешнего момента. Индеец не вышел на зов из своей комнаты. Лера, посмотрев на бутерброды, сморщилась и, извинившись, вышла из-за стола. Ну это она зря, хлеб хоть и зачерствел немного, но плесенью не покрылся, за одно это нужно быть благодарным судьбе. Так как вчера мы с подругой после раннего ужина ни крошки не взяли в рот, то сегодня с радостью проглотили по бутерброду и запили чаем. У остальных был куда более плотный завтрак.

– Этот негр сущий отморозок, – поделилась мыслями Светлана. – Ну куда он поперся в такую погоду? Как можно желать прогуляться под дождем? Я не понимаю.

– Не всегда нужно воспринимать слова людей буквально, – ответил ей Женя. – Так как он второй по возрасту после Морозова, которому ни он, ни я не доверяем, Иннокентий взял на себя смелость позаботиться о наших жизнях. Я думаю, он отправился ко дворцу прояснить ситуацию. Может быть, дороги уже открыли, кто-то приехал, и, стало быть, нам удастся уехать домой.

– То есть ты считаешь, он заботится о нас? – невесело усмехнулась та. – Брось.

– Ты зря так о нем. На мой взгляд, он неплохой парень.

– Уж получше тебя, – вполголоса добавил водитель.

Женька проигнорировал замечание, решив последовать совету кота Леопольда жить в мире и дружбе, а Катька, взорвавшись, стукнула по столу и уже открыла рот, чтобы обозвать как-нибудь обидчика ее любимого, но вспомнила, что с этим любимым она в ссоре, и запнулась.

Паша ел. Все уже перестали, а он все ел и ел.

– Лопнешь, – бросила я ему едко.

– Не дождетесь, супостаты! – озорно парировал Самойлов и потянулся за колбасой. Благо мы вовремя сунули ее вчера в холодильник, иначе бы испортилась.

Я бросила взгляд на фотографию. У рядом стоящих Фали и Фели тоже были закрашены глаза. Жуть.

– Может быть, ему нужно отнести еду? – предложила я.

– Кому? – не поняли окружающие.

– Орлиному Глазу.

– Неси, – фыркнула Света. – Я лично пас.

– Никто не удивлен, – сказала Катя грубо, намекая на Светину бесчеловечность. Повернулась ко мне: – Индейцы же едят рыбу? Давай откроем банку горбуши и отнесем ему с кусочком хлеба. Поест, когда захочет.

– Да что вы с ним как с больным пациентом в самом деле, – проворчал Альберт Семенович.

– У вас что, сердца нет? – удивилась я.

Барская рассмеялась, поглядывая на водилу. Поистине, ей жутко нравилось, когда кто-то о ком-то говорил гадости, бил кому-то морду, насылал проклятия. Однако ей явно не приходилось по душе, когда говорили те же гадости про нее.

Морозов, услышав мое замечание, захлопав ресницами, замолчал. Мы с Катькой поднялись, достали из холодильника консервы, я взяла в руки нож и батон, а Любимова принялась кромсать банку открывалкой, да поранилась.

– Дай я, – безнадежно попросил Женя, зная, что Катька возмутится.

– Нет, если я за что-то берусь, то доделываю до конца!

– Но теперь-то, – влез Павел, – ты не можешь сказать, что он ничего для тебя не делает! По крайней мере, пытается изо всех сил!

О как. Оказывается, они с другом обсуждали ссору. А мы вот с подругой этой ночью дрыхли. Чудно, обычно у людей все наоборот происходит: романтичные барышни, не переставая, обсуждают с подругами своих возлюбленных, а те, попивая пивко в компании своих друзей, обсуждают только себя, любимых.

На удивление граждан, Катерина задумалась, затем пожала плечами:

– Не знаю, может быть. – Это уже была почти победа, и Женька заулыбался. – Рано радуешься, – огорчила его Катя и сказала мне: – Пойдем, я открыла.

Мы подошли к двери и постучали. Никто не ответил.

– Да вы крикните ему! – дал совет Логинов. – Они же в шалашах живут, у них дверей нет, вот и не ведают, зачем бледнолицые стучатся. – Он сам встал и подошел к двери. – Большая Нога! Большая Нога-а-а! Мы заходим!

– Да что вы церемонитесь? – не понимали Паша с Альбертом. – Входите и все!

– А вдруг он не одет? – сделала я предположение и сама этого испугалась. – Ой! А вдруг и правда не одет? Какой ужас! Я не буду входить! – У меня затряслись колени.

– Не одет? – задумалась Света. – А знаете, дайте я ему отнесу! А то что-то я давно добрых дел не делала! – Она вприпрыжку оказалась рядом с нами и шепнула мне на ухо: – Интересно, как у них там? Так же ли, как у наших мужиков, или по-другому?

У меня отвисла челюсть.

Женька услышал и сообщил, хихикая:

– Да, Свет, по-другому. У них намного больше.

– Правда? – Паша подавился колбасой.

Светка с Катькой рассмеялись, я зарделась, а Жека как ни в чем не бывало подтвердил собственные слова:

– Правда, Пахан, правда. Я обманывал тебя ког-да-нибудь?

– Везет им! Хочу быть индейцем!

– Так в чем проблема? Надень на себя мешок и воткни в шевелюру пару перьев. Вот ты уже и индеец!

Волшебным образом Женькины шутки разря-дили гнетущую атмосферу, сохранявшуюся еще с самой первой смерти – смерти Агаты. Мы все расхохотались, по-дружески переглядываясь, словно и не было никаких недомолвок, оттого, открыв дверь и войдя внутрь, долго не могли поверить своим глазам. Все было так нормально, так просто и понятно до тех пор, что новое обстоятельство категоричным образом затмило нам мозги. Банка из Катиных рук выпрыгнула, и содержимое ее разлетелось по полу. А возможно, не выпрыгнула, просто у обычно выдержанной Любимовой вдруг затряслись руки, и она сама ее выронила. Женька стоял не шелохнувшись. Я же приказала своему сознанию хоть в этот раз не покидать меня, но, вопреки моим указаниям, комната завертелась с угрожающей быстротой, и, летя вниз, я вспомнила последние строчки пророческого стихотворения Фалалея: «…Когда мы умрем, чужая кровь будет литься рекой».

Меня привели в чувство прямо там, на полу комнаты умершего (или убитого?) индейца. Я пять раз глубоко вдохнула воздух, поднялась, опершись на предоставленную Женей руку, и огляделась. Окно было открыто нараспашку, и странно, как мы из столовой не почувствовали сквозняка. Кровать была сломана изначально, и там, где прутья у изголовья должна была венчать горизонтальная перекладина, ее не было, и вертикальные металлические палки просто смотрели острием вверх. Одно из них и проткнуло грудную клетку Орлиного Глаза чуть левее центра, в том месте, где сердце. Сам он выглядел таким образом, словно хотел отойти от кровати, но поскользнулся и спиной налетел всем весом на острые наконечники. Два из них выглядывали из подмышек, не нанеся ему вреда, а вот тот, что был посередине, и убил старого индейца. Сам он безвольно обмяк на них, ноги протянул вперед, а голову с распахнутыми глазами откинул назад. Зрелище было таким ужасающим, что не знаю, как я в итоге не сошла с ума.

В комнату попытались вбежать Света, пропустившая нас вперед, но даже с порога заметившая труп индейца и заоравшая, Лера, услышавшая из своей комнаты крик подруги, Альберт и Паша, но Женька им не дал.

– Все, уходим. В эту комнату никому больше не входить! Всем понятно? Ни-ко-му! Преступник должен был оставить следы. А если мы тут все затопчем, нас же в конце концов и посадят.

– Ты считаешь, это убийство? – ужаснулась Валерия. – Боже мой! Но кто мог желать ему смерти?

Вопреки своему собственному запрету, оттеснив нас за порог, Логинов вернулся на мысках к месту происшествия, присел на корточки и стал внимательно изучать пол.

– Не могу полностью отказаться от предположения, что он мог и поскользнуться. Здесь еле различимые следы трения ног о линолеум. Возможно, он пытался удержать равновесие, но не смог. – Женская половина группы ахнула и схватилась за сердце. – Но более вероятным мне кажется, что его толкнули преднамеренно на эти острые прутья. Не спрашивайте зачем, не знаю, – пресекая наши вопросы, сказал он, затем аккуратно вышел из комнаты и притворил дверь. – Сюда больше никто не зайдет. Ясно? – Мы молчали. – Я спрашиваю: ясно это?