Текст книги "Плохие помощники (СИ)"
Автор книги: Маргарита Лапина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Иона помнила, как в деревенских центрах люди всегда улыбались друг другу. Все фермеры Даскерии съезжались туда на праздники урожая, чтобы угостить собратьев и удивить демонстрацией непривычного таланта. Енс, Иона и её родители всегда придумывали такие невообразимые танцы, что никто не мог их переплюнуть. Иона часто жалела, что Енсу не разрешалось петь, но таланту полагалось быть непривычным и оттого интересным для исполнителей и смешным для зрителей. Даскерийцы всегда умели трудиться и умели отдыхать, не то, что сушёные горожане. Даскерийцы чувствовали и понимали землю, говорили с ней, давали ей свою любовь. Любили машины, которые облегчали труд, лелеяли их и заботились о них, как о живых.
Она всё прекрасно помнила.
– Долго ли может человек жить без сердца?
Сердце. Даскерия всегда глубже остального мира чувствовала, каким должен быть честный человек. Даскерии всегда мало было только работать и любить, как угодно небесам. Отец говорил, что честный человек не приемлет лицемерия и лжи, и помыслы его всегда чисты. Честный человек всегда предан товарищам и готов поставить их нужды над своими. Предателям небес он воздаёт по заслугам их, а сам никогда не потакает низости и слабости. Совершив ошибку, честный человек не живёт в бесчестье, не договаривается с совестью. Если он становится грязен душой, ему надлежит избавить землю, где до него жили миллионы честных людей, от своего присутствия.
Какой широкий жест со стороны горожанина – в официальной речи признать за Даскерией звание сердца человечества.
– Мы должны, подобно нашим бесстрашным предкам, восстановить то, что мы утратили. Должны трудиться, не покладая рук, чтобы продолжалась жизнь, чтобы продолжались исследования, чтобы продолжалась борьба. Каждый день мы приближаемся к освобождению от синей луны. Да защитим же мы наше потомство от бед!
Вокруг раздавались всхлипы. Иона не плакала. Она вообще не плакала с тех пор, как увидела то сообщение по телевизору. Глаза часто щипало, словно в них насыпали земли, но они оставались сухими. В груди Ионы разрасталась дыра, и она становилась тем больше, чем ниже спускали ткань с памятника. На нём – колосья, и две руки без татуировок держатся друг за друга. Рука Ионы дёрнулась, но поймала лишь воздух. Они все едины в горе, и вместе с тем все одиноки. Никто на самом деле не может понять, чего лишился другой. У каждого – свой жёлтый дом и свой талант на праздник урожая. Все только стоят и покачиваются в этих проклятых синих рубашках и платьях, словно в новой волне от синей луны. Вот уже и колонна высится, пока ещё новенькая и блестящая, похожая на огромную дверь, что ведёт в ничто. Если в неё колотить, никто никогда не отзовётся.
Тёплые пальцы сомкнулись на ладони Ионы, и она чуть не взвыла. Енс встал с Ионой плечом к плечу.
Глава продолжал что-то говорить, но она не слышала его. Енс понимал. В самом деле, понимал. Он подошёл к ней, поддерживает её, и так должно быть, ведь он имел целую вечность на утешение Амбер. А сейчас их прощание, их двоих, и только.
Енсу было всего семь, а Ионе шесть, когда они впервые встретились и быстро стали из дальних родственников близкими друзьями, настоящими братом и сестрой. Ивор играл с ними обоими, обоих учил водить байк и плавать, ходил с ними в походы, объяснял, как нужно жить, что значит быть честным даскерийцем. Ивор был их общей семьёй. Они открывали все тяготы труда и все радости природы вместе. Енсу Иона доверяла во всём. Хотя бы часть своей боли она могла разделить с другой живой душой.
Но лишь часть. Всего через пять лет, пять коротеньких лет Енс прошёл определение в работу и уехал учиться на Талерию. Он провёл на Даскерии даже меньше времени, чем в городе. Захочет ли он остаться тут теперь, когда и дома-то больше нет?
Может, Иона просто хочет, чтобы он любил Даскерию? Может, он горюет только по воспоминаниям детства и по Ивору, а сердце своё оставил в квартире под облаками?
Иона отчаянно стиснула руку брата, чтобы он не ускользал от неё, и он ответил, взял её ладонь в свои. Енс не отпускал её, пока все расходились по перевозчикам, не отпускал, когда они ехали в лагерь. Иона мёрзла, несмотря на жару и духоту, и на обратном пути даже не чувствовала ухабов, только помнила, что они есть.
По приезду даскерийцы разделились на группы и разошлись кто куда. Группа, куда попали и друзья Ионы, отправилась в комнату Енса и Амбер. Там все расселись на пол, на коврики, на стул и стол. На кровати, как хозяева, разместились сами Енс и Амбер, и Иону брат усадил рядом с собой. Четвёртый человек не уместился так, чтобы все оказались в кружке, поэтому Дарси уселся у ног Ионы и взял в ладони её разутую ногу. Амбер извлекла из-под кровати потрёпанную гитару, а Енс прокашлялся.
Они будут петь о синей луне. Теперь у луны будет два дня в году. И ребята впервые запоют о настоящем, а не о старых днях. Кто мог подумать, что все они будут жить в такое время? Современники ночи синей луны. Когда-нибудь потомки будут говорить, как мужественно они пережили второй удар, более слабый, но от того не менее болезненный и ужасный. Если потомков спасут от бед, разумеется.
Тонкие пальцы Амбер пробежали по струнам. Иона охнула. Амбер проверила звучание и прижала гитару к себе. Свободные недели Енса и Амбер уже много лет не попадали на день памяти, Иона даже забыть успела, что такое слушать песню в их исполнении.
– Две тысячи пятьсот четыре года назад случилась первая ночь синей луны, – проговорил Енс тихим голосом. Он уставился себе в колени, будто глаза отяжелели и отказались подниматься на зрителей. – Ещё раз она случилась шестьдесят семь дней назад. И я… я много…
Голос Енса дрогнул, брат закрыл глаза, покачал головой. Волнистые бордовые пряди скользнули по лбу и щекам, влево и вправо. Он нервным жестом зачесал их назад.
– Я прежде каждый год пел эту песню, но никогда, на самом деле, не понимал её. Раньше была грусть, и был восторг историка. А теперь нужно петь о нашем доме, и слова застревают в горле. Синяя луна – смерть человечества. Даскерийцы, как и древние люди до нас, тоже видели ужасные видения, сходили с ума, дрались друг с другом и убивали себя, чтобы прекратить страдания. Вокруг них плавились и разрушались дома, стена синего огня уничтожала всё, что создал человек, от архитектуры до посевов. За одну чудовищную ночь всему, что любили мы с вами, пришёл конец.
Енс произносил слова, похожие на те, что говорили каждый год в день памяти, и голова отказывалась понимать, что сегодня они звучали о Даскерии.
И даскерийцы, и их более мудрые предки оказались беспомощны и сгинули совершенно одинаково. Мудрость не спасла предков, как не спасло современных людей знание, что катастрофа может повториться.
– Наши предки в ту ночь потеряли всё, – продолжал Енс мёртвым голосом. – Однако оставшаяся горстка отважных людей смогла сохранить часть накопленных веками знаний и передать их нам. От Даскерии у нас осталось немногим больше. Многие знания и умения древних людей пропали безвозвратно. А что из традиций и знаний Даскерии не сможем восстановить мы?
Енс надолго умолк. Народ зашуршал, усаживаясь поудобнее. Приготовились к песне. Только вот тут, как ни сядешь, будет казаться, что сидишь на дереве: ветка тонкая, кругом всё колется и царапается, а ветер подует – того и гляди, свалишься и сломаешь шею.
– Начнём песню, друзья. Полагается говорить: «Да не повторится ночь никогда». Но я скажу по-другому. Да не повторю я лучше никогда эту фразу.
Амбер начала играть незатейливую мелодию, Енс вздохнул и сжал кулаки. А потом запел. Эффект обычно производила не музыка, вся песня держалась на голосе и манере исполнения. Угроза, боль, ужас, нарастающая паника и отчаяние – все переживания Енс выразил интонациями и чистым, сильным голосом.
Комната расплылась, люди смешались в синюю массу.
Ещё совсем недавно страшная песня вызывала в Ионе горячую решимость сделать всё доступное ей, чтобы потомкам не пришлось пережить того, что случилось с предками. А теперь не хотелось шевелить и мизинцем.
За две тысячи и пятьсот лет поиска спасения под девизом «защитите потомство» человечество так ничего и не добилось.
– Эй! – крикнул Енс, и все подпрыгнули. Так всегда случалось. – Последние! Помнить вы будете! Город встанет опять, а мы нет. Если монстра вы вновь разбудите, защитите потомство от бед!
Музыка оборвалась одновременно с голосом, Амбер ударила по струнам, а брат поник, точно силы покинули его вместе с последним словом песни.
Многие даскерийцы дрожали, и Иона обнаружила, что тоже дрожит. А ещё плачет. Слёзы горячие. Капают на шорты. Плакали многие. Одна девушка прятала лицо в ладонях и стонала. Никто не прикасался друг к другу, не осмеливался поддержать. Интересно, все ли видели, как остальные люди превращаются в синее пятно?
Енс закрыл себе рот рукой и повернулся к Ионе, чтобы сидящие напротив не видели его лица. Брови брата сложились углом, а глаза, полные боли, превратились в щёлки. Если бы она только могла утешить его сейчас! Песня сделала всех слишком хрупкими. Если она прикоснётся к нему, то развалится на куски.
Амбер первой сбросила оцепенение жутких минут, отложила гитару на подушки и прижалась к любимому. Она показалась безмятежной, и даже бледное лицо будто бы порозовело. Целительница ободряюще улыбнулась всем и потрепала по плечу ближайшего угрюмого даскерийца, сидящего на коврике.
– Ребята. Держитесь. Эта песня всегда вводит в такое состояние… заставляет задуматься о том, о чём обычно не думаешь. И прочувствовать. Сильная вещь. Видно, что её сочинили в большой боли. Но я всегда одного не могла понять. Почему мы так упорно считаем себя жертвами? Отчего такая позиция? В самой песне поётся: «Если монстра ВЫ вновь разбудите». Почему мы считаем, что кто-то нападает на нас?
Даскерийцы уставились на Амбер во все глаза. Кто-то присвистнул, кто-то с шумом выдохнул, кто-то принялся стучать ногой по стулу. Девушка, бившаяся в истерике, даже всхлипнула и прекратила выть. Только Енс не повернулся в сторону возлюбленной.
Амбер ничуть не смущалась. Она ждала ответа, а собратья только рты разевали.
Всё всегда приходилось делать самой.
– Эта фраза означает только, что луна преследует людей, – от слёз голос Ионы стал отвратительно скрипучим. Амбер с выражением любопытства на лице выглянула из-за Енса, чтобы лучше видеть Иону. – Мудрые предки это знали и потому оставили нам предупреждение. И поэтому правительство ищет способ навсегда избавить нас от неё.
Енс сник ещё сильнее. Волосы занавесили ему лицо, но он не отвёл их, как будто захотел спрятаться или вовсе исчезнуть.
– Как правительство потомков защищает, я вижу, – Амбер сощурила один глаз, скривила рот. – Угнетают более слабые расы, которые не могут ответить. Но эта фраза! Вслушайтесь! Что, если на самом деле это никакая не злая луна, невзлюбившая людей, а мы, мы сами себя уничтожаем? Что, если мы сами делаем что-то такое? Что, если раз в определённое время мы сами вызываем её на себя?
Она говорит с таким энтузиазмом, глаза горят. Как будто всё это для неё развлечение или пустые рассуждения, и не её родной дом испепелили.
Иона с остервенением стёрла слёзы со щёк.
– Хочешь сказать, мы взяли и захотели, чтобы наш дом испарился? А до нас мудрейшие люди сами решили себя уничтожить?
– Мы сами себя убили?
– Так жить надоело, что все собрались да как захотели! – одновременно с Ионой возмутились даскерийцы, и среди них Дарси.
Енс участия в перепалке не принял. Да ему попросту стало стыдно за Амбер! Он вообще отгородился от ситуации, чтобы не пришлось выбирать сторону. В душе он, конечно, поддержал Иону, но не смог прилюдно выступить против будущей судьбы.
– Это может быть неосознанно. Например, расплата за наши способности. Или за наши ошибки, – Амбер так оживлённо и вдохновенно говорила, что её серьги, сердечки на длинных цепочках, прыгали во все стороны. – Кто сказал, что предыдущие люди были мудры? Это всё легенды, пришедшие к нам от кучки выживших. Это было две с половиной тысячи лет назад! Кто знает, может, они приукрасили прошлое, представили таким, каким хотели видеть? А может, история просто исказилась от множества пересказов? Может, у них вовсе не было понятия «револтист»? Может, у них «узнавание» означало совсем не то, что у нас? Я даже склонна думать, что если древние придумали револтистов, то они были вовсе не так мудры, как нам хочется верить.
– Говоришь, узнавания – бред сухой земли? – с презрением спросила даскерийка из другого отряда.
Она нервно потёрла татуировку с именем в полукруге на левой руке. Имени Иона не разобрала. Её судьба погиб и теперь защищает её с небес, но когда он умер? Раньше или в ночь синей луны?
– Очевидно, что нет, – спокойно и доброжелательно отвечала целительница. – Разумеется, мы сталкиваемся с ними и не можем отрицать. Вопрос в том, всё ли в них так, как нам преподносят. Может, это вовсе не благо и вовсе не сигнал к свадьбе и счастливой жизни? Так ли ущербны револтисты-земельники? Действительно ли они и их судьбы уходят в землю и не перерождаются только потому, что не следуют узнаванию, не соединяются в пары?
Енс повернул голову к Ионе, и она мельком увидела его усталые глаза с болезненным блеском.
Ясное дело, о чём он думал. Енс так верил в узнавание и так его ждал. Может, даже больше, чем сама Иона. Она, по крайней мере, просто ожидала и торопила приход счастья, а Енс даже песню написал, очень красивую. И назвал: «Мы пройдём её вместе». В песне мужчина благодарил женщину за то, что она всегда принимала его и всегда любила, без условий, без вопросов, и сила её любви становилась тем сильнее, чем дольше они жили вместе. А ещё за то, что женщина всегда была рядом и познавала жизнь вместе с ним, была его подругой и верной спутницей.
Если бы Енса определили более склонным к пению, чем к истории, эта песня обрела бы известность и стала бы, несомненно, всеобщим гимном узнавания, так хорошо она объясняла его суть.
Амбер со своими идеями находится сейчас слишком далеко от них обоих. Неужели она не понимает, как больно ему слышать неуважение к главным истинам? Как, земля забери, больно это слушать всем? Люди переживают потерю самого важного, а она настолько отстранена, что несёт уже даже не талерийский, а какой-то вовсе сумасшедший бред! Откуда в целителе берётся такая бессердечность и бесчувственность?
– Ты считаешь себя умнее древних людей? – немного мягче, чем остальные, но всё же с холодком осведомился Дарси. Дёрнул уголком обветренных губ, сложил руки на груди.
– Да нет же! – взорвалась Иона, не дав Амбер вставить ещё одну жестокую, бессмысленную реплику. – Это последние крупицы их знаний! Всё, что им удалось сохранить! Мы должны их беречь! Мы забудем, как жили они, потом забудем, какой была Даскерия, забудем всё, и кем мы останемся?
Последние древние люди – выжило ли их так же мало, как осталось теперь даскерийцев, или их было ещё меньше? Каким трудом и страданиями удалось им сохранить для потомков хотя бы что-то? Как ужасно лишиться городов, лишиться цивилизации, остаться один на один с природой, из которой исчезло всё живое на многие километры вокруг! Они пошли прочь от дома, от всего, что знали. Пошли, куда глядели глаза, пошли раненые, больные, одинокие. Они выжили, выдержали против всех бед на свете, и пришли, наконец, в новые земли, в новый мир. Они выстояли, и только благодаря их мужеству, слезам и крови ныне живущие имели крупицу былого величия человеческой расы.
Разве для того они боролись, чтобы неблагодарные тупые потомки смеялись над их мудростью?
А теперь такой горсткой выживших стали собравшиеся. Каждый человек в синей рубашке, что опух от слёз, сидя кружком в небольшой комнате. И Амбер тоже. Для них вопрос выживания встал менее остро, но с людьми, которые рассуждают подобно Амбер, у даскерийцев останется ещё меньше шансов спасти культуру, чем у предков.
– Я понимаю. Вас научили так думать. Сложно выйти за рамки. Я и правда понимаю, – медленно и снисходительно говорила Амбер. Несколько коротких волосков топорщились у неё на затылке. – Но я всё же поражаюсь людям. У вас ведь есть мозг, у меня есть, и у вас есть. Я сомневаюсь во всём. Почему вы ни в чём никогда не сомневаетесь? Неужели никогда не анализировали всё это? Почему никто не думает своим умом? Даже о такой очевидно противоречивой вещи, как эта песня! «Вы разбудите», вы, вы, вы!
Амбер всплеснула руками и умолкла; стала, не мигая, смотреть то на одного собрата, то на другого. Будто в грязи выкатала, как гайку в масле, и вряд ли хоть кто-то из собравшихся почувствовал себя иначе. Даскерийцы заёрзали на местах, слёзы высохли. Двое угрюмых парней с потемневшими глазами поднялись с пола с явным намерением покинуть сборище. Они подали сигнал к действию остальным.
– И много в твоём уме ещё несовпадений с нормальными мыслями? – Шол сделал ударение на слове «нормальными».
– Прилично, – Амбер по-прежнему с вызовом глядела на всех.
Даскерийцы стали подниматься, отряхиваться, беспокойно переговариваться и коситься на Амбер. В общем перешёптывании Иона уловила слово «револтист», и ноги будто сунули в холодную воду. Амбер и бровью не повела, реакция остальных её будто бы позабавила. Несколько человек вышли, не прощаясь.
Иона не могла уйти вместе со всеми, но какой смысл был оставаться?
– Ты ошибаешься, – очень тихо сказал Енс, так, что только Амбер и Иона услышали, потому что сидели близко.
Иону передёрнуло. Его тихий протест прогремел сильнее, чем все возмущения, в том числе и крики самой Ионы.
– Я не ошибаюсь, – Амбер не выдержала и расхохоталась, чем вызвала новые недовольные перешёптывания. Смех получился надрывный. – Смешно. То есть, вероятность, что я ошибаюсь, конечно, есть. Но моя ошибка – она только в ваших глазах ошибка. Никто при жизни не узнает, как всё на самом деле. Поэтому я буду верить себе. Для меня не может быть другой правды, поэтому я не ошибаюсь. Но она может быть другой у каждого из вас, и все вы будете правы. Но вы не думаете. Почти никто нынче не думает.
– Мы пойдём дальше сами вспоминать дом, – пробурчал Шол, увлекая даскерийцев из своего отряда. – Спасибо за песню, Енс. Ты чудесно поёшь.
Енс промычал в ответ нечто неразборчивое.
– А мы же ещё посидим, правда, ребята? – тонким голосом спросила Амбер и взяла Енса за руку.
Он не воспротивился. Потянулся к ней. Енс выглядел так, словно устал сильнее, чем после полного рабочего дня в поле. Что-то в их ласках стало выглядеть фальшивым и натянутым, отчего Ионе ещё сильнее захотелось уйти, закрыться где-нибудь одной, поорать и проветриться.
– Давайте не расставаться до утра, – с энтузиазмом предложила Амбер. Она потрясла ладонью Енса, зажатой в своих. – Помните, как мы гуляли дни и ночи напролёт? Спали в нашем домике на дереве? Жуки сверху падали, холодно было, ужас! Нам приходилось прижиматься друг к другу. Вы помните?
Енс не ответил, Иона тоже. После нескольких секунд тишины Дарси сказал:
– Помним. Хорошо помним. Мы друзья. Друзья всегда помогают друг другу.
– Давайте я сбегаю и принесу нам сюда еду. Споём ещё кучу наших песен вместе. Или пойдёмте на речку, как мы ходили раньше. Вы со мной?
Слёзы снова хлынули из глаз Ионы, глупые и предательские. Вот тебе река, Амбер, и никуда ходить не надо. Иона лишилась и дома, и семьи, и своей единственной подруги, и выслушала им всем прощальную песню.
Может, они с Амбер никогда и не дружили по-настоящему, никогда не видели друг друга и не понимали? Может, Талерия не портила Амбер, и она всегда была неправильной, а Иона просто не хотела признавать этого, убаюканная походами на речку, песнями и прочей ерундой? С такими мыслями – про узнавание и законы древних людей – ей и правда недалеко до Револта, а не до Даскерии, которая слишком уязвима и нуждается во всяческой защите от разврата и грязи. Как может человек, который ни во что не верит, воссоздать то, что держалось на твёрдых истинных убеждениях? Как может человек, который ни во что не верит, быть ей другом, если смеётся над всем, что важно для Ионы, над всеми принципами, согласно которым она живёт?
– Иона, – обеспокоенный Дарси встал и взял её за запястья. Иона слабо дёрнулась. – Полежи. Отдохни. Тяжёлый день. Давай.
Енс и Амбер подскочили, убрали гитару, поправили покрывало. Иона позволила положить себя на кровать. От слабости во всём теле она не смогла ни отказаться, ни сказать что-либо или сделать. Слёзы будто копились всё это время, и теперь плотину снесло напрочь. Будто мозг воспалился, перестал слушаться, глаза заболели, виски собрались лопнуть по шву. Может, если голова треснет, станет не так отвратно на душе? Не нужно будет больше беспокоиться ни о чём. Она так устала, небеса. Так устала.
Жаль только подушку пачкать. Она мягкая и пахнет горчинкой и виноградом. Подушка Енса. Нет, нельзя портить подушку Енса. Придётся ещё немного потерпеть боль.
Кто-то тёплый прижался к ней сзади и взял за руку. Смуглая, чуть шершавая ладонь, земля под ногтями. Сильная рука. Енс сказал, что они всё преодолеют вместе.
Как жаль, что он снова видит её сломанной. И снова должен утешать. Иона никогда не умела утешать его в ответ. Не знала, что надо говорить и что делать. Не знала, когда два года назад его маму убило молнией, когда отца почти следом за ней сбила машина на Талерии. Не знала и теперь, когда они потеряли Ивора, и когда она узнала об их ссоре с Амбер. Всегда всё делала невпопад. А ему достаточно держать её за руку. Что бы он ни говорил и ни делал, ей всегда становилось легче.
Ещё одна рука, белая и тонкая, обняла их обоих. Амбер тоже легла рядом. И Дарси, наверное, устроился за ней.
Они же друзья. Так они лежали в домике на дереве, на полу, засыпанном стружкой, листиками и косточками от яблок. Клубочком из глупых детей, которые думали, что их детство и дружба продлятся вечно. И что их дом, и в лесу, и на Даскерии, – самая крепкая вещь на свете.
Вот поэтому нельзя верить детским воспоминаниям. Они мешают видеть всё таким, какое оно на самом деле есть.
