Текст книги "Идолы"

Автор книги: Маргарет Штоль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 11
Птицы Белтера

Я чувствую, как у меня подгибаются колени.

– Подойди, сядь, Долория. Не возражаешь, если я буду звать тебя Долли? Так называл тебя в своих письмах Флако. Не знаю, почему я сразу все не сопоставил. Долли. Долория. – Епископ улыбается, а я качаю головой, опускаясь на твердый стул перед его столом.

Падре называл меня Долли. Епископ. Падре. Братья.

У меня кружится голова, потому что весь мой мир вертится. Подступают слезы, нежеланные, непрошеные. Мои чувства по отношению к падре – те, которые я так тщательно пыталась скрыть, – внезапно вырываются на поверхность. Я и не осознавала, как тосковала по нему, пока не увидела его улыбку в других глазах.

Мне хочется броситься к Епископу и обнять его, а потом врезать ему как следует по физиономии за то, что он живет, тогда как падре умер.

– Нам нужно о многом поговорить. – Епископ с терпеливым видом откидывается на спинку своего стула, и та потрескивает. Он ждет, пока я возьму себя в руки, и мягко улыбается. Точно так же, как падре. – Ты такая юная, Долли. Намного моложе, чем я представлял. Моложе, чем можно было подумать, читая письма Флако. Ты выглядишь недостаточно взрослой для того, чтобы возглавлять Сопротивление грассов.

– Да разве я это делаю? – Я смахиваю со щек слезы, пытаясь сидеть прямо, как пожелал бы падре.

– А как еще это назвать? Отдыхом?

– Не знаю. Может, выживанием?

Епископ улыбается мне:

– Мне кажется сейчас, что я знаю тебя с самого детства. Брат говорил о тебе так, словно ты была его дочерью. А потом, после того, что случилось в Хоуле… – Епископ пожимает плечами. – Ну, ты ведь знаешь, как солдаты болтливы. Так что историй можно услышать множество. И это совсем не то, о чем рассказывал брат.

Он говорит о моей силе. Вот о чем. Епископ не знал о моей силе.

Я не в состоянии думать. Человек, что сидит напротив меня, слишком сильно напоминает мне старого священника из миссии Ла Пурисима, которого я с детства любила как отца. И наверное, я догадалась обо всем сразу. Ну, какая-то часть меня. Еще до того, как Епископ сказал хоть слово, до того, как я очутилась на жестком деревянном стуле, на котором теперь сижу. Вот поэтому я так быстро ему поверила, сама не понимая, почему это так.

Флако. Ну конечно. У него было прозвище. Худышка. И семья. Брат. Родители.

Наверное, из-за того, что я не предполагала когда-нибудь снова увидеть падре, я и не узнала его брата, стоявшего прямо передо мной.

Не узнала и самого падре – в юности. А следовало бы.

Флако.

Я улыбаюсь и смотрю на Епископа, теперь уже действительно внимательно смотрю на него. И так отчетливо вижу лицо падре, как будто сижу перед ним.

И более того.

Все это. Это мгновение. Мне кажется, что все это уже было прежде, но это не так. Это не воспоминание, пока нет. Это все еще просто ощущение.

Я показываю на серебряные значки на отворотах Епископа. Те, что похожи на три буквы V.

– Что это?

– Знак различия грассов. Он говорит о том, что я могу командовать людьми и должен защищать жизни.

– Но форма. Очертания. Что они означают? Я никогда раньше такого не видела.

– Ты никогда не встречалась с офицерами грассов?

– Только с Фортисом.

Епископ старается сдержать улыбку.

– Да, конечно. Ладно. Полагаю, в определенном смысле это правда.

– Так что с формой?! – не желаю отвлекаться я.

Епископ откалывает значок со своего воротника и протягивает мне:

– Разве ты сама не видишь, Долория? Это птица.

Я верчу его в пальцах – гладкий, прохладный, изящный.

– Но я думала, что все птицы погибли. – Я хмурюсь. – Они упали с неба. Перед Тем Днем. Падре… Твой брат… Он так мне говорил. – Я с трудом произношу слова.

– Не все. Только те, что оказались поблизости от Икон. А эта птица – надежда. Эта птица означает веру в то, что они вернутся. Что однажды Земля снова будет принадлежать человечеству.

– И птицам, – добавляю я.

Епископ улыбается:

– Конечно, и коровам, и свиньям, включая всех детей Рамоны.

– Он любил эту глупую свинью, – говорю я, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

– Конечно любил. Ее назвала Рамоной наша мать. Он тебе не рассказывал об этом?

Я тоже улыбаюсь.

А Епископ продолжает:

– Все это и представляет вот эта птица. Жизнь для всех нас. И то, за что стоит сражаться, и даже то, ради чего стоит умереть.

Он говорит точно так же, как его брат, этот Епископ. Они так похоже разговаривают.

– Ты действительно в это веришь?

Меня вдруг охватывает любопытство, может ли он и меня заставить верить во что-то. Как заставлял падре много лет подряд.

Они не могут этого сделать, говорю я себе. Больше не могут. Как бы мне самой этого ни хотелось.

– Надежда – существо с крыльями. Это строчка из одного старого стихотворения. Кажется, Эмили Дикинсон. – Епископ усмехается. – Возможно, она тоже была бунтаркой.

Я возвращаю ему значок.

– Ты не ответил на мой вопрос. – Мне неприятно это произносить, но ведь это правда.

– Ты должна надеяться. Ты должна верить, что все станет лучше, что есть причина продвигаться вперед.

– Но так ли это? Ты действительно так думаешь? Несмотря на Дом Лордов, и Посольства, и отсутствие энергии, несмотря на корабли, и Иконы, и стройки, и Безмолвные Города? – (Епископ кивает.) – После того, что они сделали с твоим братом? И с Фортисом?

Эти слова вылетают прежде, чем я успеваю поймать себя за язык. Епископ постукивает по бухгалтерской книге, лежащей на его столе.

Даже эта книга напоминает мне о падре. И даже потеря Фортиса напоминает мне о потере падре.

– Это не так-то просто, – наконец говорит Епископ с улыбкой. – Надежда – хрупкое существо. Но без надежды нет ничего. Надежда – это то, за что мы сражаемся.

– У меня нет времени на пустяки. Я просто стараюсь выжить, – отвечаю я, – как и все остальные.

Только они не сумели – Фортис, падре, мои родные…

– Зачем? – Епископ постукивает пальцами по столу.

– Что – зачем? – Я растеряна.

– Если у тебя нет надежды, зачем хлопотать? Какой в этом смысл? Зачем вообще пытаться выжить? – Епископ продолжает барабанить пальцами. И не желает смотреть на меня.

– Я должна.

Должна ли я?

– Почему?

– Потому что…

Я не знаю.

– Почему потому что?

– Потому что он этого хотел. – Я произношу это с запинкой и оттого, что это правда, внезапно застываю.

Вот оно. Вот в чем дело.

Так оно и всегда было.

Я удивлена, но стоит ли удивляться? Разговоры в тот день моего рождения. Та книга. Уроки…

Падре учил меня сражаться.

Епископ улыбается:

– Вот теперь ты говоришь дело. Может, это и есть борьба?

Мне жжет глаза. Мне наплевать, если выступят слезы. Я столько раз плакала перед этими теплыми карими глазами, пусть они и принадлежали кому-то другому.

– Я всего лишь девчонка из страны грассов. Я не солдат. Я не лидер. Я ничего не могу.

Мне становится легче просто потому, что я это произнесла, что-то вроде исповеди за кухонным столом. Епископ смотрит на меня так, будто я совсем еще ребенок. У него добрая улыбка, улыбка человека, который позволяет свинье ночью забираться в его постель, и воспоминание об этом так сильно, что у меня невольно перехватывает дыхание.

Как редки теперь такие улыбки…

Как много времени прошло с тех пор, как я видела такую улыбку.

– Разумеется, ты можешь, Долли. Ты сражаешься с того самого момента, как родилась на свет. Для тебя каждый день – борьба. И ты гораздо больше, чем просто солдат. То, как ты живешь, то, как ты чувствуешь… Ты живее многих из нас. Ты более человечна. Я бы отдал десяток лучших своих белтеров за одну Долорию де ла Круз. – Он протягивает руку через стол, чтобы сжать мою ладонь.

Я не хочу, чтобы наваждение исчезало. Для меня этот человек и есть падре. И пока я слушаю его, лицо Епископа тает, а через деревянный стол на меня смотрит лицо падре. Я чувствую себя так, словно опять сижу на деревянной скамье у длинного деревянного стола вместе с моим падре. И эта деревянная скамья и есть мой дом.

Вот так я и должна двигаться дальше, говорю я себе. С этим человеком. С Епископом, который вовсе не епископ, с падре, который совсем не падре, и с Фортисом, который не Фортис, но который делает всех их живыми для меня.

Он наполняет меня надеждой. Надеждой и легкостью.

Наверное, можно было бы сказать, что он моя серебряная птица, единственная, какая у меня есть, и единственная, какую я вообще видела.

Если не считать моих снов.

Я наклоняюсь на стуле вперед:

– Епископ, мне нужна твоя помощь.

– Все, что угодно.

– Дело не только во мне. – Я смотрю на него. – Это касается всех нас.

– Детей Икон?

– Всех пятерых, – киваю я.

– Пятерых?

И снова я начинаю свое повествование. Рассказываю Епископу историю моих снов. Говоря все это, я достаю из нагрудной сумки нефритовые фигурки. Но сначала моя рука натыкается на обломок Иконы, и на мгновение я замираю, ощущая его успокоительное и в то же время тревожащее тепло. И в тысячный раз я представляю, как выбрасываю его, но все равно этого не делаю. Не могу. Обломок каким-то образом словно стал частью меня самой, как метка на моем запястье. Я оставляю его в сумке.

Нефритовые фигурки – вот о чем я хочу рассказать.

И ни о чем больше. Пока – нет.

Когда я заканчиваю рассказ, Епископ берет со стола одну фигурку за другой и начинает составлять в аккуратную линию, вовсе не осознавая этого.

Не отводя глаз, он открывает ящик стола.

И я вижу в его руке резной кусочек слегка побитого зеленого камня. Еще одна фигурка. Часть того же самого комплекта, вырезанная той же самой рукой. Епископ ставит ее рядом с моими.

– Это не может быть совпадением. – Он смотрит на меня. – Куда больше похоже на некий знак.

Изумрудный Будда.

– Я в это не верю.

Шахматная фигурка из моего сна, та, которую мне дала маленькая нефритовая девочка.

– А ты поверь, – говорит Епископ. – Эта фигурка принадлежала моему брату.

– Откуда он ее взял? И зачем, почему? – с любопытством спрашиваю я.

– Думаю, в Хоуле. Он любил собирать всякую всячину, мой брат. Он ведь и тебя нашел, разве не так? – (Я молча киваю.) – Но я никогда не понимал, зачем он прислал мне эту вещицу. По крайней мере, до этого момента. Подозреваю, – с улыбкой продолжает Епископ, – он сделал это для тебя. Может быть, тоже видел сон вроде твоего. Возьми ее. – Он подталкивает фигурку ко мне. – Восточная Азия… – медленно произносит Епископ. – Наверное, именно она тебе снилась. По крайней мере, судя по тому, что ты описала.

– Так это место существует?

– Поля, покрытые водой? Рис сажают в воду. На тех полях, о которых ты рассказала. Думаю, тебе снился рис-сырец и прочее.

– Продолжай, – прошу я, изо всех сил стараясь не позволить себе верить ему, не пробуждать в себе надежду.

– Деревья без вершин – это джунгли, так они выглядят снизу. Золотой храм на холме – ну, едва ли это Америка. Скорее всего, Азия. Может быть, Восточная. Или Южная.

– А море зелени? Все зеленое?

– Чем больше зелени, тем южнее. Я же говорю, предполагаю, что это Восточная Азия, может быть, Колонии ЮВА. Если судить по рекламным брошюрам. Там тоже стройки Лордов…

Это же по другую сторону моря. Дальше, чем я могла себе вообразить.

Епископ берет нефритовую фигурку обезьяны, так и эдак поворачивает ее. Потом хмурится:

– Послушай, Долория, Фортис когда-нибудь говорил тебе, что раньше работал в Колониях ЮВА?

– Он там работал?

Епископ кивает:

– Похоже, ты очень многого не знаешь об этом мерке. – Он хмурится. – Не знала. Как я уже говорил, сочувствую твоей утрате. Всем твоим утратам.

Я тяжело сглатываю.

– Думаешь, ты можешь мне помочь? – Я вопросительно смотрю на Епископа.

Он снова неторопливо кивает:

– Мы, наверное, сумеем установить количество золотых храмов, которые расположены на холмах и видны с рисовых полей. По крайней мере, можем попытаться.

Впервые он говорит нечто логичное. Возможно, логичное. Ужасающе логичное.

Я нервно повожу плечами. Епископ достает какую-то карту, проводит маршрут между нами и Калифорнией, между Калифорнией и Восточной Азией.

– Снаружи сейчас довольно жарко. Расположение симпов на карте не обозначено. И не только вокруг нашей горы. Но отсюда и до Хоула их буквально море.

– Епископ, у меня нет выбора.

Он кивает, постукивая по карте:

– Ладно. Если тебе нужно добраться до Восточной Азии, то я знаю корабль, который отправится туда из Портхоула не позже чем через три дня. Это самый обычный рейс. И там есть отличная компания продажных солдатиков. Так что, возможно, мы сумеем тебя на него посадить, если ты уверена, что так нужно.

Три дня.

Я почти ощущаю, как маленькая птица трепещет крыльями, когда слышу эти слова.

– Но, Дол, даже если ты переберешься через Новый Тихий океан, на той стороне все будет совсем по-другому. Ты можешь оказаться в опасности, едва сойдешь на сушу. И куда бы ты ни отправилась, не найдется никого, кто помог бы тебе. Никого, кому ты сможешь доверять.

Я встаю:

– Ничего нового ты не сказал. Я поговорю с остальными.

Произнося это, я уже знаю ответ. Не осталось никого, кто помог бы нам, нигде. Больше не осталось. И не важно, если даже кто-то хочет это сделать.

Но мы воспользуемся случаем.

В конце концов, что нам терять?

Я лежу в темноте, прислушиваясь к дыханию Тимы. На несколько мгновений это успокаивает, когда видишь другого человека в забытьи.

А потом уже нет.

Для девчонки из страны грассов очень странно и необычно иметь удобную постель и все же не найти ничего похожего на покой.

В эту ночь кровать кажется мне могилой.

Я верчусь с боку на бок и терзаю себя мыслями. Это вроде отдирания подсохшей корочки с глубокой царапины, только еще хуже, потому что такая «царапина» никогда не заживет. И я все равно продолжаю ее бередить.

Три дня.

Корабль отходит всего через три дня.

Вправду ли я настолько храбрая?

Могу ли я действительно сделать то, чего хотел Фортис, оставить его позади и отправиться в Восточную Азию, или в Уош, или в Колонии ЮВА без него? Даже без воспоминаний о нем?

И все это из-за моих снов?

Я верчусь так и эдак, меняя положение тела, зарываясь лицом в подушку.

Это уже слишком. Я не знаю ответов. Вопросов слишком много.

Может быть, мне хочется быть маленькой.

Может быть, мне хочется быть маленькой, и пустой, и поверхностной. Может быть, я хочу, чтобы моя жизнь состояла из мелких проблем и небольших решений.

Что съесть на завтрак. Куда пойти или не пойти. Что сделать или не сделать. Что может понравиться, а что – нет.

Кого любить.

Но так ли все это мелко? И может ли это иметь значение?

Если бы моя жизнь действительно была такой незаметной, была бы тут какая-нибудь разница? Откуда мне знать?

Маленькие чувства? А что это такое?

Я могла бы просыпаться со спокойным сердцем.

Я могла бы видеть лицо, меняющееся с каждым днем рождения, и не увидеть собственной смерти.

Я бы спокойно радовалась солнечному свету, не ожидая, что вот-вот набегут тучи.

Я была бы добра к себе. В меру.

Была бы я тогда счастлива? Неужели счастье и в мелких чувствах тоже? Может ли быть такое?

Я закрываю глаза и думаю об этом, но сон ко мне не приходит.

Поэтому я делаю то же, что и всегда. Я перестаю искать покоя. Вместо этого я встаю.

Я должна. Это все, что я умею делать.

Поэтому я одеваюсь и беру свою нагрудную сумку. Сую ноги в старые армейские ботинки. Такие знакомые. И ужасно неудобные.

И тут я замечаю, что кровать дрожит под моим сложенным свитером. Я беру его и смотрю на потолок, где начинает раскачиваться светильник.

Судорожно вздыхаю, прижимая ладони к вискам. В голове у меня разражается буря, череп готов взорваться. Тысячи пронзительных голосов зовут меня, все сразу, и я не могу разобрать ни слова из того, что они кричат.

Стоп!

Угомонитесь!

Я не понимаю!

Пытаюсь понять, не землетрясение ли это. Ощущение такое, словно находишься рядом с Трассой, когда приближается поезд.

– Тима, – говорю я, – что-то происходит…

– Знаю, – отвечает та.

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, но в этот момент она резко дергает меня, и мы забиваемся под маленький стол, стоящий в комнате.

Такое знакомое голубое свечение начинает разгораться вокруг нас, окружать нас.

Тима, которая пытается защитить меня, как она всегда это делает.

А потом стены начинают оседать.

А потом крики раздаются уже вокруг меня.

А потом начинают бешено выть сирены.

ДОНЕСЕНИЕ В ГЛАВНОЕ ПОСОЛЬСТВО

ОТДЕЛЕНИЕ В ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

ПОМЕТКА: СРОЧНО

ГРИФ: ДЛЯ ЛИЧНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ

Подкомитет внутренних расследований 115211В

Относительно инцидента в Колониях ЮВА

Примечание. Свяжитесь с Джасмин3к, виртуальным гибридом человека 39261.ЮВА, лабораторным ассистентом доктора И. Янг, для дальнейших комментариев, если понадобится.

ХЭЛ2040 ==› ФОРТИС

06/07/2046

Персей Поиск/Данные о грузе

//соединение начато;

ХЭЛ: Краткая информация о моих исследованиях и анализе. Пожалуйста, прочти в свободную минуту следующие заметки.;

По мере приближения астероида ПЕРСЕЙ появились более подробные сведения о том, что выглядит как дополнительный груз. Выглядит как нечто не военного назначения. Возможно, биологическое.;

К несчастью, контейнеры с грузом защищены (так же, как НУЛЛ), и это пресекает все попытки определить содержимое.;

Однако можно прийти к заключению, что именно подобная защита может означать, что материалы биологические или же это сверхчувствительная электроника?;

Все мои попытки проникновения сквозь внешние системы защиты ПЕРСЕЯ не дали дополнительных данных о грузе. Но может быть, то, что малыш НУЛЛ сообщил нам о своих целях, подскажет верное направление?;

Что касается НУЛЛА, который должен знать гораздо больше, чем готов рассказать, я уверен, что все прямые упоминания и расспросы относительно хрупкого груза заставят сработать его защиту, и таким образом никакие доступные мне средства не помогут.;

//соединение завершено;

Глава 12
Конец идиллии

– Наклони голову. Двигайся. Держись сбоку, рядом со стеной!

Тима выкрикивает приказы, и я машинально делаю то, что она велит. Тима не растерялась. Она была подготовлена к моменту вроде этого – к моментам такого рода – всей своей жизнью.

И она прижимает к груди Брута так, словно это плюшевая игрушка.

Землетрясение? В самом ли деле это оно?

Мы пробираемся сквозь безумную толпу белтеров, наводнивших коридоры, направляясь, как то следует по инструкции, к баракам, где спят парни. К тому времени, когда мы проталкиваемся сквозь дверь в эту комнату, я вижу, что длинные ряды кроватей пусты. Как и стойки для оружия.

И только в этот миг мы осознаем наконец, что не природная катастрофа сотрясла стены, а сражение. При землетрясении оружие не нужно.

Ружья исчезли, потому что их забрали люди.

Солдаты исчезли, потому что кто-то нас атакует…

Симпы, думаю я.

Это симпы, надеюсь я. Ужасные, но все-таки люди.

А другая возможность настолько пугает, что о ней и думать не хочется.

Потом я ощущаю, как меня касается рука Ро. Он тяжело дышит, будто обежал все коридоры Идиллии, разыскивая меня. Наверное, так оно и было на самом деле.

– Дол, – говорит Ро, задыхаясь. – И Тима. Вот вы где.

Из-за его спины выходит Лукас. Он обхватывает меня за талию и на мгновение так крепко прижимает к себе, что мои ноги почти отрываются от земли.

Он ничего не говорит, но я вижу его мрачные глаза и ощущаю его пульс, когда обхватываю его за шею. Я могу прочесть каждый тяжелый удар его сердца.

Ничего не случится с тобой, Дол. Никогда. Обещаю.

Потом я осознаю, что, пожалуй, я и ощущаю Лукаса, но сами эти слова исходят откуда-то еще.

От кого-то еще.

Это Ро. Я слышу, как он тянется ко мне, отчаянно, бессознательно, и это чувствуется как наше последнее общее мгновение.

Это в прошлом.

Однако мое сердце отчаянно колотится.

Когда я снова чувствую под ногами твердую землю, то уже знаю, что не стоит сейчас прислушиваться к собственному сердцу или к чьему-то из окружающих.

Потому что мы вдруг оказываемся среди множества солдат, заполнивших коридоры горы Белтер, в то время как на нас нападает некий невидимый враг.

В главном ангаре мы смешиваемся с толпой мужчин, стремительно открывающих ящики с амуницией и вооружающихся до зубов. Ро хватает патронташ, и я повторяю его движение, надевая на себя такой же. Как будто с рождения знала, как поступать с патронташем.

Лукас и Тима без слов делают то же самое. Вокруг царит отчаянный шум, хотя вроде бы никто ничего не говорит. Сирены все равно заглушат любые слова.

Перед нами появляется Епископ:

– Вы в порядке? Все вы?

Он окидывает нас взглядом, пересчитывая. Девчонка-грасс, Горячая Голова, Пуговица, Трусиха. Более или менее в порядке. Мне не нужно заглядывать в его сознание, чтобы убедиться в этом.

Однако времени нет, и Епископ быстро говорит:

– Туннели разрушены. Каким-то образом. Разведчики никого не видели, так что я не знаю в точности, что происходит, но мы должны поспешить. Центральный коридор оседает. Если он обрушится, мы через несколько минут окажемся отрезанными от внешнего мира.

Комната вокруг меня вздрагивает, с потолка летят куски камня. Я отгоняю панику и кричу сквозь общий шум:

– А они могут вот такое сделать? Отряд симпов?

– Нет. Никто на Земле такого не может. – Епископ наклоняется ко мне и слегка понижает голос: – Ты понимаешь, о чем я, Долория?

Нет. Я не понимаю. Я не хочу понимать. Я хочу, чтобы все вернулось обратно, чтобы нашими врагами были всего лишь люди.

– Это Безликие, – говорит Лукас. – Иконы. Они растут. Мы ведь уже такое видели, пусть и не здесь.

– Нет! – Ро в бешенстве взмахивает пистолетом. Но стрелять не в кого и не во что. – Я этого не допущу!

– Посмотри туда.

Епископ показывает на потолок пещеры над нами, и я вижу нечто черное и острое, высунувшееся в щель между камнями. Дождь обломков летит вниз каждый раз, когда один из новых угловатых корешков пробивает потолок. Лукасу явно нехорошо.

Тима пристально смотрит на корни:

– Да, верно, это Иконы. Мы ведь и раньше думали, что они соединяются между собой под землей. А теперь знаем точно.

Епископ кивает:

– Похоже на то, что они разрастаются. Как будто что-то ищут. – Ему незачем продолжать, но он все-таки говорит: – Как будто корни, которые тянутся к воде. Или к вам. Может быть, эта штука пришла сюда за вами.

– Это невозможно, – качает головой Тима.

– Нет. Нет, нет, нет! – бормочет Ро.

Он направляет пистолет на ближайший черный корешок и спускает курок, и мы все пригибаемся. Гром выстрела разносится вокруг, летит пыль.

Ро подходит к корню, но тот невредим. Конечно невредим, думаю я, вспоминая тот мощный взрыв, который понадобился, чтобы разрушить первую Икону.

– Это бесполезно. Они везде. Ползут из земли, – говорит Епископ. – Они в стенах вокруг нас. В самой земле. Эта штука растет, она к чему-то тянется, и гора разрушается.

Лукас поворачивается ко мне:

– Дол, ты должна в этом разобраться, ради нас. Почему это… Почему они преследуют нас? Что ты улавливаешь?

Лукас протягивает ко мне руку. Я смотрю на него, потом на Ро, и тот неохотно кивает.

Ро знает меня лучше, чем кто бы то ни было, даже лучше, чем Лукас. И меня, и то, что я могу сделать.

– Пуговица прав. Тебе нужно просто впустить это в себя. Уверен, ты можешь ощутить, что бы оно ни делало. Мы должны знать.

Ро говорит тихо, его тон звучит почти утешающе. Если не считать смысла того, о чем он меня просит. Лукас бросает на Ро бешеный взгляд, и даже Тима кажется испуганной.

– Я не хочу этого делать, Ро. Я боюсь.

Обычно моя сила не пугает меня, но на этот раз все иначе. Чем бы ни была эта штука в горе, я не хочу ее ощущать. Я не хочу прикасаться к ней. Даже мысленно.

Перевожу взгляд с Ро на Лукаса. Вижу боль в глазах Лукаса. Ему неприятно, что Ро продолжает на меня влиять, тем более в такой момент.

И не просто влиять.

Я не могу изменить историю. Я не могу изменить истину. И я не могу помешать Ро влиять на меня.

В особенности сейчас.

Они все зависят от меня. Я против растущей, распространяющейся Иконы. Только не снова. Я не могу сделать это еще раз. Но у них нет ничего, кроме меня.

И потому, когда Ро протягивает мне руку, я ее принимаю. Тепло вливается в мое тело, растекаясь вверх.

Потом я протягиваю вторую руку Лукасу.

Он колеблется. А я – нет.

– Пожалуйста, Лукас. Мне нужно… Мне нужны вы оба. Моих собственных сил недостаточно. Только не тогда, когда мир вокруг рушится.

Я чувствую, как Лукас смягчается, он берет мою руку и целует ее. В ту секунду, когда его губы касаются моих пальцев, я ощущаю Лукаса. Он здесь, рядом, всем своим существом, точно так же, как Ро, и пламя его настолько же ровное, насколько безумен огонь Ро; пламя, которое согревает, вместо огня, который сжигает.

Я нуждаюсь в них обоих. И всегда буду любить их обоих.

И вот я тянусь мыслью, оставляя позади людские сердца, пока наконец не нахожу путь сквозь хаос внутри горы к хаосу вне ее – к тому, что осталось в темноте. Я проталкиваюсь все дальше и дальше, все глубже и глубже, потому что могу это сделать.

Потому что я не одна в этой тьме.

Это совершенно ясно – идеально, болезненно ясно, – и хотя я не желаю этого говорить или верить в это, я верю.

Я тебя ощущаю, говорит тот самый голос.

Нулл. Таково имя голоса из моего сна, так он себя называл. И именно этот голос я слышу сейчас.

То же самое слово, что было на уме у Фортиса, когда его уводили Лорды.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю я вслух.

Я вижу, как остальные растерянно смотрят на меня. Но у меня нет времени на объяснения. Вместо этого я закрываю глаза и сосредоточиваюсь на голосе.

Ты по-прежнему образец красоты. То, как бьется твое сердце, – это как шар пульсирующего газа. То, как течет твоя кровь, – это как река.

– Почему ты нас преследуешь? В чем причина? Просто скажи мне. Ты не должен этого делать!

Я кричу, я знаю, что кричу, но не могу сдержаться. Я не хочу связываться с этой штукой мысленно. Я хочу просто использовать свой голос.

Мне кажется, что так безопаснее, даже если на самом деле все иначе. И только в этот момент я осознаю, насколько испугана.

Нет, это ты просто скажи мне, говорит голос. Почему это так? В тебе все растет, ты растешь, рядом с тобой все растет. Растет, и меняется, и умирает. Ты есть движение, и скорость, и развитие, и распад. Ты есть вселенная во всех ее измерениях и масштабах.

Я кричу изо всех сил, так громко, как только могу:

– Я хочу, чтобы ты остановился! Я хочу прекратить все это! Оставь нас в покое! Убирайся из моей головы!

Ты поглощаешь все, а потом поглощаешь самое себя. Ты есть свое собственное разрушение. Вся твоя жизнь есть разрушение.

– Это неправда! Мы создаем, а не разрушаем! – Мой голос звучит еще громче, но я не могу заставить это слушать меня.

Разрушение подчиняет. Разрушение – твоя жизненная сила.

– Нет! Нет… Ты не прав!

Впусти меня. Я разрушу тебя прекрасным образом. Достойно. Я помогу тебе уничтожить твое прекрасное «я».

– Убирайся! Ты меня слышишь? Убирайся из моей головы! – Я буквально визжу.

А потом открываю глаза.

Мои друзья окружают меня, но их лица кажутся мне незнакомыми, они как жемчужины в ожерелье. Нить человеческих голов.

Они кажутся настолько далекими от меня, что мне трудно вспомнить, что я одна из них.

И я настолько измождена, что почти не в силах говорить.

– Да, я его чувствую, – произношу я наконец. – Оно тянется ко мне. Оно вроде моей тени.

– Ищет тебя? Или просто нашу базу? – Епископ наклоняется ко мне.

Я изо всех сил стараюсь вытолкнуть тени из своей головы. Прогнать Нулла.

– Оно меня ощущает, так я думаю. И я не сумасшедшая. Я ничего не выдумываю. Оно здесь, потому что знает, что здесь я.

– Мне бы как раз хотелось, чтобы ты сошла с ума… Ну или, по крайней мере, ошибалась. – Ро прижимается лбом к моему плечу, и я чувствую, как расправляюсь внутренне, как растет моя сила.

– Оно постоянно говорит о разрушении. О том, чтобы уничтожить нас. Может быть, оно только нас и ищет?

Пальцы Лукаса крепче сжимают мою руку, и мое сердце начинает биться быстрее. Я знаю, насколько неприятно Лукасу пользоваться своей силой, и мне ужасно неприятно, что я заставляю его это делать. Но мы оба знаем – мы все знаем, – что выбора у нас нет.

– Оно приближается.

Я открываю глаза, отпускаю руки Лукаса и Ро. Чувствую то же тошнотворное головокружение, что и в момент первого приближения к Иконе в Хоуле. Сейчас оно слабее, но вполне узнаваемо.

Не похоже ни на что другое на всей Земле.

Я смотрю на остальных. Они тоже его ощущают. Панический страх наполняет горечью мое горло.

Я не в силах его подавить.

Меня тошнит, я выплескиваю желчь прямо на ботинки, на землю перед собой.

А потом, совершенно внезапно, чары разрушаются, температура вокруг стремительно падает, и я слышу только собственное прерывистое дыхание.

Вытираю рукавом лицо.

– Может быть, они не тебя могут чувствовать. Может, вообще не нас. Может, дело в этом? – Тима тянется к моей нагрудной сумке, срывает ее с меня, резко открывает. Внутри, завернутый в лоскут, на самом дне, лежит тот самый обломок. Тот, от Иконы в Хоуле, который я постоянно ношу с собой.

Лукас и Ро таращатся на него, как будто увидели окровавленный нож. Смертельное оружие. Ну, полагаю, так оно и есть.

Было.

По крайней мере, часть оружия.

– Зачем это до сих пор у тебя? – Лукас странно смотрит на меня.

Мне хочется обороняться, хотя я и не знаю почему. Я ведь не то чтобы прятала обломок все это время.

Или прятала?

– Не знаю. Наверное, напоминание. О том, что мы сделали там, в Хоуле.

– Ну да, конечно, только это как раз то, о чем помнить незачем, – ворчит Ро.

Я тянусь к обломку – и испуганно отдергиваю руку.

– Он горячий!

И он не просто горячий, он испускает жар. Как будто горит внутренним пламенем. Я никогда не видела, чтобы с ним происходило нечто подобное.

Что-то меняется, думаю я.

Да, говорит голос.

И снова он меня пугает и поражает, как всегда.

Чего ты хочешь? Я смотрю на осколок и мысленно произношу эти слова.

Это наше.

Хотим получить обратно.

Мы движемся, чтобы воссоединиться.

– В том и дело, – говорит Тима. – Так и должно быть. Они знают, что эта штуковина здесь, а потому знают, что здесь мы. Подобное познается подобным.

– Она права, – говорю я. – И это говорит то же самое. Оно хочет вернуть все свои части.

Ро кажется растерянным.

– Но как? И почему оно не сделало этого раньше? Почему только теперь явилось за своим обломком?

Тима пожимает плечами, а может, вздрагивает, трудно сказать.

– Возможно, Иконы не могли определить местонахождение, пока мы не принесли его под землю. Вы ведь знаете, корни соединяют все Иконы. – Она осторожно поднимает обломок. – Если подумать, не слишком отличается от того, как корабли отслеживают браслет Лукаса и работу транслятора. Этот кусок… Он ведь настоящий, живой кусок одной из Икон.

– Вроде сушеной кроличьей лапки, – говорит Ро, доставая свой талисман.

Лукас переводит взгляд с осколка на лапку:

– Подобное познается подобным…

Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что Тима права. Корни разрастаются, соединяются, тянутся к нам. К осколку.