Текст книги "Я – Малала"

Автор книги: Малала Юсуфзай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Часть первая
До прихода талибов

Лучше мне получить твое тело, пробитое пулей, и известие, что ты пал с честью, Чем узнать, что ты струсил на поле битвы.

Тапа, традиционное двустишие пушту

1. Дочь родилась

Когда я появилась на свет, большинство наших знакомых сочувствовали моей матери и не считали нужным поздравлять моего отца. Я родилась на рассвете, как раз в тот момент, когда последняя звезда, мигнув, погасла. Мы, пуштуны, воспринимаем подобные вещи как благоприятное предзнаменование. У отца не было денег, чтобы отправить маму в больницу или пригласить акушерку, и маме помогала соседка. Первый ребенок моих родителей родился мертвым, а я известила о своем приходе в этот мир громким криком. Я родилась в стране, где в честь новорожденных сыновей открывают оглушительную ружейную пальбу, а новорожденных дочерей тихонько прячут в дальней комнате дома. Когда девочки вырастут, их ожидает один незавидный удел – стряпать и рожать детей, так что радоваться их появлению на свет нет никаких оснований.

Большинство пуштунов считают черным тот день, когда в их семье рождается девочка. Из всех родственников моего отца лишь его двоюродный брат Джехан Шер Хан Юсуфзай пришел поздравить с рождением дочери, да еще принес в подарок деньги. И не только деньги, но и большой лист бумаги, на котором было изображено наше фамильное древо, идущее от моего прапрадедушки. Разумеется, на ветвях этого древа красовались только мужские имена. Мой отец, Зияуддин, отличался от большинства пуштунов. Взяв лист с родословным древом, он нашел кружок с собственным именем и провел от него линию, на конце которой вывел «Малала». Мой двоюродный дядя взирал на это с изумлением, но отцу было наплевать. Он утверждал, что влюбился в меня с первого взгляда.

– Я сразу понял, это особенный ребенок, – повторял он и просил своих друзей бросать в мою колыбель сушеные фрукты, сладости и монеты, хотя подобные почести положены только мальчикам.

Меня назвали в честь Малалай из Майванда, величайшей национальной героини Афганистана. Пуштуны – это гордый народ, состоящий из множества кланов, разбросанных между Пакистаном и Афганистаном. В течение веков мы живем, руководствуясь сводом жизненных правил, называемым Пуштунвали. Согласно этим правилам, мы должны оказывать радушный прием всем гостям без разбора, а самым главным нашим достоянием является нанг, то есть честь. Потеря чести – это самое худшее, что может случиться с пуштуном. Позор невыносим для мужчин нашего племени. «Без чести мир не стоит ни гроша» – гласит наша пословица. Внутриклановая вражда настолько распространена среди пуштунов, что слово «двоюродный брат» – «тарбур» – означает также «враг». Но когда дело доходит до того, чтобы дать отпор чужакам, претендующим на наши земли, мы забываем о раздорах. Все пуштунские дети с ранних лет знают историю о том, как Малалай подняла афганскую армию на бой с англичанами. Было это в 1880-х годах, во время второй англо-афганской войны.

Малалай была дочерью пастуха, живущего в Майванде – маленьком городе, расположенном в пыльной равнине к западу от Кандагара. Когда она была подростком, ее отец и человек, которому она была обещана в жены, как и тысячи других афганцев, ушли сражаться с британскими захватчиками. Вместе с другими женщинами Малалай отправилась на поле боя, чтобы перевязывать раны и подносить воду. Потери афганцев были огромны. Когда Малалай увидела, что знаменосец убит, она привязала на древко свое белое покрывало и устремилась в гущу сражения.

– Возлюбленные братья! – кричала она. – Если сегодня вы сумеете избежать смерти, по воле Аллаха ваши имена станут для потомков символом бесчестья!

Через несколько мгновений Малалай упала, сраженная пулей, но ее слова и храбрость вдохновили афганских воинов, и они переломили ход битвы. Англичане понесли одно из самых сокрушительных поражений за всю историю британской армии. Афганцы были так горды, что последний афганский падишах воздвиг в центре Кабула монумент в честь победы при Майванде. Прочтя «Записки о Шерлоке Холмсе», я с радостью узнала, что доктор Ватсон, прежде чем стать помощником великого сыщика, принимал участие в этой битве и даже был ранен. В общем, Малалай – это наша Жанна д’Арк. Множество женских школ в Афганистане носят ее имя. Мой дедушка, богослов и сельский имам, не одобрил решения моего отца назвать меня в честь национальной героини.

– Это скорбное имя, – сказал он. – Оно означает «погруженная в печаль».

Когда я была маленькой, отец часто пел мне песню, написанную знаменитым поэтом Рахманом Шахом Саидом, уроженцем Пешавара. Последний куплет завершался такими словами:

 
О, Малалай из Майванда!
Восстань вновь, чтобы пуштуны услышали песню чести.
Твои вдохновенные слова перевернули мир.
Прошу тебя, восстань вновь!
 

Отец рассказывал историю Малалай всем, кто приходил в наш дом. Мне нравилось ее слушать, нравилась песня, которую пел отец, нравилось, как звучит мое имя, когда его произносят люди.

Место, в котором мы жили, представляется мне самым красивым в мире. Моя долина Сват – это сказочное королевство высоких гор, бурных водопадов и прозрачных, как хрусталь, озер. Неслучайно над въездом в нашу долину висит плакат «Добро пожаловать в рай». В древние времена долина Сват называлась Уддиана, что значит «сад». Здесь можно встретить луга, поросшие полевыми цветами, сады, в которых созревают самые изысканные фрукты, изумрудные копи и реки, где в изобилии водится форель. Сват часто называют Восточной Швейцарией – здесь организован первый в Пакистане лыжный курорт. Богатые люди приезжали в нашу долину со всей страны, чтобы насладиться чистым воздухом и прекрасными видами. Суфи, фестивали музыки и танца, которые проходят у нас ежегодно, тоже привлекали множество гостей. Среди них было достаточно иностранцев, которых мы зовем ангрезан – англичане, – из какой бы страны они ни приехали. Сама королева Англии однажды посетила нашу долину. Она останавливалась в Белом дворце, построенном из того же мрамора, что и знаменитый Тадж-Махал. Этот дворец был возведен по приказу нашего короля, первого вали, или правителя, Свата.

У нашей долины есть своя собственная история. Сегодня Сват – часть провинции Хайбер-Пахтунхва, или ХПК, как называют ее многие пакистанцы. А когда-то она была княжеством, так же как и соседние земли – Читрал и Дир. В колониальные времена наши короли присягали на верность Британской империи, но при этом являлись полновластными правителями своей страны. В 1947 году, когда Британия предоставила Индии независимость и разделила ее на две части, Индию и Пакистан, долина Сват вошла в состав Пакистана, но сохранила автономию. В долине Сват имели хождение пакистанские рупии, но правительству Пакистана она подчинялась лишь в вопросах внешней политики. Вали вершили правосудие, примиряли враждующие племена, собирали ушхур – десятипроцентный подоходный налог – и использовали эти средства для строительства дорог, больниц и школ.

Если соединить долину Сват прямой линией с Исламабадом, столицей Пакистана, получится расстояние всего в сто шестьдесят километров, но кажется, что этот город расположен в другой стране. Дорога занимает не меньше пяти часов и тянется через перевал Малаканд, колоссальную горную гряду, где в древние времена наши предки, возглавляемые священнослужителем по имени мулла Сайдулла (англичане называли его Безумный Факир), сражались с британскими войсками. Среди англичан был Уинстон Черчилль, который впоследствии написал об этом сражении книгу. До сих пор одна из вершин называется пиком Черчилля, хотя в своей книге он отозвался о нашем народе не слишком лестно. В конце перевала находится гробница с зеленым куполом, куда люди бросают монетки в благодарность за благополучное завершение путешествия.

Многие из моих знакомых никогда не бывали в Исламабаде. До того как начались беспорядки, большинство жителей нашей долины, подобно моей матери, никогда не покидали Сват.

Мы жили в Мингоре, самом большом и фактически единственном городе долины. Прежде это был совсем маленький городок, но впоследствии сюда перебрались многие жители окрестных деревень, и город стал многолюдным и грязным. Здесь есть отели, колледжи, площадка для игры в гольф и знаменитый базар, где можно купить наши традиционные вышивки, изделия из самоцветов и все, что душе угодно. Через город, петляя и извиваясь, тянется река Маргхазар. В нее швыряют пластиковые бутылки и прочий мусор, поэтому вода в ней мутная и коричневая, совсем не такая, как в горных речках или в реке Сват, которая протекает за городской чертой. В реке Сват водится форель, многие горожане выезжают туда на выходные. Дом наш находился в районе, называемом Гулкада, что означает «место, где растут цветы». Но чаще этот район называли Буткара – «место, где стоят буддийские статуи». Рядом с нашим домом раскинулось поле, покрытое загадочными развалинами – разбитыми колоннами, безголовыми фигурами, статуями готовящихся к прыжку львов и, что самое удивительное, многочисленными каменными зонтиками.

Ислам пришел в нашу страну в XI веке, когда султан Махмуд Газневи, правивший в Афганистане, захватил долину Сват и подчинил ее себе. До этого жители Свата были буддистами. Буддисты прибыли в долину во II веке, и более 500 лет страну возглавляли буддийские правители. Согласно утверждениям китайских историков, на берегах реки Сват находилось 1400 буддийских монастырей, и чудный звон колоколов разносился по всей долине. Буддийские монастыри и храмы давно разрушены, но по всей долине вы можете обнаружить их руины, поросшие примулой и другими полевыми цветами. Мы часто устраивали пикники в компании каменных статуй улыбающегося Будды, со скрещенными ногами восседавшего на цветке лотоса. Некоторые легенды утверждают, что Будда посетил этот прекрасный и мирный край и частицы его погребального пепла до сих пор почивают в долине.

Наше буддийское поле было отличным местом для игры в прятки. Как-то раз иностранные археологи, проводившие там раскопки, рассказали нам, что в прежние времена сюда стекались паломники из дальних краев. Здесь стояли прекрасные храмы с золотыми куполами, в которых были похоронены буддийские правители. Мой отец написал стихотворение «Реликвии Буткары», в котором объясняется, каким образом буддийские храмы и мусульманские мечети могут существовать бок о бок:

 
Когда голос истины возносится с минаретов,
Будда улыбается,
И разрозненные звенья исторической цепи
соединяются вновь.
 

Мы жили в тени горы Гиндукуш, куда люди ездят, чтобы охотиться на диких козлов и золотых петухов. Одноэтажный наш дом был построен из бетонных плит, слева располагалась лестница, ведущая на плоскую крышу, которая служила нам, детям, площадкой для игр. В сумерках отец и его друзья часто сидели там, попивая чай. Я тоже любила сидеть на крыше, наблюдать, как из кухонных труб в соседних домах поднимается дым, и слушать неумолчное стрекотание сверчков.

В нашей долине в изобилии растут фруктовые деревья, на которых вызревают самые вкусные на свете финики, гранаты и персики. В садах мы выращиваем виноград, гуавы и хурму. Никогда я не пробовала плодов слаще тех, что росли на сливовом дереве перед нашим домом. Птицам они тоже были по вкусу, и стоило нам зазеваться, они склевывали спелые сливы без остатка. Даже дятлы прилетали сюда, чтобы полакомиться сливами. Так что нам приходилось соревноваться с птицами.

Моя мама любила разговаривать с птицами. За домом находилась веранда, где собирались женщины. Мы хорошо знали, каково приходится голодным, поэтому мама всегда готовила еду с избытком и раздавала нуждающимся. А если что-то оставалось, она кормила птиц. Вся пуштуны любят петь двустишья – тапы. Перебирая рис, мама всегда напевала:

 
Никогда не убивай голубей в саду.
Если ты убьешь одного, другие никогда не прилетят.
 

Я любила сидеть на крыше, любоваться горными вершинами и мечтать. Выше всех выдавалась пирамидальная вершина горы Элум, которую мы считали священной горой. Она была так высока, что перистые облака окружали ее, подобно ожерелью. Даже в самые жаркие летние дни она была увенчана блистающей снежной короной. На школьных уроках истории мы узнали, что еще в 327 году до нашей эры, задолго до того, как в Сват пришли буддисты, долину захватил Александр Македонский, совершавший поход из Афганистана в Индию во главе своего огромного войска, насчитывавшего, помимо солдат, тысячи боевых слонов. Жители Свата скрылись в горах, надеясь, что там они будут ближе к своим богам и те защитят их. Но Александр был умным и опытным военачальником. Он приказал соорудить высокие деревянные помосты и установить на них катапульты. Стрелы и снаряды, пущенные с этих помостов, достигали горных вершин. Александр смог подняться на самую высокую гору и едва не коснулся рукой звезды Юпитер, символа царской власти.

Сидя на крыше, я наблюдала, как окрестности изменяются в разные времена года. Осенью прилетали холодные пронизывающие ветры. Зимой все было бело от снега, с крыши свисали острые, как кинжалы, сосульки, которые мы, дети, любили отламывать. Мы резвились в сугробах, лепили снеговиков и снежных медведей, ловили ртом снежинки. Весной начиналось настоящее буйство зелени. Аромат цветущего эвкалипта наполнял дом, белые цветы, осыпаясь, покрывали все вокруг, ветер приносил острый запах рисовых полей. Я родилась летом, и, может быть, поэтому именно лето – мое любимое время года, несмотря на то что лето в Мингоре всегда жаркое и засушливое, а замусоренная река распространяет зловоние.

Когда я родилась, семья наша жила очень бедно. Мой отец вместе с другом только что основал свою первую школу. Мы ютились в ветхой двухкомнатной лачуге вблизи школы. В одной комнате спали мы с отцом и матерью, другая была предназначена для гостей. Ни ванной, ни кухни у нас не было, мама готовила во дворе, разведя там костер, а стирать ходила в школу, где был водопровод. В доме у нас всегда было полно народу. Гостеприимство – важнейшая часть пуштунской культуры.

Через два года после меня родился мой брат Хушаль. Как и я, он родился дома, потому что больница была для нас слишком дорога. И первому своему сыну, и первой своей школе отец дал имя Хушаль в честь пуштунского национального героя Хушаля Хана Хаттака, воина и поэта. Мама мечтала о сыне и, родив мальчика, была вне себя от радости. Мне братик казался маленьким и слабым, как былинка, но для мамы он был зеницей ока, ладла. Каждое его желание было для нее законом. Он постоянно требовал чая, нашего традиционного чая с молоком, сахаром и кардамоном. В конце концов маме надоело готовить чай, и она сделала его таким горьким, что у брата навсегда отбило вкус к этому напитку. Мама хотела купить для сына новую колыбель – когда я родилась, мы не могли себе этого позволить, и я качалась в старой колыбели, перешедшей к нам то ли из третьих, то ли из четвертых рук. На мамину просьбу отец ответил отказом.

– Малала выросла в этой колыбели, – сказал он. – И для мальчика она тоже вполне сгодится.

Почти пять лет спустя в нашей семье родился еще один мальчик – ясноглазый, непоседливый, как белка, Атал. После этого отец решил, что детей ему достаточно. Семья, где всего трое детей, по пуштунским стандартам считается очень маленькой, в большинстве семей по семь-восемь детей.

Играла я по большей части с Хушалем, потому что он был всего на два года младше меня. Мы постоянно дрались, и при всякой ссоре он с плачем бежал к маме, а я искала поддержки у отца.

– Что случилось, джани? – обычно спрашивал он.

Я выкладывала ему все свои беды, а отец всегда находил слова, чтобы меня утешить. Мы с отцом были очень похожи друг на друга, и между нами всегда царило полное взаимопонимание.

Моя мама очень красива, и отец обращается с ней бережно, точно с хрупкой фарфоровой вазой. В отличие от большинства мужчин он никогда не поднимает на жену руку. Мамино имя, Тор Пекай, означает «волосы цвета воронова крыла», но, несмотря на это, волосы у мамы каштановые. Мой дедушка Джансер Хан услышал это имя по афганскому радио незадолго до рождения дочери. Я бы очень хотела иметь такую же лилейно-белую кожу, как у мамы, такие же тонкие черты и большие зеленые глаза. Но, увы, я унаследовала от отца смуглую кожу, карие глаза и толстый нос. В нашей культуре принято давать людям прозвища. С самых первых дней мама звала меня пишо, «кошка», а двоюродные братья и сестры прозвали лачи, что по-пуштунски значит «кардамон». Вообще, смуглых у нас частенько называют бледнолицыми, а коротышек – высокими. Такое уж у нас оригинальное чувство юмора. Отца в семье звали хайста дада, что означает «красавец».

Когда мне было года четыре, я спросила отца:

– Аба, какого ты цвета?

– Не знаю, – ответил он. – Во мне перемешаны белое и черное.

– Значит, ты похож на чай с молоком, – заметила я.

Отец рассмеялся. Много лет спустя он рассказал мне, что в подростковые годы так переживал из-за своей смуглоты, что мазал лицо молоком буйволицы, надеясь, что кожа посветлеет. Только встретив мою мать, он избавился от комплексов по поводу собственной внешности. Любовь красивой девушки вселила в него уверенность в себе.

Согласно нашим традициям, брак устраивают старшие родственники, не слишком считаясь с чувствами молодых, но моих родителей соединила любовь. Я без конца могла слушать историю о том, как они встретились. Они жили в соседних деревнях, расположенных в отдаленной части верхнего Свата, называемой Шангла. В первый раз они увиделись, когда отец гостил у своего дяди. Достаточно было беглого обмена взглядами, чтобы понять – они понравились друг другу. Но откровенно выражать свои чувства они не могли, ибо это было под строжайшим запретом. Отец посылал маме стихи, которые она не могла прочесть, потому что не умела читать.

– И все же я влюбилась в его ум, – говорила она.

– А я – в ее красоту, – смеялся отец.

Но существовало серьезное препятствие, мешающее их счастью. Мои дедушки не ладили между собой. И когда мой отец объявил о своем желании просить руки моей матери, Тор Пекай, родственники с обеих сторон воспротивились этому намерению. Дедушка с отцовской стороны смирился первым и согласился послать в дом невесты цирюльника, который, согласно нашим обычаям, всегда исполняет должность свата. Малик Джансер Хан, мой дедушка с материнской стороны, ответил на предложение отказом. Но отец оказался упрямым и сумел убедить своего отца послать цирюльника еще раз. Худжра Джансера Хана служила местом сбора мужчин, любящих порассуждать о политике. Отец стал часто бывать там, и они с дедушкой лучше узнали друг друга. Отец невесты протомил жениха девять месяцев, но в конце концов дал согласие.

Моя мама происходит из семьи, где женщины были сильны, а мужчины – влиятельны. Ее бабушка – моя прабабушка – рано овдовела и осталась с маленькими детьми на руках. Ее старшему сыну, Джансеру Хану, было всего девять лет, когда он в результате клановой вражды оказался в тюрьме. Мать решила обратиться к могущественному родственнику, который мог поспособствовать освобождению мальчика, и для этого прошла пешком шестьдесят пять километров по горной тропе. Уверена, случись подобная беда с кем-нибудь из нас, моя мама сделает то же самое. Она не умеет ни читать, ни писать, но отец всегда делится с ней всеми своими проблемами, рассказывает обо всех событиях минувшего дня, печальных и радостных. Мама дает ему советы, подсказывает, на кого из друзей можно полагаться, а на кого нет. Отец утверждает, что у нее безошибочная интуиция. Большинство пуштунских мужчин никогда не советуются со своими женами, считая это проявлением слабости.

– Он докатился до того, что обсуждает свои дела с женой! – говорят они с величайшим презрением.

Но мои родители смеются, когда слышат нечто подобное. Они счастливы, и все вокруг сразу видят, какая у нас дружная и любящая семья.

Моя мама очень набожна и молится пять раз в день, хотя и не ходит в мечеть, предназначенную только для мужчин. Она неодобрительно относится к танцам и считает, что они неугодны Богу. Но она любит украшения и красивую одежду, вышивки, золотые ожерелья и браслеты. Думаю, я слегка огорчаю ее тем, что нисколько не интересуюсь ни драгоценностями, ни нарядами. Ходить на базар я терпеть не могла, но зато обожала танцевать в компании своих школьных подружек, – конечно, когда никто нас не видит.

Когда мы с братьями росли, то большую часть времени, естественно, проводили с мамой. Отец постоянно отсутствовал, у него было множество дел – он занимался не только школой, но и литературным обществом, делами джирги – совета старейшин, а также проблемами, связанными с охраной окружающей среды и спасением нашей долины. Мой отец родился в глухой деревушке, но благодаря силе своей личности он сумел получить образование, создать себе имя и обеспечить достойную жизнь своей семье.

Людям нравилось слушать, как он говорит, и по вечерам у нас часто собирались гости. Мы все усаживались на полу вокруг огромного подноса, уставленного едой, и ели, согласно обычаю, только правой рукой, скатывая шарики из риса и мяса. Когда в комнате становилось темно, мама зажигала масляные лампы, и на стенах возникали огромные качающиеся тени. Душными летними вечерами нередко разражались грозы, и при каждом раскате грома и вспышке молнии я испуганно жалась к коленям отца.

Затаив дыхание, я слушала рассказы отца об истории нашего народа, о враждующих кланах, о пуштунских героях и святых. Он часто читал стихи, голос его звучал протяжно и мелодично, а на глазах порой выступали слезы. Подобно большинству жителей долины Сват, мы происходили из клана Юсуфзай (иногда это название произносится как Узуфзай). Это один из самых больших пуштунских кланов, он берет свое начало в Кандагаре, и сегодня его представители живут и в Афганистане, и в Пакистане.

Наши предки пришли в долину Сват в XVII веке. Прежде они жили в Кабуле, и с их помощью императору из династии Тимуридов, свергнутому соплеменниками с трона, удалось вернуть себе власть. Император отблагодарил своих помощников, назначив их на важные должности при дворе и в армии. Но друзья и родственники предупреждали его, что людям из клана Юсуфзай нельзя доверять, так как, получив слишком много власти, они могут свергнуть правителя. Император внял этим предостережениям и решил избавиться от своих недавних сторонников. Он созвал их всех на пир, а когда они ели, велел стражникам убить их. В ту ночь были зарублены насмерть около шестисот представителей клана Юсуфзай. Лишь двоим удалось спастись. Они бежали в Пешавар, туда, где жили их родственники. Спустя некоторое время они отправились в долину Сват, чтобы заручиться поддержкой родственников, проживающих там, и двинуться походом против вероломного императора. Но красота долины так поразила их, что они решили остаться здесь, изгнав прочь представителей всех остальных кланов.

Таким образом, земля была разделена между представителями клана Юсуфзай – разумеется, только мужчинами. У пуштунов существовала своеобразная система, называемая веш. Согласно этой системе, каждые пять или десять лет семьи менялись своими деревнями, и земля перераспределялась между мужчинами клана. Благодаря этому каждый имел возможность поработать и на хорошей, и на плохой земле. Деревнями управляли ханы, а простые люди, крестьяне и ремесленники, являлись их арендаторами. Как правило, в качестве арендной платы они отдавали ханам часть своего урожая. В их обязанность входило также служить в ханской армии – каждая семья должна была предоставить правителю вооруженного воина. В распоряжении каждого хана находились отряды, насчитывающие сотни воинов, эти отряды участвовали в междоусобных сражениях и совершали опустошительные набеги на ближайшие деревни.

Так как в долине Сват не было единого правителя, вражда между ханами, между семьями и даже внутри семей там не прекращалась никогда. Наши мужчины привыкли находиться в постоянной боевой готовности. До сих пор все они имеют винтовки, хотя не носят их с собой, как это делают мужчины, живущие в других районах. Мой прадедушка часто вспоминал, что в дни его юности редкий день обходился без перестрелки. В начале минувшего столетия жители нашей долины опасались, что их земли захватят англичане, державшие под контролем близлежащие районы. К тому же они устали от постоянного кровопролития. Для того чтобы прекратить междоусобицу, они решили найти справедливого и мудрого человека, который будет управлять долиной и разрешать все возникающие споры и проблемы.

Двум первым правителям не удалось справиться со стоявшей перед ними задачей, но в 1917 году вожди клана избрали своим главой человека по имени Миангул Абдул Вадуд, более известного как Бадшах Сахиб. Несмотря на то что он был совершенно неграмотным, он сумел установить в долине мир. Забрать у пуштуна винтовку – все равно что забрать у него душу, и, понимая это, Бадшах Сахиб не стал разоружать кланы. Вместо этого он создал регулярную армию и построил в горах форты. В 1926 году англичане признали его главой государства, и с тех пор он официально считался нашим вали. В период его правления в долине была налажена телефонная связь и построена первая школа. С веш – системой перераспределения земель – было покончено, так как постоянное перемещение имело слишком много негативных сторон: люди не могли продавать и покупать землю, у них не было стимула строить хорошие дома и разбивать фруктовые сады.

В 1949 году, два года спустя после создания Пакистана, Бадшах Сахиб сложил с себя все полномочия, передав их своему сыну, которого звали Миангул Абдул Хан Джеханзеб. Мой отец часто повторяет: «Бадшах Сахиб принес нам мир, а его сын – процветание». Правление Джеханзеба считается золотым периодом нашей истории. Он учился в британской школе в Пешаваре. Быть может, потому, что отец его был неграмотным, он очень заботился о народном образовании и построил множество школ, а также больниц и дорог. В 1950-х годах он положил конец системе арендных выплат ханам. Но свобода слова оставалась для нашей долины неведомым понятием. Всякий дерзнувший выразить недовольство действиями вали изгонялся из Свата прочь. В 1969 году, когда родился мой отец, вали отказался от власти, и наша долина стала частью Северо-Западной Пограничной Провинции Пакистана, которая через несколько лет получила название Хайбер-Пахтунхва.

Итак, я с рождения была дочерью Пакистана и гордилась своей страной, хотя прежде всего считала себя жительницей долины Сват и никогда не забывала о своей принадлежности к народу пуштунов.

На нашей улице жила семья, где была девочка моего возраста по имени Сафина и два мальчика, Бабар и Базит, ровесники моих братьев. Мы вместе играли в крикет на улице или на крыше. Но я знала: когда мы с Сафиной станем старше, нас, как и всех прочих девочек, обрекут на затворничество. Предполагается, что наша обязанность – убирать дом, готовить пищу и служить своим отцам и братьям. Мальчики и мужчины имеют право свободно разгуливать по городу, а женщины могут выйти со двора лишь в сопровождении родственника мужского пола, пусть даже пятилетнего мальчугана. Такова традиция.

Я очень рано поняла, что не хочу следовать этой традиции. Отец часто повторял:

– Малала будет свободна, как птица.

Я мечтала, как, подобно Александру Македонскому, поднимусь на вершину горы Элум и коснусь Юпитера. Наблюдая, как мои братья носятся по крыше и запускают воздушных змеев, умело дергая их за леску и заставляя их то взмывать в небеса, то опускаться ниже, я размышляла о том, может ли девочка стать свободной.