Текст книги "Знак Сатаны"

Автор книги: Мануэль Кинто

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Я остаюсь стоять у постели умирающего. Туман болеутоляющих средств смягчает жесткие черты лица; глаза смотрят на меня с любопытством.

– Я к вам из Вальделапланы, от комиссара Родриго в инспектора Пучадеса.

Пуэртолас силится что-то вспомнить.

– Вальделаплана, Вальделаплана… Ах да, когда-то я там служил.

– Люди хранят память о тех временах, – помимо воли моя реплика звучит как-то двусмысленно.

– Бросьте вы чушь пороть, – обрывает он. – Вам уже известно, что я умираю? – он тихонько гладит живот. – Если бы не Анхела, я словно пес пожрал бы собственные кишки, до того они донимают… Вы Анхелу видели?

– Да, конечно, однако сейчас мне хотелось бы кое-что услышать – о том, что случилось в Вальделаплане пятнадцать лет назад.

– Я не хочу вспоминать об этом городке. Там я натворил много такого, за что пришлось потом раскаиваться. Но время вспять не повернешь… Жену упрятали в психушку, сын где-то во Франции. Представьте, женился на француженке. И никто не знает, что дни мои уже сочтены. Вы, конечно, из полиции?

– Нет, просто оказываю кое-какие услуги Родриго и инспектору. Но, если вам этот разговор неприятен, я уйду.

– Нет-нет, оставайтесь! И… спрашивайте, я к вашим услугам… – Гримаса боли искажает лицо.

– Итак, пятнадцать лет назад в том городке какой-то мальчишка напал на проститутку, и случилось это на площади Святых Епископов… Кстати, пресса сообщила, что покушение было на улице Бальена.

Пуэртолас с трудом выжимает улыбку.

– Я сам отдал распоряжение журналистам сменить адрес. Тогда я мог это сделать.

– Что же случилось, кто был этот парень?

– Неужели вам это так интересно?

– Совсем недавно в Старом Квартале перерезали горло молоденькой медсестре. Убийца пил кровь своей жертвы. А этой ночью точно так же расправились еще с одной…

– И вы решили, что это дело рук одного человека?

– Я только что разговаривал с Соледад Тибурсио, той самой, кого вы отправили в Барселону. Да, с тех пор много воды утекло, но и сейчас она узнала бы в лицо того негодяя. И, если вам хоть что-то известно, скажите мне. К чему отягощать совесть еще и этими убийствами?

– Мне уже все равно. Если бы можно было все вернуть, как было… А, ладно, слушайте: того мальчишку мы отыскали через пару часов.

– И кто же это был?

– Он прятался на заброшенной фабрике, что стояла на берегу. Парень оказался дебилом – едва мог говорить, мы только и смогли вытянуть, что ему шестнадцать… Да и то он был не совсем в этом уверен. Но сомнений в его виновности не оставалось: рубашка и брюки заляпаны кровью, в кармане нашли ее ожерелье из фальшивого жемчуга. Отвели его в участок, но и часа не прошло, как к нам заявился секретарь епископа. Парень оказался сыном их ключника, и епископ требовал, чтобы я немедленно явился во дворец для разговора с глазу на глаз.

– Вы, конечно, пошли…

– Да, и епископ Сигуэнса лично принял меня. Расспросил насчет самочувствия этой девицы, я сказал, что она отделалась испугом. Тогда он попросил в качестве личной услуги, чтоб я забыл об этом деле и вернул им мальчишку: дескать, он сам позаботится, чтобы это больше не повторилось.

– И вы поддались на уговоры?

– Я было заупрямился, но, знаете… Епископ пользовался большим авторитетом в Вальделаплане, это был человек с колоссальными связями, и газеты прочили его в монсеньоры.

– Говорите, парень был сыном их ключника?

– Покойного ключника. Его вдова приходилась дальней родственницей самому епископу. Конечно, он расписал мне жуткую жизнь бедняги в приюте, обещал, что окажет ему покровительство, и окруженный христианской любовью, мальчик встанет на путь, угодный церкви. А епископ все взывал к моей совести, а я подсчитывал в уме дивиденды. Много, знаете ли, проблем накопилось в семье – и дом неплохо бы поменять, и продвижения по службе заждался… Я знал, что Сигуэнса весьма благосклонно отзывался обо мне в кругу высших полицейских чинов, ведь он частенько наведывался в Мадрид и Барселону. А дома и участки в Вальделаплане были в ведении церковников.

– Словом, вы уступили.

– А почему бы и нет? В конце концов, обошлось без жертв. Мы вернули мальчика матери… Женщина она была со странностями, но отличалась редкостной красотой… Через несколько дней мне переслали большую сумму – с указанием, чтобы эти деньги были вручены пострадавшей, если она согласится покинуть Вальделаплану.

– И вы надавили на Тибурсио?

– Ясное дело. За нее и заступиться-то было некому, сестра не в счет – они вечно друг друга за волосы таскали. В общем, я для начала попугал Соледад: сами знаете, было к чему прицепиться. А потом предложил денег – лишь бы скорей уехала. Ей вполне хватило бы и обустроиться здесь, и пожить в свое удовольствие, только при одном условии: больше чтоб в Вальделаплану – ни ногой. К тому же, кажется, у нее в Барселоне была любовь… В общем, она недолго артачилась. Говорите, вы ее видели? Ну и как, все в порядке?

– Ага, вашими молитвами. Без единой монеты, живет в каком-то притоне, наркотиками по уши уже напичкана.

– Господи! – шепчет умирающий. – Господи, вот к чему мы с ней пришли… А меня, знаете, вскоре подставили в одном грязном дельце и вышвырнули к чертям собачьим на мизерную пенсию. Жена пыталась выброситься из окна…

– Как вы думаете, мог ли тот мальчик вырасти в убийцу?

– Я не могу уже ни верить, ни отрицать. Только и возношу молитвы за то, чтобы не было бога. А, кстати, который час? Где Анхела? Мне больно, больно…

– Сейчас я ее позову, скажите только, что сталось с епископом Сигуэнса?

– А что с ним станется? Все там же, в Вальделаплане, носа из своего дворца не показывает. Время над ним не властно.

* * *

И снова мы – в номере отеля «Фальгера», но уже в компании Пучадеса. Инспектор пребывает в эйфории от свалившихся на него удач; Суси время от времени появляется из ванной, каждый раз оставляя там очередную деталь туалета, что, по ее мнению, должно способствовать разрядке сгустившейся атмосферы.

– Ты часом не спятил? – интересуется у меня инспектор, силясь придать физиономии выражение благожелательного участия. – Это же е-пис-коп! Доходит или нет?

– Не учи ученого – слава богу, я религиозный колледж посещал.

– Ах, даже так? – Суси проходится в бикини, легком джемпере и туфле на одну ногу.

– Тяжелое у тебя было детство, – вздыхает Пуча, – достали, видно, тебя церковники…

– Говорю тебе – нам надо срочно повидаться с монсеньором Сигуэнса, чтобы узнать, как сложилась судьба этого мальчишки. Впрочем, речь идет уже о взрослом человеке, в хотелось бы мне послушать насчет его алиби – где он был прошлой ночью, к примеру.

– Фидель во всем признался, – гнет свою линию фараон. – Да не будь ты дураком! Он всего лишь сработал под вампира, а тот бродит себе по городу и в ус не дует!

– Ты что же думаешь, теперь вся Вальделаплана начнет резать друг друга, вдохновившись замечательным опытом арендатора? – глаза Пучадеса ловят последнее, что осталось на Суси.

– Куда ты засунешь свою репутацию детектива, когда вампир примется за свое?

– А ты думаешь оказать мне помощь, поговорив с Сигуэнса?

– Однажды он уже убрал концы в воду и, может быть, тем самым подготовил почву двум этим преступлениям. Понимаешь, не идет у меня из головы этот крест, найденный в Старом Квартале.

– А, действительно… Здорово нарисован. Ну и что он тебе-так дался?

– В кафедральном храме есть картина Серралады, XV век, или вроде того… Так вот, по легенде, этому художнику раскаленным железом выжгли на лбу это дьявольское клеймо. Кстати, жители Вальделапланы постарались.

Суси не позаботилась закрыть за собой дверь в ванную. Пучадес бросает в ее сторону голодные взгляды.

– Вампир знал об этой легенде, мало того, она произвела на него сильное впечатление. Вот почему на стене появился оборотный крест.

– Нет ничего странного в том, что бесноватого всегда почитают за сына Сатаны, – рассеянно отвечает Пучадес.

– А он, может, вполне вправе считать своим папашей покойного ключника. Вот, к примеру, что ты знаешь о людях из епископского окружения?

Наш ротозей выходит наконец из столбняка.

– Черт, а ведь ничего не знаю… Я и в глаза ни разу не видел ни монсеньора, ни его людей. Говорят, он ведет весьма замкнутый образ жизни. Двадцать лет Сигуэнса правит местным епископатом. Подзадержался в должности, что и говорить…

– Я обязательно должен увидеть его, – говорю я как можно тверже.

– Ну давай сделаем так, – идет на компромисс Пучадес. – Я поговорю с Родриго, и, может быть, мы найдем способ выхлопотать тебе аудиенцию. Дальше действуешь на свой страх и риск – нас в это дело не ввязывай.

– Об этом можешь не беспокоиться. Иди хлопочи насчет нашей встречи. Если я окажусь прав, лавры достанутся тебе. – По рукам?

– Жди моего звонка, – решается наконец наш ретивый страж закона.

Едва он уходит, раздается звонок: Пальяс просит срочно увидеться. Есть новости насчёт Серралады.

– Старый каноник считает, что легенда о Серраладе – сплошь выдумка. Это доска с изображением Страшного Суда – дело рук одного ловкого доминиканца, славно подработавшего на имени Маэстро еще в прошлом веке. Ну, а людям просто нравится верить во всякие бредни.

– Может, и Серралада – сплошной вымысел?

– Этого каноник не утверждает. Во всяком случае, эту картину написал другой человек.

– М-да… Чтобы прийти к такому заключению, к экспертам обращаться не обязательно.

– Легенда умерла. Да здравствует легенда… Есть еще что добавить?

– Представьте… В народе упорно держится слух, что Серралада никогда не состоял в родстве с дьяволом, он – сын епископа Арнульфо.

– Епископа, говорите?

– И весьма известного. Одно из самых громких имен эпохи средневековья. Этот человек своей политикой снабжения города всем необходимым принес Вальделаплане процветание.

– Что еще?

– Вам приходилось видеть развалины древней стены, окружающей нашу дубильню? Так вот, она построена его повелением.

– А мать? Что известно о матери?

– Увы, все то же – сожгли ее на костре. Как ведьму.

– Ну что ж, сегодня мы знаем больше, чем вчера.

* * *

Вечер едва наступает, а затянувшие небо тучи все уже обратили в непроглядную мглу. Сырость черным комком застряла в костях, и я бреду, чертыхаясь и трясясь от промозглого страха, и в каждом коленце бесчисленных закоулков чудятся мне веселенькие сюжеты с оборотными крестами, ведьмами и вампирами. Когда, наконец, я нажимаю на звонок епископского дворца, появившийся тут же служка долго не может оторвать меня от этого замятия. Потом я долго иду какими-то коридорами, и люди в сутанах сменяют друг друга в качестве провожатых. Наконец попадаю в залу, обшитую туфом. У широкого стола – кресла из красного дерева. В мраморных подсвечниках тает церковный воск. На столе все приготовлено для приема.

Епископ Сигуэнса неслышно входит, затворив за собой тщательно задрапированную дверь. Молча указав мне на кресло, приглашает разделить вечернюю трапезу. На вид ему лет пятьдесят, он сухощав, аскетические черты лица не лишены привлекательности.

– Моя ключница, – представляет он подошедшую к нам женщину, пожалуй, его сверстницу по годам; видно, в молодости она была весьма хороша собой.

– Вы ждали меня, ваше святейшество? – с чего-то надо ведь начинать.

– Мой приятель, комиссар Родриго, предупредил меня, что человек, которому он полностью доверяет, просит аудиенцию.

– Весьма ему благодарен.

Тем временем ключница приносит мясо, только что снятое с вертела. Зверски хочется есть, но я стараюсь держаться достойно.

– В понедельник недалеко отсюда убили девушку… Она работала медсестрой.

– Да, да, я слышал. Ужасно. К несчастью насилие перестало быть привилегией больших городов.

– Полиция не позволила прессе вникать в детали, боясь скандала: убийца пил кровь своей жертвы.

Прикрыв глаза, ключница пошатнулась – ей явно сделалось нехорошо.

– Вам плохо, сеньора Марин? – спохватывается епископ. – Ради бога, вы можете нас оставить, мы сами управимся за столом.

Женщина молча качает головой.

– Мне бы хотелось, чтобы святые отцы приняли участие в этом деле, – продолжаю я.

– Да, но… Какое отношение оно имеет к нам?

– Пятнадцать лет назад здесь уже случилось нечто подобное. Прямо на вашей площади какой-то парень напал на проститутку.

– А мне кажется, на улице Бальена, – поправляет епископ.

– Комиссар Пуэртолас добился от журналистов переноса места событий.

– О, вы его видели? Ну как он?

– Живет в одиночестве. Точнее, умирает: у него рак.

– Весьма сожалею, весьма. Мы не всегда находили с ним общий язык, да что делать – такие уж были трудные времена. И все-таки жаль, что он так завершает жизненный путь.

– Я виделся и с Соледад Тибурсио.

– Мне кажется, вы питаете какой-то нездоровый интерес к событиям столь отдаленным и весьма несущественным.

– Пуэртолас признался, что тот парень был сыном… Простите, сеньора Марин – вашим сыном.

Женщина вздрагивает, переводит взгляд на епископа, ища его поддержки. Сигуэнса продолжает хранить полную невозмутимость.

– Иди, Долорес. Я все улажу. А ты пока приберись дома.

Мгновение женщина колеблется и уходит, прикрывая платком лицо. Ее место тут же занимают два монаха, два ревностных стража.

– Интересно, где этот парень сейчас? По моим подсчетам, ему уж лет тридцать.

– Его нет здесь. Дальние родственники позаботились, и сейчас они живут в горах – там ему хорошо.

– Послушайте, сеньор епископ, мне терять нечего. Я – никто, понимаете? И поэтому могу сыграть любую роль, в том числе и следопыта.

– Ну и к какому выводу вы пришли в этом качестве?

– Он здесь. И, выбравшись в ночь на вторник из дворца, совершил преступление.

– Любопытная версия. Интересно, на чем она базируется?

– На доске Маэстро Серралада.

– Боже мой, да не было на свете никакого Маэстро! Это миф, понимаете? Легенда!

– И весьма поучительная. Жил-был на свете сын Сатаны, но на самом деле – родная кровинушка одного епископа; а матерью ему приходилась женщина, которую сожгли за колдовство.

Ничто не дрогнуло в моем собеседнике – только взгляд на мгновение стал жестче обычного.

– В ту пору нередко таким вот образом складывались судьбы человеческие. Вам не приходило в голову, что епископ – тоже в общем мужчина, и может влюбиться?

– Он может даже рехнуться на этой почве и, запершись с женой во дворце, прятать там же своего сына.

– А вы романтик, сеньор Пале.

– На стене среди развалин, прямо над трупом убитой, был выведен крест, тот самый, которым Серралада клеймил грешников на своей картине.

– И крест на стене, конечно, нарисовал убийца.

– Несчастный сумасшедший, живущий лишь темной силой инстинктов.

Откуда-то из глубины дворца доносятся приглушенные крики, чья-то возня. Шум приближается, хлопают двери – и в зал навстречу всполошившимся стражам влетает здоровенный рыжий мужик. В глазах его стынет ужас. Увидев меня, рыжий тушуется.

– Говори, Матиас, что там случилось? – подбадривает его Сигуэнса.

– Его выпустили! Она его выпустила! – орет бедолага.

Епископ разворачивается ко мне, и лицо его выражает одну лишь мольбу.

– Помогите нам, Пале! Только в ваших силах сделать это!

Опрометью я выскакиваю на улицу. За мной, пыхтя, поспевают бледные служители культа. Тяжелая дворцовая дверь остается настежь раскрытой, и в проём ее лезут клочки туч, словно бестелесные призраки. Выбежав на площадь, я тут же едва не растягиваюсь, наткнувшись на тело ключницы. Тяжело дыша, она силится встать.

– Не трогайте, только не трогайте его! – боль читается в ее глазах.

Монсеньор Сигуэнса, оттолкнув монахов, поднимает и несет ее на руках, и она плачет и бьется у него на груди, а он утешает ее словами, слышными только ей.

В сопровождении все того же кортежа я вновь ныряю в темноту, слегка исцарапанную огнями ночных фонарей. Но вот и они обрываются, и единственный ориентир – шумная одышка бегущего впереди меня больного зверя. Порыв ветра разрывает косматые клочья туч, и на несколько мгновении он становится виден. Его путь лежит туда же, к сердцу Старого Квартала. Вот он исчезает в развалинах дома, где убил человека, но, обогнув притон старого бродяги, локтем задевает какую-то рухлядь, подняв тучу пыли. Обернувшись, смотрит на меня тяжелым, медленным взглядом. И бросается, вытянув руки… Но тут же падает. Его пальцы нащупывают обломок палки, он грозит ею мне; из горла рвутся булькающие стенания. Осторожно, шаг за шагом стараюсь я подойти ближе – словно для того только, чтобы лучше разглядеть его. У него удивительно белая кожа, словно всю жизнь он провел в темноте. Он был бы красив, не будь этого странного, отрешенного выражения на лице. «Стой!» – кричу, но напрасно. Тяжело поднявшись, заметно хромая, он бежит к стене, и в эти мгновения я превращаюсь в его тень. Ему удается вскарабкаться на самый верх ее; не знаю, как это удалось и мне. Балансируя по самому краю, он уходит все дальше, я стараюсь скопировать его ловкость, но сердце прыгает в горле, вот-вот я сорвусь, но опасность нависла и над ним. Но тут беглец останавливается – путь преградила стена какого-то дома. Тогда, развернувшись, он идет прямо на меня. Не чуя под собой ног, раскинув руки на манер канатоходца, я из последних сил балансирую на узком гребне. А внизу, угадав наш маршрут, оба монаха мчатся узким проулком, пока, наконец, не выскакивают на тропу, ведущую прямо к стене, вот они уже под нами… Черт, слишком высоко прыгать.

А вампир подходит все ближе. В руке по-прежнему крепко зажата палка. Конец ее, как нарочно, здорово заострен. Такой вот мой конец. Но вместо того, чтобы напасть на меня, несчастный с криком «Во имя Отца, Сына и Святого Духа!» вырезает отточенным острием кровавый крест на собственном лбу. И, застыв еще на мгновение, падает под ноги нашим стражам. Я тоже срываюсь, но успеваю в последний момент зацепиться за край стены. Подобрав немо лежащее тело, монахи растворяются в темноте, будто демоны, волокущие грешника в ад.

* * *

Едва рассвело, мы с Суси выходим из отеля. Неподалеку от машины торжественно прогуливается Пучадес. При этом вид у него встревоженный и недоверчивый одновременно.

– Ты ведь ничего от меня не укроешь? Мы все-таки друзья, Буэнавентура, верно?

– Мы пошли по неверному следу и здорово напортачили. Довольно, сыт я по горло. Мы уезжаем.

– Известно… Ты уедешь, а епископ, может, уже на меня зуб поимел.

– Да не бойся ты. Я ведь уже говорил тебе, что он пригласил меня на ужин, ну, поболтали мы о том о сем на сон грядущий. Я рассказал ему о том, что здесь случилось пятнадцать лет назад. Комиссар Пуэртолас спятил, придется мне отложить в сторону так и не исписанные листы готического романа.

– Неужели его не встревожили твои подозрения?

– Никоим образом. Монсеньор Сигуэнса – большой дипломат. Как же, будет он мелочиться по поводу инсинуаций какого-то там Буэнавентуры. Да на самом деле ничего и не произошло. Все это бредни сумасшедшего и наркоманки.

– Может, и этого мальчика никогда не было?

– Никогда. И давай больше не будем об этом, договорились?

– Давай. Фидель прикончил девчонку. А кто убийца той медсестры?

– Ей-богу, не знаю.

– Хуже всего, если опять угробят кого-нибудь.

– Думаю, не угробят… Не бери в голову.

– И все-таки ты что-то скрываешь.

– Все, едем. Нечего нам здесь уже делать. Такие дела: раз на раз не приходится.

Мы садимся в машину. Суси – за руль, я справа. Инспекторский нос просовывается в окошко.

– Ну и какая вам от всего этого польза? Истории с этим арендатором на репортаж не потянет.

– Что и говорить, не повезло. Но я не жалуюсь… Давай, Пуча, до скорого. Пусть тебе хоть здесь повезет.

Мы оставляем его в некотором недоумении. Проскочив площадь, машина ищет проход между коробками модернистских домов. Суси время от времени пытливо заглядывает мне в лицо.

Едва мы въезжаем на новый мост, выложенный в древнероманском стиле, я прошу Суси остановиться и выхожу, чтобы еще раз глянуть на громаду собора, на площадь Святых Епископов и на остатки стены, что едва ее прикрывают.

И представляется мне, что в это самое время в одной из зал епископского дворца Сигуэнса молча обнимает плечи Долорес Марин, и оба они вглядываются в молчание, в котором монахи погребают тело вампира.