Текст книги "Поселковый детектив"

Автор книги: Мануил Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Annotation

«Библиотека Крокодила» – это серия брошюр, подготовленных редакцией известного сатирического журнала «Крокодил». Каждый выпуск серии, за исключением немногих, представляет собой авторский сборник, содержащий сатирические и юмористические произведения: стихи, рассказы, очерки, фельетоны и т. д.

booktracker.org

ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ

ЗАКОЛДОВАННАЯ КРАСАВИЦА

ПОЮЩИЕ ПАССАЖИРЫ

ШУМ ЗА СЦЕНОЙ

А БУДЕТ ЛИ ЗОЛОТО?

ГЛУХОТА

А МУСТАНГИ ЛУЧШЕ

24 РАБОЧИХ ДНЯ – С УДОЧКОЙ

МЕБЛЕЕДЫ, ОТКУДА ОНИ?

ПОСЕЛКОВЫЙ ДЕТЕКТИВ

МЫСЛИ НА РАССВЕТЕ

Более подробно о серии

INFO

МАНУНЛ СЕМЕНОВ

ПОСЕЛКОВЫЙ ДЕТЕКТИВ

Юмористические рассказы и фельетоны

*

Дружеский шарж и рисунки

И. СЕМЕНОВА

© Издательство «Правда».

Библиотека Крокодила. 1980.

Имя писателя-юмориста М. Г. Семенова известно нашим читателям: его произведения регулярно публикуются на страницах журнала, в книжках «Библиотеки «Крокодила». Последняя такая книжка, «Яблоко раздора», вышла в 1977 г.

ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ

РАССКАЗЫ И ФЕЛЬЕТОНЫ

ЗАКОЛДОВАННАЯ КРАСАВИЦА

Как повествует древняя легенда, родилась Красавица от брака Пашни и Леса. Вначале, правда, они враждовали друг с другом.

– Убирайся от меня подальше! – кричала Лесу плодородная, но немножко взбалмошная Пашня. – Ты мешаешь мне давать стопудовые урожаи!

– Я-то уберусь, – покорно отвечал Лес, – а вот как бы тебе потом не пришлось локти кусать.

– Подумаешь, незаменимый нашелся, – парировала Пашня. – Как-нибудь и без тебя перебьемся.

Не удалось перебиться. Изнывая от зноя и иссушающих ветров, Пашня запросила помощи у Леса. Вот тогда-то и был заключен между ними союз, тогда и родилась Красавица Лесная Полоска. И тут же злой дух заколдовал ее.

Легче пересчитать накопившиеся за многие годы в министерствах и ведомствах постановления, директивы, указания о полезащитном лесоразведении, чем перечислить все беды и невзгоды, выпавшие на долю нашей Полоски. И потому остановимся только на главных.

Жил-был на свете не то что волшебник, но товарищ ответственный, человек вполне серьезный, и решил он сделать для Полоски доброе дело. Взял в руки зеленого цвета карандаш и прочертил на географической карте страны сплошные линии, назвав их государственными лесными полосами. Ученые, практики подхватили идею, что нужно – подрассчитали, где требовалось – уточнили, и закипела работа. Четким зеленым пунктиром пролегли по степям и полям молодые Полоски, будущие отважные защитницы Пашни от разбойных суховеев.

Потом того человека не стало, а пришел другой, тоже не волшебник, но, как и его предшественник, ответственный товарищ. Он взял в руку красный карандаш и, подойдя к карте, перечертил зеленые линии жирным крестом. И сказал при этом:

– Стопудовые урожаи зависят не от леса, влаги и климата, а от правильного руководства.

И распорядился отдать бедные Полоски во власть стихии, упразднить лесозащитные станции, а отряды и бригады по полезащитному лесоразведению распустить. И стояли брошенные всеми Полоски больше десяти лет, никто не берег их от дурного глаза и порчи. Высокие и малые с/х начальники старались объезжать Полоски далеко стороной будто зачумленных, демонстрируя тем самым сверхлояльность в отношении нового мудрого руководства.

Прошло время, освободилась, кажется, Красавица от колдовских чар. Я так и подумал, когда, выйдя из автомобиля в двух километрах от районного центра Демы, оказался под густой сенью Полоски и вдохнул неповторимый лесной аромат.

– Згинуло злое колдовство, рассыпалось в прах, – эмоционально сказал я.

– Еще не совсем рассыпалось, – внес поправку мой спутник – главный лесничий Башкирии и указал на густую крону деревьев.

Он разъяснил, что молодая лесополоса давно уже нуждается в уходе, так как слишком загущена и из-за этого теряет свои рабочие качества.

– А она уже работает? – наивно спросил я.

– Еще бы, ей двадцать лет, и она завершила полную систему полезащиты. Но вот загущена, загущена, – озабоченно повторил лесничий.

Тут непосвященному читателю следует пояснить, что теперь повсеместно внедряются так называемые продуваемые (просьба не путать с продувными!) лесополосы, в которых деревья высаживаются в два-три ряда вместо четырех– и шестирядных прежних. Зимой снег ложится здесь ровным слоем, не образуя сугробов, как раньше. А летом сухой, горячий ветер, проносясь сквозь зеленый щит, остывает, увлажняется и оказывает благотворное воздействие на хлеба. Мало того, что на полях, защищенных от суховеев, достигается прибавка урожая от 2 до 5 центнеров с гектара: улучшаются также и хлебопекарные качества зерна. За все это беречь бы и холить Полоску!

Но позже, когда мы приехали в Чишминский лесхоз, пришлось убедиться, что не так уж Полоску зорко оберегают и не столь охотно лелеют. По дороге Уфа – Октябрьский при обработке растительности на обочинах гербицидами загубили 7 гектаров лесных полос. Неподалеку от усадьбы лесхоза скот вытоптал еще 5 гектаров насаждений.

Мы появились в лесхозе в разгар рабочего дня, а в конторе было необычайно многолюдно.

– Совещание проводите? – спросил лесничий.

– Нет, инструктируем лесников перед пастьбой скота. В порядке исключения, конечно, – ответил директор лесхоза и улыбнулся.

Понимающая улыбка появилась и на устах лесничего. Он рассказал мне, что леса Чишминского лесхоза – первой категории, имеющие водоохранное и полезащитное значение. Пастьба в них скота категорически запрещена. Но исполкомы Советов принимают постановления, разрешающие хозяйствам пасти скот в лесных угодьях, в порядке исключения. И скот вытаптывает, повреждает корневую систему, а иногда заглядывает и в питомники, где выращивают саженцы для лесополос. Это повторяется из года в год и уж, конечно, без всяких исключений.

– Как с уходами? – спрашивает лесничий.

– Никак, – говорит директор лесхоза. – Они не успевают, да и у нас своих забот хватает. К тому же и не обязаны мы…

Тут всплывает наружу еще одно колдовство, обрекшее Полоску на фактическое сиротство уже при самом рождении. Дело в том, что когда директор говорит «они», то это значит, он имеет в виду колхоз, совхоз, а когда «мы» – лесхоз, иными словами Пашню и Лес. Порядок таков, что Лес заботится о дитяти с посадки и до того момента, когда молодые деревца сомкнут кроны. Тогда он легонько толкает Полоску в зеленое плечо и говорит:

– Иди! Я тебе больше не отец.

А Пашня тоже не спешит раскрывать перед новорожденной материнские объятия. В колхозе, совхозе нет ни одного конкретного лица, которое отвечало бы за полезащитное лесоразведение и заботилось о нем. Формально такая обязанность возложена на агронома, но если учесть, что он уже сгибается под тяжестью других 999 обязанностей, то станет совершенно ясно: Полоска на колхозном, совхозном поле фактически беспризорна.

А обидчиков много. И чтобы подробнее рассказать о них, нам придется временно перенестись в другую автономную республику – в Калмыкию. Вот уж где жизнь Пашни и Степи немыслима без доброй защиты Полоски. А ведь и тут ее обижают. Приведем сжатую, но весьма красноречивую хронику.

Лесхоз № 1. Случай прорубки, 23 случая пастьбы скота в лесных полосах.

Лесхоз № 2. Пастьба скота индивидуальных владельцев.

Лесхозы №№ 3–4—5. Потравы, рубка молодых деревьев.

Чтобы искусственно не сужать географию нерадивого отношения к зеленым Полоскам, сошлемся еще на одну область, теперь уже сибирскую, где за последние шесть-семь лет пропали лесные культуры на площади в полторы тысячи гектаров.

А между тем Полоска такая симпатичная, такая привлекательная, не зря же мы назвали ее Красавицей! Она так и зовет к себе, так и манит. Грохочет где-то вдали грузовик, а как поравняется с Полоской, умолкнет. Сойдет шофер со своего стального коня, захватит нехитрую шоферскую снедь и, устроившись в густой тени, позавтракает, да еще, может быть, подремлет полчасика. Пройдет мимо парнишка, обязательно свернет, чтобы вырезать гибкое удилище. Наведываются сюда люди за ягодами, за грибами. А иной раз укроется в лесополосе парочка и долго-долго о чем-то шепчется…

Но если вздохи любви, невинное собирательство Полоска переносит сравнительно легко, то выпадает ей подчас и более тяжкая доля. Катит по шоссе самосвал с грузом строительного мусора. До свалки далеко, а ездок надо сделать много, куда бы свалить груз? И не долго думая – бух в лесополосу! В Элисте мне приводили немало подобных примеров. А бывает и так: прослышал прохиндей, что на рынке подскочили в цене банные веники, и – шмыг в лесополосу. Ломает ветки, не щадит березы и подсчитывает в уме «навар» от будущей торговой операции.

Еще один характерный примерчик. Организуется дружеский междусобойчик, намечается небольшой банкетик. Где собраться, куда пригласить гостей? В ресторане дорого, дома душно, отправимся, друзья, на природу, в лесополосу! И отправляются. А после остаются на месте банки и склянки, мусор, кострища и опаленные ветви молодых деревьев.

Я спросил у одного деревенского выпивохи, как он относится к лесным полосам.

– Змеи-искусительницы, – с плохо скрываемой симпатией ответил он. – Не поверите – как увижу ее, проклятую, так под ложечкой сосет.

Вероятно, подобного рода граждане сочинили загадку: «Стоит торчмя, не ресторан, не корчма, а бутылку распить всегда можно». Это про нашу Красавицу лесополосу. Однако не буду называть района, где родилась сомнительного свойства загадка-поговорка, поскольку она является, по существу, межрайонной и даже межобластной.

Загадки, загадки, не слишком ли их много скопилось вокруг Полоски? Я нашел, что даже слишком много, и, решив отправиться за отгадками, набрал один из телефонов Министерства сельского хозяйства СССР.

– Это управление полезащитного лесоразведения?

Ответил девичий голос:

– Вы ошиблись.

Ну, что ж, бывает. Набираю номер второй раз, задаю тот же вопрос.

– Нет, здесь управление, но совсем другое. А вам, говорите, какое нужно?

Называю.

– Подождите, я посмотрю в справочнике. Вы слушаете? Такого управления в министерстве нет.

– А Сергей Андреевич есть?

– Сергей Андреевич есть. Позвать его?

Что за чепуха: телефон правильный, имя и отчество тоже, которое нужно, а управление исчезло. Еще одно колдовство, не иначе.

Решаю поехать и разобраться на месте. И вот я в Орликовом переулке, путешествую по этажам. Наконец в одной из комнат Сергей Андреевич, улыбаясь, поднимается мне навстречу.

– Вы извините, – разъясняет он происшедшее недоразумение. – Наша секретарша работник новый и не знает, что наше управление раньше было и только теперь его нет.

– А что с ним стряслось?

– Слили. С охотой, заповедниками и прочим. Вот сейчас спешу на совещание об отстреле вепрей. А вы уж побеседуйте с моим заместителем, Анатолием Ивановичем.

Беседа, как принято говорить, протекала в духе взаимопонимания, но оптимизма не вызвала. В ходе ее, в частности, выяснилось, что:

– законченную систему полезащитных полос, например, в РСФСР, имеют лишь несколько сот совхозов и колхозов, а в большинстве хозяйств эти работы еще далеки от завершения;

– со времени последней инвентаризации по той же Российской Федерации заложено столько же гектаров новых лесных полос, сколько и подлежит списанию как погибших;

– механизация работ по полезащитному лесоразведению и в особенности по уходу за лесополосами оставляет желать лучшего; многие механизмы разработаны, спроектированы, но не выпускаются промышленностью;

– недоверие к лесополосам до конца не преодолено, хозяйства отводят под них землю неохотно; в ряде мест это зависит от пресловутых «волевых» решений.

…Страдает Лес, бедствует Пашня, томится окутанная злыми чарами Красавица Полоска. Кто же и когда окончательно ее расколдует?

ПОЮЩИЕ ПАССАЖИРЫ

Теперь в большой моде вокальные ансамбли с названиями, где обязательно присутствует звучащее словечко. Слыхали, наверное, «Поющие гитары», «Поющие сердца», «Поющие струны». Говорят, есть даже «Поющие рельсы», хотя рельсы, кажется, не поют, а только гудят…

Ну, а что вы знаете об увлекающихся вокалом пассажирах? Ничего особенного или совсем мало? Я тоже. Конечно, мне приходилось встречать путников, у которых любой вечер в купе не обходился без популярных мелодий. Но не будем задерживать на них своего внимания – их не так много, и общественного интереса они не представляют. Это скорее мурлыки, но никак не певцы.

Однако недавно случай свел меня со стопроцентным пассажиром-песняром.

Я приехал к приятелю и застал его за чтением толстого журнала. Телевизор не был включен, хотя уже давно начался футбольный репортаж. Заметив мой недоуменный взгляд, приятель указал на плотно закрытую дверь соседней комнаты.

– Там двоюродный брат. Приехал поездом из Тюмени.

– Отдыхает после дороги?

– Да. И выпевает.

– Выпивает? – переспросил я, немало удивившись. – Встречал людей, выпивающих перед дорогой, но чтобы после? Однако приятель тут же поправил меня, сделав ударение на букве «е»:

– Не выпивает, а выпевает песенный репертуар, накопленный в дороге. Проще говоря, не пьет, а поет. Хочешь послушать?

На цыпочках мы приблизились к двери, и приятель тихонько приоткрыл ее.

«Не слышны в саду даже шорохи», – донеслось из комнаты. Потом раздался храп, который тут же сменился новой песней: «Мы с тобой два берега у одной реки…» Всхрапывание с присвистом, а затем опять: «Эх, Самара – городок, беспокойная я…» Тихое посапывание, и вдруг бодро-озорное: «Увезу тебя я в тундру…»

Приятель прикрыл дверь и сочувственно сказал:

– Слыхал? Третий час бедняга мается, никак исчерпать себя не может. Понять его легко: почти двое суток не вылезал из вагона, наслушался.

В тот момент я не очень хорошо разобрался в ситуации. Почему пассажир после поездки должен «отпеваться»? Как он «набирает» песенный репертуар? И каждому ли это доступно или только избранным?

Разобрался позже. И помогло мне письмо одного уральца, которое попало в мои руки через несколько дней после визита к приятелю.

«Сейчас я нахожусь в Ленинграде, – сообщал он, – куда приехал поездом из Свердловска. Всю дорогу творилось что-то невообразимое – с утра до вечера гремело радио, и укрыться от него было негде. Регуляторы звука бездействовали, и песни лились во всю ширь и мощь, способные до краев наполнить звуками не только целый вагон, но даже привокзальную площадь. Словом, сошел я в Ленинграде с головой, нафаршированной звучащими магнитофонными лентами».

Ага, вот, значит, откуда возникает потребность в выпевании накопленного за поездку репертуара. Но, может быть, это частный случай, некое музыкальное происшествие в поезде, которым ехал уралец? Увы, продолжение его письма рассеяло всякие иллюзии:

«А месяца полтора назад поездом № 100 я ехал из Оренбурга в Свердловск. И как только он отошел, на радиоузле включили вагонную трансляцию. Репродукторы орали непрерывно вплоть до Орска, то есть до двадцати трех ноль-ноль. Такое, с позволения сказать, радиообслуживание способно довести человека до нервного расстройства».

Да, письмо уральца (есть немало и других аналогичных сигналов в редакции) настраивало отнюдь не на веселые размышления.

Кто не знает, что поезд сам по себе не бесшумен. Дико было бы прочитать сейчас в газетном очерке такую фразу: «Вдруг раздался, пронзительный свисток паровоза». Давно уже ушли на покой паровозы со свистками и гудками, мягче, глуше стал ход вагонов, да и подогнаны внутри детали так, чтобы ничего в пути не дребезжало и не стучало (о вагонах с дефектами мы не говорим – это, что называется, особая статья). Но вот радио…

В наш насыщенный электричеством, высокомеханизированный быт уверенно вошли, став обыденными, такие понятия, как утечка газа, утечка электричества. А может быть, с легкой руки вагонного главка МПС войдет и новый термин – утечка звука?

Нет, ни уралец, ни авторы других писем, ни сам автор фельетона не предлагают принять крайние меры: с корнем выдрать репродукторы и перерезать радиопровода.

Нет! Послушать в пути последние известия, спортивный репортаж, лирическую песенку – разве можно от всего этого отказаться?

Все дело в дозировке. Дозировке, силе звука и длительности поездного вещания. Ведь не выпустят на линию вагон с неисправной тормозной системой. Так почему же спокойно курсируют по стальным магистралям орущие во всю глотку репродукторы, которые невозможно утихомирить? Кто-то скажет: там безопасность движения, а тут так себе, третьестепенное дело. Нет, дело совсем не третьей степени, ибо сверхнормативные децибелы способны нанести тяжелое душевное увечье ни в чем не повинным пассажирам. И не единицам. Тысячам! Надо, вероятно, строго регламентировать и время трансляции, выбирая часы бодрствования вагонных жильцов.

Может быть, у моих читателей возникнут какие-то другие предложения? Давайте подумаем сообща.

Так заканчивался напечатанный в газете фельетон. Читатели подумали и живо откликнулись на него.

Инженер из Тулы С. Щ. предпослал своему письму-отклику весьма выразительный заголовок: «Звуковой разбой». И неспроста. Автор сообщает, что, путешествуя в поездах Москва – Красноярск, Сочи – Москва и многих других, он имел «удовольствие» подвергаться бичеванию взбесившимися децибелами. Бичевание, которое нельзя расценить иначе, как «покушение на здоровье людей».

Весьма тревожное письмо прислал также сотрудник Московского института «Желдорпроект». «Пассажиры, – пишет сопроводят в вагоне длительное время. Здесь, как ни в каком другом общественном месте, должна быть обстановка тишины, уюта, взаимного уважения. А что получается? Человек хочет отдохнуть, а его оглушают громоподобной музыкой. Да еще нередко музыкой пополам с хрипом».

Взывают о немедленных мерах многие другие письма. Один инженер из Волгограда внес даже такое конструктивное предложение: заменить динамики индивидуальными наушниками и выдавать их пассажирам за плату, как, например, за прокат постельного белья.

Естественно, что после опубликования фельетона редакция поинтересовалась мнением тех, «от кого это зависит». Разговор с Виктором Алексеевичем, начальником пассажирского отдела Главного управления вагонного хозяйства, был очень приятным, теплым и обнадеживающим.

Редакция: Виктор Алексеевич, как вы оцените высказанные в фельетоне критические замечания по поводу радиообслуживания пассажиров?

В. А.: Они справедливы.

Редакция: А что конкретно можно было бы предпринять, чтобы улучшить положение?

В. А.: Если хотите знать мое личное мнение, то я бы вообще запретил всякую музыку в вагоне. Люди хотят тишины, а ведь поезд и сам по себе не бесшумен…

Редакция: Сообщит ли управление свой отклик на фельетон?

В. А.: Непременно, мы уже подготовили ответ редакции, скоро получите.

Хоть и не скоро, но ответ все-таки был получен. Увы! От него веяло мерзлотой, как от вагона-холодильника:

«Максимальные мощности усилителя и радиоточек в вагоне пассажирского поезда выбраны из расчета удовлетворительной слышимости транслируемых передач при максимально допустимых шумах во время движения поезда. Для уменьшения громкости до желаемой каждая радиоточка оборудована регулятором громкости, которым пассажиры пользуются по своему усмотрению».

Так косноязычно и маловразумительно сообщило Управление вагонного хозяйства свое авторитетное мнение. А буквально на днях я путешествовал по Северо-Кавказской железной дороге и поздно вечером, когда все пассажиры уже дремали, попытался отыскать радиорегулятор, чтобы выключить звук. Я тщательно обшарил собственное купе, прошелся несколько раз по вагону, заглянул во все уголки, но тщетно: звук откуда-то лился широко и свободно, а регулятора нигде не было.

– Милый, кого ты все время ищешь? – добродушно спросила меня заспанная проводница.

– Регулятор громкости, чтобы радио выключить.

– Ишь чего захотел! – со смехом ответила проводница. – Я, почитай, пятый год с этим вагоном езжу, а регулятора твоего в глаза не видывала. Звук все время идет, а откуда он берется – никто не знает.

Мне ничего не оставалось, как пойти в свое купе и улечься, накрыв голову одеялом. Очень уж не хотелось становиться выпевающим пассажиром…

ШУМ ЗА СЦЕНОЙ

Фельетон написан совместно

с А. М. Шейниным

Эти строки мы пишем, уютно устроившись за столиком в просторном фойе областного драматического театра. Здесь прохладно, тихо и безлюдно. Труппа на гастролях, администрация в отпусках и служебных командировках. Мы остались одни и теперь можем без всяких помех заняться нашим исследованием.

Так что же нас интересует? Не театр вообще, не драматургия как литературный жанр, не сценическое искусство в глобальном масштабе, а лишь частность, можно сказать, мелкая, незначительная деталь. А именно – заключенная в скобках авторская ремарка и не всякая, но только одна. (Шум за сценой.) В каких случаях драматург прибегает к ней, что хочет с ее помощью выразить, подсказать зрителю? Попробуем выяснить эти вопросы, пользуясь примерами, сценами, взятыми из жизни театра, в стенах которого мы сейчас находимся.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Теплый летний вечер. Одесское кафе. За столиком двое собеседников. Они толкуют о спектакле гастролирующего в Одессе областного театра.

1-Й СОБЕСЕДНИК. Значит, видел наших гостей?

2-Й СОБЕСЕДНИК. Видел.

1-Й СОБЕСЕДНИК. Ну и как?

2-Й СОБЕСЕДНИК. Спектакль разболтанный, давно к нему не прикасалась рука внимательного и заботливого мастера. Но исполнители выше всяких похвал. Особенно…

1-Й СОБЕСЕДНИК. Героиня?

2-Й СОБЕСЕДНИК. Да, она! Ты знаешь, я всю жизнь мечтал работать с такой исполнительницей. И мысленно представляю себе, как блестяще она выглядела бы в «Грозе», «Марии Стюарт». Поверь, у этой актрисы огромное будущее.

1-Й СОБЕСЕДНИК. А не преувеличиваешь? Ты всегда любил увлекаться…

2-Й СОБЕСЕДНИК. В делах театральных у меня точный глазомер, строгие, взыскательные оценки. И никакой любительщины. Попомни мои слова: быть ей народной актрисой республики! (Шум за сценой.)

СЦЕНА ВТОРАЯ

Тот же, но более поздний летний одесский вечер. Просторный, «семейный» номер в гостинице. В номере двое: «Он» – в областных культурных сферах лицо официальное, начальствующее, «Она» – его жена, актриса областного театра.

ОНА. Милый, ты не знаешь этого человека, что сидел в кафе неподалеку от нас и говорил о нашем спектакле?

ОН. Знаю, дорогая. Это приятель директора нашего театра, режиссер, он, кажется, из Золотого Рога.

ОНА. Завидую золоторожцам.

ОН. Уж не потому ли, что он пел тебе дифирамбы?

ОНА. Это не дифирамбы, а трезвая оценка творческих возможностей артиста. И вот что, милый: надо пригласить его к нам, тем паче мы больше года работаем без главрежа.

ОН. Если надо, душенька, будет сделано. Я скажу нашему директору, пусть вступит в переговоры с этим – как его? – кажется, Гоголевым. Только вот не знаю, захотят ли отпустить такого проницательного театрального деятеля золоторожцы? (Шум за сценой.)

Итак, с интересующей нас ремаркой мы уже встретились дважды. Но какую же аллегорическую смысловую нагрузку она несла? Чтобы стало яснее, приведем уточняющие создавшуюся ситуацию некоторые обстоятельства.

1. Золоторожцы Гоголева отпустили. Причем, как это ни может показаться странным, отпустили… более чем за полгода до его одесской встречи с выдающейся Катериной и Марией Стюарт.

2. В Н. новый главный режиссер областного драматического театра прибыл с огромным запасом художественных идей, но без трудовой книжки.

3. Поставленные им два спектакля, как принято выражаться в театральных гостиных, не оказались в ряду творческих удач театра.

4. Озабоченные местные театралы решили навести справки о творческом прошлом главрежа и узнали, что еще в прошлом году приказом по областному управлению культуры он «был освобожден от занимаемой должности как не обеспечивший художественного руководства театром». Так что вырвать его из объятий золоторожцев театральной общественности не составляло труда.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Жаркий августовский день. Служебные помещения областного драматического театра. Перед кабинетом директора за столиком двое пожарных играют в шашки. Душно.

1-Й ПОЖАРНЫЙ. Понимаешь, Митрич, который год я состою при театре, а такой накаленной атмосферы не помню.

2 Й ПОЖАРНЫЙ. И не говори: в стационаре горят, на гастролях пылают. Жалко на актерскую братию глядеть. За что ей муки такие?

1-Й ПОЖАРНЫЙ. А все беды от него, гостя Золоторожского. Привезли его неизвестно зачем, а теперь мучаются. Кажется, стучатся к нам, открой служебку, Митрич, посетитель рвется.

2-Й ПОЖАРНЫЙ. Какие могут быть посетители, когда мы в некотором роде на консервации. (Открывает служебный вход.) Пожалуйте. (Входит курьер.)

КУРЬЕР. Где тут у вас доска приказов?

2-Й ПОЖАРНЫЙ. Вот она. А зачем вам доска потребовалась?

КУРЬЕР. Велено приказ Управления культуры вывесить. (Вывешивает приказ, уходит.)

1-Й ПОЖАРНЫЙ. Ну что там за приказ? Читай, Митрич.

2-Й ПОЖАРНЫЙ (читает): – «Главреж Гоголев не обеспечил художественного руководства театром… Поставленные им спектакли критикой и общественностью признаны творческими неудачами… До сих пор нет репертуарного плана, практически коллектив не приступил к постановке ни одного нового спектакля…»

1-Й ПОЖАРНЫЙ. Ну, а дальше что?

2-Й ПОЖАРНЫЙ. Дальше известно что: «Гоголева от должности главного режиссера освободить как не обеспечивающего художественного руководства».

1-Й ПОЖАРНЫЙ. Ура!

2-Й ПОЖАРНЫЙ. Подожди пока «Ура!» кричать. Как бы чего худого ие вышло. Слышишь, опять стучат. (Открывает дверь, снова появляется курьер, но уже другой.)

КУРЬЕР. Где тут у вас доска приказов?

2-Й ПОЖАРНЫЙ. Показывали уже твоему сослуживцу. А тебе зачем?

КУРЬЕР. Велено тот приказ снять, а этот повесить. (Вывешивает приказ, уходит.)

1-Й ПОЖАРНЫЙ. Ну, что там за новый приказ, Митрич? Такой же длинный?

2-Й ПОЖАРНЫЙ. Нет, короткий. (Читает): «Гоголева освободить от должности главного режиссера по собственному желанию». (Шум за сценой.)

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Жаркий сентябрьский день. В кабинет заместителя начальника Управления театров Министерства культуры РСФСР входит инспектор.

ИНСПЕКТОР. Я по поводу фельетона, опубликованного вчера в газете. Разрешите доложить.

ЗАМ. НАЧАЛЬНИКА. Докладывайте.

ИНСПЕКТОР. Газета критикует нас за частую смену главных режиссеров периферийных театров. Приводятся убийственные факты по театру города Н.

ЗАМ. НАЧАЛЬНИКА. Ну и что же вы сообщите газете?

ИНСПЕКТОР. В ответе министерства мы признаем критику правильной и пообещаем добиться стабильности кадров.

ЗАМ. НАЧАЛЬНИКА. Ни в коем случае! Нельзя брать на себя столь опрометчивых обязательств. Надо придумать что-нибудь обтекаемое. Дайте-ка мне проект ответа, я поправлю. (Правит.) Вот теперь, кажется, хорошо. Прочитайте.

ИНСПЕКТОР. (Читает): «Считая работу с кадрами режиссеров одной из важнейших, управление театров сделает для себя необходимые выводы».

ЗАМ. НАЧАЛЬНИКА. Поняли? Просто и ясно: сделаем необходимые выводы. (Шум за сценой.)

Наше исследование подошло к концу. Остается подвести итог: что же произошло в театре города Н. с тех пор, как Управление театров Министерства культуры РСФСР выступило с этим публичным заявлением? С того времени в театр пришли и затем ушли из него 6 главных режиссеров. Гоголев – седьмой за пять с лишним лет.

Мы поставили заключительную точку, а затем приоткрыли дверь в блистающий позолотой зрительный зал. И явственно услышали глухой шум, выражающий недовольство зрителей и актеров тем плачевным положением, в котором оказался некогда славный Н-ский областной театр. Это был шум за сценой.

А БУДЕТ ЛИ ЗОЛОТО?

В какой-то теперь уже забытый серенький февральский день произошло с виду как бы будничное, а на самом деле знаменательное событие: экскаватор Ковровского завода вынул первый ковш земли. И поскольку это произошло не на стройке какой-нибудь всесоюзно известной ГЭС или ГРЭС, а в тихом местечке Якорная Щель, в тридцати километрах от известного курортного города, то, естественно, событие это привлекло внимание аборигенов. Ими оказались два подростка, возвращавшиеся из школы. Они молча наблюдали за тем, как ловко манипулировал экскаваторщик стрелой-ковшом. А когда он, заглушив мотор, спустился из кабины экскаватора на землю, спросили:

– Дяденька, а что вы тут добывать будете?

Экскаваторщик с любопытством оглядел ребят, а потом, чему-то хитро улыбнувшись, коротко ответил:

– Золото.

Мальчишки удивленно переглянулись и несмело задали второй вопрос:

– Дядя, а тут будет золото?

Ответа они не дождались. Экскаваторщик, видимо, нашел вопрос нетактичным и, оскорбленный в своих лучших профессиональных чувствах, молча удалился в кабину машины. Когда строитель вбивает первый гвоздь или выдает на-гора первую лопату грунта, по меньшей мере неловко ставить под сомнение конечную цель его труда. Да еще во всеуслышание, как это сделали два юных аборигена. А между тем к скептическим ноткам, прозвучавшим в их втором вопросе, следовало бы прислушаться: как говорят, устами младенца…

Но не будем забегать вперед. Пока в Якорной Щели игра велась, как у взрослых: лязгали железными цепями экскаваторы, урчали бульдозеры, в дощатом штабном вагончике девушки с кудряшками отчаянно крутили арифмометры, кто-то хорошо поставленным драмкружковским голосом требовал по телефону немедленно отгружать трубы. Повторяю, все было серьезно вплоть до освоения ассигнований на текущий год: предусматривалось 133,8 тысячи рублей, освоено 56,3 тысячи рублей.

Непосвященному может показаться, что это означало катастрофу для стройки или уж, во всяком случае, ее автоматическое зачисление в разряд захудалых и непопулярных. Ничего подобного. Такова уж наша причудливая строительная действительность, что именно отстающие объекты, а еще лучше объекты, на которых «создается угрожающее неблагополучие*, вырываются на авансцену, отодвигая на задний план не вызывающих никаких тревожных эмоций середнячков. Так случилось и с Якорной Щелью.

Отныне она вошла красной строкой в строительные сводки. Ей посвящали обстоятельные, развернутые ведомственные документы. О ней заговорили на оперативных совещаниях и собраниях актива. Эта стройка стала важной персоной не только в районе, но и в масштабах Большого курорта.

Если бы мы имели возможность заставить вновь зазвучать мембраны некоторых служебных телефонных аппаратов, то до нас донеслись бы обрывки таких разговоров:

– Сергей Петрович, а что же ты о Якорной Щели ничего не докладываешь?

– Так ведь вчера я уже докладывал, Николай Дмитриевич. Жмем изо всех сил.

– Жмите, чтобы кровь из носа!

Так были сказаны необходимые слова. Наступила осень, шли дожди, стройку заливало водой. Мощные насосы непрерывно откачивали бурую жижу. Монтажники по пояс вязли в грязи. Стройка перешла на уплотненный график: работали в две смены. А «сверху» то и дело раздавались подбадривающие возгласы: