Текст книги "Нестор"

Автор книги: Малхаз Цинцадзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Они бросились к ближайшему вагону, но попасть внутрь было невозможно. Плотно обступив вагон,груженные люди штурмовали двери, отпихивали друг друга, толкались, не забывая при этом ругаться и кричать. Из-за этой пробки внутрь прорывались единицы.

– Маша, Маша, сюда! – закричал из открытого окна дородный мужчина, одним из первых пробравшийся в вагон. Раньше всех среагировал Зервас.

– За мной! – крикнул он и первым ринулся к наполовину открытому окну.

– Нет, нет! Здесь мест нету! Все занято! – кричал мужчина в окне. Но Зервас его не слушал, своими длинными руками оттолкнул его, забросил внутрь чемоданчик и рыбкой нырнул за ним. Встал на ноги, опять оттолкнул кричащего господина и стал помогать новым друзьям залезть в окно. Впятером они заняли купе. Где-то разбили стекло, вагон штурмовали теперь и через окна. Прорвавшиеся со всех сторон пассажиры ручейками вливались внутрь, занимая все полки и нижние и верхние, а когда мест в купе не осталось, устраивались прямо в проходе.

Наконец шум вокзала перекрыл мощный рев паровозного гудка. Поезд тронулся и все пятеро облегченно вздохнули. Как усталый вол, тянущий перегруженный воз, так и паровоз, исходя паром, с натугой тянул за собой десять набитых людьми вагонов. С одышкой он выбрался из Москвы и все больше забирая на юг, уже веселей углубился в леса Подмосковья.

Длинный полный тревог день перешел в сумерки. Уставшие ребята делились впечатлениями и довольные, что нашли попутчиков, пытались побольше узнать друг о друге, тифлисские-же даже найти общих знакомых. Оказалось, что Зервасу, который учился в третьей гимназии, историю преподавал отец Федора Георгий Ожилаури. И хотя жили они в разных районах, Зервас на Андреевской улице в Чугурети, а Ожилаури в Сололаки в церковь они ходили одну и туже, Святой Троицы, что на Графской улице. С удовольствием вспоминали сад купца Нинии Заридзе на Воронцовской площади, куда пускали бесплатно и где наливали дешевое флотское столовое вино Дмитрия Сесиашвили. Номер пятьдесят – уточнил Зервас. Вспоминали цирк братьев Никитиных на Верийском подъеме и веселый цирк Цинцадзе возле Дидубийской церкви, в саду Гришуа.

Васадзе с городом и его жителями знаком был меньше, потому что в те короткие летние каникулы, что он бывал дома, в небольшой трехкомнатной квартире на Мтацминде, отец увозил его к себе в гарнизон, расквартированный в Карсе, чтоб сын смолоду привыкал к воинской службе. А с началом войны и поступлением в училище, каникулы и вовсе отменили. Николай улыбался, новые друзья сразу вернули ему имя Нико, как это принято в Грузии. Давно его так никто не звал.

Увлеченные разговорами, мешая русскую и грузинскую речь, где кстати выяснилось, что хуже всех на родном говорил Васадзе, они не заметили загустевшей за окном темноты. Под плохим освещением вагонных ламп, ленивый, расслабляющий рокот колес, утолив первую жажду разговоров, они почувствовали голод физический. Васадзе, Иосава и Зервас выложили свои припасы, у всех одно и тоже, вареные яйца, лук, хлеб, сало и пирожки с картошкой. Ожилаури пространно, на примерах, объяснял почему нельзя покупать пирожки с мясом, потому что в основном это кошатина и собачатина. Про собачатину Ревишвили, вспомнив Кузея Климыча, подтвердил. Не смотря на бедность закусок, кушалось с аппетитом. За разговорами о последних событиях, дальняя дорога уже не пугала, все проблемы и тревоги остались позади.

Первым заснул Ревишвили, а за ним и остальные. Дольше всех продержался Ожилаури. Он еще что-то рассказывал про своего соседа, который умудрился отрубить себе палец, который тут же подхватила и утащила кошка, когда наконец заметил, что его новые знакомые уже спят. Он хотел было продолжить разговор с соседями, набившимися в их купе, но и они уже спали. Только тогда, крепко обхватив свою сумку и устроившись поудобней, он закрыл глаза.

Поезд уходил все дальше от Москвы, и еще дальше от Петрограда. Он вез в себе беды и печали, веру и надежду, прячущихся и ищущих, убегающих и догоняющих. Этакий длинный изолированный мир, пропахшая едой и потом колбасная вселенная.

5

Зервас спал. Под опущенными веками беспокойно двигались глаза. Но сон не был беспокойным. Наоборот. Он оказался в детстве, на даче, куда они выезжали семьей каждое лето. Там в лесу, среди громадных сосен, они, дети, бесконечно играли то в прятки, то в лахту, то в круглого осла. Восторг и безмятежная радость наполняли грудь, как воздух замешанный на запахе хвои и не далеких отсюда альпийских лугов. Звон колоколов Манглисского Сиона. Голос матери зовущей к обеду. Потом обязательный послеобеденный сон и снова игры, до самой темноты. Все это осталось там, в счастливых десять лет назад.

Скоро, через месяц, ему исполнится двадцать один год. Он повзрослел. Но оказалось, что и взрослые играют в те-же игры. Только называют их по другому. И заканчиваются они не всегда по доброму. Тут не скажешь, я не играю, мне домой пора. За свою игру приходится отвечать.

Да! Ну и натворили они в Петрограде. Он и его друг Сандро Иосава.

Три года, как они познакомились. Иосава был на два года старше, но учились они на одном курсе. Зервас – сын инженера-путейца из Тифлиса, Иосава – железнодорожного кондуктора из Самтредиа. Родители их служили в одном ведомстве, но находились на разных социальных и карьерных ступенях. Однако это никак не отразилось на дружбе ребят. Оба высокие. У Иосава черные, львиной гривой волосы и крупный орлиный нос. У Зерваса волосы светло каштановые, а нос, несмотря на греческое происхождение, несколько длинноват. Объединяло их не только то, что на их курсе института инженеров путей сообщения только они были из Грузии, но и, как не удивительно, несходство характеров. Иосава был сдержан в словах и поступках, тогда как Зервас – вспыльчив и азартен, всегда готовый лезть в драку. Иосава мягко огибал конфликтные ситуации, Зервас-же чаще шел на пролом и переубедить его было не легко.

В одном их пристрастия совпадали. Оба были восхищены петроградскими барышнями. Они были как те быки, у которых в корме не хватает соли, и они до нее наконец дорвались. Обоим нравились девушки у которых в глазах огонек, а на губах улыбка. Поэтому не удивительно, что увидев в Юсуповском саду дочерей профессора Макарова, среагировали они одинаково. Стройные, миниатюрные блондинка Рита и брюнетка Ася, стрельнули в студентов озорными глазками, ранили их, но познакомившись, держали на расстоянии. Нужны были жертвы. И друзья решились.

Профессор Макаров преподавал им курс прикладной механики, предмет мало кем любимый, и они не были исключением. Но ради девичьей красы на что только не пойдешь? Пришлось глубже заинтересоваться предметом, а так как предмет этот довольно сложный, то и вопросов к профессору было множество. Некоторые из которых приходилось разъяснять даже у профессора на квартире. Девушки оценили самоотверженность студентов и вскоре появилась возможность встречаться вне стен дома.

Семнадцатилетняя Рита и Ася, которая была на два года старше, были страстными поборниками женского равноправия. Это новое увлечение, вместе с романтикой революции, под лозунгом общего равенства, нашло в них благодатную почву. То, что они такие же граждане нового государства, как даже гражданин Николай Романов или Владимир Ленин, наполняло их юные сердца вдохновением, чувством полета и ожиданием каждодневных чудес. За всем этим как-то не замечалось обнищания народа, выплеснувшегося на улицы криминала, произвола новых властей, недостатка продуктов в магазинах. Ведь надо понимать – это все временно. Революция, как феникс, требует огня, чтоб потом возродиться обновленной, свободной и прекрасной. Чего стоила хотя бы одна Александра Коллонтай, передовая возвышенная революционерка. Ее пламенные призывы нашли в сердцах девушек полное понимание и они с удовольствием посещали все митинги и собрания с участием этой удивительной женщины. Нет – семье, да – крылатому амуру. Как прекрасно звучит! Ведь новая женщина сама решает с кем ей быть и со сколькими. Если мужчина может быть со многими женщинами, то и женщины могут тоже самое. Ведь это всего лишь физиология. Мы ведь не стыдимся, когда голодны, организм требует и мы едим. Весь этот сердечный трепет, все эти любовные треугольники должны остаться там, в дремучем 19 веке, в толстых романах графа Толстого. А их светлый молодой разум должен сосредоточиться на созидании и они с мужчинами рука об руку, на равных, будут строить совершенно иной мир. Мир равноправия и свободы. И как хорошо, что их взгляды разделяют два этих милых провинциальных парня – Александр и Константин или, как они называли их на грузинский лад – Сандро и Котэ. Друзья действительно, не только разделяли их взгляды, но и всячески поддерживали их намерение, быть похожими на Клару Цеткин и Розу Люксембург. Ведь у этих достойных дам и пламенных революционерок были молодые любовники. Свои физиологические потребности они не отдали в жертву двойной морали. Так неужели их молодые любознательные тела не испытывают того же физиологического голода, что и ребята. Оказывается испытывают. Теплым майским вечером, после посещения собрания красных пролетарок Путиловского завода, возбужденные девушки в сопровождении своих кавалеров, остро почувствовали ту самую физиологическую потребность о которой столько говорили последнее время. Небольшая роща, расположенная неподалеку, дала приют молодым людям, чтобы они могли на практике проверить тезисы товарища Коллонтай. Было неудобно, скомкано, больно и удовольствия практически никакого, но сестры это сделали. И теперь они не какие-то инфантильные гимназистки, а самые настоящие новые женщины. И они будут делать все, что им захочется, и сколько захочется, и с кем захочется. Как это и бывает, первый неудачный опыт повлек за собой второй, результаты которого были ненамного лучше. Девушки уже не могли разобрать физиология это была или чувства. Хотелось большего, хотелось взрыва, криков, экспериментов на выносливость. Увы, всего этого нельзя было достичь укрываясь в тени кустов, нужна была старая добрая кровать с белыми простынями и мягкими подушками. Иосава и Зервас жили в корпусе студентов железнодорожников, поэтому даже имея кровать с подушкой воспользоваться ими они не могли, дам к студентам не пускали ни под каким предлогом. Но, ох уж эти новые женщины! Сестры придумали все сами. В конце недели, на выходные, они обычно всей семьей выезжали на дачу в Токсово. Там, вдалеке от города, в сельской тиши, профессор Макаров отдыхал от всех этих революций, потрясений, вел длинные беседы о судьбе России с соседями, такими-же профессорами институтов и чувствовал себя хорошо и уютно, как в старые времена.

На эти выходные, сестры под предлогом своих девичьих дел, отказались ехать с родителями. Отпустили отдыхать и служанку, и на целые сутки квартира была в их распоряжении.

В субботу вечером ребята поднялись на третий этаж дома, где жил профессор. Квартира состояла из четырех комнат – залы-столовой, спальни супругов, комнаты сестер и кабинета профессора, заставленного книгами, картинами, чертежной доской и бронзовым бюстом императора Николая I, первого железнодорожника страны. Была еще кухня, где обычно спала служанка. Взволнованные и раскрасневшиеся девушки провели гостей в залу и стали раскладывать на столе то немногое, что принесли студенты. Зная нужных людей, достать можно было все, но за безумные деньги. Новое государство набирая сил, поглощало много, но кроме оружия пока ничего не производила. Со своими скромными средствами ребята могли себе позволить лишь дешевое, неизвестного производства, вино, несколько скороспелых яблок да пол буханки белого хлеба. Сестры умело, по-женски красиво накрыли стол. Дешевое вино налили в хрустальный графин, яблоки дольками выложили на белое фарфоровое блюдце, а нарезанный хлеб намазали медом (из родительских запасов). В ожидании основного блюда, Иосава и Зервас пили вино, не чувствуя его вкуса. Точно также десертом их считали Рита и Ася. Наскоро покончив с небогатым обедом и по хозяйски быстро убрав все со стола, было решено, что обязательные приличия были соблюдены и теперь можно переходить к основной программе.

Девушки за руку повели кавалеров в свою комнату. Эта просторная комната была для них и спальней, и гостевой, и кабинетом. Напротив двери находилось окно с видом на улицу. Под ним стоял большой стол, который выполнял роль и письменного и туалетного столика. По обе стороны от него, у противоположных стен, расположились одинаковые кровати, заправленные у Аси розовым, а у Риты светло-зеленым покрывалом. Направо от двери стоял платяной шкаф и этажерка, заставленная книгами, фарфоровыми статуэтками и какими-то флаконами. Налево-же складная ширма, расписанная японками с зонтиками на фоне Фудзиямы.

– Мы все будем в одной комнате? – удивился Зервас.

– Не волнуйся! В середине мы поставим вот это. – у девушек все было продуманно. Ася и Рита растянули между кроватями ширму. – И никто ничего не увидит.

Они быстро задернули шторы и в наступившей темноте пары укрылись за ширмой, каждый со своей стороны. Наконец они лежали в постели, обложенные подушками, недоступные для посторонних глаз. Не торопясь, наслаждаясь друг другом, Ася прошептала в ухо Иосава – делай со мной, что хочешь. И он делал.

– Я хочу попробовать все. – потребовала Рита у Зерваса. И он ей ни в чем не отказывал.

Когда, наконец, тела устали, а фантазии исчерпались, было уже довольно поздно. Молодые затеяли было делиться впечатлениями, как вдруг ясно услышали звук ключа во входной двери квартиры. Но так как она была заперта изнутри на засов, открыть ее не смогли. Раздался сердитый стук дверного молотка. На секунду две пары сердец замерли.

– Кто это? – одновременно воскликнули все четверо.

Девушки вмиг накинули длинные ночные рубашки. Ася вышла в коридор, а Рита застыла в дверях комнаты.

– Кто там? – поспешно одевавшиеся Иосава и Зервас, услышали вопрос Аси. Невнятные сердитые звуки из-за двери и лязг открываемого засова.

– Быстрей одевайтесь. Это родители. – громким шепотом произнесла Рита, вышла в коридор и прикрыла за собой дверь. В тот-же миг раздался знакомый профессорский голос. Злой, обиженный он выкрикивал ругательства, которых в жизни от него никто не слышал.

– Негодяи! Эти неучи! Непролазные, дремучие мерзавцы! Настоящие бандиты!

– Да что случилось? С вами все в порядке? – испуганные девушки обступили мать.

– Хорошо, что вы не поехали с нами. – начала взволнованно рассказывать Таисия Христофоровна. – Представляете! Они нам объявили, что не желают сдавать дом каким-то буржуям. Когда они брали у нас деньги за весь сезон, тогда мы не были буржуями, а теперь они даже не хотят возвращать нам те шестьдесят рублей, что мы им заплатили.

Госпожа Макарова была возмущена не меньше мужа.

– Они, видите-ли, не хотят чтоб у них в доме устраивали митинги. – профессор прошел в залу. – Это когда я с коллегами, за чаем, обсуждаем положение в стране, они называют митингом. Да они вообще, видели когда нибудь митинг? Они от своей деревни дальше десяти верст никогда не уезжали.

– Не волнуйся, дорогая. – профессор подошел к окну, резко повернулся и выкрикнул. – Завтра же пошлю извозчика за вещами!

– И пусть вернут деньги! – потребовала Таисия Христофоровна.

– Конечно вернут, я знаю к кому обратиться. – успокоил жену профессор.

Девушек проблема дачи интересовала явно меньше той, что они оставили в своей комнате. Поэтому пожелав родителям спокойной ночи, они вернулись к себе и нашли уже одетых ребят за ширмой, которую те переставили в угол.

– Не волнуйтесь, – зашептала Ася. – они скоро лягут и как только заснут мы вас выпустим.

– Так ночь ведь! – Рита схватила Зерваса за руку. – Красногвардейцы везде. Всех проверяют, потом в ЧК тащат. Может лучше утром?

– Нас не схватят, не бойся. – уверенно сказал Зервас.

– Лучше сейчас, ночью. – поддержал друга Иосава. – Подождем часика два и пойдем. А пока можно еще немножко …

Он притянул к себе Асю. Но та уперлась.

– Нет, не сейчас. Родители услышат. Мама может войти в любую минуту. Лучше просто посидим, пошепчемся.

Ребята одетые, а девушки в ночных рубашках устроились на своих кроватях и зашептались о последних событиях. Не тех, что произошли только что, а тех что происходили до прихода родителей. Поэтому ничего удивительного, что шепот стал прерываться сначала легкими, а за тем все более продолжительными поцелуями. Руки зашелестели по ночным рубашкам. Напор усиливался, оборона слабела.

Но, видимо эта ночь не исчерпала своих сюрпризов. Возобновившиеся было любовные игры были прерваны, как и час назад, грубым стуком в дверь. Молодые отпрянули друг от друга. Зервас подошел к окну и взглянул на новомодные ручные часы. Белые ночи еще не вступили в полную силу, но уже было достаточно светло, чтобы рассмотреть на крупном циферблате стрелки, указывающие на двенадцать часов. Стук повторился, настойчиво и даже угрожающе. Наверное любой стук в дверь в двенадцать часов ночи звучит угрожающе. Девушки бросились к двери своей комнаты, но открывать ее не стали, замерли и прислушались. По коридору прошаркал недовольный профессор. Все окаменели, напряженно вслушиваясь. Сердитый вопрос профессора, скрип открываемой двери и сразу чужие голоса, громкие, властные.

– Профессор Макаров? С семьей? – и не дожидаясь ответа. – Проверить все комнаты. Всех сюда, ко мне.

Грохот тяжелых сапог и позвякивание металла. Девушки едва успели отпрыгнуть от двери, как она резко распахнулась и в комнату вошел невысокий человек в черном. Он пошарил по стене, нашел включатель и повернул его. Свет выплеснулся на испуганных полураздетых девушек и стоящего перед ними матроса с маузером в руке. На бескозырке серебряными буквами было написано «Онега». Матрос на секунду замер, бесстыдно разглядывая девушек, потом окинул взглядом комнату, заглянул за ширму, не опуская оружия сделал пару шагов назад и выкрикнул в коридор.

– Товарищ Веснянин! Здесь две барышни, раздетые!

Последовал сердитый окрик.

– Астафьев, сколько раз повторять. Не Веснянин, а Веснянен. Вес-ня-нен. Пусть одеваются и сюда их.

– Слышали? Одевайтесь. – матрос явно не собирался уходить.

– Выйдите и подождите нас у двери. – смело заявила Ася.

– Ишь чего! Можете и не одеваться. Все равно потом раздевать будут.

В комнату уверенно вошел высокий белобрысый человек лет сорока, одетый в короткое пальто, опоясанное широким ремнем с кобурой. Быстро окинул взглядом голубых глаз девушек, слегка пристукнул каблуком сапог и с легким акцентом выговорил.

– Ты что, Астафьев, девок не видел? Или всю жизнь только поручни гладишь? Встань в дверях, пусть оденутся.

– Да, товарищ Весня…нен! – матрос засунул маузер в кобуру, свисающую чуть не до колена, вышел в коридор и прикрыл дверь.

Только теперь Ася и Рита удивленно оглянулись кругом. Кроме них в комнате никого не было. Полог кровати зашевелился и из под нее высунулась голова Зерваса, из под второй выбирался Иосава. Все четверо отошли за ширму и собравшись тесным кружком, едва открывая рот, зашептались.

– Это из ЧК. – сказал Иосава. – Если вас туда повезут, обратно не выпустят.

– Что им от нас надо? – прошептала Рита, она была сильно напугана.

– Наверное не от вас, а от вашего отца. – предположил Зервас. – Но возьмут всех. Сами знаете, у них так.

– Что же делать? – розовые щечки Риты побледнели.

Зервас выпрямился, лукаво улыбнулся, в глазах сверкнуло.

– Густава Эмара читать надо. – загадочно сказал он, нагнулся к девушкам и быстро зашептал.

– Ты с ума сошел! – произнес Иосава. – Может они никого не забирают.

Зервас усмехнулся.

– Они приезжают в двенадцать часов ночи чай пить? Ты же знаешь, ЧК без добычи не уходит. Одевайтесь, девочки.

Первой оделась Ася, обняла сестру, перекрестилась, хоть и считала себя атеисткой, вздохнула и вышла к матросу.

– Сестра сейчас будет готова. – сказала она ему, прикрывая за собой дверь. Иосава и Зервас сразу приложились к ней ухом. Через несколько секунд из столовой послышался звонкий голос Аси.

– Неужели для этого надо было приходить в два часа ночи?!

Зервас подмигнул другу и удовлетворенно кивнул головой.

– Двое в столовой и один в дверях. Всего трое. Рита теперь ты.

Ребята спрятались за ширмой, а Рита смело открыла дверь.

– Собрались уже? – недовольно проворчал матрос.

– Помогите, пожалуйста. – Рита отошла к окну. – Не могу застегнуть на спине.

– Что от страха пальчики дрожат? – следуя за девушкой усмехнулся Астафьев.

В тот же миг за его спиной вырос Зервас. И пока Иосава прикрывал дверь, Зервас обрушил белый эмалированный таз, в котором девушки иной раз мылись за ширмой, на голову матроса «Онеги». Таз был завернут в платье старшей сестры, поэтому звук получился не громкий, а эффект отличный. Матрос замер, будто увидел далекий райский остров, и мягко повалился на пол. Сразу же, в шесть рук, его запеленали в простыни, а в рот запихнули Асины модные, выше колен, из французской вискозы, розовые панталоны.

– Сестра меня убьет за них!

Зервас взвесил в руке тяжелый маузер, покачал головой – хороший трофей. Потом нахлобучил на голову бескозырку «Онега» и сказал.

– Это скальп врага. Займемся остальными.

Сначала было недоумение, потом надежда, что произошла ошибка, затем возмущение, а теперь в душу профессора Макарова прокрался страх. Это был не жандармский офицер, перед которым можно было выступить с гневной речью о правах и свободах, и получить неприятный, но все-таки подобающий профессорскому положению вежливый ответ. Теперь посреди его столовой стоял высокий, одетый в пальто, вооруженный человек, а за ним, спиной к прихожей, солдат, с длинной, почти в рост человека, винтовкой. Несчастная напуганная Таисия Христофоровна жалась к мужу. Веснянен смотрел на семью Макаровых безучастным привычным взглядом и говорил такое, от чего уже не страх, а ужас охватывал профессора. Он чувствовал себя не уверенным преподавателем, лучшим специалистом по подвижным составам и тягам, а обреченным тормозным кондуктором, который не может остановить соскальзывающий в пропасть вагон.

Товарищ Веснянен говорил размеренно, четко, без сомнений и послабительных интонаций.

– Нет, барышня, вы ошибаетесь. Сейчас всего лишь двенадцать двадцать, а к двум, вас всех, возможно, уже расстреляют.

Таисия Христофоровна вскрикнула и прижала к себе Асю. Вагон рухнул, профессор не верил своим ушам.

– О чем? О чем вы говорите? – голос сел и стал сиплым. – За что вы хотите нас расстрелять?

– За котрреволюционную деятельность. За подрыв молодого рабоче-крестьянского государства.

– Какая контрреволюция, какой подрыв? Я всю жизнь локомотивы строил. Я инженер, я студентов учу.

– Мы знаем все. Судя по вашему выступлению на собрании преподавателей высших учебных заведений, которое вы тайно провели на квартире доцента Куликова, учить вы больше никого не будете.

Из прихожей послышались шаги.

– Ну что-ж, – не оборачиваясь сказал Веснянен. – похоже все собрались. Товарищ солдат, вы с этим… Астафьевым проводите господ контрреволюционеров к авто. А я здесь осмотрюсь.

Но товарищ солдат вместо ответа странно крякнул, а невозмутимый Веснянен, обернувшись уставился прямо в дуло направленного на него маузера. Младшая дочь профессора пришла не под конвоем матроса «Онеги», а с двумя высокими молодыми людьми. То, что они были молоды было видно сразу, хотя ниже глаз лица прикрывали повязанные треугольником белые повязки, в которых Таисия Христофоровна без труда узнала наволочки подушек своих дочерей, а одному лоб прикрывала сдвинутая на брови бескозырка. На полу, раскинув ноги, прислонившись к стене, сидел солдат, с широко раскрытыми удивленными глазами. На лбу набирал синеву ушиб, Зервас сбил его с ног рукояткой револьвера. Иосава подхватил выпавшую из рук винтовку и направил ее на бывшего владельца. Зервас подошел к Веснянену поближе.

– Что за маскарад? – возмутился чекист.

– Садитесь, а руки положите на стол, не то… – Константин хотел вспомнить какую ни будь эффектную фразу из Густава Эмара или Карла Мая, но ничего кроме – Виннету, все сказал – в голову не шло, поэтому закончил просто. – Не то пристрелю.

Веснянен подчинился беспрекословно и Зервас впервые понял, какой силой убеждения обладает оружие.

– Собирайтесь профессор. Вам здесь оставаться нельзя. – сказал Иосава.

– Но я ни в чем не виноват. Я докажу это. Товарищей чекистов неправильно информировали.

– Приват-доцент Копелюжный тоже ни в чем не был виноват. И где он? А профессор Рунге? А Липкин из механической лаборатории? Где они все?

– Боже! Мне и идти то некуда! – профессор развел руками. Обвел взглядом комнату, жену, дочерей. Зервас тем временем вынул наган Веснянена и передал его Иосава. Тот прислонил к стене винтовку и направил на солдата теперь уже револьвер.

– Быстрее решате, профессор. – поторопил Иосава.

Страх перед ЧК пересилил. Таисия Христофоровна схватила мужа за руку.

– Мы не останемся, правда, Саша?

– Не допускайте ошибку, профессор. – спокойно проговорил Веснянен.

– Молодые люди не опытны, расположены романтично. А у вас семья. Отправляться в бега в вашем возрасте чревато. Мы дадим вам возможность оправдаться. Поверьте, вас внимательно выслушают.

– Не слушай его, папа. – вмешалась Ася. – Десять минут назад он обещал нас расстрелять. Ему нельзя верить. Надо бежать, пока нам помогают эти двое незнакомцев.

Профессор вспылил.

– Да кто это? Как вы оказались в моем доме? Хоть лица у вас и прикрыты, но по моему я вас знаю.

– Это наверняка ваши студенты. – подсказал проницательный Веснянен.

– Слишком хорошо знакомы с жизнью института.

Зервас ткнул в спину дулом револьвера.

– Еще слово и следующую речь будете произносить перед Энгельсом!

Профессор всплеснул руками.

– Ну да, конечно! Это же …

– Молчи, Саша! – одернула мужа Таисия Христофоровна. – Молодые люди хотят нам помочь. Я понимаю, это трудно, но мы должны бежать.

– Но я ни в чем не виноват! – опять повторил профессор.

– Папа! – твердо сказала Ася. – Я не собираюсь отправляться в ЧК. Или мы уходим все, или я ухожу с этими людьми.

– Я тоже. – поддержала сестру Рита.

Профессор был в смятении. Он припомнил вечер, даже не собрание, так, дружеское чаепитие у Куликова. Неужели пара критических замечаний в адрес новой власти можно считать контрреволюционной деятельностью? Но ведь кто-то донес и преподнес так, что его считают врагом. И из-за него может пострадать вся семья. А может все обойдется? Он им все объяснит, если надо повинится. Сказал-же красный товарищ, что его выслушают, ведь не какой-то уличный шалопай, профессор все-таки. Как же все это бросить? В бега? С тремя женщинами? В его-то пятьдесят лет? Нет, невозможно. А девочки? У них пока только амуры в голове, с кавалерами своими в благородных разбойников играют.

Но профессор понимал, что в ЧК объясняться будет трудно, и его женщины под угрозами и дулами пистолетов не выдержат, сломаются. Твердая убежденность в своей правоте и невиновности не позволяла ему вот так ночью, торопливо, трусливо покинуть Петроград. Если он убежит, значит признает свою вину.

– Девочки! – наконец профессор принял решение. – Собирайтесь и отправляйтесь с этими людьми. Тая, ты тоже. Вернетесь, когда все образуется.

Давно уже, наверное лет двадцать, он не называл ее так. Только в молодости, когда инженером-путейцем ухаживал за ней. Ася и Рита начали было уговаривать отца, но он строго вскинул руки, как обычно останавливал своих разгорячившихся студентов.

– Собирайтесь. И быстро, времени мало.

– Давайте, девочки, самое необходимое. – Таисия Христофоровна вышла с дочерьми из комнаты.

Иосава не отводя револьвера от солдата посмотрел на Зерваса.

– А ты проверь у него карманы. Там документ будет какой-нибудь, на случай если нас остановят.

Зервас прижал дуло маузера к спине чекиста и левой рукой обшарил карманы. Во внутреннем нашел вчетверо сложенную бумагу, развернул ее и прочитал в слух.

– Сим документом удостоверяется, что товарищ Веснянен Уве Карлович является особым уполномоченным отдела по борьбе с контрреволюционными элементами при Чрезвычайной Комиссии Петроградского комитета рабочих и солдатских советов. Тра-та-та. – быстро пробежал глазами в конец Зервас. – Вождь краснокожих Урицкий, подпись, печать. Хорошая бумага, мы ее одолжим, потом вернем.

Он подмигнул окаменевшему Веснянену. Вернулись женщины, девушки в легких пальто и с небольшим саквояжем, Таисия Христофоровна также как и была, по домашнему.

– Таисия, почему ты не одета? –удивился профессор.

– Я останусь с тобой. – Таисия Христофоровна взяла мужа за руку и встала рядом. – Не спорь.

Иосава повернулся к девушкам.

– Веревку, быстро!

Те бросились на кухню и вскоре вернулись с бельевой веревкой, на которой еще остались прищепки.

Связанных чекистов затолкали в комнату девушек, к запеленатому, как младенец и покрасневшему от натуги Астафьеву. Зервас нахлобучил бескозырку матросу на голову и торжественно произнес:

– Я возвращаю тебе скальп, мой бледнолицый брат. А вы, – он повернулся к Веснянену. – если будете кричать, то панталоны найдутся и для вас.

И он красноречиво указал на матроса.

– Я не буду кричать. – поторопился солдат.

– Я тоже, – холодно буркнул Веснянен. – но вы же понимаете, что вас скоро поймают.

– Конечно. – ответил Зервас.

Чекистов оставили в комнате и закрыли ее на ключ. Иосава и Зервас сняли с лица наволочки, скрываться уже не было смысла, профессор их узнал. Иосава отдал ему ключ и наган.

– Вернете потом хозяину. Дайте нам один час и открывайте.

Зервас отдавать тяжелый внушительный маузер отказался, это была его законная добыча. Но и наган оставлять было жалко.

– Это ты зря, Сандро. У них еще много таких штучек. – сказал он, вынул револьвер из рук профессора и опустил в карман своего пиджака. – Пусть полежит здесь, может пригодится.

Прощаться с родителями было невыносимо тяжело, возможно они виделись в последний раз. На уговоры времени не оставалось. Заплаканные девушки пошли вслед за ребятами.

У подъезда стоял автомобиль с откинутым верхом. Перед ним расхаживал водитель в кожаной куртке и кепке.

В темном подъезде Ася прошептала.

– Как мы отсюда уйдем?

– Не уйдем, а уедем. – уверенно сказал Зервас.

– Ты умеешь водить авто? – восхитилась Рита.

– За отцом часто приезжали на авто, по работе, и меня научили. Там другая модель была, но я думаю, что принцип у них одинаковый.

– Ладно. Девочки идите и прямо садитесь в авто. – стал распоряжаться Иосава. – А ты, Котэ, приведи механика сюда.

Утерев слезы, осмелевшие Рита и Ася вышли из подъезда и направились к машине, уверенно взялись за дверцу и попытались ее открыть. От неожиданности водитель всплеснул руками и бросился к девушкам.