Текст книги "Скажи, что простишь (СИ)"

Автор книги: Маргарита Дюжева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Ты болтать собрался, – сучу коленками, пытаясь избавиться от болтающихся на ногах портках, – или мне самой заканчивать?

Раз уж начали дело, то какой смысл останавливаться и строить из себя чопорную недотрогу? Хочу его, до кровавых всполохов перед глазами. И если он сейчас не вернется к тому, на чем мы остановились, у меня начнется острая нехватка хрена в организме. Анахренолоктический шок.

Егор отпускает мои руки и в два движения стягивает остатки мешающей одежды. Хватает за бедра, притягивая ближе к себе. Жесткие пальцы сжимают щиколотки. Одну ногу он укладывает к себе на плечо, вторую отводит в сторону.

Смотрит на меня ТАМ! Нехорошо так смотрит. Как маньяк, у которого вот-вот окончательно сорвет плохо закрепленную крышу.

– Зараза, – пальцем обводит мокрые, напухшие губы, – гладенькая.

– А ты думал, что стоит тебе уйти и все? Жизнь кончена? Можно заводить десяток кошек и кусты до колена растить?

– И для кого красоту наводила?

– Уж точно не для тебя, – огрызаюсь, в тщетной попытке свести ноги вместе, но он не позволяет. Фиксирует, придавив к полу и неспешно, будто издеваясь, вводит два пальца.

– Не для меня, говоришь? – жесткая улыбка растягивает красивые, мужские губы, – уверена.

Двигает пальцами, то погружаясь до упора, то почти выходя наружу. Большим обводит клитор, дразнится, распаляя еще сильнее.

– Делать мне больше нечего, кроме как для тебя стараться, – сиплю, выгибаясь навстречу.

Сердце бомбит так, что еще немного и ребрам хана. Раскурочит их к чертовой бабушке, и вывалится из груди прямо к ногам этого мерзавца, так жадно рассматривающего самое сокровенное.

– Жаль, – хмыкает, продолжая свою диверсию, – я уж хотел порадоваться.

– Пе..перебьешься. – голос срывается, когда пальцы становятся жестче быстрее и настойчивее. Каждое движение сталкивает в пропасть, из которой не хочется подниматься.

Доводит до самого края и безжалостно сталкивает вниз. И пока меня крутит в остром, оргазме, пальцы исчезают, а их место занимает горячий пульсирующий член. Тремя толчками снова доводит до предела.

– А-а-ах, – глаза сами закатываются от удовольствия.

Мне хорошо. Сладко. Горячо и я уже ни черта не соображаю.

Егор подхватывает под коленом, закидывая и вторую ногу себе на плечо. Врезается жестко, даже зло. С рычанием. Сжимает бедра так, что завтра выступят синяки, но мне нравится. Я дурею, стону. Вою. Мне мало. Я хочу еще и еще. Чтобы не останавливался, чтобы вытрахал так, чтобы потом неделю ноги свети нельзя было, чтобы в мозгах ничего кроме ветра и кайфовой истомы не осталось.

Там и так уже нет ничего и никого кроме него. Давно уже нет.

Тело, истосковавшееся по бешеному сексу, еще дважды успевает словить кайф, прежде чем Малов сам достигает предела. За секунду до того, как кончить, он успевает выйти из меня и, содрогаясь всем телом, изливается мне на живот.

Я как пьяная, смотрю на мужскую руку, сжимающую пульсирующий член, и думаю о том, что ничего охренительнее этого быть просто не может.

Опустив голову, Егор шумно выдыхает. Потом берет и пальцем размазывает свое семя по моей коже. Судя по всему, ставит подпись.

Хам беспардонный. Но у меня от него, как и прежде кругом идет голова. Однако на смену эйфории постепенно накатывает горечь.

С ним только трахаться можно, все остальное мимо. На хрен такой мужик нужен?

А сердце болит, ноет. Потому что нужен.

Только он не в состоянии дать мни ни любви, ни верности, ни чувства защищенности. Катастрофа, а не мужик. Почему именно он? Зачем он мне?

***

Получив желаемое, гаденыш звонко хлопает мне по заднице и откатывается в сторону.

Тело разморённое, довольное, но в душе все сильнее скребут кошки. Все сильнее хочется отвесить подзатыльник самой себе и орать: что же ты дура озабоченная наделала?

Он теперь что про меня будет думать? Что может во так, в любой момент завалиться в гости, и если нет под рукой более интересной кандидатки для удовлетворения похоти, по-быстрому спустить напряжение с бывшей женой? Потому что все равно на большее она не годится.

Прикрываю лицо ладонями и лежу, как труп, в то время как Егор одевается. Натягивает джинсы и, гремя не застёгнутой пряжкой от ремня, уходит на кухню.

Слышу, как достает кружку и наливает себе воды, но не могу пошевелиться.

Дура… Какая же я дура…

Превозмогая желание забиться под шкаф и пересидеть там сложные времена, я заставляю себя сесть. Оглядываюсь в поисках трусов. Они валяются в стороне, небрежно скомканные чужими лапами.

Подбираю их, стряхиваю, расправляя, и ухожу в душ.

Чужое семя на животе уже подсохло и стягивает кожу. Я смываю его, отчаянно натирая себя мочалкой. Больше геля для душа! Больше пены! Хлорки! Чего угодно! Лишь бы смыть с себя запаха Малова и воспоминания о его прикосновениях.

Однако память против и ни в какую не хочет расставаться с этим кошмаром. Щеки калит, в груди полыхает от одной мысли о том, что сейчас было.

– Идиотка, – шиплю, продолжая с остервенением тереть себя мочалкой. Готова кожу всю соскоблить, лишь бы стало легче.

А оно не становится!

Особенно когда выхожу из ванной, уверенная, что Егор, как истинный джентльмен, свалил по-английски, дабы не смущать своим присутствием оступившуюся даму.

Но где Егор и где джентльменство! Он и не подумал уходит! И срать ему на мое смущение и на то, что все произошедшее было неправильным. Вместо этого опять хозяйничал в холодильнике.

Вот кто-то курит, когда потрахается, а ему жрать всегда хочется.

– Ты еще здесь? – спрашиваю совсем недобрым голосом. Подхожу ближе и бесцеремонно отнимаю у него колбасу.

– Эй!

– Никаких эй, проваливай. Получил, что хотел, теперь можешь идти. У тебя наверняка есть более интересные дела, чем пастись в холодильнике бывшей жены.

– Конечно, есть, – хмыкает он, даже не думая возражать.

– Вот и вали!

Мне жизненно важно, чтобы он ушел. Потому что я на грани, потому что хочется сесть на пол прямо посреди кухни и хорошенько порыдать от безысходности, но в его присутствии приходится изображать из себя сильную, уверенную и вообще не пробиваемую.

– Расслабься, Ленок. А то морщины появятся и несварение начнется.

– У меня уже несварение. От тебя!

– Сочувствую.

– Уходи, Малов, – шиплю, тыкая пальцем ему в грудь, и тут же отдергиваю руку, будто обожглась. Гад не потрудился натянуть футболку и теперь бессовестно светил накаченными плечами и шикарной мужской порослью на груди, – тебе здесь не рады.

– Значит, продолжения не будет? – чудовище насмешливо кривит губы, – жаль. Я думал наполедок еще раз по-быстрому.

Несмотря на то, что меня распирает от злости трусы, моментально промокают насквозь. Да сколько можно?! Бесит!

– К блядям своим иди. И имей их как хочешь. Хоть по-быстрому, хоть медленно и со вкусом. Мне пофиг.

Серые глаза недобро прищуриваются:

– Я бы с радостью, да все заняты сегодня. Приходится перебиваться подножным кормом.

– Ах ты, свинья, – замахиваюсь, чтобы влепить пощечину, но он оказывается проворнее и отскакивает в сторону

Нагло закидывает в рот помидорку черри и, сделав под козырек, уходит из кухни, оставляя меня наедине с моим внутренним вулканом, который вот-вот затопит все вокруг раскаленной лавой.

– Ненавижу, – шиплю сквозь плотно стиснутые зубы.

Пока я борюсь с собственными демонами, Егор одевается и выходит в прихожую.

Беру эмоции под контроль и, сложив руки на груди, иду его провожать. Мне даже удается растянуть губы в снисходительной улыбке.

– Все, поскакал, козлик?

– Угу, – не глядя на меня, надевает кроссы, завязывает шнурки.

– Бабы не дремлют.

– А то! Как же без них.

Надевает куртку, застегивает, накинув на макушку капюшон, и выглядит так, будто ему похер на все. Берется за ручку, явно намереваясь уйти не попрощавшись, и я, глядя на его широкую спину, не выдерживаю.

– Какой же ты мерзавец, Малов.

Останавливается, так и не открыв дверь.

– Ты мне скажи, на хрен мы вообще женились, если для тебя смысл жизни вот так, задрав хвостик, носиться от звезды к звезде?

Выдыхает через силу и оборачивается. Взгляд такой, что у меня душа в пятки проваливается. Аж пячусь на несколько шагов назад:

– А ты у нас, значит, святая?

Не понимаю ни слов, ни интонации:

– У тебя какие-то претензии?

Хмыкает, будто офигевая от моих слов.

– Ну ты и…звезда, Леночка.

– Если есть что сказать, просто скажи, – тут же вскидываюсь я

– Сказал бы, да фиг ли толку.

– Егор!

– Что Егор? – цедит сквозь зубы, – думаешь, я не в курсе твоих развлечений?

– Чего блин? Ты вообще охренел?

Он неспешно хлопает в ладоши:

– Браво. Пять баллов за спектакль. Возмущение отыгрываешь просто на ура, – сейчас точно взглядом зарежет, – жаль, доказательства просрал, а то бы в нос тыкнул. Даже интересно посмотреть, как бы выкручивалась.

– Знаешь, что Малов, – протискиваюсь мимо него и распахиваю дверь, – убирайся. Чтобы ноги твоей тут больше не было.

Перекладывать вину на меня я не позволю, и слушать всякий бред не собираюсь.

– Кстати, это тебе, – достает из рюкзака серую коробку, перетянутую розовой лентой, и небрежно плюхает ее на тумбочку, – с прошедшим новым годом, святоша.

И уходит.

Я запираю за ним дверь, звонко отбивая дробь зубами. Все тело ходуном ходит. Руки как у старого пьяницы, которому давно не наливали.

Полумертвая, растерзанная, я беру несчастную коробку и открываю ее.

Там точно такие же пирожные, как те, за которыми я ходила утром. Пять штук. Как мне и хотелось.

Глава 8

После его ухода я мечусь по квартире и матерюсь в голос.

Охренел мальчик! Просто в край охренел! Из той категории людей, а которых все кругом виноваты, а они солнышки желтые и пушистые, и вообще котики, у которых лапки.

Капец. Очень хочется прямо сейчас поймать этого котика, и отчекрыжиить ему бубенцы, чтобы не метил, где не попадя.

– Наглец, – выкидываю несчастные пирожные, – свинья.

Сам все похерил, распылил на мелочи, а меня во что-то носом собрался тыкать.

Кто бы знал, как я зла. Еще чуть-чуть и из всех щелей огонь повалит.

Скотина!

Предатель!

Говнюк инфантильный!

От негодования аж дымлюсь.

Как я вообще могла с ним связаться? Неужели сразу не понятно было какой он? Как вообще такой дурой можно было быть? Не замечать очевидного?

Меня бомбит, кидает из стороны в сторону. Я настолько заведена, что готова ему позвонить и продолжить ругаться.

– Были бы доказательства в нос бы натыкал, – зло передразниваю его слова, – только тыкать и умеет. Брехло собачье!

Очень удобно придумал: сказал бы, но вот беда доказательства потерял.

Ага, сейчас. Просто невероятное совпадение. Наверное, виноваты супер-воры, которых хлебом не корми, дай украсть какие-то мифические доказательства выдуманной вины. Конечно. Я же клуша полная, мне же только такую лапшу на уши вешать и можно.

Злюсь еще больше. Бешусь.

На нервах за раз уминаю все пирожные, которые принес бывший муж. Не пропадать же добру. И жопа у меня точно от них не вырастет, ибо внутри такая топка полыхает, что все калории мигом превращаются в пар.

И вот хожу я по квартире, ругаюсь и спорю в голос, с трудом останавливая себя от звонка и новых разборок, а потом, как-то ненароком в голове всплывает мысль о том, что старый телефон Малова у меня.

Я уже и забыла про него!

Тут же вскакиваю, несусь к шкафу и выковыриваю мобильник из дальнего угла.

Вдруг эти его «доказательства» там? Смешно.

Очень хочется разоблачить мерзавца, поэтому торопливо включаю «вкл», но трубка слишком долго валялась без дела, поэтому успела снова разрядиться.

– Да что б тебя, – рычу и ставлю на зарядку, – бесишь!

Чтобы как-то скоротать время и переключиться, я принимаюсь намывать полы. Универсальное средство, чтобы выплеснуть бешенство. Пока трешь, то голова закружится, то поясницу защемит, то в мягкое место кольнет – и сразу уже как-то не до ворчания.

Разгоняюсь настолько, что отдраиваю всю квартиру. Дважды.

Хотя на самом деле я просто тяну время. Откладываю на потом неприятный момент, потому что за ребрами маленький неуверенный червячок тихо нашептывает: а вдруг действительно где-то накосячила? Ну, вдруг?

Не хочу, но начинаю перебирать в голове наши с Егором моменты, нашу жизнь. Вроде нормально все было. Трусы у меня всегда красивые были, настроение хорошее. Правда готовила хреново, но не из-за еды же все это началось? Бред.

Спустя полтора часа все дела переделаны, поэтому забираю мобильник, сажусь в кресло, подтянув колени к себе, и начинаю расследование.

Удивительно, но со времен нашего брака, Малов так и не потрудился изменить пинкод.

– Тем хуже для тебя, – злорадно шепчу и с головой ныряю в чужое цифровое пространство.

Стоит только загрузить телефон, как начинается бедлам. Шквал сообщений во все мессенджеры, уведомления. Мобильник ни на секунду не затыкается, надсадно пикая на каждое входящее. Я психую и отключаю звук.

Откуда начать поиски?

Конечно, с фотографий. Где, как не там, хранить самые жесткие улики.

Зайдя в нужный раздел, я прокручиваю цветные изображения. Какие-то снимки с рабочих поездок, какие-то коты… Зачем Егору коты? А хомячки зачем? Ладно, хрен с ними, листаю дальше.

Изучаю, не ожидая подвоха, а потом раз и фотки нашей семейной жизни. Как мы в лес ходили, как в ресторане сидели, как на катере по Волге катались. А потом и вовсе выскакивает наша первая семейная фотография – в кадре две руки с кольцами и больше ничего.

У меня защемило. То ли от возмущения, то ли от тоски. Потому что у меня таких фоток не осталось, и я понятия не имею, зачем он это хранил.

– Дурак какой-то! – ворчу, торопливо пролистывая дальше.

Потом фотки с каких-то посиделок, еще со времен, когда мы с ним были не знакомы. Потом старые зимние фотки. А потом…

Потом Новый год. И Малов в красных труселях и с бородой.

– Погоди-ка…

Схватив свой мобильник, я открываю последнее анонимное послание, которое получила в новогоднюю ночь.

Так и есть! Тот же самый антураж, те же труселя. Разница только в том, что мне их прислали как свеженькие, а у Егора в телефоне они датированы прошлым новым годом.

– Не поняла.

Сверяюсь еще раз, пытаясь найти различия. Но их нет! Это фотки одного и того же события.

– Что за ерунда?

Силюсь понять. Но ни фига не выходит. Только в груди начинает пульсировать тягучая боль.

Направляемая каким-то внутренним чутьем я проверяю мессенджеры. Там тьма сообщений, но ведет меня в те, которые были отправлены тридцать первого декабря.

Куча поздравлений от друзей, коллег, родственников, и среди всего этого скромное послание с неизвестного номера, открыв которое, я чувствую, как проваливаюсь в тягучую трясину.

Потому что там моя фотка. С Мироном. В тот самый момент, когда мы с ним танцевали, и он предпринял попытку меня поцеловать.

– И как это понимать?

***

Я бы сказала, что очень удивилась, но слово «удивилась» и на одну сотую не соответствовало тому уровню изумления, которое зашкаливало у меня внутри.

Шок. Просто шок.

Я минут десять пялилась на фотографию, на которой Мирон пытался меня облобызать. Снимок не передавал моей отстраненности и равнодушия, поэтому со стороны выглядело очень даже миленько. Он, она, и нежность между ними.

– Капец, блин, – только и смогла выдохнуть.

Сначала полыхнуло желание удалить эту ересь, но оно было безжалостно придавлено здравым смыслом. Кто ж в своем уме и трезвой памяти улики удаляет?

Вместо этого принялась листать дальше. Проигнорировала переписку Егора с какими-то девушками. Мы в разводе, и на претензии у меня права нет. Зато на возмущение есть, и оно растет с каждым мигом все быстрее.

Это что за доброжелатель такой нашелся, который снимки подпольные делает и бывшим пересылает? Сколько не силилась, не могла вспомнить кто был поблизости во время нашего танца с Мироном. На том празднике столько людей вокруг скакало, что я всех даже не запомнила.

Надо у Светы спросить. Она как раз сидела в сторонке, не привлекая к себе внимания, и вполне могла видеть этого горе-репортера.

Палец упорно прокручивал ленту сообщений. Я искала. Чего именно – не знаю, но чутье навязчиво пульсировало и нашептывало, что в телефоне Малова может быть припрятано еще много сюрпризов.

В результате поисков, я спустилась к датам нашего развода. А потом еще дальше. Когда мы были еще вместе, и у нас все было хорошо.

– Так, что здесь?

Открыла одну безымянную переписку – что-то по работе, вторую – тоже. Третья – реклама каких-то банковских карт. Четвертая – общение с ремонтниками. Пятая…

Вот на пятой мой мозг и сломался. Окончательно и бесповоротно.

Последнее сообщение там было неизвестного абонента:

Ну как? Думал, что я вру?

А выше то, к чему относился этот вопрос.

Мои фотографии. Много фотографий. С каким-то мужиком, которого я никогда в жизни не видела.

И все это сопровождалось комментариями из разряда:

Думаешь она на работе? Смотри чем твоя ненаглядная занимается? Все еще веришь ей?

Особенно мне понравились «мои» фотографии в тот самый день, когда я поймала Малова с кальяном и телкой под боком. На тех снимках, якобы «я» шла под руку с этим хахалем и сияла, как начищенный медный пятак. И судя по направлению, путь мы держали в гостиницу.

– Да как так-то? – от смятения у меня даже голос пропал.

Кто-то планомерно, день за днем пытался очернить меня в глазах Малова. Капал грязью на мою репутацию, убивал доверие, при этом давая советы из разряда:

Теперь ты знаешь правду, спроси, чем она сегодня занималась. Интересно, как будет врать и выкручиваться.

Или:

Не говори ей, о том, что все знаешь, а то начнет скрываться более тщательно.

И подпись:

Доброжелатель.

У меня аж руки затряслись.

Я отчетливо помню, как Егор допытывался по вечерам, как прошел мой день, где я была, с кем. И как-то странно хмурился, когда я рассказывала ему про насыщенные трудовые будни. Потом уточнял, не вру ли я ему. Не хочу ли рассказать что-то.

Я в ответ лишь смеялась и называла его мнительным, ревнивым деспотом. И даже не догадывалась, какой звездец творился за кадром.

Может, я сплю и вижу самый бредовый сон на свете? Со всей дури щиплю себя за локоть, и тут же шиплю от боли. Не сон. Просто кошмар наяву.

Зажав себе рот рукой, откидываю телефон в сторону, и смотрю на него, как на клубок ядовитых змей. В голове не укладывается.

– Это просто чья-то шутка, – пищу, то ли от страха, то ли от ужаса.

Я не могу понять, что происходит. Голова отказывается воспринимать масштабы катастрофы. Я не справляюсь, не вывожу. Мне нужна помощь.

Как в тумане набираю новый номер Егора и, прижав телефон к щеке, неотрывно пялюсь на его мобильник, валяющийся экраном кверху там, где я его бросила.

Малов не отвечает. Мне приходится набрать его раз пять, прежде чем в трубке раздается колючее:

– Чего тебе?

– Егор, – даю петуха, не в силах справиться с эмоциями.

– Ну что еще? – ноль отклика, только глухое раздражение.

Я чувствую себя как пингвин на тонущей льдине, поэтому выдаю на одном дыхании:

– Приезжай, пожалуйста обратно. Мне надо с тобой поговорить. Это очень важно. Очень! – голосом пытаюсь показать значимость момента, но достигаю прямо противоположного эффекта.

– Ты случайно не офигела, Леночка?

– Егор, ты не понимаешь, это очень…

– Сначала прогоняешь пинком под задницу, а потом ждешь, что я как олень северный поскачу обратно? По первому же щелчку?

– Нет. Просто я должна кое-что тебе рассказать.

– Мне не интересно.

– Егор! Ты должен приехать.

– Знаешь, что, Ленок, – недобро усмехается в трубку мой бывший муж, – ищи себе другого идиота и мальчика на побегушках. У меня есть дела поинтереснее.

– Егор, пожалуйста!

– Иди на фиг, – и отключается.

И вот сижу я вся такая растерянная, посланная в далекие дали, и не знаю, что делать дальше. В душе полный бедлам, опоры нет и, кажется, будто кругом зловеще шелестят зыбучие пески.

Хочу переслать Малову фотографии, как-то начать разговор, но пелена перед глазами мешает. Не вижу экрана, буквы расплываются.

Как же так? Что это за игры такие жестокие?

Я не понимаю…

Ползу на кухню, придерживаясь одной рукой за стену. Мне нужна аптечка. В ней должна быть валерьянка. Другого успокоительного у меня отродясь не было, а я бы с удовольствием бахнула бы чего-то посерьезнее. Чтобы забыться, заснуть, а когда просплюсь, чтобы в голове уже все прояснилось и встало на свои места.

Ох уж эти мечты.

Валерьянки нет. Поэтому я просто выпиваю пару стаканов холодной воды. В животе стынет, горло перехватывает спазмом, но мне плевать. Это все фигня по сравнению с тем, как полощет растерянную душу.

А потом звонок в дверь.

Я никого не хочу видеть, никого не жду. Мне нужно просто побыть одной. Просто поспать, но звонок нагло повторяется, вынуждая подойти к двери и открыть:

На пороге Егор. Злой, вздрюченный и явно в дурном настроении:

– О чем ты хотела поговорить?

Я молча сдвигаюсь в сторону, и пропускаю его в квартиру.

***

Я не знаю, как начать разговор. У меня в голове роится столько мыслей, столько дурных предположений и беспорядочных слов, что из всего этого бедлама сложно вычленить что-то конкретное.

Егор ждет. Сложив руки на груди, стоит и смотрит на меня. Поза напряженная. Он будто стянутая до предела пружина, которая вот-вот сорвется.

– Ты меня ради этого позвала? Полюбоваться и тяжко повздыхать? – холодно спрашивает он, и у меня щемит. Больно щемит, глубоко. Надрывно.

– Егор, – обхватываю себя за плечи, пытаясь то ли спрятаться от пронизывающего взгляда бывшего мужа, то ли просто согреться, – та девушка, с которой я тебя поймала… С кальяном… Кто он такая?

Серый взгляд темнеет:

– Какое это теперь имеет значение?

– Просто ответь.

Егор недовольно морщится:

– Мы когда-то учились в одной школе.

– Ты с ней тогда…почему?

– Что почему?

Очень сложно говорить, но я не сдаюсь:

– Почему ты решил променять меня на нее? В тот вечер…

– Лен, что за вопросы спустя столько времени?

– Для меня это важно.

Молчит.

Все и так понятно, но мне хочется услышать это от него. Получить подтверждение того, что я не придумала, что мне не показалось.

– Ты это сделал в отместку, да? За то, что я тебя якобы обманывала?

– Якобы? – недобро усмехается он, – Ну ты артистка, Ленок. Восхищаюсь.

– Погоди минутку, – я оставляю Малова на кухне, а сама иду в комнату за его телефоном. А заодно и свой прихватываю.

Когда возвращаюсь, Егор смотрит в окно.

Я смотрю на его напряженную спину и едва дышу. Каждый глоток воздуха кирпичом падает в легкие, причиняя боль.

Что же с нами произошло? Почему?

– Я хотела тебе отдать вот это.

Он, не торопясь, оборачивается, а когда видит мобильник в моих руках, непонимающе хмурится.

– Это твой телефон, – подхожу ближе, – я нашла его в снегу…после того случая, когда ты изображал из себя Тарзана.

На мужских щеках появляется легкий румянец. Засмущался немного.

Забирает у меня аппарат и крутит его в руках, потом нажимает на кнопку:

– И правда мой, – удивленно вскидывает брови, – все это время он был у тебя?

– Да. Валялся в шкафу. Хотела выкинуть и не смогла, – уныло шмыгаю носом, – а сегодня, после твоих слов о доказательствах решила его включить.

В меня тут же впивается пристальный хищный взгляд, но отступать поздно и отнекиваться я не собираюсь.

– Включила, посмотрела переписку.

Малов криво усмехается:

– И как? Понравилось?

– Нет.

– Сочувствую.

Он колючий, как еж, которого раздраконили, а у меня нет ни сил, ни терпения, чтобы приглаживать его иголки. Меня ноги еле держат.

– Это все не правда. Все, что тебе присылали тогда и сейчас – это неправда.

– Сейчас? – переспрашивает Егор и снова активирует мобильник. Ищет. И находит, – надо же, какая романтика в новогоднюю ночь.

В голосе полно горечи.

– Это неправда, – устало повторяю я, – он пришел, попытался подмазаться, я его отправила восвояси. На этом все.

– И я, такой дебил, должен тебе поверить.

Я игнорирую его выпад, и захожу в свой мессенджер:

– Мне тоже приходило письмо в новогоднюю ночь.

– Да ты что?

– Просто посмотри, – протягиваю ему мобильник.

Егор явно не горит желанием что-то там смотреть, но все-таки забирает его и опускает взгляд.

Смотрит.

Хмурится.

Не понимает.

Я тоже ни черта не понимаю, но хочу разобраться.

– Это старые фотки.

– Мне их прислали как новые.

– Кто? Зачем?

Я только развожу руками. У меня нет ответа на эти вопросы.

– Ты дальше полистай. Там еще много интересного есть.

Все, силы закончились. Я медленно сажусь, облокачиваюсь на стол и утыкаюсь лицом в ладони.

Нервы гудят, словно по ним пропустили двести двадцать. Тело мелко подрагивает. И что-то в груди болезненно дергается и екает. Наверное, раздавленное сердце.

Егор тем временем усаживается напротив и изучает содержимое моего мобильника. Листает, с каждой секундой мрачнея все больше. Сравнивает что-то со своим телефоном.

– Бред какой-то, – в его голосе смятение.

– Те фотографии, на которых я с каким-то мужиком…они не настоящие, – шепчу, не отнимая лица от ладоней, – муляж. Фотошоп. Тебя обманули. Специально, чтобы нас развести.

Он молчит. Пялится на экран. Зубы стиснуты, на скулах играют желваки.

– Лен, если ты все это затеяла ради того, чтобы себя отбелить…

– Мне не за что себя отбеливать. Я ни в чем не виновата. – Сажусь ровнее и поднимаю взгляд на бывшего мужа. – кто-то просто решил за нас, что нам не по пути. Поэтому настроил тебя тогда против меня, поэтому в этот раз прислал тебе мои фотки с Мироном, а мне твой прошлогодние фотографии в труселях. Мы просто кому-то помешали.

Он молчит некоторое время, потом порывисто поднимается и расхаживать по кухне, как тигр в клетке

– Да, какая-то херня, Лен! Кому это нужно?

– Я не знаю, – жму плечами, – я ничего не знаю. И не понимаю.

Малов злится.

– Я сейчас позвоню и спрошу, что все это значит.

Звонит. Без толку. Не отвечает ни тот номер, с которого писали ему, ни тот с которого писали мне. Оба вне зоны действия сети.

– Бред, – упорно повторяет он, – просто бред.

Возможно, но этот бред слишком дорого нам обошелся.

Он набирает еще один номер, и в этот раз ему отвечают.

– Саш, привет, – бывший муж запрокидывает голову к потолку и звучит так, будто бесконечно устал, – у меня просьба будет. Можешь фотки на подлинность проверить? Отлично. Сейчас перешлю.

Он все-таки засомневался.