Текст книги "Homo Гитлер: психограмма диктатора"

Автор книги: Манфред Кох-Хиллебрехт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Ошибочное решение о запрете серийного производства реактивного истребителя «Ме-262» было принято Гитлером на основе газетной статьи. Этот самолет мог развивать скорость до 800 км/ч и стал бы серьезной угрозой для бомбардировщиков союзников. Однако после прочтения в одной из газет статьи, направленной против развития реактивной авиации, фюрер приказал прекратить работы по «Ме-262».[192]

«Когда 12 июня 1944 года Адольф Гитлер отдал поспешный и преждевременный приказ применить "ФАУ-1", из-за организационных ошибок смогли взлететь только 10 ракет и только 5 из них смогли достигнуть Лондона. Гитлер хотел было прекратить производство этого, по его мнению, полностью скомпрометировавшего себя вида оружия, однако изменил свое решение после доклада имперского руководителя прессы о том сенсационном и шокирующем эффекте, который произвели падающие на британскую столицу ракеты. После этого он потребовал увеличить объемы производства "ФАУ-1"».[193]

Реализация утопии

Наши мысли обладают таким ценным свойством, как обратимость. В отличие от полностью необратимых действий, мы можем вернуться к ним, развивать дальше или просто забыть. Однако «идеологическим метафорам» Гитлера как раз и не хватало гибкости, игры мысли и прежде всего обратимости. Фюрер твердо придерживался своих эйдетических энграмм, которые были для него обязательны и неопровержимы.

Эйдетическое стирание границы между реальностью и вымыслом объясняет, до некоторой степени, почему стал возможным Холокост. Его основой стали громкие антисемитские лозунги, которые для всех нормальных людей были просто словами.

Костры из книг, которые ночью 10 мая 1933 года палили национал-социалистические студенты, были прежде всего выражением революционных представлений юношества, и тогда вряд ли кто-либо мог предположить, что все закончится поголовным истреблением евреев. Однако в представлении Гитлера, в сознании которого отсутствовало как различие между символом и действием, так и главные цивилизационные психологические запреты, сожжение книг воспринималось как имитация уничтожения своего главного врага. В этой связи Фондунг говорит о «смешении символа и действия».[194]

Обладая своеобразным эйдетическим способом восприятия действительности, Гитлер, в отличие от нормальных людей, не видел разницы между планом, составленным в голове, и его реализацией на практике. Для него реализация утопии не была заоблачной мечтой, а стояла прямо перед глазами. По мнению Иоахима Феста: «Гитлера отличал весьма своеобразный строй ума, он никогда не отступал от задуманного и не чувствовал границы между мыслью и действием, которая составляет одну из основ цивилизованного разума».[195]

Именно поэтому образованные слушатели Гитлера, понимавшие разницу между вымыслом и реальностью, не воспринимали его всерьез. Все его пламенные речи были не более чем пустой болтовней. 3 февраля 1933 года, вскоре после того как Гитлер занял пост рейхсканцлера, он встретился с военным руководством в доме генерала барона Курта фон Хаммерштайн-Экварда и произнес небольшую речь о «захвате нового жизненного пространства и его последующей полной германизации». Офицеры не были настолько уж испуганы услышанным, как это могло показаться с позиции сегодняшнего дня. «Ничего не известно о каких-либо возражениях против воинственных и весьма жестоких идей Гитлера. Некоторые ушли с этой встречи весьма впечатленные "сильной волей и размахом идей канцлера"». Другие, среди которых был и подполковник Фромм, успокаивали себя тем, что «при столкновении с реальной действительностью чрезмерные намерения фюрера будут приведены в соответствие с реальностью. Кое-кто даже вспомнил строфу из стихотворения Шиллера: "Слова всегда смелее дела"».[196]

Друг Гитлера во венскому периоду Кубицек, который жил с ним в одной комнате, рассказывал, что во время прогулок по городу будущий фюрер непрерывно рассказывал о том, как бы он перестроил свой родной Линц. «Этот дом стоит не на своем месте», – заявлял молодой фантазер. Кубицек вспоминал: «Он настолько запутал меня, что я часто не мог отличить, говорил ли он о реальном доме или речь идет о здании, которое должно быть здесь построено. Для него же это не имело совершенно никакого значения».[197]

В то время как благоразумные современники смеялись над фантазиями Гитлера, он поражал утопическими идеями своих приверженцев, среди которых был и будущий шеф гитлерюгенда Бальдур фон Ширах. Уже после войны он вспоминал: «Меня поразило и привлекало в Гитлере именно то, что он, еще не находясь у власти, предусматривал в своей концепции доминирующее положение Германии и рассматривал себя как партнер великих мировых держав, проигрывая в голове в качестве тренировки проблемы управления миром».[198]

Даже издавая приказы и распоряжения, Адольф Гитлер смешивал свои умственные построения с реальностью. В частности, когда фюрер был в ярости, он не скупился на самые страшные угрозы, проклятия и обещания полного уничтожения. Зачастую его приказы несут следы этих припадков бешенства. Летом 1933 года шеф прусского гестапо Рудольф Дильс должен был провести инспекцию «дикого» концентрационного лагеря, созданного штурмовиками, но СА отказало ему в доступе. Тогда Гитлер издал следующий приказ: «Затребовать у рейхсвера артиллерию и сравнять лагерь с землей». Спрашивается, «насколько сильно Гитлер мог поддаться своим отрицательным эмоциям».[199]

Дильс приводит и другие приказы Гитлера в первые годы его канцлерства: «Почему этот Грегор Штрассер еще жив?… Зачем нужно устраивать процесс и судить такого очевидного преступника, как Тельман? Я не могу понять, как Стеннесу удалось бежать!» Шеф гестапо считал, что под этими на первый взгляд риторическими вопросами скрывались «четкие приказы убить» вышеперечисленных людей. Трагизм третьего рейха заключался в том, что вспышки гнева Гитлера, во время которых он проклинал народы и мысленно стирал с лица земли города со всеми жителями, которые в начале его правления не воспринимались серьезно, в конце войны стали реальностью, воплотившись в его приказы, которые дословно исполнялись.

Как писал Мессершмидт, «рано сформировавшиеся элементы его мировоззрения, представления о расе и ее чистоте, жизненной силе и культуре были не просто абстрактными воззрениями». Гитлер совершенно серьезно воспринимал «эти гипотезы как политические реальности».[200]

Государственные чиновники, привыкшие к ясным и четким указаниям, вынуждены были прилагать массу усилий, чтобы понять и исполнить туманные предписания Гитлера. Государственный секретарь Эрнст фон Вайцзекер рассказывал, что служащим пришлось развить в себе новую способность: «искусность министров проявлялась в том, чтобы суметь застать Гитлера в хорошем расположении духа и получить от него вразумительные указания, которые затем можно было бы исполнять как приказ фюрера».

Сформированные в мозгу Гитлера эйдетические догмы были не только «оксиоматической константой», но и фиксировались на деталях. Поэтому они не имели ничего общего ни со знанием, полученным в результате опыта, ни с изощренной игрой ума. Гитлер мыслил самыми элементарными схемами, используя конкретные отправные точки и простые решения. Его идеи были всегда понятны массам, обоснования его поступков – архаичны. Гитлер всегда пользовался одним и тем же примитивным механизмом решения проблем, шла ли речь о внешне– или внутриполитических вопросах. Он был убежден, что против него всегда действует один и тот же противник.

Упрощенный эйдетический подход ко всем проблемам позволял Гитлеру разрешать их не только без моральных терзаний, но с внутренней убежденностью, что все должны подчиниться его воле, с самого начала заостряя внимание на мелочах. Это особенно четко проявилось не только при составлении архитектурных проектов, планов строительства, где он самым тщательным образом прописывал все мельчайшие детали, но и во всех его политических представлениях.

«Еще до прихода к власти Гитлер создал подробнейшие планы перестройки Берлина, Мюнхена, Нюрнберга и других городов. Реализация этих проектов была для него само собой разумеющимся непреложным фактом. Стоило только отдать короткий приказ». Конечно, время, когда будет отдан этот приказ, не нуждавшийся больше ни в каких обсуждениях, зависело от определенных обстоятельств. Но здесь Гитлер полностью полагался на свой «гениальный талант импровизации».[201]

Генриетта фон Ширах сообщает некоторые подробности архитектурных планов Гитлера, которые должны были воплотиться после победы в войне: «Веймар и Нюрнберг будут украшены громадными зданиями, на берегу Химзее вырастет университет партии, а в Брауншвейге построят академию для руководства гитлерюгенда (уже были готовы метровые металлические статуи, которые собирались установить на крыше здания). Он хотел подарить Лейпцигу фонтан с памятником Рихарду Вагнеру, гипсовая модель которого стояла в мастерской в Киферсфельден, ожидая, когда профессор Хипп воплотит ее в мраморе… Все эти грандиозные планы не просто носились в голове фюрера, но были проработаны до мельчайших деталей и находились на чертежных столах архитекторов Гитлера».[202]

Как и новая столица Германии, Холокост, порожденный тем же самым мысленным эйдетическим прообразом, с самого начала был проработал до самых мелких подробностей. Уже в «Майн кампф» содержалась идея использовать отравляющий газ как смертоносное оружие. Выступая в рейхстаге 30 января 1939 года, Гитлер поделился с депутатами своей новой идеей, заявив, что следует не просто убить какое-либо количество евреев, а полностью уничтожить еврейскую расу в Европе. В политике, как и в архитектуре, перед началом работы Гитлер составлял подробный план действий.

И в данном случае он позаботился о мелких деталях. Так, ему в голову пришла идея переправлять транспорт с евреями в Припятские болота водным путем через Дунай, Черное море и Днепр, чтобы не допускать лишнего износа железнодорожной сети.

Обостренное внимание Гитлера к мелочам отметил и Рудольф Дильс. В 1933 году рейхсканцлер вполне реалистично и в мельчайших подробностях описал, как могло бы быть организовано покушение на него: «Однажды это сделает совершенно безвредный мужчина, который снимает квартиру на самом верхнем этаже в одном из домов на Вильгельмштрассе. Все соседи будут думать, что он – учитель на пенсии. Это будет полностью лояльный гражданин, в очках в роговой оправе, плохо выбритый, даже заросший, с бородой и усами. Он никого не будет пускать в свою комнату, чтобы спокойно установить у окна оружие. Изо дня в день с дьявольским терпением он будет рассматривать в оптический прицел балкон на фасаде рейхсканцелярии и в один прекрасный день нажмет на курок».[203] Гитлер в течение нескольких недель планировал собственное самоубийство и разыграл его, придерживаясь всех деталей разработанного сценария. «Гитлер говорил только о том, какой способ ухода из жизни является наилучшим. При этом он со всеми отвратительными подробностями описывал, что с ним сделают русские, если он попадет к ним в руки. Гитлер много говорил о том, какой способ самоубийства выбрать: застрелиться, отравиться или вскрыть себе вены». «Все эти речи приводили его секретарш в состояние истерики».[204]

Уже Август Кубицек отметил у Гитлера особенность изображать вымышленное очень реалистично, прорабатывать его во всех деталях и относиться к нему как к реальной действительности. Многие мелкие бюргеры мечтают о том, как однажды они выиграют в лотерею миллион, выскажут своему начальнику все, что о нем думают, а затем будут лежать в шезлонге под пальмами на морском берегу где-нибудь в тропиках, потягивая шампанское и наблюдая за темнокожими красотками.

Однако Гитлер не просто верил, что должен выиграть, он пришел в бешенство, когда ему попался пустой лотерейный билет. Причем он рассматривал проигрыш не просто как ошибку в теории вероятности, но считал себя несчастной жертвой злобной и продажной системы, которую следовало непременно побороть и изменить. К тому же молодой Гитлер не испытывал нормального гетеросексуального желания познакомиться с реальными привлекательными девушками, а вместо этого жил фантазиями о «круге избранных друзей». Уже сама покупка заранее проигрышного лотерейного билета переносила его в вымышленный мир. В течение недели до розыгрыша он только и говорил о большой квартире, которую он снимет на втором этаже дома на набережной Дуная, выбирал мебель, штофные обои и продумывал декор. Удивленный Август слушал, как будущий фюрер планировал полностью посвятить жизнь искусству в доме, где домоуправительницей будет «пожилая, немного седая, но очень аристократическая дама», которая сможет превратить его жилище в место праздничных приемов для «избранного круга близких друзей».[205]

Также при планировании способом достижения мирового господства Гитлер не мог позволить себе роскоши нового подхода к проблеме. Он был просто не способен на это. По мнению Вендта, о какой-либо реальной «заявке на статус мировой державы» говорить не приходится, поскольку все разговоры Гитлера о стратегических бомбардировщиках дальнего радиуса действия в Западной Африке были туманны и утопичны. Мессер-шмидт по праву назвал все это «группой мифических образов и видений».[206] Планы Гитлера были понятны другим людям, но они были очень трудно выполнимы. Все его идеи были утопичны, неясны и ничем не связаны между собой.

Так, СШАдолжны были подвергаться налетам бомбардировочной авиации, которая будет базироваться на Азорских островах. Сам Гитлер рассматривал собственную политику как «реализацию имеющегося плана», о чем он заявил командованию вермахта на совещании 10 февраля 1940 года. Однако все эти планы, разработанные им в рудиментарной форме, невозможно было реализовать на практике. Тем не менее у него не было недостатка в исполнителях, которые пытались воплотить его утопии в жизнь. При этом они могли дополнить их своими собственными идеями.

Исходя из всего этого, сейчас невозможно установить, когда именно был спланирован Холокост. Когда Гитлер выступал 30 января 1939 года в рейхстаге, скорее всего, он уже решил физически уничтожить всех европейских евреев. Однако, как пишет Адам, было бы неверно считать, «что в это время СС уже думали об эйнзацкомандах и Освенциме. Ни Гитлер, ни СС еще не имели представления об объемах, способах и средствах так необдуманно распропагандированного уничтожения».[207]

2.4. Двуличный Гитлер

Будучи эйдетиком, Гитлер не просто жил в двух мирах, он использовал две формы поведения: ежедневную, приспособленную к нормальным условиям, и еще одну, при помощи которой он приобщался к источнику бессознательного. Фюрер обладал способностью намеренно входить в состояние полного бешенства, производя весьма сильное впечатление на собеседников или партнеров по переговорам (так было с Шушнигом, Гахой и всем немецким генералитетом). «Когда Гитлер был в ярости, то казалось, что он полностью терял самообладание. Черты его лица искажались до неузнаваемости, он кричал во все горло самые грязные ругательства и барабанил кулаками по столу или стене. Приступ прекращался так же внезапно, как и начинался. Фюрер приглаживал волосы, поправлял воротник и снова переходил на нормальный голос».[208]

25 марта 1935 года переводчик министерства иностранных дел Пауль Шмидт впервые переводил для Гитлера. Его партнерами по переговорам были английский министр иностранных дел сэр Джон Симон и Энтони Идеи. «При упоминании Литвы Гитлер впервые за все время беседы в гневе вскочил и, сверкая глазами, закричал: "Мы не желаем иметь с Литвой никаких дел". Казалось, что он сразу же как-то преобразился… Его голос стал выше на несколько тональностей, кулаки сжались, а в глазах засверкали молнии: "Мы ни при каких обстоятельствах не подпишем договор с государством, которое попирает ногами немецкое меньшинство". Вдруг он успокоился так же неожиданно, как и вспылил».[209]

Бывший гауляйтер Нижней Баварии Отто Эрберсдоблер сообщает о похожем поведении Гитлера в марте 1929 года: «Я поздоровался с Гитлером и сказал ему, что имел беседу с Гиммлером. На это он ответил: "Вы можете быть совершенно спокойны и садиться, я буду готов через мгновение". Затем он переключился на фон Пфеффера (тогдашнему руководителю СА) и в течение последующих 10 минут громко орал на него, сопровождая свои слова ударами плетью по столу. Он заявил ему, что строго запрещает хоть немного изменять свои распоряжения. Он знает сам, что поездка на поезде обходится дешевле. Однако сейчас на первый план выходит пропагандистский эффект, который будет достигнут при следовании штурмовиков на грузовиках через маленькие городки и которого никогда нельзя достигнуть, окопавшись в каменной пустыни Мюнхена… Фон Пфеффер слушал все это с каменным лицом, которое попеременно становилось то красным, то белым. После заключительной фразы: "Вы все поняли, товарищ фон Пфеффер?" – он улыбаясь повернулся к нам. Вечером он хотел вместе с нами пойти в театр и поручил Гиммлеру достать билеты на "Тетю Чарли"».[210]

Английский журналист Сефтон Делмер писал о том, что Гитлер обладал способностью сохранять «полное самообладание», которое неким магическим способом помогало ему при желании влиять на других людей. Ни у одного другого государственного деятеля не было такого разительного контраста между поведением на людях и в быту. Делмер рассказывал, как во время пропагандистского «Полета через Германию» в 1932 году Гитлер совершенно сознательно и намеренно включил свой «идеомоторный ход». В салоне самолета фюрер был обычным человеком, но как только машина касалась своими шасси земли, Гитлер преображался: «Его глаза выкатывались так, что становились видны белки, и наполнялись каким-то светом… Этот свет в глазах мессии призывал Германию занять достойное место под солнцем».[211]

Историк Карл Александр фон Мюллер так описал речь Гитлера в пивной «Левенбройкеллер» на Штигльмайерплац в Мюнхене: «Это был совершенно другой человек, совсем не тот, которого я время от времени встречал в частных домах. Тонкие черты лица были перекошены от злобы, в глазах сверкал холодный огонь, грозный взгляд давил врагов справа и слева, стремясь заставить их повиноваться. Черпал ли он эту загадочную энергию из собравшейся в зале толпы людей или, наоборот, источал ее на окружающих?»

В письменном наследии Адольфа Гитлера, прежде всего в «Майн кампф», можно проследить два различных стиля. Он по несколько раз повторяет одно и то же, пускается в ругань, теряет нить повествования, перескакивает с одной темы на другую – так продолжается, пока Гитлер рассказывает о Вене. Немного более внятно описан Мюнхен, начало войны, переброска войск вдоль Рейна и жизнь в окопах под Ипром. Однако описание двух пребываний в госпитале вновь размыто. По мемуарам Гитлера невозможно проследить даже маршрут «марша к Фельдхеррнхалле».

Иоахим Фест считал, что стиль Гитлера отличался «метафоричной многозначительностью» и был основан на неопределенности. «"Майн кампф" ни в коем случае нельзя считать, как впоследствии ошибочно утверждали многие историки, открытым признанием в стремлении к войне, массовым убийствам и безумной игре за мировое господство, в котором ставкой была судьба страны».[212] В любом случае, когда «общество обнаружило, какие намерения скрываются за выстроенным с таким трудом самоучкой словесным фасадом», имелись уже более ясно написанные книги, позволившие более точно представить, что ожидает Германию.

Специальные психологические знания позволяют правильно распознать и определить эйдетические навязчивые идеи Гитлера, которые не находятся на поверхности и хотя «проступают в намеках, но никогда не раскрывались им во всей своей радикальности».

Адольф Гитлер стремился не только тщательно маскировать свои истинные намерения, он также желал скрыть, в какой степени подверглись стилизации некоторые эпизоды его биографии, и при этом прекрасно помнил все мельчайшие подробности. Однако свою роль сыграло отсутствие дисциплины – ему не хватало терпения написать все четко.

Из скучного потока слов в текстах Гитлера вдруг совершенно неожиданно появляются ясные четкие фразы. Создается впечатление, что это писал другой человек или сам автор неожиданно превратился в рупор некого оракула. Подобные предложения часто даже выделены в тексте жирным шрифтом, впоследствии уже в третьем рейхе превратились в крылатые слова: «Так я решил стать политиком», «Германия либо станет великой державой, либо ее не будет вообще», «Дайте мне четыре года, и вы не узнаете Германию».

Гитлер не утруждал себя каким-либо обоснованием подобных высказываний. Знаменитая директива фюрера от 30 мая 1938 года начиналась словами: «Я окончательно решил в течение обозримого промежутка времени при помощи военной акции уничтожить Чехословакию», «Верните нам оружие!», «В мире нет места для трусливых народов», «Границы государств создаются людьми, и люди их изменяют», «Союзы заключают для ведения войны». В этих фразах Гитлер достиг вершин риторики, хотя или именно благодаря тому, что никогда не приводил каких-либо логических обоснований.

Два различных типа поведения Гитлера нашли свое отражение даже в приветствиях. Полное нацистское приветствие с высоко поднятой вытянутой рукой он использовал только в официальных торжественных случаях. При других обстоятельствах он вскидывал вверх ладонь правой руки.

Эйдетически обусловленная двойственность личности Гитлера сводила на нет все попытки разобраться в том, кем же он являлся на самом деле. Находясь в заключении в тюрьме Шпандау 4 мая 1965 года Альберт Шпеер писал: «Недавно, после трех дней раздумий и воспоминаний, я понял, как теперь, спустя двадцать лет, описал бы Гитлера. Я думаю, что тогда слишком мало знал его. Сегодня я могу выделить два главных качества, которые определяли его характер и были общим знаменателем всех противоречий: непроницаемость и неискренность».[213]

Возвышение Адольфа Гитлера было историей фатальной недооценки одной конкретной личности. Окружающие не могли разглядеть глубоко запрятанные, скрытые от постороннего глаза устремления Гитлера, конечной целью которых было развязывание войны. Действительно, вся его политическая карьера, и не только ее последние годы, когда фюрер, чтобы продолжать войну на уничтожение, вынужден был поддерживать себя уколами, демонстрировала совершенно необычную целеустремленность, скрытую за беспорядочным фасадом. Одним из немногих, кто разглядел вторую натуру Гитлера, был армейский адъютант Хосбах, который отметил, что известный своей непунктуальностью Гитлер ни единого раза не опоздал ни на одно важное официальное мероприятие. В отличие от многочисленных не важных встреч он понимал, что эти события влияют на достижение цели его жизни.