Текст книги "Скажи, что простишь (СИ)"

Автор книги: Маргарита Дюжева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Глава 4

Как и договаривались, Мирон заезжает за мной в пять, и мы едем в городской парк. Народу – тьма. Визжащие от восторга дети, взрослые, которые пытаются быть серьезными, но у них ни черта не выходит. Ну какая серьезность, когда летишь на ледянке вниз с горы, щеки на ветру развеваются, снег в глаза и дух захватывает.

Через пятнадцать минут после того, как мы приехали я уже была похожа на снеговика. Вопила на резких виражах, хохотала, когда опрокидывало носом в сугроб. В общем, отрывалась на полную, чего не скажешь о Мироне.

Он вел себя, как чопорная дама, пришедшая на бал. Перед тем, как скатится непременно отряхнет ледянку, дождется пока рядом никого и только тогда чинно-мирно едет, в конце непременно притормаживая, чтобы не дай Бог не улететь в сугроб.

Каждый раз, когда он топает, выбивая снег с ботинок, я закатываю глаза и сокрушенно качаю головой. Нельзя же быть таким! Мы веселиться пришли, а его больше волнует на наросло ли на пуховике сосулек

– Да что ж ты нудный-то такой, – шиплю себе под нос, когда мой спутник недовольно морщится, проходя мимо орущих подростков, и делает им замечание. А подростки в полголоса посылают его нах и орут еще громче.

Егор бы первым кубарем с горы с катился и орал бы громче всех.

Поймав себя на мыслях о бывшем муже, сердито шиплю.

Причем здесь Егор? На хрен Егора! Я отдыхать пришла и расслабляться, с нормальным парнем. Добрым, и отзывчивым, а не с нахалом, у которого ничего святого нет. Пусть Мирон не такой уж весельчак, как некоторые, но зато с ним надежно, и можно не опасаться, что отвернешься на миг, а он уже с какой козой рот в рот кальяны пыхает.

Насильно выталкиваю из головы мысли про Малова и с наигранной радостью машу Миру. Он классный, и мне с ним нравится. Да-да. А всякие любители зимних тарзанок могут идти лесом.

В один из заходов мы скатываемся с горы одновременно. Меня выносит метров на тридцать вперед, а Мирон, как всегда, останавливается рано и тут же отходит в сторону. Лицо сосредоточенное и не очень довольное. Кажется, ему не слишком здесь нравится и веселья он не ощущает.

Что ж. Будем исправлять.

Улучив момент, когда он шагает в гору и не ожидает подвоха, я подкрадываюсь сзади, набрасываюсь на него, как пакостливая кошка, и сталкиваю градусником в сугроб.

– Эй! – только и успевает возмутиться он, перед тем как с головой уйти в снег.

– Вот тебе и эй, – довольно улыбаюсь, но улыбка очень быстро проходит, потому что перед глазами возникает другой сугроб и другой парень. Дежавю.

А все, потому что откуда-то сзади доносится до боли знакомый голос.

– Ну что, погнали?

Это ведь не он? Мало ли в мире похожих голосов?

Позабыв о Мироне, который отважно боролся со снегом, но пока проигрывал, я оборачиваюсь.

Все-таки Егор. В компании двух друзей и трех румяных девиц. Все правильно, каждому по одной, чтобы в очереди к прекрасному не стоять.

Он как чувствует, что я на него смотрю и оглядывается. Схлестываемся с ним взглядами: мой возмущенный, его – насмешливый. Так и хочется заорать, какого хрена ты сюда приперся? Неужели друг мест не нашлось, чтобы пообжиматься со своими девками.

Малов делает под козырек и отворачивает, теряя ко мне интерес. Ему явно интереснее друзья-придурки и расфуфыренные гламурные фифы, чем бывшая жена.

Я сержусь. Позади барахтается Мирон, не забывая при этом ворчать, как старый пердун на осмотре у проктолога.

– Вот обязательно было толкать… Я весь в снегу… Что за шутки…

И так далее, и тому подобное.

– Да вылезай ты уже! – рявкаю в сердцах и, схватив его за капюшон, рывком вытаскиваю из снежного плена. Чуть не удавила нахрен, откуда только силы взялись.

Слушая кашель Мирона, смотрю куда-то в сторону, пытаясь справиться с накатившими эмоциями. А они есть, и их много. Просто до хрена, и все на разрыв.

Меня бесит мой спутник, и я не могу придумать ни единой причины, по которой хотела бы продолжать наше общение. Меня бесит Егор, который отрывается, будто ему пятнадцать лет и кроме ветра в голове ничего нет. Бабы, которые в их компании, меня тоже бесят, потому что заливисто смеются и визжат, когда парни натягивают им шапки по самый подбородок, или когда отправляются в полет до ближайшего сугроба.

Они резвятся так, как хотела резвиться я! Вот чтоб с огоньком, до охрипшего горла и малиновых щек, и чтобы снег везде, даже в трусах. Мне же приходится стоять рядом с занудой, который вот уже десять минут занят тем, что отряхивается. То куртку, то варежки, то голову, то жопу.

Ну и где справедливость? Почему Егору снова хорошо, а мне вообще никак?

– Еще покатаемся? – угрюмо интересуюсь у Мирона, заранее догадываясь каким будет его ответ.

– Я постою. А ты катайся, если хочешь, – отвечает, явно рассчитывая, что я откажусь от этой затеи и буду одинокой березонькой стоять рядом с ним.

Ненавижу, когда мной пытаются манипулировать, а это и есть самая, что ни на есть манипуляция, на уровне мамкиного повелителя.

Поэтому упрямо натягиваю шапку поглубже и сжимаю ручку ледянки:

– Хочу!

И не обращая внимания на недовольный взгляд Мирона иду к месту съезда.

Пошел он на фиг! Думала развеюсь, а по ощущениям будто попала на курорт для пожилых зануд.

Когда приходит моя очередь, я бодро отталкиваюсь и качусь вниз с ледяного склона. Старательно улыбаюсь, чтобы никто не подумал, как мне тошно в этот момент.

Заход получается на удивление удачным. Меня выносит дальше всех, почти до заснеженных серебристых елей, рядком стоящих вдоль аллеи, в конце немного закручивает и валит на бок.

А когда я пытаюсь встать, раздается злющий надрывный лай.

Ко мне, пробиваясь через сугробы мчит здоровенный, разъяренный алабай.

***

Весь мой мир сужается до разверзнутой пасти, в которой частоколом торчат жуткие зубы. Мне хана. Нет, не так. Мне пиздец. Жестокий и кровожадный, с размотанными по снегу кишками и откушенными конечностями.

Псина приближается, а я подняться не могу – ноги отнялись. Только пячусь ползком, помогая себе локтями. Заорать тоже не могу, голос перехватило.

Между нами уже считанные метры, когда раздается сильное:

– Фу! – и комок снега с размаху впечатывается в собачью морду.

Псина на секунду тормозит, недоуменно отплевываясь от снега, а потом с оглашенным лаем перекидывается на того, кто посмел ей помешать. Это оказывается Егор.

Я не знаю, откуда он тут взялся, но еще никогда в жизни не была так рада его появлению. Он неспешно подходит к нам, руки разведены в сторону.

– Нельзя.

Пес рычит, скалит зубы, припадая на передние лапы и выглядит жуть каким злым.

– Место, – Малов встает между нами. Голос твердый, жесткий, не терпящий возражения.

Пес чувствует его уверенность. Продолжает лаять, но не решается подступить ближе. Беснуется на расстоянии, оглашая весь парк хриплым лаем. Пару раз пытается обойти Егора, чтобы добраться до меня, но неизменно оказывается лицом к лицу с Маловым.

– Нельзя я сказал, – Егор непреклонен, а я от страха замираю каждый раз, когда алабай подскакивает к нему слишком близко.

Кто-нибудь, уберите это чудовище!

Вселенная слышит мои мольбы, потому что откуда-то доносится писклявое:

– Дружок! Дружок! Ко мне!

К нам бежит плюгавый мужичонка с сигареткой в зубах и издали орет коронное все собачников:

– Не бойтесь! Он не кусается!

Коне-е-е-ечно. Не кусается. Ни хрена. Просто сахарный щеночек, а не монстр, который может отгрызть ногу и утащить ее с собой.

На его вопли алабай не обращает никакого внимания, продолжает нападать на нас, а вокруг никого. Все предпочитают держаться на расстоянии от беснующегося чудища.

– Дружок, – мужик устает бежать и просто быстро идет в нашу сторону, на ходу потрясая чахлым поводком, – иди ко мне. Проказник.

Подходит к нам, наконец, щелкая карабином.

– Ну тише, тише, – хлопает по вздыбленной холке.

Причем морда такая довольная, будто ему в кайф, что псина на нас кидалась.

– Почему он у вас без намордника и не в строгаче.

– Он просто играет, – мужик делает затяжку, выпуская в бок струйку вонючего дыма.

– Пусть играет у вас дома, – чеканит Егор, – а не в парке, где много людей, дети.

– Что же ему не гулять что ли? – возмущается хозяин, – пусть детей своих на поводках и в намордниках держат, а зверю свобода нужна.

– Свобода? Расскажете о этом в полиции.

– Заявишь, что ли? – мужик нагло улыбается, демонстрируя отсутствие половины зубов. Вторая половина, кстати, тоже не очень – желтая, кривая, прокуренная.

– Даже заявлять не придется. Свидетелей полно.

С этими словами Егор достает из кармана корочки, сует их в нос мужику, потом снимает на телефон псину, которая даже на поводке продолжает рычать и бросаться.

Хозяин чудовища меняется в лице:

– Мы уже уходим! – и волоком тащит упирающуюся собаку прочь, а сам бухтит себе под нос, – нарожают детей, выпрутся из домов, а животным гулять негде.

Кажется, о том, что для выгула животных есть места и определенные правила, он даже не догадывается.

Сладкая парочка уходит.

– Ни хрена себе Дружок, – выдыхает Егор. Убирает липовые корочки обратно в карман и оборачивается ко мне, – ты как?

Я икаю и беспомощно смотрю на него.

– Сп…спас…спасибо, – зубы стучат, выговорить очень сложно.

Егор морщится и идет ко мне:

– Вставай. Жопу застудишь, – хватает под подмышки и рывком ставит на ноги.

А ноги-то и не держат. Меня ведет в сторону, но бывший муж перехватывает за талию, и тянет на себя, впечатывая в себя. Наше дыхание на контрасте. Я вообще не дышу, а у него грудь ходуном ходит.

Так близко. И так не хочется отпускать, потому что рядом с ним не страшно.

И я даю слабину. Маленькую, но такую нужную для меня и моего измученного сердца. Я не вырываюсь, не отталкиваю его от себя, а наоборот висну на его руках, позволяя быть себе маленькой и беззащитной.

Из глаз сами по себе бегут слезы. Я не реву, но горячие мокрые дорожки обжигают щеки. В груди пульсирует гигантский комок, распирая настолько, что еще немного и ребра треснут.

– Ну ты чего, – Егор бережно проходит пальцами по моей щеке, – так сильно испугалась?

Закусив соленые губы, смотрю на него. Слезы бегут еще сильнее.

Тогда Малов притягивает меня к себе, и обнимает. Просто закрывая собой от остального мира. Как тепло… И как горько.

Всхлипываю.

– Все, выдыхай, Лен. Они ушли. И Дружочек и фуфло это беззубое.

Я сильнее цепляюсь за его куртку и киваю. Мне так не хочется его отпускать, но надо. Мы друг другу никто. Просто бывшие.

Пытаюсь отстраниться, но все еще мотает, поэтому Малов берет меня за руку, поднимает с земли мою убогую ледянку, и ведет к подъему.

На горке уже снова оживление, но для меня все в тумане. В пелене. Страх прошел, оставив за собой опустошение, и единственное, что имело смысл – это моя ладонь в горячей руке Егора.

Что же ты наделал? Почему променял нас на пустое?

Мы забираемся в гору, но Егор все равно не отпускает меня и сам ведет к Мирону:

– Хер ли ты тут стоишь?! – рявкает Малов, – не видел, что внизу произошло?

Мирон тут же краснеет и бычится:

– И что я мог сделать? Я бы все равно не успел.

– Так и скажи, что зассал. Девок много, а ты у мамы один?

Они еще что-то спорят, а у меня нет сил. Я опустошена. Поэтому бросаю тихое:

– Егор, спасибо еще раз. Я, пожалуй, пойду.

– Лена! – возмущается Мирон, – погоди меня.

И плетусь прочь, запинаясь нога об ногу. Меня штормит.

Он нагоняет меня через десяток шагов, но вместо того, чтобы просто обнять и поддержать, хлещет претензиями.

– Я не понял, какого хрена ты с ним внизу обнималась?

Я останавливаюсь, оборачиваюсь к парню, которого до недавнего времени считала хоть. Нудным, но и положительным и холодно произношу.

– А кого мне обнимать? Тебя что ли? Так ты даже подойти не соизволил.

– Я же сказал, далеко это было. Смысл тащиться, если все равно не успел бы?

– Правильно. Девок много, а ты у мамки один. Беречься надо.

– Лена! – возмущается, – я вообще-то говорил, что пора завязывать с катанием! И если бы ты меня послушала, этого бы не…

– Иди к черту, Мирон.

У него вытягивается лицо:

– Что?

– Не звони мне больше. Никогда.

Глава 5

Он все-таки звонит. Через полчаса после того, как я молча вызываю такси и уезжаю из дурацкого парка, полного злых собак, бывших мужей и мамкиных сахарных пирожочков.

– Лен, ты считаешь это нормальным? Вот так уехать, не поговорив по душам?

– Ты считаешь нормально стоять в сторонке, когда у твоей девушки проблемы? – возвращаю ему вопрос.

Я уже дома. Устало скидываю обувь, вешаю куртку, теплые штаны отправляю на батарею и ставлю чайник. Мне нужен чай с травками и малиной, как в детстве.

– Я же объяснил, – снова возмущается он, – расстояние большое было. Даже если бы побежал, то не успел бы вперед собаки.

Мы ходим кругами, и это бесит.

– Поэтому решил, пусть жрет?

– Лена!

– А когда меня спас другой человек, почему не спустился, чтобы поддержать? Всю опасную работу за тебя к тому моменту уже сделали. Надо было просто взять меня за руку и завести наверх. Что помешало?

– Не успел!

– А так бежал, так бежал. Аж волосенки назад сдуло, – я издеваюсь и это плохой знак. Потому что, когда во мне просыпается циничная стерва, шансов на продолжение не остается. Она запросто загрызет любого, кто слабее, а с того момента, как Мирон оставил меня на растерзание псине, он воспринимается как слабый и ненадежный.

– Лена!

Боже, сколько можно ленкать. Можно подумать, я от этого растаю и пущу восторженную слезу.

– Мог бы просто бежать ко мне, – ласково подсказываю вариант, – пусть не успел бы, но зато потом гордо всем сказал, что старался изо всей дурацкой мочи. Запоминай лайфхак, может, в следующий раз пригодится.

Я не могу остановится. Распирает. Столько переживания на одну меня, бедную и несчастную, что нет сил быть тактичной.

– Ну прости меня, – его голос ломается, а на меня накатывает слабость. Такая противная и липкая, что иду в комнату и падаю на диван.

Молчу.

– Лен, ты тут? – пыхтит Мирон в трубку.

– Тут.

– Ты слышала, что я сказал?

– Да.

– И?

– И я не готова пока продолжать эту беседу. Мне нужно время, – это все, что я могу ему сказать.

Но он воспринимает это как белый флаг и тут же уточняет:

– Сколько? – и не дождавшись ответа, накидывает варианты, – давай завтра вечером встретимся. Только больше никаких парков. Идем в кино? Или в кафе?

Лучше в бар, чтобы напиться и забыться.

– Созвонимся, – коротко реагирую на его самозабвенную речь, и когда Мирон что-то там продолжает бухтеть, сбрасываю звонок, – Пока.

Может, я не несправедлива? Может, у мужика страх перед собаками и поэтому он не ринулся меня спасать?

Хотя…

Мне кажется, если бы у Егора была кинофобия, он бы все равно встал между мной и оскаленной пастью, просто потому что иначе не смог бы. Он всегда защищал то, что дорого.

От мысли об этом сердце щемит. Была бы дорога, не променял бы меня на кальяны в компании с шалавами.

В голове полный разброс, про сердце молчу. Оно вообще на износ. Что-то мечется, дергается, то через горло пытается наружу вырваться, то в трусы провалиться. Грустно, что Мирон оказался таким изнеженным и еще грустнее от того, что хочется обратно в парк в компанию к Малову.

– Ой, дура, – ругаю саму себя, и иду на кухню.

Мне срочно надо заесть печаль.

Завариваю себе ароматного травяного чая, достаю банку с малиновым вареньем и режу несколько ломтей белого хлеба с хрустящей корочкой – и жизнь уже не кажется такой сложной.

По закону подлости, новый звонок застигает меня в тот момент, когда набит полный рот. Смотрю на экран – номер незнакомый. Пофиг. Пусть звонит. Обойдусь без нового кредита, приглашений на открытие какого-нибудь салона, или бесед с подставными представителями правоохранительных органов.

Ем дальше, но на том конце провода кто-то упорный, поэтому звонок повторяется. Видать, очень настойчивый банковский работник попался.

Я все-таки отвечаю, готовая тут же дать отпор и доходчиво объяснить, что ни в каких супер-пупер предложениях не нуждаюсь.

– Да! – максимально грозно. Смесь ледяной королевы и солдата Джейн.

И вся эта грозность в одночасье разбивается о простое:

– Привет. Ну ты как там?

Егор.

– Хорошо, – голос подводит и в конце превращается в тоненький писк.

– Трясет еще?

Боже, почему Мирон так и не поинтересовался трясет ли меня? Не спросил, как я? Почему об этом спрашивает бывший муж, о котором я отчаянно мечтала забыть?

У Вселенной очень интересное чувство юмора. Обхохочешься.

– Немного потряхивает, – признаюсь, – сижу вот, заедаю стресс.

– Дай угадаю. Малиновое варенье?

Я склоняюсь над столом, замираю, а потом звонко тюкаюсь в него лбом.

Невыносимо.

Зачем Малов это говорит? Какого хрена вообще он это помнит?

– Лен!

– Прости, задумалась, – еле выдыхаю.

– Насчет варенья угадал? – в голосе слышится усмешка.

Я чувствую себя беззащитной, поэтому вру:

– Нет. Селедку с черным хлебом жую.

– Странно.

И не говори-ка.

– Ты номер сменил? – зачем-то спрашиваю, будто это хоть как-то касается меня, будто собираюсь его на всякий случай сохранить. Ну мало ли, вдруг понадобится…

Ой, дурында…

– Пришлось. Я же говорил, что потерял телефон.

– Ах, да, – взгляд перемещается на дверцу кухонного ящика, за которой стоит мусорное ведро.

– Сохрани этот номер на всякий случай.

– Зачем?

– Сохрани, – произносит с нажимом, – вдруг на тебя снова нападет стая диких псов, и некому будет придти на помощь.

Глаза щиплет.

– Спасибо, Егор. За то, что спас.

– Не бери в голову, – по голосу слышу, что улыбается, и очень хочется увидеть эту улыбку вживую, но на заднем плане раздается капризное женское:

– Егор, иди к нам.

Закрываю глаза, выдыхаю:

– Тебе, наверное, пора.

Малов отвечает не сразу. После паузы и тяжелого вздоха выдает тихое:

– Наверное.

– Спасибо еще раз.

После разговора с ним, душа не на месте. Я отодвигаю в сторону банку с вареньем, иду к мойке и, распахнув под ней дверцу, достаю из мусорного ведра телефон Егора. Не знаю, как буду объяснять тот факт, что мобильник оказался у меня, но вернуть его надо.

***

Телефон был выключен. Я зажала кнопку «вкл», но он был слишком разряжен, чтобы хоть как-то отреагировать на мои прикосновения.

– Ну и ладно, не зачем мне его включать, – проворчала я, но на зарядку все-таки поставила. Ну мало ли. Вдруг. Просто на всякий случай.

Этот дурацкий день, наконец, подходит к концу. Я вымотана, опустошена и чувствую себя как пластиковая игрушка, которую пожевал сладкий ласковый алабай из парка.

Казалось бы, ничего плохого не произошло. Просто набор кусочков, но если сложить их всех вместе, то не знаю, как вообще мне удалось пережить это сегодня.

Утро с Фроськой, появление Егора у меня дома, увлекательный отдых юных пенсионеров вместе с Мироном, снова Егор, Дружочек, опять Мирон, и еще раз Егор. Голова кругом, в душе полный разлад и даже килограмм вкуснейших мандаринов не спасает от хандры, поэтому я делаю единственное, что можно в такой ситуации – иду спать.

Как говорила бабушка, утро вечера мудренее.

Но то ли бабушка любила приукрашивать, то ли ко мне эта поговорка не имела никакого отношения, но с утра лучше не стало. Зато добавилась головная боль – гудящая и раскатистая.

Мне с трудом выбираюсь из постели и только на силе воли ползу в душ. Стоя под унылыми струями теплой воды, монотонно повторяю:

– Я бодра, весела, полна сил и жизненной энергии.

Мантра не очень помогает, потому что от зевоты чуть ли не рвется рот. Взглянув на свое потрепанное отражение в запотевшем зеркале, я прихожу к логичному и универсальному выводу, что во всем виноваты мужики, и отправляюсь на кухню за кофе и бутербродами.

За этим занятием меня и застает звонок от подруги. Торопливо проглатывая все, что успела откусить, я хватаюсь за трубку.

– Светик, привет!

Снова энергия бьет ключом, и вся я из себя радостная и позитивная. Ради Светы.

У нее был сложный развод, всего через пару месяцев после моего. Вернее, сам развод был простым, а вот брак сложным. За пару лет он высосал из нее все силы и превратил сияющую красавицу в грустного гнома. Еще один пример того, что во всем виноваты мужики.

Я вообще не знаю, как она умудрилась не окоченеть, рядом с таким обломком льдины, как Смолин. Поэтому всеми силами пытаюсь ее согреть и поддержать.

Свои собственные переживания прячу поглубже, натягиваю маску вечно радостной, довольной подруги и вперед.

– Как дела? Как там моя крестница?

Светка беременная. Осталось полтора месяца, и в феврале появится карапуз или карапузинка – точно не известно. Мелочь так активно вертится и так профессионально прячется, что никакое УЗИ не смогло поймать нужный ракурс и рассмотреть вареник у нее там или краник.

Я жду крестницу. Даже прикупила комплект розовый с ушками в подарок на выписку. Правда чек сохранила, чтобы в случае чего поменять на другой цвет.

– С утра куролесит. То пяткой под ребра, то головой в мочевой пузырь упрется, – в трубке тихий смех, а у меня в груди щемит. И не только потому, что за Светку переживаю. Мечты свои еще жалко. Я ведь когда-то грезила, что у нас с Егором тоже будет малыш. Что я буду пузатая и румяная, а он станет носится по городу в поисках конфет с ароматом свеже положенного асфальта.

А в итоге ни малыша, ни Егора, ни конфет. Печаль.

Мне не удается сдержать грусть под замком, и она просачивается в голос:

– Здорово.

– Ты сама-то как? – тут же интересуется Света.

На миг меня захлестывает дичайшее желание пожаловаться. Рассказать ей все, о том, что замужем была, о том, что развелась, и самое главное о том, что сердце снова болит от одной мысли о Малове.

Это секундная слабость, с которой я расправляюсь быстро и безжалостно. Не хватает еще беременную женщину грузить своими проблемы. Нам со Славкой столько сил пришлось приложить, чтобы вытащить ее из послеразводовой депрессии, так что никаких откровений. Ей и так переживаний достаточно. А я... я справлюсь сама.

Я же веселая Ленка-неунывайка, у которой все проблемы – не проблемы, и горы по плечу.

– Плохо, – смиренно произношу в трубку, – до пяти утра смотрела сериал, и теперь не могу ни глаза открыть, ни вспомнить, как руками-ногами двигать.

Она смеется. Я тоже улыбаюсь, но хорошо, что мою улыбку никто не видит, потому что она кривая, как на картинах Пикассо.

Мы договариваемся встретиться на днях, поболтать и прошвырнуться по магазинам. А еще я хочу вытащить ее погулять на новогодние праздники. Может, сходим на выставку ледяных фигур, а может дойдем до катка. Мне нужно срочно выгулять подругу и сделать ей прививку хорошего настроения. Да и самой такой укольчик не помешал бы.

От мыслей об укольчиках меня отвлекает звонок в домофон. Тихо крякнув, я поднимаюсь из-за стола и иду отрывать.

– Кто?

– Курьер.

– Опять? – вырывается у меня.

Вчера уже был один. Ворвался в дом, требовал пожрать, наговорил всяких пошлостей, а еще чуть в трусы не залез. Вот еще немножко и все, гадкие лапы оказались бы прямо ТАМ! Прям еще чуть-чуть и все. А мне ни капельки не хотелось, вот вообще. Даже мысли не было о том, чтобы снять эти дурацкие трусы. Ни единой мыслишки. Да-да.

Сама от своих мыслей покраснела, а из трубки донесся голос, полный недоумения

– Я к вам первый раз приезжаю.

Вот дура, ни в чем неповинного дядьку напугала.

– Простите.

Он поднимается на мой этаж и вручает мне внушительный букет, упакованный в блестящую, переливающуюся всеми цветами радуги бумагу.

– Распишитесь.

Я ставлю закорюку и, растерянно рассматривая цветы, прикрываю за курьером дверь. Сердце грохочет, руки вспотели, на губах против воли расползается глупая улыбка.

– Малов, дурак. Что творишь…

Только это не Егор. На открытке, которую вытаскиваю из сердцевины веника, выведено до зубовного скрежета ровным почерком.

Прости меня. Давай попробуем все начать сначала. Мирон.

***

Букет сразу теряет свою привлекательность. Вроде цветы все те же, а ощущения уже другие. Я почему-то представляю, как Мирон стоит в цветочном и по видео связи общается с мамой, на предмет какой веник лучше взять.

Конечно, я утрирую, за все время нашего общения он ни разу не проявлял признаки маминого сокровища, но после случая на горке что-то в моей голове сдвинулось в нехорошую сторону.

Проходит буквально пять минут и на телефон падает сообщение:

Ну как?

Еще раз смотрю на цветы. Кручу букет и так и сяк, осматривая со всех сторон, и на ум только один ответ приходит – никак.

Отправляю скромное

Спасибо. Не стоило.

Мирон тут же перезванивает

– Ну, как же не стоило? Стоило! – произносит уверенно, а потом начинает каяться. – прости меня дурака. Я был неправ. Всю ночь об этом думал, переживал.

Надо же, бедолажка какая. Переживал он. Я вот переживала, когда ко мне, размахивая слюнями, Дружок бежал. Вот это да, вот это переживание так переживание. А Мирошкины страдания не находят отклика в душе.

Все. Переклинило у меня. Дальше смысла барахтаться нет.

– Мирон, – произношу устало, но твердо и без сожалений, – ты прости если я дала какие-то лишние надежды, позвонив тебе в очередной раз.

Про то, что искала утешение из-за столкновения с Егором, конечно ни слова. Как бы у нас с Мироном не сложилось, говорить о том, что пыталась использовать его в роли заменителя, все равно не правильно. Слишком низко и грубо.

– Я просто думала, что мы сможем по-дружески весело провести время, и отдохнуть.

– По-дружески? – недоверчиво переспрашивает он.

– Исключительно.

– Лен, ты веришь в то, что между мужчиной и женщиной может быть дружба?

– А то, – бодро усмехаюсь я.

Конечно, верю. И использую. Френдзона – это прекрасное изобретение, и я только что полностью безоговорочно и без права на возвращение слила туда бедного Мирона.

Он проявляет внезапное упрямство:

– Я не согласен.

– Ну… как бы…

Всем плевать согласен он или нет.

– Молчи, – произносит грозно.

Прям у-ух, прям волосики на руках дыбом встали от восторга. Его бы решимость да против алабая. Я бы тогда точно была сражена наповал и перезрелой грушей упала к сего ногам.

– Я все равно не отступлю. Докажу, что мы созданы друг для друга и можем быть счастливы только вместе.

Я даже не знаю, что возразить на такую пламенную речь. Торможу.

– Что ты делаешь на Новый год, – мою растерянность он принимает за капитуляцию и начинает наседать, – Давай проведем вместе?

– Мирон…

– Не один на один, а в компании, – тут же уточняет парень, – Мы собираемся у друга на даче.

– У меня уже есть планы, – даже если бы их на самом деле не было, то лучше уж дома перед телеком, чем с ним.

– Откажись.

– Не могу. Обещала.

Он еще пытается меня убедить, завлечь историями о том, как это будет весело, потрясающе и вообще незабываемо, но я вру о том, что ко мне пришла соседка и сливаюсь.

Потом сижу, глядя на погасший экран мобильника. Думаю.

А действительно, какие у меня планы на новый год? Со Светкой и друзьями. Вроде весело, но чего-то не хватает в этих планах, вернее кого-то.

После случая на горке, у меня появилась робкая надежда, что мы с Егором можем снова общаться. Пусть просто по-дружески, но хоть как-то.

Мне отчаянно хочется, чтобы на этом теплом семейном празднике он был рядом, хотя бы в качестве друга. Поэтому, не позволяя себе остановиться и передумать, набираю его номер. И как только слышу ответ, тараторю:

– Егор, привет.

– Ну, здравствуй, – усмехается, – чем обязан?

– Я тут подумала, – на меня нападает внезапная робость, – насчет Нового Года. Мы собираемся с друзьями. Если вдруг тебе захочется придти…

Боже…

Чувствую себя полной дурой. Ну кто так приглашает? Звучу, как не целованная девственница, впервые пришедшая на осмотр к гинекологу.

– Спасибо за приглашение, Лен.

У меня екает внутри, потому что таким тоном всегда начинается отказ. И он не заставляет себя долго ждать:

– Но у меня уже планы есть на новогоднюю ночь, – произносит со сдержанным сожалением, – так,что извини.

– Да ничего, – кое-как улыбаюсь, – понимаю, что за два дня до праздника уже все у всех распланировано.

– Ну в общем-то да.

– Ладно, не бери в голову. С наступающим.

– И тебя тоже.

Сбрасываю звонок и чувствую, как начинает щипать в носу. От обиды и стыда.

Потому что меня, кажется, тоже только что слили во френдзону.

Дура. Просто Идиотка. На фиг надо было ему звонить. Понятно же, что у него все спланировано. Проведет эту ночь с какой-нибудь девушкой под елкой. Он, она, шампанское, мандарины, а из одежды только мишура, намотанная на срамные места.

В общем я обиделась, снова почувствовала себя несчастной и никому ненужной. Потом разозлилась и опять зашвырнула телефон Егора в шкаф, передумав отдавать его законному владельцу.