Текст книги "Homo Гитлер: психограмма диктатора"
Автор книги: Манфред Кох-Хиллебрехт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)
Так, во время выборов в рейхстаг 31 июня 1932 года Союз национал-немецких евреев выступил с лозунгом «Голосуй за немцев!», что могло бы привести к появлению национал-социализма без антисемитизма. Председатель этого союза приветствовал установление национального правительства в январе 1933 года, «несмотря на то что для нас это сулит мало хорошего, мы видим в этом единственное средство».[115] Ослепленные евреи считали, что находятся по одну сторону баррикад с нацистами, которые боролись против коммунистов. Председатель Имперского союза евреев – ветеранов войны капитан Д. Лёвенштейн считал, «что еврейские фронтовики даже после окончания войны боролись против хаоса и большевизма».
Даже во время войны в России немецкая общественность не только поддержала все жестокие преступления Адольфа Гитлеpa, но и сама приняла в них участие. Немцы видели в Гитлере не беспечного авантюриста, а человека, который мог предвидеть будущее и на основе этого заботился о благе своего народа. В связи с этим Андреас Хильгрубер поставил весьма интересную проблему: разве вермахт, оказывая яростное сопротивление Красной Армии и как можно больше продлевая войну, что позволило нацистам осуществить Холокост, не принес себя в жертву спасению Европы от нашествия большевиков, которые в противном случае полностью захватили бы Запад? Страх перед коммунизмом является самой глубокой психологической причиной успеха Гитлера. Эмигранты из России, которые были вынуждены покинуть родину во время гражданской войны, прекрасно информировали немцев о зверствах большевиков.
Во время этой войны начиная с 1918 года «жестокость стала нормой в отношениях людей. Особенно был силен страх перед коммунистами в граничащих с Восточной Пруссией прибалтийских государствах, где проживало множество немцев. Так, когда 26 декабря 1919 года в освобожденном от красных Дерпте (современный Тарту, Эстония. – Прим. пер.) были обнаружены заложники, захваченные большевиками, оказалось, что они подвергались немыслимым издевательствам, у многих были переломаны кости, а у некоторых даже выколоты глаза».[116]
Нацистская пропаганда на полную мощность использовала любую информацию о преступлениях коммунистов. 6 июля 1942 года Геббельс писал: «Всей человеческой фантазии не хватит для того, чтобы вообразить себе весь тот разгул жестокости и зверства, который бы устроили орды большевиков в Германии и Западной Европе, если бы они смогли сюда прорваться». Двумя месяцами ранее, выступая в зале Берлинхауза, он заявил: «Мария Шаляпина рассказывала о большевистской революции, которую ей пришлось пережить. Это был настоящий ад».
Уже в ходе войны германские войска обнаруживали зверски убитых пленных немецких солдат, которые в первые дни боев попали в руки Красной Армии, что только укрепляло доверие вермахта к Гитлеру. «Русские совершают немыслимые зверства, поэтому они должны быть», – писал в своем дневнике 5 июля 1941 года Геббельс. Уже в самом конце войны 15 апреля 1945 года Гитлер в последний раз обратился к пропаганде жестокостей коммунистов. Он заявил, что еврейско-большевистские силы являются смертельным врагом Германии, которую они стремятся стереть с лица земли вместе со всем немецким народом. «Старики и дети будут убиты. Женщины и девушки попадут в казармы и будут превращены в проституток. Оставшихся в живых пешком отправят в Сибирь».
Однако многие немцы намного больше опасались экспансии западного капитализма, чем русского большевизма. Этот страх был сродни тому чувству, с которым современный человек воспринимает слово «глобализация». Люди боялись того холодного безжалостного мира экономической эксплуатации, в котором их судьбой будет распоряжаться жестокий и расчетливый работодатель. Гитлер же представал как защитник от подобной эксплуатации. Он сам заявлял, что большевизм и капитализм являются не чем иным, как двумя главными ветвями на древе мирового еврейства. Даже те немцы, которые не воспринимали подобные аргументы всерьез, поддерживали Гитлера, поскольку он мог обеспечить для Германии особый, свой собственный путь развития, не похожий ни на большевизм, ни на капитализм. И в этом фюрер их не обманул.
Адольф Гитлер гипнотизировал своих современников требованием «социальной справедливости». Он настаивал на предоставлении одаренной молодежи возможности получить образование вне зависимости от финансовых способностей их родителей. Он протестовал против «огромной разницы в заработной плате», обещал «сократить разрыв доходов» и создать такой социальный порядок, при котором «честные рабочие смогут обеспечить себе уровень жизни, достойный человека и гражданина».
Многие немцы, в том числе и заговорщики круга графа фон Штауфенберга, не желали замены тирании Гитлера на демократию западного типа. Данная форма государственного устройства полностью дискредитировала себя в глазах немецкого народа, поскольку не смогла решить проблему безработицы. В этом отношении опыт времен Веймарской республики был очень показателен. К тому же во время войны западные союзники показали себя не с лучшей стороны. Можно по-разному относиться к проклятиям, которые Гитлер посылал на голову Черчиллю, но не трудно убедиться, что британский премьер-министр вместе с американской бомбардировочной авиацией перещеголяли фюрера в вандализме войны. Чтобы сломить дух сопротивления немцев, европейские города были почти полностью уничтожены. В течение четырех лет в этом огненном аду погибли 593 тысячи человек, в том числе 25 тысяч невинных детей.[117] Их убитых горем матерей было нелегко убедить в преимуществах западной демократии, военно-воздушные силы которой снова и снова изничтожали культурное достояние Европы, будь то его древнейшая часть на Монте-Кассино, фрески Маджента в соборе Святого Августина в Падуе или полностью стертый с лица земли город Каен, главная драгоценность Нормандии.
Таким образом, в конце войны немцы оказались перед практически неразрешимой дилеммой. Подавляющая часть населения Германии не видела смысла в каком-либо сопротивлении режиму Гитлера. Более того, после покушения 20 июля 1944 года народная любовь к фюреру только усилилась. Социальный климат в третьем рейхе до последнего оставался здоровым. Ликвидировав безработицу в основном благодаря росту военной промышленности, Гитлер создал в своем государстве атмосферу безопасности и удовлетворенности жизнью, чем обеспечил себе популярность у немецкого народа. По словам одной бывшей верхнебаварской коммунистки, «моя девушка должна каждый день благодарить Господа Бога за фюрера, который дал нам средства к существованию».[118]
Продукт средств массовой информации
Несомненно, что без помощи средств массовой информации Адольф Гитлер не смог бы привлечь к себе внимание широкой публики. В качестве местного оратора его влияние едва ли вышло бы за границы Баварии. Он очень рано понял значение прессы и еще задолго до прихода к власти владел газетой «Фелькишер Беобахтер». Эта газета превратилась во всегерманский рупор нацистской политической агитации, созданный по всем правилам бульварной прессы. Нацисты методично укрепляли и расширяли свое влияние в печатных средствах массовой информации. Для разных категорий приверженцев НСДАП существовали свои газеты. «Дас Шварце Корпс» отражал радикальные и слегка элитарные воззрения СС. «Дер Штюрмер» был предназначен для любителей порнографии и антисемитизма.
Однако решающую роль в нацистской пропаганде сыграло радио, которое Гитлер начал использовать довольно рано и которое сделало из фюрера первую медиа-звезду современности. После создания германской промышленностью достаточно дешевого приемника количество радиоточек постоянно росло, и к 1941 году они имелись в 65 % немецких домов. Кроме того, немцы слушали выступления Гитлера на своих рабочих местах. Нация льнула к приемникам, когда из динамиков доносились слова «Говорит фюрер». Во время войны общество постоянно поддерживалось в напряжении радиосводками с фронтов, которые сопровождались исполнением популярных мелодий. Так, когда немецкие подлодки успешно топили суда союзников в Атлантике, по радио передавали шлягер «Когда мы выступим против Англии». Вести о победах на Восточном фронте сопровождались исполнением прелюдий Листа – музыкой, которую выбрал для этой цели сам Гитлер.
Канадский иезуит Маршалл Маклухан классифицировал исторические эпохи по степени развития средств коммуникаций и массовой информации. По его мнению, жесткий рациональный порядок книгопечатания дисциплинировал тогдашнее общество, что впоследствии позволило создать вымуштрованные армии и систему фабричного труда с четкой организацией рабочего времени.[119] В 1938 году Орсон Уэлес наглядно продемонстрировал, какой силой может обладать радио. Во время его передачи «Вторжение с Марса», транслировавшейся на большую часть территории США, многие американцы впали в панику, поскольку поверили, что на землю действительно высадились зеленые человечки.[120] Это событие привлекло внимание Адольфа Гитлера, который, выступая 8 ноября 1938 года в мюнхенской пивной «Бюргербройкеллер», заявил: «Немецкий народ не боится попасть под бомбы, прилетевшие с Марса или Луны».
Вторая мировая война стала временем расцвета радиопропаганды. Прослушивание вражеских радиопередач в третьем рейхе каралось смертью. Среди немецких солдат особой популярностью пользовалась радиостанция «Белград», чьи вечерние передачи заканчивались исполнением шлягера «Лили Марлен», который с удовольствием слушали в окопах по обе стороны фронта.
Адольф Гитлер считал радио «горячим» средством массовой информации, пригодным для использования возбуждающей демагогии, противопоставляя его «холодному» телевидению. В действительности же, сегодня на телеэкране Гитлер со своей жестикуляцией и всем остальным выглядел бы более чем захватывающе.
Однако телевидение положило конец романтике войны. Реалистические картины боевых действия во Вьетнаме, которые американцы каждый вечер видели на экранах своих телевизоров, развивали у населения неприятие этой войны. В эпоху телевидения возбуждающая демагогия больше не приемлема, куда большим успехом пользуется дружелюбная болтовня, которую использовал американский президент Рональд Рейган, полностью противопоставив свой имидж агрессивному стилю Гитлера.
В лице министра пропаганды Йозефа Геббельса Гитлер нашел виртуозного мастера демагогии, который представлял своего фюрера в средствах массовой информации. По его распоряжению в кинотеатрах перед каждым сеансом показывали сборник новостей «Ди Дойче Вохеншау», а режиссер Лени Рифенштальв 1934–1935 годах создала зачаровывающие документальные ленты о партийных съездах нацистов.
Гитлера как главнокомандующего воодушевляли киновыпуски новостей, которые использовались в целях военной пропаганды. «В 1938–1939 годах между министерством пропаганды и ОКВ было заключено "Соглашение о ведении пропаганды во время войны", по которому пропагандистские кампании, сопровождающие важнейшие операции на фронте, были признаны полноценным средством ведения войны».[121] Кадры, снятые германскими военными операторами, демонстрировались даже в США, так что ход боевых действий в Польше и Норвегии был показан только с немецкой точки зрения.
Не были забыты и другие способы агитации. Как пишет Й. Дюльффер, «на пачках сигарет печатали фотографии из альбома "Адольф Гитлер", который был выпущен в 1936 году тиражом в 100 тысяч экземпляров. На этих снимках фюрер был изображен в неестественных позах, которые в обычной жизни не свойственны людям».[122]
Адольф Гитлер был исторически обезличен во время Нюрнбергского процесса над военными преступниками, где победители впервые представили ужасные фотографические доказательства жестокости побежденных. Намного большее впечатление, чем показания жертв нацизма, произвели облетевшие весь мир фотографии экскаватора, хоронившего трупы заключенных в только что освобожденном концентрационном лагере Бельзен. Победители не только управляли ходом процесса, они полностью доминировали в средствах массовой информации.
За границу не просочилось ни одной фотографии, иллюстрирующей ужасы советского Архипелага ГУЛАГа. Все фотографические свидетельства бесчисленных массовых убийств, совершенных китайскими коммунистами во время культурной революции, сводятся к нескольким снимкам унесенных течением и выловленных в Гон-Конге трупов, которые сделали американские корреспонденты. Таким образом, количество документальных свидетельств не всегда соответствует масштабу исторических событий. Во время правления Гитлера эсэсовцы уничтожили в концлагерях миллионы людей, не создавая при этом терриконы трупов. Эти горы тел появились сразу после освобождения, когда за несколько дней умерло больше заключенных, чем при СС. Причиной этого стал не недостаток продуктов питания для огромного количества заключенных, с которым внезапно столкнулись освободители, а эпидемия тифа, вспыхнувшая после того, как изолированные эсэсовцами в специальных бараках больные вышли на свободу и разнесли инфекцию. Эсэсовцы никогда не оставляли трупы своих жертв, они выбивали из челюстей погибших золотые зубы, а затем кремировали трупы и захоранивали уже пепел. Специальные команды самым тщательным образом очищали вагоны, в которых несчастных привозили в лагерь, от следов их присутствия. Засыпанная гравием площадь, на которой евреи раздевались перед тем, как оправиться в газовую камеру, также чисто убиралась перед прибытием каждой новой партии. В настоящих лагерях смерти, таких как Собибор или Треблинка, в которые по специальным железнодорожным веткам ежедневно подвозили для уничтожения все новые и новые партии людей, не осталось каких-либо доказательств, которые можно было бы сфотографировать. После отступления немцев эти лагеря были разрушены, а местность, где они стояли, заросла лесом.
Честолюбивый психопат
Такой диагноз был поставлен Гитлеру его современником, психиатром, который несколько раз наблюдал фюрера, но не был полностью уверен в своих выводах. В 1948 году В. Ланге-Айхбаум диагностировал заболевание Адольфа Гитлера как «истеричное, психогенное ослепление, первопричиной которого должно было быть постоянное чувство страха, которое он испытывал на фронте».[123] Личный хирург фюрера Карл Брандт лечил тремор его левой руки – классический случай психогенного синдрома Паркинсона, который начал развиваться у Гитлера вскоре после покушения Штауфенберга. В 1952 году Бумке следующим образом охарактеризовал уровень образования Гитлера: «Он держал в голове множество фактов и данных, которые не были упорядочены, сведены в какую-либо систему и связаны между собой».[124] Не указывая прямо на Гитлера, но довольно ясно давая присутствующим понять, о ком идет речь, еще в 1932 году во время одной из своих лекций психиатр назвал фюрера «честолюбивым психопатом и шизоидным фанатиком». Подобным же способом он объяснял холодность и недоверчивость Адольфа Гитлера, равно как его фанатизм и жестокость.
Также представляют интерес данные из области психиатрии, которые содержат сведения о распространенности душевных заболеваний среди населения. Почти 5 % людей, живущих в индустриально развитых странах, страдают шизофренией, маниакально-депрессивным психозом, эпилепсией, дебилизмом и психопатией. Во время кризиса их маниакальные идеи имеют шанс завоевать популярность в обществе, а они сами могут прийти к власти. «В спокойные времена мы изучаем их, а в тяжелые – они тиранят нас», – предупреждал в своей лекции Эрнст Кречмер.
В традициях психоанализа принято объяснять отклонения в характере Гитлера событиями его раннего детства. Фюрера пытались понять, приписывая ему такие невротические симптомы, как Эдипов комплекс или чувство неполноценности. Однако все это, включая ссылки на привязанность к матери и жесткое отношение со стороны отца, звучит неубедительно. Нет и не может быть никакой связи между наказанием от руки отца и Холокостом. Гитлер не был невротиком. Его историческую роль нельзя свести к примитивной психоаналитической схеме: игры невротика с таким же невротическим народом.
Одна из первых попыток интерпретировать характер Гитлера по системе Зигмунда Фрейда была сделана Рихардом Лангером в 1943 году по заказу Управления Стратегических Служб США.[125] Вскоре в руки американских армейских психологов попала Паула, младшая сестра Гитлера, захваченная в Берхтесгадене. Ее самым подробным образом расспросили о брате, и Паула рассказала, что отец жестоко наказывал маленького Адольфа. В результате антисемитизм и агрессивность Гитлера объяснили как результат эдиповой ненависти к отцу.
Эрих Фромм еще более запутал дело, выступив с тезисом, что Гитлер имел склонность к некрофилии. «На лице Адольфа Гитлера застыла мина человека, который к чему-то принюхивается, о чем мы уже упоминали в нашей дискуссии о некрофилии, как будто он постоянно ощущал некий отвратительный запах; это прекрасно видно на многих фотографиях».[126] В качестве подтверждения якобы имевшейся у Гитлера склонности к некрофилии Фромм часто приводит цитату из мемуаров Шпеера: «Насколько я помню, когда на стол подавали мясной бульон, он называл его "трупным чаем", появление вареных раков он комментировал рассказом об умершей старушке, которую близкие родственники бросили в ручей как приманку, чтобы наловить этих тварей, если ели угрей, он не забывал упомянуть, что эти рыбы обожают дохлых кошек и лучше всего ловятся именно на эту приманку». Однако нет никаких доказательств того, что Гитлер действительно имел какую-либо склонность к трупам.
Намного более убедительно звучит другое объяснение, основанное на другом глубинном психологическом факторе – комплексе неполноценности, описанном Альфредом Адлером. Как пишет Алан Буллок, «огромную роль во всей политике Гитлера играло присущее ему сильнейшее чувство зависти, он желал раздавить своих противников».[127] 13 августа 1939 года Гитлер заявил итальянскому министру иностранных дел Чиано, что причиной начала второй мировой войны стало пренебрежительное отношение стран западной демократии к Германии и Италии, которых они отказывались воспринимать в качестве равноценных политических партнеров. «Этот психологический момент презрения был, пожалуй, наиболее худшим и тяжелым из всех факторов, влиявших на развитие ситуации».
Объяснение, согласно которому действия австрийца Гитлера вытекали из природных особенностей немецкого национального характера, нельзя признать состоятельным. Авторы, которые пишут о неврозе, присущем немцам со времен Лютера, забывают о том, что Гитлер был католиком и, будучи баварским солдатом во время первой мировой войны, прилежно посещал полевые молебны и службы. Все вышесказанное распространяется на попытки вывести психологическое объяснение зверств СС из жестокости германских народных сказок.[128] Смешно говорить о прямой психологической связи между печкой, в которую ведьма посадила Хензеля и Гретель, и газовыми печами крематория в Освенциме. Также нелепо ссылаться и на любимые Гитлером приключенческие романы Карла Мая, проводя параллель между жестокими сценами скальпирования индейцами поселенцев и порядками в немецких концентрационных лагерях.
Коричневый мессия
Ключ к пониманию успеха и личности Адольфа Гитлера лежит в его личной религии, из которой он черпал невероятную по силе энергию. Был ли Гитлер религиозным человеком? Большинство современников были убеждены в этом. По мнению графини Марион Денхоф, фюрер нес на себе «отпечаток религиозности».[129] Причем этот отпечаток носил не только социально-христианский характер, свойственный Австрии, но вобрал в себя общенемецкие черты.[130] Как пишет Фридрих Хеер, Гитлер был убежден, что борьба за Германию носит религиозный характер и ее высшей целью является самопожертвование в интересах священной империи немецкого народа.[131]
8 детстве Гитлеру доставляло удовольствие представлять, как он станет священником. Летом 1924 года, находясь в заключении в Ландсберге-на-Лехе – тюрьме, фюрер заявил своему другу Рудольфу Гессу, что «если бы он чувствовал в себе способность к лицемерию большого стиля, то, возможно, стал бы священнослужителем и, скорее всего, достигнув высокого положения, реформировал и революционизировал бы церковь».
9 марта 1927 года, во время первого публичного выступления после освобождения из тюрьмы, держа речь перед собравшимися в цирке «Крона» приверженцами, Гитлер ничтоже сумняшеся сравнил себя с Иисусом. Он не колеблясь пошел на кощунство и применил в политической риторике евангелический мотив «Esse Homo», сравнив свою судьбу с Христом, блуждавшим по пустыне. Истолкование национал-социализма как политической религии является одной из самых старых попыток объяснить этот феномен, который своим экстремизмом напоминал эпоху детских крестовых походов или реформацию. В 1930 году Томас Манн интерпретировал национал-социализм как возвращение в первобытное время: «От этой природной религиозности, сущность которой заключается в оргастическом, вакхическом разгуле, очень многое перешло в современный неонационализм. Однако если подумать, во что обошелся человечеству расцвет культов природы с их рафинированно варварской гностикой и сексуальным развратом мистерий в честь Молоха, Ваала и Астары, можно только удивляться, с каким легкомыслием сегодня отрицается возможность возрождения чего-либо подобного».
В 1938 году Эрик Фегелин разглядел в нацистском движении «внутреннюю религиозность», которая воплощается в народе как «партикулярная церковь». В своих выступлениях Гитлер несет народу как бы «святую правду».[132] «Связь с популистской демагогией, целям которой блестяще служат даже саркастические насмешки, которые вместе с усиленной жестикуляцией политического миссионера придают его словам огромное убеждающее действие, особенно видна в глазах простых слушателей».[133]
Герман Гессе был поражен этим аспектом культа Гитлера. В 1934 году он писал: «У меня есть одна знакомая, дама хорошего вкуса, швейцарка, из либеральной приличной семьи. В потаенной каморке своей квартиры эта дама устроила нечто вроде домашней молельни. Однажды в минуту откровенности она отвела меня туда. У стены одиноко стоял шкаф, на передней стенке которого висел портрет Гитлера в половину натуральной величины… рядом стоял подсвечник, слева лежал Новый Завет, а справа – "Майн кампф"».[134]
Религиозный философ Романо Гвардини усмотрел в нацистском приветствии «Хайль Гитлер» выражение «народного благочестия». На Гитлера как бы перенеслись «все чувства, которые испытывали к Иисусу Христу». По мнению одних современников, «никто бы не удивился, если бы он исцелял недужных и воскрешал мертвых». Другие насмехались над фанатичными приверженками Гитлера: «Она сидела на кухне и читала слова, сказанные человеком из Мюнхена. Ну чем не библейская земля обетованная?» Фридрих Хеер считал, что девиз «Восстань, Германия!», написанный на штандартах СА, профанировал пиитическую потребность в воскрешении после смерти и при помощи этого стремился перенести религиозные представления в сферу политики.
Даже еврейские авторы обратили внимание на религиозный контекст нацизма. Саул Фридлендер писал о «продолжающихся вплоть до сегодняшнего дня попытках привнести мессианскую веру и апокалиптическое видение истории в политическую, бюрократическую и технологическую системы высокоразвитого индустриального общества».[135]
Великий социолог Макс Вебер определил новое время как эпоху, в которой религиозность будет загнана в подполье. Опираясь только на молитвы, нельзя не регулировать воздушное сообщение, не строить автомобили или атомные станции.[136] Однако Просвещение и его идеалы торжествуют только на сравнительно небольшом временном отрезке истории Европы. Принятие обществом псевдорелигиозных идей Гитлера коренится в разрушительном вневременном протесте против разума и рациональности.
В отличие от варваров реакция религиозных общин носит сакраментальный характер. Так, свидетели Иеговы решительно выступили против поползновений псевдорелигиозных нацистов. Они отказались использовать приветствие «Хайль Гитлер», поскольку посчитали это богохульством, за что были отправлены в концлагеря.
Когда во время выборов в рейхстаг 1933 года по радио сообщили, что въезд Адольфа Гитлера в Кенигсберг сопровождался колокольным звоном, евангелическая церковь Восточной Пруссии поспешила заявить, что колокола звонили вовсе не в честь фюрера, просто его приезд совпал с началом службы в церквах.[137] В мае 1936 года руководство церкви с прискорбием отметило, что фюрер и рейхсканцлер принимает «почитание в форме, которая подобает только Господу Богу». В следующем 1937 году Ватикан издал энциклику «Со жгучей скорбью», в которой четко и ясно отделил христианство как единственный носитель духовности от расистской псевдорелигии Гитлера.
Адольф Гитлер был убежден в том, что он был призван уничтожить «противостоящую расу», «роковой принцип истории». Герман Грамль определил антисемитизм как «государственную религию» третьего рейха, а преследования евреев как «религиозную войну».[138] По его мнению, все политические успехи Гитлера усиливались его убежденностью в том, что ему предначертано уничтожить еврейский народ.
Как писал Гаральд Штром, идея фикс Адольфа Гитлера о том, что всемирная история является ареной борьбы между высшей арийской расой и еврейскими недочеловеками, которые, портя благородную кровь, вступая в сексуальные контакты с ее носителями, берет свое начало в гнозисе.[139] «Арийцы утратили чистоту своей крови и за это были изгнаны из рая», – писал Адольф Гитлер. Фюрер был убежден, что черноволосые еврейские юноши часами выслеживают белокурых арийских девушек, чтобы осквернить их, выступая тем самым как гностик, исповедующий борьбу света и мрака. Если бы Гитлер попал в неогностическую секту, его болезненная, далеко выходящая за рамки нормального духовная форма стала бы свидетельством богоизбранности.
Клаус Фондунг выводит дуалистическую схему мышления Гитлера, основанную на противопоставлении ариец-еврей, из ветхозаветной Книги пророка Даниила и Откровения Иоанна Нового Завета.[140] В этих текстах отражена кризисная ситуация, сходная с тем положением, в котором оказалась Германия во время и после первой мировой войны. Библейские книги четко разграничивают смертельных врагов, виновных во всех бедах, и избранных, которые теперь страдают, но в скором времени одержат победу над силами зла. Две эти силы должны были сойтись в битве апокалипсиса, «решительном всемирном сражении», как назвал его Альфред Розенберг. Борьба будет идти не на жизнь, а на смерть. Победит только та сторона, у которой к концу сражения на поле боя останутся солдаты, поголовно истребившие противника. Убежденность Адольфа Гитлера в неизбежности последнего сражения между силами света и тьмы, которая особенно окрепла в последние недели его жизни, доказывает акопалиптические корни его воззрений.
Парцифаль
В 1997 году исследователь Иоахим Келер назвал Гитлера исполнителем пророческих идей Рихарда Вагнера.[141] Как известно, его оперы служили в первую очередь не отвлеченным эстетическим, а вполне реальным политическим целям – борьбе с евреями. Покрытая зеленью вершина в Байройте была не столько храмом чистой музыки, сколько центром антисемитской агитации. Именно Вагнер первым высказал мысль о необходимости поголовного уничтожения евреев. Одного из главных любителей музыки Вагнера, баварского короля Людвига II, никак нельзя причислить к антисемитам. Однако зять композитора Хьюстон Стюарт Чемберлен был близким другом кайзера Вильгельма II, известного своей враждебностью к евреям. Уже лишенный трона Вильгельм 15 августа 1929 года писал: «Евреи и комары досаждают человечеству, и оно должно избавиться от них тем или иным способом».[142]
После проигранной первой мировой войны в Германии непременно должен был появиться Парцифаль, который избавит немецкий народ от ужаса и бедствий, устроенных евреями. Это мог быть только человек из народа. Именно такого человека разглядел поклонник Вагнера капитан Майер в австрийском ефрейторе, отличавшемся ораторскими способностями и детальным знанием всех опер композитора. Другой вагнерианец Экарт Дитрих добился того, что Гитлера пригласили в Байройт, где с ним встретился Чемберлен, который подтвердил догадку Майера. Ефрейтор действительно оказался тем Парцифалем, которого ждал немецкий народ. Затем вагнерианцы Брукманны и Бехштайны ввели Гитлера в общество и поддержали его финансово. Правда, перед этим будущего фюрера пришлось прилично одеть и немного пообтесать, преподав ему несколько уроков этикета.
По мнению Келера, Гитлер и сыграл эту роль. Перед тем как его провозгласили «Парцифаль», он считал себя просто «барабанщиком». В свете данной теории борьба Гитлера против евреев предстает воплощением навязчивой идеи Рихарда Вагнера. Таким образом, лозунг «Евреи должны исчезнуть», ставший основой мировоззрения Гитлера, первоначально был воспринят как театральная идея, нечто вроде сценической задумки режиссера. Гитлер представлял себе уничтожение евреев как театральное действие, происходящее на сцене. Стоит только открыть люк, и зло исчезнет со сцены, провалившись в подпол. Фюрер в неприкосновенности перенес идеи из опер Вагнера прямо в живую политику, не без определенных трудностей реализовав концепцию, созданную композитором, на практике.
Однако нервы актеров и зрителей не всегда выдерживали воплощение этой идеи. Так, Гиммлер, в подчинении которого находились СС, реализовавшие этот поражающий своей жестокостью сценарий, в августе 1942 года в Минске оказался свидетелем резни, которая поставила его перед дилеммой. Оказалось, что теперь злодеев не всегда можно с первого же взгляда отличить по костюму. В толпе евреев, которых вели на казнь, рейхсфюрер СС увидел двадцатилетнего блондина с голубыми глазами и в некотором замешательстве спросил несчастного:
– Вы еврей?
– Да.
– Оба Ваши родителя евреи?
– Да.
– Есть ли среди Ваших родственников хоть один не еврей?
– Нет.
– Тогда я ничем не могу Вам помочь, – после минутного колебания ответил Гиммлер.[143]
Выступая 4 и 6 октября 1943 года в Познани сперва перед группенфюрерами СС, а затем перед имперскими чиновниками и гауляйтерами, Гиммлер впервые открыто заявил об «истреблении еврейского народа». Там же не без жалости к самому себе он посетовал на несоответствие между постоянно подгоняющими указаниями Гитлера и медленным их выполнением частями СС, не справляющимися с потоком заключенных. Офицерам СС Гиммлер говорил: «Еврейский народ должен быть уничтожен, – слышим мы от каждого партийного функционера, – все ясно, так записано в нашей программе, уничтожение, этим мы и занимаемся… Среди тех, кто так говорит, нет ни одного человека, который бы видел, как это делается, или принял бы в этом участие». Перед простыми эсэсовцами он выступал в несколько другом стиле: «Большинство из нас знает, как выглядит груда из 100, 500 или 1000 трупов».
