Текст книги "Знак Сатаны"

Автор книги: Мануэль Кинто

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Мануэль Кинто
ЗНАК САТАНЫ

Повесть

Динамичное повествование, крепкий детективный сюжет, немного иронии и нежную улыбку ночного ужаса, расцветающую на скверно освещенных улочках захолустного испанского городка, – все это Вы найдете на страницах повести Мануэля Кинто.

Скажите, Уважаемый читатель, что Вам известно о вампиризме? Только не нужно лгать нам в глаза, скажите честно, ничего, моя, неизвестно. Не может быть известно. Потому что жизненный опыт, о котором так любят поговорить старушки, живущие на лавочках возле подъездов, совершенно бесполезен при изучении вампиризма, хуже того, он может оказаться плохим помощником. После того, как Вы действительно познакомитесь с этим удивительным явлением природы, Ваш опыт – уже не будет жизненным опытом. Читая повесть Мануэля Кинто «Знак Сатаны», Вы получаете уникальную возможность, почти не подвергая себя опасности и по сходной цене, вырвать эту тайну из цепких лап природы. Никакой выдумки и фантазии, Уважаемый читатель, одни голые факты! Наше издательство твердо стоит на позиции просветительства, гуманизма и высокой духовности, и мы слишком уважаем Уважаемого читателя, чтобы предлагать его вниманию непроверенный материал. Автор повести – Мануэль Кинто – уже покойник. Дело в том, что вампиризм – штука заразная. Поэтому не выходите на улицы после полуночи, а лучше располагайтесь-ка в кресле с книгой в руках и предайтесь чтению.

Брошюра, что Вы держите в руках, является приложением к журналу «Бобок». А какие удивительные тайны и открытия ждут Вас на страницах журнала… о! Уважаемый читатель, о!..

Знак Сатаны

Дверь стремительно распахнулась – инспектор Пучадес энергично переступил порог моего издательства «Черный бриллиант». Как и обычно, одет он с той броской элегантностью, что так мила людям его профессии и попугаям. Манерами и обхождением, прямо скажу, – не денди. Но в этом офисе не таких видали, вот Пучадес и обомлел при виде легкого бардачка, учиненного здесь секретаршами – Марией и Марией-Бис.

– Буэнавентура… Тут? – сглотнул он первое впечатление.

– Пойду гляну, – подает голос та Мария, что оказалась ближе.

– Всем оставаться на месте! Сам разберусь, – до его ушей доносятся наконец наши вопли. Решительным шагом Пучадес направляется к святая святых – моему кабинету, рвет на себя ручку двери… И застает нас с Мулеем за игрой в настольный футбол.

А кавардак здесь, надо заметить, – не чета тому, что творится в офисе. Стол завален какими-то книгами и рукописями, кругом валяются окурки всех мастей и калибров, порченые мышами бутерброды, бутылки из-под вина и еще какая-то дрянь, которую и распознать уже невозможно.

– Ты чего двигаешь игрока, когда мой владеет мячом?

– Ей-богу, я ничего такого…

– Да, как же! А сам норовишь по ногам отоварить! – тут я, наконец, замечаю пребывающего в столбняке гостя.

– Пуча, ты ли это? Какими судьбами?

– Я кажется, помешал? – наливается тот ядовитой иронией.

– А, не бери в голову. Я уже седьмую партию подряд выигрываю у этого обормота. Скука, брат, – нет того накала борьбы… Мулей, дружище, а не смотаться ли тебе в видеоклуб – самое время сменить кассеты.

– И то… Пожалуй, запущу им что-нибудь с девочками. Вот только где их, чертовок, сыскать? – Он принимается обшаривать кабинет снизу доверху.

– Присаживайся, Пуча, будь как дома, – подвигаю я стул.

Заметив развалившегося на сиденье кота, Пучадес пытается столкнуть его на пол, но тотчас отдергивает руку, как от удара током.

– Э… тот кот… мертв!

– Соседский подарочек. Ну что ж, когда-то это должно было случиться. Недели две кашлял бедолага – должно быть, скоротечная чахотка… Кстати, Мулей, вынес бы ты тело, а? Мир праху его.

Тем временем, опрокинув на пол мусорную корзину, Мулей откапывает наконец какую-то порнокассету, завалявшуюся среди очистков кожуры, пепла и грязных кусков картона. С находкой в одной руке и телом покойного – в другой он направляется к двери, дабы выполнить двойную миссию. Из офиса доносится визг моих впечатлительных секретарш.

– Ну, какие новости на предприятии? – силясь придать лицу мужественное выражение, инспектор нацеливается на самый краешек стула.

– Сдается мне, все летит к чертям собачьим, – подвожу я итог своей издательской деятельности. – Того и гляди, наложат арест на имущество. Тут днями заходил какой-то тип из судейских, Мулей и шуганул его навахой… Да, видно, и впрямь канул в Лету золотой век просветительства. Никому до книг дела нет, один свет в окошке – телек этот дерьмовый.

– Что поделаешь, низок еще культурный уровень масс, – отмежевывается от них фараон. – Послушай, есть одно дельце…

– И знать не желаю, какую еще аферу ты замышляешь! – мгновенно срываюсь я. – Век не забыть, как мне в прошлый раз чуть глаза не вывинтили отверткой те два албанца – травести из «Могамбо».

– Спокойно, теперь я выступаю вполне официальным лицом. Между прочим, можешь поздравить – назначили инспектором…

– Явно не по заслугам.

– Ты чего это, а?

– Да ничего. Просто я всегда говорил, что полиция прямо бедует с кадрами. Что ни кадр – находка для уголовников.

– Ужасно остроумно… А теперь ближе к делу, парень. Меня направили в Вальделаплану…

– Заодно объявив это местечко зоной стихийного бедствия.

– Да хватит тебе… Слушай, друзья мы в конце концов или нет?

– Ладно, сдаюсь, – я и в самом деле сдаюсь. – Прошлое связало нас одной веревочкой. – Тут я вспомнил, как он тщился застукать контрабандистов на углу Фонтанельи, а они тем временем там же сбывали мне свой товар. Во время перекуров мы с ним, бывало, перебросимся парой слов – и опять каждый за свое дело. Так и познакомились… – Ладно, сдаюсь. Валяй выкладывай, с чем пожаловал.

– Скажи-ка прежде, что тебе известно о вампиризме.

Выпучив глаза и оскалившись, я с урчанием тянусь к его глотке.

– Но-но, так мы не договаривались! Да погоди ты, ей-богу, я серьезно… Слушай, твое издательство навыпускало кучу книжек на эту тему – стало быть, ты в ней дока, верно?

Поднапрягшись, я припоминаю наконец один опус – «Мемуары пречистой девы-вампа из Ксокуатлекетцлока»; родила его на свет мадам Миди, тогдашняя моя патронесса, представлявшая в издательстве интересы мексиканских «крестовиков» – вроде есть такая секта кровопийц-лунатиков.

– Три дня назад в Вальделаплане было совершено убийство. Среди развалин одного из домов в Старом Квартале нашли труп какой-то девицы. Ей ножом перерезали глотку… Ну, и все говорит о том, что убийца совершил акт вампиризма.

– Что-о?

– Опрокинул пару стаканчиков ее крови, понял?

– Слушай, ты мне это дело не шей, я такими вещами не занимаюсь! Мы тут с Мулеем в настольный футбол играем и никого, понимаешь, не трогаем…

– Да не будь ты ослом, Буэнавентура! Мне твои игры по боку. Только помоги разобраться в этом деле.

– То, что мне пару раз выпала удача в твоих делишках, вовсе не означает, что я – Шерлок Холмс.

– Понимаешь, мне нужно, чтобы рядом все время был башковитый мужик, на которого можно бы положиться. И пусть себе копает потихонечку, наматывает на ус, не вызывая ничьих подозрений. Мой шеф, комиссар Родриго, последнее время не в духе. Плохо мы ладим. Чуть что – говорит, что стоит меня увидеть, – и у него открывается язва.

– Охотно верю.

– Вальделаплана – городишко щупленький, жутко религиозный, и чужаков там не привечают. Понятное дело, друг о друге все всё знают, и любой скандал в Вальделаплане сродни мировому потопу. Ну вот, появляешься ты там как бы невзначай, мы работаем на пару, я тебя прикрою.

– А какая мне от этого выгода? – я включаю счетчик.

– Как поймаем преступника, я кое-что отсыплю из своей дарохранительницы. Потом мы втроем выступим на телевидении, и у тебя будет исключительное право на все материалы в сенсационных журналах. Ну как?

– Меня это не колышет. Пока, Пучадес, рад был повидаться.

– А, вот как… Видит бог, не хотелось мне наступать тебе на мозоль… – цедит он сквозь зубы. – Слушай, а в порядке ли документы твоего подельщика, как его, бишь? Ах да, Мулея… Он ведь эмигрант, верно? И с фининспекцией тоже все на мази? Ты уж скажи мне, а то я запамятовал – что, счета по страховке уже оплатил? Ведь и в суд могут подать – у них не залежится.

– Ох, опасный ты человек, Пучадес.

– А ты помоги мне и заживешь без проблем. Пока снова не понадобишься… Ну что тебе остается делать? Уйти в «профи» настольного футбола?

И вот я сижу, подперев ладонями голову, с грустью созерцая типографские машины, а в ушах тихо позванивают голоса моих старушек Марий – просят пораньше им аванс выдать на покупку каких-то безделушек. Не могу я отказаться от предложения Пучадеса. С другой стороны, проторчать пару дней в заштатном городишке, поохотиться на бедолагу-головореза, которого тамошние жители величают, небось, не иначе как Дракулой, – какое ни то, а развлечение. В общем, скрепя сердце, я соглашаюсь. И если у Пучадеса сохранилось в душе хоть что-то человеческое, здорово ему должно сейчас икаться.

* * *

Я позвонил Суси – попросить, чтоб составила мне компанию. Она журналист свободного поиска, не связана ни с какой редакцией – строчит, куда вздумается, и на пару мы с ней славно подзаработаем. А кроме того, у Суси своя машина, видавшая виды «Симка», на которой мы исколесили немало дорог разъезжая по проселкам захолустья.

Вечер косо синит Главную площадь Вальделапланы, зажатую в каре модернистских домов – солярии, широкие лоджии, расписные навесы – дармовая тень и убежище от непогоды.

Наш отель «Фальгера» – в этой первой шеренге, и от него берет начало мутное половодье путаных кривобоких улочек плетущих ветхую сеть Старого Квартала. В дверях неотлучно торчит хозяйка, приземистая пожилая дама. Огромный рыжий парик придает ей сходство с мухомором особо ядовитого сорта; лицо сумрачно, вставные челюсти – как кастаньеты, во взгляде гостеприимство начальника полицейского участка.

Мы поднимаемся в номер, и Суси, забыв о поклаже, швыряет меня на постель. «Зиппер» моих брюк с жалобным визгом ныряет вниз… В мгновение ока я изнасилован.

– Но… Послушай, кроме секса, тебя еще хоть что-нибудь волнует? – лепечу я, пытаясь выбраться из-под нее.

– Вечно ты все усложняешь. Стоит тебя захотеть, и ты тянешь за уши весь этот нудный ритуал объяснений в вечной любви… Успокойся, я не тащу тебя под венец.

– А мне бы хотелось… Не знаю… Ну, ласки, духовной пищи…

– Насчет пищи – это ты молодец. – Она лукаво подмигивает. – После таких замечательных упражнений зверски разыгрывается аппетит. Так что давай, приглашай на ужин.

И, мурлыча какую-то песенку, она удаляется в ванную.

– Нам надо повидаться с Пучадесом, – напоминаю я.

– Вот и славно – звякни ему, и отужинаем втроем. Если ему и впрямь нужна наша подмога, пускай раскошеливается, так и передай, – инструктаж несется в приоткрытую дверь – для лучшей слышимости.

Пучадес встречает нас на улице Чаней, заказав столик в разбитном кабаке «Потертый череп», в самом, можно сказать, его мозговом центре: здесь здорово соображают насчет уксусных подливок, цыплят из омара и сливок табака. Среди напитков особняком – бургундское, взращенное на плантациях Каталонии; столик обслуживает здорово потрепанная милашка с сожженной пергидролем куделью на голове. Приятно видеть, как, принимая заказ, она ковыряет во рту зубочисткой. Отчего-то нервничая, Пучадес заказывает выпаренную в молоке камбалу и, закурив, с опаской надламывает первый кусок.

– Поведай-ка нам всю эту историю поподробней, – пытаюсь я его расшевелить.

Откинувшись в кресле, он внимательно оглядывает небольшой зал. Пригубив из бокала, переходит на свистящий полушепот:

– По правде говоря, тут и рассказывать-то почти нечего. В понедельник, часа эдак в три ночи, известный на всю округу алкаш по кличке Похлебка пробирался среди развалин Старого Квартала. Шел он, по обыкновению, на бровях, набравшись где-то крепленых чернил; кое-как разыскал свое стойло и стал уж было располагаться, чтоб маленько соснуть, как на своем ложе из обрывков картона и тряпья обнаружил чье-то тело. Решив, что место занял непрошеный конкурент, он вознамерился угостить его валявшейся неподалеку кочергой, но тут обнаружил, что это женщина. Собравшись с духом, Похлебка пригляделся внимательней… Это была совсем еще юная девица, и горло ей перерезали от уха до уха…

– Ну… твою мать! – срывается с прелестных губ Суси.

– Ошибаешься милочка, сексом здесь и не пахнет. Вскрытие показало, что ее треснули чем-то тяжелым по голове, отволокли в эту берлогу и там уже полоснули по глотке. Вполне вероятно, нож был кухонный, хорошо заточен.

– А как насчет вампиризма?

– В том-то и весь фокус… Вдоль всей раны тянутся следы укусов.

– И ты уверен, что это дело рук… То есть клыков вампира?

– Видишь ли, парень, эти пикантные подробности мы репортерам не сообщили, чтобы не стать посмешищем. Ты же знаешь, что это за публика.

– Ну, и как газеты освещают дело? – интересно все-таки знать, что они там понаписали.

– Местный листок слово в слово повторил нашу версию… Им ведь все на блюдечке надо преподнести, сами нос никуда совать не будут, и слава богу, что так… А писаки из Барселоны просто перепечатали эту чушь. Тут их не удивишь – самое обыкновенное убийство, ничего такого… Ну, перерезали глотку – и дело с концом. Может, из ревности, а то и просто по пьяни. А сболтни мы что-нибудь о вампире, тут такое бы началось… Подумать только – по городку шастает какой-то псих-кровосос, и нет на, него управы…

Меня восхищает логика рассуждений Пучадеса и та легкость, с которой он выстраивает свою версию. Начитался, мошенник, дряни разной…

– Что же она делала – ночью, на улице, без провожатых?

– По профессии медсестра, она подрабатывала ночной сиделкой. В понедельник ее пригласили Пихуаны – ну, те самые, что держат колбасный заводик. Они с друзьями двинули на званый ужин в Союз фабрикантов, а вернувшись, отпустили девицу домой. Бедняжка буквально с ног валилась, ведь в предыдущую ночь у нее на руках скончался старик Порта – как выяснилось, от голодных колик.

Что и говорить, Пучадес основательно стал осваивать новое место службы.

– И она в одиночку двинулась этими ужасными закоулками, – встревает Суси.

– А вы что хотели бы? Вальделаплана – местечко спокойное. Никогда здесь ничего…

За третьим от нас столиком, прислонясь к стене, сидит какой-то тип, за которым я уже довольно давно исподволь наблюдаю. Мужик в годах и, судя по стеклам очков, близорук. Вид у него изрядно помятый. Он явно прислушивается к нашей беседе, прихлебывая остывший суп с фрикадельками. Промакнув губы салфеткой, закладывает ее кокетливым уголком в нагрудный карман пиджака, и, придав небритой физиономии слащаво-развязное выражение, подходит к нам.

– Так вы говорите, никогда ничего? Но это не так…

– Что? – вспыхивает Пучадес. – А вы кто такой, позвольте узнать?

– Зовут меня Аугусто Пальяс, работаю в муниципальном архиве. А до этого был журналистом, пока не турнули из редакции, – этот факт биографии он излагает без всякой озлобленности – видно, должность архивариуса его греет.

– Так, стало быть, вы обвиняете меня во лжи, сеньор архивная крыса? – продолжает пылить Пучадес. Точь-в-точь Малыш Билли, рвущийся разрядить кольт в ненароком заглянувшего в салон шерифа.

– Что вы, сеньор инспектор. Я только хотел сказать, что мне показалось, будто вы владеете не вполне точной информацией.

– Не заводись, Пуча, – стараюсь я его успокоить. – Сеньор, кажется, располагает кое-чем интересным. Недаром же он архивариус. Да вы присаживайтесь, чего там… Как насчет бокала вина – не повредит, я думаю?

Пальяс бросает иссохший взгляд на бутылку кальвадоса, которым мы орошаем трапезу. Я протягиваю ему стакан. Он садится. Выпивает.

– Пятнадцать лет назад здесь случилась похожая история.

– Еще одно убийство?

– Нет. Тогда жертве – а ею оказалась тоже девица – удалось спастись. Нападавший искусал ей все горло; да как!.. Ну, девица заорала благим матом, и человека два-три сбежались на крик – любопытно все-таки… Это ее и спасло.

– Так, говорите вы, насильник попытался только покусать, ей глотку, и ничего больше? – Пучадес отдает мне нить допроса.

– Я бы сказал – прокусить. Девица была проституткой, и негодяй нанес ей, можно сказать, профессиональную травму. Очень огорчил бедняжку.

– А не мог это быть кто-нибудь из ее клиентов с причудами? – оживляется Суси.

– Да брось ты, Суси, – пытаюсь я ее урезонить. – Такие штучки выделывать посреди улицы…

– А если это любовь? – не унимается она.

– Судя по ранам, он буквально рвал ей горло зубами. Похоже, это был осатаневший маньяк… – продолжает освежать свою память Пальяс.

– Так и не удалось выйти на его след?

– Ни разу. Спустя несколько дней комиссар Пуэртолас – он тогда здесь командовал – закрыл дело.

– А что было с девицей?

– Смылась. Только вышла из госпиталя – и на всех парусах двинула в Барселону.

– Тоже нашла куда! – фыркает Суси. – Если здесь кусаются, там с живой шкуру сдерут, не поморщившись.

Та блондинка, что накрывала на стол, улучив момент, приглашает Пучадеса к телефону – срочное дело. Окинув нас на прощанье многозначительным взглядом, инспектор величественно удаляется.

– Так вы полагаете, что между этими делами существует какая-то связь? – беру я быка за рога.

– Да как вам сказать… Слишком много воды с тех пор утекло, но тот случай сильно меня заинтриговал, и я решил повести расследование на свой страх и риск. Думаю, моя информация вам будет полезна.

– Чудно, право… Вы не находите, что слишком уж много времени вампир провел в раздумьях – отведать ему снова кровушки или погодить?

– Да, в тот раз ни одной зацепки не нашлось, и очень скоро полиция утратила всякий интерес к делу. Я было отважился проверить одну гипотезу, но…

Пальяс замолкает при виде Пучадеса, который подошел к нам попрощаться. Срочное совещание в ратуше, потом совещание в муниципалитете, и комиссар Родриго настаивает на его присутствии. Мы вновь остаемся втроем за столом.

– Тогда я был репортером местной газеты, – продолжает старик. – А потом от меня избавились по политическим мотивам: я пытался организовать в редакции профсоюзную ячейку… Но мне не стыдно прожитых лет. Когда дела мои опять пошли в гору, поздно было уже возвращаться – косяком пошли молодые газетчики, ребята все образованные, с амбицией… Ну да вам такие известны. Да бог с ними, у меня теперь теплое местечко в архиве.

– Похоже, тот комиссар, что вел дело, сменил место жительства.

– Ясное дело. Ушел в отставку – годы и новый режим демократии заставили его убраться с насиженных мест. Думаю, доживает свой век в Барселоне.

Уступив красноречивым взглядам нашей блондинки, мы выходим на улицу и там допиваем прихваченную с собой кока-колу. Ноги сами собой приносят нас в старую часть города, и вот мы – уже совсем неподалеку от места преступления. Небольшая площадка упирается в часовню, неподалеку от которой темнеют останки старинной усадьбы. У дома сохранился лишь фасад, за ним – груда развалин. В слабом свете фонарей угадываются контуры комнат, усыпанных мусором, щебенкой, обломками плит. Пальяс показывает место, где был найден труп несчастной медсестры. Путаясь в хламе и расшвыривая ногами голодных крыс, мы с Суси почти наугад пробираемся туда. Место это похоже на огромную пчелиную соту, куда ведет тропинка из утопленных в мусоре плит. Судя по всему, когда-то здесь была спальня; остались от нее лишь геометрические узоры мозаики на полу да две с половиной стены, на которых местами сохранились выцветшие обои. Нигде – ни намека на убежище бродяги. Только темное разлапистое пятно там, куда бросили убитую. Это место расчищено, очерчено мелом.

Огонек моей зажигалки скупо освещает стены и пол. До того скупо – едва что разглядишь, и, отобрав у Суси газету, в которую мы заворачивали бутерброды, поджигаю: теперь она служит нам факелом. Огонь разом выхватывает из полутьмы остатки стен – они сплошь испещрены нецензурными комментариями к рисункам, скажем так, эротического содержания. Внезапно мое внимание привлекает крест… Оборотный крест, наискось перечеркнувший заляпанную мелом стену. Его темно-красный цвет резко выделяется на фоне блеклых рисунков.

– А ну, глянь сюда!

– Ты думаешь, что это… – лепечет Суси, но тут догорает последний клочок нашего факела. Она извлекает из сумки еще какие-то бумажки.

– Декларации моей ренты… Ну и черт с ними.

– А ведь это, может быть, кровь, – провожу я пальцем по зловещим линиям.

– Убийца?

– Почему бы и нет… Еще бумага найдется? – «рента» отполыхала в считанные мгновенья.

Порывшись в сумке, Суси протягивает квитки с какими-то анализами. Но и их ненадолго хватает, и тогда она врубает свою зажигалку – сущий автоген в миниатюре, и теперь, наконец, я могу повнимательней разглядеть, как он сотворен, этот оборотный крест. Его поперечная перекладина – совсем не прямая линия, а как бы часть сегмента, полукружьем огибающего вертикальную ось креста.

– Какой странный… Отчего Пучадес не заметил его?

– Видно, слишком увлекся чтением настенных изречений…

– Ну, а ты что скажешь?

– Об этом много чего понаписано. По книгам выходит, будто оборотный крест – знак дьявола. Пойдем-ка отсюда – все, что нужно, мы уже увидели.

Тут я припомнил опус, который издал когда-то, – назывался он «Руководство для горожанина: краткий курс черной магии».

Вскоре мы выходим к месту, где нас поджидает архивариус, обмениваемся парой проходных фраз; но о своей находке я предпочел умолчать.

– Где можно было бы повстречаться с этим, как его… Похлебкой? – задаю я дежурный вопрос.

– Понимаете, какое дело… Он наотрез отказался переселиться в дом для престарелых, и страх заставил его искать убежище в каком-то женском монастыре. Да и расспрашивать его – только зря время терять. Ни слова больше того, что уже известно Пучадесу, вы от него не услышите.

– А от вас? Вам-то, я думаю, есть что поведать.

– М-м-м… Да не так чтобы уж… Впрочем, у меня дома бог знает с каких времен хранятся газетные вырезки. Почему бы не зайти глянуть? К тому же найдется бутылочка превосходного галисийского…

Оказывается, живет он неподалеку – в лачуге, достойной здешнего запустения; то, за чем мы пришли, казалось, составляло все содержание ветхого жилища. Стопки, стопы, снопы, целые скирды газетных вырезок не дают прохода, Гималаями высятся над головами.

– А это моя жена, – кивает он на странное существо, горбящееся в инвалидном кресле. – В один прекрасный день бедняжку хватил паралич: с лестницы навернулась в погоне за котом, умыкнувшим селедку. С тех пор, кстати, она и помалкивает, однако видит и слышит нас прекрасно. Верно я говорю, солнышко?

Она следит за ним взглядом. Пальяс обращается с ней с неприкрытой, откровенной нежностью. Когда он, чудом протиснувшись на кухню, не менее чудесным образом предстает перед нами с бутылкой, жена его вдруг начинает подавать признаки явного нетерпения. Сделав несколько жадных глотков прямо из горлышка, в блаженной истоме откидывается на спинку коляски.

– Что поделать, такова жизнь. Моя жена была женщиной энергичной и очень общительной. Между прочим, владела эсперанто. И вот нате вам – живет растительной жизнью…

По очереди приложившись к бутылке, принимаемся за дело. Пальяс роется в ворохах старых газет.

– Знаете, это, наверное, какая-то мания – ничего не могу выбросить. Иной раз чуть не ночи напролет провожу над заметками, припоминаю людей, события… Да, многое видел, многое пришлось пережить. Казалось бы, и сегодня забот хватает, так нет же – будто магнитом тянет в прошлое… Ага, вот и нашлась наконец.

И он протягивает сложенный пополам газетный листок. Мы с Суси пробегаем его глазами – раз, другой…

– Но я не вижу здесь ничего такого – обычная заметка, скучноватый комментарий к довольно неприятному событию местного значения, не более того, – я откровенно разочарован.

– Мне всегда казалось, что комиссар Пуэртолас слишком прохладно отнесся к этому делу, – замечает Пальяс.

– А все потому, что жертвой оказалась всего-навсего проститутка, – ехидно добавляет Суси.

– Вы люди приезжие, вот вам и не показалась эта заметка. А мне сразу бросились в глаза некоторые несуразности, – в голосе архивариуса звучат укор и гордость одновременно.

– Интересно, какие?

– Здесь написано, что на женщину напали, когда она шла по улице Бальена.

– Ну и что из этого?

– Мне удалось поговорить с ней в больнице, и по ее словам, это случилось на площади Святых Епископов. Улица Бальена проходит по ту сторону Старого Квартала.

– Ах так… Что еще?

– Заметьте, журналист пишет, что вампир дал деру, увидев, как на крик стали сбегаться люди, сидевшие в баре неподалеку. Единственный бар на улице Бальена был в ту пору закрыт – его хозяин уехал в Альмерию на похороны брата.

– Гм… – качаю я головой. – Может быть, в этом что-то и есть… И все же это всего лишь детали, не больше. А вам как кажется?

– Мне всегда казалось, что полиция как-то уж очень легкомысленно повела это дело – вроде речь шла о пустячке. Вместе с тем было сделано все, чтобы похерить его – с глаз долой, из памяти вон.

– А девица, значит, махнула в Барселону.

– Ну да, только выбралась из больницы – и поминай как звали. Ее сестра так мне и сказала: дескать, раз уж здесь такое творится, самое время уносить ноги. И носа сюда не показывать.

Пальяс на миг умолкает, к чему-то принюхиваясь.

– Ну вам, пожалуй, пора, – подталкивает он нас к двери. – Пора мне и за женой поухаживать.

Воздух тяжелеет от запаха человеческих экскрементов. По щекам неподвижно покоящейся в кресле женщины катятся крупные слезы.

* * *

…А сейчас вы застали меня в нашем гостиничном номере – вон я лежу голышом, крепко привязанный к постели, и Суси в неглиже – если не считать чулок и короткой прозрачной сорочки – целует распростертое под ней тело, шершавой теплой тряпочкой языка прибираясь в самых сокровенных местах.

– Ну хватит Суси, я так устал…

– Ну и мужики! Все на один лад… Заведут – и бросают на полдороге. Что мне теперь прикажешь делать? Или мои желания уже не в счет?

– Нормальные люди десятый сон видят… И вообще – чего тебе не хватает? Я весь выложился.

Слава богу, звонит телефон – я свободен! Суси берет аппарат и подносит мне, подставив трубку к левому уху. Это Пучадес.

– Слушай, тут еще одно преступление…

– Черт побери, где? Едем туда, умоляю тебя… Срочно. Меня прямо так и тянет глянуть, что тут еще натворили.

– Это случилось на одной ферме, что в двух километрах за перекрестком по дороге на Полиролес… Я уже предупредил Родриго, что захвачу с собой приятеля – доку в этих делах. В общем, выезжай, только веди себя там прилично: комиссар не в духе.

Повесив трубку, Суси смотрит на меня вопрошающе.

– Что там еще стряслось?

– Ты сначала отвяжи меня, потом поговорим.

– Нет, ты сперва расскажи.

Поторговавшись, сходимся на компромиссе: пока она возится с узлами, я излагаю то немногое, что мне известно.

– …Словом, смотаюсь туда, а ты сиди здесь как мышка, жди – скоро вернусь.

– И думать не смей! Еду с тобой.

– Исключено – там уже торчит комиссар со своими архангелами..

– Там, где ты можешь пройти, я – и подавно. Между прочим, твой личный шофер. Или ты думаешь, я в обморок брякнусь от одного вида крови?

Пустое дело с ней спорить. Я одеваюсь как по тревоге, Суси попросту набрасывает на плечи плащ.

– Ты хоть руки-то в рукава просунь…

Чем хороша моя подруга, так это умением ориентироваться. Прямо как кошка – откуда угодно найдет дорогу. Я не успел и дух перевести, как мы уже подкатили к ферме, а там уже – Пучадес, комиссар и пара патрульных полицейских в машине, и вся эта компания окружила какого-то типа обезьяноподобной наружности, очень смуглого и с всклокоченной бородой. Из обрывков их разговора стало ясно, что он – арендатор фермы. Родриго встречает нас не слишком приветливо, – судя по всему, он женоненавистник. Узнав же, что Суси еще и журналистка, комиссар от ярости каменеет, и мы можем теперь получше разглядеть его. Худосочный и длинный как вермишелина, уши чуть не до колен, он отправляет в рот одну за другой антикислотные таблетки – видно, наше появление совсем доконало его желудок, и без того растревоженный присутствием Пучадеса. Новоиспеченный инспектор, набравшись храбрости, отводит начальство в сторонку, нашептывая ему на ухо нечто очень значительное, и комиссар наконец снисходительно пожимает плечами, что впрочем не мешает ему, обернувшись, проорать вместо приветствия:

– А ты, девка, ни слова чтоб без моего ведома, усекла?

– Ты что там натрепал этому бесноватому? – интересуюсь я у Пучадеса, как только комиссар дает нам передохнуть.

– Что ты сотрудничал с израильской секретной службой, ну и так далее… И вообще человек надежный. Да ты-то ладно, ему Суси как кость в горле. Ну и черт с ним. Может, мне его рожа сучковатая тоже не по нутру, – примиряюще заключает Пучадес и тут же переходит к делу.

Как показал арендатор, хозяева фермы живут сейчас в Барселоне – застряли там у дочки, что замужем за настройщиком щипковых инструментов. А их крестница, девочка лет пятнадцати, – осталась здесь; она-то и стала жертвой убийцы, и в ту ночь на ферме они были вдвоем – арендатор и эта девчонка. Мужик проснулся от шума, доносившегося из хлева, и, подкравшись, заметил там какие-то тени, они хорошо различались при свете лампы. А в эту пору в округе участились кражи скота, вот он и решил, что на ферму пожаловали любители этого дела. Рассудив, что самому удостоверяться в этом ему не резон, арендатор дунул прямиком в полицейский участок. Примчавшийся патруль обнаружил только фермерскую крестницу, она лежала в хлеву с перерезанным горлом. Страшная рана была нанесена серпом.

– А… как насчет вампира?

– Сдается мне, без него не обошлось, да только времени было в обрез, так что от души присосаться он не успел… Да вон гляньте сами. Правда, зрелище, скажу я вам, не для слабонервных.

Заходим в хлев. Коровы в стойлах мирно жуют жвачку, далекие от всяческой суеты. И им, и нам хорошо видно распластавшееся под фонарями тело убитой. На ней ночная рубашка и махровый халат. Горло рассечено чудовищной раной.

– Видите эти отметины? – показывает Пучадес. – Скорее всего, оставлены зубами или ногтями. Смотрите – они будто подбираются к разрезу.

Суси смотрит на труп как завороженная.

– И что за сукин сын способен на этакое? – вопрос ее звучит риторически.

– Это явно дело рук умалишенного, – дает свое заключение Пучадес. – А коли так, отловить его будет не так уж и трудно, – он с надеждой поглядывает на меня.

– Ее изнасиловали? Или, по крайней мере, была такая попытка? – пытаюсь я навести на нашу беседу глянец профессионализма, рассчитывая на благосклонность искоса поглядывающего на нас комиссара.

– Откуда нам знать, – простодушно признается Пучадес. – Вот ждем эксперта.