Текст книги "Девушка у Орлиного перевала"

Автор книги: Маргарет Роум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Глава 8

Пять минут спустя, чувствуя себя грязнее, чем когда-либо в жизни, Джорджина вышла на поиски Лиана. Она предусмотрительно прихватила два металлических ведра, которые нашла у плоской каменной плиты, служившей для стока воды. Она нашла его позади дома кормящим двух свиней. Погремев ведрами, надменно спросила:

– Где я могу их наполнить?

Он не торопясь выпрямился, затем помахал рукой в направлении хорошо утоптанной тропинки, ведущей в сторону от дома и исчезающей за уступом.

– Тебе туда, вверх. Нос приведет, не пропустишь.

– Спасибо!

Она гордо вздернула тот самый нос, показав свое возмущение его невежливостью. Джорджина скорее бы умерла, чем попросила сходить за водой второй раз, но когда она двинулась в указанном направлении, даже ее спина говорила о негодовании.

Джорджина не знала, что такое «туда» и как выглядит то, что ей предстоит отыскать, но шла по тропе, пока не наткнулась на изгородь. В ней был проем, за которым тропа пролегла между двумя не содержащимися в порядке изгородями. У нее участилось дыхание, когда дорога начала медленно подниматься в гору, но журчание воды, идущее из заполненной крапивой ямы где-то рядом, указывало, что это правильный путь, и она пошла дальше.

Затем тропа затерялась, и Джорджина стояла, одна среди камней и папоротника, потеряв след. Девушка замерла, прислушиваясь. Звук журчащей воды говорил, что цель близка, но обнаружить ее никак не удавалось. Проведя с полчаса в бесплодных поисках, она мысленно дала себе слово, что никогда больше не будет относиться к этому величайшему удовольствию равнодушно, как к примитивному средству гигиены. Она расчесывала свое тело до боли, стараясь избавиться от болотного ила, его запах не переставал раздражать ее, и она знала, что не сможет успокоиться, пока не смоет с себя всю грязь. Крапива обжигала ноги, когда она ощупью пробиралась сквозь густой подлесок, кусты ежевики рвали одежду и царапали лицо, но она продолжала поиск, проклиная на ходу Лиана Ардулиана.

Джорджина чуть не плакала от досады, вынужденная смириться с поражением. Она споткнулась о камень и села, устало всматриваясь в растущую повсюду зелень, которая умела так хорошо скрывать свои тайны. От мысли, что придется вернуться назад с пустыми руками, она расплакалась. Как он будет радоваться ее поражению, как будет злорадствовать, когда предоставится еще одна возможность бросить ей в лицо, что она не выдерживает трудных условий, в которых живет народ, презрительно названный ею ленивым! Сейчас она испытывала стыд за свою несдержанность; только теперь она начала понимать, что совсем не народ графства Гельтах повинен в собственной бедности. Теперь девушка знала, чему именно хотел ее научить безжалостный Лиан Ардулиан, принуждая к подневольному пребыванию здесь. Он намеревался добиться, чтобы, расставшись с этой землей, она постаралась сделать все возможное для облегчения участи жителей, а если не удастся, то чтобы уехала с таким чувством вины, которое не оставило бы ее в покое до конца жизни.

Она сидела с опущенной головой, не желая пускаться в обратный путь. В сердцах с силой ударив по кусту папоротника, она приготовилась было подняться и идти в обратный путь, как вдруг среди качнувшейся зелени ее глаз заметил серебряный блеск. Едва веря в удачу, Джорджина наклонилась вперед, раздвинула папоротник, и перед ней оказалась заводь шириной в полметра, темная и неподвижная, с кристально чистой водой. Радостно вскрикнув, она опустилась на колени и, погрузив руки в холодную глубь, зачерпнула воду ладонями и поднесла к губам, чтобы почувствовать ее ледяной вкус. Напившись, она до краев наполнила ведра и повернула обратно к дому, испытывая такое ликующее чувство победы, что не замечала тяжести ведер.

Когда Джорджина, пошатываясь, преодолела несколько последних метров к дому, Лиан разбрасывал зерно пронзительно кричащим курам. Мимолетная улыбка дрогнула в уголках его губ. Он бросил последнюю пригоршню и пошел ей навстречу.

– Я думал, ты заблудилась, – вежливо сказал он. – Наверное, с трудом нашла источник?

Понимая, что он смеется над ней, она вздернула подбородок и солгала:

– Нисколько, там было так спокойно, что я решила посидеть немного и… задумалась.

– А, – насмешливо протянул он, – полагаю, это большая удача – найти место, где можно успокоить свое сердце. Надеюсь, ты думала о приятном?

Разгневанная, она повернулась уйти прочь от его несносных насмешек, однако вспомнив, что без его помощи не обойтись, холодно спросила через плечо:

– Не будете ли вы так добры показать, как тут разогревают воду? Если я не смою эту грязь, то больше не выдержу и закричу!

Возможно, он понял, наконец, что обращается с ней несправедливо жестоко, или вызывающий тон не смог скрыть ее уныния. Так или иначе, голос Лиана звучал тепло, когда он ответил:

– Дай мне ведра. Не могу гарантировать горячую ванну, но если налить воду в то, что Дейдра называет «ведьминым котлом,» поставить его на сильный огонь и добавить к этому еще пару ведер, то теплая ванна тебе обеспечена.

«Ведьмин котел» Дейдры оказался громадным железным чаном, который Лиан подвесил над разгоревшимся огнем. Он вылил всю воду из ведер и прежде чем снова пойти за водой к источнику, вытащил из сарая огромный цинковый таз и поместил его перед огнем.

– Пожалуйста, миледи, – усмехнулся он. – Ваша ванна почти готова.

Она с напряженным удивлением осмотрела голую комнату; по-своему поняв ее немой вопрос, он сухо пояснил:

– Не беспокойся, мне надо до наступления сумерек вспахать клочок земли. Так что когда твоя ванна будет готова, я уйду. Работа займет у меня по крайней мере два часа, – он сделал ударение.

Девушка смутилась: он не так понял ее, но еще до того, как она пришла в себя, Лиан подхватил ведра и вышел из дома.

Джорджина наслаждалась ванной и совсем потеряла счет времени. Никогда в жизни этот ежедневный ритуал не доставлял ей столько блаженства. Там, дома, ее ванная комната была истинной симфонией в голубом: голубая ванна, отделанные голубым кафелем стены с зеркалами, громадные махровые бледно-голубые полотенца и стеклянные полочки, уставленные всевозможными туалетными принадлежностями. Но каждый раз она проводила среди этой роскоши не больше десяти минут, словно даже не замечая щедрого потока горячей воды.

Здесь вода едва достигала высоты шести дюймов, была еле теплой и быстро остывала. У цинкового таза дно оказалось шершавым, и в нем было неудобно лежать; жар от огня яростно подогревал с одной стороны, в то время как другой бок морозил идущий от дверей жестокий сквозняк. Тем не менее было истинным наслаждением намылиться толстым куском хозяйственного мыла с резко бьющим в нос запахом и смыть с себя прилипшие остатки болотной тины.

Насухо вытершись и сменив грязную одежду на свежую, она снова почувствовала удовольствие и подумала, что стоило пережить все испытания ради этого мгновения; точно так же, как стоит пережить боль ради того ни с чем не сравнимого ощущения, когда она отступает.

К тому времени как она помылась и вернула таз в сарай на место, у нее проснулся волчий аппетит. Время ланча давно прошло без какого-либо напоминания Лиана. Гордость не позволяла ей спрашивать, поэтому она потуже затянула пояс и заставила себя не думать о пище. Но голод брал свое, и она поспешила в дом и приступила к поискам съестного в надежде отыскать какие-нибудь припасы. Все, что она нашла, – миска с маслом и несколько картофелин; но даже их вида было достаточно, чтобы у нее потекли слюнки. Начистив картошки на двоих – ведь она не могла не считаться с его присутствием, даже если он того не заслуживал, она положила ее в котелок с водой, оставленный греться над огнем. Она посолила ее и осторожно подложила еще кусок торфа сверху уже горящего. Довольно скоро картошка закипела, и пока она варилась, Джорджина накрыла голый деревянный стол клетчатой скатертью и поставила два прибора.

Когда Лиан вернулся домой, она тихо мурлыкала про себя, наклонившись над котелком, проверяя, готова ли картошка. Он вошел так тихо, что, услышав за спиной его голос, она резко обернулась и от неожиданности уронила вилку.

– Поздравляю, – с усмешкой сказал он. – Я бы никогда не поверил, что ты можешь варить картошку. Интересно, узнали бы тебя твои коллеги по работе? Ожидая ответа, он наклонился поднять вилку.

Стараясь скрыть смущение, она деловито сказала:

– Чтобы ответить на вопрос, им надо самим побывать здесь, но поскольку это невозможно, то не лучше ли нам сесть за стол без них? Я умираю от голода.

Он оглядел стол, где почетное место занимала миска с маслом, а затем перевел взгляд на котелок с картошкой, и его брови поднялись от удивления. Но не сказав ни слова, сел за стол и стал ждать, когда ему подадут еду.

Они ели в полной тишине: она была слишком голодна, чтобы отвлекаться на разговоры, а он глубоко погружен в собственные мысли, бросающие мрачную тень на лицо. Но когда, насытившись, Джорджина отодвинула от себя пустую тарелку, почувствовав, что наступило время требовать объяснений, он откинулся на спинку стула, закурил сигарету и с вызовом встретился с ней взглядом, показывая, что готов отбить все ее атаки.

Перед тем как задать вопрос, она от волнения прокашлялась.

– Ты серьезно собираешься держать меня здесь против воли, или твои действия просто блеф, попытка запугать, чтобы я согласилась перевести сюда промышленность? Если последнее, то могу заверить, это не сработает, – любой, кто меня знает, скажет: ее можно убедить, но нельзя принудить! – вызывающе закончила она.

У нее похолодела кровь, когда он холодно и четко произнес:

– Я не собирался тебя запугивать и тем более не вел бесчестную игру. Я хотел преподать надлежащий урок, чтобы помнила на будущее: нельзя обо всем в жизни судить одинаково поверхностно, исключительно по внешнему виду. Точно как то болото, снаружи кажущееся твердым и надежным, есть масса других вещей, о которых ты очень мало знаешь, в которых мало смыслишь, но которым ты осмеливаешься давать оценку и выносить безапелляционное суждение. Пройдут годы, и ты поблагодаришь меня за то, что заполнил пробел в образовании, допущенный теми, кто был ответственен за твое воспитание.

От его холодного нравоучительного тона у нее остановилось дыхание; несколько мгновений она смотрела через полупустой стол.

– Ты невыносим! – выкрикнула она отчаянно. – Слава Богу, что наша помолвка только фарс, мне противно даже представить себя обрученной с надменным, самодовольным типом, каким ты оказался!

– Помолвка состоялась!

Исходящий от него холод и голубые колючие льдинки, сверкавшие в глазах, заставили ее воздержаться от очередной резкости, и установилась тишина. Он наблюдал за ней некоторое время сквозь сузившиеся щелки глаз и затем продолжил;

– Несмотря на то, что наша помолвка официально не объявлена, слух о ней распространился по всему графству. Я не намерен становиться объектом сплетен и не позволю смеяться над именем Ардулианов кому бы то ни было, так что нравится тебе это или нет, ты останешься моей невестой до тех пор, пока я не сочту, что прошло достаточно времени между объявлением помолвки и ее отменой, чтобы не возникло никаких пересудов. Она подскочила, ее щеки алели, как флаги.

– Его заботят сплетни! Подумать только! Его, который держит меня против воли, одну, без сопровождающей старшей дамы, которая могла бы накинуть узду на распустившиеся языки! Я не принимаю твоих объяснений. Как думаешь, что вызовет больше сплетен: разорванная помолвка или то, что я нахожусь здесь одна, и рядом ни одной души, что помогло бы соблюсти приличия, которым твои люди придают такое большое значение?

Ее горячая речь не произвела никакого впечатления. Он, казалось, устал от разговора и, погасив окурок, сказал:

– Сюда никто не заезжает случайно, а только навестить Даниела. Друзья знают, что его сейчас нет, и ни у кого не появится желание совершить бессмысленную поездку. До тех пор, пока знакомые Даниела думают, что дом пуст, не стоит беспокоиться, что тебя увидят здесь.

– Ты забыл о дяде Майкле! – возмущенно бросила она. – Дядя не позволит поступать, как тебе заблагорассудится.

– Он далеко отсюда, на рыбалке, и если ты еще вспомнишь Кейту, то могу успокоить: я намекнул ей, что мы, возможно, на несколько дней поедем к Майклу, и если этим вечером не вернемся, она легко поверит, что мы так и поступили.

Негодующий румянец медленно исчез с лица Джорджины, оно побледнело и стало озабоченным. Дымчато-серые глаза расширились, словно помимо ее воли умоляя отменить жестокое решение. Но его взгляд не смягчился, он пронзал ей сердце и заставлял трепетать, как от укола шпагой. Каждое слово, которое произносил, он взвешивал. Орел больше не был пленником, в этом нет никаких сомнений! Мрачное предчувствие охватило ее, когда она подумала об орлах, сторожащих его дом. Подобно диким созданиям, он тоже способен повернуть против тех, кто нарушал его планы.

Скрип его стула о каменный пол так напугал ее, что она вздрогнула. Теперь, когда она знала, до какой степени он безжалостен, заброшенность одинокого фермерского дома казалась зловещей. Испуганный мозг посылал сигналы опасности, и холодок пробегал по спине. Стоило ему случайно оказаться рядом с ней, как она невольно вскрикнула и сжалась на своем стуле. Он подошел еще ближе, глядя сверху вниз с необъяснимым выражением, и она снова отпрянула.

Он стоял, не двигаясь, в полной тишине, и она почувствовала всевозрастающую панику. Куда исчез тот приятный мужчина, чьей непоследовательной натурой она могла, как ей казалось, управлять! Перед нею был угрюмый незнакомец, более опасный, чем кто-либо, с кем она была знакома раньше.

Она превосходно ориентировалась в мире бизнеса, среди которого выросла, где у нее прорезались зубки, где, повторяя за матерью, она произнесла первые слова и где научилась достойно парировать любую словесную атаку, как подобает деловой женщине, способной за себя постоять в этом мире мужчин. Лицом к лицу с Лианом Ардулианом она теряла всю свою уверенность. Холодное самообладание, над которым она работала многие годы, испарялось, как туман с вершины горы: она направляла свои слабенькие силы против слишком грозного противника. Но было нечто, пугающее ее больше, чем все остальное. Мать подпитывала ее самоуверенность и гордыню, уверяя, что дочь на голову выше любого мужчины. Здесь же, вдали от твердой почвы «Электроник интернейшнл», она чувствовала себя только слабой и беззащитной женщиной, которая оказалась во власти мужчины, непочтительного дикаря, отказывающего ей в элементарных знаках уважения, к которым, как истинная дочь своей матери, она привыкла.

Медленным движением она провела по лбу рукой, – она устала, это был длинный, полный событий день, и вокруг дома сгущались сумерки. О чем еще собирался он спросить? Какие еще коварные планы зреют под этой глухой маской, оживляемой только голубым цветом глаз, внимательно изучающих ее? Она должна знать.

Внезапно она спросила:

– Где я буду спать? – и была удивлена мягкой неуверенностью в его голосе.

Глядя на нее сверху вниз, он ответил:

– Спальни наверху, – он кивнул в сторону лестницы у дальней стены.

Сердце у нее ушло в пятки, но, призвав на помощь все свое мужество, она повернулась к лестнице.

– Если ты не возражаешь, пойду прилягу, я очень устала, спокойной ночи. Он задержал ее.

– Я пойду первым, – мягко настоял он. – Я знаком с домом, ты можешь споткнуться.

Она не возражала; но когда он пошел вперед, холодные пальцы сжали ее сердце, чувство страха сдавило ее горло и парализовало дыхание.

Наверху лестницы было темно. В коридоре без окон единственная дверь вела в единственную спальню. Он открыл ее, пропустив в коридор яркий луч света, и вслед за ним она вошла в комнату. Здесь стояла железная кровать с очень тонким матрацем, – она никогда такого не видела, – покрывающим пружины. Плохо отшлифованные медные шишечки с трогательным великолепием украшали спинки кровати, а ножки стола с мраморной столешницей, на которой стояли кувшин и таз для умывания, казалось, готовы были подломиться.

Такие безыскусные вещицы она видела прежде дома, у друзей в Америке. Их покупали в качестве сувениров в своих поездках на «старую родину» и использовали как подставки для цветов, – они имели большой спрос, ими даже восхищались. Интересно, тупо подумала Джорджина, так бы ли они восхищались, если бы знали истинное предназначение подобных предметов?

Ирония не укрылась от его глаз, и Лиан с усмешкой спросил:

– Примитивно, не правда ли?

Она быстро повернулась, затем отошла в сторону, подальше от него. Он стоял, опираясь о косяк двери и скрестив руки на груди. Его высокая фигура была опасно большой для маленькой комнаты. Она находилась в одном шаге от спинки кровати и поняла, но слишком поздно, что попала в западню. Словно загипнотизированная, она с ужасом наблюдала, как его темная голова наклонилась к ней, и он со значением прошептал:

– Вы уже поняли, мисс Джорджина Руни, что мы простой до примитивности народ. Могу представить, какие мысли роятся сейчас в вашей маленькой испуганной головке. Как поведет себя дальше ирландский дикарь? Достаточно ли он цивилизован, чтобы уважать мою волю, или в его жилах все еще течет кровь варваров?

Он испытывал ее терпение с радостью ребенка, привязавшего жестяную банку к кошачьему хвосту, но ребенку можно простить глупость, мужчине – нет. Ее глаза сверкнули, она с вызовом встретила его взгляд.

– Если судить по прошлому опыту, вряд ли от вас можно ожидать уважения или соблюдения приличий. Мужчины, подобные вам, знакомятся с женщиной исключительно ради удовлетворения собственного тщеславия, им не свойственны глубокие истинные чувства. Мнение моей матери справедливо: «Никогда не доверяй ирландцу!»

Белая линия вокруг его твердо сжатых губ указывала на сильнейший гнев, но она не побоялась посмотреть ему прямо в глаза. Он произнес сквозь зубы:

– Ты уже во второй раз предъявляешь мне это обвинение, и я снова категорически отвергаю его!

– Но ты не опровергаешь его, потому что не можешь! – бросила она в ответ.

– И никогда не стану, – прервал он ее. – Это значило бы придавать глупостям значение, которого они не заслуживают. Я их просто отвергаю, они не заслуживают даже презрения!

Он сердито смотрел на нее, и уверенность Джорджины поколебалась. Может быть, она ошибалась относительно его намерений? Ее обвинения вызвали в нем бурю гнева, заметно было, каких усилия ему стоит сохранить контроль над собой. Неожиданно вспомнились слова, сказанные не то им, не то ее дядей, – Джорджина сама слышала их собственными ушами, и они прочно отпечатались в памяти: «Практичная деловая женщина… бесполый компьютер». Обида проснулась в ней, и она сказала твердо:

– Вы кривите душой, господин Ардулиан, но к несчастью для вас, я не так глупа, чтобы принимать все за чистую монету!

Он напрягся и неожиданно больно схватил ее за руку, так что она вскрикнула.

– Ты действительно веришь, что я просил тебя стать моей женой только из-за денег? Он ждал ответа, но в комнате стояла могильная тишина. Как часто случалось в минуты нервного напряжения, ее глаза остановились на неодушевленном предмете – одной из медных шишечек, украшавших кровать; все внимание сосредоточилось на ней, Джорджина не замечала ничего вокруг. Но он отказывался быть незамеченным.

– Отвечай! – он энергично встряхнул ее. Полсекунды она выдерживала его взгляд, затем опустила глаза и резко выпалила:

– Да, я верю!

Она бы хотела немедленно вернуть свои слова обратно, но все пути назад были отрезаны. Она поняла по выражению его лица, что подозрения глубоко задели его. Так глубоко, что когда он отвечал, казалось, его сердце пронзили ножом.

– Ну что ж! Видимо, нет смысла тратить зря время, пытаясь изменить твое мнение о себе. – Он кивнул в сторону шкафа:

– Постельное белье там. Я буду на сеновале, если тебе понадоблюсь.

И сразу ушел; его шаги по голым ступенькам глухим эхом раздавались на лестнице. Она осталась в комнате одна, с горьким чувством отчаянья в сердце.

Глава 9

Природа Ирландии так же сурова, как и ее люди. Когда солнце с улыбкой глядит вниз, смягчая своим теплым светом жесткие контуры горных вершин, а озера отражают синеву безоблачного неба, кажется, что покой и согласие неотъемлемая часть совершенного целого. Но когда природа, подобно своим непостоянным обитателям, взрывается бурей и штормом, последствия бывают страшными. Ветры, приходящие с Атлантики, врываются без предупреждения и разносят беду по всему западному побережью. Ничто не может устоять против ливневых потоков, проникающих в самые укромные уголки, словно намереваясь подвергнуть мрачному обряду крещения ветром и водой все и вся. Заливы по всему побережью становятся невидимыми: брызги из бушующего моря подхватываются и несутся на берег порывом сильного ветра, образуя туманно-серую дымовую завесу, сквозь которую невозможно ничего разглядеть. Застигнутый в такую непогоду испытывает настоящие мучения: прежде чем сделать шаг, он должен точно рассчитать его и правильно поставить ногу на твердую почву, к тому же не ошибиться, перебрасывая свое тело вперед, и устоять против порыва ветра, сохранить равновесие.

В ту ночь, когда Джорджина безуспешно пыталась заснуть, лежа на странной жесткой кровати, погода резко изменилась. О наступающем шторме неожиданно и мощно возвестил раскат грома, потрясший дом. Она быстро села и через незавешенное окно увидела вспышку молнии, осветившей комнату и сопровождаемой ударом грома. Когда порыв ветра с диким завыванием начал рвать соломенную крышу, она заволновалась и спрыгнула с кровати. Сквозняк пригнал облачко пыли, оно опустилось вниз и тонким слоем легло по всей комнате. Охваченная страхом, она натянула на себя одежду, вздрагивая всякий раз, когда молния освещала комнату, и стараясь не слышать неистовых завываний ветра и грохота дождя, которые обрушились на дом со всех сторон.

Ее охватила паника. Она была не подготовлена к свалившемуся на ее голову испытанию. Джорджина высмеяла бы любого, кто сказал, что она боится бурь, но наблюдать за ними из прочно построенного нью-йоркского офиса или из звуконепроницаемой квартиры с кондиционером, где она жила, – одно, оказаться же в эпицентре разыгравшейся бури, в доме со стенами, как папиросная бумага, и соломенной крышей – это совсем другое.

Она схватила пальто и выбежала из спальни, в которой, казалась, ее подстерегала опасность. Любой скрывающийся в тени предмет словно угрожал-, ей представилось, что комната наполнена субстанцией, протестующей против ее присутствия здесь. Другой удар грома, прямо над ней, сотряс землю, заставив ее замереть, но когда снаружи мелькнула, в поисках своей жертвы, молния, она очнулась и рванулась к двери. Потеряв голову от страха, почти утратив чувство реальности, она не понимала опасности, которая могла подстерегать ее снаружи.

– Лиан! – ее пронзительный призыв, едва сорвавшись с губ, был унесен завывающим ветром.

Сеновал, куда он пошел спать, был всего в нескольких ярдах от дома. Она выбежала в темень и стала всматриваться. Вдруг мощный порыв ветра сорвал ее и бросил назад, к стене. В отчаянии она сделала новую попытку, не собираясь возвращаться в дом. Шаг за шагом продвигалась она боком вдоль стены, – для этого потребовались почти героические усилия, и она вынуждена была остановиться, чтобы собрать силы для продолжения пути. Дождь хлестал по ее слабому телу холодными колющими струями, но Джорджина не собиралась сдаваться. Она подождала, пока ветер не утих на короткое время, и изо всех сил рванулась в направлении сеновала. Она твердо знала, что ее единственное спасение – Лиан Ардулиан; лишь он обладал необходимой силой и уверенностью и способен был не только одержать победу, но и насладиться борьбой.

Ее вольный полет резко оборвался, когда она на полном ходу врезалась в твердый темный предмет, который первым делом качнулся в сторону, а затем двинулся снова к ней навстречу. Дыхание остановилось, и она бы упала, если бы кто-то не схватил ее за руку. К счастью, знакомый голос прокричал ей в ухо:

– Глупышка, почему ты не осталась дома, там безопасно!

– Лиан! О, Лиан!

С рыданиями она упала ему на грудь, слезы смешались с дождем, намочившим его пальто. Она так крепко прижалась к нему, что он мгновенно почувствовал всю силу ужаса, охватившего ее. Он быстро подхватил ее на руки и понес на сеновал. Каркас с крышей и двумя стенами из гофрированного железа служил укрытием для сена, которое было навалено на три четверти высоты стен по двум сторонам. Две другие стороны были открыты для бури и ветра. Грохочущий звук дождя, бьющий по металлу, закладывал уши. Но Лиан рядом, обнимает ее кольцом своих надежных рук; несмотря на весь окружающий ужас, она почувствовала себя в полной безопасности и приникла к нему, прижавшись лицом к пахнущему мокрой шерстью пальто. Он прокричал ей в ухо:

– Как думаешь, ты сможешь проделать путь обратно в дом, здесь плохое место для укрытия?

Она подняла голову с его груди, намереваясь прокричать, что никакая сила не заставит ее вернуться в дом одной и что она пойдет туда только вместе с ним. Но она взглянула в его залитое струями дождя лицо, и их взгляды встретились. Его черные волосы в беспорядке мокрыми кольцами падали на лоб; чтобы избавиться от капель дождя, запутавшихся в густых темных ресницах, ему пришлось энергично встряхнуть головой. Шум бури стих, когда она замерла, глядя на него, среди непроглядной тьмы. Неожиданно она почувствовала их близость его руки обвивали ее талию, ее ладони были так крепко прижаты к нему, что она ощущала биение его сердца.

В это мгновение, почувствовав ее близость, он тоже замер. Не обращая внимания на бурю, свирепствующую вокруг них, они смотрели друг на друга с опасливым, изучающим удивлением. Побуждаемая первобытной силой, она отдалась во власть чувственного волнения, охватившего ее. Подозрения и темные мысли забылись, и с невольным прозрением она осознала правду, которую долго гнала от себя: ее влекло к мужчине, которого она должна ненавидеть, мужчине, который и не скрывал своего презрения к ней!

Творившееся вокруг было отражением происходящего внутри нее, когда она, дрожа, стояла под его настороженным изучающим взглядом. Он всматривался сквозь темноту, пытаясь найти на лице подтверждение того, что поневоле выдавало ее гибкое тело. Она не уклонилась от его крепких объятий лишь тихонько вздохнула. Его чуткое ухо уловило этот звук, и с приглушенным стоном он дал волю своему нетерпению. Кончиками пальцев он приподнял ее подбородок и, не ожидая ответа, обрушил на нее град поцелуев, которые у нее не было желания отвергать.

Она никогда не испытывала подобного. Его первые поцелуи волновали и возбуждали ее и она пожалела о подозрениях, которые лежали между ними. Она отдалась чувству, влекущему к нему, и на орлиных крыльях взлетела на такие высоты, о которых не мечтала. Она ласково шептала его имя и гладила чуткими пальцами его черные спутанные волосы, когда очередной удар грома разорвал путы унаследованной от многих поколений предков страсти, не тронутой цивилизацией. Он еще сильнее обнял ее, его сильные руки укрывали ее, как крылья большой птицы, а дикие поцелуи были такими же волнующими, как у предков кельтов, когда те похищали у врагов их женщин, из мести, врожденной жестокости или привычки к острым ощущениям. Попав в водоворот его страсти, охваченная счастьем, Джорджина осознала, что ей грозит опасность утонуть в море бурных чувств, но была слишком переполнена ими, чтобы беспокоиться. Ее тело жаждало его прикосновений, она все крепче прижималась к исходящей от него силе, растворялась в его ласке, а ее губы с наслаждением и страстью отвечали на его поцелуи.

– Джина! – охрипшим голосом прошептал он на ухо сквозь волосы, затем, опалив ухо теплым дыханием, его губы, легко касаясь, передвинулись к щеке. Джина, любовь моя, ты так нужна мне!..

Пришло время одуматься, если бы она не потеряла голову, но с безрассудной непринужденностью она признала свое поражение тем неизъяснимым способом, свойственным только любящим женщинам, без слов, но с мольбой в глазах и томлением, источаемым всем телом. Рев бури вокруг них был подходящим аккомпанементом к неистовому взрыву страсти, которая держала их на своей волне. Капельки пота выступили на лбу у Лиана, а в его темных глазах отражались зигзаги молний. Затем, когда уже, казалось, их уносит за границы здравого рассудка, он неожиданно остановился. Она тихо запротестовала, когда его руки вокруг нее разомкнулись. Она потянулась за ним, когда он отстранился, и была поражена, когда, поставив ее на расстояние вытянутой руки от себя, он, твердо сжав челюсти, жестко посмотрел на нее.

– Лиан?.. – спросила она в замешательстве. Его лицо побледнело, а руки, недавно обнимавшие ее, невольно сжались на плечах, заставив почувствовать произошедшую перемену.

– Мы идем обратно в жилище, – сурово сказал он; холодность слов противоречила еще заметным в глазах следам страсти.

– Но почему, Лиан? – она не хотела спускаться с небес, покинув его объятья, даже на время короткого пути к дому.

– Потому что мы немедленно возвращаемся в Горный перевал.

Ее лишили права на возражение! Так недавно страстно целуемые губы изогнулись в недовольной гримасе, но ее извлекли из укрытия в сене и поставили лицом к лицу с разбушевавшейся стихией. Ей потребовались все силы, чтобы преодолеть путь к коттеджу. Даже при поддержке сильных рук, это короткое путешествие было настоящим кошмаром. Уходя, она оставила дверь домика открытой, и силой ветра их буквально внесло в кухню. Казалось, буря завыла от несправедливости, когда Лиан с усилием захлопнул дверь, отрезав шум снаружи от тишины темной неосвещенной комнаты.

Джорджина шагнула к нему, испытывая потребность в объятии, но он не ответил взаимностью, когда она обвила руками его шею и подставила губы для поцелуя. Казалось, прошла целая вечность, пока она, закрыв глаза, ждала, но к своему ужасу услышала, как он сухо сказал:

– Я возьму твой чемодан.

Джорджина залилась краской стыда, когда, открыв глаза, увидела его равнодушное, почти скучающее лицо. В ней не осталось больше гордости, и охрипшим от причиненной боли голосом она спросила:

– Лиан, я… больше не нужна тебе? С каменным лицом он нанес удар:

– И никогда не была нужна. Я провел эксперимент, и теперь, когда доказал то, что хотел, мне неинтересно!

Холод сжал ей сердце, но ей необходимо было заставить его продолжать. Проведя языком по неожиданно пересохшим губам, она попросила:

– Объясни, пожалуйста, боюсь, я не правильно поняла, Он пожал плечами и отступил назад, так что его голос раздался откуда-то из темноты.