Текст книги "Нестор"

Автор книги: Малхаз Цинцадзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Чтобы освободить руки, Фома одел пальто и ввинтился в толпу. Он отчаянно пихался локтями, как вдруг услышал.

– Помогите! Хоть кто-нибудь! Помогите!

Фома застыл на месте, заколебался и … эх, Елена Андреевна, не быть мне у вас на будущей неделе – раздвигая людей заспешил на крик.

4

Иван Одиноков был из той категории людей, которых называют вечными студентами. Хотя в свои тридцать пять лет он еще числился студентом Московского университета, но от учебы был так же далек, как и от Северного полюса. Свою квартиру в Басманном переулке он давно превратил в пристанище людей, посвятивших себя азарту и удаче. С вечера и до утра неутомимые игроки в очко, буру, макао и железку всеми правдами и неправдами старались перекачать деньги из чужих карманов в свои. В этом маленьком, с затемненными окнами мирке, на каких-то тридцати квадратных метрах, кипели страсти ничуть не меньше, чем в окружаемом огромном мире. Но здесь они были сжаты невидимым прессом нервов и удерживались неимоверным усилием воли. За всеми всплесками агрессивной энергии зорко следил Одиноков. Правил у него было всего два. Победивший счастливчик оставлял десять процентов выигрыша хозяину квартиры и никаких разборок и выяснений отношений в радиусе квартала от его дома. В былые времена околоточный, а на Рождество, Пасху и Троицу, и надзиратель сыскной полиции получали свою мзду, а потому закрывали глаза на деятельность притона. Околоточный даже, по мере возможностей, присматривал за порядком на улице, чтобы удрученные проигрышем игроки не устроили поножовщины. Не здесь. На соседнем участке – ради бога. А сейчас стало даже лучше, ни околоточного, ни надзирателя нет и платить больше никому не надо. Но правила действовали по старому и для нарушителей, двери квартиры Одинокова закрывались навсегда. Сам вечный студент не играл никогда, чтоб не потерять значимости среди игроков.

Сегодняшняя игра, Одиноков знал наверняка, обещала быть особенной, одна из тех, что держит в напряжении до самого конца и исход которой неизвестен до последнего момента. За пятилетний срок, что Иван был занят этим промыслом, он познакомился со всеми игроками в своей округе, и с любителями, и с профессионалами, и шулерами, и перманентными везунчиками. Изучив их повадки и стиль игры, он зачастую мог наперед предугадать исход карточной схватки.

Состав, который собрался за столом на этот раз, был особенный и игра предвещала быть интересной. К двенадцати ночи за зеленой скатертью осталось четверо, двое из которых были профессионалами, не чурающихся грязной игры, один везунчик и один из, так называемых, непредсказуемых. К последней категории Одиноков относил игроков, которые не были новичками, но и не зарабатывали игрой на жизнь. Им не везло, как некоторым счастливчикам, но и больших сумм они не проигрывали никогда. Они были скорей любителями, изучившими все тонкости игры, никогда не впадали в иступленный азарт, иногда безумно рисковали, а иногда необъяснимо пасовали. Как егерь, знающий повадки зверей своего леса, так и они, подсознательно чувствовали игровой настрой своих партнеров. Именно такой был Федор Ожилаури, вечный балагур, с нескончаемым арсеналом историй на все случаи жизни, происшедших с ним, с его друзьями, родственниками, знакомыми и так до бесконечности. Рассказывал он медленно, с подробностями, смакуя детали. Одиноков предполагал, что это и есть его метод игры – одурманивать партнеров своими нескончаемыми байками. Но делал Ожилаури это так непринужденно, что трудно было заподозрить его в преднамеренном действии. Немного выше среднего роста, смуглый, с черными волнистыми волосами и такими же черными усами, он казался старше своих двадцати трех лет. Как и Одиноков он был студентом Московского университета, и точно также, будущий юрист, больше времени уделял игре и шумным компаниям, чем учебе и практике в судах. А вот Лешка Колпаков, приказчик в бакалейной лавке, был настоящим везунчиком. Игра его была довольно предсказуема, так как играл он только при наличии хороших карт. А с этим ему везло, нужные карты так и липли к нему. Рисковать он не любил, поэтому особенно никогда не выигрывал, но зато и не проигрывал. Однако он не терял надежды, что в конце концов ему повезет так, что он пошлет своего хозяина куда подальше и сам станет владельцем бакалейной торговли. Он пришел поздно, после закрытия лавки, поприветствовал играющих – Талан на майдан!, получил в ответ – Шайтан на гайтан! – и пристроился на свободном месте.

Двое остальных были профессионалы карточной игры. Жорж Стебельков, по прозвищу Жорик, и татарин, фамилии которого никто не знал, а потому так и называли – Татарин. Оба были жесткими игроками, Жорик часто жульничал, а Татарин не любил проигрывать. Его круглое безволосое лицо, не выдавало никаких эмоций. И так узкие глаза, во время игры совсем закрывались, можно было подумать, что он спит, и только нечаянный блеск среди припухших век, говорил, что он внимательно следит за игрой. Говорили, что не смирившись с проигрышем он может и убить. Поэтому Одиноков не очень-то радовался его присутствию, но приходил Татарин и раньше и вел себя вполне прилично.

Играли в секу, с одной шахой, игру быструю, основанную на блефе и конечно, удаче. Колпаков играл как всегда осторожно и пасовал при малейшей неуверенности. Лицо татарина, бесстрастное, как маска, продолжало дремать. Руки-же, жившие отдельно, ловко сдавали, вскрывали и к пяти часам утра дела его шли явно неплохо. Стебельков, который, кроме всего прочего, промышлял воровством, был сегодня при деньгах, поэтому играл уверенно, удваивал взятки, играл в темную. Но к утру начал нервничать, карта не шла, попытка передернуть, под дремлющим, но зорким оком Татарина и после замечания Ожилаури не прошла. За тяжелыми гардинами начинался ранний рассвет.

Колпаков поднялся, потянулся и обратившись к Одинокову сказал.

– Сегодня не мой день. Я при своих. – задержался было, но взял себя в руки.

– Да и открываться скоро. Пойду отдохну немного.

Одиноков окинул взглядом игроков. Ситуация прояснялась и явно шла к концу. Жорик проигрывал и из-за этого играл нервно, с напряжением. Его деньги большей частью осели у Татарина, хотя и Ожилаури перепало кое-что. – По последней и расходимся. – предложил Жорик, недовольный результатом ночного бдения.

– Ты раздавай, а там видно будет. – пробурчал Татарин.

Жорик раздал всем по три карты. Татарин не поднимая их со стола только отогнул уголки. Жорик перекрестил карты, потом прижал их к груди, слегка раздвинул и посмотрел. Ожилаури, как всегда бесшабашно, разложил свои веером, усмехнулся и начал было.

– Как-то раз, мой дядя Важа, брат отца, он в Тианети живет…

– Играю!– перебил его Татарин. – Пятьдесят и столько-же с верху.

Он кинул на кон сто рублей.

– Я тоже. – Ожилаури кинул бумажки в центр стола.

Жорик, ощущая недостачу наличности, вскрылся.

– Двадцать, бубновой, большевистской масти. – важно сказал он.

Татарин, не открывая карт, невозмутимо скинул их в колоду.

– Сека! – сказал Ожилаури и перевернул свои. – Двадцать, трефовой масти. Игра продолжилась, Татарин внес свои деньги и кон еще увеличился. Напряжение росло по мере убывания денег у Жорика. Открываться никто не хотел и бумажки в центре стола уже походили на охапку осенних листьев. Ставки поднялись уже до ста рублей и на кону было никак не меньше тысячи.

– У меня денег больше нет. – вдруг простонал Жорик.

– Ну так пасуй. – посоветовал Ожилаури.

– Пусть твой дядя, как там его, пасует. – грубо сказал Жорик и ласково.

– Вань! Одиноков! Одолжи рубликов пятьсот. Верну. Гадом буду!

– Я не в банке работаю. Извини. – Одиноков не доверял никому.

Жорик обиженно, со злостью уставился на Татарина, на Ожилаури.

– Ну ладно. – забормотал он. – Сейчас я вам устрою.

Жорик полез в обширный, специально подшитый, внутренний карман своего поношенного пиджака, висевшего на спинке его стула. Одиноков напрягся, но Жорик достал и положил на стол какой-то прямоугольный предмет завернутый в большой ситцевый платок.

– Эта вещь стоит кучу денег, – сказал он с трепетом в голосе. – может тысячу, а может даже две тысячи рублей.

Заинтригованные, все уставились, как Жорик осторожно разворачивал драгоценную вещь. Ожидая чего-то из золота и камней, они были крайне удивлены, когда под тусклым светом слабой лампочки увидели книгу.

– Книга? – разочарованно воскликнул Ожилаури.

– Я не буду играть на книгу. – заявил Татарин. – Деньги или пасуй.

– Это старинная книга. Очень редкая. Второй такой в мире нет. – заволновался Жорик. – Дело говорю. Ее отнести на Кузнецкий, жидам показать, три тысячи дадут без разговоров.

Ожилаури взял книгу. Довольно большая, сантиметров тридцать на двадцать и толщиной в пять сантиметров, в кожаном, в нескольких местах порченом насекомыми, переплете, разрисованная когда-то ярким, а теперь выцветшим узором. Корешок, украшенный замысловатым орнаментом, потертый и дряхлый, все еще крепко держал тонкие пергаментные листы, сплошь покрытые арабской вязью, какими-то неизвестными знаками и похожими на цветы рисунками.

– Да, вещь действительно старинная. – сказал он. – И что-же здесь написано? Он посмотрел на Татарина.

– На книгу я играть не буду. – упрямо повторил тот.

– Ты же коран читаешь? – передал ему книгу Ожилаури. – Тут на арабском.

– Не читаю я коран. – сказал Татарин. Он повертел книгу в руках. – И на русском не читаю. А это что такое?

Он хотел уже отложить книгу, вдруг замер, распахнул глаза и с подозрением спросил. – Откуда у тебя эта книга?

– Откуда надо. – огрызнулся Жорик и вырвал книгу из рук. – Не твое дело, не суйся. Играем или нет?

– Играем. – вдруг согласился Татарин

– Ладно, играем. – согласился и Ожилаури.

Что это за книга он не знал, но чувствовал, не простая.

– Я хочу за нее тысячу. – обрадовался Жорик и положил книгу поверх лежащих в центре стола денег.

Ожилаури быстро посчитал свою наличность – нет, столько он не потянет.

– Двести.– спокойно сказал он.

– Да вы что? – вскочил со стула Жорик. – Надуть меня хотите! Не с тем связались!

– Двести. – также спокойно повторил Татарин. – Ты знаешь правило, барахло против бабок – в полцены. А это даже не оценено.

– Ну, суки! – возмущенный Жорик упал на стул. Опять чуть сдвинул карты, прищурился. – Ладно, кидайте деньги и вскрываемся. Давай, Татарин.

Тот кинул бумажку и стал переворачивать карты. На стол легли червонный туз и пиковый туз. Третью карту трогать не стал.

– И это все?! – радостно вскричал Жорик. – Два лба? Ха-ха-ха! Я только-что вас слопал, как зайчиков! Теперь ты грузин, что у тебя? – победно взглянул он на Ожилаури.

– Сначала ты, по порядку.

– Да ради бога! – Жорик стал торжественно открывать карты, медленно, одну за другой, растягивая удовольствие.

– Вот вам Дзержинский. – он выложил трефового валета.

– Вот вам товарищ Троцкий. – рядом лег пиковый валет.

– А вот вам… – Жорик растянул паузу и со всего размаху шлепнул картой. – и сам товарищ Ульянов-Ленин!

Бубновый валет упал поверх Троцкого и Дзержинского.

– Ну, что зайчики-голубчики, получили?! Федя, ты будешь открывать или прямо ляжешь?

Жорик был счастлив. Наконец за всю ночь ему повезло и как повезло. И свое отыграл и еще сверху прихватил.

– Да, с Лениным мне не тягаться. – скучным голосом начал Ожилаури. – Но вот у меня тут Мария Терезия.

Он открыл бубновую даму.

– Вот ее величество Александра Федоровна! – он положил червовую даму.

Ожилаури посмотрел на побледневшего Жорика, на раскрывшего глаза Татарина, насладился моментом, как вокруг стола собрались Одиноков и другие игроки, напряженно ожидавшие развязки и наконец открыл последнюю карту.

– Ну и старец Гришка Распутин при ней! – трефовая шестерка-шаха звонко шлепнулась о стол. Одиноков подошел к столу вплотную, лицо Жорика налилось кровью, он готов был взорваться. Татарин тоже встал, тяжело уперся руками в стол.

– Я куплю у тебя эту книгу. Сколько хочешь? – сказал он, опять сощурив распахнувшиеся было глаза.

– Не сегодня, дорогой. –Ожилаури собирал со стола урожай. – Ее надо оценить, узнать, что это такое, а потом поговорим, если хочешь.

– Ладно, закончили. – Одиноков положил на стол исписанный листок бумаги. – Татарин, Федор вы в выигрыше, будем рассчитываться. Книгу я считаю за двести рублей, по моему это справедливо.

– Справедливо, Ваня, справедливо. – проворковал Ожилаури и стал считать свой выигрыш.

Как ушел Жорик никто не заметил, вслед за ним, рассчитавшись ушел Татарин. Убирая в карман полученные от Ожилаури деньги, Одиноков сказал.

– Ты, Федя, особенно не радуйся. Видел, как тихонько ушел Жорик? Зол он на тебя страшно. Поосторожней будь. Да и Татарин очень заинтересовался твоей книгой. Сам знаешь, что это за народ. Университет закончить не дадут.

Когда Ожилаури вышел на улицу было уже раннее утро, дворники пугали воробьев своими метлами, а прохожих с каждой минутой становилось все больше. Солнечные лучи еще не заглянули в глубокие колодцы московских дворов, но чистое голубое небо, тихое утро, не потревоженное криками извозчиков, сигналами авто и гулом тысячи голосов, туго набитый карман брюк, тяжесть неизвестной книги, все говорило – жизнь прекрасна и полна чудес. Еще бы бокальчик пива и хоть кричи от счастья.

Добравшись до дома, уставший от ночных волнений, но взбодренный утренней прогулкой, Ожилаури повалился на кровать. Не смотря на бессонную ночь он никак не мог заснуть. Еще бы, такой куш он не срывал никогда. Да и книга стоит наверняка больше двухсот рублей. Конечно не две тысячи и не тысячу, но рублей пятьсот за нее дадут, это точно. Потом можно и домой съездить, на лето. И университет он закончит. В будущем году. Как только мысли касались учебы, Ожилаури неизменно тянуло в сон.

Проспал он до полудня и разбудил его голод, ведь он не ел со вчерашнего вечера, почти восемнадцать часов. Быстро встал, оделся, выскочил в коридор, умылся на кухне, за что получил замечание Герты Гансовны, хозяйки квартиры, а потом еще раз осмотрел свою маленькую комнатушку, в поисках укромного уголка. Впервые он ее осматривал с этой целью. Никогда у него не было столько денег, чтоб приходилось их прятать. Укромных уголков не обнаружилось, поэтому разделив деньги на две равные части, одну положил в карман брюк, а вторую спрятал за книгой Кони «Судебные речи». После этого присел к столу и разложив перед собой книгу стал ее внимательно изучать. С книгами Ожилаури особо не дружил, хотя студент четвертого курса юридического факультета должен был читать много, и не какого-нибудь Жаколио или Эмилио Сальгари, а книги серьезные, можно сказать заумные. Но на вещи имеющие, хоть какую-то ценность у него, как у игрока, было чутье. Он перелистывал ветхие листы и сосредоточенно вглядывался в рисунки и письмена арабской книги. Все в ней было не понятно, ни единого знакомого знака. Единственное в чем он был уверен, что книга действительно старая. И стоит не меньше пятисот рублей.

В животе отчаянно заурчало, голод напоминал о себе. Не досмотрев книгу до конца, он уложил ее в кожаную сумку, подарок отца при поступлении в университет. За прошедшие четыре года это была первая книга попавшая в нее. Постоял, посмотрел на «Судебные речи», отложил ее в сторону, а спрятанные за ней деньги положил в другой карман брюк, он заслужил хороший обед, а бумажные деньги обесцениваются с такой скоростью, что хранить их смысла нет. Одел удлиненный пиджак, прикрывавший оттопыренные карманы, перекинул через плечо сумку и выглянул в окно. С высоты приподнятого первого этажа было видно, как два лохматых чумазых мальчугана азартно катают кости. Что-то этих беспризорников становится все больше.

Пообедал Ожилаури хорошо. В ресторане Ляпунова уже не было былого шика, как впрочем и самого Ляпунова, но еще неплохо кормили, а за хорошие деньги подавали и пиво, правда неизвестного производителя, но где-ж теперь найдешь пиво Карнеева, Горшанова или Крона. Потягивая пиво, у которого даже не было названия, Ожилаури только вспоминал старые имена – мартовское, черное бархатное, золотая головка, кабинетное.

На Кузнецком мосту кипела торговля. Именно там издавна располагались антикварные и букинистические лавки. Сейчас, когда богатые москвичи нищали с невероятной скоростью, так же быстро открывались все новые и новые магазинчики, скупавшие за бесценок десятилетиями, а то и столетиями, накопленное добро. Кто не успел уехать за границу и вывезти свое имущество, вынужден был сейчас менять все это на хлеб, мясо, спички, уголь. Антикварные лавки продавали не только старинные вещи, но и вещи принесенные жуликоватыми наглыми молодыми парнями, ежедневно десятками грабивших не только московские квартиры, но и подмосковные дачи и особняки. Ожилаури стороной обходил вновь открывшиеся магазины, за прилавками которых стояли поднаторевшие в новом деле славяне. Ему нужен был старой закалки еврейский антиквар, который будет долго хитрить, никогда не скажет реальной цены, но зато по достоинству оценит принесенную вещь. Наконец он выбрал одну такую лавочку, рядом с часовым магазином Павла Буре. В большинстве такого рода магазинах давно уже продавали и одежду, и утюги, и медные тазы, любую хозяйственную утварь, но здесь еще держали марку вывески «Антикварный магазин Х.Я. Гехта. Все, от Рамзеса I до Александра III». Ожилаури улыбнулся. Три года, как евреи появились в Москве, но дела свои вели так умело и хватко, будто жили здесь столетиями. Темный извилистый коридор, уходящий куда-то в глубь здания, от пола до потолка был заставлен мраморными фигурами, часами, упакованными в разнообразные бронзовые и чугунные композиции, картины и вычурные зеркала подвешенные и приставленные к стене, полки книг, которые, наверное, никто и никогда не прочтет, красивые расписные вазы и литые канделябры, очень привлекательные фигурки обнаженных наяд и еще огромное количество ненужных, но так радующих глаз вещей. Тут-же, слева от двери, возле маленькой уличной витрины, за высоким прилавком сидел, видимо, сам хозяин. Длинноносый, седовласый мужчина в пенсне. Увидев вошедшего он встрепенулся.

– Чем могу помочь, молодой человек?

– Здравствуйте, Хаим Яковлевич! – попытался отгадать имя хозяина Ожилаури. Тот вскинул кустистые брови, снял пенсне и стал его протирать.

– Ну, молодой человек, дядя Хаим в Варшаве на Вольском бейт оламе, а Яков сейчас в Кремле новое государство строит, так что вам которого?

Ожилаури не смутился, этого не было в его натуре.

– Извините, я думал Х.Я. Гехт это вы. Но мне нужен человек разбирающийся в старинных книгах.

– Вы попали куда надо. Меня зовут Леви Борухович и я могу помочь. Покажите, что у вас.

Ожилаури достал из сумки книгу и положил на прилавок. Леви Борухович взял ее бережно, как реликвию и осмотрел со всех сторон.

– Хм, – он недовольно взглянул на студента. – вы так и носите ее в сумке? Это старая книга. Любая царапина или пятно может испортить ее. Свой завтрак вы наверное заворачиваете в бумагу? Не так ли?

Антиквар кончиками пальцев, переворачивал страницы, но не так как Ожилаури, а с другого конца, внимательно рассматривал каждый рисунок, а иной раз разглядывал его через лупу.

– Ну и что? Что это? – нетерпеливо спросил Ожилаури.

– Вы куда-то торопитесь, молодой человек? Нет? Вот так и продолжайте. – антиквар опять углубился в книгу, неторопливо изучая каждую страницу, некоторые даже понюхал, только что на вкус не попробовал. Наконец добрался до конца, по мнению Ожилаури до начала. Вдруг что-то его заинтересовало на внутренней стороне задней обложки.

– Ах, вот даже как? – он опять схватился за лупу и пробормотал. – Да, да, да.

– Что, да, да, да? – опять не удержался Ожилаури.

– Нет, нет,нет. – отмахнулся Леви Борухович, на секунду замешкался. – Книга хоть и старая, но не особо ценная. В арабском я не очень разбираюсь, но это что-то вроде свода правил поведения. На арабские манускрипты спроса нет, кому они нужны сейчас. Если бы старославянский или хотя бы греческий – это другое дело. Вот у меня первое издание Маркса. Это сейчас в моде.

– Ну что-ж, если вам не интересно, – Ожилаури взялся за книгу. – коли ничего особенного, отнесу-ка я ее в университетскую библиотеку, подарю, хоть спасибо скажут.

– Подождите, молодой человек! – остановил его Леви Борухович. – Просто – дарят цари. Вы же не царь? Немного денег вам не помешает. Рублей двести пятьдесят … ну скажем триста, я дам за нее, может кого заинтересует.

– Леви Борухович! Конечно мне предпочтительней деньги, чем спасибо, и я согласен отдать вам ее … за тысячу, не меньше.

– А ну, кыш! Брысь отсюда! – Леви Борухович замахал вдруг руками на витрину. – Эти бездомные мальчики, как грибы после дождя. Как будто их ветром разносит. Торчат в окнах, высматривают как-бы чего стащить.

Он обернулся к Ожилаури.

– Очень вы хитрый, молодой человек, не нашего ли племени? Как вас зовут?

– Меня зовут Федор Ожилаури. И я грузинского племени.

– Давайте мы сделаем так, Федор. – Леви Борухович накрыл книгу ладонью.

– Я покажу ее одному знатоку арабской письменности. Может он заинтересуется. А вы приходите завтра утром и мы поговорим об окончательной цене.

– Ну что-ж! Я опять согласен! Завтра утром приводите своего знатока, а я завтра утром принесу книгу. – и Ожилаури потянул книгу к себе.

– Подождите, подождите! – антиквар выдвинул какой-то ящик за прилавком, достал оттуда завернутую в бархатный платок шкатулку.

– Эта шкатулка принадлежала господам Татищевым, пока их большевики … ну сами понимаете.

Леви Борухович тщательно завернул книгу в платок и протянул ее Ожилаури.

– Так завтра к десяти утра жду вас, господин Ожилаури. Книгу берегите. –поняв, что проявил чрезмерную заинтересованность, добавил. – На всякий случай. Может лучше оставить? Нет? Ну, я вас понимаю. Время сейчас такое, брат брату не брат.

Ожилаури положил книгу в сумку, как следует застегнул все ремешки и перебросил через плечо наискосок, чтоб не сорвали. Как сказал Леви Борухович, на всякий случай.

Подвести итоги было не трудно. Антиквар книгой очень даже заинтересовался, завтра можно будет просить не меньше тысячи пятиста. Боже, какие деньги! Он богат!

К дому Ожилаури подъезжал по-барски, на извозчике. Расплатился, посмотрел на окна своей комнаты и похолодел. В двустворчатом окне не было ни одного стекла. Они не были разбиты, их просто не было. С криком – Герта Гансовна! Что с моей комнатой? – он ворвался в квартиру. На его крик выбежала испуганная хозяйка и вместе они открыли комнату, которую снимал студент. Ничего необычного не произошло, было то, что в Москве происходило ежедневно. Его ограбили. Воры, не разбив, вынули стекла, которые также унесли с собой, а вслед за ними вынесли из комнаты все, вплоть до грязного белья. В их тихом и укрытом от больших улиц переулке, грабителей даже не заметили, а если и заметили, то помалкивали. Кого звать на помощь? Тебя же еще и прирежут. Ожилаури сел на кровать, потому что единственный стул в комнате тоже унесли и провернул в уме все события последнего дня – выигрыш, обозленный Жорик, заинтересованный Татарин, беспризорники под окном и в витрине антиквара. Все ясно, за ним следили и как только он вышел из дома, к нему забрались, искали книгу, не нашли, ну и прибрали к рукам все его барахло. Кто это сделал? Ясно – Жорик, это его интерес. Было обидно, но не настолько чтоб впасть в уныние. Книга при нем, деньги тоже. Как он предусмотрительно взял все с собой – похвалил себя во втором лице Ожилаури.

– Не расстраивайтесь, Герта Гансовна, они оставили главную ценность. Вас.

– Что ты говоришь, Федя? – всплеснула руками хозяйка. – Ведь все унесли. Стул, матрас, подушку, даже лампочку вывернули, негодяи. Что делать? Кому жаловаться?

– Да, жаловаться некому. Герта Гансовна, я переночую у друзей, а вы скажите дворнику Гасиму, пусть окно досками заколотит, а то к утру и кровать и стол унесут.

Ожилаури вышел в переулок и направился к улице, раздумывая у кого можно заночевать и заодно отметить выигрыш. Он не прошел и двадцати шагов, как из подворотни выскочил чумазый мальчишка, в котором он признал беспризорника, игравшего под его окном.

– Дядя, дядя, а папироски не будет, курить хочется. – настойчиво потребовал мальчишка.

Ожилаури был достаточно опытен, чтобы сразу понять – папироской тут дело не кончится. Впереди, в подворотне, откуда только-что выскочил мальчишка, кто-то стоял, прятался в тени. Беспризорник отошел в сторону, он сыграл свою маленькую роль, на сцену выходили актеры переднего плана. Ожилаури оглянулся. Под пустыми окнами его комнаты, притулившись к стене стоял молодой парень и ножиком подрезал ногти. Впереди, из тени вышли еще двое. Здоровые парни, в которых Ожилаури признал соседей, проживающих с северной стороны Кавказского хребта. Они не торопясь приближались к нему. Догадаться, что они хотели, было не сложно – отобрать то, что осталось. Будь у него время и пара внимательных слушателей, он бы подробно рассказал, как дед его отца вышел один против четверых чеченцев, и кто остался в этой схватке победителем ясно, так как род Ожилаури, в лице Федора, живет и здравствует, чего не скажешь о тех четверых. Однако Федор Ожилаури уже во втором поколении был городским жителем и потому не владел навыками своего большого деда. Зато он в совершенстве усвоил способности горожанина уболтать кого угодно. Это выручало его не раз и он надеялся поможет и сейчас.

– Что, земляки, и вам курить хочется? – решил он взять инициативу в свои руки.

– Курим мы свои, – заговорил с тяжелым кавказским акцентом, парень с кучерявой черной бородой. – и пришли мы за своим.

– Вашего у меня ничего нет.

– Есть. – вмешался второй, гладко бритый, с усами загнутыми вниз, из-за чего лицо его выглядело жестоким. – Дома ее нет, значит она с тобой.

Он посмотрел на сумку.

– Давай книгу сюда.

– Значит это вы забрались ко мне и все вынесли?

– Мы не воры. Выносили другие. Нам нужна только книга.

– Значит вас прислал Татарин. – сделал вывод Ожилаури. – Он хотел купить ее вчера, точнее сегодня. Вы хотите ее выкупить?

– Мы ее не продавали, поэтому и покупать не будем. Мы предлагаем за нее твою жизнь. – услышал он голос за спиной. Третий стоял сзади, совсем рядом, все также поигрывая ножом. Светловолосый, с русой бородой и с мертвыми глазами фанатика. Голос у него был такой траурно спокойный, что Ожилаури передернуло, как будто ему вынесли приговор. Он развернулся, чтобы держать в поле зрения всех троих.

– Я ее выиграл. Выиграл честно. И на кон ее ставил Жорик, его и спрашивайте.

– Жорик ошибся адресом и сунул свои грязные руки куда не надо. Сейчас он отдыхает на дне речки Яузы. Ты хочешь присоединиться к нему, земляк? – наседал бородатый.

Договариваться с ними смысла не было, Ожилаури это понял. Но и отдавать своего не собирался.

– Ну что-ж! – он поднял руки и сказал по-грузински. – Где не помогает сила, там спасают ноги.

Переводить пословицу он не стал. Резко ударил усатого в живот, толкнул плечом в сторону и помчался к улице, надеясь скрыться в шумном потоке людей и повозок. Он выскочил на Каланчевку, но и там было не особенно людно. Преследователи не отставали и Ожилаури побежал в сторону площади, к вокзалам. Где эти чертовы красногвардейцы, где хваленая рабочая милиция? Пробежав под железнодорожным мостом он оказался на привокзальной площади. Сумка хлопала по бедру, ремень натирал плечо, весь в поту, тяжело переводя дыхание Ожилаури обходил груженные подводы, крикливых извозчиков, оборванных ходоков из глубинки, мятущихся под ногами нахальных беспризорников. Самое место потеряться, раствориться в толпе. Он оглянулся. Угрюмые кавказцы приближались. Оказавшись перед входом в Казанский вокзал, Ожилаури резко кинулся в здание и влился в поток вечно спешащих пассажиров. Толкаясь среди мешков, чемоданов, кричащих людей его вынесло на перрон, к готовящемуся к отбытию составу. Он прижался к опоре, поддерживающей перекрытие платформы, оглянулся и тут же уперся взглядом в разъяренного усача. Не останавливаясь тот с ходу ударил Ожилаури в лицо, но в последний момент Федор успел увернуться и кулак врезался в железную опору. Усатый взревел от боли и в тот же миг Ожилаури ударил его опять в живот. Бежать дальше было не возможно. Отставшие было двое кавказцев обрушились на него с кулаками. Единственное, что можно было сделать, это прижаться к опоре, прикрывая спину, и кое как защищаться от трех пар кулаков. Но с тремя ему было не справиться и на исходе сил он закричал, прося о помощи. Поток людей, глухой к чужой беде, обтекал их не замечая и не обращая на драку внимания. И тогда, понимая, что если он отдаст книгу, его все равно прикончат, Ожилаури в отчаянии выкрикнул по-грузински.

– Помогите! Хоть кто-нибудь! Помогите!

Он уже не надеялся на чудо. В голове яркой вспышкой мелькнуло – это его последний озвученный выдох в жизни. В руке светловолосого кавказца сверкнул нож. Уклоняться от него уже не было сил. Но удар не достиг цели. Вдруг и нож, и кавказец отлетели в сторону. В драку вмешался крепыш, одетый в рабочую куртку. Трое кавказцев перенесли атаку на него, одновременно пытаясь вырвать сумку у Ожилаури. Однако расстановка сил сразу изменилась, когда в драку вмешались, сначала еще двое парней, в форме студентов-железнодорожников, а потом и еще один, который начинал как бы нехотя, но разойдясь стал махать кулаками с большим энтузиазмом. Кавказцы отступили, тяжело дыша пообещали с ними еще встретиться и смешались с толпой.

Довольные одержаной победой, все четверо обступили обессилевшего Ожилаури. Тот уперся дрожащими руками в колени, никак не мог отдышаться.

– Что с тобой, братишка? Кто это были? – спросил его темноволосый студент-железнодорожник.

– Кто такие? Бандюки. Еще на улице ко мне привязались. Я сюда и они за мной. Чуть не убили. Если-б не вы! Спасибо вам!

– Ты тоже домой едешь? – спросил высокий франтоватый парень. – Я Фома Ревишвили. Надо торопиться, в поезде мест не останется.

– Вы, что в Грузию? – Ожилаури не собирался никуда ехать, но и здесь оставаться было опасно. Горцы слов на ветер не бросают и после сегодняшнего его точно прибьют.

– Да, я в Тифлис. Николай Васадзе. – представился светлый крепыш.

– Я тоже в Тифлис. Меня зовут Константин Зервас, можешь просто Котэ. – высокий студент-железнодорожник протянул руку.

Они познакомились.

– Александр Иосава, Сандро. – представился второй железнодорожник. – Я до Самтредии.

– Почти рядом, я в Ткибули. – сказал Фома Ревишвили.

– А я Федор Ожилаури. До Тифлиса я тоже с вами. – представился побитый Ожилаури.

– Тогда надо торопиться, если мы не успеем на этот поезд, следующий будет неизвестно когда. – поторопил всех Фома.