Текст книги "Пв-16: Удушье (СИ)"

Автор книги: Марек Завада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Офицера из огня вытащила Зоя. Тут, казалось бы, могло возникнуть чувство гораздо большее, нежели обычная признательность. Даже, наверное, так и случилось, с той лишь поправкой, что спасенный офицер был вдвое старше своей спасительницы, а пани Даничева имела на руках трехлетнего малыша. Героям несостоявшегося романа предстоял еще месяц скитаний, Зоя заболела испанкой и потеряла сына. Именно потеряла, мальчик не погиб. Барток не знал, как и при каких обстоятельствах это случилось, а спрашивать ему бы и в голову не пришло. Зоя неплохо владела пятью языками, но приехав в Прагу, она больше года молчала, почти не реагируя на слова окружающих ее людей. Известный психиатр тогда посоветовал отставному майору со всей возможной искренностью приложить усилия к поискам пропавшего сына пани Даничевой, ведь это и было единственным, о чем та могла думать. Адам Гоштейн, тоже потерявший жену, однако нашел в себе для этого силы, и даже нанял одного побывавшего в русском плену сослуживца для поездки в Советскую Россию. Поиски, увы, ничего не дали, но с тех пор Зоя смогла вернуться к своей собственной жизни. Пять лет назад, когда в Праге открылось Советское посольство, Зоя теперь уже официальным путем снова попыталась найти мальчика. И опять не получила ничего кроме призрачной надежды и мучительного ожидания.

В рассказе долговязого учителя об истории двадцатилетней давности было все: далекая страна, война, смертельная опасность, предательство и благородство, герой и героиня на долю которых выпадают страшные испытания, не было только страсти и жаркого пьянящего чувства... Нет, если подумать, то роман из этой истории не получился бы.

– Пан Барток, а роман... Извините, там, в ящике комода, я заглянул. Это пани Даничевой сочинение? – прежде чем попрощаться, как-то неожиданно для самого себя спросил Горачек. – Очень, знаете ли, впечатляет. Скажите, а в издательство или в литературный журнал она свою рукопись не отправляла?

– Роман? – приятель Зои не сразу нашелся с ответом. – Она ведь романом это никогда не называла. И читать не давала, не то что бы... но я несколько страниц прочел. Странное произведение. Говорила, что писала что-то вроде дневника. Может быть, она так говорила в шутку? И, конечно, нет, публиковать рукопись она не стала бы.

Вечер был еще не слишком поздним, а Клуб, в котором Филипп Гоштейн проводил время за карточной игрой, располагался почти по пути к дому и наделе оказался вполне приличным рестораном «У Мартинеца». Эстрада у дальней стены пустовала, только оркестр тянул и надрывал мелодию все еще модного танго звуками рояля, саксофона и трубы с сурдиной. На часах было уже начало девятого.

– Свободных столиков у нас, увы, не имеется, – заявил Горачеку субъект, наряженный во фрачную пару. Рыжеватые волосы щёголя, зачесанные назад, бриолиново лоснились, а нос выглядел слишком острым. – Возможно... – Продолжить франт не успел.

– Это ничего, – бросил ему комиссар сквозь аккорды и махнул рукой в сторону бара.

У стойки, заказав себе черный кофе "совсем без сахара" и рюмочку коньяку, Горачек еще раз оглядел пространство: два десятка столиков, эстрада, площадка с несколькими танцующими парами в центре. Видимо, отдельные кабинеты находились... хм, черт его знает, во всяком случае, никаких дверей или портьер в мягком полумраке, притаившемся по краям зала, заметно не было.

– Ваш кофе, – объявил молодой человек с той стороны стойки.

– Спасибо, – улыбнулся ему Горачек и пригубил чашку. Кофе был хорош.

Юноше за барной стойкой скучать не приходилось, официанты тоже деловито сновали по залу, один только пижон во фраке стоял без дела, время от времени покачиваясь с носков на пятки. Рядом с бездельником на невысокой конторке стоял телефонный аппарат, и комиссар вынужден был признать, что именно рыжий субъект является лучшим кандидатом в собеседники. Уже привычно сославшись на инспектора Шеера из уголовной полиции, Горачек за второй чашкой кофе выяснил все, что хотел.

Филипп Гоштейн – частый гость заведения. Ах, карты? Господа обычно заказывают один из кабинетов, это если не направо, а налево по коридору от входа, там музыка не беспокоит. Да, Филиппа в тот вечер просила к телефону какая-то дама. Трудно точно сказать в какое время, но, пожалуй, что в половине двенадцатого. Конечно я пригласил его к аппарату. Нет, дама не ждала, у нас так не принято. Я попросил сообщить мне номер ее телефона, а пан Гоштейн действительно перезвонил ей минут через пять-семь, как только смог подойти. Да, пожалуйста, вот ее номер. Голос дамы? Взволнована? Не могу сказать, во всяком случае, она держала себя в руках, а пан Гоштейн, да, он очень обеспокоился и сразу ушел.

Немного подумав, Горачек вернулся к бару и заказал себе еще рюмку коньяку. Хорошо было бы еще раз в тишине подумать и все разложить по полочкам. Но тут оркестр грянул "Кариоку", Горачек вздохнул, выпил коньяк, не почувствовав вкуса, и снова отправился к рыжему, намереваясь воспользоваться телефоном. Нужно было позвонить Шееру.

Привет Франта, узнал?.. Да, я. Музыка? Это я заскочил в заведение, туда, где играл в карты Филипп Гоштейн... Алиби?.. Не вижу особых причин сомневаться, можно еще опросить его партнеров по игре, однако, думаю... Брось, оно того не стоит... Именно, что думаю. Если бы ты меня не перебивал... Да, кое-что есть... Что? По телефону?.. Да, поеду домой и лягу спать... Завтра, и не рассказывай мне о том, что ты теперь не уснешь... Нет, приезжать не надо, ты же знаешь мою Радку... Завтра утром... Понятно... Нет, почему же, проверить никогда не помешает... Петера Магеля? Что ж, разумно... В десять? Да, удобно, до завтра.

Горачек положил трубку на рычаг, поблагодарил рыжего, не такая уж противная у него физиономия, и отправился домой, пешком. "Что-то все-таки забыл", – думал он, шагая в желтом свете фонарей. Только кварталов через шесть комиссар вспомнил, что хотел заглянуть в телефонный справочник, фыркнул и махнул рукой, напугав увязавшуюся было следом уличную шавку. "А может, он был неправ, и следовало дождаться трамвая", – пришло в голову, тогда Горачек поднял воротник и поглубже засунул руки в карманы пальто.

Пасмурное, неприветливое утро, холодный ветер и слякоть под ногами сами по себе нисколько не огорчали комиссара, однако привычная февральская погода обещала перемены, а сюрпризов и перемен он не любил. Знакомый бледно-зеленый дом нашелся на том же месте, что и позавчера, и это уже было неплохо. В электрическом полусвете подъезда Горачек попытался стряхнуть влагу со своей совсем еще новой шляпы, потерпел неудачу и нажал на кнопку звонка у дверей квартиры старого Гоштейна.

Как и в прошлый раз его встретила суровая и немногословная пани Полакова, однако сегодня она лишь повела рукой в сторону кабинета, сама же сразу удалилась в соседнюю комнату. Как минутой позже объяснил Шеер, там, в той комнате, и хранилась пресловутая коллекция старика. Теперь же в присутствии экономки и какого-то Завады из управления полиции известный эксперт герр Магель должен осмотреть раритеты и дать заключение об их целостности и подлинности.

– Как же без него? Больше ведь некому, – проворчал себе под нос Горачек.

– Что? О чем это ты? – встрепенулся было инспектор, но его приятель лишь махнул рукой.

– Послушай, Франта, давно хотел у тебя спросить, ты же вроде таксу держишь, и как это, держать собаку?

– Собаку? – протянул сбитый с толку Шеер, потом вдруг усмехнулся и выставил перед собой обе ладони. – Постой, Яничек, знаю-знаю, ты меня сейчас станешь расспрашивать о всякой ерунде, а когда мое терпение лопнет, скажешь, что давно мечтал завести собаку и хочешь знать, как ее надо воспитывать, чтобы она не грызла мебель и приносила по утрам тапочки.

Да на кой мне твоя собака... – Горачек прикрыл глаза и замолчал. Инспектор поддержал его молчание, хотя явно это стоило ему немалых усилий. – Ладно, об этом убийстве...

– Постой, – Шеер выражением лица показал, что, мол, просит прощения и впредь перебивать не станет, – ты имеешь в виду убийство Гоштейна?

– Гоштейна. Пани Даничева жива. Думаю, она уехала... далеко. Ты, на всякий случай, сделай запрос или просто поговори о ней, с кем там положено говорить в Советском посольстве. – В ответ на удивленное лицо инспектора, Горачек пожал плечами. – Ведь это только моя версия. Кое-что тут, конечно, следует проверить, а кое-что и значения не имеет. Она уехала, полагаю, насовсем. Адам Гоштейн об этом знал, видимо, ее отъезд и был причиной ссоры между ними.

– Другими словами, скорее всего, старик вскоре написал бы новое завещание? – инспектор подался вперед в своем кресле. – Но почему ты решил, что пани Даничева...

– Наверное, и переписал бы... Даничева? Во-первых, содержание найденной сумочки было немного необычным. Нет ключей. Если бы это случилось до убийства Гоштейна, тогда... В любом случае, без ключа от собственной квартиры... Одна сережка. Моя Рада такие вещи тоже хранит в старой сумочке. И еще, вместо духов – пузырек с шампунем. Сунуть его туда мог только мужчина, по ошибке, не прочитав этикетку.

Во-вторых, квартира. Пустой, абсолютно пустой ящик комода. Вот скажи мне, у твоей жены в комоде может быть пустым хоть один ящик? Нет никаких документов. И чемодан. Отвратительный чемодан, старый, его давно на помойку надо выкинуть, а главное – огромный. Дамочка такой чемодан от земли не оторвет. Еще... Что еще? Да, рукопись... То есть на пишущей машинке отпечатанный текст. Она что-то такое исключительно для себя сочиняла. Ее сосед так говорит, что только для себя. Однако печатала через копирку, а в ящике экземпляр только один. Значит второй она забрала с собой.

– А тогда?..

– Инсценировка. Убийство Гоштейна в утренние газеты попасть не успело, а вечером Барта прочел о его смерти. Если бы учитель знал, куда уехала его подруга... Барта не знал, а потому испугался за нее. Отнес в квартиру Зои свой чемодан, может быть и зубную щетку, почему нет? Нашел дома ее старую сумочку, и подбросил на мосту точно перед полицейским патрулем.

– Допустим, хорошо. Советское посольство, говоришь? Да, я слышал о потерянном сыне. Но двадцать лет... – инспектор хмыкнул.

– Двадцать, – эхом отозвался его приятель. – А что касается убийства Гоштейна, – Горачек вдруг поднялся с кресла, подошел к двери в коридор и распахнул ее. Стали слышны приглушенные, неразборчивые голоса из соседней комнаты. Затем комиссар направился к письменному столу и, сняв трубку телефонного аппарата, свободной рукой принялся что-то искать в кармане пиджака. Наконец, на свет был извлечен клочок бумаги, сверившись с цифрами на этом клочке, Горачек набрал номер.

Телефон зазвонил где-то далеко, один звонок, второй, третий, рядом скрипнула дверь, по паркету негромко застучали каблуки, комиссар положил трубку и сам себе кивнул.

– И что это значит? – из глубины кресла в нетерпении подал свою реплику инспектор.

– Когда Адам Гоштейн вернулся с фронта и привез с собой молоденькую подружку, как думаешь, к этому отнеслись сын и экономка? Филипп совсем недавно потерял мать, а пани Полакова – хозяйку. Сомневаюсь, что Филипп по малолетству счел отца предавшим память своей супруги, а вот Элишка Полакова... Кстати, парнишку-то воспитывала она, и решение старого Гоштейна лишить своего сына наследства ее возмутило. Опять же у пани Полаковой было больше всего возможностей ознакомиться с уже написанным и лежащем в ящике стола завещанием, она же могла подслушать разговор Адама и Зои, а значит она знала, что пани Даничева не вернется из России за завещанным ей имуществом.

Смерть своего хозяина экономка предполагала выдать за несчастный случай, когда же этот план разрушил доктор, то пани Полакова тут же "вспомнила" о незакрытой входной двери. Кстати, о докторе, пани Полакова почему-то позвонила сначала Филиппу, а уже потом врачу. Почему? Очень просто. Когда она говорила с молодым Гоштейном, его отец был жив и мирно спал в кровати. Элишке было необходимо убедиться в алиби Филиппа, ведь именно он мог стать главным подозреваемым в случае... при неудаче. Пани Полакова не могла звонить в ресторан из кабинета, так она рисковала разбудить старика, и Филипп перезвонил ей по этому самому номеру. – Горачек протянул, наконец, инспектору обрывок странички из блокнота. Согласись, было бы странно в момент смерти старика идти в другой конец дома, чтобы позвонить по телефону, когда можно... – Комиссар показал рукой на аппарат, поблескивающий бронзовым диском с цифрами с письменного стола.

– М-м-да, – Шеер взял бумажку, аккуратно убрал ее в портмоне, прошелся из угла в угол и вдруг спросил: – А Магель? Ты ведь для него... Наверное, ему надо сообщить о том, что это твоя заслуга, или...

– Как хочешь, – пожал плечами Горачек.

– Нет, как же, зачем тебе тогда вся эта морока с расследованием?

– Считай, что мне бы хотелось восстановить мировую справедливости, – усмехнулся Горачек.