Текст книги "Иконы"

Автор книги: Маргарет Штоль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 10
Спусковой механизм

В тот самый момент, когда я выхожу из кабинета Посла, четыре солдата окружают меня.

Они передо мной, позади меня, с обеих сторон. Они придвигаются, толкаясь, они все ближе и ближе, и вот наконец я ощущаю тепло их пота и дыхания, их адреналин и страх – и уже не могу дышать.

Симпы увлекают меня в коридор с жужжащими голыми лампами и рядами запертых серых дверей из оргстекла. Здесь всё заперто. Здесь всё предназначено для того, чтобы запугать.

Меня впихивают в маленькое, почти пустое помещение с небольшим простым столом и двумя серыми стульями. Стены отражают – меня, пустоту, небытие комнаты.

Я одна.

Меня вдруг поражает мысль, что я не могу сделать или сказать что-то такое, что вытащит меня из этой неприятности, в то время как в Посольстве могут говорить и делать все, что им вздумается, пока держат меня здесь. Не понимаю, почему это меня удивляет.

Почему меня удивляет то, что я бессильна, как всегда.

Я разжимаю пальцы, чтобы посмотреть на крошечный золотой крестик и тонкую цепочку.

Моя мать.

Сначала родные, потом падре. Я гадаю, в самом ли деле выжила лишь я одна, как говорила Посол, выжила для того, чтобы рассчитаться за их смерть.

Я кладу цепочку с крестом на металлический стол перед собой.

Здесь, сейчас, когда рядом никого нет, меня переполняет тоска по родителям… по маме.

Сотни и тысячи утраченных моментов, того, что никогда не произойдет между нами, мучительно корчатся вокруг маленького креста, вокруг меня, пока комната не наполняется ими до отказа.

Я вижу младенца, хнычущего в колыбели. Вижу маму, смотрящую на умолкнувшее радио. Отца, падающего с лестницы.

Я закрываю глаза, но все равно вижу их. Я не могу избавиться от этой картины. Воспоминания завладевают мной, и я не в силах отогнать их, как ни стараюсь. Не сейчас. Они возвращают меня в прошлое, и я чувствую, как что-то ломается у меня внутри.

Я подхожу к двери и колочу в нее. Я не могу остановиться, пока не начинают болеть покрасневшие, распухшие руки, пока не хрипну от крика.

Вы не можете так со мной поступать вы не можете вот так обращаться со мной я ничего вам не сделала я человек…

Поток слов сам собой изливается из меня. Я не осознаю, что именно говорю, я лишь знаю, что чувствую.

Дверь вдруг плавно уходит в сторону, и я обнаруживаю, что луплю кулаками полковника. Его лысая голова блестит в резком свете ламп, и на мгновение неровный шрам, окольцевавший ее, становится похожим на черный нимб.

– Кричать совершенно не нужно. Все эти комнаты снабжены связью. Мы отлично тебя услышим, если ты будешь говорить нормальным голосом.

Я тупо таращусь на него. Комнаты снабжены связью…

– Мне хотелось кричать.

Это все, что я в состоянии произнести. Это непохоже на меня, но я и не чувствую себя самой собой.

Я слишком обозлена.

– Ну, значит, все в порядке. Полезные сведения. Я надеюсь, ты будешь с нами сотрудничать, мы ведь здесь именно для этого. – Он бросает на меня многозначительный взгляд.

– Полезные сведения? О чем вы говорите? – Я смотрю на него весьма недоброжелательно.

– Пожалуйста, сядь. Совершенно незачем утомляться. Мы получили вполне достаточно сведений о тебе, вот что я имею в виду. Спасибо за это маленькое представление.

Мне хочется швырнуть в него стул, но вместо этого я сажусь.

– Меня зовут полковник Каталлус. Я глава Службы безопасности и советник Посла.

Глава симпов-убийц.

– Я расспрошу тебя… – Мужчина поднимает немного вверх нечто вроде тонкой дощечки и помахивает ею передо мной. – Это просто цифровое устройство. Не приспособление для пыток. – Он улыбается, и зубы у него неестественно белые, белые, как кости. – Итак. Расскажи мне о твоей матери. То, что ты знаешь, пусть это совсем немного. Потому что она, похоже, и есть спусковой механизм.

– Спусковой механизм? – хмурюсь я.

Мне не нравится, как он это говорит. И его лицо мне не нравится. Я смотрю на его мундир, украшенный военными эмблемами. И медалями. Звездами. И снова – парой маленьких бронзовых крылышек.

– Все эмоциональные состояния имеют нечто вроде спускового крючка. Мы нажимаем на триггер – и ты загораешься. Именно так это работает.

Он улыбается, но не ради того, чтобы я почувствовала себя лучше. Ему что-то нужно. Вот только я не понимаю, что именно.

Пока не понимаю.

Я всматриваюсь в крылышки, наверное, целую вечность и лишь потом отвечаю:

– Я не ружье.

– Я этого и не говорил. – Он снова улыбается.

– У меня нет курка.

– Отлично. Ты не веришь в то, что он есть. Это тоже полезное знание. – Он опять улыбается, постукивая пальцами по цифровой дощечке, и мне хочется ткнуть ею ему в лицо. – Давай поговорим о твоем ожерелье.

Ожерелье. Я засовываю крестик в карман:

– Нет.

– Со стороны Посла было весьма добрым поступком устроить так, чтобы ты его получила. Как думаешь? – (Я не произношу ни слова.) – В Тот День ты потеряла обоих родителей. Я видел это в твоем файле. И еще вот это.

Он чем-то щелкает на своей дощечке и поворачивает ее ко мне. Там, на экране размером десять дюймов я вижу фотографию своего дома.

Того, что когда-то было моим домом.

И того, что когда-то меня окружало.

Когда-то я видела фотографии этой комнаты. Снимки больших рук, держащих в воде маленькую меня, темноволосого розовокожего младенца, больше похожего на лягушку. Но на этом кадре младенца нет. Нет резиновой уточки. Здесь вообще нет людей, по крайней мере, их невозможно увидеть.

Я вижу лишь край брезента, прикрывающего тела, и то мне приходится очень пристально всмотреться в черное пятно в нижней части снимка. Пятно почти сливается с темным рисунком порванных синих обоев.

Я отвожу взгляд.

Мои глаза наполняются слезами, и я ненавижу себя за то, что позволяю им течь. Слезы обжигают, сползая по моему лицу.

– Это ведь твой дом, так? Там ты жила со своими матерью и отцом?

– И с моими братьями, – машинально уточняю я, прежде чем успеваю себя остановить.

Полковник Каталлус широко улыбается, и я понимаю, что сказала что-то не то.

– Ну разумеется. У тебя ведь было два брата, верно? Пепи и…

– Энджел, – говорю я, закрывая глаза.

Я вижу их перед собой, их грязные коленки и нестриженые волосы, как на фотографии, но не могу рассмотреть их лиц. Уже не могу. Там, где следует быть лицам, видны лишь пустые черные пятна. И такие же черные тени – над их головами, над нашим домом, над нашим городом. И точно такая же тень – над всем миром, тень, что упала на нас однажды и так и не растаяла.

Эти тени подавляют меня. Я не желаю больше их видеть. Я не желаю говорить о них. Я хочу, чтобы Бронзовые Крылышки замолчал.

Я должна его остановить.

Я должна это сделать, и я могу это сделать.

Я снова внимательно всматриваюсь в сидящего передо мной мужчину. Мысленно изучаю его, проталкиваясь мимо холода, который возникает там, где я его касаюсь. Это некая стена из чистого льда, но должно же быть внутри нечто живое, и я ищу трещинку, что-нибудь такое, что позволит мне пробраться внутрь.

Как я и подозревала, лед этот ненастоящий, это просто фасад, и он отступает, как только я сосредоточиваюсь. Один толчок – и бумажная кукла, которая скрывает его сознание, падает, словно осенний листок, словно снежинка.

Она улетает прочь, и я остаюсь наедине с уродливой истиной уродливого ума. С уродливой жизнью.

Я ощущаю, как проникаю вверх и вниз, мимо него, сквозь него… Он мал и испуган, он сжался в комочек. Он скользкий и закомплексованный. Внутри, когда я добираюсь до самой глубины, нет ничего. Пустое пространство с маленьким камушком, что катается туда-сюда, издавая дребезжащий звук, – и это там, где бы следовало быть чему-то другому.

Сердцу. Душе. Но там ничего нет.

Кроме меня самой в настоящий момент.

– Что ты делаешь? – В голосе полковника звучит удивление.

Я не отвечаю.

– Долория!

Теперь он предостерегает, но я не останавливаюсь. Я делаю то, чего никогда не делала прежде. Я нашла новое оружие и хочу его использовать. Я хочу поразить им полковника.

Я вижу лица его мертвых матери и отца. Его кошек. Он тайком покупает для них еду на рынке Блэкхоул.

Бутылка крепкого алкоголя. Пустое кресло.

Но есть и что-то еще… Ну же, давай! Покажи мне! Я хочу увидеть все до конца.

И я вижу.

– Довольно!

Я открываю глаза:

– Какая-то девушка. Вы дали ей умереть. Почему?

Мысленным взором я вижу лицо мертвой девушки, ее язык вывалился изо рта, и я уже ни о чем другом не могу думать. Она умерла не так, как умер падре, – тихо, в церкви. Нет, ее сердце остановилось не потому, что кто-то его остановил. Кто-то причинил ей боль, намеренно. Чтобы заставить ее кричать. Страдать. Просто из жестокости.

Это сделал он. Вот этот человек. Ему нравится причинять людям боль, такую, что я и вообразить не могу. Теперь я увидела достаточно.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

Он протягивает руку и нажимает какую-то кнопку на панели, отключая механизмы комнаты и, как я догадываюсь, отрезая нас от всего Посольства.

Теперь может произойти что угодно. Мы наедине в этой комнате. Он может меня убить, если захочет. Но я все равно не останавливаюсь. Я не могу.

– Кто она? Случайная знакомая?

– Никто, – отвечает он. – Ничто.

– Вроде меня?

Бронзовые крылышки вспыхивают, когда полковник Каталлус встает. Он побледнел от ярости, он так дрожит, что почти не в состоянии говорить.

– Прекрати, Долория! Я не Дитя Икон. Я здесь не для того, чтобы ты меня изучала. – Он глубоко вздыхает и скалит зубы, изображая улыбку. Так вот что он делает в гневе, этот полковник Каталлус. Он улыбается. – Если ты встанешь у меня на пути, я тебя убью. Мне это не составит труда.

Я внутренне содрогаюсь, потому что знаю: он говорит правду. Но я не желаю, чтобы он увидел это и порадовался.

– Так же, как вы убили падре.

– У тебя много спусковых механизмов, Долория Мария де ла Круз. Но ты не беспокойся. Я уверен, мы их все выявим. Так или иначе. – Его губы кривятся.

Пожалуйста, не улыбайся.

– Это будет веселая игра, разве не так?

Я таращусь на него.

Он наклоняется вперед, повышая голос:

– А теперь убирайся из моей головы!

– Заставьте меня.

– Убирайся! Ты меня этим не запугаешь! Я человеческое существо.

На мгновение он застает меня врасплох. Потом я осознаю, что он просто насмехается. Он повторяет мои слова, ну, как бы повторяет.

– Хватит. – Полковник пожимает плечами. – Я не знаю, что тебе там кажется, будто ты увидела, Долория, но ты никогда больше не будешь говорить об этом.

– Или что? – ровным тоном произношу я.

Полковник Каталлус опять улыбается, и мне хочется закричать. Он нажимает на кнопку сбоку от стеклянной двери. Стена прямо передо мной скользит вверх, и я вижу, что это вовсе не стена, а окно.

А по другую сторону окна – Ро.

– Или вот это.

Он нажимает на другую кнопку, и я вижу, как на длинном окне в комнате Ро проецируется мое собственное лицо. Я вижу, как бьюсь в дверь, изрыгая поток почти неразборчивых слов.

– У всех нас есть свои спусковые крючки, – выдыхает полковник Каталлус, явно снова чувствуя себя в своей тарелке.

Лицо Ро краснеет и покрывается потом.

– Ну, Долория? Я почти уверен, что он некое оружие.

Руки Ро сжимаются в кулаки.

По лицу стоящего у двери симпы видно, что ему отчаянно хочется очутиться вне этой комнаты. У него такая экипировка и вооружение, каких я прежде не видела. Но я знаю, почему он там, почему должен находиться внутри.

В пределах досягаемости Ро.

Нет!

Полковник Каталлус улыбается, сильнее нажимая на кнопку. Он наслаждается всем этим, я чувствую.

Долория в комнате Ро кричит все громче и громче. Ро зажимает уши, раскачиваясь взад-вперед на стуле.

Ро, не надо! Со мной все в порядке! Я здесь, рядом!

Стул летит через комнату, потом и стол тоже. Руки Ро уже сжимают горло симпы. Теперь и солдат взлетает в воздух. Он так надежно защищен, что его будет трудно убить. Думаю, это лишь сильнее бесит Ро.

Окно моей комнаты дрожит, когда симпа ударяется об него. Я морщусь, но окно выдерживает. Полковник Каталлус лишь еще шире улыбается.

– Прекратите это! Ро убьет его!

– Это наука, Долория. Ты знаешь, как много времени нам понадобилось, чтобы найти тебя?

– Нет.

Я не могу отвести глаз от Ро. Все остальное кажется незначительным, по крайней мере в этот момент.

– Ты просто не представляешь, какие ценные научные сведения даете нам ты и твой друг.

Объектив камеры, расположенной в углу потолка, следит за Ро, пока полковник Каталлус говорит. То есть я думаю, что он говорит, но я не слушаю его. Я наблюдаю за тем, как умирает симпа. Ро не понимает, что он делает, и остановиться не может.

Может быть, он и в самом деле – какое-то оружие.

Может быть, я действительно спусковой крючок.

Симпа снова ударяется о стену. Она вздрагивает так сильно, что мне кажется – стена вот-вот рухнет. Кровь брызгает на стекло между нами.

Даже полковник Каталлус выглядит слегка удивленным.

– Как я и говорю. Весьма ценно. Определенно того стоит.

Ро. Ради Пресвятой Девы, возьми себя в руки…

– Пожалуйста, – смотрю я на полковника Каталлуса, – остановите его. Я что угодно сделаю.

– Что угодно? – переспрашивает он с мрачным видом.

Я киваю. Конечно. Его ведь заботит только собственная шкура. Он хочет быть уверенным, что ему не нужно меня бояться.

– Я никогда больше не заговорю о вашей личной жизни. Клянусь, полковник!

Он открывает дверь, и я выбегаю наружу.

– Ро! – кричу я.

Солдат застыл в углу комнаты, давясь собственной слюной, хотя Ро к нему не прикасается. Да ему и не нужно это делать. Я вижу алые волны, исходящие от него, энергию, которая заполняет помещение.

– Ро!

Симпа переводит выпученные глаза на меня. Он издает булькающий звук. Полный отчаяния.

Я резко разворачиваю Ро лицом к себе. Из глаз симпы сочится кровь.

– Фьюро Костас!

– Долория… – выдыхает Ро.

Он повторяет мое имя как заклинание, снова и снова, концентрируя алые волны на мне.

Но я даже не вздрагиваю. Я никогда этого не делала.

Я обнимаю Ро, прижимаюсь к его рассвирепевшему сердцу, хотя оно обжигает нас обоих.

ОТЧЕТ ОБ ИССЛЕДОВАНИИ:

Проект «Человечество»

Гриф: Совершенно секретно / Для Посла лично

Кому: Послу Амаре

Тема: Дети Икон

Подтема: Генетика

Список приложений: Свидетельства, обнаруженные во время рейда в убежище бунтовщиков

Записки, сделанные от руки. Перевод прилагается:

ГЕНЕТИКА ЭМОЦИЙ:

Все эмоции контролируются и сдерживаются лимбической системой.

Но наш мозг в процессе эволюции создал некий защитный механизм.

Поэтому наша способность ощущать сдержана, подавлена по причинам, которые ныне устарели.

Лимбическая система определяется нашей ДНК.

Это некая заданная схема.

Если я могу подправить ДНК, заставить ее слегка изменить лимбическую систему, я могу отключить тот механизм, что сдерживает нас.

Сломай тормоза. Открой шлюзы.

Выпусти на свободу истинный потенциал.

Нам он может понадобиться.

Глава 11
Снова вместе

В полной темноте я слышу какой-то звук, что-то постукивает в дверь. Я пытаюсь ответить, пытаюсь просто открыть глаза, но не могу.

Это падре. Я проспала. Свиньи, должно быть, проголодались. Потом я снова погружаюсь в темноту, зная, что иногда даже свиньям следует подождать.

Ро их накормит.

Я могу положиться на Ро.

Тьма густа, и мягка, и тепла. Она твердит мне, что я права, и я засыпаю.

Немного позже я чувствую, как кто-то трясет меня. Должно быть, это Биггер. Я уже должна быть возле плиты.

Я открываю глаза. Я вовсе не в миссии. Я таращусь на дверь Исследовательского отдела № 9В. Я на полу, одной рукой вцепилась в решетку вентиляции. Ро стоит на коленях, глядя на меня сверху вниз, держа меня обеими руками.

– Дол, проснись! С тобой все в порядке?

Он одет, по крайней мере на нем штаны. Волосы стоят торчком. Под глазами у него синяки, а руки перевязаны.

– Должно быть, они тебе что-то подсунули. Я уж думал, ты никогда не очнешься.

Он выглядит больным. Я всматриваюсь в его глаза, пока он ждет, чтобы я все вспомнила. Того охранника, и ту комнату, и чудовищного полковника Каталлуса. Но я все помню.

Мне даже известно кое-что такое, чего не знает Ро. Они меня не одурманивали. Им это было ни к чему. То, как я сейчас себя чувствую – сломленной, опустошенной и истощенной, – пришло из-за того, что я допустила к себе чувства. Мои руки, и рот, и желудок, и глаза – все пересохло и горит. Я пытаюсь заставить взгляд сфокусироваться, но вижу только провода, снова соединяющие меня со стенами палаты.

Я медленно поворачиваю голову.

Поднос с едой стоит на столике рядом с кроватью.

Я поднимаю руку. И вижу повисшую между пальцами тонкую золотую цепочку моей матери.

Но это не имеет значения.

Я не чья-то дочь. Больше – нет, и только не в Посольстве. Я некое оружие, точно так же, как и Ро.

Одна-единственная слезинка выкатывается из уголка моего глаза. Я закрываю глаза, мне незачем видеть, как она упадет.

Потом я чувствую Ро, теплого, как утраченная печь в моей утраченной кухне, он опускается на пол рядом со мной, прижимается головой к моей спине.

– Тсс… Я здесь, Дол. Все в порядке. Мы с этим справимся. Я найду способ, мы вернемся домой.

Его большая ладонь сжимает мою, его крепкая рука прикасается к моей. Сегодня на его лице нет грязи, в волосах нет сора.

И снова я позволяю себе раствориться в далеком мире, где дети не плачут в колыбелях, где нет умолкнувшего радио, нет отцов, превратившихся в тряпичных кукол, нет лишенных крестов матерей.

И где все сердца бьются. Все до единого.

Я слышу, как щелкает дверной замок, и резко выпрямляюсь.

У меня есть всего одно мгновение на то, чтобы осознать: Ро спит, уронив руку на мой живот, придавив меня половиной своего тела.

Потом дверь отворяется и над нами встает Лукас:

– Ох… Виноват. Не думал, что помешаю.

Я вижу, как он беспомощно взмахивает рукой.

Тру глаза.

– Лукас? Что ты здесь делаешь?

Я растерянно смотрю на него, потом перевожу взгляд на Ро.

Ро похрапывает, одна его нога слегка дергается. Наверное, он во сне гоняется за кроликами или симпами. Я ощущаю запах Ро, запах пота, и грязных волос, и коричневой загорелой кожи. Неважно, каким чистым теперь стал Ро, он все равно пахнет как земля, как трава и как океан.

Я снова медленно поворачиваюсь к Лукасу, который отчаянно покраснел. Мне не хочется смотреть ему в глаза.

– Ты ничему не помешал. Мы просто крепко заснули. После… всего. – Я не могу заставить себя упомянуть о разговоре с полковником Каталлусом и обо всем прочем. Я лишь чувствую, как прищуриваюсь. – Но полагаю, ты и сам это знаешь.

Мне незачем объяснять свои слова. Я напоминаю себе, что у Лукаса нет никаких причин заботиться обо мне, точно так же, как у меня нет причин заботиться о нем.

Ро поворачивается, всхрапывая, и это совсем не помогает делу.

– Верно. Все очевидно. Он ведь не мог спать. – Лукас смеется, но не улыбается.

Я понижаю голос. Никому не пойдет на пользу, если Ро проснется прямо сейчас.

– Лукас, я могу тебе чем-нибудь помочь? Ты сюда пришел по какому-то делу?

– Я хочу сказать, что очень сожалею. О том, что было. – В голосе Лукаса звучит настоящая боль. – Просто я знал, что остановить ее невозможно.

– Не надо! – Я вскидываю руку – не могу допустить, чтобы он договорил до конца.

– Они мне обещали, что с вами все будет хорошо.

Он не в силах сказать что-либо еще. Не может сказать, что я оказалась загнанной в ловушку, в угол, что меня изучали и что меня во всем постигла неудача. Что я не сумела ничего сделать для себя и Ро.

Потому что не сумела скрыть от них то, что мы делаем. Точно так же, как Лукас не смог бы остановить их, помешать им заставлять нас делать это.

Поэтому я просто пожимаю плечами:

– Наверное, они боялись, что это заразно.

– Заразно быть Детьми Икон?

– Быть грассом.

– А что, если это и вправду так?

Он долго, пристально смотрит на меня. Как будто на его вопрос есть какой-то особый ответ. Как будто его мать не Посол. Как будто он не знает, к чему приведет вся его жизнь.

Только не к грассам.

Я встаю, ловко выскользнув из-под тяжелой руки Ро.

– Это не так. Можешь сказать им, чтобы на этот счет не беспокоились. Скажи ей. Вы нам не нужны.

Я выталкиваю его за дверь и захлопываю ее до того, как заливаюсь слезами.

* * *

Прошло два дня после нашей, если так можно выразиться, беседы с полковником Каталлусом.

Они больше не присылали за нами. Ни полковник Каталлус, ни Посол.

Ни единого симпы.

Ро остается со мной, в моей комнате. Они должны знать, что он здесь, но если и знают, никто нам и слова не сказал.

В первый день мы были слишком измучены и могли только спать. Но к утру второго дня мы уже умирали от голода, однако никто не приносил нам еды.

Именно тогда мы с Ро решили, что пора обдумать стратегию. Нам необходим план, а не только гнев. Нам нужно найти способ выбраться отсюда.

Пора отважиться и выйти за пределы Исследовательского отдела Санта-Каталины № 9В.

Мы идем по длинным коридорам Медицинского крыла, глядя прямо перед собой, держась одной стороны коридора.

– Ни с кем не разговаривай, – предостерегает Ро. – Нам просто нужно найти какую-нибудь еду.

– Нам нужно гораздо больше, – возражаю я.

– Но сначала еда, – кивает он. – Нам, пожалуй, следует сделать запас. Мы ведь не можем просто выйти отсюда и не знаем, сколько времени уйдет на то, чтобы отыскать путь к бегству.

– Не надо об этом, – говорю я, понижая голос. – Не здесь. – Я показываю на круглые решетки в потолке.

– Понял.

В помещении, на дверях которого написано «Кафетерий», полно народу. Доктора, офицеры, охранники-симпы. Комната огромная, потолки в ней из органического стекла, укрепленного металлическими ребрами, – это напоминает мне скелет какого-нибудь животного, издохшего на нашем поле, чья плоть уже сгнила.

Окна пропускают внутрь свет, если это вообще свет. Снаружи видны только тучи. Так что стекла пропускают внутрь серость.

За столом почти в центре я вижу Лукаса. Один лишь его вид заставляет меня налететь на стул, мимо которого я как раз прохожу, но я беру себя в руки.

Ро позволяет себе коснуться моей ладони, давая мне ощутить его присутствие.

– Спокойнее, Додо. Мы только прихватим пару подносов с едой и исчезнем.

Я стараюсь скрыть улыбку. Ро ничего не спрашивал меня о Лукасе, не спрашивал напрямую, но ему и незачем было. Если честно, это очень не похоже на Ро, и все последние дни мне хотелось самой с ним заговорить. Но, видимо, его «беседа» с симпами была куда труднее, чем моя – с полковником Каталлусом.

В любом случае им больше не придется «говорить» с нами именно так. Не придется, если мы сумеем с этим справиться.

Лукас ловит мой взгляд. Он сидит, выпрямившись, рядом с девушкой с серебристыми волосами, той самой, из вертолета. Там она выглядела почти как привидение, да и здесь кажется не слишком реальной. Теперь, когда я могу рассмотреть ее получше, я вижу, что она тощая, как ствол дикого бамбука. Ее пальцы двигаются, когда она говорит, так и эдак подчеркивая жестами каждое слово. Они сами по себе говорят, ее пальцы, как говорит танец. Это завораживает.

Мое сознание тянется к ней, и я улавливаю ужасные вещи. Катастрофы и какие-то твари. Бури, и лавины, и пожары. Я отшатываюсь, а она поворачивается ко мне.

Странно.

Она не должна была ничего почувствовать, не должна была ничего уловить. Большинство людей этого не могут. Но тем не менее кажется, что она это заметила, точно так же, как заметил полковник Каталлус во время своего дурацкого испытания. Я знаю, что Ро может меня почувствовать, когда я связываюсь с ним. И Лукас, похоже, тоже может.

Но почему эта девушка?

Она болезненно красива, и только тогда, когда ее взгляд решительно устремляется ко мне, я осознаю, что пялюсь на нее.

Ро мягко тянет меня к прилавку с едой. Это напоминание. Он здесь, рядом. Я расслабляюсь, позволяя своему внутреннему теплу распространиться по всему телу.

Мгновение спустя, когда мой поднос нагружен едой, я уже иду следом за Ро к двери.

– Когда выйдем, бросай поднос, просто возьми столько, сколько удержишь. – Ро говорит тихо, слышу его только я.

– Быстрее, – отвечаю я.

Мне не по себе оттого, что мы говорим о нашем плане побега, но поскольку в комнате стоит обеденный шум, я не уверена, что Док может нас слышать.

– Куда это вы направляетесь?

Лукас стоит между нами и дверью. Вид у него самодовольный, как будто он застукал нас за каким-то антипосольским преступлением, что, в общем-то, так и есть.

– Никуда. Обратно в наши комнаты. – Я не улыбаюсь.

Ро придвигается поближе ко мне:

– Здесь слишком много холуев, Пуговица. Так и аппетит потерять недолго.

Лукас хмурится:

– Вы не можете выносить подносы из кафетерия. Это правило Посольства.

Он вызывает страх. И сам это знает.

Я вытолкала его за дверь. Он задет. Вот в чем дело.

Я мысленно тянусь к нему, но все, что ощущаю, – это холодная полоса черного тумана.

– Ну и что, ты собираешься пожаловаться на нас своей мамочке? – Ро почти рычит.

– Нет. Не ей. – Лукас улыбается. – Док? Можешь запереть дверь кафетерия? Здесь, похоже, собираются нарушить протокол.

Я слышу голос Дока до того, как успеваю что-либо произнести.

– Немедленно начинаю процедуру запирания. Двери заперты, Лукас. Персонал Посольства извещен о нарушении протокола. Офицеры вскоре прибудут на место.

Ро напрягается. Я вижу, что происходит в его мыслях. Он почти готов…

Я едва заметно качаю головой.

Нет. Не сейчас.

Мы должны выяснить, что здесь вообще происходит.

Мы должны понять, к чему все идет.

Лукас указывает на стол позади себя. Единственные свободные места в кафетерии за его столом. Ну конечно. Он наверняка сам это устроил.

Или, может быть, никто просто не осмеливается сесть рядом с ним.

Кроме девушки с серебристыми волосами.

– Ладно, поедим побыстрее, – вздыхает Ро.

Я не хочу есть.

Я знаю, что, если подойду туда, мне придется оказаться рядом с девушкой, в сознании которой содержатся ужасные вещи, и говорить с Лукасом, который притащил меня сюда, к своей матери.

И еще здесь много новых людей с запутанными жизнями и перемешанными эмоциями, людей, которых мне поневоле придется ощутить или предпринять изнуряющие усилия для того, чтобы их не ощущать.

Мне хочется бежать.

Но я иду за Лукасом к его столу.

Ро пинком отодвигает стул и садится за стол, почти роняя свои подносы, нагруженные хрустящими ломтями хлеба, кусками мягкого сыра, цельными фруктами и горстью орехов.

Лукас окидывает взглядом два подноса Ро, поставленные один на другой; на каждом из них горы еды.

– Не смущайся. Тебе действительно следует постараться что-нибудь съесть.

– А тебя, Пуговица, ждет блестящее будущее в качестве комедианта.

Ро откусывает основательный кусок хлеба.

Никто больше не говорит ни слова. Девушка выглядит так, словно ей хочется ткнуть вилкой в лицо Ро.

Я сажусь между Ро и Лукасом, напротив девушки с серебристыми волосами. Я гадаю, смогу ли съесть хоть что-нибудь, сидя так близко к настолько тревожащей персоне. Даже одежда у нее серая и серебристая, таких цветов, которые подчеркивают стальную холодность помещения вокруг нас. Как будто девушка надела нечто вроде установленного по форме камуфляжа.

Лукас игнорирует Ро и обращается только ко мне:

– Я рад, что ты чувствуешь себя лучше. Ешь. Мы тебя подождем, если хочешь. А потом можем показать вам тут все. Ну, я хочу сказать, если тебе захочется.

Он отпивает немного воды, делая вид, что все в порядке. Как будто не он запер нас в этом помещении или не он сдал нас Послу. Но я хочу напомнить ему об истинном положении дел.

Море бушует…

– Я не голодна.

Я умираю от голода, но знаю, что права; я точно так же не смогу ничего съесть в этой комнате, рядом с этими людьми, как не могу и сбежать.

Девушка с серебристыми волосами наблюдает за нами, но не перестает шевелиться, как будто она вся – сплошная совокупность движений, а не просто какой-то человек. Я отвожу взгляд, но все равно ощущаю ее. Внутри она вовсе не тихая и не счастливая. Я стараюсь держать глаза широко открытыми, не позволяя себе моргнуть. Я боюсь, что если моргну, то снова увижу за ее глазами все те несчастья. Она не желает, чтобы я их видела, это я отлично знаю. И гадаю, что именно она скрывает и почему.

– Ты та самая девушка, которую нашел Лукас. Я тебя видела – в тот день, на берегу. Рядом с Трассой.

Это звучит как обвинение в чем-то, почти в преступлении. Она произносит имя Лукаса так, будто это название какого-то посольского праздника, оно буквально звенит в огромном пустом пространстве.

Счастливого Рождества. С Новым годом. Лукас Амаре.

Насколько я знаю, его день рождения здесь и в самом деле праздник.

– Дол, – говорит Лукас. – Ее зовут Дол.

– В самом деле? Какое странное имя. – Девушка не улыбается, и я осознаю, что она не шутит.

– Вот как? – Я тоже не улыбаюсь. Впрочем, ей, похоже, все равно.

– Оруэлл? Расскажи нам об этой особе, Дол, пожалуйста. – Девушка поднимает голову, говоря это, и чуть повышает голос, глядя в центр стола.

Еще до того, как слышу ответ Дока, я замечаю круглую решетку в центре столешницы. Девушка обращается прямо к Доку и чувствует себя спокойно. Он не может причинить ей вреда, этот Док-без-тела. Так что вполне объяснимо то, что она предпочла бы его всем остальным.

– Конечно, Тимора. Что бы ты хотела узнать?

Док произносит ее имя с предельной четкостью, делая одинаковые ударения на каждом из слогов. Ти-мо-ра. Ро чуть не падает со стула. Он здесь уже три дня, но еще не привык к бестелесному присутствию Дока. Что ж, жизнь в землях грассов не приучает к такому.

Девушка окидывает меня изучающим взглядом, сверху донизу.

– Начни со списка ее преступлений, Оруэлл. Полагаю, он длинный.

– Начну прямо сейчас.

– Ти-мо-ра? Понимаю теперь, почему ты так чувствительна к именам. – Я пожимаю плечами. Просто не могу удержаться.

– Она просто Тима, – говорит Лукас, делая глоток из своей чашки. И бросает на Тиму многозначительный взгляд. – А она, как я уже сказал, Дол.

– Как угодно.

Мы с Тимой произносим это одновременно – и тут же изумленно таращимся друг на друга.

Ро поднимает взгляд от яичницы и картошки, которыми набивает рот, и замирает, чтобы посмотреть мне в глаза.

Тима берет серебряную чашку, и я впервые вижу ее руку. Она покрыта разноцветной вышивкой сложного рисунка. Рубцы от вышивки – куда более устойчивые, чем наколки хной или чернилами, – приподнимают каждую нить, выстраиваясь в тонкие линии, которые вскоре поглотят сами стежки.

Это кровавая татуировка. Я впервые вижу ее собственными глазами. Я не могу понять, что именно изображено на руке, но три цвета нитей закручиваются в три раздельные спирали. Нечто вроде инь и ян, только из трех частей.

Я поневоле представляю, как игла протягивается сквозь кожу, таща за собой нить. Боль просто чудовищная.

Мой пульс ускоряется. Тима видит, что я смотрю на ее татуировку.

– Кто это с тобой сделал? – От рисунка у меня болят глаза.

Тима проводит пальцем по нитям:

– Я сделала это сама.