Текст книги "Ок-но"

Автор книги: Максим Дегтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Из второй кассы в семнадцатую меня послали, потому что на нужный мне рейс остались только ВИП-билеты. ВИП-билет стоил в четыре раза дороже, чем билет в салон эконом-класса, в котором летели Нибелминус и Мартин. В итоге, я получил вместо одной проблемы сразу две. Во-первых, на время перелета я потерял физиков из виду – что так получится, я предвидел заранее. Во-вторых, мне предстояло придумать правдоподобное объяснение, почему я не стал дожидаться следующего рейса – ведь на него было полным-полно дешевых билетов. Если не придумаю, Шеф скажет, что ни в воскресенье – сразу по получении приказа – ни в понедельник я не вылетел, потому что в кассе не было ВИП-билетов, и я не имел возможности шикануть за казенный счет, а заодно – отомстить Шефу за то, что месяц назад он купил мне билет в один конец.

Придавленный этими размышлениями, я уселся в кресло, пристегнул ремни и вытянул ноги. До переднего кресла они так и не достали. Откуда-то сразу появился клетчатый плед, поднос с алкогольными напитками и миленькая блондинистая стюардесса. К ее чести, она не делала различий между окружавшими меня лощеными господами в костюмах и галстуках и собственно мною – единственным, у кого не было ни лощеной физиономии, ни галстука, но зато я был молод, обаятелен и, в противоположность моему соседу, не привередничал по пустякам. Я собрался сказать стюардессе что-то приятное, но ее отвлек сосед. Ему подали кьянти не того года. Стюардесса ужаснулась, схватила бокал и убежала искать бутылку требуемого возраста. Вслед за ней, я тоже ужаснулся, потому что вспомнил, что дал указание кассирше «Соляр-Эйр-Спэйс» найти мне билеты на «челнок» до Пересадочной Станции и на лайнер до ТК-Земля, сколько бы они не стоили, – главное, чтобы я попал именно на тот челнок и на тот лайнер, которыми полетят Нибелинмус и Мартин. И если опять выйдет четырехкратное превышение…

Нет, до объяснений с Шефом времени еще навалом, нечего преждевременно паниковать.

Чтобы отвлечься, я открыл наспех составленное досье на Нибелинмуса и Мартина. Привередливый попутчик скосил правый глаз на экран. Он ожидал, что я открою «Сан» или «Плэйбой» или вроде того. Пришлось загасить снимки и уменьшить шрифт до размера шрифта «Плэйбоя». Попутчик сделал вид, что его интересует только маркировка на корпусе комлога.

– Новая модель? – спросил он.

– Индивидуальный заказ, – ответил я честно. Отдел Оперативных Расследований, как и вся Редакция, заказывает специальные комлоги, разработанные с учетом рекомендаций Отдела Информационной Безопасности.

– Я так и подумал, – и он отвернулся к иллюминатору.

В коротком досье о моих физиках говорилось вот что:

Каспер Нибелинмус, пятьдесят три года, доктор философии, заведующий лабораторией гравитационных аномалий, действительный член Королевского Астрономического общества, работает в Деффордском Космологическом Инстиуте двенадцать лет, написал десятки статей и монографий на всевозможные космологические темы. Неоднократно участвовал в дальних космических экспедициях. Женат, двое детей.

Дин Мартин, двадцать восемь лет, доктор философии, закончил Кембридж, сразу после окончания университета был принят в Деффордский Космологический Институт, в лабораторию Нибелинмуса, где и защитил докторскую диссертацию по теме «Дистанционная количественная детекция ростков алеф-измерений». Три раза участвовал в дальних космических экспедициях. Основной целью экспедиций являлась установка и тестирование оборудования на наблюдательных станциях, принадлежащих институту. Не женат.

К досье прилагалась библиография, несколько последних статей и добытая Джулией видеозапись симпозиума по космологии, состоявшегося в августе прошлого года в Чикаго.

Ничего искать что-то между строк, написанных собственной рукой. Забыв об этой прописной истине, я несколько раз перечитал досье. Потом перешел к статьям, в которых, естественно, ничего не понял. Смотреть запись конгресса было повеселее, особенно мне понравился банкет в день открытия. Во время выступления какого-то физика из Стэнфорда разгорелся спор, где искать гравитационные аномалии – ближе к ядру галактики или дальше от него, внутри рукава спирали или между спиралями. Разгоряченный спором, на кафедру выскочил Нибелинмус. Только-только он вывел на доске что-то несомненно стоящее, как командир флаера предупредил пассажиров, что мы над Дарфуром и через пять минут сядем – «во что бы то ни стало» – донесся ироничный голос второго пилота, не дождавшегося, когда командир отключит микрофон.

– Вы не похожи на физика, – сказал мне попутчик, фокусируя взгляд на выведенной Нибелинмусом формуле. Он пребывал в приподнятом настроении, – видимо, стюардесса нашла требуемый кьянти.

Попутчик не сообщил мне ничего нового. За четыре года работы в Редакции я усвоил, что не похожу на: физика, журналиста, астронавта, «того, кого бросают», душевнобольного, человека, привыкшего сорить деньгами, акушера (родился мальчик, 3.5 кг, в мою честь назвали Фредом ).

Не придумав ничего умнее, я ответил:

– Я – СЕКРЕТНЫЙ физик.

– Думаю, вы – математик, – заклеймил он меня.

Интересно, в чем отличие? По одному только виду математика от физика способны отличить только сами математики и физики. Не был ли он одним из них? Тогда почему ВИП-классом? (К слову, о внутренних отличиях физиков и математиков. Знаток человеческих душ Ларсон говорит, что физик воображает, что всё знает , а математик воображает, что способен, когда надо, всё вывести сам.)

Нет, по-моему, с кьянти соседу пора завязывать.

– Да, – кивнул я, – но вы уже больше никому не сможете об этом сказать. – И я повертел в руках пробирку с остатками белого порошка (витамины, Ларсон прописал).

Попутчик посмотрел на пробирку, опустил полированный нос в пустой бокал, побледнел – так, словно уже примерял мертвецкий макияж, и дрожащими руками полез за пакетом. Теперь никто не мешал мне ознакомиться с посланием от Алистера.

Оно меня и озадачило и обрадовало одновременно. Во-первых, почему озадачило. Агент Бобер передал о двух объектах, из которых «убыл» один. То есть за Нибелинмусом и Мартином он не следил. Следовательно, либо за ними вообще никто не следил, либо за ними следил кто-то, кого я не заметил.

Проморгал? Вряд ли… Поберегу-ка я самолюбие – буду думать, что за ними не следили. Но почему за мной и Джулией следили, а за ними – нет?

Во-вторых о том, что меня обрадовало. Бобер не передал наблюдение за мной другому агенту. Иначе он доложил бы: «передал наблюдение за вторым объектом…» ну, скажем, Крысе (Rattus rattus, ее далекий фаонский аналог – шнырек). Следовательно, в флаере меня не ведут. Примут в Дарфуре? Очень может быть.

Тем временем флаер подрулил к телескопическому перрону. Нас – ВИП-персон – выпускали первыми. На правах ВИП-персоны я потребовал соблюдения моего полного инкогнито. Меня вежливо спросили, каким образом, по моему мнению, это может быть достигнуто. Я сказал, что уйду чрез выход «о котором вам должно быть известно». Мне кивнули. Через запасной выход вывели на летное поле. Там усадили в автобусик для экипажей, пожелали «всего хорошего» и в сопровождении блондинистой стюардессы отправили к зданию аэропорта.

Стюардесса оставила мне свой номер-код и немного помады на моей щеке.

Билеты на «челнок» и на лайнер до Терминала встали Шефу в кругленькую сумму. Все свои чувства по поводу Земной дороговизны я уже излил, повторяться не стану.

Земные «челноки» похожи на фаонские. Как и на Фаоне, они довозят пассажиров до Пересадочной Станции, висящей на стационарной орбите. Дальний лайнер везет пассажиров дальше – к Терминалу. Но, в отличии от Фаона, на Земле еще есть тяжелые корабли, которые, стартовав, уже больше нигде не задерживаются, а летят прямиком к ТК-Земля. На Фаоне половина мест в законодательном собрании принадлежит «зеленым», поэтому мы обходимся одними экологически чистыми «челноками».

Полагаю, Нибелинмус и Мартин выбрали маршрут с пересадкой, потому что прямые рейсы совершаются только раз в неделю – по понедельникам. На вчерашний старт они опоздали – или не досталось билетов. Удостоверившись, что они выкупают билеты и, следовательно, не собираются отступать от намеченного плана, я оставил наблюдение. Зачем, думаю, мозолить им глаза, если они и так никуда не денутся?

По местному времени шел девятый час утра. До регистрации оставалось минут пятьдесят. Это время пассажиры могли убить двумя способами. Способ первый: сесть в вагончик монорельса, быстро домчаться до космопорта, подняться на смотровую площадку и, пока не позовут на регистрацию, глазеть на старты ракет или на гору Джебель Марру, сломавшую гладкий пустынный горизонт. Способ второй: отправиться к космопорту пешком по полуутопленной в песок, застекленной галерее.

Желая размять ноги, я выбрал галерею.

По дороге я размышлял, куда делись филеры. Или – почему я их не вижу. После двух третей пути созрел ответ: Бобер и его начальство убедились, что я следую за Нибелинмусом, причем тем же транспортом, следовательно, нет никакой необходимости устраивать мне персональную опеку. А на Терминала Хармаса они меня встретят. Вероятно, встреча уже готовится…

Стоп. Что-то не так. Куда летят физики?

Джулия говорила, что они летят на Хармас, но потом я уточнил, что транзит у них заказан только до ТК-Хармас. Лайнер до планеты они не заказывали. Почему? Собираются это сделать на Терминале? Нет, так никто не поступает. Все заказывают билеты заранее, иначе проторчишь на Терминале черт знает сколько. Следовательно, их цель – не Хармас, их цель – Терминал Хармаса. Но и моя цель – не планета, а Терминал. По крайней мере – цель начальная.

Неужели провидение позаботилось о том, чтобы я мог расследовать два дела сразу…

Признаться, о краже из сейфа «Монблан-Монамура» я не вспоминал с тех пор, как прочитал Янино послание с приказом от Шефа. Комлог был обязан напомнить мне о задании за день до прибытия на Терминал Хармаса. По моим расчетам, я прибуду туда двадцать шестого апреля. Двадцать пятого апреля начну разрабатывать оперативный план действий. Одних суток мне хватит – задание-то пустяковое: узнать побольше о хозяине похищенного груза – господине Сведёнове, с кем он встречался на Терминале, один садился на корабль или с кем-то из знакомых, с кем общался на корабле, за каким чертом ему срочно потребовалась шкатулка и еще штук двадцать «с кем», « у кого», «как» и «за каким чертом» – все пункты задания были точно определены, аккуратно разграничены и пронумерованы. Дабы окончательно меня добить, против каждого пункта Яна поместила пустой квадратик с аннотацией «Выполнение». То есть, выполнив очередной пункт, я обязан поставить в соответствующий квадратик галочку. За «необгалочные» квадратики я потом отвечу перед Шефом.

Галерея закончилась, я вступил внутрь космопорта, архитектурный тип которого местные остряки называют «мавзолей для Сфинкса». Полюбоваться на взлет-посадку я не успевал. С некоторым сумбуром в голове я зарегистрировал себя, багаж и снова себя, потому что передумал сдавать рюкзак в багаж, а в салон пускают именно в том виде, в каком тебя зарегистрировали: если с рюкзаком – ступай в салон с рюкзаком, если без – так сдай его куда положено. Физики к этому времени уже прошли к перрону и мытарств моих не заметили.

Ни на старте, ни после него, ни на Пересадочной Станции не произошло ничего особенного. Трехдневный перелет к Терминалу я пережил сносно, сосед по каюте оказался человеком интеллигентным, он не храпел, не путал полотенца и не разговаривал даже во сне. Физики все три дня не вылезали из каюты, но стюардесса бегала к ним по пять раз на дню, принося то, то другое, то третье. Когда на второй день полета она понесла им второй завтрак, я заменил пробку у тюбика с майонезом пробкой со встроенным подслушивающим жучком. Кто ж мог ожидать, что по прошествии десяти минут с начала завтрака Нибелинмус перепутает пробки и закрутит жучком, стойким к любым сортам майонеза, тюбик со смертельным соусом чили. Соус разъел оболочку жучка и тот издал в наушниках такой звук, какой издал бы я, если бы случайно заглотил весь чили разом. За те десять минут, что жучок работал исправно, я услышал несколько замечаний относительно качества еды, талии стюардессы, надежности лайнеров «Соляр-Спэйс-Трэвэлинг» и забытого дома «Мотилиума». Конец диалога был таким:

Нибелинмус: «…жена опять не напомнила… М-да, странно, что он появился в Секторе Фаона».

Мартин: «Детектор зарегистрировал. Для меня это не было неожиданностью.»

Нибелинмус: «Да, я помню, что вы говорили, что это возможно… чертовски мощный… ох… (жадные глотки чего-то жидкого) …нет, нельзя мне острого. Надо убрать от себя подальше. Вы не видели пробку от чили?»

5. Убийство фокусника

Парковка возле Фаонского Мьюзик-Холла была забита до отказа. Синтия Ларсон, никогда не доверявшая штурвал семейного флаера своему мужу, уже успела поцарапать пару машин не считая своей, и теперь искала свободное пространство в стороне от Мьюзик-Холла, напротив Музея Фаонского Естествознания, где, как всякому известно, парковка запрещена. Хью Ларсон хотел ей об этом напомнить, но его внимание отвлекла пылавшая цветными огнями надпись: «Только сегодня и только у нас: Великий Мак-Магг побеждает Четвертое измерение!». Огненная надпись венчала фронтон Мьюзик-Холла. «Куда ни плюнь, всюду „великие“», – тихо пробормотал Ларсон. Потом он мысленно раскритиковал порядковое числительное «четвертый» применительно к тому, над чем одержал победу Мак-Магг. Под «четвертым измерением» все подразумевают время, поэтому рекламная надпись вводит доверчивых людей в заблуждение, – размышлял Ларсон, – дешевый рекламный трюк! Сам Ларсон, конечно же, знал, что Великий Мак-Магг покорил не время, а еще одно, четвертое, пространственное измерение. Размышляя в том же направлении, Ларсон пришел к выводу, что принятый в учебниках нулевой номер для временной координаты следует продвигать в обыденную жизнь, чтобы у обывателей не возникало в мозгах досадной путаницы. С этой точки зрения следует признать, что Великий Мак-Магг учебники читал.

– Выходи, мы на месте, – скомандовала мужу Синтия Ларсон, подобрала край длинного вечернего платья и вылезла из флаера.

Ларсон не глядя распахнул дверь, она со стуком ударилась о гранитный парапет.

– Ну вот, опять поцарапал! – возмутилась госпожа Ларсон.

Флаер стоял правым боком впритирку к парапету набережной. Ларсон вздохнул и выбрался из флаера через левую дверь.

Дух холодный, сухой ветер. Нанесенная ветром пыль (фаонский аналог Земной поземки) покрыла ледяную корку, образовавшуюся на бетоне набережной, когда, еще осенью, последний дождь прошел за час до первого заморозка. Ступая за мужем, Синтия Ларсон размышляла о происхождении пыли:

– Хью, смотри, с тебя уже песок сыплется. Зато идти не скользко.

Так или иначе, но до подъезда Мюзик-Холла они дошли ни разу не поскользнувшись.

Билетерша на входе недоверчиво взглянула на пластиковый чемоданчик, угол которого выглядывал из-под полы ларсоновского пальто. Сколько я ни пытался научить Ларсона проносить через преграды предметы, запрещенные к вносу или выносу, обучение прошло впустую. Эксперт оказался к нему глух, как я – к единой теории поля. Билетерша потребовала открыть чемоданчик, и если там бомба, немедленно сдать ее охране. Пойманный с поличным, Ларсон открыл чемоданчик. В нем лежали два молибденовых кольца диаметром сантиметров десять каждый. Кольца были сцеплены без единого шва. На разработку технологии у Ларсона ушла неделя, еще неделя потребовалась на изготовление сцепленных колец. Замечу, что билеты на представление были приобретены две недели назад, и совпадение тут совсем не случайное. Билетерша криво усмехнулась – она приняла Ларсона за профессионального подсадку. По ее просьбе Ларсон переложил кольца во внутренний карман смокинга. Пустой чемоданчик он пообещал сдать в камеру хранения при гардеробе.

В фойе было тепло. Чуткое, ученое ухо Ларсона по градиенту людского гула определило направление на буфет. Ни пирожных, ни бутербродов с икрой, ни шампанского аскетичный Ларсон не признавал, но выказать свою неприязнь к легкомысленному, «площадному», по его выражению, искусству он в данный момент мог единственным способом, а именно: едва избавившись от пальто в переполненном гардеробе, рвануть в буфет, где уже толпились его единомышленники. Синтия Ларсон махнула на мужа рукой и направилась в зрительный зал. Там она зачем-то состроила гримасу пустой правительственной ложе, отыскала обозначенные в билетах места в середине партера, выбрала из двух мест сначала левое, но когда сидевшая впереди нее пара поменялась местами и перед Синтией оказалась теперь дама с высокой прической, она пересела в правое кресло, забыв, вероятно, что она на дюйм выше мужа. Позади хлопнули сидения и еще одна пара поменялась местами. В этот момент свет стал гаснуть, зрители подоставали бинокли.

На первое отделение Ларсон опоздал на пятнадцать минут. Певичка с Оркуса и дрессированные деревья с Гилеи Ларсона не интересовали. Выслушав от зрителей массу гневных замечаний, он пробрался по ногам к своему креслу.

Первое отделение завершилось выступлением фольклорного танцевального ансамбля с Земли. Синтия сказала, что ей нужно припудрить нос и удалилась. Ларсон остался сидеть в зале, поскольку запланированное во втором отделении выступление фокусника Мак-Магга стоило пропущенного буфета.

Перед началом второго отделения свет не просто приглушили, а погасили полностью. В гробовой тишине столб желтых лучей осветил круг в центре сцены. Через мгновение, прямо из воздуха, в круге возник человек в черном плаще и черной шляпе. Униформа у фокусников традиционна, как скафандр у астронавтов. По черным густым бровям, черным глазам и черной треугольной бороде с завитком зрители узнали в человеке Великого Мак-Магга.

Мак-Магг поприветствовал публику и нечаянно высыпал из рукава две корзины цветов. Все цветы угодили в даму в первом ряду. Конферансье, вылезший на сцену представлять Мак-Магга, хотя тот в представлениях не нуждался, превратился в вапролока и кинулся на господина, сопровождавшего даму с цветами. Дама завизжала, вапролок голосом конферансье попросил ее не верещать почем зря, галантно поднял оброненный ею веер, и под гром аплодисментов удалился, унося в зубах рукав от смокинга вышеупомянутого господина.

В течение получаса Мак-Магг расчленил по крайней мере шестерых ассистенток, половину зала оставил без наручных часов, остальная половина зала обнаружила в карманах кусочки расчлененных ассистенток. Ларсону достался большой палец правой ноги. Осмотрев палец, госпожа Ларсон сказала, что с таким педикюром на фаонской сцене многого не добьешься. Ларсон убедился, что кольца по-прежнему лежат во внутреннем кармане смокинга, и передал палец соседке слева. «Для пары», – сказал он ей. «У меня от другой ассистентки», – сравнив педикюр, ответила соседка и передала палец кому-то еще.

Когда Мак-Магг одним мановением руки стал расцеплять замки, запонки и цепочки у всех желающих, включая ту даму, у которой заела молния на куртке (все первое отделение она была вынуждена париться в верхней одежде), Ларсон двинулся к сцене. Левой рукой он придерживал оттопырившийся карман. У сцены уже собралась целая очередь, Ларсон оказался седьмым.

Очередь двигалась медленно, потому что Мак-Магг в перерывах между обслуживанием зрителей демонстрировал фокусы из числа запланированных. В черном ящике размером с бытовую микроволною печь исчезали любые предметы, способные туда поместиться. На вопрос, куда они пропадают, Мак-Магг неизменно отвечал: «В четвертое измерение, куда же еще?». Для убедительности, он предлагал зрителям ощупать стенки ящика. На беду Мак-Магга, среди зрителей оказался инженер-ядерщик, который сказал, что в стенках черного ящика может запросто поместиться коллайдер-аннигилятор. Чтобы опровергнуть инженера, Великому Мак-Маггу пришлось вернуть вещи на место. Инженер-ядерщик нехотя признал, что, видимо, коллайдер-аннигилятор тут не при чем, так как после аннигиляции восстановить аннигилированную вещь уже нельзя из-за действия закона возрастания энтропии. Инженер был готов, скорее, поверить в «четвертое измерение», чем в нарушение закона возрастания энтропии.

Ларсон (и не только он один) заметил в движениях фокусника странную особенность: в то время как туловище Мак-Магга, вместе с руками и ногами, крутилось туда-сюда, поворачиваясь то к зрителям, то к ящику, его голова была все время обращена лицом к зрителям, – словно Мак-Магг был поборником самых радикальных правил хорошего тона. Один раз туловище фокусника сделало полный оборот, однако голова осталась на месте и продолжала разговаривать с девушкой, у которой заело замок на шейной цепочке. Нервы у девушки не выдержали, и она грохнулась в обморок прямо на руки к Ларсону, бывшему следующим по очереди. Синтия Ларсон, заметив мужа с девушкой на руках, рванулась через головы зрителей спасать брак. Ларсон, лопатками чувствуя испепеляющий взгляд супруги, с виноватым видом обернулся. В это мгновение зал охнул, ахнул, женщины завизжали, мужчины повскакивали с мест, и Ларсон испугался, не его ли супруга вызвала такой переполох. Но Синтия Ларсон уже не смотрела на мужа, она смотрела на сцену и визжала вместе с остальными дамами. Заинтригованный Ларсон посмотрел на сцену.

Тело Великого Мак-Магга лежало на животе, головою в глубь сцены, – «половиной головы» – скажет потом на допросе Ларсон. «И она дымилась», – добавит он.

Поднялась страшная суматоха. Часть зрителей ринулась к сцене, часть– к выходу. На сцену выбежали служащие Мьюзик-Холла и те ассистентки, которых Мак-Магг успел собрать. Девушка на руках Ларсона пришла в себя, приподнялась, посмотрела на сцену и снова упала в обморок. Ларсон передал ее на руки подбежавшей супруге и полез на сцену – ведь он был не просто экспертом, а экспертом-криминалистом.

«Ничего не трогайте, звоните в полицию!» – кричал он униформистам. Потом схватил микрофон и велел всем оставаться на своих местах. Разумеется, после такого требования все зрители побежали на выход, и приехавший через пятнадцать минут старший инспектор Виттенгер застал в зале только трех подозреваемых: Ларсона, его супругу, и полуобморочную девушку, которую Синтия Ларсон крепко держала за руку, – а иначе, та бы давно удрала вместе с остальными зрителями.

Старший инспектор, полковник Виттенгер исполнял обязанности начальника Департамента Тяжких Преступлений (сокращенно – ДТП, но не путайте с Дорожно-Транспортными Происшествиями). Он подступил к Ларсону и подал ему какую-то бумажку.

– Что это? – Ларсон удивленно посмотрел на бумажку.

– Квитанция на штраф за неправильную парковку, – ответил сквозь зубы Виттенгер.

– Вас перевели работать в дорожную полицию?! – еще больше удивился Ларсон и передал квитанцию жене, поскольку за штурвалом флаера сидела она.

Инспектор Виттенгер восклицание Ларсона проигнорировал. Он покачался из стороны в сторону, как бы заглядывая Ларсону за спину. Ларсон покрутил головой.

– Что вы ищите, инспектор? – спросил он.

– Ильинского, – прошипел инспектор. – Как только я натыкаюсь на труп, рядом всегда оказывается Ильинский. Где он прячется? Или сегодня он прислал вместо себя вас?

Конечно, я не ношу, как Виттенгер, пиджаки шестьдесят четвертого размера, но искать меня за спиной тощего Ларсона – это уже попахивает прямым оскорблением. И я бы нашел что ответить инспектору, будь я рядом. Но я в это время находился в котловане с друидскими мегалитами; Ларсон об этом не знал, поэтому отделался общими словами:

– Ильинский в отпуске.

– Да! – обрадовался Виттенгер. – Значит все-таки вы его замещаете. Ладно, значит будем разбираться с вами… Да, сержант? – он повернулся к полицейскому сержанту – тот ждал, когда инспектор обратит на него внимание.

– Господин полковник, что делать с задержанными? – сержант имел в виду тех зрителей, которых удалось перехватить в фойе.

– А сколько их, этих задержанных?

– Да сотни две наберется. Они требуют, чтобы их немедленно отпустили по домам.

– Попросите их вывернуть карманы и предъявить документы. Перепишите имена. Кто окажется без документов – пусть сидит в фойе, я потом подойду. Все ясно?

– Так точно! – рявкнул сержант и отправился исполнять приказание. Сделав три шага, он остановился и дал задний ход.

– Ну? – нахмурился Виттенгер.

– Прошу прощения, господин полковник. Но что если они откажутся вывернуть карманы…

– Это будет автоматически означать, что документы у них не в порядке. Уяснил?

– Так точно, – неуверенно ответил сержант.

– Так действуй! – придал ему уверенности Виттенгер. – Ларсон, вы удостаиваетесь чести быть обысканным мною лично, – высокопарно изрек инспектор нашему эксперту.

– Фальшивые документы вас устроят? – осведомился Ларсон.

– Кто вы на этот раз?

– Что вы, инспектор! В нашем с вами возрасте (обоим было по сорок пять плюс-минус) поздно что-либо менять. Я, как обычно, старший научный консультант журнала «Сектор Фаониссимо», вот моя карточка, впрочем вы ее сто раз видели…

Инспектор отстранил протянутое ему журналистское удостоверение и строго потребовал:

– Выворачивайте карманы!

Ларсон смирился.

– Из оружия у меня только это… – он вытащил из кармана сцепленные кольца.

– Наручники? – удивился Виттенгер. – Нет, отставить, это не наручники…

Он взял кольца двумя руками и подергал. Хитро прищурившись, спросил:

– Давайте, Ларсон, говорите, с каким заданием прислал вас Шеф.

– Клянусь, инспектор, если у кого и было какое-нибудь задание, так это у моей супруги. Она выбрала этот концерт, она покупала билеты, а я только сопровождал. – И Ларсон указал на первый ряд кресел, где сидели Синтия Ларсон и полуобморочная девушка.

– Которая…

– Вот эта! – Синтия Ларсон поднялась, громко хлопнув сидением. – Оставьте моего мужа в покое. Если бы не он, вы бы узнали об убийстве из завтрашних газет!

– Она права, – поддержал супругу Ларсон.

– Положим… – вежливо кивнул ей Виттенгер и обратился к Ларсону: – Положим, вы действительно поступили мудро, вызвав нас и не подпустив никого к месту преступления. Но насчет вашего задания двух мнений быть не может. Вашего Шефа наняли, чтобы разоблачить Великого Мак-Магга. Я слышал о том, что он якобы умеет… как бы это поточнее выразиться… в общем, Мак-Магг, как некоторые считают, сумел бы расцепить эти кольца с помощью четвертого измерения. Если отбросить предположение, что вы вдруг захотели подработать подсадным зрителем… или захотели?

Ларсон в знак протеста фыркнул.

– Вот и я так думаю, – согласился инспектор, – то, следовательно, вы планировали поймать Мак-Магга, как говориться, с поличным. Сознавайтесь, Ларсон, ведь так все и было?

Ларсон фыркнул еще громче.

– Инспектор, никакого задания у меня не было. Кольца сцепились в ходе одного неудачного эксперимента, и я хотел попросить Мак-Магга их расцепить. Другого ответа вы от меня не дождетесь.

Виттенгер расхохотался.

– Вон та девица, – указал он на девушку рядом с Синтией, – нарочно спутала цепочку, чтобы Мак-Магг коснулся ее нежной шейки. Девушку можно понять – Великий Мак-Магг все-таки…

– Шею я предпочитаю никому не подставлять, – гордо заявил Ларсон.

– Когда-нибудь я до нее доберусь… Ну что тебе опять?! – накинулся инспектор на сержанта.

– Вот, господин полковник, расчлененка, – и сержант потряс большим полиэтиленовым мешком. – Нашли у зрителей.

– Что еще за расчлененка?! – опешил Виттенгер.

– Сюда, сюда! Это нам, это нам! – раздались из глубины сцены тихие женские возгласы.

Виттенгер обернулся. Две собранные ассистентки в едва заметных бикини пытались привлечь внимание сержанта.

– Отдай им, – отмахнулся Виттенегер.

Сержант недоуменно пожал плечами, прошел к собранным ассистенткам и высыпал содержимое мешка перед ними на пол. Послышались возгласы: «Ой, это от Мими», «Смотри, я видела такую татуировку у Жужу», «А это грудь Лили», «Чушь, Лили всю жизнь носила второй номер».

Инспектор поворотил нос от этого душераздирающего (телособирающего) паззла. Окинув взглядом сцену, он заметил директора Мьюзик-Холла. Директор стоял на коленях перед вапролоком и умолял его превратиться обратно в конферансье. Вапролок чесал задней лапой чешуйки возле уха и по-собачьи скалил зубы. Отвечать он не хотел.

– Здесь невозможно работать, – пожаловался Виттенгер подошедшему с докладом полицейскому эксперту-криминалисту. Криминалист кивнул.

– Готово? – нетерпеливо спросил инспектор.

Криминалист молча поднес к уху инспектора диктофон. Скрипучий голос заговорил:

«…тело принадлежит мужчине приблизительно сорока стандартных лет, вес приблизительно восемьдесят килограммов, смерть наступила предположительно между восемью и восемью тридцати…»

– К черту! – выругался Виттенгер. – Время смерти мы знаем точно.

Криминалист подержал «паузу», пока инспектор не выругается, затем отпустил.

«…смерть наступила в результате тяжелого повреждения затылочно-теменной области обеих полушарий головного мозга, рассечения эпиталамуса, ожоговых травм в лобных долях… эй, сержант, подержи его ухо…»

Криминалист поспешно промотал вперед.

– К черту! Давай своими словами, – потребовал Виттенгер.

– Здесь все слова мои, – проскрипел криминалист, помахивая диктофоном.

– Я это понял. Давай, не тяни.

Криминалист пошевелил бровями и выдал:

– Задняя часть черепа жертвы была разрушена термодинамическим импульсом, вероятно, значительной мощности…

– А точнее?

– После вскрытия.

– Он уже вскрыт, – махнув в сторону тела, заметил инспектор.

– Не там, – возразил немногословный криминалист.

– Хорошо, поставлю вопрос по-другому. Чем он по-вашему был вскрыт «не там»? Импульсным лазером? Бластером?

– После вскрытия, – уперся тот.

– Бластер, инспектор, но довольно мощный, – крикнул Виттенгеру молодой ассистент, возившийся возле тела. – В принципе, ему хватило бы и десятой доли импульса. Стреляли откуда-то оттуда, – он указал на ложи бельэтажа.

– Вечно ты спешишь, – сердито бросил ему старший коллега.

Виттенгер поманил Ларсона.

– Вы видели момент убийства?

– То есть вы все-таки считаете, что стрелял не я… – решил позанудствовать Ларсон.

– Ильинский говорит, что вы и бутербродом в рот не всегда попадаете, а здесь… – инспектор прикинул на глаз, – метра два между вами было.

О Ларсоне я никогда ничего подобно не говорил. О Нимеше из Отдела Стратигического Планирования – быть может, но не о Ларсоне. Ларсон к оружию вообще не прикасается. «У меня для этого есть мозги», – сказал он как-то. «Для чего „для этого“ – для убийства что ли?» – спросил я. Ларсон не нашел что ответить.

Ларсон предложил провести следственный эксперимент.