Текст книги "Поцелуй женщины-паука"
Автор книги: Мануэль Пуиг
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)
Английский исследователь Д. Дж. Вест полагает, что существуют три основные теории относительно физического происхождения гомосексуальности, и сам же опровергает все три.
Первая теория гласит, что аномальное сексуальное поведение происходит из-за дисбаланса мужских и женских гормонов, которые наличествуют в крови обоих полов. Но тесты, проведенные на гомосексуалистах, не принесли результатов, которые могли бы подтвердить эту теорию, так как не продемонстрировали недостаток каких-либо из гормонов. Как объясняет доктор Сойер в своем труде «Гомосексуальность: эндокринологические аспекты», диаграммы гормонального уровня гомосексуалистов и гетеросексуалов не выявили никакой разницы. Более того, если бы гомосексуальность допускала возможность гормонального возникновения (гормоны вырабатываются железами внутренней секреции), ее можно было бы вылечить инъекциями, восстанавливающими гормональный баланс. Но эта теория оказалась неверной, и в своем труде «Тестостерон у психически больных гомосексуалистов мужского пола» Барахаль предполагает, что, вводя мужские гормоны гомосексуалистам-мужчинам, можно добиться лишь повышенного желания с их стороны к привычному для них виду сексуальной активности. Что касается экспериментов с женщинами, доктор Фосс в своей работе «Влияние мочевых андрогенов на женскую сексуальность» заявляет, что, вводя большие дозы мужских гормонов женщинам, можно добиться изменений; женщины становятся более похожи на мужчин, но разве что внешне: у них садится голос, начинают расти волосы на лице, уменьшаются в размерах грудь, клитор и т. д. Что касается физического желания, оно также стимулируется, однако остается вполне женским по своей природе, то есть такие женщины все еще избирают объектом своего желания мужчин, конечно, если эксперимент проводится с женщиной без лесбийских наклонностей. Относительно мужчин-гетеросексуалов стоит добавить, что, получая большие дозы женских гормонов, они не приобретают гомосексуальных наклонностей, однако эти гормоны уменьшают их сексуальную энергию. Все это доказывает, что потребление мужских гормонов женщинами и женских гормонов мужчинами не выявляет связи между соотношением этих гормонов в крови и сексуальными наклонностями. Таким образом, можно утверждать, что сексуальные предпочтения отдельно взятого человека не являются следствием его эндокринной активности или, иначе, гормональной секреции.
Вторая основная теория происхождения гомосексуальности по Д. Дж. Весту основывается на гермафродитизме. Гермафродиты – это люди, которые физически полностью не принадлежат ни к одному из полов, хотя обладают определенными чертами обоих. Пол человека формируется в момент зачатия и зависит от генетического разнообразия сперматозоида, который оплодотворяет яйцеклетку. Физические причины гермафродитизма до сих пор не ясны; обычно это происходит из-за дисфункции эндокринной системы еще во время внутриутробного периода. Степень гермафродитизма широко варьируется; в некоторых случаях внутренние половые органы (яичники или яички) и внешность человека противоречат друг другу, в других – внутренние половые органы имеют как мужские, так и женские черты, а в-третьих – гениталии человека представляют собой переходное состояние между мужским и женским детородным органом, в отдельных случаях включая наличие одновременно и пениса, и матки. Исследователь Т. Ланг в своем «Изучении генетической обусловленности гомосексуализма», например, ссылается на то, что мужчины-гомосексуалисты могут быть, говоря о генетике, женщинами, чьи тела испытали полную половую инверсию в мужскую сторону. В доказательство своей гипотезы он провел опросы и в конце концов заключил, что мужчины-гомосексуалисты чаще появляются в семьях, где много братьев и мало или нет совсем сестер, – таким образом, они являются неким промежуточным продуктом, неудачной заменой женщины. Хотя это наблюдение интересно, теория Ланга терпит крах, ибо не может объяснить нормальные физические характеристики у большинства (девяносто девяти процентов) гомосексуалистов. На последние данные опирается Г. М. Б. Паре в работе «Гомосексуальность и хромосомная теория пола», где опровергается гипотеза Ланга; Паре, применив современные микроскопические методы, выявил, что мужчины, которых он исследовал и среди которых были и гомо-и гетеросексуалы, биологически все являлись мужчинами. Также теория Ланга опровергается в труде Дж. Мани «Становление сексуального поведения», где автор утверждает, что гермафродиты, несмотря на свою явную бисексуальность, не проявляют никакой двойственности при выборе сексуального партнера; сексуальное влечение этих людей, утверждает Мани, не зависит от их внутренних половых органов – яичников, яичек или того и другого вместе. Физическое влечение гермафродита обусловлено исключительно его воспитанием и привычками, независимо от того, какие внешние черты и внутренние половые признаки у него превалируют. Все вышесказанное позволяет предположить, что гетеросексуальность, как и гомосексуальность, несмотря на физическую конституцию человека, являются следствием каких-либо психологических причин и не предопределены эндокринными факторами.
Третья, и последняя, теория физического происхождения гомосексуальности, которую рассматривает Вест, говорит о наследственной обусловленности данной сексуальной наклонности. Вест указывает, что, несмотря на серьезность исследований в этой области, среди которых он выделяет работу Ф. Дж. Каллмана «Сравнительное исследование генетических аспектов мужской гомосексуальности», результаты этих исследований довольно неопределенны и не позволяют с точностью утверждать, что гомосексуальность является физической характеристикой наследственного типа. (Прим. автора.)
Центральные страницы пресс-релиза студии «Тобис-Берлин» для представительств за рубежом. Фильм «Высокое предназначение».
Прибытие звезды не сопровождалось привычной шумихой; наоборот, было решено, что Лени Ламэзон прибудет в столицу третьего рейха инкогнито. Прессу созвали лишь после проб с костюмами и гримом. Наконец самая знаменитая французская певица вышла к наиболее известным представителям мировой свободной прессы в берлинском «Гранд-отеле». Мягкие звуки оркестра из чайного садика едва доносились до расположенного на верхней галерее Имперского зала, предоставленного для этого случая. Лени слыла воплощением капризной парижской моды, а ее красота служила образцом для всех модниц. Поэтому все ожидали увидеть куклу с мелкими кудряшками перманента и ярко нарумяненными щеками и толстым слоем пудры. Ожидали, что под тяжестью накладных ресниц и избытка теней на веках у нее будут закрываться глаза. Особенное любопытство вызывал ее наряд, в котором, как предполагалось, будет обилие бессмысленных складок, согласно вкусам декадентствующих зарейнских кутюрье, которые, как известно, всеми силами старались изуродовать женскую фигуру. Но во время встречи можно было уловить восхищенный шепот: к публике вышла совершенно другая женщина, и все сразу же расступились, давая ей дорогу. Оказалось, что ее тонкая талия и покатые бедра не были скрыты пышными тканями, ее упругий бюст не был сдавлен экстравагантным платьем: наоборот, девушка, будто спартанка, была одета в простейшую белую тунику, которая подчеркивала все достоинства ее фигуры, а свежее, без следов грима лицо напоминало пышущее здоровьем лицо пастушки. Разделенные на прямой пробор и заплетенные в длинную косу волосы были аккуратно уложены вокруг головы. Короткая белая накидка из той же белой ткани лежала на ее плечах, но не прятала от взоров крепкие руки. «Идеал красоты – это здоровое тело», – так сказал наш Вождь, а в отношении женщин он добавил: «Их задача – быть красивыми и рожать сыновей. Женщина, подарившая своему народу пятерых сыновей, сделала для страны гораздо больше, чем самая замечательная на свете юристка. В контексте идеологии национал-социализма женщине вообще нет места в политике. Вовлечь ее в парламентскую сферу, где она отойдет на задний план, означало бы лишить ее достоинства. Возрождение Германии – дело рук мужчин, а чтобы вершить судьбы всего мира, начиная от самого Фатерланда и кончая его бесчисленными колониями, третьему рейху, который сейчас насчитывает около 80 миллионов человек, через столетие, в славном 2040 году, понадобится не менее 250 миллионов граждан. И здесь важную роль сыграют женщины, но сперва мы учтем горький опыт других народов в вопросе расового вырождения, и процесс этот будет остановлен с помощью сознательного национализма. Это будет синтез Государства и Народа». Именно эти слова повторил очаровательной иностранке в так называемом Имперском зале представитель берлинской студии, подписавшей с ней контракт, – слова, которые произвели на Лени столь же сильное впечатление, как и ее чистая красота – на журналистов из разных стран.
На следующий день ее портрет украшал первые полосы газет свободного мира, но Лени некогда читать хвалы в свой адрес; она берет телефон и, преодолевая сомнения, звонит Вернеру. Она спрашивает, собирается ли он перед отъездом в Париж провести несколько дней в столице и не познакомит ли он ее с достижениями новой Германии. Для начала Вернер отвозит ее на слет немецкой молодежи, который проходит на огромном стадионе. Отказавшись от удобного официального лимузина, он везет Лени туда в своем быстром белом двухместном автомобиле; он хочет, чтобы она испытала, что значит быть частью многотысячной толпы, и это ему более чем удается. Все, кто оказывается рядом с ней, восхищаются Лени, причем не экстравагантностью дивы, а ее царственной осанкой, пышущим здоровьем телом, естественной красотой. Лени появляется на людях в простом костюме, напоминающем строгую военную форму. Ткань, которую изготавливают в альпийских землях, словно отражает суровую жизнь в горах, но тем не менее подчеркивает все прелести ее фигуры; только высокие плечи костюма не слишком гармонируют с ее изящным силуэтом, впрочем, из-за них она кажется более крепкой и здоровой. На стадионе Вернер с восторгом смотрит на Лени, которая, как он и ожидал, не может скрыть восхищения. Лени спрашивает Вернера, почему искусство в Германии столь возвышенно, ведь в остальной Европе утвердилось искусство легкомысленное и эфемерное, как в живописи и скульптуре, так и в архитектуре, искусство абстрактное и чисто декоративное – и оно обречено на скорую гибель, как и женская мода, измышленная за Рейном. Он прекрасно знает, что ей ответить, но не спешит это делать и просит немного подождать. И они становятся свидетелями незабываемого спектакля, который демонстрирует цвет германской молодежи: на зеленом поле выстраиваются ровные ряды, потом они внезапно распадаются, образуя что-то вроде волны, а затем снова сходятся, как бы подтверждая прочность первоначального построения. Это молодые гимнасты обоих полов. Они одеты в белое и черное. Как бы комментируя это спортивное действо, на которое Лени смотрит с трепетом, Вернер говорит: «Да, героизм будет единственной моделью политических судеб – именно он стал выразителем духа нашей эпохи. Футуристическое или коммунистическое искусство – это искусство ретроградов и анархистов. Наша нордическая культура стоит в оппозиции как к азиатскому авантюризму, так и к коммунизму и католическому фарсу – продукту ассирийской деградации. Любви надо противопоставить честь. А Христос должен стать атлетом, способным силой кулаков изгонять торгующих из храма». Под конец молодежь – истинная надежда национал-социализма – хором поет воинственные песни, пронизанные патриотизмом: «… взвейся выше, о великое историческое знамя! Молодой революционер должен иметь страстное сердце, чтобы суметь пробудить в себе ярость и вершить праведный суд, направляя свой гнев твердой и уверенной рукой и так возвышая людские массы». Как узнаваем здесь лозунг маршала Геббельса, истинного апостола современной пропаганды! И Лени, несмотря на смятение, возникшее у нее в душе, после того как она услышала, как Вернер выносит смертный приговор, внезапно испытывает ликование. Вернер берет ее за руку, привлекает к себе, но не осмеливается поцеловать, боясь, что губы ее опять окажутся холодными. В тот же вечер они ужинают вдвоем и оба молчат. Вернер не может понять, в чем дело, он лишь чувствует, как далека она, как поглощена собственными мыслями. Оба почти не притрагиваются к еде. Лени осушает бокал легкого мозельского вина и со всей силы швыряет бокал в пылающий камин – тот разбивается вдребезги. И Лени напрямик задает так долго мучивший ее вопрос: «Как мог ты, лучший из лучших, приказать убить человека?» Поняв, в чем дело, Вернер с некоторым удивлением отвечает: «Ты из-за этого была так холодна со мной?» Когда Лени утвердительно кивает, Вернер тотчас везет ее в министерство иностранных дел. Несмотря на поздний час, в правительственных учреждениях кипит работа, потому что новая Германия не знает отдыха ни днем, ни ночью. Перед формой Вернера открываются любые двери. Через пару минут они входят в подвальное помещение, оборудованное под небольшой кинозал. Вернер приказывает начать показ фильма. На экране страшные, леденящие душу документальные кадры о голодающих. Голод в Северной Африке, голод в Испании, голод в Далмации, на Янцзы, в Анатолии. И на фоне всех этих ужасающих картин неизменно появляются два или три безжалостных человека, всегда одни и те же. Это странствующие евреи, несущие смерть. Все это беспристрастно фиксирует кинокамера. Да, они словно стервятники, предвестники смерти, пирующие и в засуху, и в годину наводнений, они всегда здесь, во время любых людских бедствий, готовые к своему сатанинскому празднику, готовые всегда нажиться на людском горе. Они торговцы. За ними их свита, все – проклятые дети Авраама: там, где прошли они, там каждый раз одна и та же картина: пропадает пшеница, а затем постепенно и другие злаки, не остается даже того, чем кормят скот. Затем исчезают мясо, сахар, масло, фрукты, овощи – и свежие, и в консервах. Таким образом голод собирает свою смертельную жатву по городам, чьи жители бегут в деревню, но и там находят то же ужасающее зрелище, которое оставила после себя эта «саранча Иеговы». Лица людей измождены, они еле держатся на ногах, повсюду до самого горизонта видны силуэты голодающих, которые тщетно пытаются найти хотя бы черствую корочку хлеба.
У Лени кровь стынет в жилах при виде этих кадров. Она с нетерпением ждет, чтобы включили свет, – она хочет задать Вернеру мучающие ее вопросы: кто же он – один из увиденных ею злодеев? А Вернер буквально светится от удовольствия: ему кажется, что его возлюбленная узнала того самого преступника, которого он, к ее ужасу, приговорил к смерти. Но нет, Лени имеет в виду совсем другого человека. Вернер потрясен: неужели Лени удалось то, чего не могла сделать вся германская разведка? Неужели ей знаком Якоб Леви, которого разыскивает вся полиция? Но Лени ничего не может вспомнить, хотя уверена, что уже видела этого человека с блестящей лысиной и длинной бородой ростовщика. Фильм отматывают назад и останавливают в тех местах, где видно его лицо. Лени напрягает память, но все равно не может вспомнить, где и при каких обстоятельствах видела это чудовище. В конце концов они выходят из просмотровой и решают прогуляться пару кварталов по улице, обсаженной липами. Лени снова и снова пытается вспомнить. Она точно знает, что однажды уже видела этого Якоба Леви, но может быть, этот человек являлся ей лишь в ночных кошмарах? Вернер же хранит молчание, он показал Лени фильм лишь затем, чтобы она поняла, какое чудовище он приказал казнить, арестовав в маленькой деревушке на швейцарской границе. И вот одним-единственным жестом Лени рассеивает все сомнения в сердце Вернера – она берет его обветренную руку в свои белые нежные ручки и прижимает к сердцу. Все сразу становится понятным: смерть иудейского Молоха означала спасение для миллионов невинных душ. Над Имперским городом моросит мелкий дождь. Лени просит Вернера обнять ее – укрыть от дождя, успокоить и поддержать. Завтра с рассветом они отправятся на поиски зверя, который все еще на свободе. Но сейчас им нет дела до всего этого – они находятся на избранной богами земле, где торговцы уже проиграли свою первую схватку против высокой морали героев.
Наступает солнечное воскресное утро, и Лени просит Вернера провести выходные с ней перед ее отъездом в Париж, она хочет вместе с ним отправиться посмотреть пленительные долины Баварских Альп. В этих чудесных горах находится загородная резиденция Вождя, здесь когда-то простая крестьянская семья приютила его в период гонений. Трава зеленеет и благоухает, солнце ласкает кожу, легкий ветерок несет с собой освежающую прохладу вечных снегов – они словно часовые охраняют альпийские вершины. На траве – простая грубая скатерть. На ней – скромная еда. Теперь Лени не скрывает своего любопытства и жадно расспрашивает Вернера о Вожде. Поначалу его слова кажутся девушке не слишком понятными: «…безвыходное социально-экономическое положение, сложившееся в либерально-демократических государствах, породило проблемы, которые на самом деле можно, по сути, решить более простыми методами и ко всеобщему удовольствию – нужна крепкая власть при полной поддержке народа вместо власти коррумпированной мировой элиты…» И тут она просит его рассказать о самом Вожде, о том, что он за человек и как он пришел к власти. Вернер отвечает: «…марксистские листовки и еврейские газетенки обещали германскому народу лишь хаос и бесконечные унижения. Время от времени в них даже печатались фальшивки, повествующие об аресте Адольфа Гитлера. Но это было невозможно: его просто никто не знал в лицо, ведь он никогда не позволял себя фотографировать. Он исколесил всю страну, выступая на тайных собраниях Иногда я сам сопровождал его в маленьком старом самолете. Я так отчетливо помню все это: мотор ревет, мы взлетаем, кругом ночное небо, гроза. Но он не обращает внимания на молнии и говорит со мной. В его голосе боль за трагическую судьбу народа, отравленного марксистскими бреднями, ядом пацифизма и прочими идеями, пришедшими из-за границы и выгодными иностранцам… Мы неоднократно ездили на машине по этой самой дороге, по которой сегодня мы с тобой будем возвращаться из Альп в Берлин. Он знал все маршруты, как и пути к сердцу своего народа. В дороге мы делали остановку, как и мы с тобой… расстилали скатерть где-нибудь на лужайке под деревьями и раскладывали скромную снедь. Кусочек хлеба, яйцо вкрутую и что-нибудь из фруктов – вот все, что он ел. В дождливую погоду мы подкреплялись прямо в автомобиле. А когда мы приезжали на очередное тайное собрание, этот простой с виду человек становился настоящим гигантом, и в эфире подпольных радиостанций, как удары молота, гремели его слова, полные веры и убеждения. Он снова и снова рисковал своей жизнью, потому что земля стала почти багровой от людской крови, пролитой марксистами…» Словно зачарованная, Лени слушает, ей хочется знать все больше и больше. Ей по-женски интересно разгадать, в чем же заключается секрет внутренней силы Вождя. Вернер отвечает: «Он полностью выражает себя в каждом произнесенном им слове. Он верит в себя и во все, о чем говорит. В нем есть то, что так трудно найти в наше время, – искренность. Люди видят в нем это качество и тянутся к нему. Однако реальный ответ на вопрос „В чем внутренняя сила Вождя?“ так и останется тайной, даже для его ближайшего окружения. Это можно объяснить только верой в чудеса. Бог благословил этого человека, а вера и вправду способна свернуть горы, вера Вождя и вера в Вождя…»
Лени ложится в траву и смотрит в ясные голубые глаза Вернера, глаза, которые излучают нежность и уверенность, так как ему известна Истина. Лени обвивает руками его шею и с волнением восклицает: «Теперь я понимаю, насколько ты проникся его мыслями. Ты понял суть национал-социализма…»
Затем следуют недели изматывающей работы в берлинской студии. И, отсняв последний дубль, Лени кидается к телефону, чтобы позвонить своему возлюбленному, по заданию ездившему в Париж. Он приготовил ей замечательный сюрприз: перед их воссоединением в Париже он получит отпуск, и ближайшие дни они смогут провести в каком-нибудь красивом месте его чудесной страны, которую он теперь называет Национал-Социалистической Республикой. Но и Лени ждет его не с пустыми руками: с того самого дня, когда он привел ее в просмотровый зал, она не переставала думать о том преступнике и все больше уверялась в том, что видела его именно в Париже. Она желает, чтобы они как можно скорее вернулись туда и начали поиски.
Вернер боится за нее, но соглашается включить Лени в состав разведгруппы. И Лени сходит с поезда, будучи уверенной в успехе их дела. И то, что она видит во Франции, действует на нее угнетающе. Она уже привыкла к просветленным лицам в Национал-Социалистической Республике, и сейчас ей омерзительно смотреть на Францию, погрязшую в расовом смешении, Францию, которая, как она теперь отчетливо понимает, наводнена неграми и евреями. (И т. д.) (Прим. автора.)
Подразделив теории о физическом возникновении гомосексуальности на три группы и опровергнув их одну за другой, вышеупомянутый английский ученый Д. Дж. Вест в своем труде «Гомосексуальность» заявляет, что это три самые популярные у обывателей теории ее возникновения. В преамбуле Вест указывает на бесперспективность теорий, считающих гомосексуальность отклонением от нормы и объясняющих ее (бездоказательно) наследственными или физическими факторами. Странно, но Вест считает более продвинутым, по сравнению с вышеупомянутыми теориями, взгляд церкви на проблему. Церковь полагает, что гомосексуальные склонности, терзающие людей, это один из многих пороков, но они вполне нормальны.
С другой стороны, современные психиатры дружно относят к числу причин возникновения гомосексуальности факторы психологические. Несмотря на это, как показывает Вест, среди обывателей живучи теории, лишенные всякой научной основы. Первую теорию можно назвать «теорией извращения», согласно которой человек склоняется к гомосексуальному поведению, как к любому другому пороку. Но основная ошибка этой теории заключается в том, что, как она гласит, человек преднамеренно выбирает ту форму отклонения, которая ему более подходит, в то время как гомосексуалист не может развить в себе нормальное сексуальное влечение, даже если очень захочет. Пусть ему удастся совершить гетеросексуальный акт, он все равно не сможет заглушить в себе внутренние гомосексуальные желания.
Вторая версия, популярная у обывателей, это «теория совращения». В работе «Сексуальное поведение молодых преступников» Т. К. Н. Гиббонс соглашается с Вестом и другими исследователями в том, что, когда кто-либо в первый раз сознательно испытывал гомоэротические импульсы во время контакта с человеком того же пола, соблазнившим его (что почти всегда происходит в юности), факт совращения означает лишь начало гомосексуальной практики, но не служит причиной исчезновения гетеросексуальных желаний. Одиночный случай такого рода не может объяснить постоянную гомосексуальность, которая, как правило, является единственной сексуальной ориентацией человека, то есть несовместима с гетеросексуальностью.
Третья теория – так называемая «теория сегрегации». Согласно ей, у молодых людей, воспитывающихся среди мужчин, без присутствия женщин, или, наоборот, – у женщин, воспитывающихся без мужчин, завязываются сексуальные отношения между собой, что оставляет на них отпечаток навсегда. К. С. Льюис в работе «Приятно удивленный» утверждает, что, например, учащиеся закрытых учебных заведений, возможно, имеют первый сексуальный опыт с представителями своего пола, но такие контакты в школах имеют целью скорее снятие сексуального напряжения, чем сознательный выбор партнера. Вест добавляет, что отсутствие именно психологического контакта с женским полом в результате сегрегации, практикуемой в закрытых школах-интернатах, и духовная разобщенность внутри некоторых семей могут стать куда более значимым фактором развития в индивидууме гомосексуальных наклонностей, чем уже упоминавшиеся случайные сексуальные контакты с партнером своего пола.
Психоанализ, основывающийся на исследовании подсознания с целью пробудить детские воспоминания, утверждает, что сексуальные наклонности человека формируются в раннем детстве. В «Толковании сновидений» Фрейд заявляет, что сексуальные и эротические переживания стоят в центре всех неврозов: когда человек позаботился о питании и защите от внешних факторов – о крыше над головой и одежде, – ему пришлось заняться удовлетворением своих сексуальных и эмоциональных потребностей. Совокупность этих потребностей Фрейд назвал либидо, и их присутствие человек чувствует с самого рождения. Фрейд и его последователи полагают, что либидо у разных людей может различаться, но общественная мораль зорко следит за его проявлениями, главным образом с целью сохранения основной ячейки общества – семьи. Таким образом, самыми неподобающими проявлениями либидо считаются инцестуозные и гомосексуальные желания людей. (Прим. автора.)
Последователей Фрейда очень интересуют терзания, которые должен был испытывать человек на протяжении всей истории, учась обуздывать себя, дабы соответствовать требованиям морали своей эпохи, ведь невозможно выполнять законы общества, не подавляя инстинктивные желания. Законный брак, считающийся нормой в обществе, необязательно является всеобщим идеалом. И индивидуумы, для которых он таковым не является, не найдут иного выхода, как подавлять и скрывать свои социально нежелательные порывы.
Анна Фрейд в «Детском психоанализе» отмечает, что самая распространенная форма неврозов – это та, когда человек пытается взять под полный контроль любые свои запретные сексуальные желания и даже совсем избавиться от них, вместо того чтобы отнестись к ним как к не одобряемым обществом, но вполне естественным, – в результате он теряет способность получать удовольствие от свободных отношений. Таким образом, человек может утратить контроль и над своими самоподавляющимися способностями, в таком случае он будет страдать от импотенции, фригидности или навязчивого чувства вины. Психоанализ выявляет также следующий парадокс: именно раннее развитие ума и чувствительности в ребенке стимулирует его подавленческие порывы. Доказанный факт, что либидо ребенка проявляется в самом раннем возрасте, и ясно, что он проявляет его, в отличие от взрослых, абсолютно открыто. Ему нравятся те, кто заботится о нем, и ему приятно играть со своим телом и телом другого человека. Но в нашей культуре, добавляет Анна Фрейд, такие проявления немедленно наказываются, и у ребенка появляется чувство стыда. С первых сознательных действий и до наступления половой зрелости ребенок проходит своеобразный инкубационный период.
Фрейдисты-ортодоксы, как и противники Фрейда, утверждают, что первые проявления либидо в детстве носят бисексуальный характер. Но с пяти лет ребенок уже осознает разницу между полами, мальчик видит, что отличается от матери, кроме того, ему начинают говорить, что, когда он вырастет, станет таким, как его отец. В этот момент его волнует любовь не матери, а отца. В то же время проблему, как погасить ревность, которую вызывает в нем отец, как правило, предоставляют самому ребенку, хотя ему это и нелегко, особенно если он чересчур впечатлительный и нуждается в опеке и любви, и еще более, если его разум способен понять, в каком «любовном треугольнике» он оказался: осознание проблемы лишь усугубляет ее. На этом этапе формирования, согласно психоанализу, мальчик – или девочка, если она воспринимает мать как соперницу, – сталкивается с труднопреодолимым эдиповым комплексом, названным так по имени древнегреческого героя Эдипа, который, не ведая того, убил своего отца, чтобы жениться на собственной матери, также не зная, что это его мать. Узнав о том, что он натворил, Эдип ослепил себя, дабы искупить вину.
В «Трех эссе о теории сексуальности» Зигмунд Фрейд заявляет, что инцестуальная фантазия о вытеснении родителя-конкурента – коими являются отец для мальчика и мать для девочки, – с тем чтобы занять его место, очень распространена у детей, но подобные идеи вызывают острое чувство вины и страха перед наказанием. Последствия таковы, что мальчик или девочка, так сильно страдающие из-за этого внутреннего конфликта, посредством болезненного, но бессознательного усилия подавляют его или прячут поглубже в подсознание. Конфликт разрешается в юношеском возрасте, когда юноша или девушка переносят эмоциональный заряд с отца или матери на мальчика или девочку своего возраста. Но тем, у кого сложились очень близкие отношения с родителем противоположного пола (и соответственно неизбежное чувство вины, называемое комплексом Эдипа), будет вообще сложно строить отношения с противоположным полом из-за чувства дискомфорта, которое будет возникать всегда перед любым сексуальным контактом, так как подсознательно они будут ассоциировать эти отношения с инцестуозными желаниями детства. В итоге, если невроз прогрессирует, мужчина может стать импотентом или чрезвычайно зависимым от проституток – женщин, в чем-то являющихся противоположностью матери, – или, что скорее, начнет отвечать взаимностью мужчинам, испытывающим к нему сексуальное влечение. Для женщины выход из этого неразрешенного внутреннего конфликта – в основном фригидность или лесбийство. (Прим. автора.)
В своей «Психоаналитической теории неврозов» О. Феничел утверждает: чем больше мальчик идентифицирует себя с матерью, тем больше вероятность его гомосексуальной ориентации. Чаще всего такая ситуация возникает, если у матери более властный характер, нежели у отца, или если отец отсутствует в семье, например в случае смерти или развода, или если отец присутствует, но вызывает у ребенка отвращение по причине своего алкоголизма, чрезмерной строгости или жестокого характера. Ребенку нужен взрослый в качестве героя, образца дня подражания: через идентификацию ребенок перенимает модель поведения взрослых и, несмотря на то что нередко бунтует против вынужденного подчинения родителям, подсознательно перенимает их привычки и даже мании, сохраняя тем самым характерные культурные черты общества, в котором живет. Идентифицируя себя с отцом, продолжает Феничел, мальчик принимает мужской взгляд на окружающий мир, а в западном обществе этому взгляду присуща агрессивность – отголоски времени, когда мужчина был безусловным лидером, – что помогает мальчику утвердить себя в новом качестве. С другой стороны, мальчик, принимающий за образец для подражания свою мать и вовремя не встречающий примера в образе мужчины, который препятствовал бы его преклонению перед женской манерой поведения, будет подвергаться гонению в обществе из-за своих женских привычек, если только он не начнет культивировать в себе грубость, свойственную обычному подростку.
Относительно того же Фрейд говорит в «Преобразованиях при половом созревании», что в гомосексуалисте зачастую настоящее мужское поведение может сочетаться с полной сексуальной инверсией – подразумевая под «мужским поведением» такие черты, как смелость, достоинство и тяга к риску и испытаниям. Но в своей более поздней работе «О нарциссизме: введение» он разрабатывает теорию, согласно которой мужчина-гомосексуалист начинает с фиксации на матери и в конце концов сам отождествляет себя с женщиной. Если объектом его желания становится юноша, то это потому, что так его любила мать. Или потому, что хотел, чтобы мать любила его так же. Другими словами, объект его сексуального влечения – это проекция собственного образа. Так же для Фрейда мифы о Нарциссе и Эдипе являются составляющими первоначального конфликта, лежащего в основе возникновения гомосексуальных наклонностей. Но из всех наблюдений Фрейда на данную тему именно это вызвало самые яростные нападки, и главным возражением было то, что гомосексуалистов, выбравших для себя женскую модель поведения, в основном привлекает очень мужественный тип мужчины или мужчины намного старше их самих В тех же «Преобразованиях при половом созревании» Фрейд, рассуждая о развитии эротических чувств, показывает другие аспекты возникновения гомосексуальности. Он заявляет, например, что либидо у младенцев по сути своей носит довольно расплывчатый характер и должно пройти через несколько стадий, прежде чем превратится в сознательный импульс и будет направлено на существо противоположного пола, с которым можно достичь удовольствия путем генитального коитуса. Первая стадия – оральная, во время которой ребенок получает удовольствие от сосания грудного молока. Затем следует анальная стадия, когда ребенок получает удовлетворение от справления естественных потребностей. Последняя и основная фаза – генитальная. Фрейд называет ее единственной зрелой формой сексуальности – утверждение, которое спустя годы будет подвергнуто сокрушительной критике Маркузе.
В «Характере и анальном эротизме» Фрейд развивает следующую теорию: некоторые ненормально развитые личности, чьи основные черты – жадность и одержимость порядком, могут находиться под воздействием подавленных анальных желаний. Удовлетворение, которое они получают от накопления, возникает из-за подсознательной ностальгии по удовольствию, которое они получали в детском возрасте – это распространенное явление среди детей, – подолгу не испражняясь. С другой стороны, страсть к чистоте и порядку – своеобразная компенсация за то чувство вины, что они испытывали из-за желания поиграть с собственным калом. Что же касается той роли, которую анальная одержимость играет в развитии гомосексуальности, Фрейд заявляет, что помимо уже перечисленных комплексов – Эдипа и Нарцисса – не стоит забывать о преградах на пути взросления ребенка, которые вызывают подавление и соответственно фиксацию ребенка на анальной стадии его развития и не позволяют расти до следующей, финальной фазы – генитальной.
На это утверждение Вест отвечает, что гомосексуалисты, изначально отвергнув дорогу, ведущую к нормальным генитальным отношениям, вынуждены экспериментировать с негенитальными эрогенными зонами и находят содомию – свыкнувшись с ней – нормальной и не единственной формой получения наслаждения. Вест добавляет, что мужчина, практикующий содомию, необязательно зациклен на анальной фазе развития, так же как и гетеросексуал, целующий свою партнершу, необязательно все еще остается в оральной стадии. В конце концов Вест говорит, что анальный секс не есть прерогатива исключительно гомосексуалистов. Гетеросексуальные пары тоже практикуют подобные отношения, а индивидуумы с «подавленными анальными желаниями» (как уже говорилось – скупость, страсть к чистоте и порядку) необязательно склонны к гомосексуализму. (Прим. автора.)
В «Трех эссе о теории сексуальности» Фрейд говорит, что вытеснение (подавление), в общем, происходит тогда, когда один индивидуум доминировал над другим, под первым здесь подразумевается отец ребенка. Этим отцовским господством было положено начало патриархальному устройству общества, которое характеризовалось униженным положением женщины и усиленным подавлением сексуальности. Более того, Фрейд связывает свой тезис о патриархальной власти с расцветом религии и, в частности, с триумфом монотеизма на Западе. С другой стороны, Фрейда больше всего интересует упомянутое подавление сексуальности, так как он считает естественные желания человека более сложными, чем это признает патриархальное общество: говоря о способности детей получать сексуальное удовольствие с помощью любой части своего тела, Фрейд называет это «полиморфным извращением». Частью этой концепции является убеждение Фрейда в бисексуальной природе наших первоначальных сексуальных импульсов.
Придерживаясь схожих взглядов в том, что касается подавления желаний, Отто Ранк считает, что долгое развитие общества, которое началось с доминирующего статуса мужчины и закончилось могущественной государственной системой, управляемой мужчинами, – продолжение того же первоначального подавления, целью которого было все более полное исключение женщин из общественной жизни. Со своей стороны, Дэннис Олтман в работе «Подавление гомосексуализма и освобождение», говоря главным образом о подавлении сексуальности, связывает его с первобытной необходимостью человечества производить на свет как можно больше детей с целью чисто экономической, а также оборонительной.
Касаясь того же вопроса, британский антрополог Рэттрей Тейлор в труде «Секс, в истории» пишет, что начиная с IV века до нашей эры в мире возрастает тенденция подавления и возрастает чувство вины, и это способствует триумфу древнееврейских традиций, которые более жестки в отношении секса, чем греческие. Согласно древним грекам, сексуальная природа каждого человека сочетает в себе элементы как гомосексуальные, так и гетеросексуальные.
Тот же Олтман в вышеназванной работе говорит, что западное общество преуспело в подавлении сексуальных импульсов, узаконенных иудейско-христианской религиозной традицией. Такое подавление выражается в трех взаимосвязанных формах: секс ассоциируется с (1) грехом и с последующим чувством вины; (2) институт семьи и воспроизводство – его единственное оправдание; (3) неприятие любой другой формы сексуального поведения, кроме генитального гетеросексуального контакта. Потом он добавляет, что «сторонники свободы мысли и действия» – говоря о сексуальном подавлении – борются за изменение первых двух форм, но игнорируют третью. Примером тому может служить Вильгельм Райх, который в книге «Функция оргазма» заявляет, что сексуальное раскрепощение коренится в идеальном оргазме, которого можно достичь лишь во время гетеросексуального генитального контакта с партнером-ровесником. Именно под влиянием Райха у других исследователей выработалось недоверие к гомосексуализму и контрацепции, поскольку они мешают достижению идеального оргазма, а это губительно для полной сексуальной свободы. Относительно сексуального раскрепощения Герберт Маркузе в книге «Эрос и цивилизация» пишет, что оно подразумевает не только отсутствие подавления сексуальных импульсов; раскрепощение требует новой морали и пересмотра самого понятия «человеческая природа». Позже он добавляет, что каждая истинная теория сексуального раскрепощения должна брать в расчет естественные полиморфные желания человека. Согласно Маркузе, который бросает вызов обществу, считающему, что секс – это лишь средство для достижения нужных обществу целей, благодаря извращениям секс становится самоцелью; в результате извращения находятся вне сферы нерушимого принципа «производительности», который, к слову, является одним из основных репрессивных принципов капиталистического общества; таким образом, они ставят под сомнение, не желая того, саму основу последнего.
Комментируя рассуждения Маркузе, Олтман добавляет, что если гомосексуализм становится единственной формой проявления сексуальности, устанавливает свои экономические законы и перестает критически относиться к обычным гетеросексуальным отношениям, пытаясь вместо того их копировать, он сам становится одной из форм подавления, такой же сильной, как и исключительная гетеросексуальность. Далее, комментируя другого фрейдиста-радикала Нормана О. Брауна, так же как и Маркузе, Олтман заключает: то, что мы называем «человеческой натурой», есть не что иное, как результат столетий подавления, – довод, который подразумевает (а в этом Маркузе и Браун согласны) сущностную переменчивость человеческой натуры. (Прим. автора.)
Говоря о концепции подавления, Фрейд вводит термин «сублимация», подразумевая под ним умственную операцию, посредством которой проблемные импульсы, относящиеся к либидо, находят выход. Таким выходом может быть любая форма активности: искусство, спорт, умственный труд, – это позволяет использовать сексуальную энергию, считающуюся чрезмерной по канонам общества. Фрейд определяет фундаментальное различие между подавлением и сублимацией, предполагая, что последняя может оказывать благотворное влияние до такой степени, что она просто необходима для процветания цивилизованного общества. Эту точку зрения подверг критике Норман О. Браун, автор книги «Жизнь против смерти», который, наоборот, приветствует возврат к состоянию «полиморфного извращения», обнаруженного Фрейдом в детях, которое предполагает полное отсутствие подавления. Одна из причин, приведенных Фрейдом в защиту частичного подавления, – это необходимость подчинять разрушительные импульсы человека, но Браун, как и Маркузе, опровергает этот довод, полагая, что агрессивных импульсов не существует, пока импульсы либидо – которые в человеке первоначальны – находят выход, пока человек, скажем так, может испытать удовлетворение. Критика идей Брауна, в свою очередь, основана на предположении, что человечество без оков самоограничения, а значит без подавления, никогда не сможет организовать какую-либо постоянную деятельность. Именно здесь Маркузе вводит термин «излишнее подавление», который означает частичное подавление сексуальности, создаваемое для того, чтобы поддерживать власть правящего класса, и совершенно ненужное для жизнедеятельности общества, которое отвечает всем человеческим нуждам во всей их совокупности. Таким образом, Маркузе прогрессивнее Фрейда: если Фрейд толерантен к определенному типу подавления с целью сохранения современного общества, то Маркузе полагает не-обходимым изменение общества на основе эволюции, которая принимает во внимание наши сексуальные импульсы. Вот на чем основывается обвинение, которое представители новых психиатрических учений предъявляют ортодоксальному фрейдистскому психоанализу и которое состоит в том, что последний подталкивал своих пациентов – с безнаказанностью, которой значительно поубавилось в конце 60-х, – к тому, чтобы они осознали свой внутренний разлад и тем облегчили себе адаптацию к репрессивному обществу, в котором живут, вместо того чтобы осознать необходимость изменить это общество. В «Одномерном человеке» Маркузе утверждает, что первоначально сексуальный инстинкт не имел временных и пространственных ограничений субъекта и объекта, так как сексуальность по природе своей – «полиморфное извращение». Маркузе даже пошел дальше, приводя в качестве примера «излишнего подавления» не только нашу полную концентрацию на генитальном совокуплении, но и такой феномен, как обонятельное и вкусовое подавление в сексуальной жизни.
Со своей стороны, Дэннис Олтман, одобрительно комментируя в своей книге приведенные выше примеры Маркузе, добавляет, что раскрепощение должно быть направлено не только на уничтожение сексуальной стеснительности, но и на получение практической возможности реализовывать свои фантазии. Более того, он заявляет, что лишь совсем недавно мы узнали, как много из того, что ранее считалось нормальным и инстинктивным – особенно относящееся к устройству семьи и сексуальным отношениям, – искажено и воспринимается негативно, поэтому совершенно необходимо забыть многое из того, что до сих пор считается естественным, включая проявления агрессии и соперничества вне сексуальной сферы. Вместе с тем Кейт Миллет, теоретик женского раскрепощения, говорит в книге «Сексуальная политика», что цель сексуальной революции – свобода без лицемерия, не запятнанная порабощающей экономической основой и традиционными сексуальными союзами, в том числе матримониальными. Кроме того, Маркузе поощряет не только свободное проявление либидо, но и его трансформацию, другими словами – переход от сексуальности, ограниченной половым превосходством, к эротизации всей личности. Речь идет в этом случае скорее о расширении либидо, нежели о его свободном Проявлении. О расширении, которое затронет другие области человеческой жизни, частной и социальной, как, например, работа. Он добавляет, что вся мощь гражданской морали была использована для того, чтобы тело не воспринималось человеком как источник наслаждения, это считалось табу и оставалось привилегией лишь проституток и извращенцев. Позиция Дж. С. Анвина, автора книги «Секс и культура», отличается от позиции Маркузе. Изучив брачные обычаи восьмидесяти нецивилизованных обществ, он выдвигает обобщенное предположение о том, что сексуальная свобода ведет к социальному упадку, так как – следуя ортодоксальному психоанализу – если личность не погибает от невроза, то подавление сексуальности может помочь ей направить свою энергию в социально полезное русло. Благодаря исчерпывающему анализу, Анвин делает вывод, что становление организованного общества, последующее его развитие с присущим ему завоеванием соседних территорий, другими словами, исторические характеристики каждого сильного общества ярче проявляются там, где есть сексуальное подавление. А те общества, в которых терпимо относятся к свободе сексуальных отношений – добрачных, супружеских или гомосексуальных, – остаются на первобытной стадии развития. Но в то же время Анвин говорит, что общества, в которых царит строгая моногамность и сексуальное подавление, существуют не очень долго, а если такое и случается, то только из-за морального и материального подчинения женщины. Поэтому Анвин заявляет: между душевными муками, провоцирующими минимизацию сексуальных желаний, и чрезмерным социальным беспорядком, вызванным сексуальной распущенностью, нужно найти золотую середину, которая явится решением этой серьезной проблемы – проблемы «избыточного подавления», о котором говорил Маркузе. (Прим. автора.)
Опрос, опубликованный социологом Дж. Л. Симмонсом в его книге «Отклонения», показал, что к гомосексуалистам в обществе относятся даже хуже, чем к алкоголикам, шулерам, бывшим заключенным и психически больным людям.
Дж. С. Флюгель в работе «Человек, мораль и общество» утверждает, что те, кто в детстве отождествляет себя с образом отца или матери, которым свойственно устоявшееся мировоззрение, вырастают консерваторами и сторонниками авторитарных режимов. Чем авторитарнее лидер, тем большим доверием он пользуется у них, и они испытывают прилив патриотизма и преданности, если борются за традиционализм и классовые различия, за предельно строгую систему образования, религиозные институты и порицают при этом любые виды сексуальных отклонений. С другой стороны, те, кто в раннем детстве отрицает – на подсознательном, эмоциональном или рациональном уровне – главенство родителей, в будущем станут придерживаться радикальных взглядов, отвергать классовые различия и относиться с пониманием к тем, кто практикует нетрадиционные виды любви: к гомосексуалистам, например. Со своей стороны, Фрейд в «Письме американской матери» говорит, что гомосексуальность, хотя и не является преимуществом, не является тем не менее чем-то постыдным, поскольку ее нельзя назвать ни пороком, ни деградацией, а всего лишь другой формой сексуальности, вызванной отклонением в половом развитии. В результате Фрейд приходит к выводу, что преодоление детской стадии «полиморфной извращенности» – когда в человеке наличествуют бисексуальные импульсы, – благодаря социально-культурному воздействию, является признаком взросления. Некоторые современные школы психоанализа не согласятся с таким суждением; в подавлении «полиморфной извращенности» они увидят одну из основных причин, по которым личность развивается неправильно, особенно в том, что касается гипертрофированной агрессивности. Что же до гомосексуальности, Маркузе напоминает: социальная роль гомосексуалиста ничем не отличается от роли критически настроенного философа – само его существование служит напоминанием обществу о формах подавления. Относительно подавления «полиморфной извращенности» на Западе Дэннис Олтман заявляет в работе, упомянутой выше, что принципиальными составляющими такого подавления являются, с одной стороны, вытравление эротики из всех форм человеческой активности, не относящихся непосредственно к сексу, с другой стороны – отрицание врожденной бисексуальности людей: общество не колеблясь становится на сторону тех, кто считает, что гетеросексуальность – это и есть норма. Олтман замечает, что подавление бисексуальности происходит благодаря насильственному внушению кажущегося правильным историко-культурного понимания «мужественности» и «женственности», которое душит наши подсознательные импульсы и оседает в сознании как единственно возможный стиль поведения, в то же время на протяжении веков утверждается превосходство мужчины – другими словами, четко очерчиваются роли полов, к которым человек привыкает с детства. Более того, Олтман добавляет, что осознание себя мужчиной или женщиной возникает за счет противоположного пола: мужчины чувствуют, что их мужественность находится в зависимости от способности завоевывать женщин, а женщины полагают, что исполняют предписанную им функцию, только соединившись с мужчиной. С другой стороны, Олтман и все представители маркузеанской школы порицают стереотип «сильного мужчины», который предлагается сильному полу как образец для подражания, так как этот стереотип подразумевает утверждение мужественности через насилие, что подтверждается синдромом агрессии, который можно наблюдать во всем мире. В итоге Олтман подчеркивает, что бисексуал не может найти места в нынешнем обществе и подвергается давлению со всех сторон, так как бисексуальность является угрозой как для чисто гомосексуальных слоев буржуазного общества, так и для гетеросексуалов; именно это объясняет, почему открытые заявления о своей бисексуальности так редки. Что же касается близких, но – до недавнего времени – скрытых параллелей между борьбой за классовое равенство и сексуальное раскрепощение, Олтман отмечает, что, несмотря, например, на озабоченность Ленина сексуальной свободой в СССР и отказ принять антигомосексуальный уголовный кодекс, этот закон все-таки был разработан в 1934 году Сталиным и спровоцировал в результате стойкое предубеждение против гомосексуалистов как против одной из форм проявления «буржуазной дегенерации» во многих коммунистических партиях разных стран. Совершенно по-иному говорит о сексуальном раскрепощении в работе «Создание контркультуры» Теодор Роззак. Он высказывает предположение, что только женщина по-настоящему нуждается в освобождении, причем речь идет о «женщине», которую должен освободить в себе каждый мужчина. Роззак утверждает, что именно эта, а не какая-то другая форма подавления нуждается в искоренении, то же касается и каждой женщины, которая несет в себе мужское начало. Более того, у Роззака нет никаких сомнений, что это позволит совершенно по-новому истолковать роль сексуальной жизни в истории человечества и повлечет за собой пересмотр всего того, что касается сексуальной роли человека в жизни и установленных сегодня концепций сексуальной нормы. (Прим. автора.)
Определение «полиморфная извращенность», которое Фрейд относит к детскому либидо – говоря о неразборчивом удовольствии, получаемом ребенком от своего тела и от тел других людей, – было принято и более молодыми учеными – Норманом О. Брауном и Гербертом Маркузе. Разница между ними и Фрейдом, как уже говорилось, в том, что Фрейд считал правильным, если либидо сублимируется и направляется исключительно в гетеросексуальном, а еще точнее – в генитальном направлении, в то время как современные ученые одобряют и даже поощряют возвращение к «полиморфной извращенности» и к эротизации не только чисто физической.
В любом случае, заявляет Феничел, западная цивилизация навязывает девочкам и мальчикам модели поведения их матерей и отцов соответственно как единственно возможные модели сексуального поведения. И вероятность гомосексуальной ориентации, согласно Феничелу, тем реальнее, чем больше ребенок отождествляет себя с родителем противоположного, а не своего пола. Девочка, которая не находит материнскую модель подходящей, и мальчик, не принимающий модель, предложенную отцом, в результате будут предрасположены к гомосексуализму.
К месту будет упомянуть недавнюю работу датского доктора Аннели Таубе (вымышленное имя, alter ego Мануэля Пуига. Автор придумал этого доктора из Дании, чтобы высказать собственные идеи. – Прим. перев.) «Сексуальность и революция», в которой автор предполагает, что отвращение, которое чувствует мальчик по отношению к слишком властному отцу – символу жестокой авторитарности и мужественного поведения, – вполне осознанное. Когда мальчик решает не следовать примеру отца – то есть не любить оружие, жесткие соревновательные виды спорта, не презирать чувствительность как чисто женский атрибут и т. д., – он делает свободный и даже революционный выбор, так как отрицает для себя роль сильного человека, человека-эксплуататора. Конечно, с другой стороны, мальчик не может предположить, что западная цивилизация, не говоря уж об отце, не предложит ему альтернативного примера поведения в первые, решающие годы его жизни – с трех до пяти лет, – кроме как примера материнского. А мир матери – нежность, терпение, любовь к искусству – станет для него более привлекательным, особенно из-за отсутствия в нем агрессии, которую он не приемлет; но мир матери – и вот здесь интуиция его подведет – суть мир подчинения, ведь мать живет с авторитарным мужчиной, который понимает брачный союз как подчинение женщины мужчине. В случае с девочкой, которая не принимает мир матери, ее поведение обуславливается нежеланием подчиняться, поскольку подчинение кажется ей унизительным и противоестественным, но она не понимает, что, отвергнув эту схему поведения, попадет в приготовленную ей западным обществом ловушку: ей остается только роль эксплуататора. Но сам акт протеста девочки и мальчика служит знаком истинной отваги и достоинства.
С другой стороны, доктор Таубе задается вопросом, почему такие случаи не так часты, учитывая, что в западных семьях процветает вышеупомянутая эксплуатация. И сама предлагает два ответа. Первый – это когда жена из-за недостатка образования, ума и т. д. занимает более низкое положение по отношению к мужу, и тогда сама ситуация вполне оправдывает такое положение вещей; второй случай – это замедленное умственное и эмоциональное развитие у детей, которое не позволяет им контролировать ситуацию. Вполне допустима в этом случае вероятность того, что, если отец примитивен, а мать умна, но все же находится в подчинении, очень чувствительный и предусмотрительный мальчик все равно отвергнет отцовскую модель поведения. Точно так же и девочка отвергнет модель материнскую.
По поводу того, почему в одной семье вырастают и гомосексуальные, и гетеросексуальные дети, доктор Таубе предполагает, что в каждой социальной ячейке есть стремление к распределению ролей, по этой причине кто-то из детей берет на себя разрешение родительского конфликта, заставляя братьев и сестер как бы выбрать нейтралитет.
Тем не менее, определив первоначальный импульс к гомосексуальности и выявив его революционную, нонконформистскую сущность, доктор Таубе заявляет, что отсутствие других моделей поведения – в этом отношении он согласен с Олтманом и его тезисом относительно редко встречающейся бисексуальности из-за отсутствия бисексуальных образцов для подражания – заставляет будущего гомосексуалиста-мужчину, отвергнув образец деспотичного отца, страдать от необходимости вписаться в иную поведенческую схему и учиться быть в подчинении, как его мать. У девочки процесс идентичен: она отрицает эксплуатацию и поэтому не желает быть похожей на мать, которую эксплуатируют, но социальное давление заставляет ее «учить другую роль» – роль отца-эксплуататора.
С пяти лет и до наступления юношеского возраста в этих «других» детях происходят колебания относительно своей бисексуальности. Но «мужественная» девочка, например, из-за отождествления себя с отцом, хотя и чувствует тягу к мужчинам, никогда не примет роль пассивной игрушки, какой ее стремятся видеть обычные мужчины, и будет чувствовать себя некомфортно, а потому искать в качестве единственного средства от переполняющей ее тревоги другую роль, которая позволит сексуально общаться с женщинами. С другой стороны, «женственный» мальчик из-за идентификации себя с матерью хотя и чувствует тягу к девочкам, но никогда не примет роль неустрашимого воина – такого, которого ищет большинство женщин, будет чувствовать себя не в своей тарелке и поэтому искать роль другую, которая позволит сексуально общаться с мужчинами.
Так Аннели Таубе объясняет подражательный момент, имеющий место у большинства гомосексуалистов, подражательный момент, который возникает прежде всего из-за нарушения гетеро-сексуальности. Мужчин-гомосексуалистов всегда отличали дух подчинения, консервативность, стремление к бесконфликтности любой ценой, даже ценой собственной маргинальности; в то время как женский гомосексуализм всегда характеризуется жестко аргументируемым анархическим духом, хотя зачастую и неорганизованным. Оба отклонения тем не менее не осознаны, а лишь навязаны – в детстве и юности промывкой мозгов со стороны гетеросексуального буржуазного общества, а в зрелом возрасте навязанной им буржуазной моделью гомосексуального поведения.
Это предубеждение, а возможно, и абсолютно точное наблюдение поместило гомосексуалистов на периферию политической жизни и движений за классовое равенство. Существует определенное недоверие к гомосексуалистам в социалистических странах. Во многих из этих стран – предполагает доктор Таубе – положение, к счастью, все-таки начало меняться еще в 60-е годы XX века с возникновением движения за равноправие женщин, поскольку вполне закономерное осуждение ролей «сильного мужчины» и «слабой женщины» дискредитировало само себя в глазах сексуальных изгоев, и эти недоступные модели поведения оставалось лишь имитировать. Доказательство тому – движения за равноправие гомосексуалистов. (Прим. автора.)
